<Вельможа // Сочинения Державина: [в 9 т.] / с объясн. примеч. [и предисл.] Я. Грота. — СПб.: изд. Имп. Акад. Наук: в тип. Имп. Акад. Наук, 1864—1883. Т. 1: Стихотворения, ч. 1: [1770—1776 гг.]: с рис., найденными в рукописях, с портр. и снимками. — 1864. С. 622—635>

XC. ВЕЛЬМОЖА[1].

__[i]

Не украшеніе одеждъ^а

Моя днесь Муза прославляетъ,

// 622

Которое въ очахъ невѣждъ

Шутовъ въ вельможи наряжаетъ;

Не пышности я пѣснь пою;

Не истуканы за кристаломъ,

Въ кивотахъ блещущи металломъ,

Услышатъ похвалу мою.

// 623

Хочу достоинства я чтить,

Которыя собою сами

Умѣли титла заслужить

Похвальными себѣ дѣлами;

Кого ни знатный родъ, ни санъ,

Ни счастіе не украшали;

Но кои доблестью снискали^б

Себѣ почтенье отъ гражданъ.

Кумиръ, поставленный въ позоръ^в,

Несмысленную чернь прельщаетъ;

// 624

Но коль художниковъ въ немъ взоръ

Прямыхъ красотъ не ощущаетъ^г:

Се образъ ложныя молвы,

Се глыба грязи позлащенной!

И вы, безъ благости душевной,

Не всѣ ль, вельможи таковы?

Не перлы персскія на васъ,

И не бразильски звѣзды ясны;

Для возлюбившихъ правду глазъ[2]

Лишь добродѣтели прекрасны:

Онѣ суть смертныхъ похвала.

Калигула! твой конь въ сенатѣ[3]

// 625

Не могъ сіять, сіяя въ златѣ:

Сіяютъ добрыя дѣла.

Оселъ останется осломъ^д,

Хотя осыпь его звѣздами;

Гдѣ должно дѣйствовать умомъ,

Онъ тщетно хлопаетъ ушами[4].

О! тщетно Счастія рука,

Противъ естественнаго чина,

Безумца рядитъ въ господа

Или въ шумиху дурака.

Какихъ ни вымышляй пружинъ,

Чтобъ мужу бую умудриться[5], —

// 626

Не можно вѣкъ носить личинъ,

И истина должна открыться.

Когда не свергъ въ бояхъ, въ судахъ,

Въ совѣтахъ царскихъ, супостатовъ:

Всякъ думаетъ, что[ii] я^е Чупятовъ[6]

Въ марокскихъ лентахъ и звѣздахъ.

// 627

Оставя скипетръ, тронъ, чертогъ,

Бывъ странникомъ, въ пыли и въ потѣ,

Великій Петръ, какъ нѣкій богъ[7],

Блисталъ велическтвомъ въ работѣ:

Почтенъ и въ рубищѣ герой!

Екатерина въ низкой долѣ[8]

И не нацарскомъ бы престолѣ

Была великою женой.

И впрямь, коль самолюбья лесть

Не обуяла бъ^ж умъ надменный:

Чтò наше благородство, честь,

Какъ не изящности душевны?

Я князь — коль мой сіяетъ духъ[9];

// 628

Владѣлецъ — коль страстьми владѣю;

Боляринъ — коль за всѣхъ болѣю,

Царю, закону, церкви другъ.

Вельможу должны составлять

Умъ здравый, сердце просвѣщенно;

Собой примѣръ онъ долженъ дать,

Что званіе его священно,

Что онъ орудье власти есть,

Подпора царственнаго зданья^з.

Вся мысль его, слова, дѣянья

Должны быть — польза, слава, честь.

А ты, второй Сарданапалъ[10]!

Къ чему стремишь всѣхъ мыслей бѣги?

На то ль, чтобъ вѣкъ твой протекалъ

Средь игръ, средь праздности и нѣги?

Чтобъ пурпуръ, злато всюду взоръ

Въ твоихъ чертогахъ восхищали,

Картины въ зеркалахъ дышали,

Мусія, мраморъ и фарфоръ?

// 629

На то ль тебѣ пространный свѣтъ,

Простерши раболѣпны длани,

На прихотливый твой обѣдъ

Вкуснѣйшихъ яствъ приноситъ дани,

Токай густое льетъ вино,

Левантъ — съ звѣздами кофе жирный,

Чтобъ не хотѣлъ за трудъ всемірный

Мгновенье бросить ты одно?

Тамъ воды въ просѣкахъ текутъ

И, съ шумомъ вверхъ стремясь, сверкаютъ;

Тамъ розы средь зимы цвѣтутъ,

И въ рощахъ нимфы воспѣваютъ,

На то ль, чтобы на все взиралъ

Ты окомъ мрачнымъ, равнодушнымъ,

Средь радостей казался скучнымъ

И въ пресыщеніи зѣвалъ?

Орелъ, по высотѣ паря,

Ужъ солнце зритъ въ лучахъ полдневныхъ;

Но твой чертогъ едва заря

Румянитъ сквозь завѣсъ червленныхъ;

Едва по зыблющимъ грудямъ

Съ тобой лежащія Цирцеи

Блистаютъ розы и лилеи;

Ты съ ней покойно^и спишь,… а тамъ? —

А тамъ израненный герой,

Какъ лунь во браняхъ посѣдѣвшій[11],

// 630

Начальникъ прежде бывшій твой,

Въ переднюю къ тебѣ пришедшій

Принять по службѣ твой приказъ,

Межъ челядью твоей златою,

Поникнувъ лавровой главою,

Сидитъ и ждетъ тебя ужъ часъ!

А тамъ — вдова стоитъ въ сѣняхъ[12]

И горьки слезы проливаетъ,

Съ груднымъ младенцемъ на рукахъ

Покрова твоего желаетъ:

За выгоды твои, за честь

Она лишилася супруга;

Въ тебѣ его знавъ прежде друга,

Пришла мольбу свою принесть.

А тамъ — на лѣстничный восходъ

Прибрелъ на костыляхъ согбенный,

Безстрашный, старый воинъ тотъ,

Тремя медальми украшенный,

Котораго въ бою рука

Избавила тебя отъ смерти:

Онъ хочетъ руку ту простерти

Для хлѣба отъ тебя куска.

// 631

А тамъ — гдѣ жирный песъ лежитъ,

Гордится вратникъ галунами, —

Заимодавцевъ полкъ стоитъ,

Къ тебѣ пришедшихъ за долгами.

Проснися, Сибаритъ! — ты спишь,

Иль только въ сладкой нѣгѣ дремлешь;

Несчастныхъ голосу не внемлешь

И въ развращенномъ сердцѣ мнишь:

«Мнѣ мигъ покоя моего

Пріятнѣй, чѣмъ въ исторьи вѣки;

Жить для себя лишь одного,

Лишь радостей умѣть пить рѣки,

Лишь вѣтромъ плыть, гнесть чернь ярмомъ;

Стыдъ, совѣсть — слабыхъ душъ тревога!

Нѣтъ добродѣтели! нѣтъ Бога!» —

Злодѣй… увы!.. и грянулъ громъ.

Блаженъ народъ, который полнъ

Благочестивой вѣры къ Богу,

Хранитъ царевъ всегда законъ,

Чтитъ нравы, добродѣтель строгу

Наслѣднымъ перломъ женъ, дѣтей,

Въ единодушіи — блаженство^і,

Во правосудіи — равенство,

Свободу — во уздѣ страстей!

Блаженъ народъ, гдѣ царь главой,

Вельможи — здравы члены тѣла,

Прилежно долгъ всѣ правятъ свой,

Чужаго не касаясь дѣла;

// 632

Глава не ждетъ отъ ногъ ума

И силъ у рукъ не отнимаетъ[13];

Ей взоръ и ухо предлагаетъ^к,

Повелѣваетъ же сама.

Симъ твердымъ узломъ естества

Коль царство лишь живетъ счастливымъ, —

Вельможи! славы, торжества

Иныхъ вамъ нѣтъ, какъ быть правдивымъ,

Какъ блюсть народъ, царя любить,

О благѣ общемъ ихъ стараться,

Змѣей предъ трономъ не сгибаться,

Стоять — и правду говорить.

// 633

О росскій бодрственный народъ,

Отечески хранящій нравы!

Когда разслабъ весь смертныхъ^л родъ,

Какой ты не причастенъ славы?

Какихъ въ тебѣ вельможей нѣтъ? —

Тотъ храбрымъ былъ средь бранныхъ звуковъ,

Здѣсь далъ безстрашный Долгоруковъ[14]

Монарху грозному отвѣтъ.

И въ наши вижу времена

Того я славнаго Камилла[15],

// 634

Котораго труды, война

И старость духъ не утомила.

Отъ грома звучныхъ онъ побѣдъ

Сошелъ въ шалашъ свой равнодушно

И отъ сохи опять послушно

Онъ въ полѣ Марсовомъ живетъ.

Тебѣ, герой, желаній мужъ,

Не роскошью вельможа славный,

Кумиръ сердецъ, плѣнитель душъ,

Вождь, лавромъ, маслиной вѣнчанный,

Я праведну здѣсь пѣснь воспѣлъ!

Ты ею славься, утѣшайся,

Борись вновь съ бурями, мужайся,

Какъ юный возносись орелъ.

Пари — и съ высоты твоей

По мракамъ смутнаго эѳира

Громовой пролети струей,

И, опочивъ на лонѣ мира,

Возвесели еще царя;

Простри твой поздній блескъ въ народѣ,

Какъ отдаетъ свой долгъ природѣ

Румяна вечера заря[16]!

^а Не той здесь пышности одеждъ,

Царей и куколъ чтò равняетъ,

Наружнымъ видомъ отъ невѣждъ

Чтò имя знати получаетъ,

Я строю гусли и тимпанъ;

Не ты, сидящій за кристаломъ,

Въ кивотѣ блещущій металломъ

Почтенъ здѣсь будешь мной, болванъ! (1776).

^б Но кто лишь доблестью снискали (1798).

^в На стогнъ поставленъ на позооръ,

Кумиръ безумну чернь прельщаетъ,

Но чей въ него проникнетъ взоръ,

Кромѣ пустотъ не ощущаетъ.

Се образъ ложныя молвы,

Се образъ грязи позлащенной!

Внемлите, князи всей вселенной:

Статуи, безъ достоинствъ, вы! (1776).

^г Прямыхъ красотъ не обрѣтаетъ (1798).

^д Сей конь останется конемъ,

Хотя осыпанъ онъ звѣздами (Рукопись).

^е …что ты Чупятовъ (1798).

^ж Не обаяла бъ…

^з Всѣхъ царственныхъ подпора зданій,

Вся мысль его, предметъ дѣяній.

(Въ изд. 1808 первый стихъ напечатанъ точно такъ же,

а вмѣсто втораго читаемъ: «Вся мысль его, цѣль словъ, дѣяній»; но въ экземплярѣ принадлежавшемъ Державину, оба стиха зачеркнуты, и намѣсто ихъ написаны Елис. Ник. Львовой — подъ диктовку его — два помѣщенные въ нашемъ текстѣ).

^и …спокойно.

^і Въ единодушьи — благоденство.

^к …сообщаетъ,

Повелѣваетъ всѣмъ сама.

^л …всѣхъ смертныхъ.

// 635

[1] Стихи, послужившіе началомъ этой оды, были написаны еще въ 1774 году, въ саратовскихъ колоніяхъ, вскорѣ послѣ Пугачевскаго бунта, и напечатаны подъ заглавіемъ На знатность въ книжкѣ: Оды, переведенныя и сочиненныя при горѣ Читалагаѣ, появившейся въ началѣ 1776 (см. выше стр. 16). Въ пьесѣ На знатность было только 10 строфъ. Въ 1794 два обстоятельства, кажется, подали Державину поводъ возвратиться къ этому произведенію; во-первыхъ, то, что Румянцовъ, въ честь котораго оно было написано, снова послѣ долгаго времени сдѣлался нуженъ императрицѣ и она ввѣрила ему главное начальство надъ войсками, которыя должны были дѣйствовать противъ Польши; а во-вторыхъ, изготовленіе бюста Державина и стихи Мой истуканъ, по этому случаю имъ написанные. Сродство этихъ двухъ пьесъ не ограничивается только тѣмъ, что въ обѣихъ говорится объ истуканахъ и кумирахъ, но распрстраняется и на весь внутренній ихъ смыслъ. Стихотвореніе Вельможа, по всей вѣроятности, относится къ концу 1794-го года: въ статьѣ «Поэтическіе памятники 18-го столѣтія» (Библ. для чт. 1844, т. LXIII)* сказано, что въ библіотекѣ покойнаго графа Р., проданной съ публичнаго торга въ Одессѣ, была между прочимъ рукопись этой оды съ отмѣткою на концѣ: Ноября 12, 1794. Въ заглавіи стояло Вельможи (во множ. числѣ).

«Любители словесности», по замѣчанію И. И. Дмитріева въ его Запискахъ (Москвит. 1842, № 1), «познакомились съ нею уже при второмъ появленіи, когда поэтъ прибавилъ къ этой одѣ нѣсколько строфъ, столь изобильныхъ сатирическою солью и яркими картинами. Возобновленіе ея послѣдовало по кончинѣ князя Потемкина, при генералъ-прокурорѣ графѣ Сасойловѣ. Общество находило въ ней много намековъ на счетъ того и другаго. Тогда поэтъ былъ уже сенаторомъ.»

Въ одномъ письмѣ изъ Дерпта, 17 апрѣля, безъ означенія года (вѣроятно 1816), Жуковскій писалъ Державину: «Спѣшу исполнить обѣщаніе, данное мною вашему высокопр.; посылаю нѣмецкій переводъ вашей оды Вельможа. Переводчикъ есть студентъ дерптскаго университета г. Боргъ**. Онъ хорошо знаетъ русскій языкъ. Вѣроятно, что онъ переведетъ и еще многія изъ стихотвореній в-го в-ства. Но вѣрно то, что ихъ оригинальный характеръ не можетъ быть выраженъ ни въ какомъ переводѣ. Свидѣтельствомъ этого, прилагаемый здѣсь опытъ перевода вѣренъ, но далекъ отъ оригинала» (см. переписку Державина).

Первоначальная пьеса На знатность будетъ напечатана нами вполнѣ между Читалагайскими одами; здѣсь же помѣщаемъ мы изъ нея въ варіантахъ только тѣ стихи, которые вошли съ нѣкоторыми измѣненіями и въ позднѣйшее стхотвореніе.

Ода Вельможа напечатана въ изданіяхъ: 1798, стр. 285, и 1808, ч. І, _XXXIX_.

Приложенный къ заглавію рисунокъ (Олен.) состоитъ изъ портретовъ: князя Я. Ѳ. Долгорукова и графа П. А. Румянцова-Задунайскаго (послѣдній представленъ въ профиль).

* Для повѣрки этой статьи см. Сѣв. Пчела 1846 г. № 34 и 45.

** Впослѣдствіи Боргъ пріобрелъ извѣстность какъ знатокъ русской литературы и искусный переводчикъ многихъ потическихъ произведеній ея на нѣмецкій языкъ.

[2] Для возлюбившихъ правду глазъ,

т. е. для глазъ, возлюбившихъ правду. Мы сочли это поясненіе нужнымъ потому, что иначе можно бы подумать, не напечатано ли здѣсь правду глазъ по ошибкѣ вмѣсто правды гласъ. Намъ самимъ приходила эта мысль, пока мы не просмотрѣли всѣхъ рукописныхъ текстовъ Вельможи. Кстати прибавимъ здѣсь еще одно филологическое замѣчаніе относительно предыдущей строфы: слово позоръ употреблено въ первомъ стихѣ ея, какъ и въ другихъ мѣстахъ у Державина, въ смыслѣ позорище, зрѣлище; «поставленный въ позоръ», значитъ: поставленный на показъ.

[3] Калигула! твой конь въ сенатѣ и проч.

О Калигулѣ говорилось уже и въ одѣ На знатность, но только иначе, въ началѣ 3-й строфы:

При блюдѣ въ пиршествѣ златомъ

Калигула, быть мнимый богомъ,

Не равенъ ли съ своимъ скотомъ?

Варіанты а и в составляли въ первоначальной редакціи двѣ первыя строфы оды.

[4] Онъ только хлопаетъ ушами.

«Авторъ, присутствуя тогда въ сенатѣ, видѣлъ многихъ своихъ товарищей безъ всякихъ способностей, которые, слушая дѣла, подобно осламъ хлопали только ушами». (Об. Д.).

[5] Чтобъ мужу бую умудриться —

«или глупому человѣку сдѣлаться мудрымъ.» Въ подробномъ примѣчаніи къ этимъ словамъ въ Объясненіяхъ разсказано, что во время болѣзни князя Вяземскаго, разбитаго параличемъ (ум. 8 января 1793 г.), императрица и графъ Зубовъ прочили въ генералъ-прокуроры Державина и, спрашивая его, кого бы онъ предложилъ, какъ бы вызывали его назвать самого себя. Между тѣмъ, еще прежде, государыня поручала ему составлять примѣчанія на сенатскія меморіи и указывать ошибки сенаторовъ. Но такъ какъ Державинъ не хотѣлъ напрашиваться на новую должность, то въ генералъ-прокуроры назначенъ былъ племянникъ покойнаго Потемкина, А. Н. Самойловъ, за нѣсколько лѣтъ предъ тѣмъ, въ чинѣ генералъ-поручика, участвовавшій во второй турецкой кампаніи (см. Записки Л. Н. Энгельгардта, стр. 84 и 86; ср. выше, стр. 442, примѣч. 8 подъ посланіемъ Ко второму сосѣду).

Вмѣстѣ съ тѣмъ однакожъ императрица, истребовавъ у Державина замѣчанія, которыя онъ по ея волѣ писалъ на сенатскія меморіи, приказала передать ихъ для руководства Самойлову; послѣднему также предписано было совѣтоваться во всѣхъ дѣлахъ по своей должности съ Державинымъ. Поэтому новый генералъ-прокуроръ нгсколько разъ приглашалъ его къ себѣ на совѣщаніе; но такъ какъ они не сходились въ мнѣніяхъ, и притомъ Самойловъ вскорѣ поддался вліянію правителя своей канцеляріи*, то Державинъ долженъ былъ, вопреки желанію Екатерины, устраниться отъ участія въ генералъ-прокурорскихъ дѣлахъ, и истина, т. е. неспособность завѣдывавшаго этою частію, должна была открыться (Об. Д. Ср. его Записки, Р. Б., стр. 349 и слѣд.).

* Въ Мѣсяцословѣ 1794 г. первымъ лицомъ «у исправленія порученныхъ дѣлъ генералъ-прокурору» показанъ статскій совѣтникъ Петръ Алексѣевичъ Ермоловъ, отецъ прославившагося въ наше время Алексѣя Петровича.

[6] Всякъ думаетъ, что я Чупятовъ и проч.

Чупятовъ былъ гжатскій купецъ, торговавшій при с-петербургскомъ портѣ пенькою. Вслѣдствіе пожара, истребившаго анбары его на биржѣ, онъ объявилъ себя банкротомъ, — какъ увѣряли нѣкоторые, притворно: избѣгая непріятностей отъ своихъ вѣрителей, онъ представился помѣшаннымъ и навѣсилъ на себя разноцвѣтныхъ лентъ и медалей, присланныхъ къ нему будто бы влюбленною въ него марокскою принцессою. Нѣкоторые насмѣшники, пользуясь этимъ, присылали къ нему по почтѣ ленты и грамоты, которыми онъ очень утѣшался (Об. Д.).

Этими стихами Державинъ хочетъ сказать, что кто не ознаменовалъ себя истинными заслугами на военномъ или на гражданскомъ поприщѣ, тотъ въ своихъ орденахъ похожъ на помѣшаннаго Чупятова.

Державинъ, по должности президента коммерцъ-коллегіи, не могъ не знать исторіи Чупятова; но изъ объясненія поэта можно заключить, что молва о ней ходила по всему городу. Конечно о ней было много толковъ и при дворѣ. А. В. Храповицкій, служившій тогда при императрицѣ, сказалъ въ Письмѣ къ другу (Капнисту), написанномъ въ концѣ мая 1793 года:

Давно народъ такихъ Чупятовыхъ видалъ.

(Раутъ, М., 1854 г., стр. 146).

[7] Великій Петръ, какъ нѣкій богъ, и проч.

См. выше, стр. 35, примѣч. 5 къ пьесѣ Петру Великому, и стр. 444, прим. 2 къ надписи На пророчество Симеона Полоцкаго.

[8] Екатерина въ низкой долѣ и проч.

Въ сочиненіяхъ принца де-Линя находится та же мысль: «Екатерина во всякомъ состояніи, во всякой участи была бы превосходною женщиною» (Русск. Вѣстникъ 1809 г., ч. VII, стр. 408).

[9] Я князь — коль мой сіяетъ духъ и проч.

Сумароковъ въ Письмѣ о достоинствѣ говоритъ: «Честь наша не въ титлахъ состоитъ: тотъ сіятельный, который сердцемъ и разумомъ сіяетъ; тотъ превосходительный, который другихъ людей достоинствомъ превосходитъ, и тотъ боляринъ, который болѣетъ объ отечествѣ» (Соч. Сумар., ч. VI, стр. 345). Вѣроятно, это-то мѣсто подало С. Глинкѣ (въ Очеркахъ жизни и соч. Сумарокова, ч. І, стр. 164, и ч. ІІ, стр. 20 и 21) поводъ къ преувеличенному заключенію, будто «почти весь Вельможа Державина заимствованъ изъ Сумарокова». Подобныя мысли выражены послѣднимъ также въ 3-й статьѣ О добродѣтели (Соч. Сум., ч. VI, стр. 234).

Стихи 5, 6 и 7-й въ строфѣ 8-й находились въ томъ же самомъ видѣ уже и въ одѣ На знатность (8-ая же строфа), но вмѣсто 8-го стиха тамъ было: «И всѣмъ усерденъ для услугъ.»

[10] А ты, второй Сарданапалъ!

Изъ послѣдующихъ объясненій Державина надобно заключать, что онъ въ этой характеристикѣ разумѣлъ Потемкина; но многія черты ея могли равно относиться и къ Зубову. Ближайшія за этимъ строфы, особенно 12-ая и 13-ая, напоминаютъ нѣкоторыя картины въ одахъ Фелица и Къ первому сосѣду: см. выше стр. 104.

[11] …Какъ лунь во браняхъ посѣдѣвшій.

Лунь — бѣлая птица, родъ ястреба. — Многіе сѣдые заслуженные генералы сиживали по нѣскольку часовъ въ прихожей у Потемкина, Безбородки и другихъ вельможъ, ожидая, пока они проснутся и выйдутъ къ просителямъ (Об. Д.).

[12] А тамъ — вдова стоитъ въ сѣняхъ.

Вдова Костогорова. Мужъ ея, полковникъ, былъ изъ числа приближенныхъ Потемкина. Поссорясь за него, Костогоровъ долженъ былъ стрѣляться съ извѣстнымъ Иваномъ Петровичемъ Горичемъ, храбрымъ человѣкомъ, который уже послѣ былъ генералъ-аншефомъ. Послѣдній убилъ его изъ пистолета, заряженнаго тремя пулями. Вдова Костогорова, ища покровительства Потемкина, часто хаживала къ нему съ груднымъ младенцемъ на рукахъ и на лѣстницѣ ожидала его выхода. (Об. Д.).

[13] … И силъ у рукъ не отнимаетъ.

Императрица давала нерѣдко волю своимъ любимцамъ вмѣшиваться въ дѣла чуждыхъ имъ частей управленія. Такъ графъ Зубовъ, чрезъ генералъ-прокурора гр. Самойлова, дѣлалъ чтò хотѣлъ: по навѣтамъ Трощинскаго и управлявшихъ таможнею, императрица приказала объявить Державину, чтобъ онъ, хотя и былъ президентомъ коммерцъ-коллегіи, не отправлялъ этой должности и не мѣшался въ дѣла ея, предоставивъ дѣйствовать — по с-петербургской таможнѣ Алексѣеву, бывшему тогда вице-губернаторомъ въ Петербургѣ, а по таврической — Пл. Зубову, который былъ генералъ-губернаторомъ екатеринославскимъ и таврическимъ (Ср. Записки Держ., Р. Б., стр. 365).

Въ 7-мъ стихѣ 20-й строфы неточность выраженія можетъ привести читателя въ недоумѣніе. Кто предлагаетъ? глава? кому предлагаетъ? ей (главѣ?). Дѣло въ томъ, что предлагаетъ, употребленное для риѳмы въ единственномъ числѣ, осталось здѣсь безъ дополненія: взоръ и слухъ предлагаютъ головѣ, которая сама повелѣваетъ. Окончательная запутанность произошла при послѣдней поправкѣ 8-го стиха (см. варіантъ к). Прежде Державинъ самъ замѣчалъ тутъ неточность выраженія и старался устранить ее, какъ видно изъ одной старой рукописи, гдѣ онъ хотѣлъ-было дать этимъ двумъ стихамъ такую редакцію:

Ей взоръ и ухо чтò внушаетъ,

Повелѣваетъ всѣмъ сама.

[14] Здѣсь далъ безстрашный Долгоруковъ…

Князь Яковъ Ѳедоровичъ, извѣстный современникъ Петра В. Ср. выше, стр. 613, стихъ 9 въ строфѣ 10 оды Мой истуканъ:

И ты, другъ правды, Долгоруковъ.

Для сравненія со всею этою строфою см. въ одѣ На коварство строфу 26 (стран. 327), и въ одѣ На взятіе Измаила строфы 2, 23 и 33 (стран. 342, 352 и 358).

[15] … Того я славнаго Камилла.

Здѣсь подъ этимъ именемъ разумѣется Румянцовъ, который, по наговорамъ Потемкина, долженъ былъ не только оставить армію, но и удалиться изъ Молдавіи (см. выше, стр. 466, примѣч. 15 къ Водопаду); по смерти же князя Таврическаго онъ назначенъ былъ главнокомандующимъ въ Польшѣ и содѣйствовалъ Суворову къ успѣшному окончанію войны въ этой странѣ (Об. Д.). Румянцовъ, вмѣстѣ съ Пожарскимъ и Долгоруковымъ, внушалъ нашему поэту особенное уваженіе. Выше (стр. 623) было уже замѣчено, что какъ эту оду, такъ и послужившую ей началомъ оду На знатность можно считать написанными преимущественно въ честь Румянцова. Двадцатилѣтній промежутокъ, отдѣляющій одну отъ другой, не измѣнилъ взгляда Державина на этого полководца. Даже и въ Описаніи Потемкинскаго праздника онъ не усомнился отдать справедливость престарѣлому вождю (см. выше стр. 380 и 406). Остолоповъ въ примѣчаніи къ настоящей одѣ (Ключъ къ соч. Держ., стр. 53) утверждаетъ, будто «описаніе противлположныхъ характеровъ (въ этой пьесѣ) многіе вельможи того времени принимали на свой счетъ, а нѣкоторые хотѣли даже взойти съ жалобою къ императрицѣ, однакожъ всегда отмѣняли свое намѣреніе.» Какъ неправдоподобно это извѣстіе, видно уже изъ того, что ода Вельможа была написана только за два года до кончины Екатерины ІІ, въ первый же разъ напечатана при императорѣ Павлѣ, въ 1798 г.

[16] Румяна вечера заря.

Въ словѣ румяна намекъ на Румянцова. См. выше, стр. 218, прим. 8 къ одѣ На смерть графини Румянцовой.