<Описание Потемкинского праздника в Таврическом дворце // Сочинения Державина: [в 9 т.] / с объясн. примеч. [и предисл.] Я. Грота. — СПб.: изд. Имп. Акад. Наук: в тип. Имп. Акад. Наук, 1864—1883. Т. 1: Стихотворения, ч. 1: [1770—1776 гг.]: с рис., найденными в рукописях, с портр. и снимками. — 1864. С. 375—419>

ОПИСАНIЕ ПОТЕМКИНСКАГО ПРАЗДНИКА ВЪ ТАВРИЧЕСКОМЪ ДВОРЦѢ.

 

// 375

 

Примѣчанiе 1.

По смѣшанной формѣ этого Описанiя можетъ представиться вопросъ, не справедливѣе ли было бы помѣстить его между сочиненiями Державина въ прозѣ. По нашему мнѣнiю, оно болѣе относится сюда, потому что основную часть его составляютъ стихи, написанные къ Потемкинскому празднику. Къ нимъ уже послѣ придѣлано описанiе, на которое можно смотрѣть какъ на комментарiй къ стихамъ.

Такъ какъ описанный Державинымъ праздникъ данъ былъ по случаю взятiя Измаила (см. выше, стр. 341, оду на этотъ подвигъ), то здѣсь не излишне будетъ упомянуть о впечатлѣнiи, произведенномъ на императрицу этимъ событiемъ. «Не Измаилъ», доносилъ ей Потемкинъ изъ Бендеръ, «но армiя турецкая, состоящая въ 30-ти слишкомъ тысячахъ, истреблена въ укрѣпленiяхъ пространныхъ... Болѣе уже 20,000 сочтено тѣлъ, да слишкомъ 7,000 взято въ плѣнъ, а еще отыскиваютъ; знаменъ 310 уже привезено, а еще сообщаютъ; пушекъ будетъ до 300; войски ваши оказали мужество примѣрное и неслыханное и проч. Повергаю къ освященнымъ стопамъ в. и. в. командующаго штурмомъ генерала графа Суворова Рымникскаго, его подчиненныхъ, отлично храброе ваше войско и себя».

Поздравляя Потемкина съ этимъ успѣхомъ, Екатерина между прочимъ писала ему въ отвѣтъ: «Измаильская эскалада города и крѣпости съ корпусомъ въ половину противу турецкаго гарнизона, въ ономъ находящагося, почитается за дѣло, едва ли еще гдѣ въ исторiи находящееся, и честь приноситъ неустрашимому россiйскому воинству... Дай Боже, чтобы успѣхи ваши заставили Турокъ взяться за умъ и скорѣе заключить миръ... Спасибо тебѣ, мой другъ сердечный и любезный, за всѣ добрыя и полезныя дѣла, тобою подѣланныя, за порядокъ и неустрашимость войскъ: скажи имъ спасибо отъ меня, а о награжденiи себѣ предоставляю говорить по полученiи чрезъ Попова подробности и твои представленiя».

Послѣ взятiя Измаила Потемкинъ жилъ то въ Бендерахъ, то въ Яссахъ, съ безмѣрнымъ великолѣпiемъ, окруженный дворомъ, какъ государь. Тревожась по поводу разныхъ слуховъ, которые давно доходили до него изъ Петербурга, онъ просилъ у государыни позволенiя прiѣхать въ столицу. Екатерина отвѣчала ему, что, какъ всегда, рада его видѣть, но вмѣстѣ напоминала, не упуститъ ли онъ тѣмъ важныя минуты, которыми

 

// 377

 

можетъ воспользоваться на мѣстѣ для скорѣйшаго возстановленiя мира. Поэтому она требовала, чтобъ онъ дождался извѣстiй о впечатлѣнiи, какое произведетъ въ Царьградѣ взятiе Измаила, и дозволяла ему прiѣхать «съ нами побесѣдовать» только въ такомъ случаѣ, если самъ онъ удостовѣрится, что его отъѣздъ дѣла не испортитъ, а о мирѣ не отдалитъ переговоровъ, или ранняго открытiя новой кампанiи не остановитъ. Въ противномъ случаѣ, прибавляла императрица, «нахожусь въ необходимости усердно тебя просить предпочитать пользу дѣлъ и не отлучаться; но, заключа миръ, возвратиться яко миротворецъ, либо, устроя все къ принужденiю Турокъ къ оному самыми дѣйствiями, тогда прiѣхать». Потемкинъ, находя, что для дѣлъ была глухая пора, пустился въ путь, но передъ выѣздомъ изъ Яссъ не забылъ однакожъ сдѣлать всѣхъ нужныхъ распоряженiй для открытiя новой кампанiи. 28 февраля 1791 года онъ прiѣхалъ въ Петербургъ. Екатерина, по словамъ Надеждина, приняла его съ прежнимъ радостнымъ лицомъ, съ знаками неизмѣнившейся благосклонности и уваженiя, возвысившагося соразмѣрно съ заслугами. Давно уже она подарила ему Конногвардейскiй домъ, построенный по плану, имъ самимъ избранному. Потомъ онъ продалъ это зданiе въ казну за 460 т. р. Когда же зашла рѣчь о построенiи ему дома, въ награду за его побѣды, онъ снова выпросилъ себѣ это зданiе, слѣдовательно получилъ и домъ и около полумиллiона денегъ*.

Новыя милости Екатерины къ Потемкину не могли скрыть отъ него перемѣны, происшедшей въ ея расположенiи; онъ видѣлъ подтвержденiе слуховъ, доходившихъ до него еще въ Молдавiи, о перевѣсѣ влiянiя Зубова. Болѣзненная тоска, тайныя предчувствiя снѣдали Потемкина. Онъ хотѣлъ какъ будто испытать еще послѣднее средство, чтобы доказать государынѣ, что въ преданности къ ней никто не можетъ съ нимъ сравниться. Онъ задумалъ дать ей въ своемъ Таврическомъ домѣ праздникъ, который неслыханнымъ великолѣпiемъ долженъ былъ затмить всѣ прежнiя празднества этого рода (Свѣтлѣйшiй князь Потемкинъ-Таврич., Н. Надеждина, Одесса, 1839; Потемкинскiй праздникъ, изъ рукописи современника, Москвитян. 1852 г., № 3; Словарь достоп. людей, М. 1836, ч. IV; Описанiе Спбурга, И. Пушкарева, ч. I, Спб., 1839, стр. 350; нѣмецкiя описанiя Петербурга, Георги, Шторха и Реймерса; также выписки изъ бумагъ государственнаго архива).

Приближенные Екатерины нерѣдко угощали ее роскошными пирами. Такъ въ 1776 г. 10 декабря у князя Вяземскаго былъ для царской фа-

 

* Сперва на этомъ мѣстѣ былъ простой частный домъ Потемкина; потомъ, въ 80-хъ годахъ, послѣ присоединенiя Крыма, императрица велѣла архитектору Старову выстроить тутъ домъ, въ которомъ останавливался князь, когда прiѣзжалъ въ Петербургъ, и который, по близости отъ казармъ Конной гвардiи, сталъ называться Конногвардейскимъ, или, позже, по титлу владѣльца, Таврическимъ. Послѣ смерти Потемкина это зданiе, переименованное въ Таврическiй дворецъ, въ сентябрѣ 1792 г. поступило въ вѣдѣнiе двора и было значительно распространено; императрица всякiй годъ стала проводить здѣсь часть весны и осени.

 

// 378

 

милiи балъ съ театромъ*, и семилѣтняя дочь его сказала при этомъ рѣчь на французскомъ языкѣ (Спб. Вѣдомости, 1776, № 104, прибавленiе). Черезъ три года Потемкинъ, по случаю рожденiя в. к. Константина Павловича, далъ праздникъ въ Озеркахъ. Эта пожалованная любимцу дача находилась на Невѣ, непосредственно за Александро-Невской лаврой. Въ лѣсу были два озера, отъ которыхъ и все мѣсто получило названiе. При Потемкинѣ тутъ явились разныя постройки, именно: на одномъ изъ озеръ великолѣпный увеселительный фрегатъ, въ лѣсу деревянный домъ для баловъ (впослѣдствiи перенесенный на петергофскую дорогу), а близъ берега Невы два стеклянные завода, по смерти Потемкина поступившiе въ собственность казны (см. въ Географическомъ словарѣ Щекатова статью: Озерки). Въ сказкѣ Екатерины о царевичѣ Февеѣ есть мѣсто, написанное явно съ мыслью объ этой дачѣ: «Царевичъ, поѣхавъ верхомъ за городъ, мимоѣздомъ невзначай заѣхалъ къ барину Рѣшемыслу», подъ именемъ котораго императрица здѣсь разумѣла этого вельможу (см. выше, стр. 170, въ примѣчанiи 1 къ одѣ Рѣшемыслу). «Царевичъ», говорится тутъ далѣе, «позавтракалъ у него въ бесѣдкѣ на большомъ озерѣ: сидя на лавкѣ, увидѣлъ изъ окна малую лодку» и т. д. На этой-то дачѣ Потемкинъ, 25 iюня 1779 г.**, устроилъ маскарадъ и балъ съ фейерверкомъ на озерѣ, при чемъ явились разныя новыя изобрѣтенiя прихотливаго воображенiя, напримѣръ пловучая картина, представлявшая храмъ съ именами членовъ императорскаго дома. Во всю ночь продолжалась иллюминацiя; аллея отъ большой дороги къ дому освѣщена была горящими гирляндами, по кустамъ развѣшенными; надъ озеромъ видны были разнаго рода зданiя, блиставшiя разноцвѣтными огнями. Мѣсто, гдѣ приготовленъ былъ ужинъ, представляло пещеру кавказскихъ горъ (находившихся въ одномъ изъ намѣстничествъ, ввѣренныхъ хозяину); пещера была убрана миртовыми и лавровыми деревьями, между которыми вились розы и другiе цвѣты; ее прохлаждалъ ручей, стремительно падавшiй съ вершины горы и разбивавшiйся объ утесы, и проч. Во время ужина, устроеннаго по обычаю древнихъ, хоръ пѣвцовъ подъ звуки органа пѣлъ въ честь славной посѣтительницы строфы, составленныя на эллиногреческомъ языкѣ; онѣ были переведены по-русски Петровымъ, который пользовался особеннымъ покровительствомъ Потемкина. Какъ подлинникъ, такъ и переводъ стиховъ напечатаны, вмѣстѣ съ описанiемъ праздника, въ Академич. извѣстiяхъ (ч. II, 1779 г., iюль, стр. 320; см. также Соч. В. Петрова, ч. I, стр. 192).

 

* Въ представленiи участвовали двѣ дочери Г. Н. Теплова, графъ Вахмейстеръ и князь А. Н. Трубецкой. Играли французскую комедiю Les folies amoureuses и потомъ комическую оперу La servante maîtresse. Въ оркестрѣ играли гр. Бриль, А. Г. Тепловъ, кн. Хованскiй и др. На столѣ, приготовленномъ для ужина, стоялъ великолѣпный египетскiй обелискъ, вверху котораго на серебряномъ щитѣ блистало имя Екатерины II, а вокругъ изображены были времена года. Число гостей простиралось до 80-ти человѣкъ.

** Великiй князь Константинъ родился 27 апрѣля этого года.

 

// 379

 

При всемъ своемъ блескѣ этотъ праздникъ можетъ назваться скромнымъ въ сравненiи съ тѣмъ, который Потемкинъ далъ въ своемъ Таврическомъ домѣ, въ понедѣльникъ, 28 апрѣля* 1791 года. «Многiе изъ подобныхъ празднествъ, стоившiе рублей по 20 т.», сказано въ рукописи современника, «были только образчики сего великаго празднества». Въ приготовленiяхъ къ нему принялъ участiе и Державинъ, стоявшiй тогда на высшей степени своей литературной славы, — сочиненiемъ, по вызову князя, стиховъ для пѣнiя на праздникѣ.

Это были четыре хора, тогда же и напечатанные отдѣльно въ большую четвертку, безъ заглавнаго листа, безъ означенiя года и мѣста печатанiя, съ заглавiемъ Хоры на 1-й страницѣ, послѣ котораго шли самые стихи въ такомъ порядкѣ: I. Для концерта (Отъ крылъ Орловъ парящихъ); II. Для кадрили (Громъ побѣды раздавайся); III. Для польскаго (Возвратившись изъ походовъ); IV. Для балета (Сколь твоими мы дѣлами). Заглавiя, означенныя здѣсь курсивомъ, въ подлинникѣ напечатаны красными чернилами. Рѣдкимъ экземпляромъ оттиска этихъ Хоровъ, приготовленнаго конечно для раздачи гостямъ на самомъ праздникѣ, мы обязаны служащему при академiи наукъ Н. М. Михайловскому, доставившему намъ и нѣсколько другихъ оттисковъ отдѣльно изданныхъ сочиненiй Державина.

Довольный Хорами, Потемкинъ послѣ пригласилъ къ себѣ автора обѣдать и просилъ его составить описанiе праздника. Исполнивъ это желанiе вельможи, Державинъ самъ отвезъ ему свою работу; Потемкинъ пригласилъ его было остаться обѣдать; но, прочитавъ тетрадь и увидѣвъ, что въ описанiи нѣтъ никакихъ особенныхъ ему похвалъ и что ему отдана честь наравнѣ съ Румянцовымъ и гр. Орловымъ-Чесменскимъ, избалованный временщикъ разсердился и уѣхалъ со двора, пока Державинъ дожидался въ канцелярiи у секретаря его, В. С. Попова (Зап. Держ., Рус. Бес. стр. 307). Сюда же относится слѣдующее мѣсто изъ Записокъ Дмитрiева (Москвитянинъ 1842 г., № 1, стр. 152): «Державину

 

* Въ рукописи современника, которою мы часто пользуемся въ этихъ примѣчанiяхъ, днемъ празднества показано 9-е мая. Такъ было дѣйствительно по новому стилю. Это одно уже заставляетъ думать, что неизвѣстный авторъ, писавшiй спустя долгое время послѣ событiй, справлялся съ иностранными источниками. Рукопись окончена, какъ видно изъ заключенiя ея, въ 1807 году. Сличенiе рукописи съ извѣстными на другихъ языкахъ сочиненiями, касающимися Потемкина, подтверждаетъ, что въ ней многое извлечено изъ нихъ; такъ и помѣщенное въ ней описанiе Потемкинскаго праздника заимствовано почти въ буквальномъ переводѣ изъ выходившаго въ Гамбургѣ журнала Архенхольца Minerva, изъ декабр. кн. 1800 г., гдѣ помѣщено окончанiе обширной статьи: Potemkin der Taurier. Тамъ днемъ праздника показано именно 9-е мая. Оттуда это описанiе перешло въ сокращенномъ видѣ и въ книжку: Potemkin. Ein interessanter Beitrag zur Regierungsgeschichte Katharina’s der Zweiten. Halle und Leipzig, 1804. Другое, менѣе обстоятельное описанiе праздника находится въ книгѣ Шторха Gemählde von St. Petersburg, изъ которой взято Массономъ въ извѣстные мемуары и Эльмèномъ, авторомъ шведскаго сочиненiя Några underrättelser om Ryssland, Stockholm, 1809.

 

// 380

 

поручено было отъ князя заблаговременно сочинить, по сообщенной ему программѣ, описанiе праздника*. Знакомство наше началось вмѣстѣ съ этой работою. Почти въ моихъ глазахъ она была продолжаема и окончена. Праздникъ изумилъ всю столицу; описанiе напечатано, но не полюбилось, какъ слышно было, Потемкину, вѣроятно за поэтическую характеристику хозяина, довольно вѣрную, но не у мѣста шутливую».

Уже въ iюнѣ мѣсяцѣ того же года Хоры помѣщены были въ Московскомъ журналѣ (ч. II, стр. 281) въ такомъ же порядкѣ, какъ въ упомянутыхъ выше отдѣльныхъ оттискахъ, съ краткими при заглавiяхъ объясненiями и съ слѣдующимъ примѣчанiемъ Карамзина: «Вчера получилъ я сiе стихотворенiе отъ почтеннаго сочинителя и спѣшу оное сообщить читателямъ Московскаго журнала. 20 мая. — К.».

Затѣмъ въ томъ же журналѣ, за августъ 1791 г. (ч. III, стр. 115), появились два стихотворныя мѣста изъ описанiя праздника, начинающiяся такъ: «Во древни времена такъ боги» и «Не такъ ли лира восхищенна».

Хоры были перепечатаны въ LXVII ч. Новыхъ ежемѣсячныхъ сочиненiй (январь 1792). Въ этомъ же изданiи (ч. LXVI, дек. 1791) появился переводъ въ прозѣ написанныхъ по-французски отъ имени Потемкина стиховъ императрицѣ съ изъявленiемъ ей благодарности за присутствiе на его праздникѣ.

Наконецъ, въ апрѣльской книжкѣ Московскаго журнала 1792 г. (ч. VI, стр. 3) напечатанъ былъ еще отрывокъ изъ описанiя празднества, именно стихи: «Богатая Сибирь, наклоншись надъ столами» и проч.

Между тѣмъ, около того же времени, т. е. уже по смерти знаменитаго временщика, Описанiе его праздника было издано отдѣльною брошюрой въ четвертку (40 страницъ, послѣдняя — бѣлая) съ такимъ заглавiемъ, занимающимъ цѣлую страницу: «Описанiе празднества, бывшаго по случаю взятiя Измаила у его св. г. генералъ-фельдмаршала и великаго гетмана кн. Г. А. Потемкина-Таврическаго, въ присутствiи ея имп. величества и ихъ имп. высочествъ, въ Петербургѣ въ домѣ близъ Конной гвардiи, 1791 г. Апрѣля 28 дня. Въ С. Петербургѣ, съ дозволенiя указнаго печатано у I. К. Шнора, 1792 года».

На оборотѣ заглавнаго листа стихи, которые послѣ уже не перепечатывались:

 

* Здѣсь Дмитрiевъ явно ошибается: конечно, Державину было заранѣе поручено написать хоры къ празднику; но описанiе самаго его хода могъ онъ составить только послѣ, по воспоминанiю того, что самъ видѣлъ. Какъ сказано въ Запискахъ его, Потемкинъ и просилъ его о томъ уже послѣ празднества. Есть и другiя неточности въ этомъ разсказѣ Дмитрiева, который писалъ по памяти. Такъ изъ предыдущаго мѣста Записокъ его видно, что онъ познакомился съ Державинымъ нѣсколько ранѣе, во время шведской войны или вскорѣ послѣ окончанiя ея, слѣдовательно еще въ 1790 году. Притомъ и описанiе праздника было напечатано только послѣ смерти Потемкина.

 

// 381

 

Хотя свирѣпая судьбина,

Увы! отъ насъ его взяла,

Исчезли звуки, торжество;

Но не умрутъ его дѣла.

Къ нимъ вспламенявше божество

Жить будетъ ввѣкъ — Екатерина.

Во второй разъ Описанiе торжества было напечатано въ изданiи 1808 г., ч. IV, III, съ сокращенiемъ заглавiя и съ замѣною приведенныхъ стиховъ, на оборотѣ заглавнаго листа, слѣдующимъ примѣчанiемъ:

«Для сего торжества составлена была кадриль изъ 24 паръ, въ которой удостоили принять участiе ихъ имп. выс. великiе князья, нынѣ царствующiй императоръ Александръ Павловичъ и в. к. Константинъ Павловичъ. Прочiя особы обоего пола были изъ самыхъ знатнѣйшихъ фамилiй, и всѣ въ великолѣпнѣйшемъ убранствѣ». Въ экземплярѣ, принадлежавшемъ самому Державину, онъ къ этому примѣчанiю приписалъ карандашемъ: «NB. Надобно спросить имена у Абрамова*, хотя не всѣ, но сколько ихъ есть»...

Для повѣрки и дополненья Описанiя Державина мы помѣщаемъ въ примѣчанiяхъ соотвѣтствующiя мѣста изъ другаго, болѣе полнаго съ фактической стороны описанiя праздника, которое было сперва напечатано по-нѣмецки въ Minerva, а потомъ по-русски въ Москвитянинѣ (см. нашу выноску на стр. 380). Иногда представляемъ также параллельныя мѣста изъ описанiя Шторха.

Стòитъ замѣтить, какъ любопытную черту превратности всего житейскаго, что о великолѣпномъ празднествѣ 1791 года не было упомянуто ни слова въ русскихъ газетахъ того времени, тогда какъ данный тѣмъ же вельможею въ 1779 г. праздникъ, который въ пышности много уступалъ позднѣйшему, удостоился подробнаго описанiя какъ въ академическомъ журналѣ, такъ и въ Спбургскихъ Вѣдомостяхъ (2-го iюля того же года, № 53). Сколько намъ извѣстно, при жизни Потемкина о знаменитомъ празднествѣ по случаю взятiя Измаила печатно на русскомъ языкѣ только и было упомянуто въ Московскомъ журналѣ, въ примѣчанiяхъ къ заглавiямъ стиховъ Державина. Причина такого молчанiя заключалась конечно въ могуществѣ Зубова.

 

* Астафiй Михайловичъ Абрамовъ былъ «домашнiй секретарь его, находившiйся при немъ въ продолженiе многихъ лѣтъ и остававшiйся въ его домѣ по самую смерть свою, согласно завѣщанiю Державина» (изъ «Воспоминанiй» В. Панаева, Братчина, Спб., 1859, стр. 109).

 

// 382


1791.

LVII. ОПИСАНІЕ ТОРЖЕСТВА

ВЪ ДОМѢ КНЯЗЯ ПОТЕМКИНА

ПО СЛУЧАЮ ВЗЯТIЯ ИЗМАИЛА[1].

__

Пространное и великолѣпное зданіе, въ которомъ было празднество, не изъ числа обыкновенныхъ. Кто хочетъ имѣть объ немъ понятіе, прочти, каковы были загородные домы Помпея и Мецената. Наружность его не блистаетъ ни рѣзьбою, ни позолотою, ни другими какими пышными украшеніями: древній изящный вкусъ — его достоинство; оно просто, но величественно. Возвышенная на столпахъ сѣнь покрываетъ входъ и составляетъ его преддверіе. Topжественныя врата съ надписью: «Екатеринѣ Великой», сооруженныя изъ двухъ огромныхъ гранитныхъ и четырехъ яшмовыхъ столповъ, съ позлащенными подножіями и надглавіями, ведутъ изъ притвора въ кругловатый чертогъ, подобный аѳинскому одеуму[2].

Любопытство остановило бы здѣсь осмотрѣть печи изъ лазуреваго камня, обширный куполъ, поддерживаемый осмью

 

// 383

 

столбами; стѣны, представляющія отдаленные виды, освѣщенныя мерцающимъ свѣтомъ, который вдыхаетъ нѣкій священный ужасъ; но встрѣчающаяся внезапно изъ осмнадцати столбовъ* сквозная преграда, отдѣляющая чертогъ сей отъ послѣдующаго за нимъ, поражаетъ взоръ и удивляетъ. Наверху вкругъ висящіе хоры съ перилами, которыя обставлены драгоцѣнными китайскими сосудами и съ двумя раззолоченными великими органами, раздѣляютъ вниманіе и восторгъ усугубляютъ[3]. Что же увидишь, вступя во внутренность? При первомъ шагѣ представляется длинная овальная зала, или, лучше сказать, площадь, пять тысячь человѣкъ вмѣстить въ себя удобная и раздѣленная въ длину въ два ряда еще тридцатью шестью столбами[4]. Кажется, что исполинскими силами вмѣ-

 

* Въ изданiи 1808 г. столбовъ, какъ и выше: лазуреваго. Мы въ образованiи этихъ словъ придерживаемся отдѣльнаго изданiя 1792 года, которое въ нѣкоторыхъ случаяхъ исправнѣе позднѣйшаго текста.

 

// 384

 

щена въ ней вся природа. Сквозь оныхъ столбовъ виденъ обширный садъ и возвышенныя на немаломъ пространствѣ зданія. Съ перваго взгляда усомнишься, и помыслишь, что сіе есть дѣйствіе очарованія, или, по крайней мѣрѣ живописи и оптики; но, приступивъ ближе, увидишь живые лавры, мирты

 

// 385

 

и другія благорастворенныхъ климатовъ древа, не токмо растущія, но иныя цвѣтами, a другія плодами обремененныя. Подъ мирною тѣнію ихъ, индѣ какъ бархатъ, стелется дернъ зеленый; тамъ цвѣты пестрѣютъ, здѣсь излучистыя песчаныя дороги пролегаютъ; возвышаются холмы, низпускаются долины, протягиваются просѣки, блистаютъ стекляные водоемы. Вездѣ царствуетъ весна, и искусство споритъ съ прелестями природы. Плаваетъ духъ въ удовольствіи. Но едва успѣешь насладиться издали зрѣніемъ вертограда, нечувствительно приходишь къ возвышенному на степеняхъ сквозному алтарю, окруженному еще осмью столбами, кои поддерживаютъ сводъ его. Вокругъ онаго утверждены на подставкахъа яшмовыя чаши, a сверху висятъ лампады и цвѣточные цѣпи и вѣнцы; посреди же столбовъ на порфировомъ подножіи съ златою надписью* блистаетъ изсѣченный изъ чистаго мрамора образъ божества, щедротою котораго воздвигнутъ домъ сей**. Единое воззрѣніе на него рождаетъ благоговѣніе и воспламеняетъ душу къ дѣламъ безсмертнымъ. Сколько людей великихъ, смотря на него, изъ почтенія или изъ любочестія прольютъ слезы! Но, можетъ быть, для того, чшо не легко достигнуть подобнаго

 

* На семъ подножіи надпись: Матери отечества и мнѣ премилосердой (Примѣч. Держ.).

** На портикѣ дома надпись: Отъ щедротъ Великой Екатерины (Примѣч. Держ.). По свидѣтельству Георги въ его описанiи Петербурга (Versuch einer Beschreibung и проч., Спб. 1790), подъ этою надписью былъ выставленъ годъ построенiя дворца, 1784.

 

// 386

 

обожанія и славы, алтарь сей окруженъ лабиринтомъ. По извивающимся и отѣненнымъ тропамъ его, между древесными вѣтвями, показываются жертвенники благодарности и усердія, истуканы славныхъ въ древности мужей, изъ мрамора и изъ другихъ рѣдкихъ веществъ сосуды, на подножіяхъ возвышенные. На зеленомъ лугу, позади алтаря, стоитъ высокая, алмазовидная, обдѣланная въ злато, пирамида. Она украшена висящими гранеными цѣпочками и вѣнцами, изъ разныхъ цвѣтнопрозрачныхъ каменьевъ составленными. Верхъ ея, изъ каменьевъ же, увѣнчанъ лучезарнымъ именемъ Екатерины II. Симъ блестящимъ памятникомъ хозяинъ хотѣлъ, кажется, изобразить твердость и сіяніе вѣчной славы своея благотворительницы. Лучи солнечные, сквозь стѣнъ, или забралъ стеклянныхъ, ударяя въ него, отражаются, и, преломляясь нѣсколько кратъ въ тѣлахъ столь же прозрачныхъ, такое производятъ радужное сверканіе, котораго описать не можно. Иногда въ самыхъ мрачныхъ тѣняхъ мелькаютъ пурпуровыя и златыя зари. Нельзя лучше представить добродѣтель, разливающуюб всюду свое сіяніе. За обелискомъ, въ самой глубинѣ вертограда, зеркальная пещера. Внутри оной водный кладезь и купель рѣзная изъ паросскаго мрамора, выше роста человѣческаго[5]. Такія же двѣ

 

// 387

 

стоятъ по концамъ залы предъ двумя возвышеніями, изъ коихъ на одномъв помѣщается многочисленный хоръ музыки, a на дру-

 

// 388

 

гомъ избраннѣйшая бесѣда. Для прочихъ гостей устроены между столбовъ ложи. Вездѣ виденъ вкусъ и великолѣпіе, вездѣ торжествуетъ природа и художество; вездѣ блистаетъ граненый

 

// 389

 

кристаллъ, бѣлый мраморъ и зеленый цвѣтъ, толико глазамъг пріятный. По приличности висятъ цвѣточные вязи и вѣнцы, a по надобности, лампады и фонари. Невѣроятной величины зеркала! Всѣ они индѣ предметыд усугубляютъ, индѣ увеличиваютъ, a индѣ удаляютъ и умаляютъ. Притомъ сладкогласное пѣніе птицъ, пріятное благовоніе ароматовъ, содѣлывая сіе жилище нѣкоею новою поднебесностію или волшебною страною, заставляютъ каждаго въ восторгѣ самаго себя вопрошать: не ce ли Эдемъ? — Кромѣ торжественныхъ вратъ, еще четырьмя большими дверями проходятъ изъ сего чертога, однѣми во внѣшній садъ, a другими въ прочіе покои. Хотя по множеству оныхъ, пространству и богатымъ приборамъ, приличнымъ болѣе роскоши, нежели земному раю, забудешь красоты его, воображая ихъ въ единой токмое блаженной природѣ; однако въ изумленіи своемъ чаешь быть въ цвѣтущей Греціи, гдѣ одеумъ, лицея, стадіи, экседры и театры изъ разныхъ городовъ и мѣстъ собрались и въ одномъ семъ зданіи воскресли. Тамъ отдѣлено довольное пространство, гдѣ мужественная юность можетъ упражняться въ военныхъ тѣлодвиженіяхъ и прочихъ гимнастическихъ играхъ; здѣсь любящіе музыку, пѣніе и пляску найдутъ себѣ мѣсто для увеселенія. Тамъ плѣняющіеся живописью могутъ заниматься твореніями Рафаэля, Гвидо-Рени и иныхъ славнѣйшихъ художниковъ всея Италіи; здѣсь эстампы съ оныхъ взоры привлекаютъ. Тамъ азіятской пышности мягкія софы и диваны манятъ къ сладкой нѣгѣ; здѣсь европейскіе драгоцѣнные ковры и ткани вниманіе на себя обращаютъ. Тамъ уединенные покои тишиною своею призываютъ въ себя людей государственныхъ бесѣдовать о дѣлахъ, имъ порученныхъ; здѣсь обсаженная древами прямовидность представляетъ гульбище, гдѣ бы и Платонъ съ удовольствіемъ могъ

 

// 390

 

собирать академію и преподавать свою философію. Словомъ, для всякаго возраста, пола и состоянія находятся чертоги, въ которыхъ, по склонностямъ каждаго, съ пріятностію время препроводить можно. Вездѣ достаточная и пристойная услуга, рѣдкая утварь, всего обиліе; и если ли бы какой властелинъ всемощнаго Рима, преклоня подъ руку свою вселенную, пожелалъ торжествовать звуки своего оружія или отплатить угощенія своимъ согражданамъ: то не могъ бы для празднества своего создать бòльшаго дома, или лучшаго великолѣпія представить. Казалось, что все богатство Азіи и все искусство Европы совокуплено тамъ было къ украшенію храма торжествъ Великой Екатерины. Едва ли есть нынѣ гдѣ такой властительж, которому бы толь обширное зданіе жилищемъ служило.

Великолѣпные чертоги

На столько разстоятъ локтяхъ,

Что гласъ въ трубы, въ ловецки роги

Едва въ ихъ слышится концахъ.

Надъ возвышенными стѣнами,

Какъ небо, наклонился сводъ;

Между огромными столпами

Отворенъ въ нихъ къ утѣхамъ входъ[6].

 

// 391

 

Если домъ по сему описанію заслуживаетъ вниманіе, то празднество, бывшее въ немъ, еще болѣе[7].

По всеподданнѣйшему отъ хозяина прошенію великой государыни и ихъ высочествъ, и по нарочному зву знатнаго обоего пола дворянства, къ 6-ти часамъ по полудни всѣ собралися. Всѣ были въ маскарадномъ платьѣ. Хотя отъ множества каретъ заперлись улицы, но въ домѣ такой былъ просторъ, что можно бы, безъ сомнѣнія, пригласить такое же или еще большее числоз гостей. Наконецъ прибылъ дворъ. Въ самое то время, на устроенномъ нарочно противъ дома амфитеатрѣ, украшенномъ зеленью, взыграли трубы, и открылся пиръ для народа. Представлены были въ даръ ему разнаго рода одежды, всякое съѣстное и сладкіе напитки. Повсюду раздавалось восклицаніе въ честь и славу всемилостивѣйшей обладательницы: простосердечное ура наполняло воздухъ. Самая лучшая похвала доброму государю — радостный кликъ его народа[8]. Подъ симъ гла-

 

// 392

 

сомъ искренности хозяинъ встрѣтилъ высочайшихъ своихъ посѣтителей въ подобающемъ августѣйшему ихъ сану мѣстѣ, со всевозможнымъ благоговѣніемъ и знаками подданническаго усердія. Глубокое молчаніе и жадное устремленіе взоровъ нѣсколькихъ тысячъ гостей на священныхъ императорскихъ особъ, вступившихъ сперва въ большую залу, было первое пріятное зрѣлище[9].

Во древни времена такъ боги

На олимпійски торжества,

Оставя горніе чертоги

И свѣтлы троны божества,

 

// 393

 

Сходили, скрывъ отъ смертныхъ взора

Сіяніе лучей своихъ.

Среди народнаго собора

Священное прибытье ихъ

Подобно такъ же познавалось,

Какъ сходитъ къ намъ когда заря:

Роптанье вѣтровъ укращалось,

Румянились эѳиръ, моря;

Вниманье на горахъ блистало,

Поля лобзала тишина.

Все бренно естество молчало,

Смотря, какъ шествуетъ она;

Ея улыбка разливала

На всю природу блескъ и свѣтъ[10].

Какъ скоро высочайшіе посѣтители соизволили возсѣсть на пріуготовленныя имъ мѣста, то вдругъ загремѣлаи голосовая и инструментальная музыка, изъ трехъ сотъ человѣкъ состоявшаяi. Торжественная гармонія разлилась по пространству залы. Выступилъ отъ алтаря хороводъ, изъ дватцати четырехъ паръ знаменитѣйшихъ и прекраснѣйшихъ женъ, дѣвицъ и юношей составленный. Они одѣты были въ бѣлое платье столь великолѣпно и богато, что однихъ брильантовъ на нихъ считалось болѣе, нежели на десять милліоновъ рублейк. Сіе младое и избранное обществол тѣмъ большій возбудило въ Россіянахъ восторгъ, что государи великіе князья Александръ и Константинъ Павловичи удостоили сами быть въ ономъ. Видѣли Россіянем соприсутствующую веселію ихъ любезную матерь отечества, кроткую и мудрую свою обладательницу; видѣли при ней мужественнаго ея сына и достойную его супругу, украшенныхъ всѣми добродѣтелями; видѣли младыхъ ихъ чадъ, великихъ князей и княженъ, радостную и твердую надежду будущаго имперіи блаженства, a при томъ послѣднихъ въ сообществѣ съ дѣтьми ихъ. Какою радостію, какимъ восторгомъ наполняло сіе ихъ чувства и что изображалося на ихъ то удивленныхъ, то улыбающихся лицахъ, того никакое перо описать не въ состояніи; удобно было токмо сіе видѣтьн и чувствовать. Сія великолѣпная кадриль, такъ сказать, изъ юныхъ Грацій, младыхъ полубоговъ и героевъо составленная, открыла балъ польскимъ танцемъ. Громкая музыка его сопровождаема была литаврами и пѣніемъ; слова онаго и послѣдующаго за нимъ польскаго же были слѣдующія:

хоръ I *.

Громъ побѣды, раздавайся!

Веселися, храбрый Россъ!

Звучной славой украшайся:

Магомета ты потресъ.

Славься симъ, Екатерина,

Славься, нѣжная къ намъ мать!

 

Воды быстрыя Дуная

Ужъ въ рукахъ теперь у насъ;

Храбрость Россовъ почитая,

Тавръ подъ нами и Кавказъ.

Славься симъ, Екатерина,

Славься, нѣжная къ намъ мать!

 

Ужъ не могутъ Орды Крыма

Нынѣ рушить нашъ покой;

Гордость низится Селима

И блѣднѣетъ онъ съ Луной.

Славься симъ, Екатерина,

Славься, нѣжная къ намъ мать!

 

* Музыка ко всѣмъ хорамъ, кромѣ VI, сочиненiя г. Козловскаго (Примѣч. Держ.). Библiографическiя замѣчанiя о хорахъ, пѣтыхъ на этомъ праздникѣ, см. выше, стр. 381.

Въ Воспоминанiяхъ Булгарина[i] (ч. I, стр. 233) сказано по поводу этого хора:

«Кто не зналъ въ свое время полонеза О. А. Козловскаго съ хорами, сочиненнаго на торжество, данное княземъ Потемкинымъ» и проч... «Говорили, что слова сочинилъ Державинъ. Въ этомъ полонезѣ есть стихи:

Воды грознаго Дуная

Ужъ въ рукахъ теперь у насъ.

«Эти стихи тогда были только предсказанiемъ, потому что воды грознаго Дуная попали въ наши руки уже при императорѣ Николаѣ Павловичѣ, начертавшемъ предѣлы Россiи по устье Дуная».

 

// 396

 

Стонъп Синила* раздается

Днесь въ подсолнечной вездѣ;

Зависть и вражда мятется

И терзается въ себѣ.

Славься симъ, Екатерина,

Славься, нѣжная къ намъ мать!

 

Мы ликуемъ славы звуки,

Чтобъ враги могли то зрѣть,

Что свои готовы руки

Въ край вселенной мы простерть.

Славься симъ, Екатерина,

Славься, нѣжная къ намъ мать!

 

Зри, премудрая царица,

Зри, великая жена,

Что твой взглядъ, твоя десница —

Нашъ законъ, душа одна.

Славься симъ, Екатерина,

Славься, нѣжная къ намъ мать!

 

Зри на блещущи соборы[11],

Зри на сей прекрасныйр строй:

 

* Древнее названiе Измаила (Примѣч. Держ). Ср. выше стр. 350.

 

// 397

 

Всѣхъ сердца тобой и взоры

Оживляются одной.

Славься симъ, Екатерина,

Славься, нѣжная къ намъ мать!

хоръ II.

Возвратившись изъ походовъ,

Принеся съ собой трофей,

Среди звуковъ, среди громовъ,

Плодъ побѣды вы своей

Торжествуйте, Россы бранны,

Славой, честію вѣнчанны!

Торжествуйте, ликовствуйте,

Наполняйте плескомъ свѣтъ!

Всей вселенной доказуйте,

Что храбрѣй васъ въ свѣтѣ нѣтъ;

Нѣтъ храбрѣе и сильнѣе

Васъ, царямъ своимъ вѣрнѣе!

 

Вы въ поляхъ ли гдѣ сражались,

Били тысячи вы стомъ;

На моряхъ ли въ бой пускались,

Флоты рушили огнемъ.

Гдѣ вы грады осаждали,

Страшны стѣны ихъ упали,

Пали съ трескомъ, пали съ громомъ,

Раздалася слава въ свѣтъ,

Что съ Россійскимъ храбрымъ родомъ

Сопротивника днесь нѣтъ;

Нѣтъ имъ спорника во брани,

Рвутъ вездѣ ихъ лавры длани.

 

// 398

 

Въ лаврахъ мы теперь ликуемъ,

Исторженныхъ y враговъ;

Вамъ, Россіянки, даруемъ

Храбрыхъ нашихъ плодъ боевъ.

Раздѣляйте съ нами славу;

Часть, утѣхи и забаву

Раздѣляйте; ободряйте

И впередъ къ побѣдамъ насъ;

Жapъ въ сердца вы намъ вливайте:

Вашъ надъ нами силенъ гласъ;

За одинъ вашъ взглядъ любови

Лить мы рады токи крови.

 

За одну твою щедроту,

За одинъ твой кроткій взглядъ

Сердце, душу, жизнь, охоту

Россъ принесть на жертву радъ.

О любезна мать народа!

Вѣрь, что щедрая природа

Съ тѣмъ тобой насъ наградила,

Чтобы звучны чудесас

Съ храбрымъ Россомъ ты творила.

Продолжите, небеса,

Продолжите ея лѣта

Къ удивленію вы свѣтат!

Разположеніе пляски всей кадрили, которая чрезъ нѣсколько колѣнъ польскаго прерывалась контратанцами, было изобрѣтенія самого хозяина. Славный Пикъ искусствомъ своимъ сообщилъ ей всю пріятность, какъ въ важныхъ, такъ и въ весе-

 

// 399

 

лыхъ тѣлодвиженіяхъ[12]. Что вы предъ симъ, буйныя, пьянственныя и шутовскія позорища! что вы предъ симъ?

Не такъ ли лира восхищена*,

Въ Пиндаровы цвѣтущи дни,

Была при торжествахъ почтенна,

И онъ, возсѣдшій пальмъ въ тѣни,

Вѣнцомъ покрытый, багряницейу,

Передъ премудрости царицей

Дѣла своихъ Героевъ пѣлъ,

Рукой златыя движа струны?

 

* О первомъ напечатанiи этихъ стиховъ см. выше, стр. 381.

 

// 400

 

Какіе сладкіе перуны!

Какой огонь отъ нихъ летѣлъ!

 

Подъ поражающимъ согласьемъ

Его пріятныхъ сердцу стрѣлъ,

Орелъ, нагнувъ на перси выю,

И млечнымъ облакомъ сокрывъ

Въ полъ-яблока зѣницы быстры,

Хребтомъ пернатымъ тихо зыблясь,

Дремалъ, казалось, близъ его,

Спустивъ свои на розы крылья;

Но нерастлѣнно нѣгой сердце

И духъ его парилъ y звѣздъ.

 

И самыя забавы,

И самая любовь

Наукой были славы

И къ подвигамъ жгли кровь

Души благорожденной.

Что слухъ внялъ восхищенной,

Что зрѣлъ прельщенный взоръ,

То юность вся твердила

И по домамъ своимъ,

По тѣмъ стезямъ ходила,

Что пѣлъ піита имъ

И что гремѣлъ ихъ хоръ.

 

Онъ пѣлъ имъ витязей ристанье

И крики на коней возницъ,

И молній по мечамъ блистанье,

И пыль столпомъ отъ колесницъ;

Онъ пѣлъ имъ непорочны нравы,

Желаніе честей и славы,

 

// 401

 

И къ общему любовь добру;

Онъ пѣлъ имъ къ божеству почтенье,

Вдыхалъ къ порокамъ омерзенье,

Мздоимну злату, серебру.

 

Сѣдые старцы, преклонены

Вокругъ его на ихъ жезлахъ,

Внимая добродѣтель чтиму,

Струили токъ блестящихъ слезъ.

Пріятно было имъ то слышать,

Что хвалятъ добры ихъ дѣла;

Но сердцу ихъ еще стократъ

Того милѣй и слаще было,

Что тотъ же на сынахъ ихъ видѣнъ

Былъ знакъ ко славѣ страстныхъ душъ.

 

Минерва съ Марсомъ зрѣли

На юношь полкъ младыхъ,

По взорамъ разумѣли

Свою породу въ нихъ;

И чрезъ лѣта толики

Кто Александръ Великій,

Кто будетъ Константинъ;

Божественные взгляды

Свою читали честь

И весь въ нихъ блескъ Эллады:

Тотъ громы къ Персамъ нестьф,

Сей вновь построитъ Римъ.

Въ самомъ дѣлѣ, сіи танцы кадрили сопровождались громкою музыкою и хорами, воспѣвавшими побѣды, кажется, не съ инымъ какимъ намѣреніемъ, какъ чтобы по примѣру древ-

 

// 402

 

нихъ возбуждать юношество къ славѣ. Пріятно было видѣть нѣкоторыхъ младыхъ людей столько симъ тронутыхъ, что слезы y нихъ на глазахъ являлисьх.

Что принадлежитъ до прекраснаго пола, то развѣ только Анакреонъ изобразилъ бы всѣ его прелести.

Нѣжный, нѣжный воздыхатель и проч.*

Въ продолженіе танцевъ августѣйшая гостья, оказавъ свое благоволеніе участвовавшимъ въ оныхъ, изволила оставить собраніе и уклонилась для отдохновенія въ чертогъ, устланный коврами и обитый драгоцѣнными тканями. Здѣсь на стѣнахъ изображена исторія персидскаго вельможи Амана и Мардохея Израильтянина. Изтканіе тольц живо, что, кажется, слышенъ гласъ послѣдняго:

И если я не милъ того вельможи оку[13],

Ты вѣдаешь, могу ль я быть рабомъ пороку?

Тебѣ извѣстно все, о кроткая Эсѳирь,

Владычица сердецъ и красота порфиръ!

 

* Это стихотворенiе помѣщается нами отдѣльно, подъ заглавiемъ Анакреонъ въ собранiи, вслѣдъ за настоящимъ Описанiемъ, на томъ основанiи, что оно уже и въ изданiи 1808 г. занимаетъ подъ тѣмъ же заглавiемъ особое мѣсто. Но затѣмъ мы считаемъ излишнимъ включать его еще и въ этотъ разсказъ, какъ сдѣлано въ помянутомъ изданiи.

 

// 403

 

Судьба на тронъ тебя съ тѣмъ царскій возводила,

Чтобъ милость ты и судъ на тронѣ воцарила,

Невинность бы спасла, низвергла бъ клевету,

И сердце нѣжное и духа высоту

Совокупя въ себѣ, вселенной показала,

Ты мудростью бъ примѣръ мужей великихъ стала!

Между тѣмъ, какъ разсматривая здѣсь обои, воображеніе мечтало сіе, или что-либо сему подобное, разумъ съ почтеніемъ похвалялъ вкусъ и намѣреніе хозяина или всякаго вельможи, котораго душа непричастна была клеветѣ и мщенію, и который подобными нравоучительными бытіями украшалъ свое жилище и сердце. Тогда въ другой комнатѣ подлѣ сейч, золотой слонъ, обвѣшанный жемчужными бахрамами, убранный алмазами и изумрудами, началъ обращать хоботъ[14]. Онъ былъ какъ бы живъ, и поставленъ нарочно на стражѣ y Ассуира, предъ которымъ происходила помянутая исторія. Персіянинъ, сидящій на немъ, ударилъ въ колоколъ, и сіе было возвѣщеніемъ театральнаго представленія[15]. Хозяинъ всеподданнѣйше просилъ къ оному высочайшихъ своихъ посѣтителей и пригласилъ прочихъ го-

 

// 404

 

стей. Открылся занавѣсъ. Мѣсто дѣйствія и помостъ освѣтился лучезарнымъ солнцемъ, въ срединѣ котораго сіяло въ зеленыхъ лаврахъ вензеловое имя Екатерины II. Выступили танцовщики, представлявшіе поселянъ и поселянокъ. Воздѣвая руки къ сему благотворному свѣтилуш, они показывали движеніями усерднѣйшія свои чувствованіящ. Балетъ препровождаемъ былъ музыкою и пѣніемъ.

хоръ III.

Сколь твоими чудесами,

Взгляда твоего лучами,

Именемъ твоимъ блаженны!

Сколь тобой мы восхищенныъ!

Зри на наши днесь ты лица,

Кроткая небесъ зѣницаы!

Гдѣ твое лишь имя, взоры

Намъ возблещутъ, — пѣсни, хорыь

Тамъ повсюду раздаются,

Восклицанія несутся:

Всѣхъ съ тобойѣ мы въ свѣтѣ краше,

Лучезарно солнце наше!

За симъ слѣдовала комедія, a послѣ оной балетъ, представлявшій смирнскаго купца, торгующаго невольниками всѣхъ народовъ. Но, къ чести россійскаго оружія, не было ни одного соотечественника нашего въ плѣну сего корыстолюбиваго варвара. Какая перемѣна политическаго нашего состоянія! Давно

 

// 405

 

ли Украйна и низовыяэ мѣста подвержены были непрестаннымъ набѣгамъ хищныхъ ордъ? давно ли? О, коль пріятно напоминаніе минувшихъ напастей, когда онѣ прошли, какъ страшный сонъ! Теперь мы наслаждаемся въ пресвѣтлыхъ торжествахъ благоденствіемъ. О потомство! вѣдай: все сіе есть твореніе духа Екатерины. Она рекла:

Создалъ Румянцовъ по степямъ,

Подвигъ ходящи съ громомъ грады[16];

Крылаты Этны по морямъ[17]

Текли съ Орловымъ до Эллады:

Они три свѣта потрясли[18].

Подобны лавры возрасли

И днесь Потемкина рукой.

Коль силенъ духъ ея средь боевъ!

Коль онъ вездѣ великъ собой!

Онъ маніемъ творилъ героевъ,

Которыхъ въ поздны времена

Дѣянья, память, имена

 

// 406

 

Гремящей славой будутъ вѣчны,

Грозой стихіевъ непресѣчныю.

Уже наступила ночь, и когда изъ театра возвращалися въ залу, предвозвѣщено было концертомъ великолѣпнѣйшее зрѣлище.

xоръ IV.

Отъ крылъ Орловъ парящихъ[19]

По югу воетъ шумъ:

Погрязли въ морѣ флоты;

Легли въ поляхъ полки;

Съ холмовъ низверглись грады,

Затмилася Луна;

Подъ росскою рукою

Склонилъ чело Дунай.

 

Владычица полсвѣта,

Россіянъ храбрыхъ мать!

 

// 407

 

Въ богоподобной славѣ,

Въ сіяньи благъ твоихъ,

Твоимъ небеснымъ взоромъ,

Какъ радуга на понтъ,

Благоволи приникнуть

На сонмъ твоихъ побѣдъ.

 

Воззри, какъ въ небѣ звѣзды,

Какъ въ домѣ семъ огни,

Такъ ревностью горѣли

Въ бояхъ твои сыны.

Мое жъ къ тебѣ усердье,

Коль можно бъ съ чѣмъ сравнить,

Давно бъ тебѣ вселенна

Воздвигнула алтарь.

Вступили въ освѣщенные чертоги. Что жъ представилось? Сама августѣйшая императрица вопрошаетъ: «Неужели мы тамъ, гдѣ прежде были?» Сто тысячъ лампадъ внутри дома: карнизы, окна, простѣнки, все усыпано чистымъ кристаломъ, наполненнымъ возжженнаго бѣлаго благовоннаго воску. Граненыя паникадилы и фонари, висящіе съ высоты, a со сторонъ позлащенные свѣтильники, одни какъ жаръ горятъ, a другіе какъ воды переливаются и, совокупляя лучи свои въ веселое торжественное сіяніе, все покрывали свѣтозарностію[20]. Какой блескъ! Волшебные замки Шехеразады! сравнитесь ли вы съ симъ храмомъ, унизаннымъ звѣздами, или лучше съ цѣлою поднебесностію, увѣшанною солнцами? Безсмертные пѣвцы хра-

 

// 408

 

мовъ вкуса и славы*! почто вы не видали сего великолѣпія? — Что я вижу? тутъ играетъ яркій и живый лучъ, и какъ бы зноемъ африканскаго лѣта притупляются взоры. Тамъ, какъ бы въ пасмурный день, разливается блескъ тонкій и умѣренный: я весь въ заряхъ. Окна окружены звѣздами. Горящія полосы звѣздъ по высотѣ стѣнъ простираются. Рубины, изумруды, яхонты, топазы блещутъ. Разноогненные, съ живыми цвѣтами и зеленью переплетенные вѣнцы и цѣпи висятъ между столпами; тѣнистыя радуги бѣгаютъ по пространству; зарево сквозь лѣсъ проглядываетъ; искусство вездѣ подражаетъ природѣ. Но что, кромѣ сего, было чрезъестественнаго, описать трудно. Высочайшія пальмы, по подбористымъ и равнымъ ихъ стеблямъ до самыхъ вершинъ увиты какъ бы звѣздамия, и горятъ, какъ пламенѣющіе столпы. Ароматныя рощи обременены златопрозрачными померанцами, лимонами, апельсинами; зеленый, червленный и желтый виноградъ, віясь по тычинкамъ огнистыми кистями своими, и въ тѣняхъ по чернымъ грядамъ лилеи и тюльпаны, ананасы и другіе плоды пламенностію своею неизреченную пестроту и чудесностьѳ удивленному взору представляютъ. Гдѣ находишься? Что видишь? Не обманываешься ли? Самъ себѣ не вѣришь! — Но если природа, искусство, и самое, такъ сказать, волшебство неодушевленными и неподвижными предметами приводятъ здѣсь въ изумленіе; то какимъ безмолвнымъ восторгомъ, какимъ пріятнымъ оцѣпенѣніемъ остановляешься, когда внезапно находишь подъ густотою древесныхъ вѣтвей чистыя воды и въ нихъ плавающихъ золотыхъ и серебреныхъ рыбъ? когда тутъ же средьν грома

 

* Вольтеръ сочинилъ поэму: Храмъ вкуса; а Попъ: Храмъ славы (Прим. Д.).

 

// 409

 

музыки и литавръ слышишь звонкіе соловьиные свисты? Одни съ свѣтлой стихіи пріятнымъ движеніемъ, a другіе изъ отдаленной мрачности прерывающимся сладкимъ пѣніемъ, жадные слухъ и взоры несказаннымъ увеселеніемъ наполняютъ. Такая необыкновенная и восхитительная внезапность совсѣмъ новое чувствіеа рождаетъ. Но что съ тобою будетъ, когда посреди всѣхъ оныхъ дивъ представится тебѣ въ сапфирныхъ, розовыхъ и янтарныхъ лучахъ горящій и всеосвѣщающій памятникъ любезной матери твоего отечества, алтарь ея и образъ, вокругъ которыхъ, по сторонамъ, въ зеленыхъ и лиловыхъ заряхъ видны дражайшія имена всего ея наслѣдія?* Всякой Россіянинъ вообразитъ и почувствуетъ ни съ чѣмъ несравненное удовольствіе, отъ благодарностиб за прошедшее, отъ любви за настоящее и отъ надежды ожидаемаго блага. Ежели онъ благоразуменъ, то въ умиленіи сердца скажетъ: «Сей чистый и ясный огнь есть истинное подобіе моего къ ней усердія; сіе лиловое и зеленое пламя — образъ безсмертной моей и потомства моего на нихъ надежды». Если же онъ чувствителенъ, то проліетъ ангельскія слезы и блаженствомъ своимъ приближится къ небожителямъ, созерцающимъ непостижимое вѣчное сіяніе.

Не такъ ли солнцевъ домъ стоитъ среди небесъ,

Весь радугой объятъ и весь покрытъ зарями?

Моря сверкаютъ въ немъ, поля, долины, лѣсъ;

Рубина рдянаго поддержанъ онъ горами;

Въ сапфирѣ, кристалѣ, въ немъ звѣзды — какъ свѣщи,

Кругомъ и внутрь его колеблются лучи.

 

* Сквозь транспараны сіяли вензеловыя имена его императорскаго высочества наслѣдника престола, его супруги, великихъ князей и княженъ, озаренныя фіолетовымъ и зеленымъ цвѣтами, знаменующими безсмертіе и надежду (Примѣч. Держ.)

 

// 410

 

Въ каленомъ златѣ въ въ вѣкъ горитъ и не сгараетъ,

И око смертное сіяньемъ притупляетъ.

Щедротою своею виновница блеска сего, достойная, чтобъ и въ позднѣйшія времена такіе храмы въ честь ея воздвигаемы были, ходитъ вокругъ, осматриваетъ все съ обыкновенною ей милостію[21]. Предъ нею, кажется, все живѣе становится, все пріемлетъ большее сіяніе; слѣды ея суть блистательныя волны тѣснящагося за нею веселаго, радостнаго, торжествующаго собранія. Сіе паче всего ее утѣшаетъ. Свѣтлое лицо ея ободряетъ улыбки, игры, пляски, лики, забавы. Ce подобіе матери, ce монархиня, окруженная славою, любовію, великолѣпіемъ!

Всѣ три,

Казалось, оны божества

Съ владычицею душъ, съ небесъ

Пришли

 

// 411

 

Умножить блески, звуки, радость

Торжества.

Всѣ три,

Казалось, межъ собою

Какъ будто споръ вели,

Кому быть празднества душою?

Но Слава здѣсь съ вѣнцомъ лавровымъ,

Съ короною изъ звѣздъ,

На подвиги душамъ готовымъ

Трубой съ высокихъ мѣстъ

Свой огнь вливала;

Во всѣхъ сердцахъ одна торжествовала.

И Нимфъ и Сильфъ соборы

Ея всѣ пѣли хоры,

Ея твердили гласъ,

Плясали, бѣгалив, скакали,

Качались*, въ воздухѣ летали,

И всѣ согласно восклицали:

«Утѣхамъ время, дѣлу часъ»!

Между прочими танцами были также пляски по малороссійскимъ и русскимъ простымъ пѣснямъ, изъ которыхъ одна ниже сего слѣдуетъ. A какъ собственное народное пѣніе любящимъ свое отечество нравится болѣе иностраннаго, то какое было удовольствіе видѣть предъ лицомъ монарха одобреніег къ своимъ увеселеніямъ? О вы, которые не плѣняли такимъ образомъ сердецъ, a хотѣли быть страшными! Цари, могли ль вы наслаждаться такими пріятными зрѣлищами?

 

* Внутри покоевъ поставлены были великолѣпныя качели (Примѣч. Держ.).

 

// 412

 

xоръ v.

На бережку у ставка,

На дощечкѣ y млинка и проч.*

Между тѣмъ, какъ такими забавами занимались въ покояхъ, во внѣшнемъ, весьма пространномъ и прекрасномъ саду возжжены были увеселительные огни[ii]. Хотя пасмурная погода не позволяла всѣмъ утѣшаться ими, но любопытство примѣтило оные. Тамъ, на прекрасныхъ прудахъ, чешуящихся между открытою пологою зеленью, a индѣ древами осѣненныхъ, зыблилась флотилія, изъ нѣсколькихъ судовъ состоявшая, украшенная разноцвѣтными флагами и фонарями, со множествомъ матросовъ и гребцовъ богато одѣтыхъ. Рощи, пріятно разбросанныя, и алеи, далеко простирающіяся, также испещрены были разными огнями. Всего пріятнѣе казалось помаваніе деревъ, надъ водами стоящихъ, которыя, отъ случившагося тогда нарочитаго вѣтра наклоняясь и возвышаясь, заставляли по колеблющемуся подъ ними стеклу пробѣгать то зеленыя, то красныя струи. Всѣ дороги были покрыты народомъ, толпящимся подобно рою пчелъ, привившихся къ тому мѣсту, гдѣ матка ихъ находится. Шорохъ деревъ, шумъ водъ катящагося водопада, жужуканье говорящихъ, гласъ вдалекѣ гребецкаго рога и пѣсенъ, слышимый съ гуломъ музыки, вырывающимся изъ дому, погружали мысли въ нѣкую забывчивость. Какіе разговоры, какіе вопросы о причинѣ праздника и щедрости хозяина! Мнѣ слышится отвѣтъ его:

Я чѣмъ могу воздать ея ко мнѣ щедротѣ?

Величіе мое — творенье рукъ ея;

 

* Эту малороссiйскую пѣсню можно найти въ Пѣсенникѣ И. Гурьянова, М. 1835, ч. IV, стр. 114, гдѣ она помѣщена подъ заглавiемъ: «Награжденный казакъ за спасенiе дѣвушки отъ потопленiя». Ставокъ — прудъ; млинокъ — мельница.

 

// 413

 

Все счастіе мое — души ея въ добротѣ,

И слава торжества — ея, a не моя[22].

Угощенные толь пріятнымъ образомъ, посѣтители внутри и внѣ дома* ничего уже болѣе не ожидали, что бы могло усугубить ихъ удовольствіе; но вдругъ, по данному отъ хозяина знаку, театръ уничтожается; на мѣстѣ же его и еще въ нѣсколькихъ другихъ покояхъ являются для 600 человѣкъ накрытые столы, кромѣ тѣхъ, которые приставлены были къ стѣнамъ для всякаго, кто чего мимоходомъ пожелаетъ. Гдѣ были театральное дѣйствіе и зрители, тамъ чрезъ нѣсколько минутъ открылись горы серебра съ разнымъ кушаньемъ, вокругъ съ золотыми подсвѣчниками. Достойны были удивленія расторопная услуга и порядокъ, a паче хозяйское распоряженіе и присмотръ его повсюду.

Онъ мещетъ молнію и громы,

И рушитъ грады и беретъ,

Волшебны созидаетъ домы

И дивны праздники даетъ.

Тамъ подъ его рукой гиганты,

Трепещутъ земли и моря;

Другоюд чиститъ бриліянты[23]

И тѣшится, на нихъ смотря.

 

* Въ продолженіе бала разносимы были чай, кофе, оржадъ, лимонадъ и всякіе конфекты (Примѣч. Держ.).

 

// 414

 

Сегодня бурю представляетъ,

Летаетъ завтра какъ зефиръ,

И лавръ и мирты собираетъ,

И бой ведетъ и строитъ миръ;

To крылья вдругъ беретъ орлины,

Паритъ къ Лунѣ и смотритъ вдаль;

To рядитъ щеголей въ ботины*,

Любезныхъ дамъ въ прелестну шаль**.

И еслибъ онъ имѣлъ злодѣевъ,

Согласны бъ были всѣ они,

Что видятъ образъ въ немъ Протеевъ,

Который жилъ въ златые дни.

Начался ужинъ. Мѣста театра и оркестра удостоены были высочайшаго императорскаго присутствія. На первомъ, въ числѣ кадрили, изволили кушать государи великіе князья Александръ и Константинъ Павловичи; a на второмъ всемилостивѣйшая государыня и его императорское высочество, наслѣдникъ престола съ высочайшею его супругою; партеръ и нѣсколько картинныхъ покоевъ заняты были прочими обоего пола особами. Порядокъ постановленныхъ столовъ достоинъ

 

* Ботины — легкiе сапожки, которые ввелъ его свѣтлость въ употребленiе своимъ примѣромъ (Примѣч. Держ.).

** ... въ прелестну шаль — азiятскiя тонкiя покрывала, которыми его свѣтлость дарилъ дамъ (Примѣч. Держ.). О дамахъ, составлявшихъ общество Потемкина во время походной его жизни, см. ниже въ одномъ изъ примѣчанiй къ одѣ Водопадъ, подъ тѣмъ же 1791 годомъ.

 

// 415

 

примѣчанія: всѣхъ взоры обращены были къ лицу государыни, и отъ сцены по степенямъ до нѣкоего особаго возвышенія возносилася освѣщенная гора съ приборами, услугою и гостями, подобно какъ бы съ зрителями. На самой высотѣ оной сіяли стекляные разноогненные сосуды, чтò также представляло нѣкое необычайное зрѣлище[24]. Казалось, что вся имперія пришла со всѣмъ своимъ великолѣпіемъ и изобиліемъ на угощеніе своей владычицые и тѣснилась даже на высотахъ, чтобъ насладиться ея лицезрѣніемъ.

 

// 416

 

Богатая Сибирь, наклоншись надъ столами,

Разсыпала по нихъ и злато и сребро;

Восточный, западный, сѣдые океаны,

Трясяся челами, держали рѣдкихъ рыбъ;

Чернокудрявый лѣсъ и бѣловласы степи,

Украйна, Холмогоръж несли тельцовъ и дичь;

Вѣнчанна класами, хлѣбъ Волга подавала,

Съ плодами сладкими принесъ кошницу Тавръ;

Рифей, нагнувшися, въ топазны, аматистны

Лилъ кубки медъ златый, древъ искрометный сокъ,

И съ Дона сладкія и крымски вкусны вина;

Прекрасная Нева, пріявъ отъ Бельта съ рукъ

Въ фарфорѣ, кристалѣ, чужія питья, снѣди,

Носила по гостямъ, какъ будто быз стыдясь,

Что потчевать должна такъ прихоть по неволѣ.

Обилье тучное всѣмъ простирало длань.

Картины по стѣнамъ, огнями освѣщенны,

Казалось, ожили и, рдяны лица ихъ

Изъ мрака выставя, на славный пиръ смотрѣли;

Лукуллы, Цезари, Траянъ, Октавій, Титъ,

Какъ будто изумясь, сойти со стѣнъ желали

И вопросить: Кого такъ угощаетъ свѣтъ?

Кто, кромѣ насъ, владѣть отважился вселенной?

Вскорѣ послѣ ужина высочайшая посѣтительница, обозрѣвъ еще веселящихся, соизволила со всѣмъ своимъ августѣйшимъ домомъ уклониться къ покою. Уже подвезены были колесницы: внезапу раздалось нѣжное пѣніе съ тихимъ звукомъ органовъ, нисходящее съ висящихъ хоровъ, которые закрыты было разноцвѣтными и озаренными яркимъ цвѣтомъ стекляными сосудами. Всѣ безмолвствуютъ, внимаютъ и обращаютъ всюду

 

// 417

 

взоры свои и, не видя поющихъ, въ пріятномъ восхищеніи думаютъ созерцать облака или зари, съ которыхъ слышалось ангельское пѣніе, сопровождаемoe небесною гармоніею.

хоръ VI.

Царство здѣсь удовольствій,

Владычество щедротъ твоихъ,

Здѣсь вода, земля и воздухъ,

Дышитъ все твоей душой;

Лишь твоимъ я благомъ

И живу и счастливъ.

Чтò въ богатствѣ и честяхъ,

Чтò въ великости моей,

Если мысль тебя не зрѣть

Духъ ввергаетъ въ ужасъ?

 

Стой и не лети ты, время,

И благъ нашихъ не лишай.

Жизнь наша путь есть печалей:

Пусть въ ней цвѣтутъ цвѣты*.

По окончаніи хора хозяинъ съ благоговѣніемъ палъ на колѣни предъ своею всемилостивѣйшею самодержицею и облобызалъ ея руку, принося усерднѣйшую благодарность за посѣщеніе. Паки новая и трогающая сердце картина! Великолѣпный дворъ и все многочисленное собраніе видятъ толь славную монархиню, съ величественнымъ и милостивымъ взоромъ стоящую предъ своимъи подданнымъ, который нѣсколько минутъ держитъ ея десницу съ нѣкакимъ особливымъ душевнымъ умиленіемъ. Тако оставляла божественная минерва сына Улиссова.

 

* Сей хоръ, взятый изъ италiянской оперы, пѣтъ на италiянскомъ языкѣ; но здѣсь, съ перемѣною нѣкоторыхъ словъ, соглашенъ съ тою музыкою (Примѣч. Держ.).

 

// 418

 

Низшедшимъ облакамъ,

Богиня въ нихъ возсѣла;

Подъемлясь къ высотамъ,

Къ нему съ улыбкой зрѣла.

Отъ брони вѣтромъ звуки,

Отъ взоровъ лучь летѣлъ;

Воздѣвъ онъ къ небу руки,

Ей въ слѣдъ безмолвно зрѣлъ[25].

 

а подставахъ (1792).

б добродѣтели, разливающей.

в возвышенiями. На одномъ изъ сихъ возвышенiй…

г очамъ.

д … зеркала всѣ сiи предметы индѣ…

е только.

ж Едва ли есть нынѣ частный человѣкъ

з или еще большее количество. Наконецъ…

и мѣста, загремѣла вдругъ голосовая…

i состоящая.

к считалось на десять миллiоновъ рублей.

л сообщество.

м Видѣли они.

н только видѣть сiе.

о героевъ россiйскихъ

п Звукъ Синила.

р Зри на красный этотъ строй.

с Чтобъ ты звучны чудеса

Съ храбрымъ Россомъ сотворила.

т Къ удивленью всего свѣта.

у Покрытъ вѣнцомъ и багряницей.

ф Тотъ громы будетъ несть.

х что слезы у нихъ навернулись.

ц Тканiе столь…

ч тогда подлѣ сей комнаты въ другой.

ш благотворящему.

щ ихъ чувствованiя.

ъ И душами восхищены.

ы Наша мать императрица.

ь Громы, звуки, плески, хоры.

ѣ Всѣхъ тобой.

э понизовыя.

ю Стихiй грозою непресѣчны.

я до самыхъ вершинъ, какъ дорогами, увиты звѣздами.

ѳ пламенностiю своею неизреченную чудесность удивленному взору…

ν сквозь.

а чувствованiе.

б удовольствiе, которое происходитъ отъ благодарности…

в Плясали, рѣзвились, скакали.

г ободренiе.

д Другой здѣсь…

е Своей всемилостивѣйшей и великой обладательницы.

ж Колмогоръ.

з … какъ будто ихъ…

и предъ ея подданнымъ…

 

// 419



[1] Въ изданiи 1808 г. полное заглавiе было слѣдующее: «Описанiе торжества, бывшаго по случаю взятiя города Измаила, въ домѣ генералъ-фельдмаршала князя Потемкина-Таврическаго, близъ Конной Гвардiи, въ присутствiи императрицы Екатерины II, 1791 года 28 апрѣля».

[2] или пантеону. Георги, Шторхъ и Реймерсъ называютъ дворецъ Потемкина пантеономъ. Въ изд. 1792 г.: аѳинейскому.

[3] «Ввечеру, когда кн. Потемкинъ давалъ празднество, на сей галереѣ посажено было 300 человѣкъ, составлявшихъ роговую музыку, коя во время прибытiя и отъѣзда императрицы играла, поперемѣнно съ голосами пѣвчихъ, хвалу обладательницѣ седьмой части земнаго шара» (рукопись современника, Москвитян. 1852, № 3).

[4] «Пусть представятъ себѣ залъ, имѣющiй болѣе ста шаговъ длины и соотвѣтственную ширину, обставленный двойною колоннадою колосальныхъ столповъ. Около середины ихъ вышины находятся между этими колоннами ложи, убранные шелковыми занавѣсами и фестонами. Въ проходѣ, образуемомъ двойнымъ рядомъ колоннъ, висятъ на нѣкоторомъ разстоянiи одинъ отъ другаго кристальные шары, которыхъ освѣщенiе отражается двумя на обоихъ концахъ постановленными зеркалами необыкновенной величины. Въ самомъ залѣ нѣтъ никакого убранства, ни мебели, такъ какъ онъ назначенъ для большихъ празднествъ; но въ обоихъ полукружiяхъ, которые вдаются въ боковыя стѣны и служатъ окончанiемъ колоннадъ, стоятъ двѣ вазы изъ каррарскаго мрамора, соотвѣтствующiя своею огромностью и изяществомъ величинѣ и великолѣпiю всего, что ихъ окружаетъ» (Gem. von St. Petersburg, т. I, стр. 61).

«Исправное согласiе вышины съ шириною сего зала и его чрезмѣрною длиною составляетъ мастерское произведенiе зодчего искусства. Карнизъ онаго опирается на четверномъ рядѣ столповъ изъ бѣлаго вылощеннаго гипса, идущихъ по обѣимъ длиннымъ сторонамъ зала, отъ чего въ немъ происходятъ двѣ узкихъ галлереи, по концамъ которыхъ поставлены другъ противъ друга зеркала чрезмѣрной величины, кои умножаютъ предметы и дальновидность до безконечности. Окна въ семъ залѣ находятся въ двухъ узкихъ сторонахъ, кои оканчиваются окруженiемъ. Отъ сего ожидаемаго недостатка надлежало бъ полагать*, что средина залы должна бъ быть темновата; однакожъ сiя часть получаетъ свое освѣщенiе не токмо отъ купола весьма свѣтлаго, но и отъ состоящаго напротивъ зимняго сада, изъ котораго свѣтъ между столповъ достаточно въ залъ падаетъ. Обѣ стороны, въ которыхъ находятся окна, отдѣлены отъ пола нѣсколькими ступенями. Одно изъ сихъ возвышенiй, съ котораго императрица во время празднества смотрѣла балетъ, было покрыто драгоцѣннѣйшими персидскими шелковыми коврами. Подъ окнами стояла турецкая софа, во всю стѣну длиною. На возвышенiи противуположномъ находились музыканты. На каждой изъ сихъ эстрадъ стояло тогда по вазѣ изъ бѣлаго каррарского мармора, съ отличною рѣзьбою; подножiе оныхъ сдѣлано было изъ сѣраго мармора. Поелику вазы сiи имѣли совершенный размѣръ къ пространству мѣста, въ которомъ находились, то можно заключить о величинѣ оныхъ и драгоцѣнности. Князь Потемкинъ купилъ ихъ изъ оставшаго имѣнiя герцогини Кингстонской**. Изъ онаго же были и два паникадила изъ чернаго хрусталя, висѣвшiя надъ вазами. Въ нихъ находились часы съ весьма искусною музыкою; они куплены за 42 т. рублей. Кромѣ сихъ паникадилъ находились въ залѣ еще 56, повѣшенныхъ отчасти посреди залы, частью же между столпами. На каждомъ паникадилѣ въ сей вечеръ горѣло не меньше 16 свечъ. Вообще весь залъ казался въ огнѣ и отъ того духота была несносная. Кромѣ восковыхъ свѣчъ горѣло въ немъ 5000 лампадъ. Лампады были отчасти бѣлыя и находились въ опредѣленномъ отстоянiи отъ карниза, частью же пестрыя въ подобiе лилей, розъ, тюльпановъ и другихъ крупныхъ цвѣтковъ, кои висѣли между столповъ гирляндами. Дѣйствiе отъ сего освѣщенiя превосходило все, что только въ семъ родѣ вообразить можно» (рукопись совр., Москвит. 1852, № 3).

 

Въ Minerva за декабрь 1800, стр. 521—522: Dieser scheinbare Mangel an Helle liess vermuthen и проч.

** «Сiя герцогиня Кингстонская, урожденная миссъ Чодлей» (не Гудленгъ, какъ въ Москвитянинѣ; въ нѣмецкомъ описанiи, въ Minerva: Chudleigh), «есть самая та, которая извѣстна по странной своей тяжбѣ съ супругомъ, по которой едва не лишилась головы. Она жила долгое время въ С. Петербургѣ, у императрицы, и въ Дрезденѣ, у вдовствующей курфирстины. Она прибыла вторично въ Россiю, гдѣ близъ С. Петербурга купила имѣнiе: въ ономъ жила и скончалась». Ср. о ней въ одномъ изъ примѣчанiй къ пьесѣ: Ко второму сосѣду, ниже подъ 1791 же годомъ.

[5] «Къ сторонѣ, противоположной сѣнямъ, примыкаетъ зимнiй садъ, огромное зданiе, отдѣляющееся отъ зала только описанною сейчасъ колоннадою. Колонны, безъ которыхъ оно по огромности своей не могло бы обойтись, замаскированы тѣмъ, что имъ данъ видъ пальмовыхъ деревьевъ.Тепло поддержжвается многочисленными въ стѣнахъ и въ колоннахъ скрытыми печами, и даже подъ поломъ проведены жестяныя трубы, которыя безпрестанно наполняются кипяткомъ» (Gem. von St. Petersburg, ч. I, стр. 63).

«Ничто однако великолѣпiемъ не превосходило зимнiй садъ, примыкавшiй къ большой галлереѣ и въ который входъ былъ изъ круглаго зала между столповъ. Величина онаго была вшестеро больше нежели славнаго зимняго сада въ Эрмитажѣ императорскомъ; расположенъ былъ оный также въ англiйскомъ вкусѣ, но несравненно лучше. Зеленѣющiйся дерновый скатъ велъ дорогою, обсаженною цвѣтущими померанцевыми деревьями. Тамъ видимы были лѣсочки, по окружающимъ которые рѣшеткамъ обвивались розы и жасмины, наполняющiе воздухъ благовонiемъ. Въ кустарникахъ видимы были гнѣзда соловьевъ и другихъ поющихъ птицъ... Въ разныхъ мѣстахъ, въ землѣ и въ драгоцѣнныхъ горшкахъ, на марморныхъ и гранитныхъ подножiяхъ, видимы были въ семъ садѣ рѣдчайшiе кустарники и растенiя. Прòхожи, иностранными деревьями обсаженныя, срослись между собой столько плотно, что и днемъ въ нихъ было темновато. Печи, которыхъ для зимняго сего сада потребно было не мало, скрыты были за множествомъ зеркалъ, одинакой величины и цѣны чрезвычайной. На дорожкахъ сего сада и на малыхъ дерновыхъ холмочкахъ видимы были на марморныхъ подножiяхъ вазы изъ того же камня, но другаго цвѣта, либо истуканы изъ бѣлаго мармора, представлявшiе Генiевъ, отчасти вѣнчающихъ, частью же отправляющихъ жертвоприношенiе передъ бюстомъ императрицы... Въ травѣ стояли великiе изъ лучшаго стекла шары, наполненные водою, въ которыхъ плавали золотыя и серебряныя рыбки. Посрединѣ сада возвышался храмъ простаго, но размѣрнѣйшаго устроенiя. Его куполъ, возвышавшiйся до самаго потолка сего сада, искуснѣйшею рукою и обманчиво расписаннаго подъ видъ неба, и способствовавшiй къ поддержанiю потолка, опирался на 8 столпахъ изъ бѣлаго мармора. Въ ономъ по ступенямъ изъ сѣраго мармора былъ входъ къ жертвеннику, служившему подножiемъ изображенiю императрицы, изсѣченному изъ бѣлаго мармора. Императрица представлена была въ царской мантiи, держащая рогъ изобилiя, изъ котораго сыпались орденскiе кресты и деньги*. На жертвенникѣ было подписано: «Матери отечества и моей благодетельницѣ». Здѣсь равномѣрно разставлены были лампады, имѣющiя подобiе цвѣтовъ, фестонами около столповъ какъ бы обвитыя. Позади храма находилась великолѣпная листвяная бесѣдка; внутреннiя стѣны оной состояли изъ зеркалъ; въ день же празднества наружныя рѣшетки были украшены пестрыми лампадами, въ подобiи яблокъ, грушъ и виноградныхъ гроздовъ. Далѣе, въ день празднества садъ весь былъ еще несравненно болѣе обыкновеннаго украшенъ. Всѣ окна онаго прикрыты были искусственными пальмовыми и померанцевыми деревьями, коихъ листья и плоды представлены были изъ разноцвѣтныхъ лампадъ. Другiе искусственные плоды въ подобiи дынь, ананасовъ, винограда и арбузовъ въ приличныхъ мѣстахъ сада были представлены также изъ разноцвѣтныхъ лампадъ. Для услажденiя чувствъ скрытыя курильницы издыхали благовонiя, кои смѣшивались съ запахомъ цвѣтовъ померанцевыхъ и жасминныхъ деревьевъ и испаренiями малѣго водомета, бьющѣго лавандною водою. Между храмомъ и листвяною бесѣдкою находилась зеркальная пирамида, украшенная хрусталями, на верху которой блистало имя императрицы, поддѣланное подъ брильянты и отъ котораго исходило во всѣ стороны сiянiе. Близъ оной стояли другiе менѣе огромныя пирамиды, на которыхъ горѣли трофеи и вензеловые имена наслѣдника престола, его супруги и обоихъ великихъ князей, составленныя изъ фiолетовыхъ и зеленыхъ огней. Въ сей только вечеръ окна зимняго сада были скрыты; въ прочее время были то двери, вводящiя въ воздушный садъ Таврическаго дворца. Потемкинъ, хотя расположилъ сей садъ съ самаго начала**, но впослѣдствiи съ невѣроятными издержками довелъ до чрезвычайнаго степени совершенства. Выгодное мѣстоположенiе онаго придавало ему много цѣны, а пособiе искусства и еще оную возвысило. Сравняли мѣсто, сняли пригорки, гдѣ онымъ по плану быть не надлежало, насыпали новые холмы для услажденiя зрѣнiя дальновидностями. Прямымъ путемъ протекавшей рѣчкѣ дали теченiе извилистое и вынудили изъ ней низвергающiйся водопадъ, который упадалъ въ марморный водоемъ. Построены великолѣпные мосты изъ желѣза и мармора; множество истукановъ и памятниковъ находилось еще въ работѣ. Въ намѣренiи томъ, чтобы изъ дома и сада можно было оглядывать прелестныя дальновидности, приказалъ князь Потемкинъ наскоро и внѣ окружности двора своего построить павилiоны и подобное; все сiе какъ волшебствомъ изъ земли возникло. Словомъ сказать, онъ употребилъ все къ содѣланiю мѣста сего прiятнѣйшимъ жилищемъ. Во время послѣдняго праздника ввечеру весь садъ освѣщенъ былъ великолѣпнѣйшимъ образомъ, а воды украшены гондолами (рукоп. совр., Москв.).

 

* Эта статуя, по словамъ Реймерса (St.-Petersburg и проч., Спб., 1805, ч. I, стр. 332), была впослѣдствiи переведена въ академiю художествъ.

** По-нѣмецки въ Minerva (стр. 529): «Potemkin hatte ihn zwar erst angelegt»... Это значитъ: хотя садъ былъ разведенъ только Потемкинымъ, т. е. не прежде вступленiя его во владѣнiе мѣстомъ.

[6] «По обѣимъ сторонамъ при входѣ въ залъ изъ ротонды подѣланы были ложи, драпированныя драгоцѣннѣйшими матерiями и внутри украшенныя великолѣпно. Подъ сими ложами находились входы въ четыре ряда комнатъ и залъ, которыхъ окна были отчасти на дворъ, частью же въ садъ, а отчасти видимы изъ оныхъ были отдаленности и берега Невы. Сiи комнаты украшены были драгоцѣнными обоями и картинами, купленными изъ оставшаго имѣнiя послѣ герцогини Кингстонъ; комнаты и приборъ соотвѣтствовали богатству и могуществу хозяина. Особливо же тѣ изъ сихъ комнатъ, въ которыхъ въ сей вечеръ императрица и великая княгиня играли въ карты, великолѣпiемъ превосходилиъ всѣ другiя. Обиты оныя, были обоями гобелинскими; софы и стулья въ нихъ стоили 46 т. рублей» (рукоп. современника, Москвит.).

[7] «Тысячи художниковъ и работниковъ занимались нѣсколько нѣдель приготовленiями и распоряженiями къ сему празднеству. Три тысячи особъ придворныхъ и прочихъ въ городѣ приглашены были чрезъ билеты, разосланные съ офицерами; безъ сихъ билетовъ трудно было пройти только сначала. Потемкинъ прибылъ въ Таврическiй дворецъ заблаговременно. Онъ имѣлъ на себѣ въ сей день алый фракъ и епанчу изъ черныхъ кружевъ, стòящую нѣсколькихъ тысячъ рублей. Всюду, гдѣ только на мужскомъ одѣянiи можно было употребить брильянты, оные блистали. Шляпа его была оными столько обременена, что трудно стало ему держать оную въ рукѣ. Одинъ изъ адъютантовъ его долженъ былъ сiю шляпу за нимъ носить» (рукоп. совр., Москв.). «Это былъ нынѣшнiй генералъ-лейтенантъ Боуръ», прибавлено въ Minerva.

[8] Въ 6 часовъ съ полудни ожидали императрицу. Но до прибытiя еще ея, по неосторожности, произошелъ безпорядокъ, который продолжался и въ самое прибытiе монархини. Въ сей день назначенъ былъ отъ Потемкина праздникъ для народа на площади передъ Таврическимъ дворцомъ. Построены тутъ были не только качели разнаго рода, но и торговыя лавки, изъ которыхъ назначено было раздавать народу безденежно платья, чулки, шляпы и т. п., также вареную и невареную пищу и разные напитки. По распоряженiю надлежало сему начаться въ то время, когда императрица будетъ проѣзжать. Однакожъ по ошибкѣ сочли экипажъ нѣкоего вельможи, сходный къ придворному, за карету самой императрицы и подали знакъ къ началу народнаго празднества. Началось замѣшательство: подарки и прочее расхватали, толпяся столько, что экипажи императрицы и прочiе принуждены остановиться и простоять болѣе ¼ часа» (рукоп. совр., Москв.). Въ Minerva прибавлено къ этому слѣдующее любопытное примѣчанiе: «Этотъ беспорядокъ произошелъ по винѣ полицiи. Государыня, понявъ тотчасъ настоящую его причину, подозвала къ своему экипажу оберъ-полицiймейстера Рылѣева, человѣка весьма ограниченнаго, про котораго разсказываютъ много самыхъ пошлыхъ анекдотовъ. Въ этомъ прекрасномъ порядкѣ, сказала она иронически, я совершенно узнаю васъ. Но онъ, принявъ это вовсе нелестное замѣчанiе за похвалу себѣ, отвѣчалъ очень развязно: Радуюсь, что имѣлъ счастiе заслужить удовольствiе вашего императорскаго величества». По видимому, ошибка, подобная происшедшей въ день Потемкинскаго праздника, не легко можетъ быть устранена въ случаяхъ этого рода: такое же замѣшательство произошло въ наше время на народномъ праздникѣ, приготовленномъ въ Москвѣ, на Ходынкѣ, по поводу торжества коронацiи нынѣ царствующаго Государя Императора.

[9] «Напослѣдокъ прибыла императрица съ великими княжнами Александрою Павловною и Еленою Павловною; великiй князь наслѣдникъ и супруга его вышли къ ней на встрѣчу, а Потемкинъ принималъ монархиню изъ кареты» (рукоп. соврем., Москвит.).

[10] Сравненiе съ богами, которымъ начинаются эти стихи, было совершенно въ духѣ времени. На праздникѣ, бывшемъ въ 1776 году y князя Вяземскаго (см. выше, стр. 379, примѣч. 1), малолѣтняя дочь его сказала присутствовавшимъ особамъ императорской фамилiи такую рѣчь, конечно не ею сочиненную: «Il me semble que ce palais se transforme en un temple consacré à vos noms augustes. Chers objets de nos voeux, vous êtes nos divinités; oui, je vois Minerve, déesse de la sagesse, des sciences et des arts; Phébus, dieu de la lumière, et Hébé, ornement de l’empire: vous quittez l’Olympe pour embellir ces lieux; vous nous inspirez cette extase divine et cette joie céleste que les dieux seuls ont le pouvoir de produire» и проч.

Эти стихи Державина въ первый разъ были напечатаны въ Москов. журналѣ (см. выше стр. 381).

[11] Зри на блещущи соборы.

Въ первоначальномъ текстѣ слѣдовалъ за этимъ куплетомъ еще одинъ:

Зри, монархъ, и утѣшайся

На побѣдъ твоихъ вѣнецъ;

Зри, о мать! и восхищайся

На любовь къ тебѣ сердецъ.

Славься и проч.

[12] «Дворъ промедлилъ нѣсколько времени въ ротондѣ; послѣ сего императрица съ высочайшею фамилiею перешла на эстрадъ галлереи. Вскорѣ послѣ сего предстали 24 пары танцовщиковъ изъ благородныхъ знаменитѣйшихъ фамилiй, на отборъ прекраснѣйшихъ, въ бѣломъ атласномъ платьѣ, украшенномъ брильянтами. Пòлы отличены были голубыми и розовыми перевязями. Предводительствовали оными молодые великiе князья Александръ Павловичъ и Константинъ Павловичъ и принцъ виртембергскiй, братъ великой княгини, ихъ родительницы». (Этотъ любезный принцъ, прибавлено въ Minerva, умеръ въ русской службѣ отъ послѣдствiй паденiя съ лошади. — См. о немъ въ примѣчанiяхъ къ одѣ Водопадъ, подъ этимъ же годомъ). «Они танцовали съ отличнымъ искусствомъ очень трудный балетъ, сочиненiя г. Пика; при окончанiи онаго отличилъ себя сей славный танцовщикъ соломъ» (рук. совр., Москв.). На счетъ Пика (Le Picq), упомянутаго и въ текстѣ, прибавимъ, что на немъ и на Канцiани (Canziani) лежала композицiя балетовъ и танцевъ и что онъ сверхъ того былъ первымъ танцовщикомъ соло. Ему положено было 6 т. рублей жалованья; Канцiани получалъ 5 т. (Gemählde von St. Petersburg, Спб. 1793 г., т. II, стр. 335). «Ле-Пикъ», замѣчено въ Minerva, «соединялъ грацiю съ самой привлекательной наружностью, но въ 1791 году онъ былъ уже такъ старъ, что не могъ танцовать съ прежнимъ совершенствомъ. Онъ славился уже въ 1768: тогда его выписали изъ Парижа въ Дрезденъ по случаю празднества бракосочетанiя саксонскаго принца».

[13] И если я не милъ того вельможи оку.

Здѣсь разумѣется бывшiй начальникъ Державина, генералъ-прокуроръ кн. Вяземскiй, который теперь вредилъ ему при производствѣ дѣлъ въ сенатѣ. Поэтъ съ намѣренiемъ помѣстилъ тутъ эти стихи, чтобъ намекнуть на вельможъ, подобныхъ Аману. Эсѳирь, которая отъ притѣсненiй послѣдняго защищала Мардохея, представляетъ здѣсь Екатерину II, бывшую на сторонѣ Державина (Об. Д.). Ср. выше, стр. 220 примѣч. 11 къ одѣ На смерть графини Румянцовой.

[14] Въ одномъ изъ сихъ покоевъ находился славный золотой слонъ; были то средней величины часы, стоявшiе передъ зеркаломъ на марморномъ столѣ. Часы самые служатъ подножiемъ маленькому слону, обвѣшанному малозначущими дорогими каменьями, на которомъ сидитъ арапъ» (рукоп. совр., Москвит.)

[15] «Между тѣмъ начало смеркаться; Потемкинъ поспѣшилъ ввести императорскую фамилiю въ театръ, устроенный въ одномъ пространномъ задѣ дворца, куда послѣдовала и часть гостей, сколько дозволяло пространство мѣста. Здѣсь представлены были двѣ французскiя комедiи и два балета (рукоп. совр., Москвит.). Комедiи назывались: «Les faux amants» и «Le marchand de Smyrne» (Minerva). Замѣтимъ, что Державинъ послѣднюю пьесу называетъ балетомъ.

[16] Создалъ Румянцовъ... ходящи громомъ грады.

Румянцовъ для защищенiя нашей армiи отъ многочисленныхъ турецкихъ силъ ввелъ въ употребленiе карè, которыя дѣйствовали артиллерiею и съ большою выгодою замѣнили тяжелыя рогатки, только замедлявшiя движенiе войска при Минихѣ.

[17] Крылаты Этны по морямъ...

«Крылатыми Этнами назвалъ первый г. Петровъ военные корабли». (Об. Д.). Въ одѣ Петрова На побѣду россiйскаго флота надъ турецкимъ (1770) находится стихъ (13-й):

Я зрю пловущихъ Этнъ побѣдоносный строй.

(Соч. В. Петрова, Спб., 1811, ч. I, стр. 61).

[18] Они три свѣта потрясли.

Средиземное море касается Европы, Азiи и Африки (Об. Д.).

[19] Отъ крылъ Орловъ парящихъ.

Этотъ хоръ, по размѣру и числу строфъ, подобенъ тому который пѣтъ былъ на первомъ праздникѣ Потемкина въ 1779 году (см. выше, стр. 379). Мы видѣли, что тогда слова приготовлены были не на одномъ русскомъ, но и на новогреческомъ языкѣ и что русскiя слова написалъ Петровъ. Почему Потемкинъ въ этотъ разъ обратился за стихами уже не къ Петрову, къ которому онъ однакожъ особенно благоволилъ, а къ Державину, это легко объясняется тогдашнею поэтической славой послѣдняго. Въ его бумагахъ этотъ хоръ написанъ съ поправками его руки на полулистѣ, на оборотѣ котораго переписаны и стихи Петрова подъ заглавiемъ: Ода, пѣтая на маскарадѣ въ Озеркахъ, 1779* г.

 

* Въ изданiи соч. Петрова (Спб. 1811, т. I, стр. 192) при этихъ стихахъ ошибочно показанъ 1780 год.

[20] «Театральное представленiе было съ намѣренiемъ протянуто, чтобъ выиграть время къ довершенiю освѣщенiя. Все готово было, когда императрица выходила изъ театра. Считаютъ, что въ сей вечеръ горѣло 140 тысячъ лампадъ и 20 тысячъ свѣчъ восковыхъ» (рукоп. соврем., Москвит.).

[21] «Императрица, сопровождаемая высочайшею фамилiею, препровождена была въ зимнiй садъ. Когда достигли храма, князь бросился на ступеняхъ предъ алтаремъ и изображенiемъ своей покровительницы на колѣна и благодарилъ монархиню за ея благодеянiя*; она подняла его милостиво и поцѣловала въ лобъ. Когда начался балъ, императрица и великая княгиня сѣли играть въ карты, что продолжалось до половины двѣнадцатаго часа. Послѣ того начался ужин» (рукоп. совр., Москвит.).

 

* Въ Minerva сдѣлано въ этомъ мѣстѣ еще примѣчанiе: «Всѣ говорили тогда, что Потемкинъ при этомъ случаѣ поднесъ императрицѣ французскую оду». Авторъ статьи сомнѣвается въ вѣрности слуха, находя такой поступокъ неловкимъ и школьнымъ, тѣмъ болѣе что Потемкинъ не могъ быть самъ творцомъ оды. «Между тѣмъ», прибавлено въ примѣчанiи, «ода существуетъ, и нельзя сказать, чтобъ она была совершенно плоха». Затѣмъ авторъ приводитъ изъ нея мѣсто, по мнѣнiю его, самое правдивое:

Que puis-je t’offrir en hommage?

Je suis moi-même ton ouvrage:

Mon pouvoir et mon sort sont sortis de ta main.

Очевидно, что это та самая ода, которой переводъ, сдѣланный И. Захаровымъ, напечатанъ въ Новыхъ ежемѣс. сочиненiяхъ (см. выше, стр. 381). Тамъ это мѣсто читается такъ: «Какое могу воздать тебѣ чествованiе? Самъ я есмь творенiе твое, a власть и жребiй мой суть дѣло руку твоею» (руку твоею — двойственное число).

[22] И слава торжества — ея, а не моя.

Эти стихи, очевидно, передаютъ главную мысль французской оды отъ имени Потемкина, именно то самое мѣсто, которое приведено нами выше, на стр. 411, въ выноскѣ.

[23] Другою чиститъ брилiянты.

«Когда князь Потемкинъ о чемъ-либо размышлялъ или дѣлалъ какое-либо распоряженiе, въ такомъ случаѣ, чтобъ мысли его не разсѣялись, но удержаны были бы при избранномъ предметѣ, бралъ онъ между перстовъ два дорогихъ камня и теръ одинъ объ другой или обтиралъ пилочкою серебро, или раскладывалъ разными фигурами драгоцѣнные камни и увеселялся игрою ихъ блеска» (рукоп. совр., Москвит. 1852, № 2*: О приватной жизни кн. Потемкина).

 

* Описанiе праздника, и слѣдовательно всѣ мѣста, извлеченныя до сихъ поръ, напечатаны въ № 3 Москвитянина того же года.

[24] «Послѣ того начался ужинъ. Столъ, на которомъ кушала императрица съ наслѣдникомъ престола и его супругою, находился тамъ, гдѣ былъ театръ, и на самомъ томъ мѣстѣ, гдѣ стоялъ оркестръ. Потемкинъ прислуживалъ за креслами императрицы, пока она приказала ему сѣсть. На семъ столѣ сервизъ былъ золотой. На самомъ театрѣ, позади императрицы, находился столъ на 48 особъ, за которымъ кушали благородныя особы, танцовавшiя балетъ въ ротондѣ. Сверхъ того въ семъ театральномъ залѣ находилось 14 столовъ, установленныхъ амфитеатромъ, по седми на каждой сторонѣ. Гости проходили посрединѣ и садились въ одинъ рядъ за столы, лицомъ къ императрицѣ. Всѣ столы освѣщены были шарами изъ бѣлаго и цвѣтнаго стекла, чтò производило отмѣнно прiятный видъ. Въ комнатѣ предъ театральнымъ заломъ находился столъ, примѣчанiя достойный въ разсужденiи своего буфета. На ономъ стояла суповая серебряная чаша необъятной величины, а по сторонамъ ея двѣ соразмѣрной огромности вазы, доставшiеся изъ имѣнiя герцогини Кингстонской (см. выше стр. 385). Въ прочихъ комнатахъ было по крайней мѣрѣ 20 столовъ. Сверхъ того, въ одномъ залѣ накрыто было 8 столовъ, каждый на 20 приборовъ. Посрединѣ каждаго стола стояло по цвѣтущему померанцевому дереву. Для каждаго стола употреблена была драгоцѣннѣйшая посуда серебряная или изъ лучшаго фарфора, съ отличнѣйшими яствами. Изобилiе и вкусъ царствовали повсюду, и плоды, кои видѣли въ зимнемъ садѣ стеклянными, на столахъ явились естественные и въ великомъ множествѣ. Услуга производима была въ сей вечеръ офицiянтами, одѣтыми въ ливрею придворную и князя Потемкина (которая была палевая съ голубымъ и серебромъ); она разносила до конца празднества прохлажденiя, плоды и напитки» (рукоп. соврем., Москвит.).

[25] «Послѣ ужина продолжался балъ до самаго утра; но императрица съ высочайшею фамилiею изволила отбыть въ исходѣ втораго часа по полуночи. Никогда не бывало, чтобъ монархиня у кого-либо такъ долго гостить соизволила. Потемкинъ, провождая монархиню, въ залѣ купольной еще повергся къ ногамъ ея, и казалось, что болѣе прежняго былъ тронутъ. Многiе чувствительность сiю сочли за предчувствованiе близкой смерти. Онъ видѣлъ монархиню въ послѣднiй разъ въ своемъ домѣ. Сама императрица была тронута до слезъ при семъ прощанiи.

«Издержки для сего праздника считали въ 200,000 руб.; но кажется, что сумма сiя простиралась несравненно больше.

«Родъ жизни князя Потемкина въ послѣднее его пребыванiе въ С.-Петербургѣ превосходилъ все, что только можно себѣ представить безмѣрнаго въ расточенiи, необдуманнаго въ излишествѣ, недѣятельности, легкомыслiи въ разсужденiи обрядовъ («религiозныхъ», прибавлено въ нѣмецкомъ подлинникѣ) и гордости къ своей отчизнѣ» (рукоп. совр., Москвит.). О тогдашнемъ пребыванiи Потемкина въ Петербургѣ Реймерсъ говоритъ между прочимъ: «Онъ жилъ съ пышностью, какую едва ли можно увидѣть даже при любомъ европейскомъ дворѣ. Окруженный множествомъ генераловъ, офицеровъ и плѣнныхъ пашей, онъ явился въ великолѣпномъ нарядѣ на екатерингофскомъ гуляньи. Такъ точно ѣздилъ онъ и по Лѣтнему саду. При встрѣчѣ съ нимъ народъ кланялся ему съ благоговѣнiемъ. Была даже рѣчь воздвигнуть въ честь его памятникъ, но вскорѣ онъ умеръ и объ этомъ забыли (S.-Petersburg, и проч., ч. I, стр. 375). Замѣтимъ, что Описанiе Державина перешло, съ передѣлкою выраженiй и немногими прибавленiями, въ книгу Жизнь кн. Г. П. Пот. Т., М. 1812, ч. II, стр. 93—105, а въ сокращенномъ видѣ заимствовано также Висковатовымъ въ статьѣ его: Свѣденiя о кн. Потемкинѣ (Русск. Вѣстн. 1841, т. III, стр. 359—364). Въ обоихъ случаяхъ источникъ не указанъ.



[i] Вместо: Воспоминанiяхъ Булгарина — было: Запискахъ Булгарина. Исправлено по списку поправок 1 тома, с. 807.

[ii] Къ словамъ: «возжжены были увеселительные огни». Жихаревъ въ Запискахъ Современника (стр. 110) разсказываетъ, что въ изготовленіи этого знаменитаго фейерверка участвовали братья Бранстетеры, Францъ и Антонъ, которые въ 1805 году жили на покоѣ въ Москвѣ и изъ своей лабораторіи снабжали не только весь городъ, но и сопредѣльныя губерніи потѣшными огнями. «Это люди историческіе и не даромъ носятъ свое прозваніе. Они находились прежде въ услуженіи князя Потемкина въ качествѣ фейерверкмейстеровъ, устроивали потѣшные огни въ Молдавіи и Валахіи» и проч.