ЧИТАЛАГАЙСКIЯ ОДЫ.

// С. 269

 

// С. 270 <Пустая страница – Ред.>

 

Примѣчаніе.

_____

Черезъ нѣсколько времени послѣ Пугачевскаго бунта издана была маленькая книжка (8 д. л.) въ 38 страницъ, подъ заглавіемъ: Оды, переведенныя и сочиненныя при горѣ Читалагаѣ[1] 1774 г. На заглавномъ листѣ ея не означено ни имени автора, ни когда и гдѣ она напечатана. По свидѣтельству Сопикова и Остолопова, это было въ 1777 году[2]; тотъ же годъ указываетъ и самъ Державинъ подъ одою Вельможа; Дмитріевъ говоритъ, что книжка вышла около 1776 г. изъ типографіи академіи наукъ[3]. Но изъ тогдашнихъ С-петербургскихъ Вѣдомостей оказывается, что Читалагайскія оды выпущены были въ продажу въ началѣ 1776 года. Въ Прибавленіяхъ къ № 12, 13, 14 (февраля 9, 12 и 16-го) объявлено, что онѣ продаются въ академической книжной лавкѣ, въ переплетѣ по 20 к., и безъ переплета по 15 коп.

Въ 1774 году Державинъ, бывшій тогда подпоручикомъ преображенскаго полка, командированъ былъ на Волгу для принятія мѣръ къ поимкѣ Пугачева; но въ журналѣ, веденномъ имъ въ это время и включенномъ впослѣдствіи въ его Записки, ничего не упомянуто ни объ его литературныхъ занятіяхъ въ ту эпоху, ни о горѣ Читалагаѣ. Въ диктованныхъ же имъ Объясненіяхъ на его стихотворенія, про оду На смерть Бибикова сказано, что она написана «въ саратовской губерніи при горѣ Читалагаѣ въ колоніи Шафгаузенъ», о которой не разъ говорится въ журналѣ Державина (Зап. его, Рус. Бес. стр. 67, 69, 72, 73, 86, 89, 92).

Шафгаузенъ принадлежитъ къ цѣлому ряду нѣмецкихъ колоній, основанныхъ въ началѣ царствованія Екатерины II на луговой сторонѣ Волги, въ той части волгскаго уѣзда, которая нынѣ отошла къ самарской губерніи: начинаясь въ 52 верстахъ отъ Саратова колоніею Екатеринштатъ, онѣ тянутся верстъ на 50 вверхъ по Волгѣ почти до верховья рѣки Малаго Карамана, гдѣ лежитъ колонія Шафгаузенъ, которую Державинъ поэтому и называетъ крайнею (стр. 69).

// С. 271

 

О горѣ Читалагаѣ до сихъ поръ не было никакихъ положительныхъ свѣдѣній. Было даже выражено сомнѣніе въ дѣйствительномъ ея существованіи. Находясь на мѣстахъ лѣтомъ 1862 года, мы имѣли однакожъ возможность удостовѣриться, что Державинъ ея не выдумалъ. Верстахъ въ 8-ми отъ колоніи Шафгаузенъ, въ степи, тянется параллельно съ Волгой цѣпь песчаныхъ холмовъ, извѣстныхъ у колонистовъ подъ названіемъ Калмыцкой горы (Kalmückenberg), Старой горы или просто горы, — возвышенность, съ сѣверной стороны которой стекаетъ въ Волгу рѣчка Вертуба (у Нѣмцевъ Wattbach). Значительнѣйшій изъ этихъ холмовъ находится противъ самой колоніи Шафгаузенъ; на вершинѣ его видны до сихъ поръ слѣды четырехугольнаго шанца или батареи. Здѣсь-то въ Пугачевщину стояла нѣсколько времени часть артиллерійскаго отряда, вытребованнаго Державинымъ изъ Саратова. Этотъ холмъ, названный на одной старинной картѣ тамошняго края Шитлагаемъ, и есть гора Читалагай нашего поэта. Послѣднее имя почти уже неизвѣстно на мѣстахъ; его помнятъ только немногіе старожилы. Между окрестными Русскими оно слышится иногда въ искаженной формѣ Чертолагая[4].

Часть весны и лѣта, какъ въ 1774, такъ и въ 1775 году, Державинъ жилъ въ колоніяхъ, особенно въ Шафгаузенѣ, и могъ въ это время, въ промежуткахъ между распоряженіями и разъѣздами, находить досугъ для своихъ любимыхъ литературныхъ занятій. Познакомясь въ колоніяхъ съ нѣсколькими образованными Нѣмцами, онъ нашелъ у нихъ сочиненія короля Фридриха II въ нѣмецкомъ переводѣ и вздумалъ передать нѣкоторыя изъ нихъ по-русски. Неискусный переводъ его отзывается иногда германизмами, по которымъ мы, еще не зная изданія, служившаго ему подлинникомъ, пытались возстановить фразы нѣмецкаго перевода (см. въ Библіогр. Зап. 1859, № 16, статью нашу о Читалагайскихъ одахъ).

Впослѣдствіи догадки наши были вполнѣ оправданы книжкою, доставленною намъ г. профессоромъ Н. Н. Буличемъ. Это былъ ветхій экземпляръ «Vermischte Gedichte, Berlin, 1760», — перевода стихотвореній короля-поэта, изданныхъ имъ въ томъ же году подъ заглавіемъ: «Poésies diverses du philosophe de Sans-Souci»[5]. Эта книжка, купленная г. Буличемъ въ Казани на рынкѣ, быть можетъ, тотъ самый экземпляръ, который былъ въ рукахъ Державина: на заглавномъ листѣ написано стариннымъ почеркомъ имя Карла Вильмсена, съ которымъ Державинъ, какъ видно изъ его переписки, былъ знакомъ во время Путачевщины.

// С. 272

 

Всѣхъ Читалагайскихъ одъ восемь: первыя четыре, въ прозѣ, переведены изъ Фридриха II, остальныя — оригинальныя стихотворенія. Мы помѣщаемъ ихъ здѣсь въ томъ же порядкѣ, въ какомъ онѣ находятся въ отдѣльномъ изданіи Державина. Изданіе это сдѣлано съ большою небрежностью: нѣкоторыя изъ опечатокъ искажаютъ даже смыслъ; онѣ исправлены нами по подлиннику. Читалагайскія оды, напечатанныя Державинымъ въ небольшомъ числѣ экземпляровъ, всегда были очень рѣдки. Здѣшняя публичная библіотека своимъ экземпляромъ обязана Гельсингфорсскому университету, который самъ получилъ его изъ Россіи съ другими пожертвованіями, сдѣланными въ пользу этого университета послѣ Абоскаго пожара, и уступилъ библіотекѣ по просьбѣ ея начальства въ 1850-хъ годахъ. У Д. В. Полѣнова находится экземпляръ, принадлежавшій самому поэту и отмѣченный своеручными его поправками. Читалагайскія оды не входили въ собраніе сочиненій Державина до 1845 г., когда онѣ въ первый разъ перепечатаны въ изданіи книгопродавца Штукина, по указанію покойнаго Н. А. Полеваго; послѣ того онѣ включены и въ Смирдинское изданіе Державина.

Въ этихъ одахъ, не смотря на все ихъ несовершенство, мы видимъ ступень къ будущему развитію поэта и любопытную страницу изъ перваго періода его литературной жизни. Уже одно то, что молодой офицеръ, посреди всѣхъ тревогъ командировки, чувствуетъ охоту и находитъ досугъ продолжать свои литературныя занятія, есть явленіе очень замѣчательное для того времени. Недостатки и промахи Читалагайскихъ одъ объясняются неблагопріятными для образованія условіями юности Державина; они выставляютъ еще въ болѣе яркомъ свѣтѣ силу и смѣлость, съ какими онъ является послѣ, восторжествовавъ надъ всѣми препятствіями. Но въ тѣхъ Читалагайскихъ одахъ, которыя писаны стихами, замѣтны уже проблески вдохновенія и таланта. Такого мнѣнія о нихъ былъ и современникъ нашего поэта, Дмитріевъ. Узнавъ, что у самого Державина не сохранилось экземпляра Читалагайскихъ одъ, онъ предложилъ ему свой. Державинъ, по словамъ Остолопова, самъ сознавался, что эти оды «писаны весьма нечистымъ и неяснымъ слогомъ»[6], и потому удивлялся, какъ можно придавать цѣну этимъ слабымъ опытамъ незрѣлаго таланта. «Я всегда любилъ эти оды» — замѣтилъ Дмитріевъ: «ты уже и въ нихъ карабкался на Парнассъ[7]». Впослѣдствіи Дмитріевъ въ своихъ Запискахъ такъ отозвался о книжкѣ Читалагайскихъ одъ: «Въ стихахъ, помѣщенныхъ въ ней, при нѣкоторыхъ недостаткахъ, уже показывалась замашка врожденнаго таланта и главныя свойства его: благородная смѣлость, строгія правила и рѣзкостъ въ выраженіяхъ».

// С. 273

 

XII. ОДЫ, ПЕРЕВЕДЕННЫЯ И СОЧИНЕННЬІЯ
ПРИ ГОРѢ ЧИТАЛАГАѢ

1774 года.

_____

I. ОДА НА ЛАСКАТЕЛЬСТВО[8].

1.

Какое священное пореваніе[9], кое божество меня одушевляетъ и коль сильнѣйшій огнь разжигаетъ мои мысли? Пріиди ко мнѣ, о Муза! да паки тобой пріиму я лиру и послѣдую твоимъ красотамъ. Поборствуй мнѣ, добльственный Алкидъ, ты, котораго безстрашная бодрость низлагала ужаснѣйшихъ чудовищъ! Въ подобіе тебѣ, яко отмститель вселенной, еще съ опаснгѣйшимъ чудовищемъ и я долженствую братися[10].

 

2.

Вихри, разящіе жестокостію своею корабли о каменья; моря, покрытыя въ кораблекрушеніе тысящами дерзновенныхъ мореходцевъ;

// С. 274

 

вѣтры, творящіе тлетворнымъ своимъ дыханіемъ изъ земли опустошенной гнусное позорище Атропы, — не такъ страшны, какъ стрѣлы ласкательства, которыя вредятъ сердца героевъ.

3.

Нравное ласкательство есть чадо собственнаго своего прибытка. Притворство, воспитавшее оное, даровало ему убранство добродѣтелей, Оно, присѣдя непрестанно при подножіяхъ трона, ѳиміамомъ тщеты окружаетъ оный и упоеваетъ имъ мужей и царей великихъ. Личиной учтивости прикрывается пресмыкающаяся подлость лживыхъ его потаканій[11].

4.

Тако клубящаяся змія, лежащая сокровенно во злакѣ, приуклоняетъ кичливую главу свою предъ безопаснымъ[12] Африканцемъ. Она ползетъ, дабы напасть, и вредъ желающей угрызть несется подъ сѣннолиствіемъ[13] и подъ цвѣтами, или такожъ неосторожнаго путника, вмѣсто истиннаго свѣта, прельщаютъ огни блудящіе мгновеннымъ своимъ блистаніемъ.

5.

Коварный льстецъ скрываетъ подъ обманчивою сладостію своихъ безпрестанныхъ хвалъ наивреднѣйшій ядъ. Уста его лживы и обманчивы; языкъ его стрѣла изощренноубивственная, внезапно прилетающая, попадающая и пронзающая, подобно яко лютое пѣніе Сиренъ съ удовольствіемъ смерть приноситъ.

6.

Небо! какое преобращеніе дѣлаетъ изъ трости кедръ, изъ

// С. 275

 

тернія розу, изъ скнипа Минотавра[14]! Мевій тотчасъ сдѣлался Виргиліемъ, Терситъ явился соперникъ Ахиллесовъ, и все стало одно съ другимъ смѣшанно. Государи! научайтесь познавать ласкательство: оно есть то, котораго обоженія пороки ваши творятъ добродѣтелями.

7.

Часто его низкость благоговѣетъ предъ отвращенія достойнымъ тираномъ и, славословя его мерзости[15], продаетъ за дорогую цѣну свое ему благоуханіе[16]. Высоковыйное счастіе[17], измѣна и благополучная дерзость находятъ себѣ почитателей. Ежели бы Картуша украсила корона, или Катилина былъ на престолѣ, то не имѣли ли бъ и они своихъ ласкателей?

8.

Когда разгоряченная кровь моя, изъ жилъ въ жилы стремящаяся, воспламеняется[18] и скоропостижный огнь приноситъ біющемуся моему сердцу; когда потемненный мой разумъ уже оставляетъ меня моему бѣснованію: вотще тогда безстыдный льстецъ обманчивымъ своимъ краснорѣчіемъ, будетъ выхвалять и цвѣтъ лица моего и совершенство моего здравія.

9.

Вмѣсто того, чтобъ скаредное ласкательство благообразило наши пороки, то искажаетъ сіе преступное богопочтеніе у витязей славу. Люди могутъ насъ хвалить или хулить; но мы остаемся

// С. 276

 

таковы, каковы есмы: немощны или здравы, откровенны или скрытны. Нѣтъ, не витійство человѣковъ, но гласъ совѣсти моей одобряетъ мои добродѣтели[19].

10.

Людовикъ, который потрясъ землю, котораго руки сильно ужасалися, былъ очень великъ на войнѣ, но весьма малъ на театрѣ[20]. Всѣ знаки чести, посвященные государями собственной ихъ памяти, дѣлаютъ тріумфы ихъ ненавистными, и я не познаю уже гордаго разорителя Вавилона на его престолѣ, когда онъ велѣлъ себя нарещи сыномъ божіимъ.

11.

Возстаните отъ упіенія вашего, государи, князи, мудрецы и герои, и побѣдите слабость вашу, владычественные лавры ваши дѣлающую поблекшими. Воззрите на море заблужденія, въ которое изъ суеты самолюбіе ваше васъ низвергаетъ. Мужаетеся, бодрствуйте противъ ласкателей и разбейте невѣрное зеркало, сокрывшее предъ вами правду.

12.

О ясноблещущая истина, дщерь безсмертная неба! снесися къ симъ мѣстамъ изъ лучезарнаго твоего жилища. Свѣтъ твое наслѣдіе: разсыпь туманныя облака, чѣмъ гордость помрачаетъ нашъ разумъ; да прейдетъ она яко мгла густая, исчезающая отъ тихихъ лучей грядущаго на горизонтъ утренняго солнца.

13.

Вельможи, послѣдующіе примѣрамъ Цинея и Морнея[21], вы единственно заслуживаете храмъ,посвященный именамъ великимъ. Ваши тонкія укоризны[22] при напоминовеніи умѣютъ нравиться,

// С. 277

 

и вы суть[23] одни друзья справедливые. Ласкатели! не употребляйте теперь болѣе вашей лести, не думайте, чтобъ вы меня обмануть могли. Я познаю уже ваши непріязненныя стрѣлы.

14.

Цезаріонъ, другъ истинный и нѣжнѣйшій нежели Пиридъ[24]! въ тебѣ нахожу я примѣръ изъ первыхъ всѣхъ добродѣтелей[25]. Обличай дерзновенною дружбою твоею безослабленно мои заблужденія и пороки. Такъ очищаетъ и раздѣляетъ злато въ горнилѣ огнь отъ прочихъ низкихъ металловъ.

_____

 

II. ОДА НА ПОРИЦАНІЕ[26].

1.

Какое привидѣніе, какое страшилище непрестанно меня преслѣдуетъ! Оно убѣжало отъ рубежа царства тѣней, и взоръ его грозитъ погубленіемъ. Рѣки горести и желчи текутъ изъ оскорбительнаго[27] рта сего блѣднаго и свирѣпаго чудовища. Оно не имѣетъ другія плоти, кромѣ лжи, обмана, клеветы, лести и вѣроломства.

2.

Я познаю тебя по подлымъ изворотамъ лица твоего, варварское порожденіе зависти! Я познаю тебя по неутолимой никогда алчбѣ безстыдства и предательства твоего, по зміямъ твоимъ и скорпіямъ[28], воздоеннымъ твоею лютостію, по покрывалу твоему,

// С. 278

 

по ложному гласу трубы твоей. сему твоему орудію недоброхотства!

3.

Между тѣмъ какъ угасшій фіялъ[29] мрачнаго твоего подожженія раздуваешь ты вновь и отрясаешь его близъ престоловъ, то въ куреніи семъ исчезаютъ оные. Уже къ облежимымъ къ нимъ тобою не доходятъ болѣе жалобы невинности, коея были они покровители. Тотчасъ сами они становятся тебѣ въ порокахъ сопреступниками, тебѣ служатъ и угнетаютъ все, чтὸ только гонитъ твоя ненависть.

4.

Личиною притворства[30] прикрываешь ты свое сквернообразіе. Продерзость скареднаго твоего языка возстаетъ даже на самихъ государей. Съ ужаснымъ ревомъ во всѣхъ чертогахъ царскихъ слышно рыканіе твоей наказанія достойной зависти[31]. Ты есть единственная душа придворныхъ[32], преобращающая смѣющіеся ихъ дни въ печальныя нощи.

5.

Итакъ наполненный твоими поношеніями быстротекущій слухъ заражаетъ своею лютостію всю вселенную. Европа, жадная къ новостямъ, глотаетъ дымъ, изрыгаемый твоимъ ядовитымъ дыханіемъ. Вверженная тобою въ заблужденіе, почитаетъ она прорицалище лжи за излагателя правды.

6.

Ржа твоя обыкновенно пристаетъ болѣе къ именамъ славою

// С. 290

 

великимъ. Сіяніе ихъ вящшей красоты неудобосносно[33] твоимъ мрачнымъ взорамъ. Демонъ ужаса, которымъ ты одержима, очерняетъ Цесареву славу у Никомеда и не щадитъ Сципіона. Ты изгоняешь Велисарія въ бѣдность и преобращаешь его лавры своимъ волшебствомъ въ глазахъ народа въ терніе.

7.

Гдѣ были великія заслуги, на которыхъ ты когда не зіяла? Не гонишь ты Терсита, но Ахиллеса заглушаетъ твой ревъ. Свирѣпые твои сообщники вооружалися въ Греціи острацизмомъ, истребити всѣхъ героевъ[34]. Великіе только люди суть твоя жертва, и еще дымится кровь оныхъ на темныхъ алтаряхъ твоихъ, пролитая твоими беззаконіями.

8.

Въ безумномъ упіеніи твоемъ Люксембургъ былъ обвиненъ чарованіемъ. Евгеній въ младости своей носилъ знаки зубовъ твоихъ. Колбертъ, сей достопочтенный мужъ совѣта, и теперъ еще стыдитъ тѣмъ Францію, чѣмъ ты его поклепала. Тобою даже статуя великаго Людовика въ минуту послѣ его смерти была обезчещена.

9.

Кинжалъ твой, прободая честь, возставляетъ бранниковъ[35]. Болѣе нежели одинъ приводецъ[36] за побѣды свои обязанъ соперника своего славѣ. Преодолѣя всѣ препятствія, по многимъ дивамъ имя его наконецъ будетъ яду твоему противный ядъ. Но какъ ты ни на кого болѣе не преогорченна, лишь на людей великихъ, то въ твоемъ мракѣ чрезмѣрное ихъ сіяніе ослѣпляетъ паче глаза смертныхъ.

// С. 280

 

10.

Потому, претерпѣвъ твою лютость, не боюся я болѣе твоихъ намущеній, для того, что пускаемыя тобою стрѣлы всегда попадаютъ въ добродѣтель. Напрасно ставить противъ тебя споны[37]: сама Минерва, вооруженная Медузой, не могла обратить тебя въ камень. Одно благодѣяніе времени откроетъ твою злость и оправдаетъ насъ передъ свѣтомъ.

11.

Вы же, которыхъ чудовище сіе воскормило и воспитало, излившіе пагубными языками своими злость его, соустроевайте свой хулительный гласъ, органъ подлѣйшаго обмана, тонкимъ клеветамъ его, возмущайте паче, ежели можете, и всѣ бездны моря: ничто не разрушитъ глубокаго моего покою.

12.

Между тѣмъ какъ въ прекрасныхъ вертоградахъ нашихъ, съ цвѣтовъ перелетая на цвѣты, для своего нектару собираетъ пчела сладость, то въ то же время безплодный рой шерстневъ[38], для собиранія своего яду, высасываетъ со вредныхъ травъ горесть[39]. Когда къ трудолюбивому царству пчелъ припалзываютъ ненавистные шерстни, тотда царица оныхъ взвивается къ облакамъ.

13.

Всегда полезная невинность, тако счастливая и спокойная, довольная своею судьбиною, трудится для блага человѣческаго рода и видитъ въ варварскихъ рукахъ твоихъ остріе желѣза, подстрекаемое до послѣдняго слѣда разрушить новые памятники поставленные премудростію и блаженствомъ.

14.

Стократно видѣлъ я, что твои неблагодарныя руки, дабы тѣмъ болѣе повредить живущихъ, ласкаютъ умершихъ. Пороки твои

// С. 281

 

обитаютъ въ нощи, ибо ты отвращаешься дня, который ихъ изобличить можетъ, — подобно печальнымъ вранамъ, кои на кладбищахъ мертвыхъ собираются въ кипарисныхъ дебряхъ и своимъ крикомъ пужаютъ тѣней.

15.

Ядовитая гидра! ты, которой угрызеніе зміино жалитъ для общаго добра рожденнаго принца, о дикій, кровожаждущій тигръ! я отказываюсь труда, не заслуживающаго благодарности[40], умягчить твои свирѣпые нравы: прежде Аравитянинъ, подъ горящимъ поясомъ, укротитъ всѣхъ африканскихъ чудовищъ.

16.

Будь кто соревнитель Виргиліевъ и царствуй на горѣ двухолмистой, но Зоилъ тебя перехулитъ и сопхнетъ со Геликона. Дерзостный орелъ, вознесшій свое пареніе до чертоговъ божества свѣта, понижаетъ свой полетъ и скоро преобращенъ будетъ въ хищную, или трупы жрущую птицу.

17.

Между тѣмъ какъ разгорячившееся отъ яду порицанія сердце занимается объ ономъ слагать стихи, безчеститъ оно свой даръ и божественное согласіе своея пѣсни. Да не употребимъ во зло нашего восторга; желчь порицанія отравляетъ источникъ Иппокрены. Я предпочитаю краснорѣчію своему мудрое и добродѣтельное Бернардово молчаніе, который опѣвалъ божество любви.

18.

Тако стоитъ безъ утѣшенія Наяда, когда возмятутъ бунтующіе вихри тихія ея воды, изъ нѣдръ глубокаго ея жилища подымаются камни, песокъ мѣшается съ волною и помрачаетъ кристаловидныя ея струи. Но ежели наступитъ тишина, источникъ становится прозраченъ, бѣжитъ свѣтло въ тихое его теченіе, то уже ничто не возмущаетъ чистаго ея потоку.

// С. 282

 

19.

Подобны сему и разславленныя поношенія, между тѣмъ, какъ они еще и новы, касаются только воздуху, потомъ презираютъ ихъ, позабываютъ и пасквили[41] ихъ съѣдаются червями. Одни только справедливыя заслуги находятъ сами въ себѣ непрестанное покровительство.

20.

Напослѣдокъ возставленная истина торжествуетъ надъ заблужденіемъ. Іуліанъ находитъ противъ священнаго порицанія защитника. Ежели ненависть и ея подружіе зависть[42] лежатъ въ пыли, то безъ дальнаго предстательства, добродѣтель сама показывается собою. Мы видимъ въ почтенія достойныхъ повѣстяхъ, что лавры славы зеленѣютъ паки, которые было обезлистила[43] ненависть.

____

 

III. ОДА НА ПОСТОЯНСТВО[44].

1.

Ослѣпленная алчба крови, губительница смертныхъ, не твоему мрачному неистовству посвящаю я здѣсь алтарь, но той мужественноq, постоянной, твердой и долгогерпѣливой добродѣтели, которая, презирая обуреваніе судьбины, непреклонна отъ гласу ненависти, полна любови къ своей жизни, изъ великодушія токмо пренебрегаетъ смерть.

2.

Низведенный гнѣвъ[45] боговъ преступкомъ дерзкаго Прометея,

// С. 283

 

похитившаго у нихъ небесный огнь, велѣлъ распространиться изъ вреднаго сосуда Пандоры по всей землѣ адскому отроищу[46] зла; только единственная частица ихъ милости осталася на днѣ пагубнаго сего сосуда въ надеждѣ.

3.

На страшномъ позорѣ[47] ономъ, гдѣ люди яко на игрищѣ представляютъ свои лица[48], природа, утѣшающаяся нашими несчастіями, кажется намъ мачиха: заслуги, достоинства, порода и ничто не освобождаетъ насъ отъ страданія. Во всѣхъ нашихъ участяхъ бѣды съ нами: я вижу Галилея въ узахъ, Медицисъ въ заточеніи и Карла на мѣстѣ лобномъ.

4.

Здѣсь похищенное у тебя счастіе возжигаетъ въ тебѣ отмщеніе; тамо неповинное твое сердце прободаютъ стрѣлы зависти; тутъ изнуряющая скорбь разливаетъ свои страхи на цвѣтущее твое здравіе. Сегодня больна жена, завтра мать, или братъ, или смерть вѣрнаго друга, заставляютъ тебя проливать слезы.

5.

Тако, не взирая на усильственную лютость свирѣпствующей хляби, носится утлое судно по ярящемуся морю. Воздвизаемыя бурнымъ дыханіемъ волны то возносятъ къ облакамъ, то низвергаютъ его въ тартаръ. Небо возвѣщаетъ ему его сокрушеніе, но оно, подкрѣпляемое своею бодростію, противится и волнамъ и вихрямъ и безднамъ.

6.

Итакъ, въ смущенныхъ дняхъ, противу всѣхъ навѣтовъ твердость щитъ и непоколебимость оружія[49]. Судьбина можетъ гнать

// С. 284

 

и изготовлять паденіе и ускорять погибель, но никакая опасность не сотрясетъ постоянства. Когда боязливая подлость[50] исчезаетъ безъ надежды, тогда духъ крѣпкій мужаться долженъ.

7.

Божество времени скорыми своими крылами летитъ и не возвращается къ намъ паки. Хотя не можетъ оно отмѣнить судьбины, но, кажется, въ его отдаленіи самимъ своимъ полетомъ уже даетъ намъ благо, ибо все имъ причиняемое и все истребляемое, даже до малѣйшаго слѣда, уноситъ оно съ собою. Для чего жъ вздыхать въ краткое несчастіе, которое пройдетъ въ минуту, и для чего безпрестанно намъ жаловаться?

8.

Чуждуся я Овидія[51]: печаленъ, грустенъ, боязливъ и даже въ самой бѣдности ползающій[52] льстецъ своего тирана не имѣетъ ничего мужественнаго въ своемъ сердцѣ. Должно ли заключить изъ его жалобъ, что кромѣ пышныхъ стѣнъ Рима нѣтъ нигдѣ надежды смертнымъ? Блаженъ бы онъ былъ, когда бы въ своемъ заключеніи, какъ Горацій, сказать могъ: «Счастіе мое со мною!»

9.

Крѣпкіе филозофскіе духи, жители на земли неба, звѣзды стоическаго ученія! вы будете изъ смертныхъ боги. Ваши мудрованія, ваши непоколебимыя души надъ человѣчествомъ торжествуютъ. Чтὸ могутъ налоги несчастія[53] мужественному сдѣлать сердцу, которое унывать неспособно?

10.

Регулъ оставляетъ друзей, отечество, идетъ въ Карѳагену,

// С. 285

 

предается въ неволю укротить дикую суровость своихъ мучителей. Велизарія я болѣе чту въ его презрѣніи и въ нищетѣ, нежели на лонѣ его благополучія. Если я удивляюся великому Людовику, то это тогда, какъ его угнетаютъ несчастія, и онъ лишается своего потомства.

11.

Малый духъ покоится безъ труда въ нѣдрѣ своего благополучія; человѣкъ наслаждается своимъ счастіемъ, которое ему даруетъ случай; душа благородная не токмо отличается въ благопріятномъ времени, но ежели и обстоятельства смѣшаны[54]. Сіе же опытъ совершенной добродѣтели, когда сердце въ жестокостяхъ рока растетъ и возвышается.

12.

Вѣчное предопредѣленіе неупросимо; напрасно хотятъ преобратить его; который смертный дерзнулъ противоборствовать его узаконеніямъ? Нѣтъ! всѣ силы Алцидовы въ крутизнахъ стремленія его слабы[55]. Постоянною душою только надлежитъ сносить свирѣпость несчастія, которое никакъ премѣнить не можно.

_____

 

ІV. ОДА КЪ МОВТЕРПІЮ[56].

жизнь есть сонъ.

1.

О Мовтерпій, дражайшій Мовтерпій, какъ мала есть наша жизнь! Цвѣтъ сей, сегодня блистающій, едва только успѣлъ расцвѣсть, завтра увядаетъ. Все проходитъ, все проходитъ строгою

// С. 286

 

необходимостію неизбѣжимыя судьбины, и все уносится. Твои добродѣтели, твои великіе таланты не могутъ дня одного получить отсрочки отъ времени.

2.

Лучшихъ дней моихъ нѣтъ; какъ шумящія волны, удовольствія мои улетѣли; никакая сила оныхъ не удерживаетъ, и я слѣдую уже стоическому поученію хладнаго моего разума. Между тѣмъ какъ я удручаюся, онъ восходитъ; настоящее летитъ, будущее неизвѣстно, а прошедшее менѣе какъ сонъ.

3.

Гордый смертный, ты, который толь суетенъ въ слабыхъ помышленіяхъ духа твоего! познай твою крушимую судьбину и умѣрь твою спѣсь; кратокъ есть конецъ и въ томъ предѣлъ твой: лишь только ты родился, уже рокъ дня того влечетъ тебя къ разрушающей нощи, гдѣ Мевій и Виргилій во множествѣ смѣшанны[57] и имѣютъ единственную участь.

4.

Прельщенные ложнымъ блескомъ добра недостойнаго, дѣлающіе себѣ идола изъ металла бреннаго и преходящаго, къ чему вы его жалѣете? Видите, о смертные! на свѣтѣ семъ все яко цвѣтъ сельный упадаетъ; такъ лучше пожалѣйте о своемъ заблужденіи! Ваши сокровища, ваши богатства послѣдуютъ ли за вами въ могилу вашу?

// С. 287

 

Какъ можно толикое множество суетныхъ предметовъ пожертвовать нашей жизни[58]! Для чего такое великое пространство замысловъ пути столь ограниченному? Герои, готовящіе узы несчастливой вселенной! воззовите витязей, начертанныхъ въ лѣтописцахъ: достигаете ли всѣхъ оныхъ вы славы?

6.

Пусть подсолнечная дѣлами вашими придетъ во изступленіе, пусть тріумфы ваши превознесутъ васъ въ санъ монарха, но миръ окончитъ брани; вы будете жертва смерти, и едва только выговорится о васъ одно слово, уже все загладится рушащими вѣками. Человѣкъ умретъ и героя позабудутъ.

7.

Какое множество было мужей великихъ, и время еще усугубитъ оныхъ. Станьте съ ними рядомъ, но тѣнь ихъ помрачитъ васъ. Ежели ваше невѣждественное бѣшенство почитало славолюбіе за истинную славу, то, ахъ! какая будетъ судьба ваша? Часто свирѣпствующій кровопивецъ думаетъ въ то время прославляться дѣлами своими, когда свѣтъ весь наполненъ къ нему омерзѣнія.

8.

Сколько прошло вѣковъ, какъ щедродарная десница мятежныя устроила стихіи, и изъ Хаоса сотворила свѣтъ. Время все захватываетъ въ свое владычество, такъ что настоящее бѣжитъ, а будущее скоропостижно ему же послѣдуетъ. Человѣкъ! область дней твоихъ – въ вѣчности точка: быть одну минуту, сіе называется жить.

9.

Когда бы люди по крайней мѣрѣ двойственное число дней своихъ жить могли, то бы можно было иногда поласкать ихъ гордости.

// С. 288

 

Смертные! дерзкія желанія ваши возносятъ васъ сравняться богамъ, но чтὸ вы? — вы рождены пресмыкатися въ пыли, жить и умереть. Это вы, которые существуете на то, чтобъ исчезнуть, — это вы стараетесь о славѣ?

10.

Для чего искать счастія? Для чего бояться ударовъ неба? Доброе есть пріятный, а злое худой сонъ. Всѣ сіи случаи для того, кому бытіе наше извѣстно[59], суть предметы равнодушные. Прочь, печали, утѣхи, и вы, любовныя восхищенія! я вижу нить дней моихъ въ рукахъ уже смерти.

11.

Имѣнія, достоинства, чести, власти, вы обманчивы и яко дымъ. Отъ единаго взгляда истины исчезаетъ весь блескъ проходящей красоты вашей. Нѣтъ на свѣтѣ ничего надежнаго, даже и самыя наивеличайшія царства суть игралище непостоянства.

12.

Познàемъ слѣпоту нашу, предразсужденія наши и наши слабости: тогда все кажущееся великимъ будетъ куча бездѣлицъ. Вознесемся на небеса и ниспустимъ отъ величественной высоты оной взоръ свой на Парижъ, на Пекинъ и на Римъ: то въ отдаленности всѣ сіи великости исчезнутъ. Вся земля уподобится точкѣ; что же будетъ человѣкъ?

13.

Наполнены суетности, носимся мы между прошедшею и будущею бездною вѣковъ, которые бѣгутъ непрестанно. Всегда упражнены ничѣмъ[60], яко дѣйствительные Танталы ложнаго блага, погружены въ обавающій сонъ, терзаемся безпрестанно хотѣніемъ и теряемся въ ничтожествѣ! Сей есть предѣлъ нашей жизни[61].

_____

// С. 289

 

V. ОДА НА ВЕЛИКОСТЬ[62].

Живущая въ кругахъ небесъ                                                      1.

У Существа существъ всѣхъ сущихъ,

Кто свѣтъ изъ вѣчной тмы вознесъ

И твердь воздвигъ изъ безднъ борющихъ,

Дщерь мудрости, душа боговъ!

На гласъ моей звенящей лиры

Оставь гремящіе эѳиры

И стань среди моихъ стиховъ!

 

Возлегши на твоихъ персяхъ,                                                   2.

Наполнясь твоего паренья,

Я зрю, — блистаетъ свѣтъ въ очахъ;

Я мню, — перо творитъ велѣнья!

Восторгся духъ зарей въ чертогъ!

Страны вселенныя, взирайте,

Божественъ образъ познавайте:

Великость въ человѣкѣ — Богъ!

 

Свѣтила красныя небесъ,                                                                      3.

Теперь ко мнѣ не наклоняйтесь;

Дубравы, птицы, звѣри, лѣсъ,

Теперь на гласъ мой не сбирайтесь:

Для васъ высокъ сей пѣсни тонъ.

Народы! васъ къ себѣ сбираю,

Великость вамъ внушить желаю,

И вы, цари! оставьте тронъ.

 

Ногою ставъ на черный понтъ,                                                4.

Чрезъ мракъ и чрезъ пары стремящи

Тавръ всходитъ въ вышній горизонтъ;

// С. 290

 

Не можетъ вихрь его ярящій

Нимало сердце колебнуть:

Онъ бурей трескъ уничтожаетъ,

Онъ молній блескъ пренебрегаетъ,

Безсиленъ громъ его тряхнуть.

 

Высокій духъ чрезъ все высокъ,                                                           5.

Всегда онъ твердъ, чтὸ ни случится:

На западъ, югъ, полнощь, востокъ

Готовъ онъ въ правдѣ ополчиться.

Пускай самъ Богъ ему грозитъ[63],

Хотя въ пыли, хоть на престолѣ,

Въ благой своей онъ крѣпокъ волѣ

И въ ней по смерть, какъ холмъ, стоитъ.

 

Изъ мрачной древности временъ                                           6.

Великій духъ мнѣ въ слухъ разится:

Алкидъ, геройствомъ возбужденъ,

Прогнать изъ свѣта злобу тщится.

Онъ въ путь течетъ средь безднъ, средь блатъ,

Изъ корней горы исторгаетъ,

Горами страшными бросаетъ,

Шагами потрясаетъ адъ[64].

 

Когда богамъ не можно быть                                                        7.

// С. 291

 

Никакъ со слабостьми людскими

То долженъ человѣкъ сравнить

Себя дѣлами имъ своими.

На что взноситься въ звѣздный тронъ?

Петра Великаго лишь зрѣти,

Его кто можетъ духъ имѣти,

Богамъ подобенъ будетъ онъ.

 

Востока царь, полсвѣта страхъ,                                                           8.

Подсолнечной желатель трона,

Не тѣмъ великъ въ моихъ глазахъ

Попратель града Вавилона,

Что скипетры подъ нимъ лежатъ,

Но что, быть мнивши кубокъ съ ядомъ,

Пріялъ, но возмутился взглядомъ[65],

Яко божественный Сократъ.

 

Судьбина если не дала                                                               9.

Кому престоломъ обладати,

Творити Титовы дѣла,

Щедроты смертнымъ изливати, ‑

И въ нижней части можно быть[66].

Пресвыше, какъ носить корону:

Чѣмъ быть подобному Нерону,

То лучше Епиктитомъ слыть.

 

Терпѣть, страдать и умереть                                                   10.

Съ неколебимою душою,

Такою ревностью горѣть,

Мужался Регулъ каковою, ‑

Преславно тако кончить дни!

Бездушные Сарданапалы

// С. 292

 

Сто разъ предъ Белизаромъ малы,

Хотя блаженствуютъ они.

 

Небесный даръ, краса вѣковъ,                                                  11.

Къ тебѣ, великость лучезарна,

Когда средь сихъ моихъ стиховъ

Восходитъ мысль высокопарна,

Подай и сердцу столько силъ,

Чтобъ я тобой одной былъ явенъ,

Тобой въ несчастьи, въ счастьи равенъ,

Одну бы добродѣтель чтилъ.

 

Луны у насъ въ полудни нѣтъ,                                                  12.

Она средь нощи намъ блистаетъ,

А если солнце день даетъ, ‑

По буряхъ краше намъ сіяетъ.

Великъ напастьми человѣкъ!

Въ горнилѣ злато какъ разжженно

Отъ праха зрится очищенно,

Такъ нашъ бѣдами бренный вѣкъ.

 

Услышьте, всѣ земны владыки,                                                           13.

И всѣ державныя главы!

Еще совсѣмъ вы не велики,

Коль бѣдъ не претерпѣли вы!

Надлèжитъ зло претерть пятой,

Противъ перуновъ ополчиться,

Самихъ небесъ не устрашиться

Со добродѣтельной душой.

 

Богини, радости сердецъ,                                                          14.

Я здѣсь высотъ не выхваляю:

Помыслитъ кто, что былъ я льстецъ;

Затѣмъ потомкамъ оставляю

Гремящу, пышну ону честь:

// С. 293

 

Россія чувствуетъ, налоги[67],

Судьбы небесъ какъ были строги

Монархини сей духъ вознесть.

 

Она пожары, язвы, гладъ,                                                         15.

Свирѣпы бунты укротила;

Всѣхъ золъ зіялъ на насъ какъ адъ,

Она бѣды всѣ отвратила;

Магмету стерла гордый рогъ;

Превыше смертныхъ щедрой власти,

Была покровъ намъ въ лютой части,

Какъ былъ на насъ Самъ въ гнѣвѣ Богъ.

 

Уже дымятся алтари                                                                  16.

Душѣ превыспренней, парящей,

Среди побѣдъ, торжествъ зари

Своимъ величествомъ свѣтящей:

Россія празднуетъ жену.

Но что за громъ мнѣ ударяетъ?

Екатеринѣ міръ взываетъ:

Ты свергла Змія и Луну!

_____

 

VІ. ОДА НА ЗНАТНОСТЬ[68].

Не той здѣсь пышности одеждъ,                                             1.

Царей и куколъ чтὸ равняетъ,

Наружнымъ видомъ отъ невѣждъ

// С. 294

 

Чтὸ имя знати получаетъ,

Я строю гусли и тимпанъ;

Не ты, сѣдящій за кристаломъ

Въ кивотѣ, блещущій металломъ,

Почтенъ здѣсь будешь мной, болванъ!

 

На стогнъ поставленъ, на позоръ,                                           2.

Кумиръ безумну чернь прельщаетъ;

Но чей въ него проникнетъ взоръ,

Кромѣ пустотъ не ощущаетъ.

Се образъ ложныя молвы,

Се образъ грязи позлащенной!

Внемлите, князи всей вселенной:

Статуи, безъ достоинствъ, вы!

 

При блюдѣ въ пиршествѣ златомъ                                        3.

Калигула, быть мнимый богомъ,

Не равенъ ли съ своимъ скотомъ[69]?

И ты, вельможа, въ блескѣ многомъ

Не такъ ли твой какъ пышенъ цугъ?

Не только ль славенъ ты кудрями,

Всякъ день роскошными столами

И множествомъ нарядныхъ слугъ?

 

Творящъ въ Ареопагѣ судъ,                                                      4.

Подъ кровомъ злата и виссона,

Ѳемиды свято мѣсто тутъ:

Бѣги изъ-за зерцальна трона,

Коль ты неправеденъ, Катонъ!

На что и правосудье въ свѣтѣ,

// С. 295

 

Когда есть стольникъ въ той примѣтѣ,

Что сталъ другой Шемякинъ онъ[70]?

 

Къ чему способности и умъ,                                                     5.

Коль духъ наполненъ весь коварства?

Къ чему послужитъ вождя шумъ,

Когда не щитъ онъ государства?

Емелька съ Катилиной – змѣй;

Разбойникъ, распренникъ, грабитель

И царь, невинныхъ утѣснитель, ‑

Равно вселенной всей злодѣй.

 

Въ тріумфѣ? въ славѣ, подъ вѣнцомъ,                                    6.

Герой, Помпея побѣдитель,

Іюлій жаждущимъ мечемъ

Не сталъ ли Рима обагритель?

Славнѣй Екатериной быть:

Преставъ быть чуждымъ страхъ границамъ,

Велѣла слезы стерть вдовицамъ,

Блаженство наше возвратить.

 

О вы, верховныя главы,                                                             7.

Сыны отъ крови свѣтлородной!

Тогда достойны знати вы,

Когда душою благородной,

Талантомъ, знаньемъ и умомъ

Примѣры обществу даете,

// С. 296

 

И пользу оному ведете

Перомъ, мечемъ, трудомъ, жезломъ.

 

Дворянства взводитъ на степень                                             8.

Заслуга, честь и добродѣтель[71];

Не гербы предковъ, блеску тѣнь,

Дворянства истинна содѣтель:

Я князь, коль мой сіяетъ духъ;

Владѣлецъ, коль страстьми владѣю;

Боляринъ, коль за всѣхъ болѣю

И всѣмъ усерденъ для услугъ.

 

Предъ нами древностью своей,                                                           9.

О князи міра, не гордитесь:

Каковъ Евгень, Тюрень, мужей

Представьте, ими возноситесь,

Но въ росскомъ множествѣ дворянъ

Герои славнѣе бывали

И нынѣ царство подпирали;

Межъ прочихъ сей въ примѣръ вамъ данъ:

 

Отечеству Румянцовъ другъ                                                     10.

И прямо свѣта хвалъ достоинъ.

Великъ, что въ немъ геройскій духъ,

Но болѣ, что Востокъ спокоенъ

И Сѣверъ сталъ его рукой.

Когда уста не прославляютъ,

На то лишь только умолкаютъ,

Чтобъ мирной чтить его душой.

// С. 297

 

VII. ОДА НА СМЕРТЬ ГЕНЕРАЛЪ-АНШЕФА БИБИКОВА[72].

Тебя ль оплакивать я долженъ?                                          1.

О Бибиковъ, какой ударъ!

Тебѣ ли кипарисны лозы

И миро я на гробъ несу?

Едва успѣлъ тебя познати,

Уже лишился рокомъ лютымъ!

Погибъ съ печали разумъ мой.

Когда твои доброты вспомню,

Сердечны разверзаю раны

И вновь терплю твою я смерть.

 

Твои заслуги и почтенье                                                   2.

Къ тебѣ, отъ всей твоей страны,

Уже стократно болѣ стоятъ,

Какъ нежели тебя забыть.

У всѣхъ, достоинства кто любитъ,

Твой образъ въ мысли будетъ вѣченъ:

Внемли! се музъ несется стонъ:

Военна добродѣтель тужитъ,

Минерва съ Россами крушится;

Любовь, мой плачъ твердитъ: увы!

// С. 298

 

Не показать мое искусство,                                             3.

Я здѣсь теперь пишу стихи,

И риѳмъ въ печальномъ слогѣ нѣтъ здѣсь;

Но вздохъ, но знакъ, но чувство лишь

Того тебѣ благодаренья,

Въ моемъ что невмѣстимо сердцѣ,

Я здѣсь изобразить хочу.

Пускай о томъ и всѣ узнаютъ:

Я сдѣлалъ мавзолей симъ вѣчный

Изъ горькихъ слезъ моихъ тебѣ.

 

Другіе чтятъ одну фортуну;                                             4.

Смотря на прибыли свои,

Божественной поэзьи дары

Лишь ей одной приносятъ въ честь;

Но я предъ тронъ фортуны міра

Моихъ цвѣтовъ не разсыпаю;

Я сыплю ихъ на пепелъ твой,

Желаю только, чтобъ сказали:

Онъ, знать, что любитъ добродѣтель,

Онъ пишетъ ей свои стихи.

 

Но смерть твою, герой, прехвальну                              5.

Живѣй чтобъ могъ я описать,

Я взялъ себѣ всѣ черны тѣни

Съ тѣхъ мѣстъ, гдѣ твой пресѣкся вѣкъ.

Не лавръ, какъ прежде, исторгая

Прусака, укротилъ Сарматъ;

Но ставъ своихъ спаситель странъ,

Въ вертепѣ бѣдномъ ты скончался!

А сей конецъ, о! какъ прекрасенъ;

Онъ лучше всѣхъ земныхъ побѣдъ.

 

Воззрѣвъ на предстоящихъ слезныхъ:                          6.

«Не жаль отца, жены и чадъ:

// С. 299

 

Воздать любящая заслугамъ,

Россійска матерь призритъ ихъ;

Мнѣ жаль отечество оставить[73]!»...

Ты рекъ, и рокъ сомкнулъ вздыханья;

Однако видъ казалъ геройскъ,

Чтобъ скоро все низвергъ ты бѣдство.

Но тутъ бореи возшумѣли

И разнеслася страшна вѣсть.

 

Пустыни въ вретище облеклись[74],                                 7.

Весна преобразилась въ мракъ,

Казань вострепетала въ сердцѣ,

Упалъ горящій войновъ духъ.

Спѣшатъ писать увѣщеванья:

Мужайтесь, бодрствуйте, — вѣщаютъ[75];

Но нѣтъ тебя... но нѣтъ тебя!

Разстроилось побѣды дѣло[76];

Сильнѣе разлилася язва,

Скрѣпился въ звѣрствѣ Пугачевъ.

 

Тогда цѣна твоя позналась                                               8.

Твоихъ рыданьемъ согражданъ,

Успѣхомъ хищниковъ россійскихъ,

// С. 300

 

Паденьемъ скорымъ многихъ странъ.

Блаженъ! рекли всѣ вожди свѣта:

Онъ въ лучши дни животъ оставилъ,

Когда о немъ жалѣютъ всѣ!

Въ слѣды счастливый побѣдитель

Несетъ проклятье за собою,

Защитникъ жалость по себѣ.

 

Подвижники усердной службы                                      9.

Отечеству по самый гробъ,

Когда имѣютъ въ воздаянье

Себѣ всегдашню похвалу;

То вожди будущи и войны

Россійскихъ странъ побѣдоносныхъ,

Взрастивъ, какъ мы, лавровый лѣсъ,

Сбирайтесь чтить того вы память,

Сносите въ честь тому вы розы,

Кого зрѣть тщились короли[77].

 

Онъ былъ искусный вождь на браняхъ,                                   10.

Совѣта мужъ, любитель музъ,

Отечества ревнитель твердый,

Блюститель вѣры, правды другъ,

Почтенъ монархиней за службу,

За даръ ума, за добродѣтель,

За честность духа своего;

Онъ зло стерть въ подвигѣ скончался.

Вы, вѣтры, нынѣ вѣйте тише!

Священный почиваетъ прахъ.

_____

// С. 301

 

VIII. ОДА НА ДЕНЬ РОЖДЕНIЯ ЕЯ ВЕЛИЧЕСТВА, СОЧИНЕННАЯ ВО ВРЕМЯ ВОЙНЫ И БУНТА 1774 ГОДА[78].

 

Се красный день, твой новый годъ;                               1.

А ты еще не утружденна,

Еще ни въ чемъ не упражненна,

Кромѣ побѣдъ, добротъ, щедротъ,

Кромѣ, чтобъ милость намъ являти

И часъ потеряннымъ считати

Безъ милосердіевъ твоихъ.

Любовь и удивленье свѣта,

Что дѣлалъ Петръ, Елисавета;

Твой вѣкъ, Екатерина, — ихъ!

 

Се новый путь блистать лучамъ,                                               2.

Тебѣ въ безсмертіе стремиться,

Еще превыше возноситься,

Съ тобою восходить и намъ.

Но, въ яры дни теперь вздыхая,

Дней прошлыхъ кротость вспоминая,

Ужель не ждать ихъ вспять съ небесъ?

Эхъ! можно ль въ ономъ сумнѣваться

И льзя ли Россу удержаться

Отъ пѣнія твоихъ чудесъ!

 

Младая муза, вспрянь, бодрись,                                    3.

И Эвръ какъ, крыла простирая,

Полеты стрѣлъ предускоряя,

Дерзай, теки, стремись, несись,

И въ быстромъ вихрѣ скоропарномъ,

// С. 302

 

Въ теченьи солнца свѣтозарномъ,

Приближь къ нему свой орлій взоръ,

Сдержи его крутизнъ въ вершинѣ,

На самой выспренней стремнинѣ

Пловущихъ синихъ, свѣтлыхъ горъ.

 

Сдержи и рцы: о князь планетъ,                                    4.

Веществъ чувствительныхъ живитель,

Цвѣтовъ, весны, зарей родитель,

Свѣтило, льюще душу въ свѣтъ!

Со лучезарной колесницы

Весь день низводишь ты зѣницы

На росскій небу равный край;

Не въ гнѣвъ тебѣ, царю златому, —

Равенъ ли солнцу ты другому,

Кѣмъ свѣтелъ Нордъ? Скажи, вѣщай!

 

Разжженный какъ въ горну халкидъ[79],                          5.

Таковъ тутъ сынъ Латонинъ зрится,

Въ лицѣ багрянымъ цвѣтомъ рдится

И свой желаетъ скрыти стыдъ.

Трясетъ горящими кудрями

И жаркихъ бьетъ коней возжами,

Претечь ихъ нудитъ горизонтъ.

Пустившися съ высока юга,

Всего эмпира чрезъ полкруга,

Въ единый мигъ онъ скрылся въ понтъ.

 

Когдабъ средь варварства ночей                                               6.

Еще, монархиня, мы жили,

Мы въ солнца чинъ тебя бъ вмѣстили,

Поставя правдой вымыслъ сей;

Но, днесь ужъ Ольгой освященны,

// С. 303

 

Тобою паче просвѣщенны,

Мы баснямй тебя не чтимъ;

А если къ онымъ прибѣгаемъ,

Живѣй лишь мысль представить чаемъ,

Въ тебѣ его что образъ зримъ.

 

Отъ вѣкъ горящій Окіянъ                                                7.

Возвѣшенъ въ тверди сей надъ нами,

Дабы свѣтящими рѣками

Земныхъ онъ былъ лампада странъ:

Такъ ты, во блещущей коронѣ,

На боголѣпномъ предковъ тронѣ,

Екатерина, — росскій свѣтъ:

Ты намъ премудростью сіяешь

И ею тамъ ты озаряешь,

Гдѣ съ мракомъ ледъ борьбу ведетъ.

 

Любезный зракъ какъ свѣтитъ сей,                                8.

Какъ зримъ его передъ глазами,

Безвредными тогда стезями

Мы ходимъ средь своихъ путей:

Такъ ясный день твое владѣнье,

Твои доброты — охраненье

Отъ всѣхъ намъ золъ въ странѣ твоей:

Законы, казни всей вселенной

Не могутъ жизни дать блаженной,

Какъ благъ одинъ примѣръ царей.

 

Полезной всюду теплотой                                                           9.

Оно плоды произрастаетъ,

Богатыхъ съ скудными питаетъ

И всяку плоть живитъ собой:

Такъ ты героевъ награждаешь

И купно бѣднымъ помогаешь

// С. 304

 

Во воспитаньи оныхъ чадъ.

Торги, художества, науки,

За милости воздѣвши руки,

Тебя одну благодарятъ[80].

 

Оно обиліемъ лучей                                                          10.

Ползущихъ тварей оживляетъ:

Твоя рука намъ поднимаетъ

Изъ пыли верженныхъ дѣтей.

На зданья зданья всѣ мемфисски

Тебѣ поставимъ въ обелиски, —

Благодаренья малъ то знакъ:

Носили горы исполины,

А человѣка, взявъ изъ глины,

Одинъ лишъ Богъ содѣлалъ такъ.

 

Когда угрюмыхъ облакъ сонмъ                                      11.

Хотятъ лицо его покрыти,

Оно, дни ясны продолжити

Зажегши паръ, бросаетъ громъ:

Въ завидшихъ нашему покою

Побѣдоносною войною

Перунъ и ты пустила свой.

Уже пламеноносны стрѣлы

Ниспали въ вражески предѣлы,

Стѣснившись, какъ туманъ густой[81].

// С. 305

 

Уже, какъ зыкъ въ лѣсахъ ловцовъ                                 12.

Еленицъ робкихъ ужасаетъ,

Срацынъ такъ слухъ одинъ сражаетъ,

Монархиня, твоихъ полковъ.

Доколь въ нихъ молніи летаютъ,

 

Громчай воскликнуть: съ нами Богъ!

Срацыны, знайте, покоряйтесь,

Что день, то грома дожидайтесь:

Сотремъ, сразимъ, вашъ свержемъ рогъ.

 

Сугубый жаръ мой духъ вознесъ;                          13.

Я зрю съ востока въ сѣверъ хладный

Византски рыщутъ скимны гладны,

Но тутъ ихъ Россъ какъ сернъ разнесъ.

Какъ только слухъ единъ зарницы

Заслышатъ нощи хищны птицы,

Спѣшатъ, разсѣясь, по норамъ;

Такъ имемъ тутъ твоимъ единымъ,

Монархиня, въ бою взгласимымъ,

Средь фурій врагъ хребетъ намъ далъ.

 

Гдѣ Порты злость на насъ? гдѣ ядъ?                                             14.

Гдѣ конники-тристаты яры?

Гдѣ злобой дышущи янчары?

Въ глазахъ ихъ огнь, средь сердца адъ;

Въ кинжалахъ молнію зрю скору,

Но въ Россѣ каждомъ вижу гору:

Сперва стоитъ, недвижно ждетъ,

Потомъ несется, подавляетъ

И пыль лишь только оставляетъ

Вослѣдъ себя, гдѣ ихъ сотретъ.

 

Изъ зефра вихрь какъ ставъ крутящъ,                             15.

Въ свирѣпствѣ бурномъ пролетая,

Матерый дубъ принагибая,

Къ себѣ его упорствъ незрящъ,

На кедръ, что твердостью гордится

И быть не преломимымъ мнится,

Напалъ, подулъ, — пошелъ лишь трескъ,

И лѣсъ, за нимъ стоящъ, свалился.

Ужъ вихорь въ путь свой устремился

Явить еще гдѣ силы блескъ.

// С. 306

 

Они ужъ то въ тріумфъ считаютъ,

Гдѣ если бѣгъ имъ жизнь спасетъ:

Господь твоей помощникъ волѣ.

Не будетъ нестъ земля ихъ болѣ

И память съ шумомъ ихъ минетъ.

 

Изъ юна мирныхъ дней такъ Россъ,                                      16.

Врагомъ ко мести принужденный,

Въ военну бурю устремленный,

Возсталъ, пошелъ, огонь понесъ,

Являя страшну всѣмъ судьбину,

Преклонну жизнь даритъ Хотину,

Его себѣ покорность зрящъ;

Бендеры горды въ прахъ стрясаетъ;

Отъ страху Крымъ весь упадаетъ…

Летитъ еще, побѣдъ ищащъ.

 

Еще ль, Силистрія, стоишь,                                                   17.

Когда за брегъ дунайскъ въ дорогу

Занесъ свою Румянцовъ ногу?

Еще ль, какъ ступитъ, не слетишь?

Не дай лишь, небо, ты преграды,

Стамбульской ждемъ тотчасъ осады,

Сорвемъ верхи Вятарскихъ[82] горъ.

Не зрилось Росса гдѣ и вида,

Отъ Даго за столпы Алкида,

Его днесь блещетъ мечъ и взоръ.

 

Кто знаетъ Россовъ грудь и духъ,                                       18.

Екатерины мудрость, твердость,

Не счелъ бы тотъ въ неимовѣрность,

На цѣлый свѣтъ пошли бъ хоть вдругъ!

Когда насъ правда воружаетъ,

Когда насъ должность провождаетъ,

Любовь къ отечеству велитъ,

Когда мы вѣру защищаемъ

И Бога въ помощи взираемъ,

Такъ кто намъ свой поставитъ щитъ?

 

Пернатый спутникъ грома стрѣлъ,                                              19.

Не Зевсомъ, но Петромъ рожденныхъ,

// С. 307

 

Но скопы жирныхъ, черныхъ тучъ                                13.

Какъ солнце жаромъ разрываетъ,

Желанный дождь всѣмъ проливаетъ,

Журчащихъ водъ сугубитъ ключъ:

Такъ ты всѣмъ матерь равна буди.

Враги, монархиня, тѣ жъ люди:

Ударь еще и разжени,

Но съ тѣмъ, чтобъ милость къ нимъ пролити,

 

Тобой, богиня, изощренныхъ,

Орелъ россійскій возлетѣлъ,

Прострясь отъ нощи въ день крылами,

Паритъ Марморы надъ морями,

Взираетъ дòбычи своей

И вдругъ, какъ плинѳъ[83] летящъ изъ пращи,

Спустившись съ визгомъ въ понтъ ярящій,

Онъ рветъ драконы средь зыбей.

 

Уже пронзенъ, окровавленъ,                                    20.

Когтьми растерзанъ какъ носами,

Преядовитыми зубами

Вотще къ защитѣ ополченъ,

Поддержанъ мочью надъ волнами,

Трясетъ и бездной и брегами

И съ ревомъ рвется отъ вреда;

Взнесенъ на землю, издыхаетъ,

Орелъ чудовище снѣдаетъ:

Се кости моетъ ужъ вода.

 

Къ брегамъ съ пучины флотъ враговъ                    21.

Такъ снесъ, чрезъ страшныхъ жерлъ удары,

Въ моряхъ блистатель молній ярый,

По имю, по дѣламъ Орловъ.

Тутъ съ волнъ въ плеяды дымъ стѣснился,

Луцферъ какъ градъ летущъ валился,

По искрамъ твердъ и хлябь текла;

Еще, еще чесменски волны,

Стенанья, заревъ грома полны,

Ревутъ въ насъ.....[84]

// С. 308

 

Въ свое владѣнье покорити,

Какъ насъ, покоить ихъ въ сѣни[85].

 

Какъ насъ всегда храня собой,                                        14.

Покроя орлими крылами,

Златыми осчастливя днями,

Весь міръ возвесели тобой;

Тобой борей зефиромъ будетъ,

Злодѣйство злобствовать забудетъ,

Сокроетъ зависть ядъ въ себѣ;

Пріидутъ царіе вселенны,

Твоею славой восхищенны,

Учиться царствовать къ тебѣ[86].

 

Тогда ни вранъ на трупѣ жить,                                       15.

Ни волки течь къ тѣламъ стадами

Не будутъ, насыщаясь нами,

За снѣдь царей благодарить:

Не будутъ жатвы поплѣненны,

Не будутъ села попаленны,

Не прὸльетъ Пугачевъ кровей.

Твоя кротчайшая природа

Утѣшитъ всѣ страны народа,

Коль будетъ въ власти все твоей

// С. 309

 

Ужель на сей одинъ конецъ                                             16.

Всѣ твари только и созданны,

Вели чтобъ брани непрестанны?

О Боже благъ, щедротъ Отецъ!

Не льзя ль изъ хаоса злосчастьевъ

Намъ свѣтъ Тебѣ содѣлать счастьевъ

И слезы наши отереть?

Подай, да царствуетъ едина

Надъ свѣтомъ всѣмъ Екатерина:

Имъ долженъ тотъ, кто благъ, владѣть.

 

Ея и благъ и кротокъ духъ:                                              17.

Пришельцевъ сѣнью та покрыла,

Отъ казни винныхъ свободила,

Она намъ щитъ отъ сильныхъ рукъ:

Кого жъ, кромѣ ея, Содѣтель,

Твою прославить добродѣтель

Пошлешь къ исправѣ Ты людей?

Удвой ей громъ, спасай вселенну,

Вездѣ отъ злобы утѣсненну,

И воцари ее надъ ней.

// С. 310

 



[1]        Не Читалагарѣ, какъ напечатано въ изданіяхъ Штукинскомъ (1845 г.) и Смирдинскомъ (1847 и 1851).

[2]        Опыть росс. библіографіи, № 3135; Ключъ къ соч. Державина, стр. 13.

[3]        Москвитянинъ 1842 г., кн. I.: «Державинъ, изъ записокъ Дмитріева».

[4]        По свидѣтельству П. П. Семенова, бывавшаго въ киргизскихъ степяхъ, татарское слово чи есть названіе высокой травы, въ родѣ камыша, изъ которой на Востокѣ плетутъ корзины, ширмы, двери и т. п., а талагай значитъ верхушка, голова. Это объясненіе весьма правдоподобно, потому что около горы, на болотной почвѣ, въ самомъ дѣлѣ растетъ въ изобиліи такая трава.

[5]        Вотъ почему Остолоповъ (Ключъ, стр. 13) говоритъ, что большая часть Читалагайскихъ одъ переведена изъ книги Безпечный философъ.

[6]        Ключъ, стр. 53.

[7]        Слышано отъ гр. Д. Н. Блудова и князя П. А. Вяземскаго.

[8]        Въ «Vermischte Gedichte» заглавіе: «Ode IV. Die Schmeichelei».

[9]        По-нѣмецки «Wuth».

[10]      Въ экземплярѣ, принадлежавшемъ Державину, начало этой оды собственною его рукою исправлено такъ: «Какое священное рвеніе, какое божество меня одушевляетъ и какой сильнѣйшій огнь разжигаетъ мои мысли? Пріиди ко мнѣ, Муза! дай лиру и да послѣдую я твоимъ прелестямъ…………. Подобно тебѣ, какъ отмститель вселенной, съ опаснѣйшимъ нежели ты чудовищемъ я сражатися долженствую.

         «Вихри, разбивающіе силою своею корабли о каменья; моря, въ кораблекрушеніи покрытыя тысящами дерзкихъ мореходцевъ; тлетворные вѣтры, творящіе зараженнымъ своимъ дыханіемъ изъ земли»………….

[11]      ...«die kriechende Niederträchtigkeit ihres falschen Beifalls». Начало же этой строфы читается такъ въ нѣмецкомъ переводѣ: «Die gefällige Schmeichelei ist die Tochter des Eigennutzes».

[12]      те. безстрашнымъ — «dem verwegenen Afrikaner».

[13]      …«und der Betrug, mit dem sie ihn zu verderben sucht, ist unter dem Schmelze der Blumen verdeckt».

[14]      Вмѣсто послѣдняго сравненія находимъ въ нѣмецкомъ текстѣ: «aus einer Milbe einen Stier», чтὸ согласно и съ подлинникомъ: «ou d’un ciron fait un taureau», те. изъ клеща — вола. Скнипъ — вошь. Въ первоначальномъ изданіи: «книпа», но такого слова нѣтъ.

[15]      …«billigte ihre Schandthaten».

[16]      …«seinen Weihrauch».

[17]      «Das stolze Glück».

[18]      Въ изданіяхъ Штукина (1845) и Смирдина (1847 и 1851) здѣсь передъ словомъ воспламеняется появилась нелѣпѣйшая вставка: изъ скнипа, которая какъ-то забрела сюда изъ 6-й строфы, гдѣ вмѣсто: «изъ скнипа Минотавра» въ этихъ изданіяхъ напечатано: изъ Минотавра красавца.

[19]      ...«die Stimme meines Gewissens ist es, die meine Tugenden entscheidet (Qui décide de mes vertus)».

[20]      ...«und sehr klein in der Oper».

[21]      …«des Cineas oder Mornay».

[22]      «Ihr, deren scharfer Tadel»…

[23]      вы суть подчеркнуто рукою Державина въ принадлежавшемъ ему экземплярѣ Читалагайскихъ одъ.

[24]      т. е. Пиритой.

[25]      ...«der ersten aller Tugenden», т. е. первой изъ всѣхъ добродѣтелей.

[26]      Вѣрнѣе: На клевету ‑ «An die Verleumdung» (въ указанной нѣмецкой книжкѣ ода I).

[27]      ...«aus dem lästernden Munde».

[28]      ...«und Drachen».

[29]      Фіялъ — кубокъ; смѣшано Державинымъ съ словомъ факелъ, которое здѣсь слѣдовало употребить: «Indem du den trüben Schimmer der schwarzen Fackeln der Tisiphone wieder auffachst»...

[30]      ...«Mit der Larve der Politik»...

[31]      Фридрихъ II говоритъ о самомъ себѣ: «Mit einem schrecklichen Gebrüll schreit wider mich an allen Höfen der strafbare Hass».

[32]      Въ первоначальномъ изданіи притворныхъ ‑ опечатка: «Du wirst allein die Seele des Staatsbeamten».

[33]      «Deine zu sehr strahlende Schönheit verletzt».

[34]      …«allen Heldenmuth zu ersticken».

[35]      …«macht dass die Helden wieder aufstehen».

[36]      «Mehr als ein berühmter Heerführer»… Ср. польское dowόdca, начальникъ отряда.

[37]      т. е. препоны.

[38]      т. е. шершней, «Wespen».

[39]      читай: горечь.

[40]      «Ich entsage der undankbaren Arbeit».

[41]      …«und die Schmähschrift».

[42]      «Wenn der Hass und sein Gefolge und der Neid»…

[43]      «entblättert».

[44]      Въ указанной книжкѣ: «Ode III. Die Standhaftigkeit», во французскомъ подлинникѣ: «La fermeté».

[45]      Въ первоначальномъ изданіи «низведенный Гіевъ» ‑ опечатка, которая повторилась и въ собраніяхъ сочиненій Державина. «Der aufgebrachte Zorn der Götter»…

[46]      ...«den höllischen Schwarm».

[47]      те. позорищѣ. Державинъ и послѣ употреблялъ слово позоръ въ этомъ смыслѣ: см. выше стр. 258.

[48]      «Worauf die Sterblichen die spielenden Personen sind».

[49]      «So sind in diesen unruhigen Tagen Muth und Standhaftigkeit der Schild und die Waffen, die ich der Wiederwärtigkeit entgegen stelle».

[50]      «Wenn dem furchtsamen Pöbel alle Hoffnung verschwunden scheint».

[51]      «Ich verkenne den Ovid».

[52]      «Der traurige in seinem Elend kriechende»... Въ первоначальномъ изданіи пользующій — опечатка. И Сумароковъ писалъ ползующій вм. ползающій.

[53]      «Was vermag Schmerz und Widerwärtigkeit»…

[54]      «Nicht im günstigen Schicksal kann sich ein edler Geist hervorthun; er wird mit der Menge vermischt».

[55]      «Nein, alle Stärke Alcidens hätte ihn nicht wider den Strom eines reissenden Flusses schwimmen gemacht».

[56]      Мопертюи (Maupertuis), котораго Державинъ по незнанію французскаго языка называетъ неправильно, былъ знаменитый французскій математикъ (1698-1759), извѣстный особенно по экспедиціи (1736), отправленной подъ его начальствомъ въ Лапландію для измѣренія градусовъ и имѣвшей результатомъ точнѣйшее опредѣленіе формы земли у полюсовъ. Авторъ одъ, Фридрихъ II, вызвалъ его 1740 г. въ Берлинъ и впослѣдствіи доставилъ ему мѣсто президента тамошней академіи; Мопертюи вмѣстѣ съ Вольтеромъ принадлежалъ къ тѣсному кружку самыхъ близкихъ друзей короля. Въ «Vermischte Gedichte» ода IX: «An Maupertuis. Das Leben ist ein Traum».

[57]      «Da sind die Mäve und Virgile unter der Menge vermischt und haben ein gleiches Schicksal».

[58]      «Wie kann man sein Schicksal so vielen eitlen Gegenständen aufopfern»!

[59]      …«der unsere Dauer kennt».

[60]      «Immer mit einem Nichts beschäftigt (toujours occupés par des riens)».

[61]      «Dies ist die Bestimmung unsers Lebens.

[62]      Эта ода, какъ видно изъ послѣднихъ строфъ ея, относится отчасти къ Екатеринѣ II и внушена блистательными побѣдами ея войскъ въ борьбѣ съ Пугачевымъ и съ Турками («Ты свергла Змія и Луну»).

[63]      Когда на Іова праведнаго ниспосланы были бѣдства, то самъ Богъ, искушая его, призвалъ духа и велѣлъ коснуться плоти его». Д.

[64]      Ср. у Ломоносова въ одѣ 6, строфу 10:

         «Я духомъ зрю минувше время,

         Тамъ грозный злится исполинъ и проч.

         Онъ ревомъ бездну возмущаетъ,

         Лѣсисты съ мѣстъ бугры хватаетъ

         И въ твердь сквозь облака разитъ».

         Это соотвѣтствуетъ § 158 его Риторики: «Увеличеніе вещей къ составленію вымысловъ весьма способно» и т. д.

[65]      Какъ кажется, воображеніе Державина сильно поражено было этой чертой изъ жизни Александра Македонскаго. Ср. Томъ I, стр. 114.

[66]      т. е. и въ низкой долѣ можно быть выше, чѣмъ нося корону.

[67]      Ср. выше въ 9-й строфѣ оды На постоянство (стр. 285): Налоги несчастія.

[68]      Написана въ честь Румянцова-Задунайскаго, какъ славнѣйшаго дѣятеля въ турецкой войнѣ, одновременной съ Пугачевщиною. Объ этомъ стихотвореніи было уже говорено въ Томѣ I (стр. 622) подъ одою Вельможа, въ которую, двадцатью годами позже, Державинъ пересоздалъ оду На знатность.

[69]      Не равенъ ли съ своимъ скотомъ.

         Ср. Вельможа, строфа 4:

         Калигула! твой конь въ сенатѣ

         Не могъ сіять, сіяя въ златѣ:

         Сіяютъ добрыя дѣла.

[70]      Что сталъ другой Шемякинъ онъ.

         «Да не возьметъ фамилія Шемякиныхъ сіе на свой счетъ; судъ Шемякинъ извѣстенъ въ простонародіи.». Д.

         Повѣстъ о Шимякиномъ судѣ продавалась въ Москвѣ на Спасскомъ мосту еще при Михаилѣ Ѳеодоровичѣ, ‑ какъ сказано въ предисловіи къ стихотворной ея передѣлкѣ, напечатанной въ 1794 г., въ Москвѣ же, подъ заглавіемъ: Старинная русская повѣстъ Судъ Шемякинъ съ баснями въ лицахъ.

[71]      Первые 2 стиха ср. съ Наказомъ, гл. ХV: «Добродѣтель съ заслугою возводитъ людей на степень дворянства» (стат. 363). «Добродѣтель и честь должны быть оному (дворянству) правилами» (ст. 364).

         Стихи 5-й, 6-й и 7-й этой строфы сохранены безъ измѣненія въ 8-й строфѣ Вельможи, но вмѣсто 8-го стиха поставленъ другой:

         Царю, закону, церкви другъ.

[72]      Въ І-мъ Томѣ (стр. 16) уже напечатаны съ надлежащими объясненіями позднѣйшія редакціи этой оды, написанной Державинымъ вскорѣ по полученіи извѣстія о кончинѣ Бибикова (ум. 9 апрѣля 1774 г. въ Бугульмѣ). Здѣсь помѣщается только первоначальный текстъ ея съ примѣчаніями самого Державина, въ томъ видѣ, какъ они появились въ перепечатываемой нами книжкѣ.

         Ода На смерть Бибикова — одна изъ всѣхъ Читалагайскихъ одъ — включена поэтомъ въ собраніе его сочиненій. Конечно онъ сохранилъ ее не столько потому, что она удалась ему лучше другихъ (она потребовала измѣненія многихъ стиховъ и цѣлыхъ строфъ), сколько изъ желанія передать потомству это вылившееся у него изъ души, искреннее и простое выраженіе любви и благодарности къ вельможѣ, который былъ однимъ изъ украшеній вѣка Екатерины.

[73]      «Сіи слова самыя тѣ, которыя сказаны покойнымъ при концѣ его, когда бывшіе съ нимъ стали представлять ему, чтобъ онъ просилъ монархиню о неоставленіи семьи его».

[74]      «Сочинитель былъ въ то время въ пустыняхъ нѣкоторыхъ тружениковъ, которые въ знакъ своего сокрушенія надѣли на себя волосяныя рубахи, сіе есть вретище, и, сочиня постъ, молили о душѣ его».

[75]      «Преемникъ Бибикова, генералъ-поручикъ Щербатовъ, отдавая покойному справедливость, писалъ къ нѣкоторымъ въ своихъ повелѣніяхъ, чтобъ не ослабѣвали въ дѣлахъ своихъ, услыша о кончинѣ толь любезнаго и достойнаго предводителя».

[76]      «Татищевское сраженіе, разсыпало-было всю дерзость бунтующихъ, но послѣ смерти сего мужа Пугачевъ нашелъ время паки прійти въ силу».

[77]      «Герой нынѣшняго вѣка, его величество король Прусскій писалъ къ господину Бибикову письмо, которое есть и напечатанное».

         Замѣтимъ, что этотъ первоначальный текстъ оды На смертъ Бибикова перепечатывается нами въ первый разъ: онъ пропущенъ даже въ тѣхъ изданіяхъ, гдѣ помѣщены остальныя Читалагайскія оды.

[78]      Екатерина II родилась 21 апрѣля 1729 года. Эта ода, въ сохранившейся первоначальной рукописи, состоитъ изъ гораздо большаго числа строфъ нежели въ книжкѣ Читалагайскихъ одъ. Мы помѣщаемъ ниже въ примѣчаніяхъ пропущенныя въ печати мѣста.

[79]      Халкидонъ — драгоцѣнный камень, родъ агата; но здѣсь халкидъ то же, что χαλϰός == мѣдь.

[80]      Тебя одну благодарятъ. Ср. Томъ I, стр. 147, примѣч. 34 къ Фелицѣ.

[81]      Послѣ этой строфы идутъ въ рукописи еще слѣдующія десять:

   Но въ новыхъ звукахъ чтобъ побѣдъ                                     12.

         Возвысить гласъ свой паче лиръ,

         О Муза! пролетай въ эѳиръ,

         Взирай тріумфовъ прежнихъ слѣдъ,

         Дабы, тѣмъ тя воображая,

         Въ сей вѣсти радость умножая,

[82]      Не ошибка ли въ тетради, писанной дурнымъ писарскимъ почеркомъ и со многими невѣрностями?

[83]      Плинѳъ, или плинѳа, церк.-сл. (греч. πλίντος) — кирпичъ.

[84]      Этотъ стихъ въ рукописи не разобранъ.

[85]      За этимъ въ рукописи слѣдуетъ строфа 17, послѣ которой читается:

         На то ль, на то ль сей только свѣтъ,                                        25.

         Чтобъ жили въ немъ рабы, тираны,

         Другъ друга варварствомъ попраны,

         Съ собою свой носили вредъ?

         Ни тигры тигровъ не терзаютъ,

         Ни львы на львовъ не нападаютъ,

         Себя губитъ лишь человѣкъ:

         Въ скудельной жизни бренной

         Онъ врагъ себѣ первостепенный,

         Короткій свой коротитъ вѣкъ.

[86]      Ср. Томъ I, стр. 288.