XXV. ЭХО[1].

_______

Касаюсь струнъ, ‑ и громъ за громомъ 1.

Отъ перстовъ съ арфы въ слухъ летитъ,

Шумитъ, бушуетъ доломъ, боромъ,

Въ мглѣ шепчетъ съ тишиной и спитъ;

Но вдругъ, отдавшися отъ холма

Возвратнымъ грохотаньемъ грома,

Гремитъ и удивляетъ міръ:

Такъ ввѣкъ безсмертно эхо лиръ.

// С. 92

О мой Евгеній! коль Нарциссомъ 2.

Тобой я чтусь, — скалой мнѣ будь,

И какъ покроюсь кипарисомъ,

О мнѣ твердить не позабудь[2].

Пусть лирой я, а ты трубою,

Играя, будемъ жить съ тобою,

На Волховѣ какъ чудный шумъ

Тьмой гуловъ удивляетъ умъ.

Увы! лишь въ свѣтѣ вспоминаньемъ 3.

Безсмертенъ смертный человѣкъ:

Нарциссъ жилъ Нимфы отвѣчаньемъ, ‑

Чрезъ Музъ живутъ піиты ввѣкъ.

Пусть въ персть тѣла ихъ обратятся,

Но вновь изъ персти возродятся,

Какъ ожилъ Пиндаръ и Омиръ

Отъ Данта и Петрарка лиръ.

Такъ, знатна часть за гробомъ мрачнымъ 4.

Останется еще отъ насъ,

А паче свиткомъ безпристрастнымъ

О комъ воскликнетъ Кліинъ гласъ.

Тогда и Ѳивовъ раззоритель[3]

Той самой Званки былъ бы чтитель,

Фебъ бесѣдовалъ со мной.

Потомство воззвучитъ — съ тобой.

// С. 93

---

[1] Въ рукописи заглавіе: Званское эхо. Къ Евгенію, съ примѣчаніемъ: «Писано 3 числа (іюля) въ день рожденія автора; послано 13-го, въ день именинъ его, іюля 1811 г., въ отвѣтъ на писъмо Евгенія отъ 8 іюля 1809, въ которомъ онъ, похваляя званское эхо, просилъ что-нибудь написать о семъ удивительномъ явленіи природы, подобно какъ писалъ Овидій въ Превращеніяхъ своихъ». Упоминаемое здѣсь письмо въ нашихъ рукахъ. Увѣдомляя Державина о полученіи письма его изъ Званки, Евгеній продолжаетъ: «Вы опять въ сосѣдствѣ съ безсмертнымъ эхомъ, которое, вѣрно, въ первый же день вашего пріѣзда проснулось отъ зимнаго сна. Я помню у Овидія, книг. 3 Превращеній, описаніе эха, гоняющагося за Нарциссомъ:

Кто тутъ? вскричалъ Нарциссъ: кто тутъ? вскричало Эхо.

Поди ко мнѣ ‑ рекъ тотъ: поди ко мнѣ, рекло и Эхо.

Бѣжишь ты ‑ ты бѣжишь: другъ друга укоряютъ.

Постой — постой одинъ другому повторяютъ*.

«Піиты повѣствуютъ, что Нимфа Эхо, любя Нарцисса и не видя отъ него взаимной любви, изсохла отъ унынья и превратилась въ скалу, сохранившую въ себѣ вмѣсто жизни одинъ только голосъ. Званское эхо также можетъ упрекать своего любимаго барда, не пропѣвшаго ему ни одного привѣтливаго стишка. Нарциссъ у Овидія былъ по крайней мѣрѣ привѣтливѣе». Въ пьесѣ Жизнь званская (см. Томъ II, стр. 633) уже была рѣчь про эхо, о которомъ здѣсь говорится. При посѣщеніи Званки въ 1863 г., мы распрашивали мѣстныхъ жителей объ этомъ явленіи, но никто не зналъ о немъ: «отголосокъ встарину, можетъ статься, и былъ въ лѣсу, а теперь тамъ лѣсъ вырубленъ, хоть шаромъ покати» (Званка и могила. Держ., Совр. лѣтоп. 1863, № 33).

Напечатано, подъ заглавіемъ Званское эхо, въ Соч. и перев. росс. ак. 1813 г., ч. VI, стр. 172, и потомъ 1816 г., въ ч. V, хххіѵ.

*Въ позднѣйшее время Нарциссъ Овидія переведенъ М. П. Погодинымъ: см. Московскій Вѣстникъ 1828 г., ч. ѴІII, стр. 129.

[2] О мнѣ твердить не позабудь, —

т. е. какъ историкъ русской литературы: см. Томъ II, стр. 632.

[3] Тогда и Ѳивовъ раззоритель —

Александръ Македонскій, пощадившій въ Ѳивахъ домъ Пиндара.