16/29 IX 06.
15 BIS,
RUE THEOPHILE–GAUTIER,
Дорогая и глубокоуважаемая
Анна Григорьевна,
я
очень обрадовался Вашему письму, потому что боялся, что Вы [сохранили] на меня
сердитесь, а теперь [В] вижу, что Вы простили меня за мою вину, правда, невольную
и попрежнему добры ко мнѣ.
Радуюсь также, что будетъ у Васъ статья Булгакова: никто
лучше его не напишетъ очерка о Ѳедорѣ
Михайловичѣ.
Что касается до объясненiя съ читателями по поводу
отсутствiя моей статьи, то я бы считалъ нужнымъ напечатать прилагаемое мое
письмо къ Вамъ, такъ какъ иначе остается [все таки] непонятнымъ, почему же я
все таки не далъ Вамъ уже написаннаго очерка, а напечаталъ его раньше: —
въ этомъ можно усмотрѣть
такую небрежность къ памяти Ѳедора
Михайловича, въ которой я вовсе не повиненъ.
Если Вамъ это письмо мое не понравится, то сдѣлайте
нужныя измѣненiя
и пришлите мнѣ
ихъ въ корректурѣ —
я сейчасъ же возвращу. Если же Вы совсѣмъ не захотите печатать этого письма въ
Вашемъ изданiи, то я готовъ напечатать его и въ какой нибудь газетѣ,
но во всякомъ случаѣ
намъ обоимъ слѣдовало
бы объяснить, почему статья моя не появилась въ Вашемъ изданiи.
Вы спрашиваете, какъ мы здѣсь живемъ: — очень тихо и
уединенно. Много работаемъ. Были на берегу Средиземнаго моря, въ Бретани у
океана и въ чудесныхъ вѣковыхъ
лѣсахъ
въ Компьенѣ.
Готовили книгу о русской революцiи, которая выйдетъ сначала по–французски и
по–нѣмецки,
а потом[учто]/ъ/ уже и по–русски, но не въ Россiи, потомучто книга едва ли
будетъ разрѣшена
цензурою. Я еще задумалъ написать трагедiю «Смерть
Павла I».
Зинаида Николаевна сердечно Васъ благодаритъ за Вашу милую
память о ней.
Скоро ли вернемся, не знаю. Во всякомъ случаѣ,
едва ли раньше, чѣмъ
черезъ годъ: вѣдь
въ Россiи надо быть теперь и немедленно
или героемъ–мученикомъ или равнодушнымъ (болѣе или менѣе) зрителемъ или палачемъ.
А мы быть первымъ не готовы, [вторыми] быть вторымъ не умѣемъ,
быть третьимъ не хотимъ. Но только что увидимъ, что можно что либо сдѣлать
въ Россiи, разумѣется,
вернемся сейчасъ же. А вообще намъ кажется, что происходящее теперь въ
Россiи — предѣлъ всякаго ужаса: это не звѣрство,
а «бѣсовство»
(«Бѣсы»,
но не совсѣмъ
въ томъ смыслѣ,
какъ разумѣлъ
Ѳ. М.),
бѣсовство съ обѣихъ сторонъ
и разумѣется
больше со стороны правительства...
Кстати, въ Германiи выходитъ новое великолѣпное
изданiе Достоевскаго — и я участвую въ этомъ изданiи.
Жду извѣстiй
отъ Васъ.
Сердечно Вашъ
Д. Мережковскiй.
Пишите въ Парижъ.