<Полное собрание сочинений И. А. Бунина: [в 6 т.]. — Пг.: изд. Т-ва А.Ф. Маркс, [1915]. С. 139—146>

ВЕЛГА.

Слышишь, какъ жалобно кричитъ чайка надъ шумящимъ взволнованнымъ моремъ?

Въ туманной дали, на западѣ, теряются его темныя воды; въ туманную даль, на сѣверъ, уходитъ каменистый берегъ. Холодно и вѣтрено. Глухой шумъ зыби, то ослабѣвая, то усиливаясь, — точно ропотъ сосноваго бора, когда по его вершинамъ идетъ и разрастается буря, — глубокими и величавыми вздохами разносится вмѣстѣ съ криками чайки... Видишь, какъ безпрiютно вьется она въ тускломъ осеннемъ туманѣ, качаясь по холодному вѣтру на упругихъ крыльяхъ? — Это къ непогодѣ.

День съ самаго утра хмурится. Здѣсь, на этомъ непривѣтливомъ сѣверномъ морѣ, на его пустынныхъ островахъ и прибрежьяхъ, круглый годъ ненастье. Теперь же осень, а сѣверъ еще печальнѣе осенью. Море угрюмо вздулось и становится темно-желѣзнаго цвѣта. Издали необозримая равнина его кажется выше берега, она уходитъ въ туманный просторъ на западъ, а вѣтеръ все быстрѣе гонитъ съ запада волны и далеко разноситъ крикъ чайки.

— Kpi-э! — жалобно и пронзительно звучитъ по вѣтру. Утромъ она безпокойно и криво летала надъ самымъ прибоемъ. Море непрерывно крутящимися валами окаймляло берегъ. Здѣсь оно, налетая на него съ грохотомъ и шумомъ, рыло подъ собою гравiй, тамъ, какъ кипящiй снѣгъ, разсып€лось съ шипѣньемъ и широко взлизывалось на берегъ, но тотчасъ же скользило, какъ стекло, назадъ, подпирая собою новый крутящiйся валъ, а вдали расшибалось о камни и высоко взвивалось въ воздухъ. И далеко гудѣлъ берегъ отъ прибоя... Чайка съ крикомъ бросалась между волнами, плавно скользя по водѣ въ ихъ ухабы, выносилась

// л. 139

на новой волнѣ до высокаго гребня и взлетала вся въ брызгахъ и пѣнѣ. Вѣтеръ вольно носилъ ее низко надъ моремъ.

Но потомъ она словно устала. Надвигается ненастный вечеръ, и безсильно качается чайка по вѣтру, все дальше уходитъ, бѣлѣя въ туманѣ, отъ берега въ море... Слышишь, какъ жалобно раздаются ея радостныя стенанiя?

Вонъ она уже еле-еле виднѣется въ сумракѣ. Быстро спускается темная бурная ночь; чаще и чаще мелькаютъ въ морѣ сѣдыя космы пѣны. Шумъ прибоя растетъ, ледяной вѣтеръ вздымаетъ и бѣшено срываетъ волны, разнося по воздуху брызги и рѣзкiй запахъ моря.

—Kpi-э!.. — доносится откуда-то издалека, снизу.

Слушай, я разскажу тебѣ, подъ шумъ бушующаго сѣвернаго моря, старую сѣверную легенду.

Было это давно, въ незапамятное время.

У холоднаго сѣвернаго моря жила молодая и сильная Велга. На закатъ были воды, на востокъ — песчаный берегъ, близко за селенiемъ сходившiйся съ небомъ. Чт было тамъ, къ востоку, Велга не знала и не хотѣла знать. Она никогда не ходила къ востоку. Не ходилъ и отецъ ея, не ходила и мать, не ходила и старшая сестра, Снеггаръ. Они знали только море.

Возлѣ моря прошло дѣтство Велги. Быстро прошло оно, и весело было ей въ дѣтствѣ! Зимой, когда море только подъ самымъ краемъ неба чернѣло волнами, а у береговъ было покрыто бѣлымъ снѣгомъ, Велга спала въ мягкомъ гагачьемъ пуху и, просыпаясь, видѣла передъ собой живой свѣтъ очага среди темной и низкой хижины. Лѣтомъ, когда свѣтитъ солнце, дуетъ теплый вѣтерь и вода легко плещется въ морѣ, Велга искала на пескахъ яички зуйковъ и плавунчиковъ, или бѣгала къ прибою, ложилась ничкомъ на берегъ, а волны съ шумомъ обдавали ее... Такъ забавлялась она лѣтомъ, и всегда съ Велгой были Ирвальдъ и Снеггаръ.

Толстая Снеггаръ часто смѣялась и пѣла, да не умѣла она такъ звонко кричать и такъ смѣло кидаться въ шумящее море, какъ Велга. Но Ирвальдъ умѣлъ, и разъ Велга сказала ему:

— Отчего ты не братъ мнѣ, Ирвальдъ? Отчего у меня нѣтъ брата, котораго я любила бы такъ, какъ тебя, Ирвальдъ?

Я бы не скучала безъ тебя долгую зиму.

Онъ взглянулъ на нее, улыбнулся и вдругъ кинулся къ морю.

— Смотри, смотри: гагара! — закричалъ онъ ей.

И они, какъ вѣтеръ, гнались другъ за другомъ, убѣгали

// л. 140

туда, гдѣ въ прибрежныхъ пещерахъ звонко раздается голосъ, гдѣ у берега громоздятся высокiя скалы, а тяжелая вода съ шумомъ поднимается и скользитъ между ними, шипитъ и кипитъ, опускаясь, и съ журчаньемъ, струями сливается съ плоскаго камня. Тамъ дразнили они волны, близко подбѣгая къ нимъ...

Зачѣмъ такъ быстро прошло дѣтство Велги?

Все нетерпѣливѣе проводила она долгiя зимы въ хижинѣ, занесенной снѣгомъ. Стало ей четырнадцать лѣтъ, а Ирвальду — шестнадцать, и часто уходилъ онъ теперь за рыбой въ море. Но зато какъ радовалась Велга, когда Ирвальдъ возвращался!

— Милый Ирвальдъ, — говорила она ему, — мнѣ хочется плакать, что такъ долго тебя не было, и хочется смѣяться, что я опять вижу тебя!

Но ужъ выросла и Снеггаръ большая. Ирвальдъ забывать сталъ о Велгѣ. Онъ часто сидѣлъ возлѣ Снеггаръ и глядѣлъ въ ея веселое лицо. А Велга издали слѣдила за ними. Не хотѣлось ей при сестрѣ разговаривать съ Ирвальдомъ. Но, когда онъ уходилъ по берегу къ своему дому, Велга догоняла его и провожала до самаго порога.

— Милый Ирвальдъ, — говорила она ему, — зачѣмъ ты такъ долго сидѣлъ возлѣ Снеггаръ? Зачѣмъ горе мѣшаетъ моей радости?

И стала Велга пѣть на берегу моря звонкiя пѣсни сквозь слезы. А когда съ ней встрѣчались подруги, она замолкала, и лицо ея становилось сурово и гордо.

II.

Хижина отца Велги стояла вдалекѣ отъ рыбачьяго селенья, на каменистомъ прибрежьѣ, засыпанномъ жесткими песками, и въ часы прилива море добѣгало до ея порога.

Если же приливъ былъ въ бурю, то оно хлестало даже въ окна, затянутыя кишками гагары. Тогда Снеггаръ обрывала пѣсню, бросала въ испугѣ работу и уходила отъ оконъ. Старая мать Велги бормотала заклятiя и съ тревогой прислушивалась къ завыванiю вѣтра. Но сама Велга не боялась бури. Она вмѣстѣ съ отцомъ выходила на мокрый порогъ хижины, скатывала на вѣтру сѣти, а потомъ вбѣгала въ воду, и холодная вода, поднимаясь и опускаясь, обнимала и мыла ея босыя ноги, обдавая ихъ шипящею, сѣрою пѣной и опутывая мокрыми блѣдно-зелеными травами. Велга разрывала ихъ ногами и вдыхала сильной грудью свѣжiй, влажный вѣтеръ, поднимала навстрѣчу ему голову, а вѣтеръ трепалъ ея русые волосы. Такъ стояла она, молодая и стройная, и

// л. 141

лицо ея было смѣло, бирюзовые глаза зорко глядѣли вдаль. Но только птицы св. Петра носились тамъ крикливыми стаями и по водѣ взбѣгали, распустивъ крылышки, на самые высокiе гребни взметывающихся и разсыпающихся водяныхъ бугровъ.

Дѣвушки стали называть Велгу печальною и злою, потому что никогда не смѣялась Велга и не пѣла съ сестрой за работой. Но никогда до пятнадцати лѣтъ не бывала Велга печальною и злою. Сердце ея было отважно, какъ у молодой птицы, и радовалась Велга на бури и море, на солнце и землю, на свою дѣвичью свободу. Только безъ Ирвальда грустила она: сильно хотѣлось ей разсказать ему, какъ хорошо жить на свѣтѣ.

Ирвальдъ давно былъ въ морѣ. Утомилась Велга ходить по прибрежью и слѣдить за волнами: хотѣлось ей крикнуть черезъ море, что утомилась она ожидать Ирвальда, что нельзя ему любить Снеггаръ, если Велга не можетъ жить безъ него.

А когда подулъ теплый вѣтеръ съ заката, и стало опускаться къ морю солнце, Велга пришла къ сестрѣ и сказала ей:

‑ Милая Снеггаръ, хочешь, я разскажу тебѣ, какъ ласковъ лѣтнiй вѣтеръ, какъ легко пахнетъ море водой и какъ мнѣ грустно безъ Ирвальда?

‑ Не хочу, — отвѣчала Снеггаръ, праздно и спокойно сидя у порога.

Велга ушла отъ нея, сѣла на берегу и долго слушала, какъ плещется теплая вода въ сумеркахъ. Слезы, какъ теплая вода, падали на ея руки.

Увидавъ Ирвальда, она вскрикнула, а онъ засмѣялся и приказалъ ей носить изъ лодки рыбу и сѣти на берегъ. Она послушно и долго трудилась съ нимъ, а когда сталъ подниматься надъ моремъ большой блѣдный мѣсяцъ, она утомилась, сѣла въ пустую лодку и вздохнула ночнымъ вѣтромъ.

— Ирвальдъ, — сказала она, — я ждала тебя — и безпокойно билось и томилось мое сердце. Но когда ты прiѣхалъ, такъ легко стало мнѣ!

А Ирвальдъ сидѣлъ, глядѣлъ на мѣсяцъ. Стыдно стало Велгѣ, что онъ не отвѣтилъ ей, и она, опустивъ глаза, спросила его тихо:

‑ Ты слышалъ мои слова, Ирвальдъ?

‑ Да, — сказалъ Ирвальдъ.

И тогда совсѣмъ низко наклонила Велга голову и проговорила:

— Возьми меня въ свой домъ, Ирвальдъ! Я буду ходить съ тобой въ море, буду пѣть тебѣ пѣсни и работать съ тобой. Такъ сладко жить на свѣтѣ съ тобой!

// л. 142

‑ Мы никогда не будемъ[1] жить съ тобой, — твердо отвѣтилъ ей Ирвальдъ. —Завтра я опять уйду въ море, а когда вернусь, возьму за руку Снеггаръ. Вмѣстѣ проведемъ мы зиму, а лѣтомъ уплывемъ, какъ двѣ гагары.

‑ А я? — медленно сказала Велга и почувствовала, какъ тяжело застучало ея сердце. — Я останусь одна? — громко сказала Велга.

‑ Да, — отвѣтилъ Ирвальдъ.

Тогда Велга быстро прыгнула на берегъ и быстро пошла по берегу. И когда далеко ушла, кинулась на сѣрый камень и закричала мѣсяцу, что ей больно въ сердцѣ, и зарыдала и упала на камень.

III.

Слышишь, какъ дико завываетъ вѣтеръ во мракѣ? Непривѣтливо сѣверное море!

Осень наступила на утро, и зашумѣли въ тускломъ туманѣ отяжелѣвшiя волны. И когда пахнуло на Велгу холоднымъ вѣтромъ, вскочила она и бросилась въ воду. Но волна поднялась и далеко отшвырнула ее на берегъ.

— Море не хочетъ, чтобы я умерла, — сказала себѣ Велга. — Прежде я должна убить Ирвальда.

И молча возвратилась она домой. Высохли на щекахъ ея слезы, и спокойно было ея суровое лицо, но темно на сердцѣ.

— Снеггаръ, — сказала она сестрѣ, — уѣхалъ Ирвальдъ?

— Да, — отвѣчала Снеггаръ.

— Когда вернется онъ? — спросила Велга.

— Когда начнетъ падать мокрый снѣгъ и потемнѣетъ море, — отвѣчала Снеггаръ.

Тогда Велга съѣла рыбы и ушла на порогъ хижины. Тамъ сѣла она на вѣтру и просидѣла весь день, скорбно сдвинувъ брови. На ночь она вернулась подъ кровлю, а утромъ опять вышла за двери, ожидая Ирвальда. И такъ проводила она дни и ночи, пока не пошелъ первый, мокрый снѣгъ.

ЗСкоро вернется Ирвальдъ, — думала Велга, и сладостная горечь обиды томительно вливалась въ ея сердце. — Я убью его, а потомъ и сама успокоюсь въ могилѣИ.

Но Ирвальдъ не возвращался. Ужъ надвигались сумерки, и все чаще стала Велга подниматься съ порога и, стоя, напряженно глядѣть въ море. И въ сумеркахъ изъ хижины вышелъ старый отецъ Велги. Вѣтеръ развѣвалъ его длинные сѣдые волосы.

— Велга, дитя мое, — сказалъ онъ ласково, — отчего ты покинула родной домъ? Вотъ поднимается зловѣщая ночная

// л. 143

буря, передъ которой неутѣшно тоскуетъ сердце человѣка. Помоги мнѣ укрѣпить подпорками стѣны, положить камней на кровлю изъ кожи тюленей, и укроемся подъ кровлю отъ непогоды и ночи.

Отъ нѣжныхъ словъ дрогнуло сердце Велги жалостью къ самой себѣ, къ отцу и къ Ирвальду. Она поспѣшно стала помогать въ работѣ. Вѣтеръ валилъ ихъ съ ногъ и застилалъ весь воздухъ водяною пылью, словно въ морѣ бушевала вьюга. Въ самыя окна хлестали волны косматой пѣной, и въ испугѣ поспѣшила Велга подъ кровлю.

Тамъ, въ темнотѣ ночи, вдругъ вспомнила она, какъ много лѣтъ тому назадъ, когда Ирвальдъ былъ еще ребенкомъ[2], онъ остался ночевать въ ихъ хижинѣ. Онъ былъ въ эту ночь ея гостемъ, и она сама постлала ему постель и поцѣловала его, по обычаю гостепрiимства, передъ сномъ. Она вспомнила милое ей лицо его, и еще больше овладѣли ея сердцемъ жалость и любовь къ нему. Тогда она, забывъ, что хотѣла убить его, быстро встала съ ложа и въ тревогѣ стала слушать. Ей чудились въ шумѣ вѣтра его крики, и всю ночь трепетала она отъ страха и, обезсиленная, забылась сномъ лишь подъ утро.

Море же стало стихать; въ воздухѣ повѣяло дыханiемъ зимняго мороза. И когда Велга проснулась и отворила на дневной cвѣтъ дверь дома, навстрѣчу ей переступила порогъ Снеггаръ.

‑ Велга! — сказала она. — Буря унесла Ирвальда на дикiе острова Ледяного моря и разбила его лодку. Онъ одинъ теперь въ морѣ и ждетъ смерти отъ холода, голода и толстыхъ клювовъ морскихъ птицъ.

‑ Кто сказалъ тебѣ? — крикнула Велга.

‑ Я была у вѣщей Чарны, и она гадала мнѣ на кишкахъ гагары, — отвѣчала Снеггаръ и, закрывъ лицо руками, стала плакать.

— Снеггаръ... — нѣжно хотѣла проговорить Велга.

Но брови ея сурово сдвинулись, и она сильной рукой распахнула дверь дома.

IV.

Она быстро пошла по прибрежью на сѣверъ. Въ холодный темный вечеръ вступила она въ хижину Чарны, теплую отъ костра, пылающаго краснымъ пламенемъ.

— Научи меня, о, вѣщая! — воскликнула она передъ Чарной. — Укажи путь къ Ирвальду!

— Поспѣши! — сказала Чарна. — Два дня и двѣ ночи надо плыть къ Ирвальду. Не поспѣешь къ разсвѣту третьяго дня, —

// л. 144

онъ погибнетъ. Но скажи мнѣ, Велга, слыхала ли ты о пустыняхъ Ледяного моря, гдѣ такъ же дико и печально, какъ въ первые дни мipa?

Какъ пойманная рыба, затрепетало сердце Велги.

‑ Пожалѣй меня, Чарна, — отвѣчала она. — Горько мнѣ разстаться съ жизнью. Но, если такъ надо, скажи: чт будетъ со мной?

‑ Два дня и двѣ ночи проведешь ты въ тоскѣ и страхѣ среди моря, — сказала Чарна. — А когда ступишь на островъ, гдѣ томится Ирвальдъ, обратишься ты въ чайку, и не узн€етъ онъ, для кого ты погибла.

Какъ первый снѣгъ, поблѣднѣла Велга, но глаза ея сверкнули радостью, и она отвѣчала Чарнѣ:

— Я иду, Чарна!

— Поспѣши, — сказала Чарна.

Противъ вѣтра, по мокрому песку прибрежья побѣжала Велга къ шумящему, темному морю. Хотѣлось ей крикнуть: ЗпростиИ сестрѣ, отцу и матери, но безпокойно билась у берега лодка на волнахъ, и быстро прыгнула въ нее Велга. На закатъ, гдѣ едва свѣтила кровавая полоса зари, направила она лодку и стояла, качаясь на волнахъ, и слезы горѣли на ея глазахъ, а вѣтеръ развѣвалъ въ темнотѣ ея бѣлую одежду и дулъ въ лицо съ Ледяного моря.

На разсвѣтѣ увидала она себя окруженной блѣднымъ моремъ у песчанаго пустыннаго острова. Никого не было на томъ островѣ. Только вода взбѣгала на его песокъ и бѣлѣла пѣной. ЗВодяные пастушкиИ на высокихъ и тонкихъ ногахъ бѣгали у прибоя и искали среди раковинъ пищи. Но и Зводяныхъ пастушковъИ было мало. На зиму улетаютъ они къ берегамъ, гдѣ дуютъ теплые вѣтры.

А Ледяное море уже начиналось. Цѣлый день плыла Велга и вступила въ тѣ безграничныя воды, что уходятъ на край свѣта и сливаются съ небомъ. Все тяжелѣе стучали волны въ дно лодки, потому что уже нѣтъ земли подъ тѣми волнами. Дикiя сѣверныя птицы живутъ въ тѣхъ моряхъ, вдали отъ людей, на скалистыхъ островахъ. Онѣ сильны и одѣты плотнымъ пухомъ; онѣ всю зиму могутъ плавать среди льдовъ и глубоко ныряютъ въ ледяную воду. Тысячи ихъ гнѣздились на островахъ, и каждый островъ, какъ снѣгомъ, бѣлѣлъ птицами. Тамъ были гнѣзда на уединенныхъ утесахъ и въ норахъ, подъ утесами. И въ сумеркахъ проплыла Велга мимо самаго большого острова.

// л. 145

Онъ весь, съ верху до низу, былъ покрытъ, какъ сѣрою корой, засыхающимъ пометомъ птицъ, ихъ перьями и пухомъ. Птицы длинными рядами сидѣли на всѣхъ уступахъ скалъ. Внизу гнѣздились тѣ, чт были поменьше, наверху стояли и дремали самыя большiя и прожорливыя, съ бѣлыми животами и черными спинами, съ толстыми шеями и маленькими головами, съ блестящими глазами въ кольцахъ бѣлаго пуха и съ огромными уродливыми клювами, съ крѣпкими грубыми лапами и короткими руками безъ пальцевъ. Птицы громко разговаривали, а какъ только наступили сумерки и Велга, обезсиленная борьбой съ морознымъ вѣтромъ, причалила къ берегу на отдыхъ, тысячи ихъ поднялись съ шумомъ надъ нею, а самыя большiя загоготали и заревѣли дико и радостно, стараясь перекричать другъ друга... И какъ снѣгъ поблѣднѣла Велга, собрала послѣднiя силы и опять прыгнула въ лодку.

И къ вечеру послѣдняго дня показался среди пасмурнаго тумана высокiй и дикiй утесъ на краю свѣта, тотъ, до котораго доходили только могучiе викинги и вбили въ него желѣзныя кольца, чтобы привязывать лодки. Яростный шумъ и гулъ буруновъ сливался тамъ съ тысячеголосыми криками хищныхъ птицъ, кружившихся въ туманѣ. А Ирвальдъ лѣжалъ у прибоя, обезсиленный предсмертнымъ сномъ отъ холода и голода. Онъ былъ блѣденъ, какъ морская пѣна, и въ кудряхъ его былъ мокрый песокъ.

‑ Ирвальдъ! — крикнула Велга страстно и звонко.

Отъ голоса ея мгновенно очнулся Ирвальдъ. Хотѣла Велга крикнуть ему, что она любитъ его, какъ въ дѣтствѣ, но не коснулись ея ноги земли, когда она прыгнула съ лодки на берегъ: въ воздухѣ повисла она крылатою бѣлою чайкой, и крикъ ея раздался жалобно-радостнымъ крикомъ чайки надъ Ирвальдомъ. Онъ мгновенно очнулся отъ крика, — голосъ друга коснулся его сердца, — но, взглянувъ, онъ увидѣлъ лишь чайку, взлетѣвшую съ крикомъ надъ лодкой...

Онъ уплылъ на востокъ. Она долго вилась надъ водой, провожая Ирвальда. А когда онъ сокрылся вдали, закачалась она безпрiютною чайкой по вѣтру. Такъ тоскуетъ она и донынѣ, вспоминая утесы въ туманѣ, гдѣ когда-то томился Ирвальдъ. Но въ стенаньяхъ ея звучитъ радость.

1895 г.

____

// л. 146