<Первая песнь Пиндара Пифическая // Сочинения Державина: [в 9 т.] / с объясн. примеч. [и предисл.] Я. Грота. — СПб.: изд. Имп. Акад. Наук: в тип. Имп. Акад. Наук, 1864—1883. Т. 2: Стихотворения, ч. 2: [1797—1808 гг.]: с рис., найденными в рукописях поэта. — 1865. С. 329—341>

1800.

LXIII. Первая песнь Пиндара пиѲическая[1].

__[i]

Златая арфа Аполлона,

Подруга чернокудрыхъ Музъ!

// 329

Твоимъ въ молчаньи звукамъ внемлетъ

Монархъ веселья, пляска, ликъ;

// 330

Когда же, хоромъ управляя,

Даешь къ совосклицанью знакъ, —

// 331

Огнь быстрый, вѣчный, вседробящiй,

Ты можешь молньи потушить[2]!

Сидитъ на скипетрѣ Зевеса

Орелъ, пернатыхъ царь, и, внизъ

Спустя высокопарны крылья,

Во сладостномъ забвеньи спитъ.

Прiятна мгла, смежая вѣжды,

Главу его на перси гнетъ;

Бряцаньемъ тихимъ утомленный,

Чуть зыблется хребетъ его.

‎Свирѣпый Марсъ склоняетъ долу

Свое кроваво острее;

Утѣхой сердце упоенно,

Смягчась, плѣняется его.

И самые безсмертны боги

Забавъ сражаются отъ стрѣлъ,

Какiе персты Феба мещутъ

И нѣжны груди Пiеридъ.

Но тотъ, кого Зевесъ не любитъ,

// 332

Дрожитъ отъ звонкихъ пѣсенъ Музъ;

Трепещетъ на землѣ и морѣ

Вся груба, суща тварь отъ нихъ;

Трепещетъ и Тифей стоглавый[3],

Воитель бывый на боговъ:

Наверженъ страшною горою,

Онъ въ мрачномъ Тартарѣ лежитъ.

Килькiйской оглашенной бездной[4]

Онъ нѣкогда воспитанъ былъ;

Вокругъ его каменно-морскiй

Днесь кумскiй и сицильскiй брегъ

Космату грудь отягощаетъ;

Столпомъ, досягшимъ до небесъ,

Держащимъ на себѣ снѣгъ вѣчный,

Прижатъ, придавленъ Этной онъ.

Изъ челюстей своихъ извержетъ

Потоками всежрущiй огнь,

Который днемъ сквозь тучи дыма

Сверкаетъ искрами въ аэръ,

А ночью, вихрями крутяся,

Горящимъ каменнымъ дождемъ,

Съ ужаснымъ грохотомъ и ревомъ

Въ морскую глубину падетъ.

// 333

Не только зрѣть его ужасно,

Какъ жупелъ онъ Вулкановъ вверхъ

Горящими струитъ рѣками, —

О немъ ужасенъ даже слухъ:

Какъ Этной къ листомрачну верху[5]

И къ дну прикованъ цѣпью онъ,

Изъязвленнымъ хребтомъ простершись,

На терновыхъ лежитъ буграхъ.

О Зевсъ, горы сея властитель!

Помилуй и спаси чело

Страны, богатыя^а плодами,

Близъ коей соименный градъ

Воздвигъ народовъ поселитель

И гдѣ въ ристалищѣ герольдъ

Пиѳiйскомъ славу колесницы

Хироновой провозгласилъ!

Какъ въ понтъ пловцы пустясь, ликуютъ,

Зря вздуты вѣтромъ паруса,

Надеждою ихъ сердце льстится,

Что счастливо свой путь свершатъ:

Такъ сихъ торжествъ начало кажетъ,

Что градъ украсясь сей, и впредь

Въ вѣнцѣ побѣдъ, во блескѣ новомъ,

Возликовствуетъ на пирахъ.

// 334

О Фебъ, Лицея повелитель[6],

Делоса свѣтлый царь и другъ

Любимаго тобой потока

Кастальскихъ водъ, съ Парнасскихъ горъ

Текущихъ! о, услышь желанье!

Сей гласъ мой — и страну сiю,

Героями превознесенну,

На сердцѣ напиши твоемъ!

Такъ милостью боговъ единыхъ

И въ добродѣтеляхъ своихъ

Всѣ процвѣтаютъ человѣки!

Блаженства лишь они дождятъ[7]:

Чрезъ нихъ премудрые — премудрость,

Краснорѣчивы — сладость устъ,

Могущiе — ихъ силу стяжутъ,

И всѣ дары текутъ отъ нихъ.

И я, исполнясь ихъ восторгомъ,

Вожделѣвая мужа пѣть,

Да брошу сильною рукою

Мое выспрь мѣдное копье,

Которое прямымъ полетомъ

Межъ соподвижниковъ моихъ,

Всѣхъ далѣй, всѣхъ быстрѣй промчася,

Со звукомъ въ мѣту попадетъ.

// 335

О, да всегда къ нему снисходитъ

И впредь веселье такъ, какъ днесь!

Осыпанъ счастiя дарами,

Да забываетъ скорбь свою,

А помнитъ брани и побѣды,

Гдѣ жалъ онъ славу, цвѣтъ боговъ,

Гдѣ съ нимъ никто, кромѣ Гелона[8],

Благъ выше не снискалъ коронъ.

Но не тому ли ужъ подобенъ

Онъ древню Филоктету днесь,

На брань готову, снаряженну

По изволенiю Судебъ,

Котораго изъ славныхъ воевъ

Первѣйшiй мужествомъ герой,

Толь рѣдкимъ посѣтя привѣтствомъ,

И дружбою почтилъ своей?

Тогда, вожди какъ приходили

Съ собой его подъ Трою звать,

Лежалъ, страдая въ Лемнѣ язвой,

Снабженный лукомъ, Фисовъ сынъ[9];

Хоть былъ безсильнымъ, слабымъ, тощимъ^б,‎

// 336

Но онъ низвергъ Прiамовъ градъ

И подвигъ совершилъ Данаевъ:

Угодно было такъ богамъ.

Возставь, о Боже! и Хирона

Ты такъ съ болѣзненна одра,

И въ временахъ ему грядущихъ

Во всѣхъ желаньяхъ даждь успѣхъ!

А ты, о Муза! колесницы^в

Четвероконной торжествомъ

Восхити духъ и Диноменовъ[10]:

Не чужда сыну честь отца.

Ему ужъ скоро возгласится

И самому мной также пѣснь,

Какъ оному державцу Этны,

Кому Хиронъ воздвигъ сей градъ[11]

// 337

Златой свободы на твердынѣ,

По чертежу хилiйскихъ правъ;

И Гераклидовъ родъ, Памфила,

Пребывъ Дорiйцами доднесь,

‎Хранитъ Эгимовы завѣты

Съ тѣхъ самыхъ поръ, когда, съ холмовъ

Тагета двигшись, взялъ приступомъ,

Отторгнувъ отъ Амеклы, Пиндъ,

Счастливо ею завладѣвши^г,

И днесь почтеннѣйшiй сосѣдъ

Сталъ бѣлоконнымъ Тиндаридамъ,

И копiй звуками цвѣтетъ.

Продли, продли, Зевесъ, то жъ счастье

И на Аменовыхъ водахъ[12],

Да о князьяхъ и о народѣ

Молва правдивая гремитъ!

Отцомъ возвышенна младаго

Ты самъ царя сего води,

И старца умудряй мастита^д

Въ согласьи царства содержать.

// 338

Молю тебя, молю, сынъ Хроновъ!

Да страшный ревъ военныхъ трубъ

Спокойства больше не смущаетъ,

Ни Тирянъ, ни Финикьянъ днесь[13].

Ты самъ, Зевесъ, при Кумѣ видѣлъ

Кораблегибельный позоръ

И оному ударъ подобный,

Имъ данный княземъ Сиракузъ.

‎Ты зрѣлъ, какъ сильной онъ рукою

Съ смятенныхъ бѣгствомъ кораблей

Свергалъ цвѣтущи войски въ море

И Грецiю отъ рабства спасъ[14]!

Пѣснь благодарная Аѳинамъ

Принадлежитъ за Саламинъ:

И я хвалю, не умолкая,

Спартанъ за Китеронскiй бой.

‎О, какъ въ сихъ страшныхъ двухъ сраженьяхъ

Стрѣлами ополченны тьмы

Надменныхъ Персовъ упадали!

Какъ на смѣющихся брегахъ

Водами свѣтлыми Химеры

Звукъ Диноменовыхъ сыновъ[15]

Гласится мной, достойно стершихъ

Геройской мышцей полкъ враговъ!

// 339

‎Пѣснь краткую, но содержащу

Въ себѣ дѣлъ болѣе, чѣмъ словъ,

Не столь хулители терзаютъ;

Но нагруженна черезъ край

Воображенье утомляетъ;

И собственныхъ хвала гражданъ

Завистникамъ жметъ тайно сердце:

Коль паче чужеземныхъ^е честь[16]!

Межъ тѣмъ рождать прiятнѣй зависть^ж,

Чѣмъ сожалѣнье намъ. — И ты

Не преставай идти вслѣдъ славѣ:

Рулемъ довѣрья правь народъ,

Судъ искушай въ горнилѣ правды,

Малѣйшу искру отъ царя

Свѣтъ за большой пожаръ считаетъ^з;

Тьмы вкругъ свидѣтелей тебя.

Ревнуешь ли потомства къ чести?

Будь твердымъ въ подвигахъ благихъ

И щедрымъ быть не отрекайся;

Но паче, вѣтромъ парусъ твой

// 340

Вздувай, подобно мореходцамъ;

Лишь никогда, любезный мой,

Не обольщайся царедворцевъ

Лукавой сладостью словесъ.

Единъ гласъ памяти блаженной

Звучитъ за гробомъ, — и дѣла

Мужей великихъ воскрешаетъ^и

Во лѣтописцахъ и пѣвцахъ.

Не умретъ Креза добродѣтель;

Но лютый, злобный Фаларисъ,

Людей въ волѣ сжигавшiй мѣдномъ,

Не вспоминается добромъ.

Нигдѣ о немъ не звукнетъ арфа;

Ея не вторитъ юныхъ пѣснь:

О! такъ, Хиронъ, вкушенье жизни

Благополучья первый даръ,

Вторый же даръ благая слава:

А кто стяжалъ ихъ обоихъ,

Тому судьбы опредѣлили

Всѣхъ превосходнѣйшiй вѣнецъ.

^а Богатыя страны… (1803).

^б …Фесовъ сынъ;

Хоть былъ безсиленъ, слабъ, шатался.

^в А ты восхитъ и Диноменовъ,

О Муза! сей побѣдой духъ

Четвероконной колесницы.

^г …завладѣя —

И днесь почтенный сталъ сосѣдъ

На бѣлыхъ коняхъ Тиндаридамъ.

^д И старца провождай…

^е …иностранныхъ…

^ж Межъ тѣмъ всегда пріятнѣй…

^з Свѣтъ за большую почитаетъ.

^и …пробуждаетъ.

// 341

[1] По свойству своего таланта и по содержанiю многихъ изъ своихъ произведенiй Державинъ долженъ былъ питать особенное сочувствiе къ Пиндару; сознавая это, уже его современники (напр. Батюшков) съ тогдашней точки зрѣнiя говорили про него: нашъ Пиндаръ. Дѣйствительно, какъ ѳивскiй лирикъ по справедливости считалъ себя преемникомъ и продолжателемъ Гомера, такъ и нашъ поэтъ создалъ въ нѣкоторомъ смыслѣ эпопею своей блистательной эпохи. Мы уже видѣли (Томъ I, стр. 761), что онъ въ 1796 году написалъ въ честь А. Г. Орлова оду въ Пиндаровомъ духѣ подъ заглавiемъ Аѳинейскому витязю*. Настоящая ода есть первый его опытъ въ переводѣ изъ Пиндара, при чемъ онъ пользовался нѣмецкимъ переложенiемъ въ прозѣ Гедике, которому близко слѣдовалъ (Pindar's Pythische Siegshymnen, mit erklärenden und kritischen Anmerkungen verdeutscht von Fr. Gedike, Berlin u. Leipzig, 1779)**. Въ 1805 году Державинъ перевелъ оттуда же и первую олимпiйскую оду. Само собою разумѣется, что при недостаткѣ другихъ пособiй, и особенно знакомства съ греческимъ языкомъ, переводы Державина изъ Пиндара не отличаются точностью. Послѣ Державина эту оду стихами же переводили, вмѣстѣ съ другими сочиненiями Пиндара, П. И. Голенищевъ-Кутузовъ (Творенiя Пиндара, двѣ части, М. 1803 и 1804) и И. И. Мартыновъ (Греч. классики, ч. XXI и XXII, Спб. 1827).

Извѣстно, что Пиндаръ воспѣвалъ побѣдителей на греческихъ играхъ, по именамъ которыхъ оды его и раздѣляются на олимпiйскiя, пиѳическiя, истмiйскiя и немейскiя. Гiеронъ (Хиронъ у Державина), родомъ изъ Сиракузъ, возобновивъ городъ Катану, назвалъ его Этною по имени сосѣдней горы и потому на состязанiяхъ принялъ названiе Этнянина. Въ 26-ую и 27-ую пиѳiаду онъ побѣдилъ въ ристанiи, въ 29-ую — на колесницѣ, и на послѣднюю побѣду сочинена эта ода. 29 пиѳiада соотвѣтствовала 474 году до Р. Х. Городъ Этна былъ основанъ за два года до того. Нѣсколько ранѣе, около времени вступленiя Гiерона на престолъ, начались изверженiя Этны; на нихъ есть намеки въ этой одѣ. Въ томъ же году, когда Гiеронъ одержалъ эту побѣду, къ нему приходили послы изъ города Кумъ въ Италiи просить помощи противъ морскихъ силъ Этрусковъ. Гiеронъ подкрѣпилъ Кумы своимъ флотомъ, Этруски были разбиты, и флотъ возвратился домой съ торжествомъ. На эту побѣду намекаетъ настоящая ода (Pindar's Werke, griechisch mit metrischer Uebersetzung etc. von J. A. Härtung. Leipzig, 1855, ч. II, стр. 194). Замѣтимъ впрочемъ, что воспѣваемая здѣсь побѣда на пиѳiйскихъ играхъ была одержана не самимъ Гiерономъ, а только его колесницей и конями; онъ же оставался дома (см. ниже строфу 16).

Эта ода была напечатана въ Вѣстнике Европы, въ февралѣ 1803 г. (ч. VII, № 4, стр. 268), съ подписью Державинъ, подъ заглавiемъ: Первая Пиндарова пиѳическая песнь Этнянину Хирону, королю сиракузскому, на побѣду его колесницы. Державинъ тогда только что вступилъ въ должность министра юстицiи, и по этому поводу Карамзинъ, не зная, что переводъ сдѣланъ уже три года передъ тѣмъ, замѣтилъ внизу страницы: «Любители русскаго стихотворства порадуются, что славный поэтъ нашъ и среди важнѣйшихъ государственныхъ дѣлъ еще занимается Музами. Оне не могутъ упрекать любимца своего неблагодарностью. К.» О томъ, что Державинъ переводилъ изъ Пиндара, было заявлено въ Вѣстникѣ Европы уже за нѣсколько мѣсяцевъ до того, именно въ сентябрѣ 1802 года (ч. V, № 17, стр. 28), стихами Г. Р. Державину на переводъ Пиндара, подъ которыми означено: Присланы изъ Петербурга. Въ нихъ авторъ, подписавшiйся Дм. Б., доказываетъ, что такой талантъ, какъ Державинъ, не долженъ переводить:

«Державину ль искать въ чужихъ странахъ примѣра?

Тому ли подражать, кто самъ примѣромъ сталъ?

Маронъ въ отечествѣ не перевелъ Гомера,

Съ Вандиковыхъ картинъ Корреджiй не писалъ.

Пусть славитъ Грецiя Элидски колесницы!

Кто духъ Горацiя съ Пиндаромъ съединилъ,

Къ лирическимъ красамъ путь новый намъ открылъ,

Кто подвиги гремѣлъ безсмертныя Фелицы,

Кто гласомъ Аонидъ героевъ росскихъ пѣлъ, —

Того померкнутъ ли въ отечествѣ картины?

И если бы теперь родился другъ Коринны (т. е. Пиндаръ),

Не онъ ли бы тебя, Державинъ, перевелъ?»

Настоящiй переводъ сдѣланъ едва ли безъ примѣненiя къ современнымъ обстоятельствамъ, хотя въ Объясненiяхъ Державина о томъ и не сказано. Въ изданiи 1808 г. (ч. II, XXXIII) пѣснь Пиндара, кажется, не даромъ помѣщена между одой На восшествiе на престолъ императора Александра и Гимномъ Кротости: нѣтъ почти никакого сомнѣнiя, что подъ больнымъ Хирономъ поэтъ разумѣлъ Суворова. Легко также отыскать въ одѣ намеки на императора Павла и на вел. кн. Александра Павловича.

* Еще гораздо прежде сочувствiе Державина къ Пиндару замѣчательнымъ образомъ выразилось въ стихахъ на празднество Потемкина (1791 г.), начинающихся словами:

Не такъ ли лира восхищенна,

Въ Пиндаровы цвѣтущи дни...

и содержащихъ поэтическую характеристику пѣсней греческаго лирика. Вторая строфа этихъ стиховъ представляетъ любопытное сходство въ образахъ съ 2-ою же строфою помѣщаемой здѣсь оды (см. Томъ I, стр. 400 и слѣд.).

** Державинъ въ своихъ Объясненiяхъ говоритъ, что онъ пользовался также переводомъ Рамлера; но Рамлеръ, сколько извѣстно, не переводилъ Пиндара; эту оду перевелъ, прежде Гедике, Фоссъ (въ Deutsches Museum, янв. 1777): не его ли переводъ былъ также въ рукахъ нашего поэта?

[2] Ты можешь молньи потушить.

Чтобъ показать, какъ переводилъ Державинъ, выпишемъ здѣсь начало перевода Гедике, служившаго ему подлинникомъ: «Goldene Harfe Apollons, du der violenlockigen Musen mitgebietende Lenkerin, deinen Ackorden horchet der Tanz, der Freudenfürst, horchen die Sänger, wenn du, beherrschend den Chor, seinem Gesang voranzuhallen beginnst.

Selbst des ewigen Feuers spaltenden Blitz löschest du aus. Oben auf Jupiters Zepter schlummert der Adler, der Vögel König, die schnellen Schwingen auf beiden Seiten hinabgebreitet. Dunkle Nacht, der Augenlieder süsse Fessel, geusst du hin über sein gebognes Haupt. Schlummernd hebt er den wiegenden Rücken empor, von deiner Töne Geschossen besiegt».

[3] Трепещетъ и Тифей стоглавый.

«По баснословiю, Тифей — чудовищный исполинъ со ста змѣиными главами, который воевалъ противъ боговъ, а особливо противъ Юпитера, повергшаго его наконецъ подъ тяжесть горы Этны, и онъ-то дѣлаетъ изъ оной толь ужасныя пламенныя изверженiя» (Об. Д. по Гедике).

[4] Килькiйской оглашенной бездной.

Въ Киликiи, малоазiйской области, земля родила Тифея; тамъ и жилъ онъ послѣ въ пещерѣ, получившей по этому извѣстность (Гедике). Въ нѣмецкомъ переводѣ: «Ihn nährte einst Kilikia's verrufene Kluft».

[5] Какъ Этной къ листомрачну верху...

У Гедике: «Fürchterlich auch nur vom Pilger zu hören, wie er an Aetna's schwarzbeschattenem Gipfel und am Grunde gekettet liegt». Листомрачный верхъ соотвѣтствуетъ выраженiю подлинника μελαμφύλλοις κορυφαῖς, чтò Гартунгъ переводитъ dunkellaubiger Gipfel. — Въ 8-й строфѣ стихи 4 и 5 соотвѣтствуютъ нѣмецкому выраженiю: «dessen nahegränzende Namenstadt ihr glorreicher Bevölker (поселитель) verherrlichte».

[6] О Фебъ, Лицея повелитель.

«O Phöbus, Lykias und Delos Beherrscher»: Аполлонъ былъ особенно почитаемъ въ Ликiи и на островѣ Делосѣ. Впрочемъ Лицей былъ названъ такъ по имени близлежавшаго храма Аполлона Ликiйскаго.

[7] Блаженства лишь они дождятъ.

Ср. въ одѣ На прiобрѣтенiе Крыма (Томъ I, стр. 183):

То воплощенно божество,

Которое дождитъ блаженства,

и въ Провидѣнiи (тамъ же, стр. 569): Блаженствами дождятъ благихъ.

[8] Гдѣ съ нимъ никто, кромѣ Гелона.

Гелонъ — братъ Гiерона; они вмѣстѣ одержали при Гимерѣ побѣду надъ Карѳагенянами. Объ этомъ упомянуто у Гедике въ примѣчанiи, но въ текстѣ самой оды нѣтъ имени Гелона.

[9] Снабженный лукомъ, Фисовъ сынъ.

Не Фисовъ, а Пеасовъ (Pöas) — Филоктетъ, который, бывъ раненъ въ ногу отравленной стрѣлой Геркулеса, страдалъ въ Лемносѣ, пока не явились за нимъ Улиссъ и Неоптолемъ и не исцѣлилъ его сынъ Эскулапа. Съ нимъ сравнивается Гiеронъ потому, что и онъ во время прославляемаго торжества былъ боленъ. Оставшись при войскѣ, онъ вверилъ управленiе города Этны своему сыну.

[10] Восхити духъ и Диноменовъ.

Диноменъ — сынъ Гiерона.

[11] Кому Хиронъ воздвигъ сей градъ и проч.

Гiеронъ назначилъ сына своего намѣстникомъ возобновленнаго города Этны. Хилiйскiе права (Hyllische Gesetze) значитъ пелопонезскiе законы, ибо Пелопонезъ былъ покоренъ Гераклидами, которыхъ первымъ предводителемъ былъ Гиллусъ, сынъ Геркулеса. Новое населенiе города Этны составляли выходцы изъ Пелопонеза, потомки Гераклидовъ, между которыми былъ и Памфилъ, сынъ Эгима. Пиндаръ говоритъ, что жители Этны остались вѣрны обычаямъ древнихъ Дорiйцевъ, пришедшихъ съ Гераклидами въ Пелопонезъ. Потомъ онъ точнѣе обозначаетъ мѣсто, откуда пришли поселенцы города Этны, именно хребетъ Тайгетскiй, при подошвѣ котораго лежалъ городъ Amyklä; этотъ городъ покорили Дорiйцы, спустившись, подъ предводительствомъ Гераклидовъ, съ горы Пинда, т. е. съ прилежащей къ нему области Дориды. Амиклы находились близъ Спарты, родины Тиндаридовъ, Кастора и Поллукса; слѣдовательно новые поселенцы города Этны были, до прихода въ Сицилiю, какъ бы сосѣдями Тиндаридовъ. Неточность выраженiй Державина въ 18 строфѣ конечно не ускользнетъ отъ внимательнаго читателя.

[12] И на Аменовыхъ водахъ.

Amenas, рѣка, протекавшая чрезъ городъ Этну.

[13] Ни Тирянъ, ни Финикьянъ днесь.

Тирянъ вм. Тирренянъ, т. е. Этрусковъ. Подъ Финикiянами разумѣются здѣсь Карѳагеняне; подъ княземъ Сиракузъ — братъ Гiерона, Гелонъ (см. выше примѣч. 8), царствовавшiй тамъ прежде Гiерона.

[14] И Грецiю отъ рабства спасъ.

Карѳагеняне были въ союзѣ съ Персами.

[15] Звукъ Диноменовыхъ сыновъ —

т. е. Гiерона и Гелона, которыхъ отца звали также Диноменомъ. О Гимерѣ см. выше, стр. 335, примѣч. 8.

[16] Коль паче чужеземныхъ честь.

Гiеронъ былъ собственно уроженецъ не Сиракузъ, а Гелы. Три послѣднiе стиха очень вѣрно передаютъ переводъ Гедике: «heimlich drückt der Ruhm des Mitbürgers dem Neider das Herz, der Ruhm des Fremdlings am meisten». Ho Гартунгъ такъ переводитъ: «Von fremden Verdiensten zu hören, drückt den Muth insgeheim beneidender Bürger herab» —

ἀστῶν δ’ ἀκοὰ κρύφιον

θυμὸν βαρύνει μάλιστ’ ἐσλοῖσιν ἐπ’ ἀλλοτρίοις.

Для объясненiя смысла этихъ стиховъ въ устахъ Державина см. выше, стр. 280, замѣчанiе его объ отношенiи императора Павла къ Суворову.