<Бунин И. А, Полное собрание сочинений: [в 6 т.]. – Пг.: Изд. Т-ва А. Ф. Маркс, [1915]. Т. 6. с. 142-148>

 

СМЕРТЬ.

Во имя Бога милостливаго, милосердаго.

Вотъ разсказъ о смерти пророка, — миръ ему! — дабы утвердились сомнѣвающiеся въ необходимости покоряться Вожатому.

ЗМы не видѣли и не видимъ ЕгоИ, — говорятъ они. Но солнце не виновато, что глазамъ летучей мыши не дано зрѣнiя. Сердце человѣка ищетъ вѣры и защиты. Кто же прибѣгаетъ къ защитѣ совы? Лучше мечтать о сѣни феникса, хотя бы фениксъ и не существовалъ въ мiрѣ. Сѣнь же Творца существуетъ отъ вѣка.

Черноухъ слѣдуетъ за львомъ: левъ знаетъ, гдѣ добыча, а черноухъ питается остатками его трапезы. Такъ шли евреи за пророкомъ изъ Египта. По милости Божiей, онъ совершилъ подвигъ.

Онъ испыталъ сладость сна, пробужденiя и ласки въ дѣтствѣ. Царская дочь качала его на своихъ темныхъ и круглыхъ рукахъ, гладкихъ, какъ змѣя, но теплыхъ, какъ плодъ на солнцѣ. Она радостно и пристально смотрѣла на него черными глазами, сiявшими надъ нимъ, и порывисто цѣловала, прижимая къ холоднымъ грудямъ; она притворно душила его, какъ дѣлаютъ это всѣ дѣвушки. Вспоминая подобное, не одинъ восклицаетъ въ сердцѣ: ЗЗачѣмъ не юношей былъ я тогда!И Но всему свое время.

Фараонъ далъ ему перстень власти и одежды царедворца. Когда утренняя свѣжесть смѣняется тепломъ солнца, когда на базарѣ поливаютъ укропъ, чтобы привлечь обонянiе покупателя, когда пахнетъ кизякомъ изъ трубъ и туманомъ съ большой рѣки, по которой медленно, въ пару, идутъ высокiе бѣлые паруса, а рѣдкобородый буйволъ, сизый и шершавый, какъ свинья, тупо глядитъ на нихъ, поднимаясь изъ при-

 

// 142

 

брежнаго ила, — пророкъ, чувствуя силы и бодрость, ѣхалъ въ колесницѣ надзирать за полевыми работами и могъ по головѣ стегать бичомъ лѣнивыхъ, кричать на нихъ до красноты лица, чтобы сладко, въ сознанiи исполненнаго долга, отдохнуть потомъ въ легкой тѣни пальмъ, на сухой плотинѣ между каналами.

Возмужавъ, онъ провелъ десять лѣтъ въ супружествѣ. Онъ спалъ съ женщиной богатой и дородной, онъ наслаждался ею ночью, а днемъ — своими распоряженiями и заботами, питьемъ и пищей, легкостью тѣла, любившаго и сухой жаръ внутри двора, на горячихъ каменныхъ плитахъ, и прохладное вѣянiе вѣтра по дому, приходившаго съ рѣки и отъ цвѣтущихъ садовъ острова. Онъ гордился дѣтьми, домомъ своимъ и почетомъ людей. И былъ счастливъ, какъ многiе. Но незримая рука натягивала лукъ его жизни; она пробовала тетиву и древко, готовясь пускать стрѣлы истины. И еще десять лѣтъ провелъ онъ въ работѣ ума и сердца, въ молчаливомъ постиженiи мудрости Египта, ибо стѣнѣ предшествуетъ основанiе, а рѣчи — мысль. И сказалъ о жрецахъ: ЗГлупцы! Рабамъ, страдающимъ отъ зноя, простительно воздѣвать руки къ солнцу и призывать его, какъ Бога. Но солнце — не Богъ. Бога никто не можетъ видѣть. Онъ непостижимъ. Его можно только чувствовать. Онъ одинъ. У Него нѣтъ дѣтейИ. И тогда фараономъ овладѣла ярость, какъ дикимъ осломъ, гуромъ. ЗКто смѣетъ жить и вѣрить безъ моего соизволенiя? — воскликнулъ онъ. — У него нѣтъ драгоцѣнныхъ колецъ на пальцахъ, нѣтъ ожерелья на шеѣ. Онъ мой рабъ. Вотъ я воздвигну гоненiе на него и на весь народъ его. Я блесну, какъ молнiя, я оглушу, какъ громъИ. Пророкъ же напрягъ силы, какъ человѣкъ, стоящiй передъ крутымъ подъемомъ въ гору, и пошелъ своимъ путемъ безъ страха и увѣренно.

Мускусъ растираютъ, алоэ кладутъ на огонь, чтобы дали они запахъ. Водолазъ не сорвалъ бы ни единой жемчужной раковины, если бы боялся задерживать дыханiе, бросаясь въ море. И когда настало время поднять самый тяжкiй камень для зданiя, вскинуть его на колѣно, перехватить покрѣпче и нести, пророкъ вскинулъ его до боли въ паху. И сорокъ лѣтъ несъ въ пустынѣ, напряженный, изнемогающiй и радостный сознанiемъ, что творитъ волю Бога, а не фараона. И, донеся куда нужно, куда указано Строителемъ, кинулъ камень ладно и плотно, и выпрямился, и отеръ потъ съ лица — рукой дрожащей, ослабѣвшей и ноющей до самаго плеча.

И настало время умереть ему.

 

// 143

 

Онъ позналъ истиннаго Бога. Онъ убѣдился, что безумно изображать Его въ видѣ идоловъ изъ камня, глины и металла. Богъ возложилъ на него подвигъ освобожденiя еврейскаго народа отъ рабства и соблазна идолопоклонства: и онъ порвалъ шелковыя сѣти мiра, возсталъ и одолѣлъ въ борьбѣ. Богъ послалъ ему испытанiе: сорокъ лѣтъ быть вождемъ строптивыхъ и слабыхъ, предводительствовать и поучать въ голодной и знойной пустынѣ. И сорокъ лѣтъ былъ онъ властенъ, какъ царь, неутомимъ, какъ поденщикъ, обремененный дѣтьми, нищъ, какъ пастухъ, крѣпокъ и высокъ, какъ борецъ, силень и рыжъ, какъ левъ. Его тѣло, лишь по чресламъ препоясанное звѣриной шкурой, стало чернымъ отъ солнца и вѣтра, а ступни грубы и мозолисты, какъ у верблюда. Въ старости онъ сталъ страшенъ для людей, и никто изъ нихъ не думалъ, что онъ смертенъ. Но часъ его приблизился.

Вы, слушающiе! Въ Книгѣ написано: ЗВсѣ зачаты въ лонѣ истины, — это родители дѣлаютъ изъ дѣтей евреевъ, христiанъ, огнепоклонниковъИ. Мудрый же, какъ слѣпой: онъ ощупываетъ каждый камень на пути, выбирая путь правый, онъ поднимаетъ лицо кверху, тянется къ единому источнику свѣта и тепла. Онъ думаетъ о жизни и о смерти, уменьшая страхъ своей передъ нею. И было немало тѣхъ, чт˜ приняли чашу неизбѣжнаго спокойно; были и тѣ, чт˜ говорили: она сладостна такъ же, какъ чаша жизни. Только глупецъ тянется къ чашѣ смерти при жизни. Видъ его противенъ. Но и тотъ глупецъ, кто не думаетъ о неизбѣжномъ, кто забываетъ, что у всѣхъ смертныхъ долженъ быть единый Возлюбленный, обладающiй благостью и требующiй покорности. Вы, слушающiе! Слушайте внимательно, какъ всегда долженъ слушать человѣкъ человѣка, и, слушая, думайте. Ибо мы говоримъ, мѣшая чужiя хорошiя слова со своими порядочными, о томъ, чт˜ не чуждо ни единому изъ насъ, а цѣль наша — утѣшенiе.

Въ Книгѣ написано: ЗМы къ человѣку ближе, чѣмъ его сонная артерiяИ. Богъ милосердъ. Онъ знаетъ, чт˜ хорошо и чт˜ дурно для насъ. Онъ сотворилъ насъ смертными, мы же думаемъ противиться смерти. Напрасный трудъ! Слышали ли вы, чего стоило Искандеру Двурогому достигнуть Страны Мрака? Все же не ему удалось испить воды вѣчной жизни, о которой ему говорили: она въ Странѣ Мрака. Ангелъ вѣтровъ не заботится о томъ, что отъ крылъ его погаснетъ свѣтильникъ бѣдной вдовы. Гонецъ смерти не внемлетъ ни мольбѣ пастуха ни воплю владыки. Погоди: земля выѣстъ мозгъ изъ

 

// 144

 

нашихъ череповъ, полныхъ замысловъ. Смерть не монголъ, и ты не Атабекъ-Абубекръ: отъ нея не откупишься золотомъ. Ищите же утѣшенiя.

Пророкъ воспротивился волѣ Бога въ пустынѣ; и за ослушанiе былъ наказанъ тяжко: Богъ запретилъ ему войти въ землю обѣтованную. Пророкъ возмутился духомъ, когда вспомнилъ, что онъ смертенъ, и что смерть уже близка къ нему, ибо онъ былъ старъ. Онъ сказалъ: ЗЯ вступлю въ единоборство съ неюИ. Въ полдень, проходя по еврейскому стану въ горахъ Моава, онъ не увидѣлъ на бѣлыхъ камняхъ возлѣ себя своей тѣни. И затрепеталъ отъ страха, и помутилось въ головѣ его, какъ у человѣка, сраженнаго лихорадкой. Тогда пошелъ онъ къ шатру своему той поступью, какой идетъ раненый звѣрь на противника. И препоясался мечомъ и приказалъ подать пищи. И ѣлъ много и жадно, до пресыщенiя. И почувствовалъ боли и тошноту, какъ бы отъ яда, какъ бы отъ плода съ адскаго древа Заккума, и позеленѣлъ въ лицѣ, покрылся п˜томъ, какъ рождающая женщина, и легъ на землю, крича дико: ЗВотъ я умираю, обнажите мечи и встаньте на защиту мою!И. Такъ кричалъ онъ первый день. На второй боли усилились, и онъ сталъ молить, злобствуя и стеная: ЗПозовите врача ко мнѣ!И. Когда же врачъ обнаружилъ свое безсилiе, и насталъ третiй день, пророкъ сказалъ тихо: ЗО, пожалѣйте меня! Смерть непобѣдима!И. И ослабѣлъ и впалъ въ сонъ, и спалъ весь день, и боли отступили отъ него. И, очнувшись, увидалъ, что уже ночь, и онъ одинъ, и опять ощутилъ сладость жизни и печаль разлуки. Тогда вошли къ нему два темныхъ ангела, чтобы утѣшить и приготовить его.

Одинъ сѣлъ въ возглавiи, другой — въ ногахъ пророка. ЗГовори!И — сказали они. Но онъ молчалъ и не отвѣтилъ имъ, думая. Онъ глядѣлъ въ ночь, за приподнятую полу шатра, въ страхѣ чувствуя ихъ присутствiе, ибо еще не вошла во всѣ жилы его истина. И было такъ тихо въ шатрѣ и въ пустынѣ, что всѣ трое слышали шорохъ горячаго вѣтра, пробѣгавшаго въ темнотѣ мимо. Звѣзды же горѣли сумрачно, какъ во всѣ жаркiя ночи.

ЗБогъ милосердъ къ Своимъ созданiямъИ, — сказалъ ангелъ, сидящiй въ головахъ пророка.

ЗНо вотъ человѣкъ страдающiй: онъ умиралъ и умираетъИ, — сказалъ ангелъ, сидящiй въ ногахъ его.

Они хотѣли испытать пророка, но онъ понялъ это. И отвѣтилъ, думая:

ЗЭто была не смерть, а болѣзнь, наказанiе. Не лучше ли

 

// 145

 

такъ думать? Ибо испытавшiй смерть не можетъ говорить о ней. Мы не знаемъ еяИ.

ЗСолнце — источникъ жизниИ, — сказалъ ангелъ, сидящiй въ возглавiи.

ЗНо оно же и смертельно, какъ рогатая гадюкаИ, — сказалъ ангелъ, сидящiй напротивъ.

Они хотѣли испытать его, но онъ понялъ это. И отвѣтилъ, думая:

ЗМы не знаемъ цѣли Бога. А Онъ благъ, и цѣль Его — благая. Не лучше ли такъ думать? Каждое мгновенiе свое долженъ человѣкъ посвящать жизни, помня о смерти лишь затѣмъ, дабы взвѣшивать дѣла свои на вѣсахъ ея и безъ страха встрѣтить часъ неизбѣжный. Какъ бы зналъ торгующiй, что онъ честенъ съ покупателемъ, что онъ даетъ ему должное, если бы не было вѣсовъ? Какъ бы провелъ свой день человѣкъ, если бы сЏрдца его не покидало возмущенiе, что зайдетъ въ свой часъ солнце, — если бы овладѣло имъ желанiе не допустить этого? Былъ бы онъ безуменъ и безплоденъИ.

ЗСонъ мертвыхъ сладокъИ, — сказалъ ангелъ, сидящiй въ возглавiи пророка.

ЗНо вотъ умеръ въ станѣ еврейскомъ человѣкъ счастливый, молодой, любимый, — сказалъ ангелъ, сидящiй въ ногахъ его. — Ты послушай: вотъ шорохъ горячаго вѣтра, пробѣгающаго въ темнотѣ мимо, звѣзды горятъ сумрачно, и гiены плачутъ и скулятъ отъ злого счастья, торопливо разрывая могилу, принюхиваясь къ зловонiю и предвкушая пожиранiе внутренностей. Скорбь же близкихъ умершаго страшнѣй самой могилыИ.

Они хотѣли испытытать пророка и ранили сердце его. Но, думая, онъ сказалъ имъ:

ЗЯ вспоминаю каждое мгновенiе моей жизни: сладкаго дѣтства, радостной молодости, трудового мужества — и оплакиваю ихъ. Вы говорите о могилѣ, — и руки мои холодѣютъ отъ страха. Прошу васъ: не утѣшайте меня, ибо утѣшенiе лишаетъ мужества. Прошу васъ: не напоминайте мнѣ о тѣлѣ, ибо оно сгнiетъ. Не лучше ли иначе думать? И стоянку, долину, защищенную отъ вѣтровъ, гдѣ провелъ человѣкъ хотя бы одинъ день, покидаетъ онъ съ сожалѣнiемъ; но онъ долженъ итти, если итти необходимо. Говоря со страхомъ о могилѣ, не говоримъ ли мы словами древнихъ, знавшихъ тѣло и не знавшихъ Бога и безсмертiя душъ? Страшно величiе дѣлъ Божiихъ. Не принимаемъ ли мы этотъ страхъ за страхъ смерти? Чаще говорите себѣ: часъ ея не такъ страшенъ,

 

// 146

 

какъ мы думаемъ. Иначе не могъ бы существовать ни мiръ ни человѣкъИ.

ЗОнъ мудръИ, — сказалъ ангелъ, сидящiй въ возглавiи.

ЗОнъ былъ строптивъ и дерзокъ, — сказалъ ангелъ, сидящiй напротивъ. — Онъ мечталъ бороться съ Богомъ и вотъ снова будетъ накказанъ: ни единый смертный не укажетъ могилы его въ горахъ Моава. И тѣмъ уменьшится слава егоИ.

Они хотѣли испытать пророка, но онъ понялъ ихъ и отвѣтилъ имъ твердо:

ЗБлагостна слава достойныхъ славы для не славныхъ: она возвышаетъ и укрѣпляетъ ихъ духъ. Но должно быть уменьшено то, чт˜ заслужило уменьшенiя. Ибо и само㘠славнаго радуетъ только истинная мѣра славыИ.

Тогда ангелы, пораженные мудростью пророка, воскликнули, вставая съ мѣстъ:

ЗВоистину самъ Богъ утѣшитъ тебя! Мы же поклоняемся тебѣИ.

Они были темны и стояли въ темномъ шатрѣ. Но глаза ихъ сiяли, и пророкъ видѣлъ звѣздное сiянiе ихъ глазъ. Они отошли въ ночь, какъ тѣни, чуть склонясь при выходѣ изъ шатра. Пророкъ же остался одинъ среди ночи и пустыни, лежа на землѣ. И когда взошло солнце изъ-за каменистыхъ горъ, и стало свѣтло и жарко въ шатрѣ, чувствуя великую жажду отдыха въ прохладѣ, пророкъ оставилъ свое ложе и пошелъ въ долину среди горъ, ища тѣни. Но и въ долинѣ уже не было ея. Въ нѣдрахъ же одной горы была пещера. И вотъ два невольника острыми кирками осѣкаютъ входъ въ пещеру. Камни у входа были бѣлы, какъ снѣгъ горный, и горячи отъ солнца. И черные волосы мѣдноликихъ невольниковъ и повязки вокругъ чреслъ ихъ были мокры отъ пота. Но два свѣжихъ плода, два яблока лежало на камнѣ возлѣ пещеры, а въ пещерѣ были мракъ и прохлада. И сказали работавшiе, опуская кирки:

ЗПривѣтствуемъ тебя, господинъ и вождь, во имя Бога милостиваго, милосердаго. Вотъ мы кончили свой трудъИ.

И пророкъ спросилъ ихъ:

ЗКто вы и чт˜ вы дѣлали?И

Они же отвѣтили ему:

ЗМы готовили для царя кладохранительницу. Войди, взгляни и отдохни отъ пути и зноя. Уста свои освѣжи плодами и скажи намъ: какой слаще и спѣлѣе изъ нихъ?И

И, войдя въ пещеру, пророкъ сѣлъ на каменное ложе у стѣны ея и почувствовалъ тѣнь и прохладу. И, откусивъ перваго плода, сказалъ:

 

// 147

 

ЗВоистину это сама жизнь: я пью ключевую воду, я обоняю благоуханiе полевыхъ цвѣтовъ и чувствую вкусъ осинаго меда. Я бодръ и силенъИ.

И, откусивъ второго, воскликнулъ:

ЗВоистину это ни съ чѣмъ несравнимо: я пью вина райскiя, запечатанныя печатью изъ мускуса, смѣшанныя съ водой Таснима, источника, утоляющаго жажду тѣхъ, чт˜ приближаются къ Вѣчному. Я обоняю ароматъ Аль-Джинната, Сада небеснаго, и чувствую вкусъ меда изъ цвѣтовъ его: въ этомъ медѣ нѣтъ горечи. И вотъ сонъ блаженный туманитъ мнѣ голову. Не будите меня, невольники, доколѣ не исполнится мой срокъИ.

И невольники, — это были ангелы, невольники Божiи, — стали тихо продолжать затихающую рѣчъ его:

ЗДоколѣ, — сказалъ первый, читая суру о Великой Вѣсти: — доколѣ солнце не будетъ согнуто, не падутъ съ неба звѣзды, не сдвинутся съ мѣста горы, не будутъ покинуты верблюдицы, не соберутся въ стаи дикiе звѣри, не закипятъ моряЙИ

ЗЯ Синъ, — сказалъ второй, читая суру Отходную. — Слава царствующему надо всѣмъ мiромъ! Вы всѣ возвратитесь къ НемуЙИ

И, слушая ихъ шопотъ, но не слыша ихъ словъ, пророкъ возлегъ на ложе и опочилъ сномъ смерти, не вѣдая того. И ангелы закрыли входъ въ могильную пещеру и отошли къ Господину, посылавшему ихъ. И приложился пророкъ къ народу своему, насыщенный днями и не замѣтивъ конца своихъ дней. Никто, даже и донынѣ, не созерцалъ его могилы въ горахъ Моава. Но мудрость его запечатлѣна въ памяти всѣхъ народовъ и записана на небесахъ въ книгѣ вѣчной — Гилльюнъ.

Шейхъ Саади, — да будетъ благословенно его имя! — шейхъ Саади, — много его жемчужинъ нанизали мы рядомъ со своими на нитку хорошаго слога! — разсказалъ намъ о человѣкѣ, испытавшемъ сладость приближенiя къ Возлюбленному. Человѣкъ этотъ былъ погруженъ въ созерцанiе; когда же очнулся онъ, спросили его съ ласковой усмѣшкой: ЗГдѣ же цвѣты изъ сада мечты твоей?И и человѣкъ отвѣтилъ: ЗЯ хотѣлъ набрать для друзей моихъ цѣлую полу розъ; но, когда я приблизился къ розовому кусту, такъ опьянилъ меня ароматъ его, что я выпустилъ ее изъ рукъИ.

Кто можетъ, тотъ свяжетъ разсказъ поэта съ нашимъ.

Миръ и радость всѣмъ живущимъ!

Капри. XII. 1911.

_______________

 

// 148