<Фелица // Сочинения Державина: [в 9 т.] / с объясн. примеч. [и предисл.] Я. Грота. — СПб.: изд. Имп. Акад. Наук: в тип. Имп. Акад. Наук, 1864—1883. Т. 1: Стихотворения, ч. 1: [1770—1776 гг.]: с рис., найденными в рукописях, с портр. и снимками. — 1864. С. 129—149>

1782.[i]

XXIX. ФЕЛИЦА[1].

__[ii]

Богоподобная царевна

Киргизъ-Кайсацкiя орды,

 

// 129

 

Которой мудрость несравненна

Открыла вѣрные слѣды

Царевичу младому Хлору

Взойти на ту высоку гору,

 

// 130

 

Гдѣ роза безъ шиповъ растетъ,

Гдѣ добродѣтель обитаетъ!

Она мой духъ и умъ плѣняетъ,

Подай найти ее совѣтъ.

 

// 131

 

Подай, Фелица, наставленье,

Какъ пышно и правдиво житьа,

Какъ укрощать страстей волненье

И счастливымъ на свѣтѣ быть?

 

// 132

 

Меня твой голосъ возбуждаетъ,

Меня твой сынъ препровождаетъ;

Но имъ послѣдовать я слабъ:

Мятясь житейской суетою,

Сегодня властвую собою,

А завтра прихотямъ я рабъ.

 

Мурзамъ твоимъ не подражая,

Почасту ходишь ты пѣшкомъ,

И пища самая простая

Бываетъ за твоимъ столомъ;

Не дорожа твоимъ покоемъ,

Читаешь, пишешь предъ налоемъ

И всѣмъ изъ твоего пера

Блаженство смертнымъ проливаешь[2];

Подобно въ карты не играешь,

Какъ я, отъ утра до утра[3].

 

// 133

 

Не слишкомъ любишь маскарады,

А въ клобъ не ступишь и ногой;

Храня обычаи, обряды,

Не донкишотствуешь собой;

Коня парнасска не сѣдлаешь[4],

Къ духамъ въ собранье не въѣзжаешь[5],

Не ходишь съ трона на[iii] Востокъ[6];

 

// 134

 

Но, кротости ходя стезею,

Благотворящею душою,

Полезныхъ дней проводишь токъ.

 

А я, проспавши до полудни,

Курю табакъ и кофе пью;

Преобращая въ праздникъ будни,

Кружу въ химерахъ мысль мою:

То плѣнъ отъ Персовъ похищаю,

То стрѣлы къ туркамъ обращаю;

То, возмечтавъ, что я султанъ,

Вселенну устрашаю взглядомъ;

То вдругъ, прельщаяся нарядомъ,

Скачу къ портному по кафтанъ[7].

 

Или въ пиру я пребогатомъ,

Гдѣ праздникъ для меня даютъ,

Гдѣ блещетъ столъ сребромъ и златомъ,

Гдѣ тысячи различныхъ блюдъ, —

 

// 135

 

Тамъ славный окорокъ вестфальской,

Тамъ звенья рыбы астраханской,

Тамъ пловъ и пироги стоятъ[8], —

Шампанскимъ вафли запиваю

И все на свѣтѣ забываю

Средь винъ, сластей и ароматъ.

 

Или средь рощицы прекрасной[9],

Въ бесѣдкѣ, гдѣ фонтанъ шумитъ,

При звонѣ арфы сладкогласной,

Гдѣ ветерокъ едва дышитъ,

Гдѣ все мнѣ роскошь представляетъ,

Къ утѣхамъ мысли уловляетъ,

Томитъ и оживляетъ кровь, —

На бархатномъ диванѣ лежа,

Младой дѣвицы чувства нѣжа[10],

Вливаю въ сердце ей любовь.

 

// 136

 

Или великолѣпнымъ цугомъ[11]

Въ каретѣ англiйской, златой,

Съ собакой, шутомъ или другомъ[12],

Или съ красавицей какой

Я подъ качелями гуляю,

Въ шинки пить меду заѣзжаю;

Или, какъ тò наскучитъ мнѣ,

По склонности моей къ премѣнѣ,

Имѣя шапку на бекренѣ,

Лечу на рѣзвомъ бѣгунѣ[13].

 

// 137

 

Или музыкой и пѣвцами,

Органомъ и волынкой вдругъ,

Или кулачными бойцами[14]

И пляской веселю мой духъ;

Или, о всѣхъ дѣлахъ заботу

Оставя, ѣзжу на охоту

И забавляюсь лаемъ псовъ[15];

Или надъ невскими брегами

Я тѣшусь по ночамъ рогами

И греблей удалыхъ гребцовъ[16].

 

// 138

 

Иль, сидя дома, я прокажу,

Играя въ дураки съ женой;

То съ ней на голубятню лажу,

То въ жмурки рѣзвимся порой,

То въ свайку съ нею веселюся,

То ею въ головѣ ищуся;[17]

То въ книгахъ рыться я люблю,

Мой умъ и сердце просвѣщаю:

Полкана и Бову читаю[iv],

За Библiей, зѣвая, сплю[18].

 

Таковъ, Фелица, я развратенъ!

Но на меня весь свѣтъ похожъ.

Кто сколько мудростью ни знатенъ,

Но всякiй человѣкъ есть ложь[19].

Не ходимъ свѣта мы путями,

Бѣжимъ разврата за мечтами.

Между лѣнтяемъб и брюзгой[20],

Между тщеславья и порокомъ

Нашелъ кто развѣ ненарокомъ

Путь добродѣтели прямой.

 

Нашелъ; но льзя ль не заблуждаться

Намъ, слабымъ смертнымъ, въ семъ пути,

Гдѣ самъ разсудокъ спотыкаться

И долженъ вслѣдъ страстямъ идти;

Гдѣ намъ ученые[v] невѣжды[21],

Какъ мгла у путниковъ, тмятъ вѣжды?

Вездѣ соблазнъ и лесть живетъ;

Пашей всѣхъ роскошь угнетаетъ.

Гдѣ жъ добродѣтель обитаетъ?

Гдѣ роза безъ шиповъ растетъ?

 

Тебѣ единой лишь пристойно,

Царевна, свѣтъ изъ тьмы творить;

Дѣля хаосъ на сферы стройно[22],

 

// 140

 

Союзомъ цѣлость ихъ крѣпить;

Изъ разногласiя согласье

И изъ страстей свирѣпыхъ счастье

Ты можешь только созидать.

Такъ кормщикъ, черезъ понтъ плывущiй,

Ловя подъ парусъ вѣтръ ревущiй,

Умѣетъ судномъ управлять.

 

Едина ты лишь не обидишь,

Не оскорбляешь никогов,

Дурачествы сквозь пальцы видишь,

Лишь зла не терпишь одного;

Проступки снисхожденьемъ правишь;

Какъ волкъ овецъ, людей не давишь, —

Ты знаешь прямо цѣну ихъ:

Царей они подвластны волѣ,

Но Богу правосудну болѣ,

Живущему въ законахъ ихъ.

 

Ты здраво о заслугахъ мыслишь,

Достойнымъ воздаешь ты честь;

Пророкомъ ты того не числишь,

Кто только рифмы можетъ плесть,

А что сiя ума забава —

Калифовъ добрыхъ честь и слава,

Снисходишь ты на лирный ладъ:

Поэзiя тебѣ любезна,

Прiятна, сладостна, полезна,

Какъ лѣтомъ вкусный лимонадъ[23].

 

// 141

 

Слухъ идетъ о твоихъ поступкахъ,

Что ты нимало не горда,

Любезна и въ дѣлахъ и въ шуткахъ,

Прiятна въ дружбѣ и тверда;

Что ты въ напастяхъ равнодушна,

А въ славѣ такъ великодушна,

Что отреклась и мудрой слыть[24].

Еще же говорятъ не ложно,

Что будто завсегда возможно,

Тебѣ и правду говорить.

 

Неслыханное также дѣло,

Достойное тебя одной,

Что будто ты народу смѣло

О всемъ, и въявь и подъ рукой,

И знать и мыслить позволяешь

И о себѣ не запрещаешь

 

// 142

 

И быль и небыль говорить[25];

Что будто самымъ крокодиламъ,

Твоихъ всѣхъ милостей зоиламъ,

Всегда склоняешься простить.

 

Стремятся слезъ прiятныхъ рѣкиг

Изъ глубины души моей.

О, коль счастливы человѣки

Тамъ должны быть судьбой своей,

Гдѣ ангелъ кроткiй, ангелъ мирный,

Сокрытый въ свѣтлости порфирной,

Съ небесъ ниспосланъ скиптръ носитьд!

Тамъ можно пошептать въ бесѣдахъ

И, казни не боясь, въ обѣдахъ

За здравiе царей не пить[26].

 

Тамъ съ именемъ Фелицы можно

Въ строкѣ описку поскоблить[27],

Или портретъ неосторожно

Ея на землю уронить[28].

Тамъ свадебъ шутовскихъ не парятъ,

Въ ледовыхъ баняхъ ихъ не жарятъ[29],

Не щелкаютъ въ усы вельможъ;

Князья насѣдками[vi] не клохчутъ[30],

 

// 144

 

Любимцы въявь имъ не хохочутъ

И сажей не мараютъ рожъ.

 

Ты вѣдаешь, Фелица, правы

И человѣковъ и царей:

Когда ты просвѣщаешь нравы,

Ты не дурачишь такъ людей;

Въ твои отъ дѣлъ отдохновенья[31]

Ты пишешь въ сказкахъ поученьяе

И Хлору въ азбукѣ твердишь:

«Не дѣлай ничего худаго, —

И самаго сатира злаго

Лжецомъ презрѣннымъ сотворишь»[32].

 

// 145

 

Стыдишься слыть ты тѣмъ великой,

Чтобъ страшной, нелюбимой быть;

Медвѣдицѣ прилично дикой

Животныхъ рвать и кровь ихъ пить.

Безъ крайнего въ горячкѣ бѣдства

Тому ланцетовъ нужны ль средства,

Безъ нихъ кто обойтися могъ?

И славно ль быть тому тираномъ,

Великимъ въ звѣрствѣ Тамерланомъ,

Кто благостью великъ, какъ Богъ[33]?

 

Фелицы слава — слава бога,

Который брани усмирилъ,

Который сира и убога

Покрылъ, одѣлъ и накормилъ;

Который окомъ лучезарнымъ

Шутамъ, трусамъ, неблагодарнымъ

И праведнымъ свой свѣтъ даритъ,

Равно всѣхъ смертныхъ просвѣщаетъ,

Больныхъ покоитъ, исцѣляетъ,

Добро лишь для добра творитъ;

 

// 146

 

Который даровалъ свободу

Въ чужiя области скакать,

Позволилъ своему народу

Сребра и золота искать;

Который воду разрѣшаетъ

И лѣсъ рубить не запрещаетъ;

Велитъ и ткать и прясть и шить;

Развязывая умъ и руки,

Велитъ любить торги, науки[34],

И счастье дома находить;

 

Котораго законъ, десница

Даютъ и милости и судъ[35].

 

// 147

 

Вѣщай, премудрая Фелица:

Гдѣ отличенъ отъ честныхъ плутъ?

Гдѣ старость по мiру не бродитъ?

Заслуга хлѣбъ себѣ находитъ?

Гдѣ месть не гонитъ никого?

Гдѣ совѣсть съ правдой обитаютъ?

Гдѣ добродѣтели сiяютъ?

У трона развѣ твоего!

 

Но гдѣ твой тронъ сiяетъ въ мiрѣ?

Гдѣ, вѣтвь небесная, цвѣтешь?

Въ Багдадѣ — Смирнѣ — Кашемирѣ

Послушай: гдѣ ты ни живешь, —

Хвалы мои тебѣ примѣтя,

Не мни, чтобъ шапки иль[vii] бешметя[36]

За нихъ я отъ тебя желалъ.

Почувствовать добра прiятство

Такое есть души богатство,

Какого Крезъ не собиралъ.

 

Прошу великаго пророка,

Да праха ногъ твоихъ коснусь,

Да словъ твоихъ сладчайша токаж

И лицезрѣнья наслаждусь.

 

// 148

 

Небесныя прошу я силыз,

Да, ихъ простря сафирны крылы,

Невидимо тебя хранятъ

Отъ всѣхъ болѣзней, золъ и скуки;

Да дѣлъ твоихъ въ потомствѣ звуки,

Какъ въ небѣ звѣзды, возблестятъ[37].

 

а Какъ честно и правдиво жить (1783 и 1798).

б Между Лѣнтягомъ и Брюзгой (1783).

в Не ненавидишь никого (1783 и 1798).

г Текутъ прiятныя слезъ рѣки (1783 и 1798).

д Владѣетъ областью какой (стихъ безъ риѳмы, 1783).

е Въ часы твоихъ отдохновенiй

Ты пишешь въ сказкахъ поученiй.

Нѣкто Любословъ, критикуя въ Собесѣдникѣ (ч. II, стр. 106) нѣкоторыя выраженiя Фелицы, остановился и на послѣднемъ стихѣ съ замѣчанiемъ: «писать принимаетъ падежъ винительный, а не родительный». Но Державинъ, употребивъ форму поученiй, думалъ сократить винительный поученiи, который, какъ и именительный, онъ въ подобныхъ именахъ всегда употреблялъ съ этимъ окончанiемъ. Такое сокращенiе нашъ поэтъ позволялъ себѣ и въ другихъ случаяхъ (См. выше, на стр. 55, въ Эпистолѣ Шувалову стихъ 82 и примѣчанiе къ нему).

ж Да сладкаго твоихъ словъ тока.

з Прошу небесныя я силы.

Уже Любословъ (см. примѣч. къ варiанту е) замѣтилъ какофонiю этого стиха, который однакожъ исправленъ не прежде какъ въ изданiи 1808 г.

 

// 149



[1] Въ 1781 г. была напечатана, въ небольшомъ числѣ экземпляровъ, написанная Екатериною для пятилѣтняго внука ея, великаго князя Александра Павловича, Сказка о царевичѣ Хлорѣ*. Хлоръ былъ сынъ князя, или царя кiевскаго, во время отсутствiя отца похищенный ханомъ киргизскимъ. Желая повѣрить молву о способностяхъ мальчика, ханъ ему приказалъ отыскать розу безъ шиповъ. Царевичъ отправился съ этимъ порученiемъ. Дорогой попалась ему на встрѣчу дочь хана, веселая и любезная Фелица. Она хотѣла идти провожать царевича, но ей помѣшалъ въ томъ суровый мужъ ея, султанъ Брюзга, и тогда она выслала къ ребенку своего сына, Разсудокъ. Продолжая путь, Хлоръ подвергся разнымъ искушенiямъ, и между прочимъ его зазвалъ въ избу свою мурза Лѣнтягъ, который соблазнами роскоши старался отклонить царевича отъ предпрiятiя слишкомъ труднаго. Но Разсудокъ насильно увлекъ его далѣе. Наконецъ они увидѣли передъ собой крутую каменистую гору, на которой растетъ роза безъ шиповъ, или, какъ одинъ юноша объяснилъ Хлору, добродѣтель. Съ трудомъ взобравшись на гору, царевичъ сорвалъ этотъ цвѣтокъ и поспѣшилъ къ хану. Ханъ отослалъ его вмѣстѣ съ розой къ кiевскому князю. «Сей обрадовался столько прiѣзду царевича и его успѣхамъ, что забылъ всю тоску и печаль.... Здѣсь сказка кончится, а кто больше знаетъ, тотъ другую скажетъ».

Эта сказка подала Державину мысль написать оду къ Фелицѣ (богинѣ блаженства, по его объясненiю этого имени): такъ какъ императрица любила забавныя шутки, говоритъ онъ, то ода эта и была написана во вкусѣ ея, на счетъ ея приближенныхъ. Но Державинъ боялся дать ходъ этимъ стихамъ, въ чемъ съ нимъ согласны были и друзья его, Н. А. Львовъ и В. В. Капнистъ. Ода сдѣлалась извѣстною по нескромности О. П. Козодавлева, который, живя въ одномъ домѣ съ поэтомъ, однажды случайно увидѣлъ ее и выпросилъ на короткое время (Подробности см. въ Объясненiяхъ Державина). Вскорѣ послѣ того княгиня Е. Р. Дашкова, въ качествѣ директора академiи наукъ, предприняла изданiе Собесѣдника любителей россiйскаго слова и открыла одою Державина I-ю книжку этого журнала, вышедшую 20 мая 1783 г., въ субботу (С-петерб. Вѣдом. того года № 40). Тамъ на стр. 5—14 эта ода напечатана безъ всякой подписи, подъ заглавiемъ: Ода къ премудрой киргизкайсацкой царевнѣ Фелицѣ, писанная нѣкоторымъ татарскимъ мурзою, издавна поселившимся въ Москвѣ, а живущимъ по дѣламъ своимъ въ Санктпетербургѣ. Переведена съ арабскаго языка 1782. Къ словамъ: съ арабскаго языка сдѣлана редакцiею выноска: «Хотя имя сочинителя намъ и неизвѣстно; но извѣстно намъ то, что сiя ода точно сочинена на россiйскомъ языкѣ». Прибавимъ, что она написана въ исходѣ 1782 г.

Въ Объясненiяхъ своихъ поэтъ замѣчаетъ, что онъ назвалъ Екатерину киргизъ-кайсацкою царевною еще и потому, что у него были деревни въ тогдашней оренбургской области, по сосѣдству съ киргизскою ордою, подвластною императрицѣ. Нынѣ эти имѣнiя находятся въ бузулуцкомъ уѣздѣ самарской губернiи.

Ода къ Фелицѣ доставила Державину богатый подарокъ отъ императрицы (золотую табакерку съ 500 червонцевъ) и честь представленiя ей въ Зимнемъ дворцѣ; но вмѣстѣ съ тѣмъ возбудила противъ него гоненiе тогдашняго начальника его, генералъ-прокурора кн. Вяземскаго. Вообще это сочиненiе имѣло рѣшительное влiянiе на всю дальнѣйшую судьбу поэта.

Новая ода произвела много шуму при дворѣ и въ петербургскомъ обществѣ. Екатерина разсылала ея (конечно въ отдѣльныхъ оттискахъ) къ своимъ приближеннымъ и въ каждомъ экземплярѣ подчеркивала то, что прямѣе относилось къ лицу, которому онъ былъ назначенъ. Слава Державина утвердилась; она откликнулась и въ Собесѣдникѣ, гдѣ съ тѣхъ поръ заговорили о немъ и въ прозаическихъ статьяхъ, и въ стихахъ, называя его мурзою, арабскимъ переводчикомъ и т. п. Въ слѣдующихъ книжкахъ журнала явилось четыре обращенныя къ нему стихотворенiя, между которыми три посланiя: В. Жукова, Сонетъ къ сочинителю оды къ Фелицѣ (ч. III, стр. 46); М. Сушковой**, Письмо Китайца къ татарскому мурзѣ (ч. V, стр. 5—8); О. Козодавлева, Письмо къ татарскому мурзѣ (ч. VIII, стр. 1—8); Е. Кострова, Письмо къ творцу оды, сочиненной въ похвалу Фелицы (ч. X, 25—30). «Во всѣхъ этихъ стихотворенiяхъ, не отличающихся особеннымъ достоинствомъ, хвалятъ Державина не столько за хорошiе стихи, сколько за то, что онъ писалъ безъ лести» (Соч. Добролюбова, т. I, стр. 74). Сверхъ того, о Фелицѣ и сочинителе ея съ похвалою упоминается въ стихотворенiяхъ Собесѣдника: Княгинѣ Е. Р. Дашковой (ч. VI, стр. 20) и Къ другу моему (ч. VII, стр. 40).

По поводу похвальныхъ стиховъ Державину, появившихся вслѣдъ за Фелицею, г. Галаховъ такъ опредѣляетъ значенiе этой оды въ нашей литературѣ: «Стихотворенiе, подписанное буквами О. К. (Осипъ Козодавлевъ), «говоритъ, что Державинъ проложилъ новый путь на Парнассъ, что

….кромѣ пышныхъ одъ,

Во стихотворствѣ есть “иной, хорошiй родъ”.

Признаки этого новаго стихотворнаго рода указаны его противоположностью пышнымъ одамъ. Оды, замѣчаетъ Собесѣдникъ въ одной статьѣ***, наполненныя именами баснословныхъ боговъ, наскучили и служатъ пищею мышамъ и крысамъ; Фелица написана совсѣмъ инымъ слогомъ, какъ прежде такого рода стихотворенiя писались. Въ другомъ стихотворенiи, Кострова, также признается за Державинымъ слава обрѣтенiя новаго и непротоптаннаго пути: ибо въ то время, какъ слухъ нашъ оглохъ отъ громкихъ тоновъ, Державинъ сумѣлъ безъ лиры и Пегаса воспѣть простымъ слогомъ дѣянiя Фелицы; ему дана была способность и важно пѣть и играть на гудкѣ.... Назвавъ Державина пѣвцомъ Фелицы, современники его дали знать, “что особенность его, какъ поэта, ярко выступила въ этой пьесѣ. Справедливое проименованiе до сихъ поръ не потеряло своей силы: для насъ Державинъ тоже пѣвецъ Фелицы; пѣвцомъ Фелицы останется онъ и для дальнѣйшаго времени» (Предисловiе къ Исторической Христоматiи нов. перiода русск. словесности, т. I, стр. II).

Какъ образчикъ мнѣнiя современниковъ о Фелицѣ, приведемъ сужденiе Радищева: «Преложи многiя строфы изъ оды къ Фелицѣ, а особливо гдѣ мурза описываетъ самъ себя,... безъ стиховъ останется почти та же поэзiя» (Соч. Радищева, ч. IV, стр. 82).

По всей вѣроятности, ода къ Фелицѣ, при появленiи ея въ Собесѣдникѣ, напечатана была и отдѣльными оттисками. Въ изданiи 1798 г. (стр. 69) она носитъ еще прежнее длинное заглавiе; въ изданiи 1808 г. (ч. I, XII) она озаглавлена уже просто: Фелица.

Значенiе рисунковъ (Олен.): 1) Фелица указываетъ царевичу гору, на которой растетъ роза безъ шиповъ; 2) предметомъ служитъ послѣднiй стихъ 8-й строфы: «Лечу на рѣзвомъ бѣгунѣ».

 

* Бакмейстера Russische Bibliothek, ч. VII, стр. 540. По Сопикову (ч. IV, № 10.301), сказка эта явилась не прежде 1782 г.; но изъ Russ. Bibliothek видно, что даже и нѣмецкiй переводъ ея былъ изданъ уже въ 1781, Ср. Russ. Bibl., ч. VIII, стр. 54.

*Въ Собесѣдникѣ означены только начальныя буквы ея имени, но г. Лонгиновъ указалъ настоящее имя этого автора (Соврем. 1857 г., № 5, статья Библiографич. записки, стр. 69). Марья Васильевна Сушкова была урожденная Храповицкая.

**Историческiя, философическiя, политическiя и критическiя разсужденiя о причинахъ возвышенiя и упадка книги Собесѣдникъ (ч. XVI, стр. 6).

[2] Блаженство смертнымъ проливаешь.

Около того времени императрица занималась сочиненiемъ разныхъ законовъ, какъ то: Дворянской грамоты, Устава благочинiя и другихъ положенiй (Об. Д.).

[3] …. Какъ я, отъ утра до утра.

Карты составляли при русскомъ дворѣ восемнадцатаго столѣтiя ежедневное занятiе; во вдорцѣ императрицы Елисаветы приближенныя къ ней дамы играли въ фараонъ съ утра до вечера и далеко за полночь. Это было хорошо извѣстно Екатеринѣ II, которая, бывши великой княгиней, сама должна была принимать участiе въ такомъ препровожденiи времени (Mém. de CathII, стр. 68, 76 и 94).

Державинъ, представляя себя, какъ выразилъ онъ и въ первоначальномъ заглавiи оды (см. примѣч. 1-ое, стр. 130), однимъ изъ мурзъ или приближенныхъ киргизской царевны, предполагаетъ въ своемъ лицѣ соединенiе разныхъ недостатковъ, подмѣченныхъ имъ въ тогдашнихъ вельможахъ. Впрочемъ онъ и въ другихъ случаяхъ любилъ называть себя мурзою, въ знакъ своего происхожденiя отъ мурзы Багрима, выѣхавшаго изъ Золотой орды въ Россiю въ четырнадцатомъ столѣтiи, при Василiи Темномъ. — Карточною игрою самъ Державинъ въ молодости иногда увлекался до страсти; вскорѣ по возвращенiи въ Петерургъ, послѣ Пугачевщины, въ концѣ 1775 г., онъ на остававшiеся у него 50 руб. выигралъ въ короткое время 40,000 (Записки Держ., Русск. Бес., стр. 37, 44, 111). Потомъ, познакомясь съ княземъ Вяземскимъ, онъ «часто у него бывалъ и проводилъ съ нимъ дни, забывая время въ карточной, тогда бывшей въ модѣ, игрѣ въ вистъ» (тамъ же, стр. 122). Впослѣдствiи Державинъ хотя и не оставлялъ совсѣмъ карточной игры, однакожъ не предавался ей болѣе съ увлеченiемъ.

[4] Коня парнасска не сѣдлаешь.

«Екатерина не умѣла сочинять стиховъ, о чемъ часто упоминаетъ въ письмахъ къ Вольтеру, напр. въ письмѣ отъ 20 мая 1771 г.: De ma vie je nai su faire ni vers ni musique» (Галаховъ). Куплеты и арiи для драматическихъ сочиненiй Екатерины писались, по ея порученiю, И. П. Елагинымъ, А. В. Храповицкимъ и другими. Въ письмахъ де-Линя и въ Запискахъ Сегюра есть также разсказы, подтверждающiе, что стихотворство не давалось этой необыкновенной женщинѣ (Библiограф. Записки 1858 г. № 16, статья г. Геннади о драматическихъ сочиненiяхъ Екатерины II).

[5] Къ духамъ въ собранье не въѣзжаешь.

Императрица не жаловала масоновъ и въ ложи къ нимъ не ѣзжала, какъ дѣлали многiе знатные (Об. Д.). И. В. Лопухинъ, самъ принадлежавшiй къ сектѣ масоновъ, говоритъ въ своихъ Запискахъ (Чт. въ общ. ист. и др. 1860, кн. II, стр. 20): «Иные разсказывали, что мы бесѣдуемъ съ духами, не вѣря притомъ существованiю духовъ, и рахныя разшлашали нелѣпости, которымъ столько же неблагоразумно вѣрить, сколько непохвально распускать ихъ».

[6] Не ходишь съ трона на Востокъ.

Державинъ не объяснилъ намъ этого стиха. Вѣроятно онъ разумѣлъ его такъ: «ты не мечатешь о несбыточномъ завоеванiи Индiи и Персiи», чтò входило въ планы Потемкина (Gesch. des russ. Staats v. E. Herrmann, VI, стр. 69—71). Это подтверждается 5-мъ стихомъ слѣдующей, 5-й строфы:

«То плѣнъ отъ Персовъ похищаю».

Княжнинъ, осмѣивая торжественныя оды въ одномъ стихотворенiи, вскорѣ послѣ того написанномъ, говоритъ между прочимъ, что онѣ,

«… въ ликъ пророковъ становясь,

Насъ по уши обогащали,

И Индъ и Гангъ порабощали».

(Собесѣдн. ч. XI, стр. 5).

Впрочемъ обогащенiе Россiи торговлею съ Востокомъ занимало, по крайней мѣрѣ позднѣе, и Екатерину. См. въ стихотворенiи Державина Мой истуканъ (подъ 1794 г.), въ строфѣ 22-й, стихъ:

«Съ Гангеса злато соберемъ»

и относящееся къ нему примѣчанiе.

[7] Скачу къ портному по кафтанъ.

Относится, какъ и двѣ слѣдующiе строфы, къ прихотливому нраву кн. Потемкина (Об. Д.). Шутки на счетъ Потемкина въ этой одѣ не оскорбили временщика; по крайней мѣрѣ онъ не обнаружилъ по поводу ихъ ни малѣйшаго гнѣва (Зап. Держ., Русск. Бесѣда, стр. 308).

[8] Тамъ пловъ и пироги стоятъ.

Пловъ, или пилавъ — извѣстное восточное кушанье.

[9] Или средь рощицы прекрасной и проч.

Вся эта строфа напоминаетъ 3-ю строфу оды Къ первому сосѣду (см. выше подъ 1780 г., стр. 104); такимъ же образомъ описанiе пира въ 6-й строфѣ Фелицы представляетъ нѣкоторое сходство съ 2-ю строфою той оды.

[10] Младой дѣвицы чувства нѣжа.

Въ IV книжкѣ Собесѣдника (стр. 11) какой-то критикъ, назвавшiй себя Невѣждой, возсталъ противъ нѣкоторыхъ выраженiй Фелицы и между прочимъ противъ этого стиха. «Мнѣ показалось», говоритъ онъ, «мысль» неправильна. Глаголъ нѣжить значитъ удовлетворенiе прiятнымъ ощущенiямъ какой-нибудь тѣлесной вещи; а чувства суть сами инструменты къ сему удовлетворенiю; потому и сумнѣваюсь, можно ли сказать: зрѣнiе нѣжить, вкусъ, слухъ нѣжить, и проч.» На эти замѣчанiя помѣщены въ выноскахъ и возраженiя Державина, которому княгиня Дашкова предварительно сообщила критику неизвѣстнаго. «Ежели», отвѣчалъ Державинъ, «нѣтъ у г. Невѣжды прекрасной женщины, которая бы прiятными своими объятiями нѣжила его осязанiе; то не благоволитъ ли онъ приказать себя кому хорошенько ожечь или высѣчь? Когда сiе ему сдѣлаетъ хотя небольшую боль, то, вѣроятнѣе всѣхъ ученыхъ доказательствъ, изъ собственнаго своего опыта познаетъ онъ, что оскорблять чувства, слѣдовательно и нѣжить можно (Прим. сочинителя оды)». — «Опроверженiя Державина оставили автора критики совершенно въ дуракахъ» (Сочиненiя Добролюбова, т. I, стр. 67).

[11] Или великолѣпнымъ цугомъ.

Графъ Сегюръ говоритъ въ своихъ Запискахъ (Mémoires и проч. Paris, 1843, т. I, стр. 477): «Всякiй, кто имѣлъ чинъ выше полковничьяго, долженъ былъ ѣздить въ каретѣ, запряженной четверкой или шестеркой лошадей, съ бородатымъ кучеромъ въ кафтанѣ и двумя форейторами».

[12] Съ собакой, шутомъ или другомъ.

Сегюръ, который былъ посломъ при русскомъ дворѣ съ 1785 по 1789 г. разсказываетъ въ своихъ Запискахъ (т. II, стр. 385): «Въ Россiи были еще вельможи, которые, по старому обычаю, содержали при себѣ шутовъ любимцевъ. У князя Потемкина былъ такой шутъ, по имени Моссъ (Mosse): онъ былъ оригиналенъ, имѣлъ довольно познанiй и, посреди разныхъ проказъ, позволялъ себѣ часто выходки очень колкiя и смѣлыя». У гр. Орлова Чесменскаго также былъ шутъ, который оставался при немъ еще и тогда, когда этотъ вельможа доживалъ свой вѣкъ въ Москвѣ (Memoirs of the prDaschkaw, London, 1840, ч. II, стр. 232).

[13] Лечу на рѣзвомъ бѣгунѣ.

Вся эта строфа относится отчасти къ Потемкину же, но болѣе къ графу Алексѣю Григорьевичу Орлову, охотнику до конскихъ скачекъ (Об. Д). Эту страсть онъ сохранилъ до старости. Проводя послѣднiе годы жизни въ Москвѣ (Орловъ умеръ въ 1808 г.), онъ каждое воскресенье устраивалъ передъ своимъ домомъ бѣги или скачки. Свидѣтель одного такого бѣга разсказываетъ: «Герой чесменскiй, въ бархатной малиновой шубѣ, самъ нѣсколько разъ принимался ѣздить на двухъ любимыхъ рысакахъ своихъ» (Записки Современника, стр. 32).

[14] Или кулачными бойцами

И пляской веселю мой духъ.

Тотъ же графъ А. Г. Орловъ любилъ русскiя пѣсни, кулачные бои и вообще всякое молодечество (Об. Д.).

[15] …. ѣзжу на охоту

И забавляюсь лаемъ псовъ.

Графъ Петръ Ивановичъ Панинъ любилъ псовую охоту (Об. Д.). Находясь въ командировкѣ на Волгѣ во время Пугачевщины, Державинъ, вскорѣ послѣ поимки злодѣя, поѣхалъ представиться графу, какъ главнокомандующему, въ Симбирскъ. «Подъѣзжая къ сему городу рано поутру, при выѣздѣ изъ подгородныхъ слободъ, встрѣтилъ сего пышнаго генерала, съ великимъ поѣздомъ ѣдущаго на охоту» и проч. (Записки Держ., Русск. Бес., стр. 97 и 100).

[16] И греблей удалыхъ гребцовъ.

Семенъ Кирилловичъ Нарышкинъ (род. 1710, ум. 1775), бывшiй тогда оберъ-егермейстеромъ, первый завелъ роговую музыку (Об. Д.). Шлецеръ въ своей автобiографiи (A. L. Schlözers öffentliches und privat-Leben, стр. 176) разсказываетъ: «Григорiй Орловъ ѣдетъ въ яхтѣ внизъ по Невѣ. За нимъ вереница придворныхъ шлюпокъ, а передъ нимъ лодка, въ которой около 40 человѣкъ: они производили музыку, какой я сроду не слыхалъ…. То была изобрѣтенная Чехомъ Марешемъ и оберъ-егермейстеромъ Нарышкинымъ русская полевая или охотничья музыкаю Хоръ состоитъ изъ 40 молодцовъ, изъ которыхъ каждый трубитъ въ свой рогъ, и у каждаго рога свой особенный тонъ и т. д. Подробности описалъ Штелинъ Beïlagen zum Neuveränderten Russland (т. II, стр. 115—122).»

[17] …. То ею въ головѣ ищуся.

Въ этихъ стихахъ упоминаются вообще старинные обычаи и забавы Русскихъ (Об. Д).

[18] За Библiей, зѣвая, сплю.

Князь Вяземскiй былъ охотникъ до романовъ, и Державинъ, поступивъ къ нему на службу, часто читалъ ему вслухъ подобныя книги. Случалось, что за ними и чтецъ и слушатель дремали (Об. и Зап. Д.).

[19] Но всякiй человѣкъ есть ложь.

— изреченiе изъ псалма 115, стихъ 2.

[20] Между лѣнтяемъ и брюзгой.

Въ сказкѣ Екатерины о царевичѣ Хлорѣ, какъ упомянуто выше въ примѣч. 1 (стр. 130), являются между другими лицами мурза Лѣнтягъ и султанъ Брюзга. Первый живетъ въ нѣгѣ и роскоши, а второй никогда не смѣется и сердится на другихъ за улыбку. Сколько извѣстно, императрица разумѣла подъ Лѣнтягомъ Потемкина, а подъ Брюзгою — Вяземскаго (Об. Д.).

[21] Гдѣ намъ ученые невѣжды.

Эта мысль была совершенно согласна со взглядомъ самой Екатерины на ученыхъ. Въ Запискахъ Сегюра (т. II, стр. 124) приведено любопытное сужденiе, высказанное ею по этому предмету во время крымскаго путешествiя: «Можно болѣе узнать, разговаривая съ невѣждами объ ихъ собственныхъ дѣлахъ, нежели обращаясь къ ученымъ, у которыхъ однѣ теорiи и которые стыдятся не отвѣчать вамъ съ смѣшными завѣренiями о вещахъ, положительно имъ неизвѣстныхъ. Какъ жаль мнѣ этихъ бѣдныхъ ученыхъ! Они никогда не смѣютъ произнеси двухъ самыхъ простыхъ словъ: не знаю, которыя для насъ невѣждъ такъ легки и подъ-часъ мѣшаютъ намъ предпринять что-нибудь опасное, потому что когда сомнѣваешься, то лучше ничего не дѣлать, нежели поступить дурно».

[22] …. свѣтъ изъ тмы творить,

Дѣля хаосъ на сферы стройно.

Ср. въ Изображенiи Фелицы (подъ 1789 г.) въ строфѣ 15-й:

Хаосъ на сферы бъ раздѣлился

и заключительный стихъ той же строфы:

Возстали царства — и былъ свѣтъ,

а также примѣчанiя къ этимъ стихамъ.

[23] Какъ лѣтомъ вкусный лимонадъ.

Одно изъ обвиненiй упомянуто въ примѣчанiи 10-мъ критика относилось къ этому стиху. «Уподобленiе поэзiи къ лимонаду», писалъ онъ, «оставляетъ въ умѣ нѣкое неудовольствiе найтить сравненiе неожиданное. Оно не только кажется непристойно, но еще и несправедливо. Если лимонадъ можетъ быть вкусенъ только лѣтомъ, напротивъ того хорошая поэзiя, и какова есть въ одѣ сей, можетъ нравиться и лѣтомъ и зимою». На это Державинъ возразилъ: «Нимало не противорѣча тому, что хорошая поэзiя прiятна во всякое время года, кажется, въ шуточномъ слогѣ удовольствiе, происходящее отъ нея, не непристойно сравнено съ тѣмъ, которое получается лѣтнею порою отъ лимонада, яко отъ напитка прiятнаго, сладкаго, прохладительнаго, слѣдовательно и нѣкоторую пользу приносящаго, тѣмъ болѣе, ежели мурза, писавшiй сiю оду, не охотникъ до крѣпкихъ напитковъ, которые никогда у него въ умѣ никакого удовольствiя не состовляютъ, какъ то у сего Невѣжды лимонадъ, а потому и сравненiе сiе измѣрялъ онъ по своему аршину».

[24] Что отреклась и мудрой слыть.

Намекъ на то, что Екатерина отказалась отъ наименованiй Великой, Премудрой, Матери отечества, которыя въ 1767 г. были поднесены ей сенатомъ и депутатами, созванными для составленiя проекта новаго уложенiя (Полн. Собр. Зак. Т. XVIII, № 12.978). Между юношескими опытами Державина есть Надпись, сочиненная имъ на этотъ случай и напечатанная въ февральской книжкѣ С-петербургскаго Вѣстника 1779 г. (ч. III, стр. 110).

[25] И быль и небыль говорить.

Императрица, подобно Траяну, была очень снисходительна къ людямъ, злорѣчиво отзывавшимся о ея слабостяхъ (Об. Д.). Въ Наказѣ (гл. XX, статья 482) читаемъ: «Слова не составляютъ вещи, подлежащей преступленiю; часто они не значатъ ничего сами по себѣ, но по голосу, какимъ оныя выговариваютъ; часто, пересказывая тѣ же самыя слова, не даютъ имъ того же смысла; сей смыслъ зависитъ отъ связи, соединяющей оныя съ другими вещьми. Иногда молчанiе выражаетъ больше, нежели всѣ разговоры. Нѣтъ ничего, что бы въ себѣ столь двойнаго смысла замыкало, какъ все сiе. Такъ какъ же изъ сего дѣлать преступленiе толь великое, каково оскорбленiе величества, и наказываетъ за слова такъ, какъ за самое дѣйствiе?»

[26] За здравiе царей не пить.

При императрицѣ Аннѣ случалось, что когда двое между собою пошепчутся, то они подозрѣвались въ зломъ умыслѣ и по чьему-либо доносу попадали въ Тайную канцелярiю. То же бывало иногда и съ тѣми, которые на публичныхъ пиршествахъ не выпивали большаго бокала крѣпкаго вина, подносимаго за здравiе государыни, и потому принимались за недоброжелателей ея (Об. Д.). — Вмѣсто этого и предыдущаго стиха Дмитрiевъ въ рукописи 1790-хъ годовъ предлагалъ:

За здравiе царя въ обѣдахъ

Бокалъ не опорожнить свой.

Послѣднiй стихъ онъ считалъ нужнымъ для того, чтобы 4-й съ конца въ той же 18-й строфѣ (см. варiантъ д) не оставался безъ риѳмы.

[27] Въ строкѣ описку поскоблить.

Тогда же считалось за великое преступленiе, если въ императорскомъ титулѣ что-нибудь было подскоблено или поправлено. Только со временъ Екатерины II стали позволять себѣ переносить этотъ титулъ изъ одной строки въ другую; а до тѣхъ поръ писцы, замѣченные въ этомъ, нерѣдко наказывались плетьми (Об. Д.).

[28] Или портретъ неосторожно

Ея на землю уронить.

Горе было также тому, кто хотя ненарочно ронялъ изъ рукъ монету съ портретомъ императрицы; клеветнику стоило только донесть, что такой-то бросилъ изображенiе лица ея. По одному крику: Я знаю за собой слово и дѣло государево, тотъ, на кого это было сказано, былъ забираемъ подъ крѣпкую стражу и отвозимъ къ тайному розыску; домъ же его весь кругомъ запечатывался (Об. Д.).

[29] Въ ледовыхъ баняхъ ихъ не жарятъ.

Относится къ бывшей при Аннѣ Iоанновнѣ шутовской свадьбѣ князя Голицына, для которой на Невѣ построенъ былъ особый ледяной домъ съ ледяною баней (Об. Д.).

[30] Князья насѣдками не клохчутъ и т. д.

Императрица Анна любила окружать себя шутами, которыхъ въ ея царствованiе было много. Когда она въ придворной церкви слушала обѣдню, эти шуты садились въ лукошки въ той комнатѣ, чрезъ которую ей надобно было проходить изъ церкви во внутреннiе свои покои, и кудахтали какъ насѣдки, чтò, разумѣется, производило общiй хохотъ (Об. Д.). Говорятъ, что въ петергофскомъ дворцѣ и теперь еще можно видѣть лукошко, въ которомъ сиживалъ кн. Голицынъ. По мнѣнiю г. Лонгинова, это былъ кн. Михаилъ Алексѣевичъ, род. 1689, ум. 1775 г. (См. Московск. Вѣдомости 1857 г. №№ 123, 128, 130 и 132). У Анны Iоанновны, по запискамъ Манштейна, было еще пять шутовъ: Лакоста, Педрилло, кн. Волконскiй, Апраксинъ и Балакиревъ (тамъ же, № 135).

[31] Въ твои отъ дѣлъ отдохновенья…

Эта окончательная редакцiя стиха принадлежитъ Дмитрiеву (см. варiантъ е и примѣчанiе къ нему).

[32] …. Лжецомъ презрѣннымъ сотворишь.

Подобное поученiе есть дѣйствительно въ азбукѣ, составленной Екатериною для внуковъ ея, великихъ князей Александра и Константина (Об. Д.). Эта книжка издана была въ Спб. 1781 г. подъ заглавiемъ: Россiйская азбука для обученiя юношества чтенiю, напечатанная для общественныхъ школъ по высочайшему повелѣнiю (3 листа, 80). Вторая половина ея, названная Гражданское начальное ученiе, состоитъ изъ 117 краткихъ наставленiй, между которыми одно (108-е) заключается въ слѣдующемъ разсказѣ: «У Дiогена нѣкто спросилъ: какъ отмстить тому, кто его злословитъ? Дiогенъ въ отвѣтъ сказалъ: Не твори худо — злословника лжецомъ сотворишь» (См. Соч. Екат. II, т. I, стр. 179, и Russ. Bibl., ч. VII, стр. 337). Въ 1783 книжка эта перепечатана въ Москвѣ.

[33] Кто благостью великъ, какъ Богъ.

Понятiе Державина о кротости Екатерины совершенно согласно съ духомъ ея Наказа, въ которомъ наприм. Говорится въ гл. VIII (о наказанiяхъ, статья 85): «Искусство (опытъ) научаетъ насъ, что въ тѣхъ странахъ, гдѣ кроткiя наказанiя, сердце гражданъ оными столько же поражается, какъ въ другихъ мѣстахъ жестокими».

[34] Велитъ любить торги, науки.

Державинъ давно уже пробовалъ тѣ прiемы и тоны, которые наконецъ такъ удались ему въ Фелицѣ. Такъ въ 1775 г. въ одной изъ Читалагайскихъ одъ (которыя читатель найдетъ въ другомъ томѣ; см. наше Предисловiе): На день рожденiя ея величества онъ уже собираетъ черты дѣлъ Екатерины и между прочимъ говоритъ (строфа 9-я):

Торiи, художества, науки,

За милости воздѣвши руки,

Тебя одну благодарятъ.

Какъ 23-я строфа Фелицы, такъ и предыдущая, относятся къ разнымъ благимъ и человѣколюбивымъ учрежденiямъ, возникшимъ въ тогдашнее мирное время. Между прочимъ Екатерина подтвердила данную дворянству Петромъ III свободу путешествовать почужимъ краямъ;издала указъ о правѣ землевладѣльцевъ разрабатывать въ собственную пользу золото и серебро въ своихъ участкахъ; дозволила свободное плаванiе по морямъ и рѣкамъ для торговли; распространила право собственности владѣльцевъ на лѣса, въ дачахъ ихъ растущiе; разрѣшила свободное занятiе мануфактурами и торговлею и проч. (Об. Д.).

[35] Даютъ и милости и судъ.

Ср. у Ломоносова въ 7-й одѣ, строфа 10 (Смирд. изд., ч. I, стр. 89), обращенiе къ Елисаветѣ Петровнѣ:

Ты судъ и милость сопрягаешь,

Повинность съ кротостью казнишь,

Безъ гнѣву злобныхъ исправляешь,

Ты осужденныхъ кровь щадишь.

[36] …. бешметя.

Бешметь, или бешметъ — татарское стеганое полукафтанье. Слово это Державинъ долженъ былъ узнать еще въ дѣтствѣ, живя въ казанскомъ и оренбургскомъ краѣ. Оно извѣстно и на Кавказѣ и встрѣчается нѣсколько разъ у Лермонтова въ Героѣ нашего времени, напр. «Удалецъ, который въ красномъ башметѣ разъѣзжаетъ шажкомъ подъ нашими выстрѣлами» (изд. 1840 г., ч. I, стр. 103). Бешметъ носятъ и женщины: «Бела сидѣла на кровати въ черномъ шелковомъ бешметѣ» (тамъ же, стр. 74).

[37] Да дѣлъ твоихъ въ потомствѣ звуки,

Какъ въ небѣ звѣзды, возблестятъ.

По поводу этихъ двухъ стиховъ критикъ, упомянутый въ примѣчанiяхъ 10-мъ и 23-мъ, замѣтилъ: «Звуки блистать не могутъ: звѣздамъ свойственно блистать, а звукамъ гремѣть. Я думаю, что всѣ метафоры должны быть основаны на возможности дѣйствительной или мысленной». — «Въ натуральномъ смыслѣ», отвѣчалъ Державинъ, «конечно, звѣзды блистаютъ, а звуки звучатъ; но въ витiеватомъ или фигуральномъ, а особливо стихотворцы въ пренесенiи одного свойства къ другому, несходственному или совсѣмъ противному, то есть въ метафорахъ, обыкновенно говорятъ, напримѣръ, вмѣсто славныя дѣла отличаются — славныя дѣла блистаютъ, красота сiяетъ, пламень жретъ, земля стонетъ, хотя первая лучей, второй зѣва, а третья гласу не имѣютъ, подобно какъ брега — рукъ, а г. Ломоносовъ написалъ: брега Невы руками плещутъ»* и т. д. (См. возраженiе Державина Невѣждѣ между сочиненiями его въ прозѣ).

 

* 2-я ода Ломоносова, строфы 1 и 26. Ср. у него же оду 17, строфу 16.



[i] Сказка о царевичѣ Хлорѣ послужила поводомъ къ осуществленію главной ея аллегоріи и съ помощью архитектуры. Близъ Павловска, за водопроводами, на мѣстѣ нынѣшней дачи г-жи Анненковой, былъ садъ Александровка, гдѣ на холмѣ возвышался храмъ Фелицы, а передъ нимъ стоялъ алтарь добродѣтели или розы безъ шиповъ. Храмикъ цѣлъ до сихъ поръ: это небольшая открытая ротонда съ колоннами; на плафонѣ сохранилась и живопись, представляющая Фелицу посреди разныхъ аллегорическихъ изображеній. Этотъ въ то время публичный садъ, куда впрочемъ и теперь всѣхъ пускаютъ, составляетъ предметъ описательной поэмы С. Джунковскаго, изданной два раза подъ заглавіемъ: Александрова, увеселительный садъ в.к. Александра Павловича: 1793 г. въ Петербургѣ и 1810 въ Харьковѣ; оба изданія въ листъ; при второмъ двѣ большія гравюры, изъ которыхъ одна представляетъ храмъ Фелицы на горѣ, окруженной водою (ныньче этого пруда уже нѣтъ). Поэма Джунковскаго была издана сверхъ того и во французскомъ переводѣ, напечатанномъ въ Вѣнѣ 1814. (Первымъ указаніемъ на садъ и поэму мы обязаны барону М. А. Корфу, который, воспитываясь въ царскосельскомъ лицеѣ, бывалъ въ этомъ саду вмѣстѣ съ товарищами, когда ихъ водили гулять въ Павловскъ. Въ Александровкѣ жилъ тогда извѣстный Самборскій, котораго дочь была за директоромъ лицея, В. Ѳ. Малиновскимъ).

Сказка Екатерины ІІ породила драматическое сочиненіе Хлоръ Царевичъ, или роза безъ шиповъ, иносказательное зрѣлище въ 3-хъ дѣйствіяхъ, напечатанное 1788 въ Россійскомъ Ѳеатрѣ, ч. XXIV.

Фелица же Державина подала Полевому поводъ написать историческія сцены: Ода премудрой царевны и проч. (Драматическія сочиненія и переводы Н. Полеваго, ч. І, стр. 237).

[ii] Важно имѣть въ виду, что при появленіи Фелицы Потемкина не было въ Петербургѣ: по словамъ княгини Дашковой (Memoirs, т. І, стр. 309), онъ въ началѣ 1783 г. уѣхалъ на югъ въ армію.

[iii] Къ стиху: «Не ходишь съ трона на Востокъ». Г. Никольскій, котораго одно замѣчаніе приведено уже на предыдущей страницѣ, предлагаетъ новое, весьма остроумное объясненіе этого стиха. По его мнѣнію. Здѣсь рѣчь не можетъ идти о воображаемомъ походѣ на Востокъ, о которомъ мечту поэтъ (ниже, въ 5-й строфѣ) приписываетъ самому себѣ. «Въ строфахъ 3-й и 5-й», говориитъ г. Никольскій въ письмѣ своемъ, «Державинъ изображаетъ дѣйствительный образъ жизни и дѣятельности Екатерины, не касаясь ея плановъ. Притомъ Екатерина сама не предводительствовала войсками, слѣд., чтобы завоевывать Востокъ, ей не нужно было оставлять тронъ. Стало быть, выраженіе ходить съ трона мы должны понять такъ же буквально, какъ хоть выраженіе: а въ клобъ не ступишь и ногой, и подъ Востокомъ разумѣть нѣчто въ такой же степени дѣйствительное, какъ тронъ, клубъ, маскарадъ, словомъ, такое мѣсто, куда бы Екатерина могла ходить съ трона, если бы захотѣла. Сближая этотъ стихъ съ предыдущимъ и принимая, что тамъ говорится о масонахъ, не найдемъ ли мы въ этомъ и объясненіе разсматриваемаго стиха? Дѣйствительно, масонскія ложи назывались и Востоками. Обыкновенно говорилось и о ложѣ, что она находится на Востокѣ извѣстной мѣстности, напр. ложа Астреи на Востокѣ С.-Петербурга, но эллиптически употреблялось слово Востокъ вмѣсто ложа: напр. Вѣликій Востокъ, всѣ Востоки и т. п. Такимъ образомъ стихъ этотъ получаетъ такой смыслъ: «ты не ходишь въ масонскія ложи», при чемъ слова: съ трона получаютъ особенное значеніе. Екатерина, конечно, не сидѣла постоянно на тронѣ, но, войдя въ общество масоновъ, по господствовавшему тамъ принципу равенства, она должна была бы сойти съ трона, т. е., отказавшись отъ своихъ царственныхъ преимуществъ, сдѣлаться простымъ, рядовымъ членомъ общества».

Вполнѣ соглашаясь съ этимъ объясненіемъ, принимаемъ его съ благодарностью.

[iv] Къ стиху: «Полкана и Бову читаю». Въ сказкѣ о Бовѣ Королевичѣ богатырь Полканъ, получеловѣкъ, полуконь, который «скачетъ всякій скокъ по семи верстъ», посланъ въ погоню за Бовой; но при первой съ нимъ стычкѣ дѣлается его названнымъ братомъ (О Бовѣ и Полканѣ подробнѣе въ Томѣ ІІІ нашего изданія подъ стихотвореніемъ Царь-дѣвица. 1812 г.).

[v] Къ стиху: «Гдѣ намъ ученые невѣжды» и проч. и къ примѣч. 21. Съ разсказомъ Сегюра, переданнымъ въ этомъ примѣчаніи, любопытно сравнить мысли, высказанныя Екатериною въ запискѣ о качествахъ члена общества незнающихъ, помѣщенной въ числѣ приложеній къ статьѣ П. П. Пекарскаго о журнальной и литературной дѣятельности императрицы (Записки ак. наукъ, т. ІІІ, кн. ІІ). Въ этой сатирической замѣткѣ она между прочимъ выражается такъ: «Je lavone, la plus profonde preuve de mon ignorance se réduit dans un petit extrait qui na que quatre mots précieux; ce palladium des ignorant consiste à dire aves humilité là où je manqué dinstruction: je nen sais rien; tout savant nen saurait dire autant

[vi] Къ стиху: «Князья насѣдками не клохчутъ» и къ примѣч. 30. Г-жа Бредфордъ въ одномъ примѣчаніи къ Запискамъ Дашковой (Memoirs, т. І, стр. 104) передаетъ разсказъ, слышанный ею отъ княгини: Петръ В., для наказанія тѣхъ изъ своихъ приближенныхъ, которые предъ нимъ провинились, объявлялъ ихъ иногда шутами и дѣлалъ ихъ посмѣшищемъ всего двора. Императрица Анна придумала еще болѣе жесткую потѣху. «Она однажды приговорила кн. Г — (Голицына) за какой-то ничтожный проступокъ сдѣлаться курицей и для этого приказала поставить на видномъ мѣстѣ, въ одномъ изъ главныхъ покоевъ дворца, большую корзину. Устланную соломой въ видѣ гнѣзда, съ яицами. Князю велѣно было, подъ опасеніемъ смертной казни, сѣсть въ эту корзину и клохтать насѣдкой».

[vii] Къ примѣч. 36, о бешметѣ. На востокѣ орденà и ленты замѣняются шапками и кафтанами. Державинъ, выдавая себя за мурзу, не упустилъ этого изъ виду.