<Бунин И. А, Полное собрание сочинений: [в 6 т.]. – Пг.: Изд. Т-ва А. Ф. Маркс, [1915]. Т. 4. с. 201-205>

Мертвое море.

Только на разсвѣтѣ тянетъ въ окна легкая прохлада вмѣстѣ съ ароматомъ эвкалипта.

Ночью, при звѣздахъ, старыя деревья во дворѣ отеля казались сказочно-высоки и вѣтвисты. Теперь они принимаютъ обычныя очертанія. Смолкли жабы, замеръ звонъ цикадъ въ кустарникахъ, погасли огненныя мухи. Мы выходимъ за ворота, садимся на лошадей; все молчитъ и въ тѣхъ немногихъ хижинахъ, чтò зовутся Iерихономъ или Рихой; всюду сонъ, одинъ сверчокъ трюкаетъ въ каменной вереѣ, отъ которой еще дышитъ тепло ночи. Но за мечетью уже слышенъ говоръ.

Ея бѣлый невысокій минаретъ стоитъ при дорогѣ, на самой окраинѣ Рихи. Подъ нимъ часто ночуютъ бедуины. Ночевалъ небольшой караванъ и нынче. Мы проѣзжаемъ мимо него; понукаемые вожаками, глухо урчатъ верблюды, поднимаясь съ теплаго песка. Надъ мечетью, въ свѣтлѣющей вышинѣ, крупной слезой виситъ Венера. На востокѣ, надъ синеватымъ Моавитскимъ кряжемъ, небо шафранное. Но еще по-ночному тлѣетъ костеръ табора, летучія мыши рѣютъ вкругъ мечети.

За садами Рихи, на западѣ, — обрывы Iудеи. Отчетливо слоятся сѣро-фіолетовые уступы горы Искушенія. Но внизу еще тѣнь, и, вѣрно, мыши принимаютъ ее за сумерки, когда и создалъ ихъ Христосъ. Онъ сорокъ дней и ночей провелъ въ пещерѣ надъ Iерихономъ, на обрывѣ, закрывающемъ западъ, — онъ не зналъ, когда садится солнце и когда надлежитъ совершать молитву. И вотъ однажды поднялся Онъ на вершину и, какъ только скрылось солнце, начерталъ на пыли то легкое, таинственное созданіе, чтò такъ любитъ сумракъ. Онъ вдохнулъ въ него жизнь и сказалъ: «Каждый вечеръ на закатѣ солнца вылетай изъ разсѣлинъ горы, гдѣ отнынѣ бу-

 

// 201

 

детъ твое жилище, дабы зналъ Я часъ молитвы…» Я поднимаю голову, вспомнивъ эту дамасскую легенду, и не узнаю окрестности: мы проѣхали версту, не больше, а уже день, совсѣмъ день.

Все живое смолкло. Безплоднымъ и безлюднымъ доломъ тянется съ сѣвера на югъ, отъ самаго моря Тиверіадскаго, известково-песчаная пустыня, которую почти напрямикъ пересѣкаетъ путь отъ Рихи къ Iордану. Тѣ, чтò пытались изслѣдовать ее, видѣли по рѣкѣ всего два-три селенія, — даже каменистый Моавъ, до-черна спаленный солнцемъ, люднѣе іорданскихъ береговъ. То же и здѣсь: на всемъ огромномъ пространствѣ, окружающемъ насъ, лишь одно живое мѣсто — оазисъ Рихи. Оглядываясь, видишь бѣлыя пятна хижинъ среди темной зелени, пріютившейся подъ горнымъ обрывомъ. Тамъ, въ садахъ, еще растетъ деревцо небдъ, приносящее акриды, растетъ бальзамическій цаккумъ, сизый тернъ, изъ котораго сплели вѣнецъ Iисусу, а весной цвѣтетъ много дикихъ индійскихъ цвѣтовъ. Но какъ повѣрить, что это тамъ былъ и неприступный Iерихонъ ханаанскій, и «божественный городъ садовъ, башенъ» Ирода, что вотъ этой долиной искушалъ Iисуса дьяволъ?

Мертвенно-тихо. Впереди пепельно-сѣрыя дюны, коѣ-гдѣ жесткій, осыпанный солью кустарникъ. Небо здѣсь такъ просторно, какъ нигдѣ: нигдѣ нѣтъ долины, столь глубокой, какъ эта, и нигдѣ не кроется такъ долго за горными вершинами солнце, какъ за ровной стѣной Моава. Чуть не въ самомъ зенитѣ таетъ алая звѣзда Венеры. Но и до нея уже достигаетъ свѣтъ, охватившій полвселенной — сухой, золотисто-шафранный свѣтъ, на которомъ такъ нѣжно-сиренева заступившая весь востокъ горная громада. Одно Мертвое море прячется отъ свѣта. Вонъ оно — у самаго подножія ея, за тѣмъ голымъ побережьемъ, чтò бѣлѣетъ вдали, вправо. Ясно виденъ и обманчиво близокъ кажется сѣверный заливъ. Но синѣетъ онъ тускло, свинцово…

«Символъ страшной страны сей — море Асфальтическое», — говорили когда-то. Страхъ внушаетъ она пилигримамъ и донынѣ, трижды проклятая и трижды благословенная. Мало совершившихъ путь по всей извилистой стремнинѣ Iордана съ его зноемъ и лихорадками. Но еще меньше тѣхъ, чтò пускались въ заповѣдныя асфальтическія воды. Легче, — говорятъ они, — пройти всѣ океаны земные, чѣмъ это крохотное море, черные прибрежные утесы котораго неприступно круты, пугаютъ глазъ человѣкоподобными очертаніями и такъ смолисты, что могутъ быть зажжены, какъ факелы; море, дно котораго столько разъ

 

// 202

 

трескалось отъ землетрясеній и выкидывало на поверхность тѣ таинственныя вещества, чтò служили египтянамъ для сохраненія мертвыхъ отъ тлѣна; море, жгуче-соленыя, горькія волны котораго тяжки, какъ чугунъ, и въ бурю, «покрытыя кипящимъ разсоломъ», потрясаютъ берега своимъ гуломъ, между тѣмъ какъ пламенный вѣтеръ до самаго Iерусалима мчитъ столбы песку и соли… Длится и все свѣтлѣе становится золотисто-шафранное аравійское утро. Толкутъ и толкутъ копыта твердую, растрескавшуюся дорогу. Но ни единая птица не взвивалась еще съ радостной утренней пѣсней надъ долиной. И, вѣрно, ни единой живой души и не встрѣтимъ мы, кромѣ развѣ жадно-трусливой души кочевника или гіены. Впереди, среди пустыни цвѣта пемзы, — лента при-іорданской зелени, чащи ивъ, тамариксовъ, камышей. Теперь, поздней весной, нѣтъ даже пилигримовъ.

Такъ богата и прекрасна была нѣкогда долина, что дьяволъ издревле избралъ ее мѣстомъ грѣха, искушеній. Это онъ опьянилъ сладостью страсти и порока Пятиградіе, переполнившее чашу терпѣнія Предвѣчнаго. Это онъ внушилъ дочерямъ Лота жажду кровосмѣшенія, дабы отъ родного отца зачала старшая изъ нихъ Моава. «Дождемъ пролилъ Господь огнь и сѣру, ниспровергъ города сіи и всю окрестность ихъ, и всѣхъ жителей, и всѣ произрастанія земли». Но легендой патріарховъ стали дни гнѣва, и снова зацвѣлъ «садъ Предвѣчнаго», снова возродился столь прекраснымъ, что заповѣданъ былъ любимѣйшему изъ чадъ Божіихъ… Солнце встало надъ Моавомъ, затопило его блескомъ и уже палитъ долину. Какія-то большія металлически-сѣрыя мухи липнутъ къ жаркимъ гривамъ лошадей, скорпіонъ шуршитъ, бѣжитъ укрыться въ легкой голубой тѣни подъ застывшей песчаной волной. Больно смотрѣть изъ-подъ шлема на дорогу, но тянетъ взгянуть въ блескъ Моава, тянетъ найти ту вершину, съ которой показалъ Господь Моисею всю радость земли Обѣтованной. «Взойди на гору сію, на гору Нево, чтò въ землѣ Моавитской, противъ Iерихона, и посмотри на землю Ханаанскую, и умри на горѣ, на которую ты взойдешь, и приложись къ народу твоему…»

Среди тропическихъ лѣсовъ и садовъ тонулъ въ эти дни Iерихонъ. Стѣны эти были неприступны. Но не даромъ символически повѣствуетъ Библія, что блудница дала пріютъ первымъ израильтянамъ, проникшимъ въ Iерихонъ. И страшнымъ заклятіемъ заклялъ Навинъ Израиля, овладѣвъ страною и до тла уничтоживъ красу Iерихона: «Проклятъ передъ Господомъ тотъ, кто возставитъ и построитъ городъ сей Iери-

 

// 203

 

хонъ!». Но развѣ не слѣды Навина — тѣ гилгалы, чтò разсѣяны въ долинѣ Iерихонской, тѣ огромные диски изъ камня, первобытные кровавые жертвенники Ваала-Солнца, чтò благоговѣйно полагалъ въ круги самъ народъ израильскій?.. На тропическіе шлемы мы накидываемъ бедуинскіе платки. Лошади пошли шагомъ, неустанно мотая головами, отбиваясь отъ мухъ. Онѣ машутъ кистями и разноцвѣтными бусами, которыми украшаютъ здѣсь уздечки. Шеи ихъ стали мокры, темны и тонки. Въ легкой и все же душной тѣни платка дышишь какъ бы жаромъ раскаленнаго костра. Близокъ Iорданъ, — уже тянетъ запахомъ рѣчной воды, запахомъ горячаго ила… Теперь и отъ великой рѣки остался только узкій и мутный потокъ, отъ первобытно-густыхъ зарослей на берегахъ ея — кайма ивъ, камышей и кустарниковъ, опутанныхъ ліанами.

Масара, то мѣсто Iордана, гдѣ отдыхаютъ пилигримы, преданія называютъ мѣстомъ крещенія Iисуса. «Въ тѣ дни пришелъ Iисусъ изъ Назарета Галилейскаго…» Въ тѣ дни долина переживала третій и послѣдній расцвѣтъ. Тщетно было заклятіе Навина, — выросъ новый, второй Iерихонъ. И дьяволъ искушалъ прелестью Iерихона самого крестившагося Сына Божія. «Возведъ его на высокую гору, дьяволъ показалъ Ему всѣ царства вселенной во мгновеніе времени. И сказалъ Ему: Тебѣ дамъ власть надъ всѣми сими царствами и славу ихъ, ибо она предана мнѣ» Сѣро-песчаный берегъ обрывистъ и крутъ. Густая желтоватая вода, крутясь, бѣжитъ подъ вѣтвями ивъ, подъ корнями, покрытыми наносною травою, иломъ. Лошади тянутся къ водѣ, вязнутъ по колѣна и долго, жадно пьютъ. Мертвая тишина кругомъ и сквозная горячая тѣнь надъ головою. Мысли безпорядочны, смутны, но стремятся все къ одному — связать то простое, чтò передъ глазами, съ страшнымъ прошлымъ этой пустыни. Хочешь представить себѣ то, чтò доступно только Богу, — жизнь тѣхъ легендарныхъ ханаанскихъ городовъ, отъ которыхъ уцѣлѣли лишь названія. Думаешь о знойно-мглистомъ Моавѣ и опять слышишь слова Второзаконія: «И полуденную страну, и равнину долины Iерихона, городъ Пальмъ, до Сигора увидалъ Моисей… И умеръ тамъ, въ землѣ Моавитской, по слову Господню, и погребенъ въ землѣ Моавитской, и никто не знаетъ мѣста погребенія его даже до сего дня…» Думаешь объ іерихонскихъ бальзамахъ Клеопатры, о термахъ Ирода и опять возвращаешься къ величайшей изъ всѣхъ легендъ земныхъ, къ искушенію Iисуса отъ дьявола… И теряешься въ òбразахъ временъ Рима, Византіи, Омаровъ… Великими крестовыми битвами во имя и славу Того, Кто

 

// 204

 

отвергъ здѣсь славу всѣхъ земныхъ царствъ, обрывается лѣтопись этой страны. За ними — вѣка молчанія, никому невѣдомыхъ и насчетныхъ подвиговъ отшельничества, погребенія себя заживо въ могильникахъ навѣки забвенной Iудеи. Въ молчаніи, вдали отъ жизни всего міра, множатся, какъ соты осъ, крипты въ каменистыхъ обрывахъ Iудейскихъ и Аравійскихъ горъ: на прибрежныхъ скалахъ страшнаго Асфальтическаго моря и въ огненныхъ ущельяхъ созидаются дикія обители. Но ураганами проносятся набѣги отъ Дамаска, отъ Багдада, отъ Геджаса, и вотъ — пустѣютъ и крипты, переполненныя костями избіенныхъ иноковъ, глохнутъ разоренныя обители… И опять, опять воцаряется онъ, древній богъ пустыни!

Полдень проводимъ у самаго моря. Жутко звучитъ на его нагомъ, ослѣпительно-бѣломъ прибрежьѣ это слово — полдень. При-іорданскіе камыши и кустарники не смѣютъ дойти сюда вмѣстѣ съ Iорданомъ: далеко вокругъ песчано-каменисто и покрыто солью, селитрой то мѣсто, гдѣ сливается рѣка съ маслянистой, жгуче-горькой и тускло-зеленоватой водой асфальтической. На коралловыя похожи тѣ, какъ бы окаменѣвшія вѣтви, чтò приноситъ сюда теченіе рѣки и чтò снова, уже мертвыми, выкидываетъ море. Въ мглисто-знойной дали теряется оно на югѣ. Въ знойной голубой мглѣ тонутъ горные склоны. А за ними — заповѣдная страна, жизнь дикая, древне-аравійская, видѣнія дней Авраама, Агари, Измаила. Тамъ, въ капищѣ Эль-Латъ, племя Тарикъ еще донынѣ поклоняется гилгалу Солнца — полубога, полудьявола.

1909 г.

____________

 

// 205