<На смерть графини Румянцовой // Сочинения Державина: [в 9 т.] / с объясн. примеч. [и предисл.] Я. Грота. — СПб.: изд. Имп. Акад. Наук: в тип. Имп. Акад. Наук, 1864—1883. Т. 1: Стихотворения, ч. 1: [1770—1776 гг.]: с рис., найденными в рукописях, с портр. и снимками. — 1864. С. 214—221>

XL. На смерть графини Румянцовой[1].

__[i]

‎Не безпрестанно дождь стремится

На класы съ черныхъ облаковъ,

// 214

И море не всегда струится

Отъ премѣняемыхъ вѣтровъ[2];

Не круглый годъ во льду спятъ воды,

Не всякiй день бурь слышенъ свистъ,

И съ скучной не всегда природы

Падетъ на землю желтый листъ.

// 215

‎Подобно и тебѣ крушиться

Не должно, Дашкова, всегда[3],

Готово ль солнце въ бездну скрыться,

Иль паки утру быть чреда.

Ты жизнь свою въ тоскѣ проводишь:

По англiйскимъ твоимъ коврамъ[4],

Уединясь, въ смущеньи ходишь

И волю течь даешь слезамъ.

‎Престань — и равнодушнымъ окомъ

Воззри на оный кипарисъ,

Который на брегу высокомъ

На Невскiя струи нависъ

И мрачной тѣни подъ покровомъ

Во дремлющихъ своихъ вѣтвяхъ

Сокрылъ недавно въ гробѣ новомъ

Румянцовой почтенный прахъ.

‎Румянцовой! — Она блистала

Умомъ, породой, красотой,

// 216

И въ старости любовь снискала

У всѣхъ любезною душой;

Она со твердостью смежила

Супружнiй взоръ, друзей, дѣтей;

Монархамъ осмерымъ служила[5],

Носила знаки ихъ честей;

‎И зрѣла въ торжествѣ и славѣ

И въ лаврахъ сына своего;

Не измѣнялась въ сердцѣ, нравѣ

Ни для кого, ни для чего;

А доброе и злое купно

Собою испытала все,

И какъ вертится всеминутно

Людской фортуны колесо.

‎Воззри на памятникъ сей вѣчный

Ты современницы твоей^а,

Въ отраду горести сердечной,

Къ спокойствiю души своей,

Прочти: «Сiя гробница скрыла

// 217

Затмившаго мать лунный свѣтъ[6];

Смерть добродѣтели щадила:

Она жила почти сто лѣтъ».

‎Какъ солнце тускло ниспущаетъ[7]

Послѣднiе свои лучи,

По небу, по водамъ блистаетъ

Румяною зарей въ ночи[8]:

Такъ съ тихимъ вздохомъ, взоромъ яснымъ

Она оставила сей свѣтъ;

Но именемъ своимъ прекраснымъ

Еще, еще она живетъ!

// 218

‎И ты, коль побѣдила страсти^б,

Которы трудно побѣдить;

Когда не ищешь вышней власти[9]

И первою въ вельможахъ быть;

Когда не мстишь, и совѣсть права,

Не алчешь злата и сребра:

Какого же, коль тѣломъ здрава,

Еще желаешь ты добра?

‎Одно лишь въ насъ добро прямое,

А прочее все въ свѣтѣ тлѣнъ:

Почiетъ чья душа въ покоѣ,

Поистинѣ тотъ есть блаженъ.

Престань же ты умомъ крылатымъ^в

По треволненiю летать;

Съ убогимъ грузомъ иль богатымъ,

Всякъ долженъ къ вѣчности пристать.

‎Пожди — и сынъ твой съ страшна бою

Иль на щитѣ, иль со щитомъ,

Съ побѣдой, съ славою, съ женою,

Съ трофеями прiѣдетъ въ домъ;

И если знатности и злата

Невѣстка въ даръ не принесетъ:

Благими нравами богата,

Прекрасныхъ внучатъ приведетъ.

// 219

‎Утѣшься — и въ объятьи нѣжномъ

Облобызай своихъ ты чадъ;

Въ семействѣ тихомъ, безмятежномъ,

Ѳессальскiй насаждая садъ[10],

Живи и распложай науки;

Живи и обезсмерть себя,

Да громогласной лиры звуки

И музы воспоютъ тебя.

‎Сѣдый соборъ Ареопага[11],

На истину смотря въ очки,

// 220

На счетъ общественнаго блага

Нерѣдко ей давалъ щелчки;

Но въ вѣкъ тотъ Аристиды жили,

Сносили ссылки, казни, смерть.

Когда судьбы благоволили,

Не должно ли и намъ терпѣть?

‎Терпи! — Самсонъ сотретъ льву зубы,

А Навинъ потемнитъ луну[12];

Румянцовъ^г молньи дхнетъ сугубы,

Екатерина — тишину;

Меня жъ ничто вредить не можетъ:

Я злобу твердостью сотру[13];

Враговъ моихъ червь кости сгложетъ,

А я пiитъ^д — и не умру.

^а На современницу свою,

И рвенiя твои сердечны

И душу успокой твою (1792).

^б Когда тебя не мучать страсти,

Которы трудно усмирить;

Когда не хощешь вышней власти.

^в Престань умомъ твоимъ крылатымъ.

^гВождь Россовъ…

^д А я поэтъ…

// 221

[1] Графиня Марья Андреевна Румянцова, мать Задунайскаго, дочь графа Андрея Артамоновича Матвѣева, родилась 4 апрѣля 1698, умерла 4 мая 1788 года^*. Она еще въ первые годы царствованiя Елисаветы пожалована была статсъ-дамою, а въ 1776 г. оберъ-гофмейстериною. По случаю празднованiи турецкаго мира получила она Екатерининскiй орденъ.

Гр. Сегюръ, называя ее почти столѣтнею, такъ отзывается о ней (Mémoires и проч., т. I, стр. 490): «Разбитое параличемъ тѣло ея одно обличало ея старость; голова ея была полна жизни, умъ блисталъ веселостью, воображенiе носило печать юности. Такъ какъ память у нея была необыкновенная, то разговоръ ея былъ столько же интересенъ и поучителенъ, какъ хорошо написанная исторiя».

Державинъ былъ еще тамбовскимъ губернаторомъ, когда, по случаю ея смерти, написалъ эти стихи. Но они были напечатаны не прежде марта 1791 г., въ Московскомъ журналѣ (ч. I, стр. 269), гдѣ явились подъ заглавiемъ: Ода на смерть графини Румянцовой къ Н^***. Подъ буквою Н. Державинъ скрылъ имя княгини Дашковой, которая въ то время сокрушалась о женитьбѣ своего сына, обвѣнчавшагося безъ ея вѣдома во время марша изъ Кiева въ дѣйствующую армiю. Жена его была урожденная Алферова. Неожиданное извѣстiе объ этомъ бракѣ такъ поразило мать, что она нѣсколько дней заливалась слезами и наконецъ занемогла нервическою горячкой (Mémoirs of the princess Daschkaw, т. I, стр. 347 и слѣд.). Державинъ хотѣлъ поставить ей въ образецъ благоразумiя графиню Румянцову, которая въ свой долгiй вѣкъ перенесла много горя съ большимъ спокойствiемъ. Впрочемъ можно заключить изъ Объясненiй его, что стихи эти не сокро сдѣлались извѣстными княгинѣ Дашковой.

Въ изданiи 1798 г. стр. 139; въ изданiи 1808, ч. I, XXVII.

Къ заглавiю приложенъ здѣсь рисованный Оленинымъ портретъ графини Румянцовой.

^*Эти числа заимствованы изъ Списковъ замѣчательныхъ лицъ Карабанова (Чт. въ Общ. Ист. и др. 1860, кн. I); но въ Запискахъ Храповицкаго отмѣчено подъ послѣднимъ днемъ, что Румянцова скончалась на 96-мъ году.

[2] Отъ премѣняемыхъ вѣтровъ.

Въ этомъ началѣ видно подражанiе первымъ стихамъ оды Горацiя къ Вальгiю (кн. II, ода 9):

Non simper imbres nubibus hispidos

Manant in agros; aut mart Caspium

Vexant inaequales procellae

Usque; и проч.

или въ переводѣ г. Фета:

Не вѣчно дождикъ крупный льется

Изъ тучъ на грязный тукъ полей

И буря злобная несется

Средъ грозныхъ Каспiя зыбей.

(Оды Горацiя. Сп., 1856).

Тредьяковскiй также перевелъ эту оду, и началъ ее такъ:

Не всегда дожди льютъ наводненiе,

Ни въ моряхъ отъ бурь завсе волненiе.

(Предувѣдомленiе къ Аргенидѣ. Спб., 1751).

[3] Не должно, Дашкова, всегда.

Вмѣсто имени Дашковой Державинъ тутъ писалъ и печаталъ всегда Н.; это соблюдалось до сихъ поръ и въ позднѣйшихъ изданiяхъ его. Мы позволили себѣ напечатать стихъ такъ, какъ онъ долженъ читаться по Объясненiямъ поэта.

[4] По англiйскимъ твоимъ коврамъ.

Княгиня Дашкова любила все англiйское, и домъ ея былъ убранъ въ этомъ вкусѣ (Об. Д.).

[5] Монархамъ осмерымъ служила.

Графиня Румянцова была уже фрейлиной при дворѣ Петра Великаго. Сегюръ говоритъ: «Въ своихъ разсказахъ она мнѣ часто намекала, что Петръ Великiй былъ влюбленъ въ нее и даже оставляла меня въ сомнѣнiи, отвергла ли она его любовь». О томъ, какъ Петръ I сосваталъ ее за графа Александра Ивановича Румянцова, см. бiографiю этого генерала въ Словарѣ Бантышъ-Каменскаго (Москва, 1836, ч. IV).

Вскорѣ по прiѣздѣ въ Петербургъ Екатерины II изъ Германiи, Румянцова была назначена къ ней и занимала эту должность довольно долго; но, по словамъ императрицы, сплетными и интригами оставила въ ней весьма непрiятное воспоминанiе (Mém. de Cath. II, стр. 12, 24 и 213).

[6] Затмившаго мать лунный свѣтъ.

Вмѣсто этого и пяти предыдущихъ стиховъ, И. И. Дмитрiевъ предлагалъ слѣдующую редакцiю:

Се памятникъ воздвигнуть вѣчный

Въ честь современницы твоей.

Въ отраду горести сердечной

Прочти на немъ ты надпись ей:

«Сiя гробница матерь скрыла

Затмившаго и лунный свѣтъ».

Кажется, излишне присовокуплять, что подъ луннымъ свѣтомъ здѣсь разумѣется слава турецкаго оружiя.

[7] Какъ солнце тускло ниспущаетъ…

И. И. Дмитрiевъ, имѣя въ виду 5-й стихъ той же строфы, предлагалъ вмѣсто тускло поставить кротко и при этомъ замѣтилъ: «Тусклость противорѣчитъ ясности взора». Въ Московск. журналѣ и въ изданiи 1798 г. было напечатано ниспускаетъ; въ обоихъ случаяхъ, вѣроятно, поправка принадлежитъ Карамзину.

[8] Румяною зарей въ ночи.

Эпитетъ румяною употребленъ здѣсь намѣренно ради созвучiя съ фамилiею Румянцовыхъ, чтò неразъ встрѣчается также въ Водопадѣ (подъ 1791 г.), напр. въ 9-й строфѣ:

Въ бронѣ блистая златордяной,

Какъ вечеръ во зарѣ румяной.

И въ Вельможѣ (подъ 1794 г.) — въ послѣднихъ стихахъ оды:

Какъ отдаетъ свой долгъ природѣ

Румяна вечера заря!

[9] Когда не ищешь вышней власти.

«Княгиня Дашкова была честолюбивая женщина и добивалась перваго мѣста при государынѣ, даже желала засѣдать въ сенатѣ» (Об. Д.).

[10] Ѳессальскiй насаждая садъ —

т. е. русскiй парнассъ (Об.), такъ какъ княгиня Дашкова была начальницей двухъ академiй. Но Парнассъ не въ Ѳессалiи, а въ Фокидѣ. Еще И. И. Дмитрiевъ, просматривая рукопись 1790-хъ гг., замѣтилъ эту несообразность и на поляхъ написалъ: «Если это не о Парнассѣ, чего и сказать нельзя, то должно подразумѣть Темпейскую долину».

[11] Сѣдый соборъ Ареопага —

сенатъ, котораго рѣшенiя часто были неблагопрiятны для княгини Дашковой. Генералъ-прокуроръ князь Вяземскiй былъ съ нею въ недружескихъ отношенiяхъ (Об. Д.)

«При отправленiи должности моей (какъ директора академiи наукъ) — разсказываетъ княгиня Дашкова въ своихъ Запискахъ — я испытала безъ вниманiя мои представленiя въ сенатъ о производствѣ академиковъ, то онъ вовсе не присылалъ мнѣ бумагъ, которыхъ я требовала, намѣреваясь издать точныя ландкарты русскихъ губернiй… Академiя издавала новый журналъ (Собесѣдникъ), въ которомъ сама государыня иногда наполняла нѣсколько страницъ. Я также работала для него. Во всякой статьѣ, сколько-нибудь отзывавшейся сатирою, кн. Вяземскiй непремѣнно видѣлъ намеки на себя или на свою жену, особливо когда онъ узналъ, что и Державинъ участвовалъ въ этомъ журналѣ. Державинъ, по его старанiю, отставленъ былъ отъ должности; потому можно было предполагать, что онъ, какъ поэтъ, котораго всѣ читали и хвалили, не упустить воспользоваться легкимъ способомъ мести, бывшимъ въ рукахъ его» (Memoirs of the pr. Daschkaw, ч. I, стр. 314—316, и Современникъ 1845 г., т. XXXVII, стр. 28).

[12] …. Самсонъ сотретъ льву зубы,

А Навинъ потемнитъ луну.

Этими стихами поэтъ намекаетъ на бывшую тогда у Россiи войну со Швецiею и Турцiею: въ гербѣ одной — левъ, въ гербѣ другой — луна.

[13] Я злобу твердостью сотру.

Державинъ писалъ это подъ впечатлѣнiемъ непрiятностей, которымъ онъ тогда подвергался по несогласiямъ, съ генералъ-губернаторомъ Гудовичемъ.