Во–Истину Воскресе!
Глубокоуважаемая
Анна Григорьевна!
Горячо благодарю Васъ за цѣнный подарокъ. «Матерьялы» къ «Бѣсамъ»
страшно цѣнны, –
хотя очень много корректурныхъ ошибокъ въ нихъ (въ знакахъ препинанiя), мѣшающихъ
иногда понимать текстъ. Но все очень интересно. Статья
С. Н. Булгакова положительно прекрасна: лучшее что я у него читалъ.
На счетъ слуховъ въ обществѣ
о Ѳ<ѣдорѣ> М<ихайловичѣ> —
не безпокойтесь. Этихъ именно слуховъ
я не слыхалъ, но предоставьте равнодушно вѣтру нестись и носиться: таково существо
вѣтра
и вѣтрености.
Съ соблюденiемъ большого секрета скажу Вамъ, что тогдашнее мое нежеланiе видѣть
у себя новыхъ гостей относилось главнымъ образомъ къ молодому Полонскому,
который чрезвычайно навязчивъ, и если бы онъ одинъ разъ былъ у насъ — то
уже зачастилъ–бы съ посѣщенiями,
проэктами чтенiй и вызовомъ на ихъ вечера, и вообще внесъ–бы чрезвычайно много обременительной
суеты, которой я всѣми
мѣрами
избѣгаю.
Онъ и безъ того зачѣмъ–то
приходилъ къ намъ раза 3, тоже съ сочиненiями своими и приглашенiями, и мы
были крайне раздражены этою утомляющею навязчивостью и не знали, какъ отдѣлаться.
Онъ вообще какой–то праздный человѣкъ
и не щадитъ чужого времени и усталости. А Васъ и другого Вашего друга
мы конечно рады были–бы видѣть,
и милости просимъ въ воскресенье всегда Васъ и кого–бы ни было изъ Вашихъ
друзей, — безъ всякаго предупрежденiя.
Полонскiй — исключительный по нежелательности человѣкъ,
онъ вѣчно
несетъ съ собою суету, шумъ, ненужныя и глубоко
неинтересныя разговоры, обременительныя просьбы читать его рукописи, давать
его мнѣнiя
и проч. и проч. Когда ему будетъ 50 л<ѣтъ>, онъ самъ это пойметъ, — а
теперь никогда не пойметъ. Варя Вамъ кланяется. За память о дѣтяхъ —
всегда благодарю. Вашъ искреннiй
В. Розановъ.
<На конверте:>
Здѣсь.
Спасская ул., д. 1.
Ея Высокородiю
Аннѣ
Григорьевнѣ
Достоевской.