ХLѴІІ. НОВОГОРОДСКIЙ ВОЛХВЪ ЗЛОГОРЪ[1].

_______

(Хоръ).

Бояновъ послухъ, скальдъ сѣдый! 1.

На мрачномъ Волховѣ[2], лѣнивомъ

Возсядь — и въ гулѣ горъ игривомъ,

На арфѣ древніе слѣды[3]

// С. 181

Изъ праха извлекавъ забвенья,

Потомкамъ позднимъ въ удивленье,

Грянь, пой дѣла намъ прошлыхъ лѣтъ,

Изъ тмы ихъ воскрешая въ свѣтъ.

// С. 182

(Скальдъ).

Внемлите! съ южныя отчизны[4] 2.

Оденъ пришелъ на край нощной,

Съ нимъ Велесъ; волхвъ же Злогоръ, тризны

Вѣкъ въ память сдѣлавшись рѣкой,

Сталъ Волховомъ съ временъ тѣхъ зваться,

Могильны холмы омывать,

Сребристымъ зміемъ изгибаться,

Вкругъ враномъ и сычемъ летать.

Такъ онъ, изверженецъ изъ ада, 3.

Всѣхъ козней демонскихъ соборъ,

Славяновъ сынъ, Славяна града

Колдунъ, слѣпившій черни взоръ

Очарованьями, мечтами,

Во громы, въ мольни, въ вихри, въ дождь

Преображавшійся часами,

Былъ крокодилъ, волхвъ, князь, жрецъ, вождь.

Онъ невѣгласовъ[5] вмѣсто Бога 4.

Принудилъ силой, страхомъ чтить

Кумиръ Перуна-Чернорога

И кровь ему съ мольбой ихъ лить;

Но жертвъ ему не приносившихъ

Самъ и чрезъ чадъ своихъ губилъ:

// С. 183

Невой, Ильменемъ, Мшагой плывшихъ[6]

Шелонью, Ладогомъ топилъ.

(Хоръ).

Бояновъ послухъ, скальдъ сѣдый! 5.

На мрачномъ Волховѣ, лѣнивомъ

Возсядь ‑ и въ гулѣ горъ игривомъ,

На арфѣ древніе слѣды

Изъ праха извлекавъ забвенья,

Потомкамъ позднымъ въ удивленье,

Грянь, пой дѣла намъ прошлыхъ лѣтъ,

Изъ тмы ихъ воскрешая въ свѣтъ.

(Скальдъ).

Злогора душу взяли черти; 6.

Но слухъ такъ страшенъ былъ о немъ,

Что люди добрые, по смерти

Въ гробъ положивши ницъ лицомъ,

Такъ спрятали его въ могилу,

Чтобъ имъ не вреденъ былъ тиранъ,

Осиновъ колъ ему вбивъ съ тылу,

Надъ нимъ насыпали курганъ.

Но онъ и по своей кончинѣ 7.

Творилъ премножество проказъ,

Какъ переносится донынѣ

О немъ старухъ и бабъ разсказъ:

Плелъ басни, смуты, сѣялъ шашни,

Былъ женъ посадничьихъ дружокъ,

Леталъ въ повалуши ихъ, въ башни,

И внизъ и вверхъ, какъ голубокъ.

// С. 184

Въ куту Кикиморой незримой 8.

Сидѣлъ онъ часто на печи;

Весь ужинъ, къ вечеру хранимой,

Съѣдалъ, зубами скрыпучи;

А по ночамъ, къ хозяйску диву,

Скакалъ на клячахъ по сту верстъ;

Коню жъ любимому плелъ гриву

И какъ трубу волнистый хвостъ.

(Хоръ).

Бояновъ послухъ, скальдъ сѣдый! 9.

На мрачномъ Волховѣ лѣнивомъ

Возсядь — и въ гулѣ горъ игривомъ,

На арфѣ древніе слѣды

Изъ праха извлекавъ забвенья,

Потомкамъ позднымъ въ удивленье,

Грянь, пой дѣла намъ прошлыхъ лѣтъ,

Изъ тмы ихъ воскрешая въ свѣтъ.

(Скальдъ).

Вадима въ бунтъ на Гостомысла 10.

Всю чернь сей поджигалъ Злогоръ,

Вперяя противъ здрава смысла

Въ Варяговъ и въ Славянъ раздоръ;

Онъ тожъ не допущалъ Добрыню

Новогородцевъ окрестить,

На холмахъ водружать святыню

И идоловъ въ рѣкахъ топить.

Противился и Ярославу 11.

Въ суды онъ Правду Русску ввесть,

И бабу злу, Ягу лукаву,

Посадницу всѣмъ Марѳу въ честь

// С. 185

На колымагѣ вскачь съ желѣзнымъ

Пестомъ велѣлъ возить на вѣчь;

На Хутынѣ жъ огнемъ подземнымъ[7]

Царя бѣгъ Грознаго сожечь.

И днесь на Званкѣ онъ проказитъ, 12.

Тьмы ночью дѣлая чудесъ:

Златой луной на Волховъ слазитъ,

Лучемъ въ немъ пишетъ горы, лѣсъ

И, лоснясь съ колкунами[8] длинной

Какъ снѣгъ брадой, склонясь челомъ,

Дрожитъ въ струяхъ, — иль, въ холмъ могильной

Залегши, въ мракъ храпитъ какъ громъ.

// С. 186

---

[1] Начато 13-го марта въ Петербургѣ. — Имя Злогоръ встрѣчается въ одномъ отрывкѣ мнимо-древняго стихотворенія, о которомъ Державинъ упоминаетъ въ своемъ Разсужденіи о лирической поэзіи. «Если справедливо», говоритъ онъ, «недавнее открытіе одного славяно-русскаго стихотворнаго свитка перваго вѣка и нѣсколькихъ произреченій пятаго столѣтія новогородскихъ жрецовъ, то и они принадлежатъ къ сему роду мрачныхъ временъ стихосложенія. Я представляю при семъ для любопытныхъ отрывки оныхъ; но за подлинность оныхъ не могу ручаться, хотя, кажется, буквы и слогъ удостовѣряютъ о ихъ глубокой древности». Отрывокъ, гдѣ названъ Злогоръ, такъ переведенъ въ Разсужденіи Державина:

«Не умолчи, Боянъ, снова воспой:

О комъ пѣлъ, благо тому.

Суда Велесова не убѣжать,

Славы Славяновъ не умалить.

Мечи Бояновы на языкѣ остались;

Память Злогора волхвы поглотили.

Одину вспоминаніе, Скиѳу пѣснь.

Златымъ пескомъ тризны посыплемъ».

Имя Злогора Державинъ соединилъ съ преданіемъ, о которомъ онъ говорилъ еще въ 1807 г. въ стихотвореніи Жизнь званская (строфы 58 и 59; см. Томъ II, стр. 644); тамъ онъ объяснилъ въ примѣчаніи, что возлѣ званской усадьбы находится курганъ и что, пожалуй, подъ этимъ курганомъ погребенъ вождь, или волхвъ, о которомъ разсказываютъ, будто онъ, превращаясь въ крокодила и въ разныхъ чудовищъ, пожиралъ людей, плававшихъ по Ильменю и по Волхову, отъ чего эта рѣка будто бы и получила свое названіе. Сходно съ этимъ и Карамзинъ приводитъ сказку, будто изъ пяти братьевъ, пришедшихъ отъ Чернаго моря и открывшихъ чрезъ волхвованіе мѣсто, гдѣ имъ слѣдовало водвориться, старшій братъ Словенъ поселился на рѣкѣ Мутной, основалъ городъ Словенскъ и назвалъ рѣку Мутную Волховомъ… Онъ «былъ лютый чародѣй, принималъ на себя образъ крокодила, скрывался въ рѣкѣ, топилъ и пожиралъ людей, не хотѣвшихъ обожать его какъ Перуна. Онъ жилъ въ особенномъ городкѣ на берегу рѣки, въ томъ мѣстѣ, которое именуется Перынью и гдѣ язычники поклонялись ему. Они увѣряли, что Волховъ сѣлъ въ боги; но мы знаемъ, что бѣсы утопили его въ рѣкѣ. Надъ тѣломъ злаго чародѣя, волнами изверженномъ въ Перыни, злочестивые отправили тризну и насыпали высокую могилу, которая черезъ три дни провалилась въ адъ». Сказку эту Карамзинъ нашелъ въ рукописныхъ сочиненіяхъ одного дьякона конца XVII вѣка, въ синодальной библіотекѣ (И. Г. Р., т. I, прим. 70 и 91). Она была извѣстна еще Ломоносову, который видѣлъ въ ней аллегорію. Вотъ что онъ говоритъ въ Показаніи россійской древности: «Баснь о претвореніи Словенова сына въ крокодила сходствуетъ весьма съ тогдашними обыкновеніями. Ибо по морю Варяжскому и по втекающимъ въ него судопроходнымъ рѣкамъ чинились великіе разбои, на которые выходили часто княжескія и королевскія дѣти. Итакъ не дивно, что волхвъ, разбойничая по рѣкѣ Мутной, почитался за крокодила и далъ ей свое имя отъ волшебства» (Соч. Лом., изд. Смирд., т. III, стр. 11).

Пьеса Злогоръ въ рукописяхъ Державина названа балладой, о чемъ см. выше стр. 120. Замѣчаемое здѣсь смѣшеніе славянскихъ преданій и басень съ скандинавскими встрѣчается уже и въ нѣкоторыхъ старинныхъ сказкахъ, наприм. въ вышедшихъ изъ типографіи Новикова подъ заглавіемъ Вечерніе часы или древнія сказки Славянъ древлянскихъ (М. 1787-1788, см. особенно ч. I).

Злогоръ напеч., съ значительными измѣненіями противъ первоначальной редакціи, 1816 г. въ ч. V, хххѵі, гдѣ противъ заглавія примѣчаніе: «Взято изъ новогородскаго баснословія».

[2] На мутномъ Волховѣ... (Черн. рукоп.).

[3] Пой арфой древнихъ лѣтъ слѣды.

[4] Пой, съ южной какъ пришли отчизны

Оденъ, Велесъ на край нощной

И волхвъ Злогоръ для вѣчной тризны

Между холмовъ потекъ рѣкой.

И Волховомъ сей волхвъ съ тѣхъ поръ

Сталъ зваться, былъ что извергъ ада и проч.

[5] Онъ невѣгласовъ...

Невѣгласъ, церк.-слав., невѣжда, несвѣдущій.

[6] ...Ильменемъ, Мшагой плывшихъ и проч.

«Рѣки и озеро новгородской губерніи». Д. — О формѣ Ладогомъ см выше стр. 38.

[7] На Хутынѣ жъ огнемъ подземнымъ и проч.

Хутынскій монастырь (ср. Томъ ІІ, стр. 439 и 632), основанный въ 1192 г., лежитъ на Волховѣ, верстахъ въ 10-ти къ сѣверу отъ Новгорода, на прежней большой московской дорогѣ. Сюда заѣзжалъ на пути въ Новгородъ царь Иванъ Грозный (И. Г. Р., т. IX, прим. 388). Въ ризницѣ хранится трость его, которую онъ бросилъ, убѣгая изъ монастыря при чудесномъ огненномъ запаленіи, происшедшемъ отъ гроба преп. Варлаама, основавшаго эту обитель (Ист. росс. іерархіи, ч. VІІ, стр. 616).

[8] И, лоснясь съ колкунами...

Слова колкунъ нѣтъ ни въ одномъ словарѣ. Не опечатка ли это? Вѣроятно, должно читать: колтунами. Хотя названіе колтунъ собственно означаетъ въ западныхъ губерніяхъ болѣзнь (plica polonica), при которой волосы на головѣ спутываются и образуютъ бы густую массу и которая господствуетъ особенно въ болотахъ минской губерніи; но по устному свидѣтельству г. Даля, это слово извѣстно также и въ нѣкоторыхъ великорусскихъ мѣстностяхъ, гдѣ оно равносильно слову косма: народъ говоритъ, наприм., что домокой заплетаетъ у лошадей гриву въ колтуны.

Къ сожалѣнію, мы не могли сличить печатнаго текста этой строфы съ рукописнымъ, потому что въ тетрадяхъ Державина сохранилась только первая половина настоящаго стихотворенія.