<Видение мурзы // Сочинения Державина: [в 9 т.] / с объясн. примеч. [и предисл.] Я. Грота. — СПб.: изд. Имп. Акад. Наук: в тип. Имп. Акад. Наук, 1864—1883. Т. 1: Стихотворения, ч. 1: [1770—1776 гг.]: с рис., найденными в рукописях, с портр. и снимками. — 1864. С. 157—168>
1783.
XXXII. ВИДѢНIЕ МУРЗЫ[1].
__
На темноголубомъ эѳирѣ
Златая плавала луна:
Въ серебряной своей порфирѣ
Блистаючи съ высотъ, она
// 157
Сквозь окна домъ мой освѣщала
И палевымъ своимъ лучомъ
Златыя стекла рисовала
На лаковомъ полу моемъ.
// 158
Сонъ томною своей рукою
Мечты различны разсыпалъа;
Кропя забвенiя росою,
Моихъ домашнихъ усыплялъ.
Вокругъ вся область почивала,
Петрополь съ башнями дремалъ,
Нева изъ урны чуть мелькала,
Чуть Бельтъ въ брегахъ своихъ сверкалъ.
Природа, въ тишину глубоку
И въ крѣпкомъ погруженна снѣ,
Мертва казалась слуху, оку
// 159
На высотѣ и въ глубинѣб;
Лишь вѣяли одни зефиры,
Прохладу чувствамъ принося.
Я не спалъ и, со звономъ лиры
Мой тихiй голосъ соглася,
«Блаженъ», воспѣлъ я, «кто доволенъ
Въ семъ свѣтѣ жребiемъ своимъ,
Обиленъ, здравъ, покоенъ, воленъ
И счастливъ лишь собой самимъ;
Кто сердце чисто, совѣсть праву
И твердый нравъ хранитъ въ свой вѣкъ
И всю свою въ томъ ставитъ славу,
Что онъ лишь добрый человѣкъ;
Что карлой онъ и великаномъ
И дивомъ свѣта не рожденъ,
И что не созданъ истуканомъ
И оныхъ чтить не принужденъ;
Что всѣ сего блаженствы мiра
Находитъ онъ въ семьѣ своей;
Что нѣжная его Плѣнира[2]
И вѣрныхъ нѣсколько друзей
Съ нимъ могутъ въ часъ уединенный
Дѣлить и скуку и трудыв!
Блаженъ и тотъ, кому царевныг
Какой бы ни было орды
Изъ теремовъ своихъ янтарныхъ
// 160
И сребророзовыхъ свѣтлицъ[3],
Какъ будто изъ улусовъ дальныхъ,
Украдкой отъ придворныхъ лицъ
За розсказни, за растабары,
За вирши иль за что-нибудь
Исподтишка драгiе дары
И въ досканцахъ червонцы шлютъ[4]!
Блаженъ»!.... Но съ рѣчью сей незапно
Мое все зданье потряслось:
Раздвиглись стѣны, и стократно
Ярчѣе молнiй пролилось
Сiянье вкругъ меня небесно;
Сокрылась, поблѣднѣвъ, луна.
Видѣнье я узрѣлъ чудесно:
Сошла со облаковъ жена,
Сошла — и жрицей очутилась
// 161
Или богиней предо мной.
Одежда бѣлая струилась[5]
На ней серебряной волной,
Градская на главѣ корона[6],
Сiялъ при персяхъ поясъ златъ;
Изъ черноогненна виссона[7],
Подобный радугѣ, нарядъ
Съ плеча деснаго полосою
Висѣлъ на лѣвую бедру[8];
// 162
Простертой на алтарь рукою
На жертвенномъ она жару
Сжигая маки благовонны,
Служила вышню Божеству.
Орелъ полунощный, огромный,
Сопутникъ молнiй торжеству,
Геройской провозвѣстникъ славы,
Сидяд предъ ней на грудѣ книгъ,
Священны блюлъ ея уставы;
Потухшiйе громъ въ кохтяхъ своихъ
И лавръ съ оливными вѣтвями
Держалъ, какъ будто бы уснувъ.
Сафиросвѣтлыми очами,
Какъ въ гнѣвѣ иль въ жару, блеснувъ,
Богиня на меня воззрѣла[9].
// 163
Пребудетъ образъ ввѣкъ во мнѣ,
Она который впечатлѣла! —
«Мурза»! она вѣщала мнѣ:
«Ты быть себя счастливымъ чаешь,
Когда по днямъ и по ночамъ
На лирѣ ты своей играешь
И пѣсни лишь поешь царямъ.
Вострепещи, мурза несчастный[10],
И страшны истины внемли,
Которымъ стихотворцы страстны
Едва ли вѣрятъ на земли;
Одно къ тебѣ лишь доброхотство
Мнѣ ихъ открыть велитъ. Когда
Поэзiя не сумасбродство,
Но вышнiй даръ боговъ, тогда
Сей даръ боговъ лишь къ чести[11]
// 164
И къ поученью ихъ путей
Быть долженъ обращенъ, не къ лестиж
И тлѣнной похвалѣ людей.
Владыки свѣта — люди тѣ же;
Въ нихъ страсти, хоть на нихъ вѣнцы;
Ядъ лести ихъ вредитъ не рѣже,
А гдѣ поэты не льстецы?
И ты Сиренъ поющихъ грому
Въ вредъз добродѣтели не строй[12];
Благотворителю прямому
Въ хвалѣ нѣтъ нужды никакой.
Хранящiй мужъ честные нравы,
Творяй свой долгъ, свои дѣла,
Царю приноситъ больше славы,
Чѣмъ всѣхъ пiитовъ похвалаи.
Оставь нектаромъ наполненну
Опасну чашу, гдѣ скрытъ ядъ». —
«Кого я зрю, столь дерзновенну,
И чьи уста меня разятъ?
Кто ты? богиня или жрица»?
Мечту стоящу я спросилъ.
Она рекла мнѣ: «Я — Фелица»!
Рекла — и свѣтлый облакъ скрылъ
// 165
Отъ глазъ моихъ ненасыщенныхъ
Божественны ея черты;
Куренiе мастикъ безцѣнныхъ
Мой домъ, и мѣсто то цвѣты
Покрыли, гдѣ она явиласьi,
Мой богъ! мой ангелъ во плоти!...
Душа моя за ней стремилась,
Но я за ней не могъ идти.
Подобно громомъ оглушенный,
Безчувственъ я, безгласенъ былъ;
Но, токомъ слезнымъ орошенный,
Пришелъ въ себя и возгласилъ:
«Возможно ль, кроткая царевна,
И ты къ мурзѣ чтобъ своему
Была сурова столь и гнѣвна,
И стрѣлы къ сердцу моему
И ты, и ты чтобы бросала,
И пламени души моей
Къ себѣ и ты не одобряла?
Довольно безъ тебя людей,
Довольно безъ тебя поэту
За кажду мысль, за каждый стихъ
Отвѣтствовать лихому свѣту
И отъ сатиръ щититься злыхъ!
Довольно золотыхъ кумировъ,
Безъ чувствъ мои что пѣсни чли;
Довольно Кадiевъ, Факировъ,
Которы въ зависти сочли
Тебѣ ихъ неприличной лестью;
Довольно нажилъ я враговъ!
Иной отнесъ себѣ къ безчестью,
// 166
Что не дерутъ его усовъ;
Иному показалось больно,
Что онъ насѣдкой не сидитъ[13];
Иному — очень своевольно
Съ тобой мурза твой говоритъ;
Иной вмѣнялъ мнѣ въ преступленье,
Что я посланницей съ небесъ
Тебя быть мыслилъ въ восхищеньѣ
И лилъ въ восторгѣ токи слезъ.
И словомъ: тотъ хотѣлъ арбуза,
А тотъ соленыхъ огурцовъ[14].
Но пусть имъ здѣсь докажетъ Муза,
Что я не изъ числа льстецовъ;
Что сердца моего товаровъ
За деньги я не продаю
И что не изъ чужихъ анбаровък
Тебѣ наряды я крою.
Но, вѣнценосна добродѣтель[15]!
Не лесть я пѣлъ и не мечтыл,
А то, чему весь мiръ свидѣтель:
Твои дѣла суть красоты.
Я пѣлъ, пою и пѣть ихъ буду,
// 167
И въ шуткахъ правду возвѣщу;
Татарски пѣсни изъ-подъ спуду,
Какъ лучъ, потомству сообщу;
Какъ солнце, какъ луну, поставлю[16]
Твой образъ будущимъ вѣкамъ;
Превознесу тебя, прославлю;
Тобой безсмертенъ буду самъ»[17]!
а Мечты и грезы разсыпалъ (1791*).
б На вышинѣ и глубинѣ.
в Часы дѣлить уединенны
Съ нимъ могутъ, скуку и труды.
г Блаженъ, какъ если и царевны
Кому какой ни есть орды.
д Сѣдя и пр.
е Потухлый….
ж Сей даръ, кромѣ боговъ лишь къ чести
И къ поученью ихъ путей,
Не долженъ обращенъ быть къ лести (1791 и 1798).
з Для добродѣтели не строй (1791).
и Чѣмъ всѣхъ поэтовъ похвала.
i Покрыли, гдѣ она мнѣ зрилась,
Мой щитъ, мой ангелъ во плоти.
к Что не изъ чьихъ чужихъ анбаровъ.
л Что только сотворила ты,
Я пѣлъ, чему весь свѣтъ свидѣтель.
// 168
[1] Эту оду Державинъ написалъ для отраженiя тѣхъ разнородныхъ обвиненiй, которыя взводились на него за Фелицу, оскорбившую самолюбiе многихъ и вмѣстѣ съ тѣмъ возбудившую противъ него зависть. Въ Объясненiяхъ своихъ онъ очень опредѣленно означаетъ день сочиненiя Видѣнiя мурзы, именно 9 мая 1783 г.; но это показанiе сомнительно, потому что I-я книжка Собесѣдника, въ которой напечатана была Фелица, появилась не прежде 20 мая; Видѣнiе же мурзы могло быть написано только спустя нѣсколько времени: не должно ли, вмѣсто мая, читать iюня? Нельзя думать, чтобъ ошибка относилась къ году, ибо пьеса должна была быть написана тогда, когда впечатлѣнiя, произведенныя Фелицею, были еще свѣжи*. Видѣнiе мурзы, по рѣзкости нѣкоторыхъ выходокъ противъ сильныхъ людей, не могло быть напечатано тогда же; притомъ оно оставалось долго неоконченнымъ. Въ Запискахъ своихъ (Русск. Бес., стр. 246) Державинъ говоритъ, что кончилъ эту оду, такъ же какъ и оду Богъ, въ Нарвѣ, куда онъ ѣздилъ весною 1784 г. По Запискамъ же Дмитрiева (Москвитянинъ 1842, № 1) она не была кончена еще и тогда, когда началось знакомство обоихъ поэтовъ, т. е. въ 1790. М. А. Дмитрiевъ прибавляетъ въ примѣчанiи къ этому мѣсту Записокъ своего дяди, что послѣднiе два стиха оды придуманы были Иваномъ Ивановичемъ. Въ письмѣ отъ 12 ноября 1790 года Карамзинъ писалъ Державину (см. переписку нашего поэта подъ этимъ годомъ): «Чрезъ Ивана Ивановича Дмитрiева получилъ я окончанiе Видѣнiя мурзы, за которое васъ покорнѣйше благодарю. Могу ли сiю въ своемъ родѣ прекрасную пiесу напечатать въ январѣ или въ февралѣ мѣсяцѣ» (будущаго года)? Дѣйствительно, она появилась въ I-й книжкѣ Московскаго журнала 1791 (стр. 8), а въ слѣдующемъ же мѣсяцѣ (февралѣ) была перепечатана въ Новыхъ ежемѣсячныхъ сочиненiяхъ, издававшихся при петербургской академiи наукъ (1791, ч. LVI, стр. 3). Въ 1792 г. Видѣнiе мурзы было напечатано и отдѣльно, вмѣстѣ съ нѣмецкимъ переводомъ (Коцебу), который прежде вышелъ особо и тогда съ похвалою былъ заявленъ Карамзинымъ въ Московск. журналѣ за августъ 1792 г. (ч. VII, стр. 254. Ср. Смирд. Роспись, № 8085). Въ слѣдующемъ, 1793, году Шторхъ перепечаталъ этотъ переводъ въ изданной имъ книгѣ Gemählde von St.-Petersburg, при обозрѣнiи русской литературы, и сказалъ по этому поводу объ авторѣ оды (ч. II, стр. 231): «Междкъ живущими нынѣ поэтами по видимому ни одинъ не можетъ такъ справедливо разсчитывать на безсмертiе, какъ г. Державинъ, столько же уваженiя заслуживающiй государственный мужъ, патрiотъ и другъ человѣчества, какъ и любви достойный писатель. При неутомимой дѣятельности на обширномъ и важномъ поприщѣ онъ еще находитъ возможность посвящать свободныя минуты музамъ и обогащать отечественную литературу произведенiями своего оригинальнаго, усовершенствованнаго высшимъ образованiемъ таланта. Своебытность, тонкость и изящество составляютъ отличительныя черты этого писателся; неподражаемы гармонiя его дикцiи и благозвучiе его легкаго стиха; онъ умѣлъ сочетать роскошнѣйшее воображенiе съ самымъ очищеннымъ вкусомъ. Такъ судятъ о немъ знатоки».
Видѣнiе мурзы помѣщено въ изданiяхъ: 1798 г., стр. 86, и 1808, ч. I, XVI.
Первый изъ приложенныхъ къ одѣ рисунковъ (Олен.) обозначенъ въ рукописяхъ двумя стихами ея (61 и 63): «Сошла — и жрицей очутилась. Одежда бѣлая струилась». Послѣднiй рисунокъ объясненъ тамъ же примѣчанiемъ: «Вѣчность несется въ поднебесную съ именемъ великой царевны, отъ которой авторъ ожидаетъ безсмертiя».
* Впрочемъ, если принять въ соображенiе, что первый листъ Собесѣдника, занятый Фелицею, былъ представленъ государынѣ тотчасъ по отпечатанiи его и что Державинъ могъ получить отъ нея награду еще до выхода I-й книжки, которая была уже совсѣмъ готова 12 мая, то можно допустить, что Видѣнiе мурзы было начато въ означенный поэтомъ день (О началѣ Собесѣдника см. Спб. Вѣдом. 1783 г., № 30, 33, 38 и 40, и XVI ч. самаго журнала, стр. 6—10).
[2] Что нѣжная его Плѣнира…
См. выше, стр. 118, примѣчанiе 2 къ одѣ на Новый Годъ.
[3] Изъ теремовъ своихъ янтарныхъ
И сребророзовыхъ свѣтлицъ.
Въ царскосельскомъ дворцѣ находится донынѣ одна комната, вся убранная янтаремъ; другая была изъ розовой фольги съ серебряною рѣзьбой. Въ Новыхъ ежемѣс. соч. (см. выше стр. 158) напечатана противъ этихъ стиховъ такая выноска: «Древнiе лѣтописцы увѣряютъ, что у сей царицы были преудивительныя палаты, какъ то: сафирозолотыя, сребророзовыя и янтарныя. Знать, она жила чистенько». Послѣднее, шуточное замѣчанiе, исключенное въ Московскомъ журналѣ, было заимствовано изъ Сказки Екатерины о царевичѣ Февеѣ (см. ниже подъ этимъ же годомъ примѣчанiе 1 къ одѣ Рѣшемыслу), въ которой говорится про царя Тао-ау, что «при дворѣ его все было прилично его сану, чистенько».
[4] И въ досканцахъ червонцы шлютъ.
Намекъ на золотую табакерку съ 500 червонцевъ, пожалованную Державину вскорѣ послѣ появленiя оды къ Фелицѣ. Въ старину, когда въ Россiи табаку еще не нюхали и табакерокъ не знали, употреблялись ящички другаго рода или досканцы, въ которыхъ сохраняли мушки, булавки и тому подобныя мелкiя принадлежности женскаго туалета (Об. Д.). Такой ящичекъ (boîte à mouches) императрица Елисавета Петровна носила въ карманѣ своего платья (Mém. de Cath. II, стр. 156).
[5] Одежда бѣлая струилась….
…. Держалъ, какъ будто бы уснувъ.
Эти стихи (63—82) содержатъ описанiе портрета, сдѣланнаго, по мысли Н. А. Львова, извѣстнымъ живописцемъ Левицкимъ для графа Безбородко; нынѣ этотъ портретъ находится въ императорской публичной библiотекѣ, которой онъ былъ предоставленъ министерствомъ двора по ходатайству бывшаго директора ея, барона М. А. Корфа. Въ VI-й части Собесѣдника (стр. 18) самъ Левицкiй, въ отвѣтъ на стихи Богдановича, напечатанные въ IV-й части этого журнала, такимъ образомъ описалъ этотъ портретъ: «Средина картины представляетъ внутренность храма богини правосудiя, передъ которою, въ видѣ законодательницы, е. и. в., сжигая на алтарѣ маковые цвѣты, жертвуетъ своимъ покоемъ для общаго покоя. Вмѣсто обыкновенной императорской короны увѣнчана она лавровымъ вѣнцомъ, украшающимъ гражданскую корону, возложенную на главѣ ея. Знаки ордена св. Владимiра изображаютъ отличность знаменитою за понесенные для пользы отечества труды, коихъ лежащiя у ногъ законодательницы книги свидѣтельствуютъ истину. Побѣдоносный орелъ покоится на законахъ и, вооруженный перуномъ стражъ, рачитъ о цѣлости оныхъ. Вдали видно открытое море и на развѣвающемъ россiйскомъ флагѣ изображенный на военномъ щитѣ Меркурiевъ жезлъ означаетъ защищенную торговлю».
[6] Градская на главѣ корона.
Слово градская употреблено здѣсь вмѣсто гражданская. Ср. предыдущее примѣчанiе.
[7] …. Изъ черноогненна виссона.
Виссонъ (у Грековъ byssos) — тонкая драгоцѣнная ткань у древнихъ, особливо въ Египтѣ, составъ которой объясняется различно.
[8] Висѣлъ на лѣвую бедру.
Лента владимiрскаго ордена, который императрица, по написанiи ею учрежденiя о губернiяхъ, возложила на себя какъ награду за труды свои, объявивъ себя гросмейстеромъ оэтого ордена (Об. Д.). Учрежденiе о губернiяхъ, изданное 7 ноября 1775 г., приводилось въ исполненiе мало по малу. Орденъ св. Владимiра былъ учрежденъ въ 1782 г. въ день коронованiя императрицы. Изъ устава его (Полн. собр. зак., т. XXI, № 15.515) не видно того, чтò утверждаетъ Державинъ; тамъ упомянуто только, что этотъ орденъ учреждается по поводу истеченiя двадцати лѣтъ царствованiя Екатерины.
[9] Богиня на меня воззрѣла.
Державинъ вспоминаетъ, какъ онъ былъ представленъ государынѣ за оду къ Фелицѣ. Представленiе было въ воскресенье, въ Кавалергардской комнатѣ Зимняго дворца, при многихъ другихъ лицахъ. Государыня, остановясь поодаль отъ него, нѣсколько разъ окинула его быстрымъ взоромъ съ ногъ до головы и наконецъ подала ему руку. Ея величественнаго вида при этомъ онъ никогда не могъ забыть (Об. Д.). Подъ впечатлѣнiемъ этой минуты Державинъ задумалъ стихи, которые остались неконченными. Мы нашли ихъ въ его рукописяхъ на особомъ листкѣ набросанными весьма поспѣшно и приводимъ здѣсь (ср. 26-ю строфу Фелицы):
Молитва принята пророкомъ,
Достигъ мой гласъ его ушесъ.
Фелица! я твоихъ словъ токомъ
И зрѣнiемъ наслажденъ очесъ.
Въ подножьи твоего престола
Касаяся земнаго дола,
Въ чертогахъ царскихъ золотыхъ
Я лобызалъ прахъ ногъ твоихъ
Я зрѣлъ я всю твою вселенну
Съ ужасной трона высоты,
На коемъ душу вознесенну,
Какъ солнце, мiру кажешь ты.
Я зрѣлъ….
[10] Вострепещи, мурза несчастный.
Императрица, какъ бы не догадываясь, что похвалы въ Фелицѣ относятся къ ней, показывала видъ, будто она удивляется смѣлости, съ какою эта ода написана (Об. Д.).
[11] Сей даръ боговъ лишь къ чести.
Этотъ (101-й) стихъ, въ которомъ недостаетъ одной стопы, въ первый разъ явился такимъ въ изданiи 1808 г., вслѣдствiе чего измѣненъ и стихъ 103-й. Въ прежнихъ изданiяхъ и въ рукописяхъ они читаются такъ, какъ показано въ варiантѣ ж.
[12] …. Въ вредъ добродѣтели не строй,
т. е. не пой, какъ Сирены, во вредъ добродѣтели. Въ Московскомъ журналѣ было напечатано: На добродѣтели не строй (Ср. варiантъ з).
[13] Что онъ насѣдкой не сидитъ.
Это въ связи съ 8-мъ стихомъ 19-й строфы Фелицы.
[14] …. А тотъ соленыхъ огурцовъ.
Намекъ на Потемкина, который только тогда и былъ доволенъ, когда чего дожидался; а какъ скоро получалъ, то опять предавался скукѣ. Онъ посылалъ по имперiи нарочныхъ за арбузами, за огурцами и т. п. (Об. Д.).
[15] …. вѣнценосна добродѣтель.
Это же выраженiе встрѣчается въ одахъ: На прiобрѣтенiе Крыма подъ 1784 г. (строфа 3) и На шведскiй миръ подъ 1790 (строфа 8).
[16] …. Какъ солнце, какъ луну, поставлю.
«Древнiе поэты героевъ своихъ помѣщали въ число созвѣздiй и свѣтилъ небесныхъ» (Примѣч. въ Московск. журналѣ).
[17] «Въ Видѣнiи мурзы Державинъ остановился на предпослѣднихъ двухъ стихахъ и не зналъ, чѣмъ кончить. Иванъ Ивановичъ Дмитрiевъ сказалъ ему шутя: Я бы вотъ чѣмъ кончилъ:
Превознесу тебя, прославлю,
Тобой безсмертенъ буду самъ.
«Эти два стиха очень полюбились Державину; онъ приписалъ ихъ и ими заключилъ неоконченную пьесу» (Мих. Дмитрiевъ. См. выше, стр. 158, въ примѣчанiи). Объ этомъ М. А. Дмитрiевъ разсказываетъ также въ брошюрѣ: Мелочи изъ запаса поей памяти, стр. 19. Изъ рукописей этого не видно. Самый старый списокъ Видѣнiя мурзы находится въ тетради 1790-хъ годовъ. Здѣсь вся пьеса переписана постороннею рукою и нѣкоторые стихи исправлены И. И. Дмитрiевымъ, а другiе Капнистомъ. Но мы нашли въ рукописяхъ Державина первоначальный эскизъ этой оды, писанный очень неразборчиво собственною его рукой. Начало — въ стихахъ, но еще совершенно неотдѣланныхъ, частью даже неимѣющихъ мѣры; далѣе мысли набросаны прозою, очевидно въ сильномъ увлеченiи, безъ всякой предварительной работы. Предполагая помѣстить большую часть этого любопытнаго эскиза при Объясненiяхъ Державина (см. тамъ Видѣнiе мурзы), мы представляемъ здѣсь только начало его, съ означенiемъ цифрами тѣхъ стиховъ окончательной редакцiи оды, которые здѣсь уже являются въ зародышѣ. Одинъ не вполнѣ разобранный стихъ замѣняемъ точками.
Такъ и ты, богоподобная,
……………………………
О кроткая и незлобная!
Перуны сердцу, мыслямъ, духу (стихъ 140)
Въ твоихъ даже мечтахъ являешь
И пламени души моей (142)
И ты, и ты не одобряешь; (143)
Но много безъ тебя людей (144)
Стихи мои считаютъ лестью. (152—153)
Я ими нажилъ тьму враговъ: (154)
Иной то счелъ себѣ къ безчестью, (155)
Что не дерутъ его усовъ; (156)
Иной, что я въ мои пирушки
Капусты кислой не досталъ;
Иной, что для чего не въ чушки,
А только въ карты я игралъ.
Другому то не показалось,
Что живъ въ твоихъ законахъ Богъ;
Другому пагубой моей казалось,
Что я не лобзаю праха твоихъ ногъ,
Что не удостоился твоего лица зрѣть,
Что не насказалъ словесъ,
Что ты ко мнѣ ни строчки не писала
И въ ссылку уже послала.
Но пусть идетъ свѣтъ на свой конецъ (?),
А моя теперь должна доказать Муза, (167)
Что я подлинно не былъ и не есть льстецовъ, (168)
Что россказней и растабаровъ (49)
Къ тебѣ я въ виршахъ не писалъ
И не изъ чьихъ чужихъ анбаровъ (171)
Тебѣ похвалъ я не укралъ.
Но, вѣнценосна добродѣтель, 9173)
Чтò только сотворила ты, (174; см. вар. л.).
Чему весь свѣтъ свидѣтель, (175)
То въ томъ мои всѣ красоты…. (176)