<К лире // Сочинения Державина: [в 9 т.] / с объясн. примеч. [и предисл.] Я. Грота. — СПб.: изд. Имп. Акад. Наук: в тип. Имп. Акад. Наук, 1864—1883. Т. 1: Стихотворения, ч. 1: [1770—1776 гг.]: с рис., найденными в рукописях, с портр. и снимками. — 1864. С. 598—603>
LXXXVII. КЪ ЛИРѢ[1].
__
Звонкопріятная лира!
Въ древни златые дни міра.
// 598
Сладкою силой твоей
Ты и боговъ и царей,
Ты и народы плѣняла.
// 599
Гласъ тихострунный твой, звоны,
Сердце прельщающи тоны.
600
Съ дебрей, вертеповъ, степей
Птицъ созывали, звѣрей,
Холмы и дубы склоняли.
// 601
Нынѣ желѣзные ль вѣки?
Тверже ль кремней человѣки?
Сами не знаясь съ тобой,
Свѣтъ не плѣняютъ игрой,
Чужды красотъ доброгласья.
Доблестью чужды плѣняться,
Къ злату, къ сребру лишь стремятся,
Помнятъ себя лишь однихъ.
Слезы не трогаютъ ихъ,
Вопли сердецъ не доходятъ;
Души всѣ льда холоднѣе.
Въ комъ же я вижу Орфея?
Кто Аристонъ сей младой[2]
Нѣженъ лицомъ и душой,
Нравовъ благихъ преисполненъ?
602
Кто сей любитель согласья?
Скрытый зиждитель ли счастья?
Скромный смиритель ли злыхъ?
Дней гражданинъ золотыхъ,
Истый любимецъ Астреи[3]!
// 603
[1] Написано ко дню именинъ Платона Александровича Зубова 18 ноября. Изъ Записокъ Державина извѣстно, что онъ, по возвращеніи въ Петербургъ послѣ тамбовскаго губернаторства, долго не получая никакой должности, рѣшился искать покровительства Зубова, который незадолго передъ тѣмъ возвысился. Доставивъ ему, для поднесенія Екатеринѣ, Изображеніе Фелицы (см. выше стр. 270), Державинъ достигъ знакомства съ нимъ и вскорѣ принятъ былъ въ должность при собственныхъ дѣлахъ государыни.
Зубовъ родился 15 ноября 1767 г. и былъ офицеромъ конной гвардіи, когда, находясь въ караулѣ царскосельскаго дворца въ іюнѣ 1789, удостоился представленія императрицѣ. При покровительствѣ Анны Никитишны Нарышкиной (урожденной Румянцовой, супруги оберъ-шенка Александра Александровича) и генералъ-аншефа гр. Николая Ивановича Салтыкова, онъ началъ быстро возвышаться: пожалованъ былъ въ флигель-адъютанты, а вскорѣ затѣмъ сдѣланъ корнетомъ кавалергардскаго корпуса, котораго шефомъ въ чинѣ капитана былъ Потемкинъ*. Въ перепискѣ своей съ послѣднимъ, находившимся тогда въ качествѣ главнокомандующаго на югѣ, Екатерина, отзываясь о Зубовѣ съ большими похвалами, называла его всегда: Твой корнетъ. Награды Зубову быстро слѣдовали одна за другою. По свидѣтельству г. Лебедева (Графы Панины, Спб., 1863, стр. 28), императрица, между прочимъ писала Потемкину, что новый ея любимецъ отличался вѣрностью, скромностью, привязанностью и благодарностію до крайности и что онъ читалъ письма Потемкина съ пламенѣющими отъ удовольствія щеками и съ глазами полными слезъ. Екатерина 12 августа 1789 г. писала Потемкину: «Вложенное твое письмо отвѣтное я немедленно вручила кому надлежало, и оно принято было огненными и радостью наполненными глазами, а какъ сердце и умъ весь составленъ изъ чувствъ, то и благодарность и искренность за долгъ почитается, самъ оной изъяснить не оставитъ». Въ другихъ письмахъ она говорила напримѣръ: «Большой (братъ, т. е. Платонъ) очень не глупъ» или: «Il est d′une humeur égale et très-aimable, а сердце предоброе и благородное;» или (окт. 10): «Сіе письмо отдастъ тебѣ Николай Александровичъ (старшій братъ, служившій въ арміи у Потемкина), который обратно къ тебѣ ѣдетъ и весьма хвалится твоей къ нему лаской, за что братъ его премного тебя благодаритъ. Они всѣ люди добросердечные, mais la perle de la famille selon moi, c’est Platon lui-même qui est d’un caractère ne se dement dans aucune occasion» (П. Лебедева Матеріалы). Но, впослѣдствіи, особливо же послѣ смерти Потемкина, онъ сдѣлался въ высшей степени гордъ и недоступенъ, о чемъ упоминаетъ и Жержавинъ (см. выше, стр. 498, примѣчаніе 16 къ одѣ На умѣренность). Въ 1793 г. Зубовъ вмѣстѣ съ своими братьями Николаемъ, Валеріаномъ и Дмитріемъ, былъ возведенъ въ графство римской имперіи; незадолго же до кончины Екатерины онъ получилъ и достоинство имперскаго князя. Зубовъ умеръ 7 апреля 1822 г. По разсказамъ современниковъ, онъ былъ ростомъ невысокъ, но плечистъ, крѣпокъ и ловокъ; высокій лобъ предвѣщалъ умъ, а прекрасные глаза придавали особенный блескъ всей его физіономіи. Воспитаніе получилъ онъ поверхностное, но по возвышеніи своемъ старался дополнить его чтеніемъ и дѣйствительно пріобрѣлъ довольно разностороннія познанія. Сверхъ того онъ страстно занимался музыкою и очень хорошо игралъ на скрипкѣ. Успѣхамъ его много способствовалъ тихій и уединенный, по возможности, образъ жизни, который онъ велъ при дворѣ. Слѣдуя совѣтамъ бывшаго своего покровителя, Салтыкова. Онъ избѣгалъ всякой тѣни интригъ, во всемъ подчинялся безусловно волѣ императрицы, льстилъ ея слабостямъ и показывалъ величайшую преданность Потемкину до тѣхъ поръ, пока не достигъ такой силы, что могъ противодѣйствовать ему. Въ послѣдніе годы царствованія Екатерины онъ принималъ большое участіе во всѣхъ дѣлахъ; главное несогласіе его съ Потемкинымъ относилось къ Турціи, съ которою онъ хотѣлъ мира. Его вліянію, въ значительной степени, приписываютъ второй раздѣлъ Польши и присоединеніе Курляндіи, а также и неудавшійся планъ бракосочетанія великой княжны Александры Павловны съ шведскимъ королемъ Густавомъ Адольфомъ (Russіsche Günstlіnge; Словарь достоп. людей, М. 1836 и Спб. 1847).
Изъ оды На умѣренность и примѣчаній къ ней (см. особенно примѣчаніе 17), видно, что Державинъ въ первое время знакомства своего съ Зубовымъ былъ недоволенъ имъ. Однакожъ, какъ собственныя его слова (Записки его, Р. Б., стр. 312), такъ и другія свидѣтельства показываютъ, что онъ очень часто посѣщалъ Зубова, по временамъ даже ежедневно. Когда вывшій секретарь Державина въ Петрозаводскѣ, Адріанъ Моисеевичъ Грибовскій, по смерти Потемкина, при которомъ послѣ служилъ, въ началѣ 1792 г. пріѣхалъ въ Петербургъ изъ Яссъ, то онъ явился къ Зубову съ письмомъ отъ генерала Безбородко (брата Александра Андреевича) и допущенъ былъ въ спальню любимца. «П. А. сидѣлъ тогда въ низкихъ креслахъ, положивъ ноги на табуретъ, чтò было всегдашнею его привычкою. Онъ, прочитавъ письмо, сдѣлалъ мнѣ небольшое наклоненіе головою, чтò, кажется, значило и привѣтствіе и отпускъ; но я, увидѣвъ стоявшаго предъ нимъ Г. Р. Державина, съ которымъ я имѣлъ до того частую переписку, подошелъ къ нему и, поцѣловавшись съ нимъ, немедленно вышелъ». (Зап. Гриб., стр. 57). Въ своемъ мѣстѣ было уже разсказано (см. выше стр. 335), что Державинъ былъ у Зубова и въ то время, когда братъ послѣдняго, Валеріанъ Александровичъ, пріѣхалъ съ извѣстіемъ о взятіи Измаила.
Въ 1794 году Державинъ, будучи уже сенаторомъ и президентомъ коммерцъ-коллегіи (см. выше, стр. 558, примѣчаніе 1 къ одѣ Меркурію) не имѣлъ причины питать неудовольствіе къ Зубову. Поводъ, по которому были написаны стихи Къ лирѣ, доказываетъ, что онъ тогда былъ близокъ къ дому молодаго счастливца и по прежнему дорожилъ его благосклонностью.
Въ первый разъ они были напечатаны въ изданіи 1808 г., ч. I, XXXVII, безъ этой приписки.
Значеніе приложенныхъ рисунковъ (Олен.): «1) Въ образѣ Орфея представленъ графъ П. А. Зубовъ, котораго достоинства и кроткіе нравы плѣняютъ сердца; 2) изображенъ россійскій Амфіонъ, играющій на лирѣ; по сладкогласному звону ея городъ возвышается, — отношеніе къ созидавшейся тогда вознесенской губерніи**» (Об. Д.).
* До Зубова корнетомъ этого корпуса былъ гр. А. М. Дмитріевъ-Мамоновъ, между тѣмъ повышенный въ поручики. Кавалергардскій корпусъ состоялъ изъ 60-ти человѣкъ, которые всѣ были въ оберъ-офицерскихъ чинахъ и притомъ почти исключительно рослые, красивые мущины. Мундиръ корпуса отличался особеннымъ великолѣпіемъ: онъ былъ изъ синяго сукна, съ красными обшлагами, почти совсѣмъ покрытъ серебрянымъ и золотымъ галуномъ и шитьемъ. На спинѣ и на груди были звезды изъ чистаго серебра съ двуглавымъ русскимъ орломъ. Орломъ украшены также серебряные нарукавники; набедренники изъ того же металла укрѣплены серебряными же цѣпочками. Портупея и темлякъ обложены серебряною чешуей, ножны сабли посеребрены. На сапогахъ серебряныя поножи съ такими же цѣпочками. Надъ шлемомъ развѣвался султанъ яркихъ цвѣтовъ. Весь уборъ, кавалергарда обходился въ тысячу рублей или около того. Кавалергарды стояли на караулѣ только внутри дворца передъ комнатами императрицы и въ описанной формѣ являлись только въ торжественные при дворѣ дни (Георги, Описаніе С. Петербурга: подлинникъ стр. 142, и переводъ стр. 178). Послѣ смерти Потемкина, въ 1793 г., Зубовъ занялъ мѣсто шефа въ этомъ корпусѣ. Отъ кавалергардовъ получила свое названіе та комната Зимняго дворца, въ которой они стояли на караулѣ: «Обыкновенные, а потому и многолюднѣйшіе пріѣзды во дворецъ были по воскреснымъ днямъ; кто имѣлъ право носить шпагу, тотъ могъ войти въ общую залу передъ квалергардами… На краю общей залы (которая окнами была къ дворцовой площади) была дверь, по сторонамъ которой стояли кавалергарды изъ армейскихъ офицеровъ, въ кирасахъ и въ трехугольныхъ шляпахъ, съ ружьями къ ногѣ. Здѣсь начинался этикетъ входовъ. За кавалергардовъ могли входить тѣ только, кто былъ написанъ въ данномъ имъ спискѣ (Записки Грибовскаго, стр. 34). Этимъ объясняется выраженіе за кавалергардовъ, до сихъ поръ существующее въ языкѣ придворнаго этикета. Вскорѣ послѣ поднесенія Екатеринѣ Фелицы и Державинъ представлялся ей въ Каваларгардской комнатѣ (см. выще, стр. 163, примѣчаніе 9 къ одѣ Видѣніе Мурзы).
** «Послѣ кн. Потемкина бывшія въ главномъ его управленіи губерніи екатеринославская таврическая поручены были въ управленіе князю Зубову. По данному отъ него въ 1794 г. докладу, даннымъ сенату указомъ отъ 27 января 1795 повелѣно ему составить новую вознесенскую губернію (которой онъ назначенъ былъ и генералъ-губернаторомъ), по общимъ о губерніяхъ учрежденіямъ, изъ части брацлавской губерніи, земли, отъ Порты пріобрѣтенной, и изъ трехъ уѣздовъ екатеринославскаго намѣстничества: херсонскаго, елисаветградскаго и новомиргородскаго, раздѣливъ оную на 12 уѣздовъ и устроивъ губернскій городъ подъ именемъ Вознесенска вдоль реки Буга, въ окрестностяхъ мѣстечка Соколова, гдѣ устроенъ черезъ Бугъ мостъ» (Зап. Грибовскаго, стр. 105).
[2] Кто Аристонъ сей младой.
«Онъ былъ чрезвычайно скромнаго нрава и велъ себя, казалось, по-философически: то и сравненъ здѣсь потому съ Аристономъ, или съ Аристотелемъ, а съ Орфеемъ — по склонности къ музыкѣ» (Об. Д.).
Въ древней исторической литературѣ упоминаются разные Аристоны, но ни одинъ не пріобрѣлъ особенной знаменитости. Державинъ, очевидно, соединяетъ съ этимъ именемъ понятіе гражданской добродѣтели.
[3] Истый любимецъ Астреи!
«Астрея, по баснословію, богиня золотаго вѣка или справедливости; разумѣется подъ симъ императрица Екатерина II» (Об. Д.).