А. В. Мазур*

Петрозаводск

РЕЛИГИОЗНЫЕ МОТИВЫ

В ПОЭЗИИ В. В. НАБОКОВА

Разговор о религиозных мотивах в творчестве Набокова на первый взгляд может показаться бессмысленным. Немного можно найти в русской литературе таких убежденных агностиков, как он. Он сам ясно писал об этом в «Других берегах»:

Сколько раз я чуть не вывихивал разума, стараясь высмотреть малейший луч личного среди безличной тьмы по оба предела жизни!¹

Тем более не стоит заводить разговор о церкви:

Так как в метафизических вопросах я враг всяких объединений и не желаю участвовать в организованных экскурсиях по антропоморфическим парадизам...²

Творчество Набокова никак не вписывается в традицию «великой русской литературы», которая считала своим долгом служение обществу во имя человеческого блага:

До блага человечества мне дела нет, и я не только не верю в правоту какого-либо большинства, но вообще склонен пересмотреть вопрос, должно ли стремиться к тому, чтобы решительно все были полусыты и полуграмотны...³ («Истребление тиранов».)

________

* Мазур А. В., 2008

¹ Набоков В. Другие берега // Набоков В. Собр. соч.: В 4 т. М., 1990. Т. 4. С. 136.

² Там же. С. 295.

³ Там же. С. 385.

524

Как и другие русские писатели Серебряного века, Набоков руководствовался романтическим принципом внеконфессиональных поисков высшего смысла, поиском Бога вне соборных стен. Он остался верен этому принципу до конца, в отличие от других художников, смиренно вернувшихся в лоно православия. Во всяком случае, русский период его творчества закончился словами:

...остаюсь я безбожником с вольной душой в этом мире, кишащем богами⁴.

Эта фраза была принята критиками исключительно как сакраментальная и даже дала повод обвинять Набокова в глумлении над христианством. В ранних стихах Набокова упоминания Бога отчасти ритуальны. Но, в отличие от поэтов Серебряного века, с подражания которым он начал, Набоков не позволяет себе кощунств над Христом и Богоматерью. Под «богами» (важно, что это слово поэт пишет с маленькой буквы и во множественном числе!) он понимает тех кумиров, которым человек привык поклоняться испокон веков, но ни в коем случае не триединство христианства. И, возможно, именно эта его фраза поможет нам прийти к выводу, что не так уж «безбожен» поэтический мир Набокова. Возможно, есть все-таки повод говорить о религиозных мотивах в его творчестве, но с определенной оговоркой: если мы не будем считать религией только «организованные экскурсии»!

Однако, говоря о «византийской образности», которая свойственна многим его стихотворениям 1910-х и 1920-х годов, Набоков отмечает, что к этому следует относиться лишь как к стихотворной стилизации в христианском роде. Тем не менее, даже если учитывать это его высказывание, число стихотворений с религиозными мотивами довольно значительно. У Набокова есть стихотворения, написанные на евангельский сюжет. В качестве примера достаточно упомянуть хотя бы стихотворения из сборника «Горный путь»: цикл из девяти стихотворений под общим заглавием «Ангелы», «Тайная вечеря» (1918), «И видел я: стемнели неба своды» (1918) и «На Голгофе» (1921). Упомянутая группа стихотворений, несмотря на утверждение самого Набокова, в сущности является свидетельством интереса поэта к образу Христа и даже сострадания к нему, что гораздо значительнее простой стилизации. Так, в стихотворении

_______

⁴ Набоков В. Стихотворения и поэмы. М., 2001. С. 295. Далее цитирую по этому изданию.

525

из сборника «Гроздь», написанном на годовщину смерти Достоевского, Христос и его апостолы проходят мимо трупа пса, изъеденного червями. Все отворачиваются, замечая, что пес заслужил такую смерть. Христос же, напротив, замечает, что «зубы у него — как жемчуга...» (С. 184).

Вспомним еще два стихотворения «В пещере» (1924) и «Мать» (1925). В первом рассказывается о беззаботном, счастливом детстве Христа. Второе стихотворение окрашено в совершенно противоположные тона: в нем речь идет о Голгофе, о казни. В первом — счастье простой земной матери, во втором — ее горе.

Мария слабая на чадо

улыбку устремляла вниз,

вся умиленье, вся прохлада

линялых синеватых риз.

А он, младенец светлоокий

в венце из золотистых стрел,

не видя матери, в потоки

своих небес уже смотрел.

(С. 256)

В стихотворении «Мать» Иоанн Богослов уводит с Голгофы «седую страшную Марию». Слыша ее «рыданья и томленье», апостол, задает себе вопрос:

Что, если у нее остался бы Христос

и плотничал, и пел? Что, если этих слез

не стоит наше искупленье?

(С. 256)

Неблагородно пользоваться чужим страданием для собственного блаженства:

Мария, что тебе до бреда рыбарей!

Неосязаемо над горестью твоей

дни проплывают, и ни в третий,

ни в сотый, никогда не вспрянет он на зов,

твой смуглый первенец, лепивший воробьев

на солнцепеке, в Назарете.

(С. 257)

Набоков берет сторону частного, личного в противовес божественному. Даже если Христос — живой Бог, мы не имеем оснований спасаться за Его счет. Поэтому сама идея искупительной жертвы сомнительна для Набокова.

Николай Гумилев, которого Набоков высоко ценил как поэта, в стихотворении «Слово» из посмертного сборника «Огненный столп» пишет:

526

...и в Евангелии от Иоанна сказано, что слово это Бог⁶.

Владимир Набоков в стихотворении «У камина» расширяет эту тему: «Серафимом незримым согреты, оживают слова, как цветы» (С. 175). Божье благословение простирается и над искусством.

В стихотворении «Знаешь веру мою?» (1922), объясняясь в любви России, цветам, дождям и закатам, Набоков пишет, что любит и «Божьи звезды», и «Божьих зверьков». Набоков понимает, что все это нам дано свыше. Позже в стихотворении «Родина» он попросит:

Позволь мне жить, искать Творца в творенье, звать изумленье рифмы и любви (С. 240).

Искать Творца в творенье — это и есть религия Набокова. И не к кому-нибудь, а к Богу обращается в стихотворении «Молитва» (1924) с просьбой воскресить русскую речь:

А я молюсь о нашем дивьем диве,

о русской речи, плавной, как по ниве

движенье ветра... Воскреси!

О, воскреси душистую, родную,

косноязычный сон ее гнетет.

(С. 250)

Всеволод Сечкарев в статье о поэзии Набокова утверждает: «Набоков несомненно верил в ряд инкарнаций»⁸. И все-таки это утверждение не совсем корректно, так как действительно отсылает к слишком массовому для Набокова восточному опыту. С нашей точки зрения, религиозные мотивы у Набокова связаны не с чем иным, как с темой потусторонности, которая проходит тонкой нитью через все его творчество. И в прозе, и в поэзии он развивает мысль о существовании метафизического, которое может заключать в себе другие формы существования, отказываясь, однако, давать четкое определение.

В «Славе» (1942), к примеру, поэт говорит о секрете, которым он обладает и который полностью защищает его от превратностей судьбы. Однако, говоря об этом секрете, он пишет:

Это тайна та-та, та-та-та-та, та-та, / а точнее сказать я не вправе (С. 295).

_______

⁵ Гумилев Н. Собр. соч.: В 4 т. Т. 2. М., 2000. С. 153.

⁶ Сечкарев В. К тематике поэзии Владимира Набокова // Новый журнал. Нью-Йорк, 1996. Кн. 197. С. 47.

527

В конце стихотворения он опять дразнит читателя, утверждая, что знает что-то очень важное, но отказывается открыть тайну. Заявляя, что он когда-то погружался в глубины своего существа, он заключает:

...я увидел, как в зеркале, мир и себя / и другое, другое, другое (С. 296).

Что это другое, он не говорит. Практически также туманно он ответил и на вопрос журналиста о том, верит ли он в Бога:

I know more than I can express in words, and the little I can express would not have been expressed had I not known more⁷.

Эти слова Владимира Набокова, сказанные им в большом и пространном интервью американскому журналисту Олвину Тоффлеру в марте 1963 года, вполне могли бы стать эпиграфом ко всему его творчеству. В этом интервью он похож на своего героя Фальтера из «Ultima Thule». Фальтер, случайно разгадавший тайну Вселенной, отказывается поделиться ею с повествователем, боясь, что раскрытие тайны уничтожит его или сведет его с ума.

Существование другого мира за пределами видимой земной реальности вновь подтверждается и в поэзии. Наиболее часто встречаемый образ, используемый для его изображения, это образ рая или неба. Набоков написал множество стихотворений на эту тему, сотни раз используя образ рая и эпитет «райский» и для развития других тем, от России до любви к той, с кем разлучен поэт. Так, в стихотворении «Река» (1923) можно найти такие строки: «Это было в России, / это было в раю... » (или, например, стихотворение 1923 года «Глаза прикрою — и мгновенно», в котором находим строки: «стою / опять в гостиной незабвенной, / в усадьбе, у себя, в раю», С. 260). Говоря о возлюбленной, которая умерла, поэт пишет в другом стихотворении:

Глаза твои, глаза в раю теперь горят: разлучены мы только раем (С. 268).

Таким образом, не имеет значения, о каком желанном существовании идет речь: поэт, разлученный с ним временем,

_______

⁷ «Я знаю больше того, что могу выразить словами, и то немногое, что я могу выразить, не было бы выражено, не знай я большего» (Интервью Олвину Тоффлеру // Набоков о Набокове и прочем: Интервью, рецензии, эссе. М., 2002. С. 157).

528

пространством или смертью, наделяет его все тем же ореолом неземного рая⁸.

Однако важно и то, что рай у Набокова — это не прибежище, полное абсолютного блаженства, куда попадают после полной страданий жизни. В то время как лишенный свободы мечтатель в стихах Набокова думает о желанном, более совершенном мире, находящемся за пределами земной жизни, сам Набоков считает, что уход из этой жизни повлечет за собой невосполнимые потери. В ранних стихотворениях выражается именно такое отношение автора к раю в свете земного опыта:

Здравствуй, смерть! — и спутник крылатый,

объясняя, в рай уведет,

но внезапно зеленый, зубчатый,

нежный лес предо мною мелькнет.

И немой, в лучистой одежде,

я рванусь и в чаще найду

прежний дом мой земной, и, как прежде,

дверь заплачет, когда я войду.

Одуванчик тучки апрельской

в голубом окошке моем,

да диван из березы карельской,

да семья мотыльков под стеклом.

Буду снова земным поэтом:

на столе открыта тетрадь...

Если Богу расскажут об этом,

Он не станет меня укорять.

(«В раю», 13 августа 1920, С. 131)

В этом стихотворении, где речь идет о возвращение поэта к своему любимому занятию (он вновь становится «земным поэтом»), выражается одна из главных идей всей поэзии Набокова. Несмотря на то что многие его герои как в прозе, так и в поэзии остро чувствуют оковы окружающего их мира и пытаются изменить окружающую их реальность или уйти из нее, сам Набоков не перестает открывать красоту обыденного мира и воплощать ее в искусстве. Бесспорно, он был ученым и поэтом, и те из его героев, кто предпочитал «реальному» свои собственные идеалы, неизбежно кончали плохо, даже пытаясь переделать жизнь в своем воображении (вспомним, к примеру, Германа из «Отчаяния» или Гумберта из «Лолиты»).

_______

⁸ Образ рая играет ту же роль и в прозе Набокова, особенно в романе «Дар», где он соотносится с одной из сильных привязанностей Федора — с образом утраченного отца.

529

В поэзии Набокова эта любовь ко всему земному окрашивает все его воспоминания о райском царстве. В одном из стихотворений лирический герой восходит от жизни земной к вратам рая («Когда я по лестнице алмазной», 1923). Увидев поэта, несущего узел за плечами, Святой Петр останавливает его у входа. Поэт развязывает узел со словами: «Два-три заката, женское имя / и темная горсточка земли родной» (С. 240). Но потому, что у Петра «на ладони каждый изгиб пахнет еще гефсиманской росою и чешуей иорданских рыб» (С. 240), поэт знает, что Петр улыбнется и пустит его в рай с земным узелком.

Возможность сохранения земного в пределах рая — это, пожалуй, самое желанное качество того, «другого», мира. В небольшом стихотворении «Вершина» (1925) поэт говорит о своей любви к горе, покрытой темными еловыми лесами, которые напоминают ему о его родине. Он замечает, что чем выше поднимается в гору, тем ясней становятся приметы северной равнины, дорогой ему с детства. И он заключает:

Не так ли мы по склонам рая

взбираться будем в смертный час,

все то любимое встречая,

что в жизни возвышало нас?

(С. 266)

Рай, таким образом, рассматривается поэтом не как мир, в который бегут от земной жизни. Скорее, это мир, где человек воссоединяется со всем тем, что когда-то было дорого ему на земле, но что он потерял из-за изгнания, времени или смерти.

Хотя мы и не беремся утверждать, что Набоков был платоником чистой воды, но все же тема потусторонности в его творчестве неизбежно наводит на мысль о том, что философия Платона была художнику если не близка, то, по крайней мере, интересовала его.

Платон считал, что душа человека бессмертна. До воплощения в человека она сталкивается с миром идей и привносит его в человека. Мир идей — первичный мир. Существует противоположность миру идей. Этой противоположностью является материя.

Именно душа олицетворяет связь между телами в природе, помогая им подняться до ангелов и даже высшего божественного существа. Душа наделена способностью к познанию, благодаря чему все ступени бытия вновь возвращаются в божественное единство. Человек — это микрокосмос,

530

познающий макрокосмос, а способность к познанию представляет собой главное достоинство человека, сливающегося с Богом на высшей ступени познания.

С нашей точки зрения, именно это утверждение Платона и легло в основу идеи двоемирия Набокова (мир реальный и мир потусторонности). «Я в стороне. Молюсь, ликую, / и ничего не надо мне, / когда вселенную я чую / в своей душевной глубине» (С. 32), — напишет поэт в 1918 году. В этом же году в Крыму, когда ему только 19 лет, Набоков напишет еще одно наивное, трогательное стихотворение «Разгорается высь»:

Повторяй мне, душа,

что сегодня весна,

что земля хороша,

что и смерть не страшна;

что над первой травой

дышит горный цветок,

наряженный в живой

мягко-белый пушок,

что лепечут ручьи

и сверкают кругом

золотые струи;

что во всех и во всем

тихий Бог, тайный Бог

неизменно живет;

что весенний цветок,

ветерок, небосвод,

нежных тучек кайма,

и скала, и поток,

и, душа, ты сама —

все одно, и все — Бог.

(С. 35)

В этом и многих других стихотворениях заключена искренность до боли щемящей любви к Творцу, к человеку, к природе наконец.

«Настоящий художник должен внимательно изучать творчество соперников, включая Всевышнего. Он должен обладать врожденной способностью не только вновь перемешивать части данного мира, но и вновь создавать его. Чтобы делать это как следует и не изобретать велосипед, он должен знать этот мир. Воображение без знания приведет лишь на задворки примитивного искусства, к детским каракулям на заборе или к выкрикам узколобых ораторов

531

на базарной площади», — пишет Набоков⁹. Конечно, это высказывание не следует толковать в том смысле, что писатель хотел бы «держать зеркало перед действительностью», но оно убеждает в том, что он «стремился к созданию правдоподобных симулякров реального бытия»¹⁰.

Таким образом, в своем творчестве Набоков развивает романтическую идею о художнике как о сопернике Бога, а произведения рассматривает как аналоги созданного Богом природного мира. Вспомним вновь идею Платона о человеке как микрокосмосе и о Боге как макрокосмосе. Совершенно очевидно, что Набоков был знаком с этой концепцией, что следует также из одной лекции, в которой он говорил, что искусство «божественно, ибо именно оно приближает человека к Богу, делая из него истинного полноправного творца»¹¹.

Художник, хотя и уподоблен Богу в художественной системе Набокова, самостоятелен, не зависим от Бога. Сферы Бога-творца и творца-человека у Набокова разведены. Художник живет в мире, созданным Богом и отведенном человеку. Сила последнего — в способности создать свой мир, изучая Божий.

Так все-таки, верил ли в Бога Владимир Набоков?

И. Золотусский в своей статье «Путешествие к Набокову»¹² пишет, что, когда он прямо спросил об этом сестру писателя Елену Владимировну, ничего определенного она ответить не смогла:

— Бывал ли Владимир Владимирович в церкви?

— Нет, в церковь он не ходил.

— Так вас воспитывали с детства?

— Почему же? У нас были традиции обыкновенной русской семьи, мы ходили в церковь, постились, потом разговлялись до того, что уже хотелось простых щей. У меня сохранилось Евангелие моего отца на французском языке, где его дивным почерком на первой странице отмечены все тексты, которые читаются перед Пасхой¹³.

И. Золотусский приводит весьма примечательное высказывание Ж. Нива о творчестве Набокова:

_______

⁹ Интервью Олвину Тоффлеру. С. 142.

¹⁰ Александров В. Е. Набоков и потусторонность. СПб., 1999. С. 45.

¹¹ Набоков В. В. Лекции по русской литературе. М., 2001. С. 185.

¹² Золотусский И. Путешествие к Набокову // Новый мир. 1996. № 12. С. 34—42.

¹³ Там же. С. 40.

532

...если б на Землю высадились инопланетяне и захотели бы по книгам Набокова понять, кто такие люди XX века, они бы не нашли у него ни одного homo religiosus¹⁴.

Конечно, Набоков верил в Бога. Но Бог Набокова не ведет никаких экуменических экскурсий. Образ Бога в творчестве Набокова не маркируется никакой религиозностью и тем более конфессиональной определенностью. И хотя еще часто в его поэзии будут повторяться слова «Господь», «Бог», в прозе они будут постепенно исчезать или расплываться, теряя свои четкие очертания. А в конечном итоге обращение к Богу уступит место обращениям к музе памяти Мнемозине.

_______

¹⁴ Там же. С. 40.