ПОЛИТИЧЕСКОЕ ОБОЗРѢНIЕ

1860 годъ

____

Истекающiй годъ такъ богатъ событiями, рѣзко измѣняющими весь обычный ходъ дѣлъ въ Европѣ, что въ этомъ отношенiи онъ едвали уступитъ самымъ бурнымъ годамъ нынѣшняго столѣтiя, ознаменованнымъ кровавыми подвигами Наполеона I. Но нынѣшнiй годъ еще тяжелѣе годовъ наполеоновскихъ погромовъ: побоища десятыхъ годовъ заканчивали, по своему, дѣло, и перевороты завершались: такой–то домъ переставалъ королевствовать, такой–то родственникъ получалъ корону, въ странѣ вводился французскiй кодексъ, и — все входило въ череду порядка и видимаго покоя — впредь до слѣдующаго погрома. Нынѣшнiй годъ, напротивъ, все оставляетъ въ видѣ вопроса, въ видѣ задачи, въ добавокъ еще постановленной неясно. Вопросъ итальянскiй, вопросъ турецкiй, вопросъ сирiйскiй, вопросъ австрiйскiй, вопросъ голштинскiй, вопросъ савойскiй, вопросъ индѣйскiй, вопросъ китайскiй, вопросъ суэцкiй, вопросъ Соединенныхъ разъединяющихся Штатовъ, — вотъ сколько остается вопросовъ, большею частiю связанныхъ и спутанныхъ между собою, какъ звенья одной чудовищной цѣпи, въ которой каждое звено захватываетъ своимъ заколдованнымъ кругомъ еще множество другихъ звеньевъ, такъ что нѣтъ никакой возможности разсматривать какой–нибудь одинъ вопросъ, не касаясь въ тоже время и многихъ другихъ. Мы скажемъ нѣсколько словъ о каждомъ изъ этихъ вопросовъ, чтобы потомъ, въ слѣдующихъ книжкахъ, какъ можно меньше возвращаться къ давнопрошедшему и слѣдить только за событiями текущими.

Начался этотъ годъ пушечными выстрѣлами: стало быть хуже этого начала выдумать было нельзя, все равно, предвѣщало ли оно что–нибудь, или ничего не предвѣщало. Это испанцы воевали Мароко, и въ самый день новаго года перешли изъ оборонительнаго положенiя къ наступательнымъ дѣйствiямъ. Случайнымъ поводомъ войны было, какъ извѣстно, оскорбленiе испанскаго флага въ Ангерѣ и нѣсколько нападенiй мароканцевъ на передовые посты Сеуты; а настоящая причина состоитъ въ томъ, что тутъ пришли въ близкое соприкосновенiе мусульмане и христiане. Не смотря на всѣ усилiя политики, мира тутъ быть не можетъ; бываютъ только болѣе или менѣе продолжительныя перемирiя, потомучто въ глазахъ сына ислама христiанинъ во всякомъ случаѣ врагъ. По справедливости, нельзя сказать, чтобы Испанiя искала войны: только что передъ тѣмъ она заключила миръ съ Мароко по поводу Мелилы, какъ вдругъ новое нападенiе внезапно разбудило въ Испанiи старинную вражду противъ Мавровъ. Вся Испанiя единодушно и пылко требовала войны, наказанiя невѣрныхъ. Война была объявлена, и корпусъ испанскихъ войскъ высадился въ Сеутѣ.

Это была очень странная война. У испанцевъ было на африканскомъ берегу пристанище, притонъ, городъ Сеута, на восточномъ концѣ Гибралтарскаго пролива; но далѣе, за стѣнами сеутскихъ укрѣпленiй, начинался совершенно нѣведомый край, и въ немъ на каждомъ шагу сопротивленiе мароканцевъ. Ни главнокомандующiй, никто другой въ испанскомъ войскѣ не имѣлъ понятiя ни о силахъ непрiятельскихъ, ни о его оружiи, ни о боевыхъ его прiемахъ, ни о самой странѣ, которая должна была служить театромъ военныхъ дѣйствiй. Только со стѣнъ Сеуты видѣнъ былъ дикiй, гористый, изрытый ущельями, неприступный край, да довольно близко были извѣстны береговые города Мароко. Всего естественнѣе было идти на Тангеръ, въ 44 верстахъ отъ Сеуты, тоже на Гибралтарскомъ проливѣ, только на западномъ его концѣ. Но этому движенiю мѣшали соображенiя политическiя: на эту войну неблагосклонно смотрѣла Англiя. Съ вершины гибралтарской скалы она давно ревниво надзираетъ за проливомъ: изъ двухъ сторонъ его, она снисходительно соглашается владѣть только одною, но никакъ не хочетъ допустить мысли, чтобы другая сторона принадлежала какой–нибудь другой европейской державѣ. Французскiй ли флотъ явится передъ Тангеромъ, какъ это было пятнадцать лѣтъ тому назадъ, — Англiя негодуетъ. Испанiя ли хочетъ наказать разбойниковъ — Англiя начинаетъ ее стращать и дѣлать мелкiя прижимки: сдвигаетъ къ Гибралтару свою эскадру Средиземнаго моря, требуетъ еще до войны письменнаго обязательства не занимать Тангера, доставляетъ оружiе мароканцамъ и требуетъ уплаты стариннаго долга, только чтобы поставить испанское правительство въ финансовое затрудненiе. Испанцамъ пришлось отказаться отъ Тангера и идти по берегу Средиземнаго моря на Тетуанъ, въ тридцати двухъ верстахъ отъ Сеуты. Начался неимовѣрно трудный походъ. Непрiятели сопротивлялись въ горахъ на каждомъ шагу, и на каждомъ привалѣ холера валила народъ сотнями. «Въ другихъ войнахъ, — пишетъ очевидец–волонтеръ, — извѣстно покрайней мѣрѣ число непрiятеля и его свойства, извѣстно, какъ его зовутъ, извѣстна его исторiя, характеръ, путь, по которому онъ пришолъ, и мѣсто его лагеря. А здѣсь — встрѣчаютъ насъ Мавры, и ничего этого не извѣстно: можетъ быть ихъ сотни двѣ, а можетъ быть тысячъ двадцать; видимъ только, что они дерутся какъ сумасшедшiе, какъ дикiе звѣри, къ которымъ врагъ забрался въ самое логово.»

Послѣ нѣсколькихъ кровопролитныхъ сраженiй, 6 февраля Тетуанъ былъ взятъ, и испанцы приготовились идти на Тангеръ. 25 марта, черезъ день послѣ новой побѣды, подписаны смягченные по требованiю Англiи предварительныя условiя мира. Въ силу этихъ условiй, испанский округъ Сеуты увеличенъ до горъ, т. е. верстъ на пять въ ширину, Мароко уплачиваетъ Испанiи двѣсти миллiоновъ пiастровъ за военныя издержки, а между тѣмъ Тетуанъ съ округомъ остается, въ видѣ залога, въ рукахъ Испанiи. Въ награду за эту экспедицiю, главнокомандующiй, маршалъ О'Доннель получилъ титулъ гранда Испанiи и герцога Тетуанскаго. Такимъ образомъ вопросъ марокскiй разрѣшенъ, дѣло кончилось впредь до новыхъ дерзостей и оскорбленiй испанскаго флага мароканцами, которые долго еще, и совершенно основательно, будутъ разсчитывать на заступничество Англiи.

Какъ бы то ни было, война была для Испанiи полезна, не потому, чтобы Испанiя выгодно промѣняла нѣсколько тысячъ убитыхъ и умершихъ въ холерѣ солдатъ на двѣсти миллiоновъ пiастровъ, чтó во всякомъ случаѣ убыточно, а потому что войско попробовало свои силы, понюхавъ пороху. Надо признаться, что при нынѣшнемъ порядкѣ вещей въ Европѣ, хорошо обученное и пристрѣленное войско составляетъ одну изъ существенныхъ частей государственнаго организма. Испанское войско давно не воевало; послѣднiя его дѣйствiя были междоусобныя, и внѣшнiй походъ составилъ въ этомъ отношенiи хорошую диверсiю; сверхъ того придалъ войску необходимый пороховой закалъ, воинственный духъ, и обратилъ его стремленiя на славу оружiя. Какъ ни печальна картина войска, идущаго на войну, но если безъ войска обойдтись нельзя, то пусть оно лучше будетъ направлено на защиту страны или ея правъ, чѣмъ на кровавыя междоусобiя.

Пока испанцы воевали съ невѣрными въ Африкѣ, проливая кровь за вѣру, престолъ и отечество, въ Европѣ все обстояло почти совершенно благополучно. Самый жгучiй изъ вопросовъ, итальянскiй, былъ на пути къ окончательному разрѣшенiю, хотя еще не совершенно было извѣстно, признаетъ ли Европа присоединенiе Романьи и герцогствъ Средней Италiи къ Пьемонту. Ницца и Савойя составляли еще вѣчныя потомственныя владѣнiя Савойскаго королевскаго дома. Францискъ II, отмѣнившiй, по вступленiи своемъ на неаполитанскiй престолъ, законъ о «подозрительныхъ» и вообще нѣсколько смягчившiй суровость правленiя своего предшественника, возвращался мало по малу къ старой системѣ. Францiя и Англiя въ сердечномъ согласiи отправляли экспедицiю въ Китай. Турцiя продолжала влачить свое печальное существованiе подъ опекою посланниковъ великихъ державъ. Голштинскiй вопросъ тянулся уже не первый годъ и — то вспыхивалъ, то готовъ былъ погаснуть. Вопросъ гессенскiй тянулся съ 1852 года, благодаря величавой твердости благороднаго и развитаго народа. Замиренная Индiя лежала въ крови у ногъ побѣдителей, и лишь порою корчилась въ послѣднихъ судорогахъ. Китайскiй богдыханъ спокойно и неограниченно властвовалъ надъ неограниченною властью олигархiи и тысячелѣтнихъ преданiй. Все обстояло почти благополучно. Но былъ и поводъ, для приведенiя всего этого въ движенiе.

Въ декабрѣ еще прошлаго года (2 декабря) папа, потерявшiй Романью, которая была выведена изъ терпѣнiя церковнымъ управленiемъ, требовалъ въ письмѣ къ императору Наполеону, чтобы заблудшаяся провинцiя была возвращена къ остальному стаду, т. е. требовалъ признанiя территорiальныхъ опредѣленiй, состоявшихся въ вѣнскомъ конгресѣ. Въ отвѣтъ на это, онъ получилъ отъ императора Наполеона сильно запоздавшее собственноручное письмо отъ 31 декабря съ рѣшительнымъ отказомъ. Въ письмѣ этомъ говорится между прочимъ: «....Событiя слѣдуютъ неуклонно своимъ логическимъ ходомъ. Не смотря на всю свою преданность святому престолу, я не избѣгнулъ нѣкоторой отвѣтственности за нацiональное итальянское движенiе, происшедшее вслѣдствiе борьбы съ Австрiею. По заключенiи мира, я предложилъ вашему святѣйшеству, для усмиренiя Романьи, отдѣлить ее въ административномъ отношенiи и поручить особому свѣтскому губернатору. Конгрессъ, который скоро соберется, не будетъ конечно отрицать права святаго престола на легацiи, однако, вѣроятно, не захочетъ прибѣгнуть къ насилiю, чтобы воротить ихъ святому престолу, потомучто для этого нужно бы долго занимать легацiи войсками. Такое занятiе будетъ только поддерживать ненависть въ итальянскомъ народѣ, зависть въ великихъ державахъ, раздраженiе, опасенiя, безпокойства. По тщательномъ разсмотрѣнiи и соображенiи многихъ встрѣчающихся тутъ затрудненiй, я говорю съ сожалѣнiемъ, что теперь всего соотвѣтственнѣе съ выгодами святаго престола – пожертвовать возставшими противъ него провинцiями. Если ваше святѣйшество, для успокоенiя Европы, откажетесь отъ этихъ провинцiй, которыя только причиняютъ вамъ затрудненiя въ теченiе пятидесяти лѣтъ, и если за тѣмъ вы потребуете, чтобы остальныя ваши владѣнiя были вамъ обезпечены, то я увѣренъ, что порядокъ будетъ немедленно возстановленъ. Такимъ образомъ ваше святѣйшество доставите признательной вамъ Италiи миръ на многiе годы, а святому престолу обезпечите мирное владѣнiе Церковною областью...»

Папа дожидался отвѣта цѣлый мѣсяцъ, и потому не мудрено, что онъ зналъ его сущность раньше, чѣмъ получилъ. За такой отвѣтъ, въ день новаго года, папа условно благословилъ императора Наполеона, когда генералъ Гойонъ явился къ нему съ своими офицерами. Провозглашая свое благословенiе войску, его оберегающему, онъ прибавилъ: «Молю также Всевышняго просвѣтить главу французской нацiи и даровать ему мужество, необходимое для осужденiя коварныхъ началъ, которыя несогласны съ церковью и составляютъ памятникъ лицемѣрiя и сплетенiя самыхъ гнусныхъ противорѣчiй. Надѣюсь или, вѣрнѣе, убѣжденъ, что императоръ просвѣтится божественнымъ свѣтомъ и осудитъ эти начала. Могу прибавить, что у меня есть старые документы, которые присланы мнѣ имъ и противорѣчатъ этимъ началамъ. Въ такой увѣренности и на такомъ условiи я благословляю его, равно какъ и августѣйшую его подругу, императорскаго принца и всю нацiю.»

Это письмо и это благословенiе особенно важны потому, что тѣже тонкiя, вѣжливыя, деликатныя и условныя отношенiя между папой и императоромъ Наполеономъ остались и до сихъ поръ, если не считать общаго отлученiя отъ церкви всѣхъ дѣйствователей, зачинщиковъ и совѣтниковъ, участвовавшихъ въ отдѣленiи областей отъ церковныхъ владѣнiй.

Между тѣмъ давно принимались уже дѣятельныя мѣры касательно присоединенiя къ Францiи Савойи и Ниццы, велись между парижскимъ и туринскимъ кабинетами переговоры, начавшiеся, говорятъ, еще до прошлогодней французско–пьемонтско–австрiйской войны; населенiя присоединяемыхъ странъ искусно подготовлялись къ перемѣнѣ подданства, агенты работали неутомимо, раздувая въ Савойѣ французскiй патрiотизмъ, объясняя народу — какое счастiе жить и процвѣтать подъ твердымъ скипетромъ императора французовъ, устраивались шумныя демонстрацiи, подавались прошенiя. Слухи о предстоящемъ присоединенiи распространились, и по открытiи англiйскаго парламента безпрестанные запросы о савойскомъ дѣлѣ не давали министрамъ покою. Вопросъ, окончательно рѣшенный между Францiею и Пьемонтомъ, замаскировывался, но не очень старательно, и слухи о немъ не были скрыты ни отъ кого. Но 17 января губернаторъ Савойи объявилъ депутацiи гражданъ, что сардинское правительство никогда не имѣло немѣренiя уступать эту область Францiи. Тоже самое въ январѣ утверждалъ публично и первый министръ г. Кавуръ. Ницца протестовала противъ присоединенiя оффицiальнымъ образомъ. 4 февраля г. Гренвиль, членъ англiйскаго министерства, старался разсѣять опасенiя парламента, объясняя, что Францiя не желаетъ прiобрѣтенiя Савойи, потомучто если это и могло бы случиться, то не иначе, какъ въ случаѣ завоеванiя Венецiи въ пользу Сардинiи, что г. Кавуръ на первый запросъ по этому дѣлу отвѣчалъ, что между Францiей и Пьемонтомъ не существуетъ никакого договора, по которому Пьемонтъ соглашался бы уступить Савойю Францiи. Въ нижней палатѣ министры говорили, что императоръ Наполеонъ не рѣшится на расширенiе предѣловъ Францiи безъ предварительнаго согласiя великихъ державъ. Г. Россель сказалъ даже въ парламентѣ, что французскiй министръ иностранныхъ дѣлъ, г. Тувенель, увѣрилъ англiйскаго посла въ Парижѣ, г. Коули, что относительно Савойи императоръ Наполеонъ не сдѣлаетъ никакого рѣшительнаго шага, не спросясь великихъ державъ.

Такимъ образомъ чуть ли не наканунѣ присоединенiя, повсюду расточались увѣренiя, что присоединенiя не будетъ, что все это только пустые слухи. Но присоединенiе было уже такъ обставлено и подготовлено, что оставалось только задобрить слишкомъ горячихъ противниковъ этого дѣла и подвинуть войска въ новыя провинцiи къ тому самому времени, когда процедура, состоящая въ поголовной подачѣ голосовъ, окончательно завершитъ дѣло. Императоръ Наполеонъ въ письмѣ къ министру Фульду объявилъ свои намѣренiя держаться началъ свободной торговли и въ этомъ смыслѣ заключать новые торговые договоры съ иностранными державами. Въ концѣ января былъ заключенъ съ Англiею такой договоръ, принятый за Ламаншемъ съ большою радостью, а черезъ мѣсяцъ послѣ того, 1 марта, императоръ Наполеонъ въ тронной рѣчи объявилъ, что для безопасности Францiи необходимо для нея обладанiе западными отлогостями Альповъ, и что Францiя должна увеличиться, потомучто увеличился Пьемонтъ. Тотчасъ же Англiя охладѣла къ Францiи, сердечное согласiе исчезло, торговый трактатъ, мѣсяцъ тому назадъ превознесенный до небесъ, сдѣлался вдругъ предметомъ сильной оппозицiи, газеты подняли шумъ, стали кричать, что Францiя уже не союзница Англiи, и 17 марта г. Россель сказалъ публично, что Англiя должна будетъ искать новыхъ союзниковъ, если Францiя будетъ идти этимъ путемъ присоединительныхъ завоеванiй.

Сардинiя между тѣмъ увеличивалась въ большей мѣрѣ, чѣмъ это допускалось прошлогоднимъ виллафранкскимъ миромъ и утверждалось цюрихскимъ трактатомъ.

Тоскана, Парма и Романья присоединились къ Пьемонту, и дѣло очевидно велось къ концу одновременно и въ связи съ отдѣленiемъ отъ этого государства Савойи и Ниццы, чтó особенно ясно видно при сближенiи чиселъ. 1 марта императоръ Наполеонъ сказалъ о необходимости присоединенiя Савойи, а 2 марта король Викторъ Эммануилъ предложилъ папѣ лучше добровольно отказаться отъ Умбрiи и Мархiй, потомучто все равно, этихъ областей уже не воротить подъ власть святого престола. На это папа отвѣчалъ угрозами отлученiя отъ церкви. Въ половинѣ марта, при поголовной подачѣ голосовъ, оказалось въ пользу присоединенiя Тосканы, Пармы, Умбрiи и Мархiй къ Пьемонту восемь сотъ тысячъ, а противъ — только шестнадцать тысячъ голосовъ, стало быть несогласныхъ было менѣе двухъ на сто. Присоединенiе совершилось, и папа изрекъ отлученiе отъ церкви всѣхъ дѣйствователей, зачинщиковъ, помощниковъ, совѣтниковъ, участвовавшихъ въ возмущенiи, похищенiи церковныхъ владѣнiй и вторженiи въ нихъ. Сардинское правительство отвѣчало на это отверженiемъ конкордата, заключеннаго Австрiею для Ломбардiи, какъ несогласнаго съ пьемонтскою конституцiей, а во Францiи запрещено обнародованiе буллы объ отлученiи.

Газеты Швейцарiи и Германiи явно возстали противъ присоединенiя Савойи къ Францiи. Швейцарiя протестовала вездѣ по нѣскольку разъ, ссылаясь на то, что сѣверная Савойя трактатами 1815 г. объявлена нейтральною. Германскiя газеты увѣряли, что Францiя хлопочетъ о «естественныхъ границахъ», что захватъ Савойи расширилъ Францiю до вершинъ Альповъ, что если допустить такой фактъ, то Францiя можетъ расшириться и до Рейна, потомучто рѣка давно считается естественною границею между Францiею и прирейнскими прусскими областями. На газетные крики французскiй министръ иностранныхъ дѣлъ г. Тувенель разослалъ державамъ объяснительный циркуляръ, въ которомъ увѣрялъ, будто присоединенiе совершается совсѣмъ не для того, чтобы расширить Францiю до естественныхъ границъ, а такъ только, въ видѣ исключенiя, на одинъ только разъ, съ тѣмъ чтобы впредь никогда болѣе этого не дѣлать. На это г. Россель выразилъ въ нотѣ глубокое сожалѣнiе англiйскаго правительства въ томъ, что оно никакъ не можетъ раздѣлить воззрѣнiй Францiи на Савойскiй вопросъ, потомучто ни Францiя, ни Сардинiя не имѣютъ права одностороннимъ образомъ рѣшать европейскiй вопросъ, что впрочемъ это дѣло не касается непосредственно интересовъ Англiи, которая однако надѣется, что Францiя откажется отъ исполненiя плана, который лишь возбуждаетъ недовѣрiе. Г. Тувенель объявилъ, что онъ остался доволенъ этою нотой, потомучто въ ней не заключалось собственно никакого протеста, а выражался только неодинаковый или, такъ сказать, другой взглядъ на предметъ. Другiя державы не протестовали прямо, потомучто Пруссiя заботилась больше всего о своей зарейнской границѣ, а Австрiя ограничилась протестомъ условнымъ, именно оставила за собою право протеста противъ присоединенiя Савойи къ Францiи въ такомъ случаѣ, если другiя государства объявятъ протестъ противъ присоединенiя герцогствъ и Романьи къ Пьемонту. Между Францiею и Пьемонтомъ 24 марта былъ размѣненъ договоръ о присоединенiи, и договору этому тоже придана форма условная, какъ будто дѣло еще не совершенно окончательно было подготовлено и рѣшено. Въ договорѣ сказано, что король Сардинскiй соглашается на присоединенiе Савойи и Ниццы къ Францiи, если на это согласятся тамошнее населенiе и сардинскiй парламентъ. А 21 марта французская армiя, которая еще съ прошлогодней войны занимала верхнюю Италiю, двинулась въ обратный походъ, такъ что именно около времени поголовной подачи голосовъ касательно присоединенiя Савойи, эта страна была занята многочисленнымъ французскимъ войскомъ, а сардинскiя войска изъ нея вышли. Подача голосовъ оказалась благопрiятною планамъ Францiи, а сардинскiй парламентъ явился не такъ сговорчивъ: оказалась оппозицiя немногочисленная, но рѣшительная, такъ что нужно было все искусство г. Кавура, все его краснорѣчiе и все умѣнье управлять пренiями и подстроивать себѣ голоса, чтобы наконецъ, 29 мая, договоръ объ отпаденiи Савойи и Ниццы былъ принятъ значительнымъ большинствомъ палаты депутатовъ. Тогда г. Кавуръ нашолъ, что въ уплату за Савойю и Ниццу онъ можетъ требовать отъ Францiи формальной гарантiи присоединенiя Средней Италiи; но гарантiя тоже дана была условно: «Францiя тогда только признаетъ присоединенiе, когда права прежнихъ князей на вознагражденiе, опредѣленныя цюрихскимъ миромъ, будутъ окончательно устроены новымъ владѣльцемъ.»

Какъ бы то ни было, совершились три важные переворота вслѣдствiе прошлогодней войны: предѣлы Францiи распространились, Пьемонтъ расширился Церковная Область уменьшилась. Было еще и четвертое послѣдствiе, не менѣе важное: самый популярный герой прошлогодней войны, генералъ Гарибальди потерялъ свою родину. Он родился въ Ниццѣ (4 iюля 1807), въ парламентѣ былъ представителемъ своего роднаго города, и 24 марта, въ день ратификацiи трактата объ уступкѣ Савойи и Ниццы, онъ переставалъ быть представителемъ, терялъ такъ сказать отечество, страстно имъ любимое, не желая быть подданнымъ императора Наполеона. Это событiе имѣло тоже свои немаловажныя послѣдствiя.

Въ молодости, Осипъ Гарибальди вступилъ въ сардинскую морскую службу, и тамъ во многихъ трудныхъ обстоятельствахъ отличался необыкновенною рѣшительностью и стойкостью. Въ началѣ 1834 онъ былъ замѣшанъ въ возстанiи, которое было приготовлено въ Савойѣ извѣстнымъ основателемъ общества юной Италiи, Мадзини. Этотъ знаменитый заговорщикъ, по обычаю своему, былъ позади сформировавшагося отряда и при первой встрѣчѣ съ королевскимъ войскомъ упалъ въ обморокъ и очнулся только въ Швейцарiи, куда свезли его друзья. Онъ никогда не могъ или не хотѣлъ понять, что въ шайкѣ инсургентовъ, не такъ какъ въ правильно организованномъ войскѣ, главнокомандующiй не обязанъ себя беречь, а напротивъ, долженъ быть впереди всѣхъ и лично увлекать свой отрядъ. Отрядомъ инсургентовъ, между которыми былъ и морякъ Осипъ Гарибальди, начальствовалъ Раморина, человѣкъ бездарный, бѣжавшiй въ 1830 изъ Польши въ Галицiю, обвиненный въ 1833 въ предательствѣ, бѣжавшiй изъ Савойи, и въ послѣдствiи, въ 1849, разстрѣленный близь Турина за неповиновенiе и предательство. Въ первой же встрѣчѣ инсургенты были разбиты, разсѣяны, королевское войско горячо ихъ преслѣдовало, и вмѣстѣ съ товарищами своими Гарибальди едва успѣлъ убѣжать за французскую границу. Такъ какъ онъ былъ человѣкъ очень бѣдный, то ему приходилось добывать себѣ кусокъ хлѣба службой, и потому онъ поступилъ къ тунисскому бею капитаномъ фрегата. Тамъ служба ему, какъ видно, не понравилась, и черезъ нѣсколько мѣсяцевъ онъ уѣхалъ въ южную Америку. Въ Монтевидео онъ поступилъ на службу республики Уругвай и вскорѣ неутомимая дѣятельность его и таланты доставили ему должность командира эскадры, отправляемой противъ Буэносъ–Айреса. Потомъ Монтевидео былъ блокированъ англiйскими и французскими морскими силами, а Гарибальди, который никогда не былъ въ состоянiи сидѣть сложа руки, бросился въ сухопутную войну противъ диктатора Розасы. Въ этой войнѣ онъ начальствовалъ небольшимъ отрядомъ, численность котораго измѣнялась отъ 300 до 3000 человѣкъ. Здѣсь у него была хорошая практика быстрыхъ партизанскихъ военныхъ дѣйствiй, и практика эта хорошо пригодилась ему въ послѣдствiи. Жена его, креолка, дѣлила съ нимъ всѣ опасности и труды смѣлыхъ его походовъ и сраженiй. Только что онъ услышалъ о революцiи въ Италiи въ 1848 г., какъ бросилъ все и вернулся въ отечество. Въ войнѣ Пьемонта съ Австрiей онъ особенно отличился въ южной части Тироля, а потомъ, только что (въ 1849) провозглашена была въ Римѣ республика, онъ былъ допущенъ къ защитѣ вѣчнаго города, въ званiи дивизiоннаго генерала. Французская республика посылала войска для уничтоженiя римской республики и для возвращенiя папѣ свѣтской власти. Когда маршалъ Удино высадился съ войскомъ въ Чивита–Веккiи, Мадзини съ товарищами никакъ не могли увѣрить себя, что онъ пришолъ для возстановленiя папской власти. Но дѣло скоро разъяснилось, и Римъ приготовился къ защитѣ. Первые французскiе батальоны встрѣтили римскiй авангардъ подъ начальствомъ Гарибальди (30 апрѣля), и были совершенно разбиты и отброшены съ тѣмъ неодолимымъ пыломъ, какой такъ умѣетъ внушить Гарибальди своей вольницѣ. Французы обошли съ другой стороны къ воротамъ св. Панкратiя; и здѣсь Гарибальди ихъ отбросилъ.

Между тѣмъ къ Риму приближалось неаполитанское войско: 16.000 человѣкъ подъ начальствомъ самого короля. Гарибальди, пользуясь небольшою остановкой въ дѣйствiяхъ французовъ, бросился на неаполитанцевъ. Историкъ Фарини писалъ тогда, что въ эту пору неаполитанцы какъ огня боялись Гарибальди. Въ самомъ дѣлѣ по наружности онъ былъ похожъ на предводителя дикаго индѣйскаго племени; онъ былъ вездѣ, являясь всюду самъ, иногда переодѣтый самымъ неожиданнымъ образомъ. Въ минуту опасности онъ отдавалъ приказанiя, одушевлялъ свое войско и дрался впереди всѣхъ съ неустрашимостью истиннаго героя. Легiонъ его былъ — страшная смѣсь восторженныхъ молодыхъ людей, старыхъ солдатъ чуть не религiозно вѣрующихъ въ своего капитана и — надо сказать правду — нѣкотораго количества негодяевъ, которые только и думали о грабежѣ. Офицеры были въ красныхъ рубахахъ, безъ всякихъ украшенiй; они бѣгали, бросались въ самый пылъ опасности, иногда кидались на непрiятеля верхомъ на неосѣдланныхъ лошадяхъ, и честно дѣлили съ своими солдатами опасности, труды, ночлегъ и пищу. Такой–то, сверхъ того малочисленный, отрядъ вышелъ на встрѣчу правильно организованному и хорошо обучонному неаполитанскому войску, разбилъ его и прогналъ.

3 iюня французы снова напали на Римъ, Гарибальди выдержалъ ихъ напоръ, и хотя не могъ вытѣснить ихъ изъ занятыхъ позицiй, однако прiостановилъ ихъ стремленiе и принудилъ къ правильной осадѣ города. Благодаря Гарибальди, Римъ защищался еще цѣлый мѣсяцъ; но 30 iюня неутомимый защитникъ былъ приглашонъ въ капитолiй, въ учредительное собранiе. Онъ явился покрытый потомъ, пылью, кровью и пороховымъ дымомъ. Его спросили, можно ли еще защищаться? — Какъ же, отвѣчалъ онъ, очень можно, разумѣется. — Однако долго ли еще можно продержаться? — О, еще очень можно держаться по крайней мѣрѣ дня три. — Какъ? только–то? — Нѣтъ, потомъ можно пожертвовать половиной Рима и защищаться въ остальной, только укрѣпивши хорошенько. — А долго ли и тогда еще продержимся? — Еще нѣсколько дней. — Рѣшено было сдать городъ. Тогда Гарибальди собралъ волонтеровъ и предложилъ имъ кинуться въ провинцiи, поднять ихъ и потомъ напасть на австрiйцевъ. — «Я вамъ предлагаю сказалъ онъ новыя битвы, новую славу, суровыя трудности и страшныя опасности. Пусть идутъ за мной тѣ, у кого есть сердце, у кого есть надежда на счастье Италiи.» 4800 человѣкъ вызвалось за нимъ слѣдовать.

Вечеромъ 2 iюля онъ вышелъ изъ Рима съ четырьмя тысячами человѣкъ пѣхоты и восемью стами конницы. Жена его Анита была съ нимъ; у нея было уже трое дѣтей, четвертымъ была она беременна. Знаменитый любимецъ римскаго народа Чичеруаккiо служилъ проводникомъ. Три французскiе колонны преслѣдовали Гарибальди; съ юга подвигалось неаполитанское войско, въ легацiяхъ и въ Тосканѣ скопились тучи австрiйцевъ; Гарибальди раздѣлилъ своихъ волонтеровъ на мелкiе отряды, чтобы лучше обмануть бдительность непрiятелей, и совершилъ множество самыхъ изумительныхъ маршей и контрмаршей. Тѣснимый со всѣхъ сторонъ, онъ нашолъ убѣжище въ Сан–Мартино, добравшись туда окольными непроходимыми тропинками, лѣсами, дикими оврагами. 30 iюля онъ распустилъ тѣхъ изъ своихъ товарищей, кого утомилъ продолжительный безцѣльный походъ. Начальство республики Сан–Мартино вовсе не имѣло желанiя поссориться съ Австрiей изъ за гарибальдiйцевъ, и предложило имъ сдаться. Гарибальди не понялъ этого слова. — Кто идетъ за мной, сказалъ онъ, тому я обѣщаю новыя страданiя, еще большiя опасности, можетъ быть смерть; но отдаться чужеземцу — никогда! Потомъ онъ вышелъ изъ Сан–Мартино съ женой и съ тремя стами товарищами, которые остались вѣрны его знамени.

Австрiйцы внимательно занялись ловлею гарибальдiйцевъ, положившихъ оружiе; ломбардцевъ отправили въ мантуанскiя тюрьмы, а римлянъ отпустили на родину, давъ каждому по тридцати палокъ. Этимъ родомъ австрiйскаго перемирiя Гарибальди воспользовался и ускользнулъ. Въ Чезатико 3 августа онъ нанялъ тринадцать рыбачьихъ судовъ и поплылъ въ Венецiю, которая сопротивлялась еще аттакѣ фельдмаршала Радецкаго. Онъ былъ уже въ виду лагунъ, когда австрiйскiе пароходы замѣтили его и пустились за нимъ въ погоню. Сдѣлался противный ветѣръ; бѣжать было невозможно. Онъ попробовалъ пробиться сквозь непрiятельскiя корабли, но силы были слишкомъ неравны. Австрiйцы разрѣзали его флотилiю и захватили восемь барокъ. Съ остальными онъ опять ушолъ, благодаря дерзкому маневру, и 5 августа присталъ къ римскому берегу. Два дня онъ скитался по римскимъ владѣнiямъ; вѣзде онъ находилъ прiютъ, не смотря на то, что австрiйцы заранѣе объявили смертную казнь тому, кто его укроетъ хоть на минуту. Жена его не выдержала трудностей такой жизни и умерла. Тогда ему было уже не до защиты; онъ прямо бѣжалъ въ Равенну, въ Тоскану, оттуда въ Геную, потомъ въ Тунисъ и оттуда въ Америку. Понятно, какая участь ожидала Гарибальди, потомучто его товарищъ Чичеруаккiо съ дѣтьми схваченъ и разстрѣленъ, хотя они никогда не носили оружiя. Ливраги, Уго Басси разстрѣлены безъ суда; послѣднiй никакъ не могъ допроситься, чтобъ его исповѣдали и причастили передъ смертью.

Прiѣхавши въ Нью–Iоркъ, Гарибальди завелъ свѣчную лавочку, потомъ перебрался въ 1852 г. въ Калифорнiю, откуда уѣхалъ въ Китай, въ качествѣ капитана перуанскаго корабля. Въ томъ же году онъ возвратился въ Перу и сдѣлался главнокомандующимъ тамошнихъ войскъ.

Съ тѣхъ поръ какъ Италiя успокоилась, Гарибальди опять вернулся изъ Америки въ 1854 г., чтобы быть на готовѣ въ случаѣ новой борьбы, а покамѣстъ принялся за свое прежнее ремесло моряка, чтобы прокормить своихъ дѣтей. Не только друзья, но и непрiятели уважали Гарибальди. Еще въ 1856 г. австрiйскiй генералъ фонъ–Аспръ говорилъ одному Пьемонтскому сановнику: «въ вашей войнѣ за независимость одинъ человѣкъ могъ быть вамъ полезнѣе всѣхъ; но его не угадали. Это Гарибальди.»

Понятно послѣ всего этого, что когда австрiйцы, 20 мая 1859, встрѣтились съ сардинско–французскимъ авангардомъ, Гарибальди былъ невыразимо счастливъ, когда могъ броситься въ Ломбардiю въ главѣ отборнаго отряда волонтеровъ. Онъ угрожалъ правому флангу австрiйской армiи, взялъ Варезе, производилъ возстанiе въ Вальтелинѣ, разбивалъ австрiйскiе полки и дѣлалъ невыносимую для непрiятелей диверсiю почти у нихъ въ тылу. Но недолго онъ наслаждался, не болѣе семи недѣль, потомучто 8 iюня заключено было перемирiе между французскими и австрiйскими войсками, а 11 iюля оба императора имѣли свиданiе въ австрiйской главной квартирѣ въ Виллафранко и заключали мiръ. Гарибальди съ тоскою, съ отчаянiемъ долженъ былъ положить оружiе. Въ вознагражденiе за свои подвиги, онъ потомъ потерялъ свою родину, Ниццу, отошедшую къ Францiи, и этимъ самымъ лишился мѣста представителя въ туринскомъ парламентѣ, такъ какъ ему нечего уже было представлять. Вскорѣ послѣ того онъ оставилъ службу и, сложивъ съ себя званiе генерала въ Пьемонтской армiи, пересталъ принимать участiе въ дѣлахъ, глубоко огорченный уступкою Савойи и Ниццы.

Между тѣмъ Сицилiя волновалась. Еще въ прошломъ году, вслѣдъ за окончанiемъ французско–сардинско–австрiйской войны, въ Палермо вспыхнуло волненiе въ интересахъ Сардинiи, но было залито кровью. Арестованiя сдѣлались постоянною мѣрою страны. Нѣсколько новыхъ возстанiй было подавлено, и уже молодой король неаполитанскiй велъ съ папою переговоры съ цѣлiю оказать ему вооруженную защиту противъ внутреннихъ безпорядковъ или нападенiй изъ Средней Италiи. 2 января король отставилъ министра–президента Филанджiери, отличавшагося снисходительностiю къ законнымъ желанiямъ народа, и назначилъ на его мѣсто г. Кассаро. Изъ этого обстоятельства всякiй несомнѣнно понялъ, что королю не угодно обращать вниманiя на требованiя народа. 3 марта въ Мессинѣ убитъ генерал–прокуроръ, и начались другiя преступленiя. Въ началѣ апрѣля въ Палермо и Мессинѣ были кровопролитныя драки между народомъ и войскомъ. Даже въ Неаполѣ дошло дѣло до демонстрацiй: тюрьмы обѣихъ Сицилiй наполнились, а между тѣмъ никакiя мѣры не унимали разгоравшагося возстанiя...

Чтобы хорошенько вникнуть, чего именно хотѣлось Сицилiи, надо нѣсколько возвратиться къ дѣламъ давно минувшихъ дней. Сицилiя, въ послѣднее время давшая свое имя королевству обѣихъ Сицилiй, уже съ ХI вѣка была независимымъ королевствомъ съ представительнымъ правленiемъ. Норманны основали тамъ это королевство в тоже время, какъ и въ Англiи. Когда подъ управленiемъ Анжуйскаго дома представительныя учрежденiя подвергались опасности, произошла знаменитая рѣзня, извѣстная подъ именемъ Сицилiйскихъ Вечерень, и корона досталась одной отрасли Арагонскаго дома. Въ началѣ ХѴ вѣка эта династiя прекратилась, и короли Арагонскiе присоединили Сицилiю къ своимъ владѣнiямъ. По утрехтскому миру (1713) Сицилiя отдѣлилась отъ Испанiи и досталась Савойскому герцогу Виктору Амедею, который правилъ страною подъ болѣе или менѣе явнымъ покровительствомъ Англiи; но въ 1735, вслѣдствiе войны, которая нарушила утрехтскiй миръ, кардиналъ Альберони посредствомъ искусныхъ интригъ отнялъ Неаполь у Австрiи, а Сицилiю отъ Савойскаго дома, и отдалъ эти двѣ страны инфанту дону Карлосу, сыну Филиппа Ѵ. Сынъ дона Карлоса, Фердинандъ III Сицилiйскiй и въ тоже время IѴ Неаполитанскiй, подъ влiянiемъ супруги своей, королевы Каролины, бабки Марiи Луизы, императрицы Французовъ, отмѣнилъ и уничтожилъ представительныя учрежденiя, которыя до него были уважаемы и охраняемы тридцатью четырьмя королями.

Въ 1812, по случаю войны съ Францiей, англичане возвратили сицилiйцамъ ихъ старинныя представительныя учрежденiя, измѣнивъ ихъ надлежащимъ образомъ, сообразно духу времени. Въ 1815, король Фердинандъ II, принялъ титулъ короля Обѣихъ Сицилiй, взявъ это выраженiе изъ народнаго языка, и обязался особеннымъ секретнымъ договоромъ съ Австрiей не возстановлять въ Неаполѣ представительнаго устройства. Въ договорѣ ничего не было сказано о Сицилiи; но король желалъ слитiя обѣихъ половинъ своего государства, и потому утверждалъ, будто онъ обязался словомъ и за островъ, точно также, какъ и за твердую землю. Въ 1820, во время неаполитанской революцiи, въ которой генералъ Пепе игралъ такую замѣтную роль, Сицилiя думала, что время для отложенiя отъ Неаполя — самое удобное, но неаполитанскiй, очень либеральный тогда, парламентъ въ этомъ случаѣ совершенно сошолся съ королемъ и отказалъ Сицилiи въ самостоятельности. Претензiи Сицилiи объясняются исторически, но конечно не могутъ быть оправданы съ точки зрѣнiя нацiональности. Въ 1821, послѣ Лайбахскаго конгресса, когда въ Неаполѣ былъ возстановленъ порядокъ, австрiйскiя войска заняли Сицилiю. Это поддерживало раздраженiе, и среди множества образовавшихся въ Сицилiи партiй, ни одна не хотѣла и слышать о Неаполѣ; идеаломъ сицилiйцевъ была та политическая комбинацiя, которая соединяетъ Швецiю съ Норвегiей.

Съ вошествiемъ на престолъ Фердинанда II, Обѣ Сицилiи начали питать нѣкоторыя надежды. Но напрасно. Неаполю было трудно, а Сицилiи еще труднѣе, при непостижимой слѣпотѣ чиновниковъ, управлявшихъ островомъ. Напр. сочиненiя Альфiери и Макiавеля въ Неаполѣ были дозволены, а въ Сицилiи конфисковались. Исторiя Ботта, напечатанная въ Палермо, была запрещена въ Мессинѣ. Дѣлалось еще множество подобныхъ непостижимыхъ несправедливостей. Путешествуя по Сицилiи, всякiй былъ поражонъ печальнымъ состоянiемъ домовъ и нищетою жителей самой благословенной страны въ мiрѣ. Весь край принялъ почти дикiй характеръ, вездѣ вонючiя болота, развалины, дичь, глушь. Не было ни театровъ, ни благотворительныхъ обществъ, ни дѣтскихъ прiютовъ, ни богадѣлень, ни библiотекъ, ни типографiй, ни школъ.

Въ сентябрѣ 1847 жители Мессины были въ восторгѣ отъ либерализма папы Пiя IХ, кричали по улицамъ безъ всякаго дурного намѣренiя, безъ всякой задней мысли: да здравствуетъ Пiй IХ! Тотчасъ войска стали водворять порядокъ. Завязалась драка; крикуны разбѣжались. Генералъ Ланди преслѣдовалъ ихъ въ домахъ, куда они попрятались; войска носили по улицамъ трупы нѣкоторыхъ жертвъ, съ самой веселой военной музыкой. Народъ притихъ, затаивъ въ себѣ злобу. Въ январѣ 1848 вспыхнуло извѣстное возстанiе, которое было окончательно подавлено только въ маѣ 1849. Король, занимая Палермо, не отмѣнилъ и не уничтожилъ ни одной изъ завоеванныхъ сицилiйцами привилегiй, ни одной изъ старинныхъ льготъ, возвращенныхъ оружiемъ. Онъ обѣщалъ только ввести все это въ полную, законную силу черезъ четыре мѣсяца, въ теченiе которыхъ ему нужна безпредѣльная власть, для приведенiя дѣлъ в порядокъ и умиротворенiя острова.

Эти четыре мѣсяца съ тѣхъ поръ продолжались до нынѣшняго года, когда весь островъ поднялся. Отдѣльныя шайки инсургентовъ дѣйствовали разрозненно, безъ единства, были по частямъ разбиваемы королевскими войсками, и полуподавленное возстанiе только въ рѣдкихъ мѣстахъ являло слабые признаки жизни. Въ это время, 7 мая, Гарибальди и съ нимъ нѣсколько сотъ волонтеровъ сѣли на суда въ Генуѣ и отправились въ Сицилiю. Неаполитанское правительство было объ этомъ предувѣдомлено, и крейсеры его у береговъ Сицилiи не спали ночей. Но старый морякъ Гарибальди, опытный въ дѣлахъ партизанской войны точно также на морѣ, какъ и на сушѣ, обманулъ ихъ бдительность и высадился въ Марсалѣ, на западной сторонѣ Сицилiи, 11 мая.

Гарибальди въ нынѣшнемъ году, 4 iюля, минуло 53 года. Онъ невысокъ ростомъ, нѣсколько сутуловатъ, усовъ и бороды не брѣетъ, носитъ длинные волосы, на верхней части головы очень рѣдкiе; ходитъ то въ черномъ сюртукѣ, то въ красной блузѣ. Особыя примѣты: нѣсколько шрамовъ отъ ранъ, полученныхъ въ Савойѣ, въ Уругваѣ, въ Римѣ, близь Венецiи и въ Ломбардiи. Простой народъ въ Италiи считаетъ его чародѣемъ, потомучто онъ имѣетъ обыкновенiе быть всегда впереди всѣхъ въ свалкѣ, среди сабель, штыковъ и пуль, и до сихъ поръ еще не былъ убитъ.

Тотчасъ послѣ высадки, Гарибальди сдѣлался центромъ возстанiя. 14 и 15 мая онъ разбилъ небольшiе неаполитанскiе отряды между Марсалой и Трапани, 18 сбилъ королевскiя войска съ позицiи при Калатафимѣ. Тогда король послалъ своего генерала Ланца въ Палермо съ прокламацiею, которая даровала Сицилiи всепрощенiе, представительныя учрежденiя и вице–короля. Но было поздно. Послѣ нѣсколькихъ еще незначительныхъ побѣдъ, Гарибальди осадилъ Палермо, возставшiй противъ королевскихъ войскъ, которыя заперлись въ замкѣ. Началось страшное бомбардированiе города съ неаполитанскаго флота и изъ замка. Во многихъ мѣстахъ городъ былъ зажженъ, множество зданiй разрушено, но пользы отъ этого не оказалось никакой. Генералъ Ланца наконецъ долженъ былъ сдаться на капитуляцiю: Гарибальди далъ королевскимъ войскамъ, въ числѣ 25,000, свободный выходъ моремъ съ оружiемъ и обозомъ. Король согласился на эту капитуляцiю только 6 iюня, а къ 11 числу войска окончательно оставили Палермо. Гарибальди принялъ на островѣ диктатуру во имя короля Виктора Эммануила, организовалъ военное и гражданское управленiе острова и сталъ дѣятельно готовиться къ продолженiю войны и къ помощи своимъ итальянцамъ, возставшимъ въ Калабрiи. Францискъ II, одолѣваемый событiями, объявилъ, что онъ утверждаетъ конституцiю 1848 года, и составилъ новое министерство Спинелли. Эти мѣры вызвали общее недовѣрiе. Между–тѣмъ вотъ сущность новаго уложенiя: «Законодательная власть принадлежитъ королю вмѣстѣ съ парламентомъ, состоящимъ изъ двухъ палатъ — перовъ и депутатовъ. Исполнительная власть принадлежитъ исключительно королю. Законы могутъ быть предлагаемы королемъ и обѣими палатами. Никакой налогъ не можетъ быть постановленъ иначе, какъ закономъ. Смѣта прямыхъ налоговъ ежегодно разсматривается палатами и утверждается большинствомъ голосовъ. — Всѣ граждане равны передъ закономъ и всѣ могутъ быть допускаемы къ отправленiю общественныхъ должностей. Личная свобода каждаго обезпечена. Въ случаѣ предупредительнаго ареста, обвиняемый долженъ быть допрошенъ ранѣе истеченiя двадцати четырехъ часовъ. Книгопечатанiе свободно; подлежатъ ценсурѣ только сочиненiя, касающiяся религiи. — Господствующая религiя есть римско–католическая, и никакая другая религiя не терпима. — Перы носятъ это званiе пожизненно. Представители избираются на пять лѣтъ, по одному на 40,000 душъ. Чтобы имѣть право быть избирателемъ и избраннымъ, надо быть гражданиномъ, имѣть не менѣе 25 лѣтъ отъ роду и извѣстный доходъ, опредѣленный закономъ. Сверхъ того, могутъ быть избираемы, независимо отъ ценза, академики, духовныя лица, непринадлежащiя къ конгрегацiямъ, профессора королевскаго университета и лицея, члены муниципальныхъ управленiй, отставные чиновники, получающiе не менѣе 125 дукатовъ (132 руб.) пенсiи и отставные военные офицеры. — Король есть верховный начальникъ государства. Особа его священна, неприкосновенна и неотвѣтственна. Онъ начальствуетъ сухопутными и морскими силами и назначаетъ лица во всѣ должности. Онъ можетъ распустить палату представителей, но въ теченiе трехъ мѣсяцевъ созываетъ другую. Онъ окончательно утверждаетъ законы. — Министры отвѣтственны. Они имѣютъ входъ въ обѣ палаты и могутъ быть ихъ членами. Они могутъ быть подвергнуты обвиненiю палатой представителей и судимы палатой перовъ.» Двѣнадцать лѣтъ тому назадъ тоже самое уложенiе дано было королемъ Фердинандомъ для Обѣихъ Сицилiй , но не было исполнено. Можетъ быть, по этому возобновленное уложенiе возбудило общее недовѣрiе, и возмущенiе на твердой землѣ продолжалось.

Въ то самое время, какъ Сицилiя при помощи Гарибальди отлагалась отъ метрополiи, Европа была поражена ужасомъ по случаю неожиданныхъ и страшныхъ событiй въ Сирiи. Мы упоминаемъ о нихъ здѣсь потому, что они точно также неожиданно явились посреди самаго разгара неаполитанскихъ дѣлъ и на время отвлекли вниманiе Европы отъ великаго итальянскаго вопроса. Iюльскiя газеты нынѣшняго года вкривь и вкось толковали о сирiйскихъ дѣлахъ, въ тоже время совершенно вѣрно описывая несказанныя жестокости друзовъ, избивавшихъ маронитовъ въ селахъ и городахъ Сирiи. Корреспонденцiи были наполнены самыми ужасающими подробностями; разсказывалось о дѣтяхъ, убитыхъ на глазахъ родителей, объ изнасилованныхъ трупахъ, о ссыльномъ мусульманинѣ Абд–эль–Кадерѣ, который оказалъ покровительство христiанамъ, и все это приписывалось прославленному фанатизму мусульманъ. При ближайшемъ разсмотрѣнiи дѣла оказывается, что это не совсѣмъ такъ.

Сирiя лежитъ полосою вдоль восточнаго берега Средиземнаго моря. Только сѣверная часть этой страны прилегаетъ къ землямъ плодороднымъ, а съ остальныхъ ея сторонъ — море и степи. Но степи эти не такiя безлюдныя и безплодныя пространства, какъ напр. нѣкоторыя мѣста Сахары. Сирiйскiя степи состоятъ изъ необработанныхъ пространствъ, которыя безплодны только потому, что невѣжественные и лѣнивые жители не заботятся о сохраненiи и надлежащемъ распредѣленiи воды. Гдѣ только дождевая вода стоитъ тамъ нѣсколько времени, вездѣ земля покрывается богатою растительностью. Въ степи есть даже никогда не изсякающiе водоемы, которые составляютъ величайшее богатство кочевыхъ туземцевъ. Степь населена, и жители ея понемногу подвигаются впередъ, захватываютъ землю, по мѣрѣ того, какъ цивилизацiя отодвигается назадъ. Эти степные кочевники становятся все страшнѣе и страшнѣе для несчастной Сирiи; они занимаютъ уже часть Дамасскаго пашалыка, откуда ихъ не могъ вытѣснить самъ Мехмедъ–Али. Онъ жилъ мирно съ ними и выплачивалъ имъ ежегодную подать, или, какъ онъ называлъ, пособiе; они помогали ему сдерживать всеобщее неудовольствiе, бывшее слѣдствiемъ его звѣрскихъ жестокостей. Однако его прiятельскiя отношенiя со степными племенами не помѣшали кочевникамъ жестоко обобрать его войско, когда оно, разбитое, въ 1840 возвращалось въ Египетъ. Жадность этихъ племенъ невѣроятна; они презираютъ всѣхъ, кто живетъ въ домахъ, и безъ зазрѣнiя совѣсти грабятъ мухамеданъ и христiанъ. У нихъ далеко нѣтъ такъ называемаго турецкаго фанатизма, котораго, надо правду сказать, и нигдѣ нѣтъ. Меккскiй караванъ постоянно долженъ быть на сторожƀ противъ ихъ предпрiятiй; они еще ни разу не пропускали поклонниковъ, если они не были хорошо вооружены и не заплатили своего выкупа. У бедуиновъ нѣтъ иного фанатизма, кромѣ величайшей жадности, и если они охотнѣе обираютъ собакъ–франковъ, то это потому, что на востокѣ всѣ европейцы слывутъ богачами. Этотъ бичъ подъ турецкимъ правленiемъ постоянно усиливается, потомучто у турокъ мало денегъ, чтобы обезоружить ихъ пособiями, и мало силы, чтобы сдерживать ихъ оружiемъ.

При малѣйшемъ умѣньи распорядиться водою, вся страна покрылась бы великолѣпными пашнями, богатыми деревнями, цвѣтущими городами. Вѣдь были же тамъ встарину города, столицы могущественныхъ государствъ, какъ напр. Пальмира, гдѣ теперь кочевой дикарь пасетъ нѣсколько голодныхъ коровъ и верблюдовъ.

Вся Сирiя теперь стѣснилась въ двухъ цѣпяхъ горъ, которыя тянутся параллельно съ берегомъ Средиземнаго моря, и въ долинахъ этихъ горъ. Это Ливанъ и Антиливанъ. Тамъ, несчитая городовъ береговыхъ, теперь только два значительные города, Алепъ и Дамаскъ; въ каждомъ изъ нихъ болѣе ста тысячь жителей, но города видимо разрушаются и представляютъ печальную картину запустѣнiя даже въ сравненiи съ тѣмъ, чтò они были въ прошломъ столѣтiи.

Нагорная часть Сирiи составляетъ естественное убѣжище, куда скрывается побѣжденный отъ завоевателя. Во всѣ времена и во всѣхъ краяхъ земли завоеватели шли равнинами или долинами большихъ рѣкъ, потомучто это несравненно легче похода по странѣ гористой. Когда завоеватель только можетъ, онъ избѣгаетъ горъ, которыя тогда укрываютъ побѣжденныхъ. Они тамъ отлагаются слоями, по нацiональностямъ, которыя очень часто не смѣшиваются между собою. Такъ образовалось населенiе сирiйскихъ горъ, съ тою только особенностью, что ни однѣ горы на свѣтѣ, можетъ быть, не обладаютъ такимъ разнообразiемъ племенъ, религiй, языковъ и нравовъ. Сирiйскiя горы были такъ несчастливы, что въ участи ихъ замѣшаны судьбы почти всѣхъ знаменитыхъ воителей, начиная съ Сезостриса до Наполеона и Мехмеда–Али. Почти каждое крупное религiозное, политическое или военное движенiе, имѣвшее замѣтное влiянiе на судьбы человѣчества, отразилось на Сирiи и оставило тамъ свои слѣды. Не удивительно, что два или три миллiона жителей Сирiи представляютъ нѣчто весьма похожее на смѣшенiе языковъ послѣ вавилонскаго столпотворенiя.

Между различными группами жителей Сирiи самая многочисленная — арабская, но только на равнинахъ и въ долинахъ; въ горахъ арабовъ очень мало. Есть тамъ еще турки, побѣдители; есть туркмены и курды, которые забрели сюда съ плоскогорья средней Азiи; есть левантины, потомки европейскихъ семействъ, тамъ основавшихся; между этими послѣдними есть, какъ они увѣряютъ сами, прямые потомки крестоносцевъ. Есть евреи, числомъ около тридцати тысячъ, есть марониты, друзы, мутуалы, анзарiи, iезиды и еще съ десятокъ племенъ, между которыми замѣчается одна только общая черта, это — взаимная между ними ненависть.

Турокъ тамъ очень мало, можетъ быть столько же, сколько друзовъ и маронитовъ. Они въ странѣ послѣднiе пришлецы, явились только въ ХѴI вѣкѣ, когда ихъ воинственный пылъ и сила начали убавляться. Кромѣ городовъ, они жили еще въ двухъ или трехъ колонiяхъ, занятыхъ янычарами, которые погибли лѣтъ сорокъ тому назадъ. Турки никогда совершенно не владѣли Сирiей и заставили признать свою верховную власть только послѣ вѣковой борьбы. Ихъ владычество всегда было скорѣе номинально, чѣмъ дѣйствительно, особливо надъ горными племенами. Джезаръ–паша и Мехмедъ–Али были, можетъ быть, единственные турки, которые въ самомъ дѣлѣ владѣли жителями горъ, но не иначе, какъ обливая ихъ потоками крови.

Вавилонское смѣшенiе увеличивается въ сирiйскихъ горахъ еще отъ огромнаго разнообразiя религiй; а на востокѣ вопросъ религiозный всегда смѣшивается съ вопросомъ политическимъ. Большинство жителей — мусульмане, но они далеко не составляютъ массы и не согласны между собою. Различаются прежде всего мусульмане осѣдлые и мусульмане кочевники. Послѣднiе, по своему, настоящiе деисты, глубоко презираютъ земледѣльцевъ и особенно горожанъ. Они безъ милосердiя грабятъ однихъ при всякомъ удобномъ случаѣ и смотрятъ на другихъ точно такъ же, какъ на евреевъ, или христiанъ, или язычниковъ.

Городскiе и деревенскiе мусульмане боятся кочевыхъ и ненавидятъ ихъ отъ души; но у нихъ есть и нѣчто общее: и тѣ, и другiе, кромѣ мутуаловъ, принадлежатъ къ толку суннитскому, и потому находятся въ постоянной борьбѣ съ мутуалами, которые принадлежатъ къ восточному мухамеданству, т. е. шiúты, и можетъ быть больше уважаютъ христiанъ, евреевъ и друзовъ, нежели мусульманъ суннитовъ. Это племя почти истреблено въ началѣ нынѣшняго вѣка страшнымъ Джезаромъ–пашей; ихъ теперь тысячъ 40 или 50; они живутъ въ большой долинѣ, раздѣляющей обѣ ливанскiя цѣпи, посреди не–мусульманъ, почему и не совсѣмъ еще истреблены своими такъ называемыми единовѣрцами.

Христiанъ въ Сирiи отъ шести до восьми сотъ тысячъ. Всѣ исповѣданiя и всѣ секты, порожденныя христiанствомъ, имѣютъ своихъ представителей въ Сирiи. Они живутъ исключительно въ городахъ и между горъ. Греческая и латинская церкви имѣютъ наибольшее число представителей. Есть и протестанты, но съ недавнихъ поръ и ихъ немного; они живутъ подъ покровительствомъ англiйскихъ и американскихъ миссiонерскихъ обществъ, считаются народомъ денежнымъ и стараются держаться въ сторонѣ отъ остальныхъ христiанъ.

Марониты, числомъ около 150.000, живутъ въ западной ливанской горной цѣпи; исповѣданiе ихъ, собственно говоря, греческое, но они признали папу своимъ первосвященникомъ (въ 1445 г.), сохранивъ и греческую литургiю и многiе уставы, напр. брачную жизнь бѣлаго духовенства. Христiане греческой церкви считаются тамъ подъ покровительствомъ Россiи, марониты — подъ покровительствомъ Францiи.

Евреевъ тысячъ тридцать, разсѣянныхъ равномѣрно по всему краю; они не считаются ни подъ чьимъ покровительствомъ и раздѣлены между собою безчисленными расколами. Тамъ есть представители всѣхъ извѣстныхъ еврейскихъ сектъ; даже есть близь Наплузы маленькое племя, которое ведетъ свое происхожденiе будто бы прямо отъ древнихъ Самаритянъ.

Есть еще язычники, происхожденiе которыхъ теряется во мракѣ временъ. Между ними первое мѣсто занимаютъ друзы. Они живутъ, въ числѣ 80–100.000 душъ, въ южной части Ливана, въ перемежку съ маронитами, и живутъ, не смотря на различiе религiй, большею частiю согласно, имѣя нужду во взаимной защитѣ отъ притѣснителей, хозяевъ страны. Относительно вѣроисповѣданiя, друзы составляютъ нѣчто въ родѣ тайнаго общества, сущность котораго для европейцевъ еще до сихъ поръ не раскрыта; вѣрно только то, что они никого въ свою вѣру не стараются обращать и отличаются совершенною терпимостью. Съ мусульманами они, пожалуй, мусульмане; съ христiанами они поклоняются Пречистой Дѣвѣ, но очень тщательно скрываютъ основныя положенiя своего ученiя. Въ ихъ строгой iерархiи только немногiя, высшiя лица знаютъ основныя начала своей вѣры. Несомнѣнно, впрочемъ, что они язычники, и поклоняются божеству въ формѣ тельца. Друзы считаются самымъ воинственнымъ и энергическимъ племенемъ въ Сирiи.

Есть еще язычники назаиры или анзаиры, измаелиты, которые, говорятъ, празднуютъ свои таиства отвратительнѣйшимъ развратомъ, кведамецеи, которые покланяются черной змѣѣ, и еще нѣкоторыя племена — живые памятники всѣхъ заблужденiй человѣческихъ. Нельзя не упомянуть еще объ iезидахъ, которые живутъ на берегахъ Ефрата, но имѣютъ свои вѣтви и въ сирiйскихъ горахъ. Исторiя iезидовъ точно такъ же, какъ и ихъ ученiе, неизвѣстны. Мусульмане говорятъ, что они поклоняются дьяволу или, пожалуй, началу зла. Вѣрно только то, что они раздѣлены на множество сектъ и что одна изъ нихъ, самая таинственная, называется катели, т. е. убиватели, нѣчто въ родѣ туговъ въ Индiи. Iезиды глубоко ненавидятъ мусульманъ и убиваютъ ихъ всякiй разъ, какъ только могутъ это сдѣлать безнаказанно; понятно, что и мусульмане платятъ имъ тѣмъ же. У нихъ даже составилась народная поговорка, выражающая отвращенiе къ iезитамъ и презрѣнiе: «въ день послѣдняго суда жиды поскачутъ въ адъ верхомъ на iезидахъ».

Съ ХѴI вѣка въ Сирiи не было никакого правительства, въ томъ смыслѣ, какой мы придаемъ этому слову. Правда, что Мехмедъ–Али дѣйствительно управлялъ Сирiей въ теченiе девяти лѣтъ; но даже и тѣ ужасныя рѣзни, которыя совершались въ половинѣ истекающаго года, не въ силахъ заставить пожалѣть о времени Мехмедъ–Али, который конечно не позволилъ бы такихъ безпорядковъ. Это былъ самый жестокiй человѣкъ нашего вѣка; когда нужно было водворить гдѣ–нибудь миръ, онъ истреблялъ всѣхъ поголовно, слѣдствiемъ чего въ самомъ дѣлѣ оказывался миръ. Съ 1840 Сирiя перешла подъ непосредственную власть Порты, и населенiя вздохнули свободнѣе; но власть порты оказалась только на бумагѣ. Султанъ Махмудъ, начавшiй свои реформы истребленiемъ янычаръ и уничтоженiемъ, такъ сказать, оттоманскихъ феодальныхъ порядковъ, долженъ былъ имѣть на это много энергiи. Онъ уничтожилъ древнюю мусульманскую аристократiю, но достигнувъ этого, онъ не добился популярности и не основалъ государства. Конечно, разные спаги, аги, тимарiоты, дерех–беи составили бы весьма важное затрудненiе и очень серьезную оппозицiю всѣмъ реформамъ, задуманнымъ султаномъ для введенiя Турцiи въ европейскую семью; но всѣ эти лица были настоящими, естественными правителями страны, и въ нѣкоторыхъ отношенiяхъ были лучше смѣнившей ихъ централизацiи. Разумѣется, они были неотесаны, грубы, считали силу единственнымъ средствомъ управленiя; но по крайней мѣрѣ они, наслѣдственные управители областей, съ нѣкоторыми тоже наслѣдственными правами и привилегiями, находили свою выгоду покровительствовать подчиненнымъ; сверхъ того они противодѣйствовали одинъ другому и часто противились пашамъ и другимъ султанскимъ властямъ. Конечно это было варварство, но по крайней мѣрѣ въ такомъ устройствѣ было хоть какое–нибудь противодѣйствiе.

Теперь на мѣстѣ всего этого имѣется система, которая на бумагѣ дѣйствуетъ не очень дурно, но на практикѣ — совсѣмъ иначе. Чтобы не было опять этихъ мусульманскихъ бароновъ, этихъ пашей, которые часто возмущались противъ центральной власти, придумана сложная организацiя, посредствомъ которой власть управленiя въ провинцiяхъ раздѣлена до нельзя, такъ что можно сказать — вовсе нѣтъ власти. Мѣстныя аристократiи замѣнены во всѣхъ ярусахъ управленiя чиновниками, которые перемѣщаются каждый годъ и никогда не опредѣляются туда, гдѣ ихъ родина, изъ страха свойства и кумовства. Сверхъ того всѣ чиновники опредѣляются изъ Стамбула и отличаются крайнею степенью необразованности, развратности и подкупности; иначе и быть не можетъ, потомучто всѣ мѣста тамъ покупаются или выпрашиваются у паши, который въ данное время почему нибудь имѣетъ силу. Въ странахъ христiанскихъ злоупотребленiя излишней централизацiи обуздываются образованностью чиновниковъ, конкурсами на занятiе извѣстныхъ мѣстъ, законами о повышенiяхъ и наконецъ общественнымъ мнѣнiемъ, которое до сихъ поръ еще нигдѣ и никогда не было безнаказанно пренебрегаемо. Отъ этого произошло великое зло: центральная власть хотѣла слугъ, которые не могли бы ей ни въ какомъ случаѣ оказать малѣйшаго сопротивленiя. Отъ этого же центральная власть стоитъ одиноко и безпомощно; не на кого и не на что ей опереться. Отъ этого управленiе парализовано на всѣхъ ступеняхъ административной iерархiи, начиная съ нижайшаго каваса до самаго могущественнаго паши.

Въ августѣ истекающаго года въ самомъ Стамбулѣ былъ случай, превосходно характеризующiй положенiе всей администрацiи. Армянинъ, принадлежавшiй къ греческой церкви, перешолъ въ одно изъ протестантскихъ исповѣданiй и умеръ. Его родственники рѣшились однако похоронить его на своемъ кладбищѣ, гдѣ покоились уже тѣла многихъ членовъ семейства. Между тѣмъ собралась большая толпа армянъ греческой церкви, чтобы предохранить священную землю своего кладбища отъ оскверненiя тѣломъ отступника. Дѣло уладилось–бы очень хорошо; родственники покойнаго охотно бы уступили; но вмѣшались протестантскiе миссiонеры, которые смотрѣли на сопротивленiе армянъ, какъ на оскорбленiе своего призванiя. Они посовѣтовали родственникамъ не уступать и позвать полицiю. Правительство послало двѣсти человѣкъ, надѣясь, что этой силы достаточно будетъ для подавленiя сопротивленiя; но армянъ было нѣсколько тысячь. Они недопустили похоронъ, и полицiя вступала съ ними въ тщетные переговоры. Дѣло, не подвигаясь впередъ, тянулось уже четыре дня; наконецъ англiйскiй посланникъ, г. Больверъ, рѣшился принять участiе въ дѣлѣ. Онъ лично явился на мѣсто и пригласилъ полицiю дѣлать свое дѣло. Тогда полицiя, обезпеченная касательно политическихъ и нравственныхъ послѣдствiй дѣла, въ минуту очистила мѣсто, при чемъ нѣсколько непокорныхъ было порядочно помято. Не будь здѣсь г. Больвера, европейскiя газеты прокричали бы, что турецкiй фанатизмъ опять разразился страшнымъ кровопролитiемъ и истребленiемъ христiанъ. Дѣло однако этимъ не кончилось. Ночью армяне выкопали гробъ бѣднаго протестанта–армянина и выбросили тѣло на дорогу.

Но куда бы ни дѣвалось тѣло армянина, случай этотъ показываетъ совершенное безсилiе турецкихъ властей, и если это такъ въ самомъ Стамбулѣ, то можно себѣ представить, что же значитъ турецкая власть въ такомъ далекомъ и необузданномъ краю, какъ Сирiя, и какую роль играетъ мусульманскiй фанатизмъ въ ссорѣ между христiанами и язычниками, которымъ охотно помогали разбойники кочевники.

Взрывъ ненависти между друзами и маронитами былъ такъ силенъ и кровопролитенъ, что французы вызвались отправить войска на помощь христiанамъ, которымъ грозило поголовное избiенiе. Тотчасъ же англiйскiя газеты стали обвинять Францiю въ честолюбивыхъ замыслахъ на Сирiю и въ посягательствѣ на священную власть султана; но извѣстiя приходили все грознѣе и грознѣе, кровь лилась рѣкою; турецкiя власти въ своемъ безсилiи и равнодушiи, смотрѣли на избiенiя, и ничего не дѣлали для прекращенiя рѣзни. Даже англиканскiе миссiонеры, которые сначала обвиняли во всемъ греко–римскихъ маронитовъ, когда думали, что дѣло кончится небольшою стычкой, стали находить, что неправы друзы. Правдивыя картины невѣроятныхъ жестокостей смягчили строгости и недовѣрiе дипломацiи, и великiя державы наконецъ согласились на отправленiе въ Сирiю 6000 французскихъ солдатъ, для возстановленiя порядка и утвержденiя въ странѣ власти султана.

Написать это было очень легко; порядокъ возстановить, при помощи вооруженной силы, весьма нетрудно: нѣсколько казней, нѣсколько десятковъ или сотъ отрубленныхъ и воткнутыхъ на колья головъ порѣшатъ дѣло; посланный для этого самимъ султаномъ Фуадъ–Паша очень хорошо могъ это сдѣлать съ небольшимъ турецкимъ отрядомъ, безъ помощи европейцевъ; но не въ этомъ вопросъ. Потомъ что будетъ? Останется ли Сирiя такимъ же неустроеннымъ пашалыкомъ, какимъ была до сихъ поръ, или великiя державы придумаютъ что–нибудь для исправленiя нормальной въ Сирiи, да и въ прочихъ турецкихъ областяхъ, безурядицы? Вотъ вопросъ, на который западныя газеты уже отвѣчали на тысячу ладовъ. Однѣ предлагали отдать Сирiю Абд–эль–Кадеру подъ верховнымъ владычествомъ порты; другiя предлагали образовать изъ нея отдѣльное государство подъ властью принца одного изъ владѣтельныхъ домовъ невеликихъ державъ; г. Стратфордъ Редклифъ, который долго былъ англiйскимъ посланникомъ въ Стамбулѣ и хорошо знаетъ тамошнее положенiе дѣлъ, предлагалъ въ палатѣ лордовъ — устроить особенную постоянную конференцiю изъ представителей великихъ державъ, для рѣшенiя всѣхъ вопросовъ по устройству Турцiи; а англiйскiя газеты почти единогласно утверждали и доказывали необходимость сохраненiя неприкосновенности и самостоятельности порты. Замѣтить надо, что еслибы географическое положенiе Турцiи было нѣсколько иное, напр. еслибы она лежала на границѣ Индiи, то она уже давно была бы присоединена къ какому–нибудь губернаторству, калькутскому или мадрасскому, въ качествѣ простой провинцiи, набабства. Но такъ какъ она лежитъ, по несчастiю, въ Европѣ и сверхъ того у нея есть могущественные сосѣди, то она — членъ европейской семьи; отъ ея самостоятельности зависитъ равновѣсiе, и никто не имѣетъ права прикоснуться хирургическимъ ножомъ къ этому разлагающемуся тѣлу.

Положенiе дипломата, представителя одной изъ великихъ державъ въ Константинополѣ, весьма блестяще и въ то же время въ высшей степени деликатно. Чтобъ дипломату не попасть въ разставленныя на каждомъ шагу сѣти, надо очень много такту и чрезвычайное присутствiе духа. Во всѣхъ другихъ столицахъ (кромѣ еще Рима) есть дворъ, который служитъ центромъ дипломатическихъ сношенiй, есть общество, есть такъ называемый свѣтъ, состоящiй изъ мѣстной аристократiи политической, финансовой, умственной. Въ этомъ обществѣ дипломаты встрѣчаются между собою потому уже, что самое положенiе ихъ требуетъ уживчивости съ людьми, при чемъ кстати они изучаютъ и тотъ край, въ которомъ живутъ. Такое положенiе посланниковъ очень выгодно и удобно: они могутъ жить какъ простые смертные, не находятся постоянно на виду, не поглощаютъ общаго вниманiя. Въ Константинополѣ, напротивъ, двора нѣтъ; тó, чтó у насъ называется обществомъ, тамъ не существуетъ, и между иностранцами, живущими тамъ по своимъ дѣламъ, нѣтъ людей свободныхъ и независимыхъ отъ скуднаго султанскаго казначейства. Тамъ прiемы есть только у пяти или шести лицъ дипломатическаго корпуса; власть ихъ очень велика, права огромныя, у каждаго есть своего рода гвардiя и военные корабли; у нихъ цѣлыя ватаги покровительствуемыхъ и клiентовъ; они очень похожи на владѣтельныхъ принцевъ. Ихъ исключительное положенiе порождаетъ множество столкновенiй и непрiятностей между ними, а между тѣмъ ни одинъ изъ нихъ не можетъ дѣлать своего дѣла, не вмѣшиваясь постоянно въ мѣстныя политическiя и даже административныя мелочи. Поэтому–то ни султанъ, ни кто другой въ Стамбулѣ не считаетъ серьёзнымъ всего того, что говорится о самостоятельности и независимости порты. Не смотря на щекотливость политики касательно этой мнимой независимости и неприкосновенности порты, ничего нельзя было сдѣлать, чтобы порта не разваливалась сама собою. Въ нынѣшнемъ столѣтiи уже отошолъ Египетъ и сдѣлался самостоятельнымъ; Аравiя только по имени, и то не вездѣ, признаетъ власть султана, а прошлогодняя рѣзня въ Джеддѣ и расправа за нее англiйскихъ и французскихъ кораблей показали, какъ мало тамъ значитъ влiянiе султана и какъ оно ставится ни во что самими покровителями неприкосновенности этого влiянiя. Отошла Грецiя, при помощи тѣхъ же великихъ державъ, хотя Англiя сначала и сильно вредила патрiотамъ въ войнѣ за независимость; отошолъ Алжиръ, завоеванный французами, отошолъ Тунисъ, вовсе не признающiй теперь султанскаго влiянiя, отошло Мароко, такъ что даже англiйскiя газеты, возставая противъ войны Испанiи съ этой державой, забыли свою любимую тему о неприкосновенности священной власти султана. Жизнь мало по малу оставляетъ оконечности больнаго, умирающаго тѣла, а въ центрѣ она поддерживается только неусыпною заботливостью большого стамбульскаго консилiума дипломатовъ.

По поводу рѣзни въ Сирiи особенно много кричали французскiя газеты о необходимости, во имя цивилизацiи, истребить турокъ или вовсе выгнать ихъ изъ Европы; другiя газеты возражали, что требовать этого во имя цивилизацiи именно значитъ — оскорблять самую цивилизацiю, которой величайшая обязанность состоитъ въ покровительствѣ слабыхъ, въ защитѣ ихъ правъ противъ посягательствъ сильнаго. Опять газеты возражали, что покровительствовать цѣлости Турцiи и значитъ именно угнетать слабыхъ вмѣстѣ съ турецкимъ правительствомъ, которое мѣшаетъ развитiю подвластныхъ ему христiанскихъ народовъ. Другiя газеты опять на это возражали, что никто не имѣетъ права вмѣшиваться во внутреннiя дѣла самостоятельнаго государства, на что первыя отвѣчали, что Турцiя давно не самостоятельна, и въ доказательство приводили нынѣшнее значенiе въ Стамбулѣ дипломатовъ. Договорились наконецъ до того, что Францiя отъ этого ничего не выиграетъ, если только не будетъ вознаграждена рейнскою границей. Англiйскiя газеты во всемъ этомъ видѣли только стремленiе Францiи къ расширенiю своихъ границъ, и имѣя въ виду близость Стамбула къ неизбѣжному суэцкому пути въ Индiю, утверждали, что чувство справедливости, чувство состраданiя къ бѣднымъ туркамъ и — чтó всего важнѣе — европейское такъ называемое равновѣсiе требуетъ сохраненiя Турцiи въ цѣлости, хотя бы и подъ опекой великихъ державъ. Германскiя газеты видѣли въ претензiяхъ Францiи и въ честолюбивыхъ ея замыслахъ въ Сирiи — не самую Сирiю, а косвенное домогательство естественной границы на Рейнѣ.

Но 6000 французскихъ солдатъ отправились въ Сирiю, и мало по малу вся эта газетная суматоха унялась передъ другою важнѣйшею цѣпью событiй.

Гарибальди, устроившись въ Сицилiи, объявилъ, что онъ этимъ еще не удовольствуется, что ему нуженъ Неаполь, Римъ и Венецiя, что онъ дотолѣ не вложитъ меча въ ножны, доколѣ хоть одинъ чужеземецъ останется въ его отечествѣ. Онъ дѣятельно готовилъ высадку въ Калабрiю, приводилъ въ недоумѣнiе своихъ непрiятелей особенно тѣмъ, что не скрывалъ своихъ плановъ, объявлялъ ихъ заранѣе и потомъ имѣлъ странность ихъ исполнять.

Чтобы нѣсколько смягчить готовившiйся ударъ, неаполитанское правительство предложило сардинскому союзъ, при чемъ предпологалось, что это послѣднее правительство не принимаетъ никакого участiя въ дѣлахъ, происходящихъ въ Сицилiи. Въ самомъ дѣлѣ сардинское правительство публично порицало экспедицiю Гарибальди и даже нѣсколько разъ принимало мѣры для воспрещенiя волонтерамъ собираться въ Генуѣ и уѣзжать оттуда въ Сицилiю; но потомъ, вынужденное уступить общественному мнѣнiю, отмѣняло стѣснительныя мѣры и отправленiе волонтеровъ продолжалось. Сардинская палата единодушно возстала противъ союза съ Неаполемъ; увлеченiе дошло даже до того, что одинъ депутатъ, именно г. Пеноли, грозилъ г. Кавуру обвиненiемъ въ измѣнѣ, если онъ заключитъ такой союзъ. Чтобы не быть въ разладѣ съ своей палатой, г. Кавуръ вынужденъ былъ предложить для союза съ Неаполемъ слѣдующiя условiя: 1, неаполитанское правительство прерветъ всякiя сношенiя съ Австрiей; 2, оно дастъ Риму и заставитъ его принять тѣ совѣты, которые само приняло; 3, оно приметъ политику, имѣющую прямою цѣлiю полную независимость Италiи; 4, преобразованiя, имъ обѣщанныя, будутъ дѣйствительно исполнены. Такихъ условiй неаполитанское правительство не могло принять, не измѣняя совершенно самому себѣ; а на требованiе болѣе сносныхъ условiй г. Кавуръ отвѣчалъ: укажите мнѣ только десять членовъ палаты, которые посовѣтовали бы мнѣ принять союзъ съ Неаполемъ, и я тотчасъ его подпишу. Такимъ образомъ союзъ не состоялся, и неаполитанскiе уполномоченные уѣхали изъ Турина, не добившись ничего.

Между тѣмъ 14 iюля въ Неаполѣ появилисъ прокламацiи Гарибальди и Сеттембрини, направленныя противъ королевствующей династiи. Гарибальди писалъ въ своемъ воззванiи: «я роялистъ, но предпочитаю имѣть королемъ Виктора Эммануила, который поведетъ насъ противъ австрiйцевъ.»

Но король, котораго предпочиталъ Гарибальди, не одобрялъ его дѣйствiй и написалъ ему письмо, въ которомъ выразилъ это довольно ясно. «Генералъ, вы знаете, что я не одобрялъ вашей экспедицiи и оставался ей совершенно чуждымъ; но теперь многозначительныя обстоятельства, въ которыхъ находится Италiя, заставляютъ меня войдти съ вами въ прямыя сношенiя. Чтобы прекратить междоусобiя между итальянцами, я вамъ совѣтую отказаться отъ мысли высадиться съ вашимъ храбрымъ войскомъ на неаполитанскiй материкъ, если король согласится очистить всю Сицилiю и предоставить сицилiйцамъ свободно совѣщаться и располагать своею судьбою. Я предоставляю себѣ право свободно дѣйствовать относительно Сицилiи, если неаполитанскiй король не можетъ принять этого условiя. Послушайтесь, генералъ, моего совѣта, и вы увидите, что онъ будетъ полезенъ Италiи, которая докажетъ Европѣ, что она умѣетъ и побѣждать и хорошо пользоваться побѣдой.»

Въ томъ положенiи, въ какомъ былъ диктаторъ, онъ не могъ остановиться, даже если бы хотѣлъ, потомучто онъ былъ на такой стремнинѣ, на которой остановка невозможна. Онъ въ тоже время зналъ, что ему слѣдовало снять съ короля всякую отвѣтственность передъ Европой за вмѣшательство въ дѣла неаполитанскаго королевства, и принять все на себя. Въ этомъ смыслѣ и написанъ его отвѣтъ: «Государь, вашему величеству извѣстно мое глубочайшее уваженiе и преданность особѣ вашей; но положенiе дѣлъ Италiи таково, что въ настоящую минуту я не могу, какъ хотѣлъ бы, исполнить повѣленiе вашего величества. Меня призываетъ и толкаетъ впередъ населенiе Неаполя. Напрасно я старался сдерживать его, сколько могъ, потомучто я чувствую, какъ выгодно было бы подождать другой, болѣе удобной минуты; но если бы я сталъ долѣе колебаться, то я подвергнулъ бы опасности все итальянское дѣло и поступилъ бы противъ своего долга итальянца. Позвольте мнѣ на этотъ разъ не повиноваться вашему величеству. Когда я исполню дѣло, возлагаемое на меня желанiями народа, тогда повергну мою шпагу къ стопамъ вашего величества вмѣстѣ съ моимъ повиновенiемъ на весь остатокъ моей жизни.»

Съ 16 августа начались высадки гарибальдiйцевъ въ Калабрiи и продолжались нѣсколько дней сряду; недовольные присоединялись къ нимъ цѣлыми тысячами, и началось почти трiумфальное шествiе Гарибальди на сѣверъ, къ Неаполю, во все не похожее на военный походъ. Вся Европа слѣдила за этимъ шествiемъ съ самымъ напряжоннымъ любопытствомъ. Дѣятельность производитъ на умы неодолимое очарованiе. Гдѣ дѣйствiе, тамъ жизнь. Зритель подчиняется влiянiю дѣйствiя и будто самъ живетъ этою жизнью. И дѣловой человѣкъ, и государственный мужъ, и простой работникъ, и поэтъ — въ то время принимались за свое дѣло не иначе, какъ съ мыслью: что–то дѣлаетъ Гарибальди? что онъ потомъ станетъ дѣлать? Туринъ, можетъ быть, всѣми силами хотѣлъ воспротивиться переправѣ Гарибальди черезъ Мессинскiй проливъ, но возможности не было. Надо замѣтить, что Гарибальди обязанъ своими необычайными успѣхами столько же обаянiю своего популярнаго имени, сколько прежнимъ распоряженiямъ неаполитанскаго правительства, приготовившимъ народъ къ легкому отпаденiю. Уступки, сдѣланныя общественному мнѣнiю, не усмирили раздражоннаго и выведеннаго изъ терпѣнiя народа, потомучто было слишкомъ поздно.

Съ 16 августа начались высадки гарибальдiйцевъ; 28 числа неаполитанскiе генералы, послѣ продолжительнаго совѣщанiя, посовѣтовали королю уѣхать изъ Неаполя; 3 сентября Гарибальди далъ знать революцiонному комитету въ Неаполѣ, что онъ надѣется быть въ столицѣ 7 или 8 сентября и объявитъ себя диктаторомъ от имени короля Виктора–Эммануила; 6 сентября вечеромъ король уѣхалъ въ Гаэту, а Гарибальди въ этотъ день обѣдалъ въ Кавѣ, въ 38 верстахъ отъ Неаполя; 9 числа онъ въѣхалъ въ Неаполь, съ небольшою свитой, безъ войска, и провозгласилъ Виктора–Эммануила наслѣдственнымъ королемъ Италiи. Въ тоже время королевскiя войска сосредоточились близь Капуи, соединенной съ Неаполемъ желѣзною дорогой длиною въ 40 верстъ. Посланники прусскiй, австрiйскiй и русскiй получили предписанiе сопровождать короля въ Гаэту.

Можно сказать, что Гарибальди въ 24 дня почти безъ выстрѣла завоевалъ неаполитанское королевство и его столицу, и этотъ невѣроятный успѣхъ долженъ быть объясненъ не столько популярностью сицилiйскаго диктатора, сколько соотвѣтственною подготовкою населенiй прошедшимъ царствованiемъ. Въ Италiи нѣтъ общаго, народнаго стремленiя къ единству, и нынѣшняя итальянская революцiя, безпорядокъ и безурядица, продолжающiеся до сихъ поръ въ южной Италiи, легли тяжолымъ бременемъ на отвѣтственность короля Виктора Эммануила. Рыцарскiй патрiотизмъ и пламенная воинская отвага Гарибальди завели его такъ далеко, какъ вовсе того не хотѣлось пьемонтскому правительству, и поставили его въ самое неловкое положенiе. Гарибальди, по мнѣнiю своихъ противниковъ, отличный воинъ, необыкновенно искусный партизанъ, человѣкъ привлекательный и чарующiй всѣхъ, кто къ нему ни приближается, необыкновенною простотою обращенiя, даромъ слова, самою наружностью своею и, главное, искреннѣйшею преданностью своей идеѣ, Гарибальди — далеко не политикъ. Нѣсколько недѣль его управленiя въ Сицилiи, говорятъ они, показали это несомнѣнно. Онъ не совладалъ съ своею политическою властью на островѣ, десять разъ перемѣнялъ министерство и съ непостижимымъ ослѣпленiемъ, повинуясь влiянiю осторожнаго Мадзини, медлилъ присоединенiемъ Сицилiи къ Пьемонту. Въ первое время населенiе обѣихъ Сицилiй было поголовно увлечено мыслью объ образованiи одного Итальянскаго королевства. Но это увлеченiе первой минуты ничего не значитъ. Есть времена въ исторiи человѣчества, гдѣ кажется, что дѣлами управляетъ разумъ и ведетъ все къ опредѣленной и предвидѣнной цѣли; есть и другiя времена, когда роковая необходимость какъ будто все себѣ покоряетъ, и событiя, и разумъ, и волю. Въ эти времена событiя поминутно ставятъ въ тупикъ всѣ стремленiя и выводы разума. Однако никогда не теряющiй своихъ правъ разумъ видитъ, чтó справедливо, чтó логично, чтó сообразно съ выгодами человѣчества; но событiя, какъ будто одаренныя такими же слѣпыми силами, какъ тѣ, которыя управляютъ неодушевленной матерiей, стремительно идутъ по законамъ необходимости, и свободная сила человѣка теряетъ надъ ними всякую власть. Это времена тяжолыхъ испытанiй для разума: тутъ справедливое и мудрое — съ одной стороны, а съ другой — неизбѣжное и необходимое. Легкомыслiе или низость сгоняютъ тогда многочисленныя силы подъ знамена политическаго фатализма. Люди стараются угадать, что будетъ, и кидаются къ услугамъ того, что непремѣнно должно случиться. Въ послѣднее время поголовная подача голосовъ показала, что толпа особенно тщеславится тѣмъ, чтобы быть послушною и единодушною, когда дѣлаютъ видъ, будто ее спрашиваютъ, и въ глазахъ этой толпы глупо не становиться на сторону факта, который совершится или долженъ совершиться. Многiе даже очень умныя люди уступаютъ тому же самому фатализму и влеченiю, въ ребяческомъ страхѣ попасться въ просакъ передъ сокрушительными событiями. А кто не рискнетъ зажмурившись броситься въ потокъ обстоятельствъ, и хочетъ видѣть и понимать всю страшную разладицу между совѣтами разума и свободы человѣческой съ одной стороны, и требованiями необузданныхъ фактовъ съ другой, тотъ долженъ испытывать ежеминутно внутреннюю борьбу, настоящую прометеевскую муку.

Впрочемъ, событiя еще слишкомъ близки къ намъ, чтобъ можно было судить о нихъ съ безпристрастiемъ историка. Партiя, противная Гарибальди, взваливаетъ на него много обвиненiй. Вотъ главная изъ нихъ; мы постараемся изложить ихъ какъ можно короче. Г. Кавуръ въ частной бесѣдѣ говорилъ, что «Италiя съ Гарибальди, очертя голову, кидается въ войну съ Австрiей, тогда какъ съ нею покамѣстъ намъ еще не справиться. Неаполь, по отпаденiи Сицилiи, во всякомъ случаѣ завоеванъ въ пользу итальянскаго дѣла: еслибы король Францискъ II чистосердечно выполнилъ обнародованное имъ уложенiе, то Италiя была бы почти избавлена отъ иноземнаго владычества, была бы вся свободна и состояла бы изъ сѣвера и юга въ тѣсномъ между собою союзѣ. Если бы, напротивъ, королю это было неудобно, то возвращенiемъ къ камарильѣ и къ старой системѣ онъ сильно облегчилъ бы намъ присоединенiе, которое тогда совершилось бы безъ малѣйшей оппозицiи, съ бóльшею даже легкостью, чѣмъ присоединились Парма и Тоскана. А между тѣмъ Сѣверо–Итальянское королевство успѣло бы укрѣпиться, собраться съ силами, организовать войско, усилить флотъ, достаточный для обезпеченiя страны отъ всякихъ случайностей. Въ самомъ дѣлѣ, продолжаютъ противники Гарибальди — бывшее пьемонтское войско теперь сильно разрознено: отъ него отдѣлена одна изъ лучшихъ его бригадъ, савойская; сверхъ того при слитiи новыхъ полковъ ломбардскихъ, тосканскихъ и моденскихъ со старыми пьемонтскими, составились новые полки съ нѣсколькими старыми солдатами и большимъ количествомъ новобранцевъ, полки еще далеко ненадежные. Новыя провинцiи не успѣли еще привыкнуть къ своему положенiю, жители ихъ не успѣли еще осмотрѣться, понять, какъ можно жить самостоятельно и единодушно заботиться о благѣ своей родины. Чтобы все это пришло сколько–нибудь въ порядокъ, чтобы разрозненныя политическiя и военныя силы получили компактность организма, надо не мало времени, хотя бы дѣятельность губернаторовъ даже удесятерилась. Все это необходимо должно было произойдти, чтобы сѣверная половина Италiи стала достойна своего высокаго призванiя, и это неизбѣжно — вопросъ времени. Но не давая всему этому созрѣть, Гарибальди съ своею обычною стремительностью сталъ торопить событiя, которыя и безъ него пришли бы непремѣнно, только своимъ естественнымъ ходомъ, несравненно прочнѣе, безъ всякихъ опасностей. Прямо, силою воспротивиться Гарибальди — нечего было и думать, потомучто тогда Пьемонтъ, и г. Кавуръ, и король Викторъ Эммануилъ совершенно потеряли бы всякую популярность, такъ имъ необходимую для исполненiя дальнѣйшихъ плановъ, для того же единства Италiи, для той же свободы всей родины. Да сверхъ того онъ еще сказалъ, что объявитъ присоединенiе Италiи къ Пьемонту или окончательное присоединенiе ея подъ скипетромъ Виктора Эммануила только «съ высоты Капитолiя» и потомъ пойдетъ освобождать Венецiю, этотъ «Iерусалимъ, что на лагунахъ». Не вѣрить ему было нельзя, потомучто онъ прiучилъ Европу къ строгому исполненiю своихъ плановъ; онъ даже ошибся однимъ только днемъ, пророча окончательное вступленiе свое въ Неаполь. Такая страшная точность не могла не заставить призадуматься истинныхъ друзей Италiи. Идя на Римъ, онъ долженъ былъ натолкнуться съ своею вольницей на стройное и усиленное французское войско, за которымъ стояла вся вооруженная и страстно любящая воинскую славу Францiя. Стало быть бѣда грозила во всякомъ случаѣ, и при успѣхѣ въ Римѣ и при неудачѣ: Францiя, прошлогодняя союзница, становилась непримиримымъ врагомъ; а этимъ съ наслажденiемъ должна была воспользоваться Австрiя, и тогда — прощай прекрасная Ломбардiя, прощай герцогства, Романья, прощай свобода Италiи.

На все это можно было возразить, что Францiя въ концѣ прошлаго столѣтiя успѣшно боролась противъ цѣлой Европы. Но характеръ и самые способы французской революцiи были совершенно иные. Тамъ катастрофа развилась чисто изъ внутренней жизни народа; Францiя создавала себѣ новыя внутреннiя формы, а существованiе и единство нацiи еще раньше революцiи были упрочены вѣками. Италiя въ совершенно другихъ условiяхъ. Нацiональное единство существуетъ тамъ только въ видѣ идеи, въ добавокъ еще очень новой; эта идея — далеко не выводъ изъ всей исторiи Италiи; напротивъ, исторiя была противна этой идеѣ въ продолженiе цѣлой полуторы тысячи лѣтъ. Идея единства Италiи тамъ не выводъ, а способъ. Итальянцы, вчера только возстававшiе противъ единства, сегодня ухватились за него, не вслѣдствiе прямой вѣры въ эту идею, а только потому, что единство послѣ опытовъ разрозненныхъ дѣйствiй въ 1848 и 49 годахъ казалось имъ единственнымъ практическимъ средствомъ добиться независимости Италiи, избавиться отъ иноземнаго владычества. Когда Францiя, въ концѣ прошлаго столѣтiя, должна была выдерживать нападнiе цѣлой Европы, у нея была пылкость и стойкость массъ, воинственные нравы народа и централизацiя, которой духъ и средства были завѣщаны ей прежними царстованiями. У итальянцевъ ничего этого нѣтъ: массы не одушевлены пыломъ, стойкости въ нихъ нѣтъ, точно такъ же, какъ нѣтъ и воинственнаго жара, какъ убѣдился въ этомъ самъ Гарибальди вездѣ, начиная отъ занятiя Палермо до сраженiя при Казертѣ и Капуѣ: прiѣзжiе изъ сѣверной Италiи волонтеры дрались какъ львы, а приставшiе къ нимъ сицилiйцы и неаполитанцы разбѣгались отъ перваго выстрѣла. Ни для нападенiя, ни для защиты въ Италiи ничто не организовано.

Въ такихъ трудныхъ обстоятельствахъ что было дѣлать истиннымъ друзьямъ итальянской свободы? Отвѣтственность за итальянскую революцiю передъ лицомъ Европы лежала вся на пьемонтскомъ правительствѣ; оно должно воспользоваться удачами революцiи, и на немъ должны тяжело отразиться всѣ ея неудачи. Никогда еще оно не было въ такомъ критическомъ положенiи. Революцiонныя движенiя — это извѣстно — слѣпо стремятся туда, куда влечетъ ихъ страсть. Неаполитанскiй король падаетъ, его королевство присоединяется, и Италiя остается лицомъ къ лицу передъ тщательно вооруженной Австрiей — безъ войска, неприготовленная, разрозненная, въ броженiи, въ безпорядицѣ. Слѣдствiя такого столкновенiя не могли быть сомнительны. Съ другой стороны — отвергнуть всѣ стремленiя и желанiя итальянцевъ, не принять присоединенiя, предоставить Гарибальди разбиться объ Гаэту, объ Ламорисьера или объ Гойона — это было невозможно. Тогда настала бы еще большая безурядица, реакцiя взяла бы верхъ; пьемонтское правительство оттолкнуло бы отъ себя всѣ итальянскiя симпатiи, и къ тому же безъ пользы для дѣла, потомучто южная Италiя опять надолго погрузилась бы въ реакцiю и подверглась бы чужеземному влiянiю, причемъ трудно было бы устоять и средней Италiи; можетъ быть даже само пьемонтское правительство должно было бы пасть, и тогда въ Италiи исчезли бы послѣднiе остающiеся элементы порядка. Надо было рѣшаться не медля, потомучто вопросъ шолъ о независимости Италiи, о нѣкоторой еще возможности спасти дѣло, хотя при помощи англiйской политики невмѣшательства, или хоть при помощи какого–нибудь счастливаго обстоятельства, которое могло подвернуться. Король Викторъ–Эммануилъ принялъ рѣшительныя мѣры и двинулъ свои войска въ папскую область. Черезъ день послѣ вступленiя Гарибальди въ Неаполь, 11 сентября вошло въ Умбрiю 25.000 человѣкъ, и на другой день еще столько же. Ближайшимъ поводомъ вторженiя было то обстоятельство, что въ папскихъ войскахъ нарушается будто бы принятый для Италiи принципъ невмѣшательства, такъ какъ войска эти, подъ начальствомъ французскаго генерала Ламорисьера, состояли изъ ирландцевъ, австрiйцевъ, баварцевъ, французовъ и другихъ чужеземныхъ католиковъ. Этотъ поводъ конечно не выдерживаетъ критики, тогда какъ настоящая, необъявленная причина вторженiя совершенно извиняетъ этотъ поступокъ: пьемонтское правительство есть единственный въ Италiи элементъ порядка, но оно не могло удержать свое влiянiе на порядокъ иначе, какъ безостановочно выполняя программу итальянскаго единства; сверхъ того надо прибавить, что области, въ которыя вступало пьемонтское войско, возстали и отдались подъ начальство короля Виктора–Эммануила.

Въ прокламацiи къ войску король совершенно чистосердечно говоритъ: «Вы идете возстановлять порядокъ и даровать жителямъ право выразить ихъ желанiя. Вамъ предстоитъ освободить Италiю отъ скопища чужеземцевъ, искателей приключенiй, и удалить изъ центральной Италiи всякiй поводъ къ безпокойствамъ. Вы идете не мстить за обиды, нанесенныя мнѣ или Италiи; вы идете только за тѣмъ, чтобы помѣшать народной ненависти проявиться мщенiемъ за разныя неправды. Я намѣренъ уважать мѣстопребыванiе папы; я всегда готовъ дать ему, вмѣстѣ съ дружественными и союзными державами, всевозможныя гарантiи независимости и безопасности его особы. Меня обвиняютъ въ честолюбiи. Да, у меня есть честолюбiе, но оно состоитъ въ возстановленiи въ Италiи нравственнаго порядка и въ предохраненiи Европы отъ безпрестанныхъ опасностей революцiй и войны.»

Королевскiя войска дѣйствовали очень быстро: 18 сентября Ламорисьеръ на нихъ напалъ, но былъ разбитъ на–голову; въ тоже время флотъ бомбардировалъ Анкону, занятую папскимъ войскомъ; 29 Анкона сдалась, а черезъ нѣсколько времени послѣ того сардинцы завладѣли всею папскою областью, за исключенiемъ Рима и нѣсколькихъ мѣстъ, занятыхъ французами.

Почти всѣ французскiя газеты пришли въ неописанное негодованiе: какъ смѣлъ сардинскiй генералъ разбить французскаго, хотя послѣднiй командовалъ чужимъ войскомъ? Какъ смѣла сардинская пуля смертельно ранить генерала Пимодана, француза, служившаго по найму въ папскомъ войскѣ? Газеты даже стали съ презрѣнiемъ отзываться о принципѣ невмѣшательства, угрожая Пьемонту страшной карой Францiи. 8 октября Гарибальди просилъ короля Виктора–Эммануила поспѣшить прiѣздомъ въ Неаполь, чтобы принять королевство и продолжать военныя дѣйствiя противъ неаполитанскихъ войскъ, которыя съ невѣроятными усилiями были оттѣснены наконецъ отъ Капуи ближе къ Гаэтѣ. 9 октября сардинскiя войска вошли въ трехъ мѣстахъ въ королевство неаполитанское и взяли на себя продолженiе дѣйствiй гарибальдiйцевъ, и только 7 ноября, почти черезъ мѣсяцъ, король Викторъ–Эммануилъ вошолъ въ Неаполь. Цѣлые двадцать восемь дней онъ медлилъ этимъ окончательнымъ шагомъ, разсчитывая, быть можетъ, на великодушiе Франциска II, который не станетъ держаться долѣе въ Гаэтѣ, если не считать достойною его цѣлью — поддержанiе и продолженiе междоусобной войны.

Гарибальди сложилъ съ себя диктатуру и удалился на свой небольшой островокъ Капреру, предоставивъ королю и г. Кавуру труднѣйшую половину дѣла, если можно назвать половиною дѣла — все то, что осталось еще совершить въ Неаполитанскомъ королевствѣ для того, чтобы присоединенiе, происшедшее на бумагѣ, перешло въ дѣйствительность. Гарибальди былъ представителемъ движенiя Обѣихъ Сицилiй; сойдя со сцены дѣйствiя въ ту минуту, какъ должно было начаться организованiе, онъ совершенно благоразумно предоставилъ государственнымъ людямъ приводить въ порядокъ, въ систему всю ту неурядицу, которая не могла не произойти по случаю перемѣны династiи; въ тоже время онъ предоставилъ регулярному войску продолжать осаду Гаэты, чего уже онъ ни въ какомъ случаѣ не могъ предпринять своими волонтерами съ нѣкоторою надеждою на успѣхъ. На своемъ островѣ Капрерѣ онъ не измѣняетъ своей обычной простотѣ, занимается охотой, рыбной ловлей, копается въ своемъ виноградникѣ. А между тѣмъ въ Гаэтѣ происходитъ день и ночь разрушительная и убiйственная канонада. Въ Абруццахъ реакцiонеры поднимаютъ народъ во имя короля Франциска II; въ разныхъ провинцiяхъ королевства по необходимости пришлось объявить осадное положенiе; то тамъ, то здѣсь открываются заговоры для сверженiя сардинскаго правительства; приходится именемъ короля Виктора Эммануила казнить недовольныхъ, арестовать ихъ, изгонять; оказывается, что нѣкоторые люди, какъ напр. Либертини, образуютъ тайные клубы, когда имѣютъ полное право дѣлать это явно. Собирается большая оппозицiя въ парламентѣ противъ г. Кавура; чего именно хочетъ эта оппозицiя, она и сама не знаетъ; только во всякомъ случаѣ она противъ г. Кавура, потому ли, что капрерскiй пустынникъ не любилъ этого министра, или потому, что не привыкшiе къ новому порядку люди пытаютъ свои силы — хоть какимъ–нибудь споромъ, иногда крайне опрометчивымъ и ни на чемъ не основаннымъ.

Газета Evening Mail, обозрѣвая дѣятельность Гарибальди въ послѣднiе шесть мѣсяцевъ, съ 11 мая до 7 ноября, прибавляетъ: «Генералъ оказалъ королю Виктору Эммануилу колоссальную услугу, безъ которой однако же тотъ весьма могъ бы обойдтись. Представьте себѣ одного изъ самыхъ приличныхъ джентльменовъ, который въ настоящее время еще не имѣетъ намѣренiя жениться, находя, что эта дорогая роскошь для него еще недоступна, что ему надобно прежде заняться своими собственными дѣлами, чтобы между–тѣмъ невѣста его нѣсколько созрѣла и остепенилась. Но вотъ является услужливый другъ, который утверждаетъ, что пора устроивать свадьбу, и на просьбу объ отсрочкѣ, на представленiя о всей пользѣ, какая произойдетъ, если подождать извѣстное время, отвѣчаетъ, что на этотъ разъ онъ не послушаетъ, а когда женитъ друга, то во всю остальную свою жизнь будетъ ему повиноваться. Начинаются пышныя и громкiя приготовленiя къ свадьбѣ: услужливый другъ повѣстилъ о помолвкѣ по всѣмъ столицамъ, во всѣхъ газетахъ, и такъ ловко повелъ дѣло, что другу его не осталось никакой возможности отказаться, не компрометируя жесточайшимъ образомъ и себя, и свою прекрасную невѣсту. Бракъ совершился, нерасторжимыя узы связали обѣ стороны, и услужливый другъ съ спокойнѣйшею совѣстью удаляется на островъ Капреру, обѣщая весною женить его еще на другой, и женить непремѣнно. И вотъ нашъ джентльменъ женатъ, противъ воли своей, противъ желанiя всей своей значительной родни, на красивѣйшемъ и капризнѣйшемъ ребенкѣ въ цѣломъ свѣтѣ. Дѣла его неустроены, во многихъ мѣстахъ есть множество упущенiй, а тутъ надо ухаживать за молодой женой, исполнять нѣкоторые изъ ея безчисленныхъ капризовъ, противъ другихъ бороться; кругомъ долги, кредиторы осаждаютъ домъ новобрачныхъ, а прелестная жена капризничаетъ, надуваетъ очаровательныя губки и грозитъ разводомъ на другой же день послѣ брака. Въ это время услужливый другъ, довольный тѣмъ, что пристроилъ невѣсту за хорошаго человѣка, дѣлитъ свое время между охотой, планами новаго насильственнаго брака, дружеской бесѣдой и наслажденiями мирной, уединенной и безбрачной жизни. Если къ этому прибавить, что другой джентльменъ, весьма ревнивый и весьма хорошо вооруженный, не даетъ браку совершиться вполнѣ, стоитъ у дверей спальной комнаты и все стучится, тоже угрожая изъ Гаэты бракоразводнымъ процессомъ, — то выйдетъ, что нашъ джентльменъ не можетъ быть очень благодаренъ своему услужливому другу; но честь и польза дѣла уже не дозволятъ ему отказаться отъ совершившагося факта.

Французскiй флотъ все продолжаетъ стоять у Гаэты, а сардинскимъ кораблямъ нѣтъ возможности подступиться, чтобы аттаковать крѣпость съ моря. Гаэта съ сухого пути почти неприступна, осадныхъ работъ обыкновеннымъ порядкомъ производить нельзя, по случаю голой каменистой почвы, такъ что надо было изобрѣсть особенныя мины для взрывовъ каждаго шага этихъ скалъ. Англiя совершенно точно исполняетъ свой принципъ невмѣшательства въ итальянскiя дѣла, и Францiя тоже, за исключенiемъ ея флота, стоящаго у Гаэты, подъ командою г. Барбье–Тинана, и ея вóйска въ Римѣ и его довольно далекихъ окрестностяхъ, подъ командою генерала Гойона. Англiйскiе газеты до крайности недовольны такимъ нарушенiемъ принципа и съ горечью упрекаютъ въ этомъ Францiю. Неудовольствiе впрочемъ началось еще съ того времени, какъ прошли слухи о присоединенiи къ Францiи Савойи и Ниццы, а недовѣрiе къ Францiи никогда не проходило. Почему–то газеты давно все стращаютъ общественное мнѣнiе, все пугаютъ читателей возможностью высадки французских войскъ въ Англiи. У покойнаго адмирала Непира было заведено — систематически, по нѣскольку разъ въ годъ держать въ палатѣ рѣчь о томъ, что Англiя совершенно беззащитна, безоружна, что императоръ Наполеонъ III можетъ высадить въ Англiи свое войско съ такою же легкостью, какъ на французскiй берегъ, гдѣ ему вздумается. Каждый корабль, который строился во Францiи, казался старому адмиралу цѣлою эскадрой, какою–то непобѣдимою армадой. Благодаря этому безпрерывному напоминанью газетъ и членовъ палаты, въ Англiи заговорили о необходимости укрѣпить берега. Назначена была коммисiя для подробнаго обзора англiйскихъ береговъ и составленiя смѣты построекъ для ихъ укрѣпленiя. Дѣло оказалось совершенно невозможнымъ безъ пожертвованiя такихъ суммъ, которыя увеличили бы весь бюджетъ военнаго министерства въ нѣсколько разъ, и притомъ не на одинъ годъ, а на много лѣтъ. Но и послѣ того осталось бы множество пунктовъ, которые были бы еще подвержены опасности высадки, потомучто нѣтъ никакихъ средствъ покрыть всѣ берега Англiи цѣлою сплошною цѣпью баттарей, вооружить ихъ надлежащимъ образомъ и снабдить достаточнымъ гарнизономъ. А между тѣмъ разныя мелкiя брошюры во Францiи, составляющiя не болѣе, какъ книгопродавческiя спекуляцiи, забавлялись поддразниваньемъ Англiи, и распуская павлинiй хвостъ французскаго тщеславiя, льстили самолюбiю земляковъ своихъ и получали за это отъ продажи брошюръ значительные барыши. Начались вооруженiя медленныя и разорительно дорогiя; коммисiя о вооруженiи береговъ, рѣшая свою задачу самымъ многостороннимъ образомъ, обратилась съ вопросомъ къ лорду Оверстону. Спрашивалось, какiя вѣроятныя слѣдствiя можетъ имѣть занятiе Лондона непрiятельскимъ дессантомъ въ такомъ случаѣ, если книги, документы, бумаги и публичные фонды будутъ спасены, а частная собственность будетъ уважаема непрiятелемъ; въ отвѣтѣ нужно было обозначить, какое влiянiе подобное событiе могло бы имѣть на англiйскую торговлю, на благосостоянiе другихъ народовъ, и какъ оно отразилось бы на денежномъ и коммерческомъ бытѣ народа нападающаго.

На подобный запросъ никто не могъ отвѣчать съ такимъ знанiемъ дѣла, какъ г. Оверстонъ. Это замѣчательное лицо, можетъ быть, есть самый значительный представитель колоссальной торговли и громаднаго банка Англiи. Это одинъ изъ князей–купцовъ, которыми такъ гордятся англичане, возведенный въ санъ пера не только вслѣдствiе великаго богатства его и коммерческаго влiянiя, но и вслѣдствiе его высокаго пониманья экономическихъ вопросовъ и необыкновенной ясности ихъ изложенiя. Робертъ Пиль постоянно съ нимъ совѣтовался, и Оверстонъ считается авторомъ хартiи, данной великимъ министромъ англiйскому банку. Способности этого замѣчательнаго человѣка находятся въ вопiющей противоположности съ запросомъ, который ему былъ сдѣланъ. Съ глубокимъ знанiемъ всѣхъ мельчайшихъ и сложныхъ пружинъ коммерческаго кредита, г. Оверстонъ указалъ на всѣ бѣдствiя, какiя произошли бы для Англiи не только отъ побѣдоноснаго вторженiя, но даже отъ серьезной угрозы такого несчастiя, отъ перваго успѣшнаго прикосновенiя непрiятелей къ англiйскому берегу въ одной какой–нибудь точкѣ. Онъ въ тоже время указываетъ, какъ отразится такое бѣдствiе на коммерческое благосостоянiе другихъ народовъ. «Я не сомнѣваюсь, говоритъ онъ, что слѣдствiя удара, нанесеннаго благосостоянiю Англiи, отразятся страшнымъ образомъ во всѣхъ частяхъ свѣта, куда только проникла торговля. Значительная часть производительныхъ силъ земнаго шара питается англiйскими капиталами и британскимъ кредитомъ. Нашъ ежегодный вывозъ доходитъ въ годъ среднимъ счетомъ до двухъ съ половиною миллiардовъ; это показываетъ, въ какой мѣрѣ другiе народы нуждаются въ произведенiяхъ британской промышленности, для удовлетворенiя своихъ нуждъ или роскоши. Страна, служащая центромъ такихъ колоссальныхъ дѣлъ, не можетъ быть значительнымъ образомъ разстроена безъ того, что бы это не отразилось у всѣхъ народовъ, состоящихъ съ такимъ центромъ въ прямыхъ или косвенныхъ сношенiяхъ. Таковъ благодѣтельный законъ между–народной торговли; всѣ торговые народы круговой порукой заинтересованы въ томъ, чтобы благосостоянiе сосѣднихъ народовъ возрастало, и нѣтъ никакого сомнѣнiя, что ударъ, нанесенный Англiи высадкой, болѣзненно отзовется во всемъ коммерческомъ мiрѣ. Но слѣдствiя несчастiя не могутъ быть заранѣе вычислены съ точностью; только послѣ нанесенiя удара прочiе народы вполнѣ узнаютъ, до какой степени ихъ выгоды связаны съ благополучiемъ Англiи. Поэтому ни въ какомъ случаѣ не слѣдуетъ предоставлять нашу безопасность заботамъ и позднимъ симпатiямъ другихъ народовъ. Ихъ помощь явится только тогда, когда несчастiе уже совершится. На насъ однихъ должна лежать забота о защитѣ нашего отечества.»

Не только война есть бѣдствiе, но не менѣе тягостное бѣдствiе также — страхъ войны и сопряженныя съ нимъ военныя приготовленiя. Народъ, который прежде другихъ примется за правдивое и непритворное уменьшенiе своихъ войскъ, — чрезвычайно много выиграетъ, и намъ кажется, что именно въ такомъ счастливомъ положенiи находится Россiя. У насъ благодѣтельная отмѣна рекрутскихъ наборовъ на нѣсколько лѣтъ и огромное уменьшенiе состава нашей армiи показываетъ совершенно правильный, просвѣщенный взглядъ нашего правительства на экономическiе наши вопросы.

А Англiя вооружается. Армiя хорошо обученныхъ охотниковъ, дошедшая до ста тридцати тысячъ человѣкъ, 23 iюня проходила передъ королевой церемонiальнымъ маршемъ въ Гайдпаркѣ. Члены палаты и самые министры объявляютъ, что это они вооружаются противъ Францiи, на случай непрiязненныхъ съ ея стороны дѣйствiй. Францiя, съ своей стороны, держитъ свой флотъ и свои войска въ такомъ положенiи, что они могутъ выступить въ самый дальнiй походъ въ нѣсколько дней. Это военное положенiе Францiи сильно льститъ туземному народному самолюбiю. Между тѣмъ обѣ эти вооружающiяся одна противъ другой державы повидимому совершенно между собой согласны; такъ онѣ вмѣстѣ воюютъ Китай, вмѣстѣ заключаютъ съ нимъ выгодный миръ, дружно поддерживаютъ существованiе оттоманской порты и безпрекословно согласились невмѣшиваться въ дѣла Италiи. Еще въ тронной рѣчи 24 января королева сказала, будто Англiя не потерпитъ, что бы итальянцамъ былъ насильственно навязанъ какой–либо образъ правленiя, что они сами распорядятся своею судьбой. Вполнѣ согласный съ этимъ императоръ Наполеонъ доводитъ свой корпусъ войскъ въ папскихъ владѣнiяхъ до шестидесяти тысячь и держитъ многочисленную эскадру Барбье–Тинана передъ Гаэтой. Такое противорѣчiе дѣлъ съ словами, такое поддерживанье итальянскаго междоусобiя вызвало въ послѣднее время энергическiе и рѣзкiе протесты со стороны англiйской журналистики. Поддержанное ими и ободренное общественное мнѣнiе въ Италiи со дня на день ожидаетъ выхода французской эскадры изъ гаэтскихъ водъ; но оно встрѣчено молчанiемъ. Стали говорить, что на французской эскадрѣ осталось провiанта только на двадцать дней, что стало быть она вѣроятно уйдетъ около 10 января 1861. Императоръ французовъ молчитъ, и ничего не объясняя, не излагая своихъ намѣренiй, 2 января приказываетъ снабдить французскую эскадру провiантомъ еще на мѣсяцъ. Общественное мнѣнiе нѣмѣетъ передъ роковою силой. Во время прiема въ день новаго года, императоръ Наполеонъ между прочимъ отвѣчалъ г. Коули, англiйскому посланнику, поздравлявшему его отъ имени дипломатическаго корпуса: «Благодарю васъ за выраженныя вами желанiя. Я довѣрчиво смотрю на будущее; я убѣжденъ, что дружеское согласiе между державами поддержитъ мiръ.» Касательно Гаэты и Рима ничего не сказано, точно такъ же, какъ гроза не сказываетъ, кого она поразитъ, и поразитъ ли кого нибудь. Въ отвѣтъ на рѣчь президента законодательнаго корпуса, сказано: «я всегда разсчитывалъ на содѣйствiе законодательнаго корпуса.»

Извѣстно, что законодательный корпусъ не имѣлъ ни голоса, ни значенiя со временъ переворота 2 декабря. Нѣсколько лѣтъ сряду члены его избирались между самыми безусловно преданными правительству людьми, по указанiямъ префектовъ, и составляли еще гораздно болѣе ненаходимую палату, чѣмъ знаменитая chambre introuvable 7 октября 1815. Но въ послѣднее время случилось неожиданное событiе: по невѣдомымъ причинамъ, дозволено было журналистамъ писать свободнѣе, нежели до сихъ поръ писали, а палатѣ разсуждать, а не просто соглашаться. Г. Персиньи, бывшiй французскимъ посланникомъ въ Лондонѣ, принявъ портфель министерства внутреннихъ дѣлъ, разослалъ 8 декабря префектамъ циркуляръ касательно печати. Въ этомъ циркулярѣ министръ поясняетъ, что онъ долго жилъ въ Англiи и видѣлъ безконечную пользу и неоцѣненныя услуги, какiя могутъ быть оказаны правительству свободною до нѣкоторой степени печатью, и убѣжденъ, что тоже самое будетъ и во Францiи. Онъ силится доказать, что въ Англiи печать не вполнѣ свободна, а ограничивается законами.

«Короче сказать, добавляетъ г. Персиньи, духъ англiйскаго законодательства относительно печати можетъ быть выраженъ такимъ образомъ: полная свобода печати во всемъ, что составляетъ выгоду, а не опасность для государства, и отрицанiе всякой свободы, когда рѣчь идетъ о нападенiи на государство. Въ Англiи теперь нѣтъ ни одной партiи, ни одного серьёзнаго человѣка, который бы хоть на минуту подумалъ о сверженiи королевы, или правительства, или парламента, или конституцiи; поэтому нечего и стѣснять свободу печати, которая такимъ образомъ становится полезною для всѣхъ и каждаго. Но только что какая–нибудь партiя предположитъ себѣ опрокинуть государтво въ пользу другой династiи или какого другаго ученiя, въ тоже мгновенiе свобода печати не существуетъ для этой партiи... И теперь, господинъ префектъ, мнѣ почти нечего излагать вамъ мои инструкцiи. Если всѣ партiи, всѣ писатели, дѣйствительно подчинятся кореннымъ законамъ нашего общества, поголовной подачѣ голосовъ, положившей тронъ Наполеоновъ въ основанiе всѣхъ нашихъ учрежденiй; если эти партiи, эти писатели, уважая волю французскаго народа, желаютъ свободы печати только для поддержанiя и процвѣтанiя государства, тогда они по праву и на дѣлѣ имѣютъ свободу печати, какъ въ Англiи, и законъ о предостереженiяхъ становится мертвою буквой. Пусть изобличаются злоупотребленiя въ обществѣ и въ управленiи, пусть обсуживаются административныя распоряженiя, раскрываются неправды, пусть движенiе противоположныхъ идей, чувствъ, убѣжденiй пробуждаетъ повсюду жизнь общественную, политическую, коммерческую и промышленную, кто на это станетъ разумно жаловаться? — Но если есть партiи, которыя предполагаютъ не только проводить свои идеи, свои чувства, свои убѣжденiя въ управленiе государствомъ, но и опрокинуть самое государство, противупоставить правительству другое правительство, династiи другую династiю, въ такомъ случаѣ, какъ бы ни были слабы эти партiи, — уваженiе къ народной волѣ, общественная польза и законъ не дозволяютъ поддерживать страсти, враждебныя учрежденному порядку; ибо, не говоря уже объ опасности, все, замедляющее слитiе партiй въ одну государственную семью, въ тоже время отсрочиваетъ возможность наслаждаться полною свободой. Неограниченное, диктаторское право министра дѣлать газетамъ предостереженiе до трехъ разъ остается въ нашихъ рукахъ. Но не забудьте, господинъ префектъ, что чѣмъ неограниченнѣе и исключительнѣе права администрацiи надъ печатью, тѣмъ честнѣе и деликатнѣе надо пользоваться этими правами. Помните, что моему министерству эти права даны въ интересахъ не администрацiи, а государства. И такъ пусть ваши распоряженiя не укрываются за этимъ покровительствомъ, а пусть они подвергаются публичному обсужденiю, точно также, какъ и мои. Наконецъ, — вдохновляйтесь великимъ примѣромъ, какой подаетъ намъ императоръ, и знайте, что свою преданность вы докажете только усердiемъ къ общественной пользѣ.»

Вслѣдъ за этимъ, по особенному представленiю министра, были отмѣнены всѣ предостереженiя, до сихъ поръ лежавшiя надъ многими газетами, и печать можетъ начать жить новою жизнью впредь до слѣдующихъ распоряженiй. Газеты искренно радуются этому нововведенiю, указывая на пользу отъ обсужденiя вопросовъ всякимъ лицомъ, которое только считаетъ себя способнымъ къ обсуживанью. Что нужды, что наговорено будетъ много вздору? Чуткое общественное мнѣнiе и критика газетъ тотчасъ воздадутъ должное всякому высказанному замѣчанiю; они разсортируютъ вздоръ отъ дѣла: вздоръ осмѣютъ, дѣло войдетъ въ сознанiе большинства, и образуется прочное общественное мнѣнiе. Всѣмъ извѣстно, какъ безжалостная Афродита однажды поставила въ тупикъ прекрасную и несчастную Психею, задавъ ей работу, какой не могъ бы выполнить ни одинъ даровитѣйшiй министръ съ своимъ совѣтомъ. Прибивъ очень больно Психею, Афродита взяла пшеницы, ячменя, проса, маку, гороху, чечевицы и бобовъ, смѣшала и ссыпала все въ одну большую кучу и велѣла все разобрать на отдѣльныя кучи въ тотъ же день къ вечеру, а сама отправилась на свадебный пиръ. Психея стояла молча надъ такою многосложною задачей и не рѣшалась приняться за дѣло. Тогда маленькiй полевой муравей, сжалившись надъ нею, бросился бѣгать во всѣ стороны, созывать и упрашивать своихъ товарищей: «Дѣятельные питомцы и сыны общей нашей матери земли, спѣшите на помощь къ несчастной дѣвушкѣ!» И вотъ отовсюду посыпались и побѣжали одни за другими, одни черезъ другихъ, одни на другихъ, одни передъ другими — толпы шестиногаго народа и принялись за работу; они въ одинъ мигъ разобрали всю груду до послѣдняго маковаго зерна, разложили все по кучамъ и разошлись. Исторiя не упоминаетъ, но весьма вѣроятно, что Психея уже взяла на себя окончательную редакцiю дѣла, поровняла кучи и привела ихъ въ тотъ видъ, въ какомъ онѣ должны были быть сданы Афродитѣ. Если бы Апулей жилъ послѣ Гутенберга, то навѣрное прибавилъ бы, что эти усердные, совершенно безкорыстные, стало быть очень дешево обходящiеся работники были перепачканы типографскими чернилами.

Г. Персиньи правъ, требуя пробужденiя во Францiи умственной и общественной жизни, торговли, промышленности, и обращаясь за этимъ къ печати. Жаль только, что въ своемъ циркулярѣ онъ не пояснилъ, почему печать освобождается отъ лежавшихъ надъ нею предостереженiй именно теперь. И въ самомъ дѣлѣ общественная и умственная жизнь во Францiи требуетъ пробужденiя: общество до крайности измельчало, потеряло всякую упругость; литература занимается камелiями. Послѣ присоединенiя Савойи и Ниццы, когда императоръ и императрица французовъ обозрѣвали вновь прiобрѣтенныя провинцiи, иллюстрированныя изданiя были наполнены въ продолженiе слишкомъ двухъ мѣсяцевъ изображенiями лодки ихъ величествъ на такомъ–то озерѣ, костюма ея величества, сочиненнаго для путешествiя по Ледяному морю въ Савойѣ; причемъ разсказано очень мило, что ея величество на льду ни разу не поскользнулись, а одинъ изъ приближенныхъ даже упалъ, и этимъ неожиданнымъ событiемъ сильно развеселилъ все общество. Представлено въ нихъ было, и какъ ея величество изволила ткать на каком–то станкѣ, и какъ ихъ величества встрѣчены были дѣвушками такой–то деревни, въ туземныхъ костюмахъ, и какъ ихъ величества слушали рѣчь такого–то мера. Вообще, если судить по содержанiю перiодическихъ изданiй, то французы безгранично преданы нынѣшней династiи, такъ что условный циркуляръ г. Персиньи едва ли не лишнiй.

Остается намъ сказать нѣсколько словъ о Германiи.

Король прусскiй, Фридрихъ Вильгельмъ IѴ, долгое время страдавшiй тѣмъ неизмѣннымъ недугомъ, который и свелъ его въ могилу, скончался 2 января (21 декабря), и на престолъ вступилъ, подъ именемъ Вильгельма I, принцъ–регентъ, давно уже управлявшiй дѣлами и носившiй санъ регента съ 7 октября 1858. Нынѣшнiй король прусскiй родился 22 марта 1797; теперь ему шестдесятъ четвертый годъ. Въ продолженiе своего регенства онъ показалъ себя искренно преданнымъ конституцiи и глубоко уважающимъ законность. По этому Пруссiя совершенно справедливо и достовѣрно разсчитываетъ на спокойное и безостановочное продолженiе своего внутренняго развитiя при помощи либеральныхъ учрежденiй и покровительствующаго имъ короля.

Австрiйская имперiя съ 20 октября вдругъ начала заводить у себя разныя преобразованiя, вынужденная къ тому крайне разстроеннымъ положенiемъ финансовъ и всеобщимъ неудовольствiемъ жителей различныхъ земель, составляющихъ эту державу. По послѣднимъ свѣдѣнiямъ, въ Австрiи 37,754,856 человѣкъ жителей обоего пола. Изъ нихъ 15,097,000 славянскаго племени (чехи, моравы, словаки, поляки, русины, словенцы, кроаты, сербы, болгары), 8,368,000 руминскаго племени (итальянцы, фрiулы, ладины, молдовалахи), 7,890,000 нѣмцевъ, 4,947,000 мадьяровъ, 1,050,000 евреевъ, а остальное количество (146,000) — албанцы, греки, армяне, цыгане. Такое разнообразiе населенiй и разстройство финансовъ составляютъ два важнѣйшiя затрудненiя австрiйской внутренней политики; и то и другое затрудненiе австрiйское правительство надѣется отстранить мѣрами, принятыми въ послѣднее время. Еще 5 марта истекающаго года созванъ былъ такъ называемый усиленный государственный совѣтъ, который однако, вслѣдствiе различныхъ препятствiй, могъ быть открытъ только 1 мая. Въ iюлѣ изъ государственнаго совѣта составленъ былъ комитетъ для разсмотрѣнiя смѣты доходовъ и расходовъ, съ правомъ окончательнаго заключенiя по всѣмъ финансовымъ дѣламъ имперiи. Венгерскiе члены этого комитета оказались наиболѣе понимающими сущность вопроса, потомучто откровеннѣе другихъ высказали свои убѣжденiя касательно всего устройства имперiи и въ особенности своей родины, королевства венгерскаго. Слѣдствiемъ представленiй усиленнаго государственнаго совѣта явился знаменитый дипломъ 20 октября, полагающiй основанiе новой Австрiи. Кромѣ обычнаго предисловiя, дипломъ состоитъ изъ слѣдующихъ четырехъ положенiй:

«I. Мы и преемники наши будемъ пользоваться правомъ составлять законы, измѣнять ихъ и отмѣнять не иначе, какъ при содѣйствiи законно собирающихся сеймовъ тѣхъ странъ, къ которымъ законы относятся, и государственнаго совѣта, въ который сеймы присылаютъ членовъ, въ числѣ, нами указанномъ.

«II. Всѣ законодательные вопросы касательно общихъ для всѣхъ нашихъ королевствъ и земель правъ, обязанностей и выгодъ, именно: касательно монеты, денегъ, кредита, таможенъ и торговли, касательно банковъ, почтъ, телеграфовъ и желѣзныхъ дорогъ, касательно обязанностей военной службы — будутъ разсматриваться и рѣшаться при содѣйствiи государственнаго совѣта, также какъ и возвышенiе существующихъ налоговъ, какъ напр. возвышенiе цѣны на соль и заключенiе новыхъ займовъ. Точно такъ же распоряженiя касательно существующихъ государственныхъ долговъ, продажа, обмѣнъ или залогъ недвижимыхъ государственныхъ имуществъ не будутъ дѣлаться безъ согласiя государственнаго совѣта; наконецъ разсмотрѣнiе и утвержденiе смѣты расходовъ на слѣдующiе годы и разсмотрѣнiе отчетовъ и финансовыхъ результатовъ за годы истекшiе будутъ производиться при содѣйствiи государственнаго совѣта.

«III. Всѣ прочiе предметы законодательства, не входящiе въ двѣ предъидущiя статьи, будутъ разсматриваться и окончательно рѣшаться въ сеймахъ тѣхъ земель, къ которымъ относятся, въ королевствахъ и земляхъ, принадлежащихъ къ венгерской коронѣ — сообразно ихъ древнимъ учрежденiямъ, а въ другихъ нашихъ королевствахъ и земляхъ — соотвѣтственно ихъ уставамъ.

«IV. Этотъ императорскiй дипломъ будетъ храниться въ архивахъ нашихъ королевствъ и земель, въ надлежащее время имѣетъ быть занесенъ въ число законовъ, и въ подлинникѣ, и на языкѣ каждой земли. Наши преемники, немедленно по вступленiи на престолъ, будутъ разсылать этотъ же самый дипломъ, въ той же формѣ, за ихъ императорскою подписью, разнымъ королевствамъ и землямъ, гдѣ онъ будетъ заноситься въ собранiе мѣстныхъ законовъ.»

13 декабря, на мѣсто г. Голуховскаго, назначенъ государственнымъ министромъ г. Шмерлингъ; 23 числа онъ обнародовалъ циркуляръ губернаторамъ провинцiй. Циркуляръ этотъ служитъ толкованiемъ диплома 20 октября, и по содержанiю его видно, что управленiе г. Шмерлинга не будетъ похоже на управленiе его предмѣстниковъ.

«Что касается, говоритъ онъ между прочимъ, до печати, которой надо отдать честь какъ одному изъ могущественнѣйшихъ рычаговъ распространенiя знанiй, мнѣнiй и идей, составляющихъ ядро здравой образованности, то приняты уже мѣры, для прекращенiя всякаго предупредительнаго вмѣшательства. Справедливость требуетъ признанiя, что во многихъ трудныхъ обстоятельствахъ ежедневная печать съ талантомъ и съ жаромъ держала сторону отечества, и что именно во время прошлогодней войны она счастливо соединяла патрiотическiя чувства съ умѣренностью. Этотъ опытъ внушаетъ довѣрiе, и это довѣрiе, которое будетъ правительствомъ оказано печати, будетъ способствовать, я надѣюсь, поддержанiю умѣренности, неторопливости, сужденiй безъ страсти, безъ увлеченiй, и дастъ ей ту доблестную гордость, до которой можетъ возвыситься умъ, призванный къ наученiю миллiоновъ читателей. Сознанiе независимости дастъ печати глубокое чувство ея исключительной отвѣтственности и предохранитъ ее отъ крайностей и излишествъ... Цѣли, которыхъ мы должны достигнуть и которыя согласны съ движенiемъ впередъ самаго времени, указаны и утверждены дипломомъ 20 октября. Онѣ состоятъ въ облегченiи налоговъ, въ разрушенiи преградъ, стѣсняющихъ промышленную дѣятельность, въ установленiи легкихъ и свободныхъ сообщенiй по всему пространству имперiи чрезъ уничтоженiе внутреннихъ таможенныхъ линiй, въ свободномъ соревнованiи всѣхъ талантовъ, вслѣдствiе признанiя за каждымъ гражданиномъ права на занятiе всѣхъ должностей, безъ привилегiй званiя и рожденiя, въ устраненiи всякаго повода къ враждѣ между сословiями, посредствомъ уравненiя всѣхъ передъ закономъ. Все это поставитъ Австрiю, по личной и гражданской свободѣ, на ряду съ народами, которые, опытомъ многихъ вѣковъ, прiобрѣли славу служить образцами другимъ народамъ.»...

Благодаря дѣятельности министра, столь просвѣщеннаго, столь ясно понимающаго истинныя современныя потребности австрiйскаго государства, можно надѣяться, что Австрiя пойдетъ по пути улучшенiй и на время выпутается изъ тѣхъ затруднительныхъ обстоятельствъ, въ которыя она поставлена теперь. Финансовыя затрудненiя достигли высочайшей степени. Декретомъ 27 декабря принята неожиданная и разорительная для государства мѣра: по добровольному займу 1854 обѣщана уплата процентовъ звонкой монетой, а теперь эти проценты выдаются банковыми билетами съ соотвѣтствующимъ лажемъ, который декретомъ же признается въ 40%. Это истинное разоренiе, не потому чтобы излишняя сумма, выплачиваемая бумажками, была очень высока, не потому, чтобы владѣльцы купоновъ этого займа много потеряли, а потому, что кредитъ окончательно подорванъ, государство явно признаетъ себя несостоятельнымъ, а въ финансовомъ отношенiи неисполненiе письменныхъ обязательствъ совершенно опрокидываетъ остатки довѣрiя. Двѣ предшествовавшiя мѣры были уже очень тяжелы, но по крайней мѣрѣ онѣ извинялись крайнею нуждой; это — выпускъ банковыхъ билетовъ малыми купонами и возвышенiе процентовъ по закладнымъ билетамъ. Но нынѣшняя мѣра ничѣмъ необъяснима. Казначейству нужно было не болѣе десяти миллiоновъ флориновъ на уплату процентовъ долга. Для точнаго исполненiя обязательствъ, можно было бы достать эту сумму на иностранныхъ биржахъ, распорядясь этимъ дѣломъ въ послѣднiе три мѣсяца. Конечно такая мѣра, можетъ быть, возвысила бы лажъ еще процентовъ на пять, и такимъ образомъ казначейство было бы принуждено истратить лишнихъ полмиллiона флориновъ, но за то исполнило бы точно свое обязательство. Эти полмиллiона флориновъ (325,000 рублей) уже не такая крупная для австрiйской имперiи сумма, чтобы министръ финансовъ могъ рѣшиться окончательно разбить остатки австрiйскаго кредита, чтобы сберечь 325,000 рублей. Жертва слишкомъ громадная за такую ничтожную сумму, и министръ финансовъ долженъ обладать огромнымъ запасомъ смѣлости, чтобы рѣшиться на такую отчаянную мѣру, не прикрывъ себя при этомъ — согласiемъ государственнаго совѣта. Между тѣмъ тотъ же министръ, нѣсколько мѣсяцевъ тому назадъ, увѣрялъ государственный совѣтъ, что суммы, получаемыя отъ Пьемонта, вслѣдствiе уступки Ломбардiи, совершенно достаточны для уплаты звонкою монетой процентовъ какъ внутреннихъ, такъ и внѣшнихъ займовъ. Положительно извѣстно, что пьемонтскiя уплаты поступаютъ постоянно съ величайшею точностью, а таможенный доходъ, получаемый тоже звонкою монетой, не уменьшился въ послѣднее время.

Впрочемъ вопросъ объ австрiйскихъ финансахъ такъ любопытенъ и поучителенъ, что мы возвратимся къ нему въ одной изъ слѣдующихъ книгъ нашего журнала.

Между тѣмъ французскiя газеты и отдѣльныя брошюры наперерывъ стараются увѣрить Австрiю, что ей необходимо продать Венецiанскую область, какъ для того, чтобы поправить свои финансы, такъ и для того, чтобы избавить Европу отъ войны, которая готовится на весну и до которой по всѣмъ признакамъ Гарибальди отсрочилъ свои подвиги въ Венецiи.

Одна изъ замѣчательнѣйшихъ брошюръ такого содержанiя, по крайней мѣрѣ надѣлавшая наиболѣе шуму, называется «Императоръ Францъ Iосифъ I и Европа». Г. Грангильо, въ своей газетѣ, разбирая всѣ способы, предложенные для устройства итальянско–австрiйскихъ дѣлъ, касается и этой брошюры, которая доказываетъ, что «теперь нельзя уже ссылаться на акты вѣнскаго конгресса, потомучто событiя, слѣдовавшiя за нимъ въ послѣднiя 45 лѣтъ, показали его недостаточность въ настоящее время. Революцiи въ Испанiи, во Францiи, въ Грецiи, въ Бельгiи, въ Италiи доказали, что опека великихъ державъ не въ состоянiи сохранить существующiй порядокъ вѣки–вѣчные.» Далѣе авторъ разсматриваетъ финансовое положенiе Австрiи въ Венецiанской области: «Въ ней 2,400,000 жителей; доходъ съ различныхъ налоговъ составляетъ 17 1/2 миллiоновъ рублей. Долгъ, лежащiй на области — 1 3/4 милл. руб. Вычтя изъ дохода обыкновенный текущiй расходъ (на содержанiе путей сообщенiя, на сборъ налоговъ, на администрацiю, публичныя зданiя и проч.), много ли останется на содержанiе войска, котораго должно быть на венецiанскихъ земляхъ не менѣе 150,000 человѣкъ? И безъ того уже въ финансахъ каждый годъ постоянно оказывается недочетъ, а эта прибавка издержекъ невыносима. И не видать этому конца, потомучто непрiязненная страна, всегда готовая призвать къ себѣ на помощь двадцать четыре миллiона братiй, не обѣщаетъ возможности уменьшить число войска, а развѣ придется его увеличить. За неимѣнiемъ кредита, придется усиливать налоги выше силъ тѣхъ, кто платитъ, разорять такимъ образомъ всѣхъ жителей имперiи и идти вѣрною дорогой къ финансовымъ катастрофамъ. Обладанiе Венецiанскою областью не только изнуряетъ финансы имперiи, но еще и ослабляетъ военную силу. Изъ всего войска въ шесть–сотъ тысячь Венецiя доставляетъ около пятнадцатой доли, даетъ Австрiи сорокъ тысячь солдатъ болѣе нежели сомнительной вѣрности, расположенныхъ во внутреннихъ гарнизонахъ, а между тѣмъ для занятiя области требуется полтораста тысячь отборнаго войска. Стало быть и тутъ дефицитъ въ сто десять тысячь человѣкъ, которыми Австрiя распорядиться не можетъ, если бы явилась нужда двинуть ихъ на защиту германскаго союза или куда–нибудь еще. Если бы Австрiя уступила Венецiю Италiи за пять или шесть сотъ миллiоновъ, то войско могло бы быть поставлено на мирную ногу; австрiйскiе фонды тотчасъ возвысились бы до своей номинальной цѣны, что весьма важно для страны, которая платитъ ежегодно не менѣе 10 процентовъ по своимъ займамъ. У ней двадцать лѣтъ сряду все недочеты, пополняемые постоянно заграничными займами. Когда не достало кредита на новый заемъ, Австрiя продала французскимъ компанiямъ свои желѣзныя дороги, рудники, лѣса; а когда и эти источники истощились, она широко черпала въ своемъ банкѣ подъ залогъ всего, что можно было заложить. Теперь государственный долгъ доходитъ до двухъ съ половиной миллiардовъ флориновъ (1625 миллiоновъ), и всѣ бумаги, его представляющiя, уступаются на всѣхъ германскихъ биржахъ съ потерею болѣе 50%. Только что кредитъ возстановится, курсы возвысятся болѣе нежели на два миллiона флориновъ; въ то же время поднимется цѣна кредитныхъ бумагъ въ цѣлой Германiи, чтò улучшитъ положенiе дѣлъ по крайней мѣрѣ на пять или на шесть миллiардовъ. Но это еще не все. Уменьшенiе войскъ, которое будетъ весьма удобнымъ и неизбѣжнымъ слѣдствiемъ уступки Венецiи, дозволитъ правительству уменьшить подавляющiя тягости налоговъ. Ныньче поземельный налогъ въ Венгрiи доходитъ почти до одной трети всего дохода, а съ разными прибавленiями каждый землевладѣлецъ платитъ въ казну 40% того, что получаетъ. Налогъ съ квартиръ въ Вѣнѣ доходитъ до цѣлой трети найма за квартиру. Но величайшее бѣдствiе финансовъ — это тягость, лежащая на платящихъ, для покрытiя расходовъ по сбору податей: расходъ этотъ поглощаетъ половину всего сбора.»

Всѣ эти, можетъ быть основательные съ одной стороны, съ финансовой точки зрѣнiя, доводы подтверждаются еще другими, и французскiя газеты истощаютъ все свое краснорѣчiе, чтобы убѣдить Австрiю — продать Венецiанскую область, доказывая необходимость этого соображенiями политическими. Германскiя газеты, напротивъ, приходятъ отъ всего этого въ негодованiе, считая подобную денежную сдѣлку унизительною для Австрiи, для всей Германiи, и предлагаютъ уступку Венецiанской области не иначе, какъ за соразмѣрное территорiальное вознагражденiе.

Событiя не замедлятъ разрѣшить этихъ споръ.

По послѣднимъ извѣстiямъ, положенiе Венецiи вскорѣ можетъ сдѣлаться весьма сомнительнымъ, такъ какъ 3 января начались между королемъ неаполитанскимъ и Сардинiей переговоры о перемирiи, между тѣмъ какъ Венгрiя, настоятельно домогается теперь утвержденiя полученныхъ льготъ на болѣе твердыхъ основанiяхъ. Венецiанская область, по извѣстiямъ вѣнской газеты Presse, становится предметомъ особенной заботливости какихъ–то таинственныхъ агентовъ: il comitato veneto выдаетъ возмутительныя прокламацiи; въ разныхъ мѣстахъ границъ венецiанскихъ схвачено нѣсколько человѣкъ, старавшихся провезти оружiе; агенты стараются поколебать вѣрность венгерскихъ солдатъ; распространяются какiе–то зловѣщiе слухи. Говорятъ еще, что полицiя открыла очень серьёзный планъ возстанiя, организованный будто бы по наущенiю г. Кавура. Будто бы онъ образовалъ тайное общество, котораго члены будутъ называться eroi della patria (герои отечества); ихъ обязанностью будетъ организацiя возстанiя въ разныхъ городахъ Венецiанской области. Сверхъ того вниманiе властей удесятерилось вслѣдствiе распространенiя слуховъ, будто на границахъ, по рѣкѣ По, находятся значительные склады оружiя, назначеннаго для ввоза въ Венецiанскую область при первомъ удобномъ случаѣ.

Но всѣмъ этимъ газетнымъ страхамъ вѣрить не должно, потомучто открытое, явное влiянiе г. Кавура такъ велико и неодолимо въ Италiи, что ему нѣтъ ровно никакой надобности прибѣгать къ недостойной уловкѣ образованiя тайнаго общества. Съ другой стороны — депеша изъ Турина отъ 4 января, что двѣсти бурбонскихъ волонтеровъ отправились съ благословенiемъ папы и съ оружiемъ въ Абруццы; но что въ Фрозиноне генералъ Гойонъ ихъ приказалъ обезоружить, находя вѣроятно, что они не могутъ вмѣшиваться въ итальянскiя дѣла.