<Тончию // Сочинения Державина: [в 9 т.] / с объясн. примеч. [и предисл.] Я. Грота. — СПб.: изд. Имп. Акад. Наук: в тип. Имп. Акад. Наук, 1864—1883. Т. 2: Стихотворения, ч. 2: [1797—1808 гг.]: с рис., найденными в рукописях поэта. — 1865. С. 397—404>

1801.

LXXXI. ТОНЧІЮ[1].

__[i]

Безсмертный Тончи! ты мое

Лицо въ томъ, слышу, пишешь видѣ,

// 397

Въ какомъ бы мастерство твое

Въ Омирѣ древнемъ, Аристидѣ,

Сократѣ и Катонѣ ввѣкъ

// 398

Потомковъ позднихъ удивляло,

Въ сѣдинахъ лысиной сiяло,

И въ немъ бы зрѣлся человѣкъ!

// 399

Но лысина или парикъ,

Но тога иль мундиръ кургузый

Содѣлали, что ты великъ?

Нѣтъ! — философiя и музы:

// 400

Онѣ насъ славными творятъ.

О, еслибъ осѣнялъ духъ правый

И освѣщалъ меня лучъ славы, —

Присталъ бы всякiй мнѣ нарядъ.

// 401

Такъ, живописецъ-философъ!

Пиши меня въ уборахъ чудныхъ,

Какъ знаешь ты; но лишь любовь

Увѣковѣчь ко мнѣ премудрыхъ.

А если слабости самимъ

И величайшимъ людямъ сродны, —

Не позабудь во мнѣ подобны,

Чтобъ зависть улыбалась имъ.

// 402

Иль нѣтъ: — ты лучше напиши

Меня въ натурѣ самой грубой,

Въ жестокiй мразъ, съ огнемъ души,

Въ косматой шапкѣ, скутавъ шубой,

Чтобъ шелъ, природой лишь водимъ[2],

Противъ погодъ, волнъ, горъ кремнистыхъ,

Въ знакъ, что рожденъ въ странахъ я льдистыхъ,

Что былъ прапращуръ мой Багримъ[3].

// 403

Не испугай жены, друзей;

Придай мнѣ нѣжности немного,

Чтобъ былъ я ласковъ для дѣтей,

Лишь въ должности бъ судилъ всѣхъ строго;

Чтобъ жаръ кипѣлъ въ моей крови,

А очи мягкостью блистали;

Красотки бы по мнѣ вздыхали,

Хоть въ платонической любви.

// 404

[1] 10 марта 1806 года Жихаревъ, жившiй тогда въ Москвѣ, записалъ въ своемъ дневникѣ: «У князя Ивана Сергѣевича Гагарина встрѣтилъ я знаменитаго живописца Тончи. Онъ женатъ на старшей дочери князя. Сѣдъ какъ лунь. Судя по виду, ему должно было лѣтъ около шестидесяти; но по живости разговора нельзя дать ему и сорока. Онъ занималъ всю бесѣду. Удивительный человѣкъ! кажется, живописецъ, а стòитъ любаго профессора: все знаетъ, все видѣлъ, всему учился. Толковалъ о политикѣ, наукахъ, современныхъ открытiяхъ, разсказывалъ разные анекдоты, одинъ другаго занимательнѣе… Что за любезный человѣкъ, и съ какимъ многосложнымъ образованiемъ этотъ Тончи! Послѣ всего, что я слышалъ о немъ и отъ него, не удивляюсь, что русская княжна вышла за итальянскаго живописца. Онъ страстно любитъ литературу и самъ пишетъ стихи… Тончи теперь мало занимается живописью и пишетъ иногда только портреты съ родныхъ жены своей. Портретъ, написанный имъ съ стараго князя, — произведенiе образцовое: кромѣ необычайнаго сходства, какая работа и какой колоритъ! Точно живой, такъ и выходитъ изъ полотна; но говорятъ, что этотъ портретъ, какъ онъ ни превосходенъ, ничто въ сравненiи съ портретомъ Державина, писаннымъ въ Петербургѣ. Тончи ни за что не хотѣлъ представить поэта въ парикѣ, а Державинъ не соглашался писать себя плѣшивымъ, и потому художникъ придумалъ надѣть на него русскую соболью шапку. Сказываютъ, что это верхъ совершенства» (Записки современника, ч. І, стр. 336 и слѣдд.).

Посланiе Къ Тончiю написано какъ программа того самаго портрета, о которомъ здѣсь рѣчь идетъ и съ котораго сдѣлана профессоромъ Іорданомъ гравюра, приложенная къ І-му Тому нашего изданiя. Въ подлинной картинѣ 4¹/₂ аршина длины и 1 саж. ширины. Около нижняго края латинское двустишiе, сочиненiе самого живописца:

«Justitia in scopulo, rutilo mens delphica in ortu

Fingitur, in alba corque fidesque nive.»

(т. е. правосудiе изображается въ скалѣ, пророческiй духъ въ румяномъ восходѣ, а сердце и честность въ бѣлизнѣ снѣга). Припомнимъ, что Тончи представилъ поэта сидящимъ передъ скалой, на снѣжномъ полѣ. Въ подлинной картинѣ на снѣгу замѣтны слѣды, которымъ живописецъ придавалъ особенное значенiе. Вѣроятно они должны соотвѣтствовать стихамъ: «Чтобъ щелъ, природой лишь водимъ», и проч. Въ оригиналѣ виднѣется, сверхъ того, въ отдаленiи блескъ утренней зари. П. И. Бартеневъ слышалъ, что шуба, въ которой Державинъ изображенъ тутъ, была подарена ему иркутскимъ купцомъ Сибиряковымъ, потомки котораго хранятъ копiю съ этого портрета, присланную ему поэтомъ въ знакъ благодарности (вѣроятно у нихъ поясной портретъ, о которомъ будетъ упомянуто ниже).

При жизни Державиныхъ этотъ портретъ стоялъ въ нижнемъ этажѣ петербургскаго ихъ дома, въ столовой; тамъ его видѣли Аксаковъ и Жихаревъ. Первый въ своихъ Воспоминанiяхъ (М. 1856, стр. 374) говоритъ: «Портретъ Тончи походилъ на оригиналъ, какъ двѣ капли воды». Жихаревъ разсказываетъ въ Дневникѣ чиновника: «Покамѣстъ нашъ бардъ дремалъ въ своемъ креслѣ, я разсматривалъ извѣстный портретъ его, писанный Тончи. Какая идея, какъ написанъ, и какое до сихъ поръ еще (1806) сходство!» (Отеч. Зап. 1855, т. XCIX, стр. 398). Жена Державина, умершая въ 1842 г., завѣщала эту картину своему племяннику, Александру Николаевичу Львову (ум. 1849), почему она до сихъ поръ стоитъ въ домѣ вдовы послѣдняго, Натальи Николаевны, урожденной Мордвиновой, въ Москвѣ (у Спаса на пескахъ).

Съ картины Тончи снятъ былъ еще при жизни поэта поясной портретъ, который распространился во многихъ копiяхъ и былъ неразъ прилагаемъ въ гравюрахъ и литографiяхъ къ разнымъ изданiямъ (см. наше Предисловiе къ І-му Тому, стр. XXXIV). Цѣлая картина Тончи воспроизведена въ первый разъ при настоящемъ изданiи.

Высокое мнѣнiе, какое Державинъ выражаетъ о Тончи въ этой пьесѣ, и похвалы, вообще воздаваемыя ему современниками, побудили насъ собрать о немъ нѣсколько бiографическихъ свѣдѣнiй, за доставленiе которыхъ и считаемъ долгомъ выразить здѣсь нашу признательность князю Г. Г. Гагарину, князю М. Д. Волконскому и П. Н. Петрову (послѣднiй познакомилъ насъ съ главнымъ печатнымъ источникомъ бiографiи Тончи, съ книгою г. Рубини: Antologia italiana poeticf del secolo decito nono, Москва 1844, томъ ІІ, стр. 199). Особенную же благодарность приносимъ Марiи Николаевнѣ Тончи, которая доставила намъ рукописи, служебныя бумаги и живописный портфель своего покойнаго отца.

Изъ полученныхъ нами съ разныхъ сторонъ матерiаловъ оказывается, что это былъ одинъ изъ тѣхъ любимцевъ природы, которыхъ она осыпаетъ самыми блестящими, разнородными дарами; красавецъ собой, этотъ генiальный Итальянецъ вмѣщалъ въ себѣ многостороннюю артистическую натуру и могъ сдѣлаться замѣчательнымъ поэтомъ, живописцемъ и музыкантомъ.

Сальваторъ Сигизмундовичъ или, какъ его по-русски называли, Николай Ивановичъ Тончiй (Tonci), родился въ Римѣ въ январѣ 1756 г. и, получивъ отличное образованiе, служилъ нѣкоторое время въ королевской неаполитанской гвардiи. Поэзiя была первымъ искусствомъ, къ которому онъ пристрастился и которое доставило ему успѣхъ въ отечествѣ, такъ что онъ сдѣлался членомъ одной академiи (Arcadia) и президентомъ другой (de’Forti). Пѣнiе дано новый оборотъ судьбѣ его, а живопись доставила ему безсмертiе въ странѣ, куда воображенiе конечно никогда его не переносило. Случайное обстоятельство вдругъ перебросило его на сѣверъ Европы. Однажды онъ участвовалъ въ вечерней серенадѣ: «Damigella, pazzarella»; племянникъ послѣдняго короля польскаго, Станиславъ Понятовскiй, который, находясь въ Римѣ, увидѣлъ его во время этой серенады, такъ былъ пораженъ его голосомъ, что пожелалъ съ нимъ познакомиться, и пригласилъ его ѣхать въ Польшу. Но между тѣмъ Варшава пала, и Понятовскiй представилъ Тончи своему развѣнчанному дядѣ уже въ Гроднѣ, гдѣ итальянскiй художникъ и облегчалъ ихъ горе чтенiемъ Данта. Вмѣстѣ съ ними онъ переѣхалъ въ Петербургъ и остался тамъ, когда Станиславъ Августъ умеръ (1798), а племянникъ его переселился въ Италiю. Императоръ Александръ І предлагалъ Тончи мѣсто живописца при Эрмитажѣ съ обязанностiю представлять ежегодно, за особенную плату, по одной картинѣ ко двору. Неизвѣстно, по какой причинѣ Тончи не воспользовался такимъ выгоднымъ предложенiемъ. Вскорѣ онъ переѣхалъ на жительство въ Москву, гдѣ и провелъ остальные годы жизни, женившись въ 1805 г. на княжнѣ Наталiи Ивановнѣ Гагариной.

Во время нашествiя Французовъ Тончи, пользуясь особеннымъ расположенiемъ графа Растопчина, выѣхалъ изъ Москвы вмѣстѣ съ его канцелярiею; но на пути, отдѣлившись отъ прочихъ, наткнулся на партiю казаковъ, и такъ какъ онъ не говорилъ по-русски, то былъ принятъ ими за шпиона и схваченъ. Къ счастiю, черезъ деревушку, въ которой его посадили подъ караулъ, проѣзжалъ графъ Соллогубъ, хорошо знавшiй его: Тончи былъ выпущенъ и отвезенъ во Владимиръ къ Ростопчину, который и далъ ему убѣжище въ своемъ домѣ. По другому разсказу, Тончи не хотѣлъ оставлять Москвы, надѣясь, что въ войскахъ Наполеона найдетъ соотечественниковъ и можетъ тамъ прожить спокойно; но когда начались пожары и грабежи, онъ выѣхалъ изъ Москвы и на дорогѣ былъ сперва ограбленъ, а послѣ задержанъ крестьянами, принявшими его за Француза. Тогда съ отчаянiя или по ученiю своей философiи, что жизнь частная послѣ смерти сливается съ общею жизнiю всей твари для блаженства, Тончи перерѣзалъ себѣ горло; но его успѣли спасти и доставили во Владимiръ, гдѣ нашлось у него много знакомыхъ, при попечительности которыхъ онъ излѣчился. Впослѣдствiи Тончи самъ разсказывалъ, что онъ покушался на свою жизнь въ припадкѣ помѣшательства и съ той поры измѣнилъ свою фамилiю на болѣе христiанскую.

Въ память спасенiя Россiи и своего собственнаго освобожденiя Тончи написалъ для Владимирскаго собора икону Крещенiе Руси. Его же кисти принадлежитъ позднѣйшее произведенiе — запрестольный образъ Вознесенскаго монастыря въ Кремлѣ. Кромѣ Державина, онъ написалъ еще превосходные портреты Безбородки, Суворова и Ростопчина, находившiеся вмѣстѣ съ другими портретами его работы въ кабинетѣ послѣдняго.

Живописью Тончи занимался, по большей части, какъ средствомъ для жизни, хотя и обладалъ въ ней изумительнымъ талантомъ: замѣчательно, что онъ никогда ни у кого не бралъ уроковъ въ рисованiи, а изучилъ искусство самъ, по картинамъ Рафаэля. Главнымъ призванiемъ своимъ онъ считалъ поэзiю и въ ней думалъ обезсмертить себя.

Уже во время печатанiя этого листа мы получили большой рукрписный томъ итальянскихъ сочиненiй Тончи, весь писанный его собственнымъ, красивымъ и четкимъ почеркомъ и имѣющiй общее заглавiе: «Poesie Italiane d’un Russo, dedicate all’Italia, sua cara antica Patria. Volumo I.» Рукопись совершенно приготовлена къ печати и даже снабжена, еще въ 1831 г., цензурою помѣтою И. М. Снегирева. Цѣлую половину тома составляетъ большая поэма въ 33-хъ пѣсняхъ: L’Edeneide ossia la Verità scoperta dalla Radione (Эдемъ, или Истина, открытая Разумомъ), сочиненiе въ родѣ Божественной Комедiи Данта и также написанное терцинами*: Ιоаннъ Богословъ ведетъ поэта въ рай и объясняетъ ему всѣ тайны творенiя и искупленiя. Въ послѣднiе годы жизни онъ почти уже не занимался живописью, но безпрестанно переправлялъ свою Эденеиду.

Тончи былъ въ большомъ безпокойствѣ, что не успѣетъ окончательно отдѣлать и напечатать эту поэму. Сколько можно было судить по его разсказамъ, это сочиненiе заключаетъ въ себѣ автобiографическiй смыслъ и изображаетъ переходъ собственнаго его воображенiя, хотя и поэтическаго, но все-таки нѣсколько разстроеннаго, и философскихъ его взглядовъ отъ скептицизма къ идеологiи и наконецъ къ христiанству.

За Эденеидою слѣдуютъ другiя меньшiя поэмы духовнаго и историческаго содержанiя, потомъ басни и преводы оды Богъ Державина. У Тончи была своя особенная философiя: онъ любилъ утверждать, что все нами видимое и ощущаемое не имѣетъ дѣйствительнаго бытiя, а только кажется намъ существующимъ. Императоръ Александръ Павловичъ, удостоивавшiй Тончи необыкновенно милостиваго обращенiя, неразъ шутилъ въ разговорахъ съ нимъ надъ этой идеей. Однажды, когда Гарнеренъ поднялся въ воздушномъ шарѣ, государь, обращаясь къ стоявшему возлѣ него Тончи, спросилъ по-французски: «Ну что, Тончи, развѣ этотъ шаръ не въ самомъ дѣлѣ поднялся на воздухъ?» — «А какое доказательство тому, возразилъ Итальянецъ, имѣете ваше величество, кромѣ того, что это вамъ кажется?»

Въ 1815 году Тончи поступилъ на службу, съ чиномъ канцеляриста, въ экспедицiю кремлевскаго строенiя (что нынѣ московская дворцовая контора) и участвовалъ, подъ начальствомъ кн. Н. Б. Юсупова, въ учрежденiи архитектурной школы (нынѣ дворцовое архитектурное училище), въ которой и занималъ болѣе 25-ти лѣтъ должность инспектора рисовальныхъ классовъ. По этой службѣ Тончи жилъ въ Запасномъ дворцѣ близъ Красныхъ воротъ. Онъ вышелъ въ отставку 1842 г. въ чинѣ коллежскаго совѣтника.

Тончи достигъ глубокой старости: онъ умеръ въ декабрѣ 1844 г., почти девяноста лѣтъ, переживъ жену свою (ум. 1832 г) и младшую дочь Софью. Старшая дочь его, Марiя (род. 1814 г.), посвятила себя монашеству и живетъ въ Переяславскомъ монастырѣ.

Послѣ Тончи осталось у его родныхъ большое число писанныхъ имъ картинъ, но къ сожаленiю, немногiя изъ нихъ хорошо сбережены. Особенно любопытны между ними нѣсколько портретовъ его. Въ портфелѣ его много интересныхъ историческихъ этюдовъ, изъ которыхъ нѣкоторые отзываются однакожъ какою-то болѣзненностью фантазiи.

«Поэтъ, мыслитель, живописецъ и музыкантъ», говоритъ о Тончи г. Мельгуновъ, «онъ представлялся на дальнемъ сѣверѣ какимъ-то обломкомъ эпохи возрожденiя» (Совр. Лѣтопись 1861, № 17).

По Объясненiямъ Державина, настоящее стихотворенiе написано въ ноябрѣ 1801 года по поводу разныхъ мнѣнiй о томъ, въ какомъ видѣ долженъ быть сдѣланъ портретъ его. Одни совѣтовали живописцу снять его въ мундирѣ и орденахъ; а другiе — «по примѣру антиковъ, — безъ всякихъ украшенiй, каковъ онъ въ самомъ дѣлѣ». Тогда Тончи просилъ разрѣшенiя у самого поэта, который, желая удовлетворить и ту и другую сторону спорившихъ, просилъ написать себя такъ, какъ изложено въ послѣднихъ строфахъ посланiя. Въ бумагахъ поэта остался особый листъ, на которомъ оно переписано на-чисто рукою В. В. Капниста, а рядомъ, тѣмъ же почеркомъ, и французскiй переводъ въ прозѣ, сдѣланный вѣроятно самимъ переписывавшимъ для Тончи.

Эти стихи напечатаны въ Анакр. Пѣсняхъ 1804 г., стр. 105, и потомъ безъ всякихъ перемѣнъ въ изд. 1808, ч. ΙΙΙ, _LXV.

* Вотъ заглавiя остальныхъ сочиненiй рукописи: Orazione all’orto, Cristo al Limbo, Egloga 6 di Virgilio, La morte di Federigo il Grande, Orfeide (15 пѣсней), 8 favole, Il ritiro, L’Arte poetica d’Orazio, Arte pitrorica. Сверхъ того есть одно напечатанное его сочиненiе: аллегорическая поэма въ драматической формѣ (Il patto fra la Pietà e il Rigore, Москва 1826), написанная на восшествiе на престолъ императора Николая.

[2] Чтобъ шелъ, природой лишь водимъ.

Ту же мысль, что онъ своимъ возвышенiемъ обязанъ преимущественно природному дарованiю и характеру своему, Державинъ еще опредѣленнѣе выразилъ слѣдующихъ четырехстишiемъ:

Кто велъ его на Геликонъ

И управлялъ его шаги?

Не школъ витiйственныхъ содомъ, —

Природа, нужда и враги!

(Митр. Евгенiя Словарь свѣт. пис. и Смирд. изд. 1847).

[3] …прапращуръ мой Багримъ.

См. Томъ Ι, стр. 716, примѣч. 2, къ Приношенiю монархинѣ.