Энциклопедическiй словарь, издаваемый русскими учеными и литераторами. Т. I. ААДБ. Спб. 1868 г.

_____

 

Духъ ассоцiацiи, бывшiй главной причиной появленiя въ 1859 и 1860 годахъ столькихъ акцiонерныхъ компанiй, проникъ тогда же и въ нашу литературу. Литераторы, конечно, не могли составить компанiи для проведенiя желѣзной дороги, напримѣръ хотя бы отъ г. Краевскаго до г. Бенардаки, но тѣмъ не менѣе затѣяли дать публикѣ капитальнѣйшую вещь — полный энциклопедическiй словарь. Составилась ассоцiацiя чуть ли не изъ трехъсотъ русскихъ ученыхъ и литераторовъ. Фактъ, во всякомъ случаѣ хорошiй, потомучто онъ свидѣтельствуетъ о возможности еще на Руси соединяться умнымъ людямъ для одной общей цѣли. И такъ какъ за энциклопедическiй словарь взялось громадное число ученыхъ и литераторовъ, то они затѣяли его не на шутку, а въ самыхъ широкихъ размѣрахъ. Вотъ что говорило объявленiе о немъ, вышедшее въ прошедшемъ году:

«Энциклопедическiй словарь назначается преимущественно для большинства образованной, или ищущей образованiя публики, съ тѣмъ однакожъ, чтобъ онъ отчасти удовлетворялъ и нѣкоторымъ требованiямъ ученыхъ. Въ немъ должны находить себѣ объясненiе и истолкованiе различныхъ, возбуждающихъ любопытство предметовъ грамотные люди всякаго состоянiя, начиная отъ окончившаго университетскiй курсъ студента до ученика гимназiи, до чиновника, купца, фабриканта, сельскаго хозяина, военнаго, не получившихъ высшаго класснаго образованiя, а между тѣмъ читающихъ книги и журналы, занимающихся своимъ дѣломъ серьёзно, и потому нерѣдко ищущихъ отвѣта на разные вопросы, которое задаетъ имъ, или чтенiе, или ходъ работъ ихъ, или, наконецъ, самая жизнь, то общество, гдѣ часто они слышатъ толки о предметахъ, не совсѣмъ имъ знакомыхъ, но не менѣе того любопытныхъ. Откуда почерпнули бы они эти отвѣты безъ словаря? Учиться поздно, а главное нѣкогда, а между тѣмъ узнать было бы и интересно и полезно! Въ этомъ случаѣ энциклопедическiй словарь можетъ оказать имъ истинно благодѣтельную помощь, давая отвѣты на всѣ подобные вопросы.»

«Такой словарь, естественно, не можетъ быть ни спецiальнымъ, ни такъ называемымъ, справочнымъ, а долженъ занимать между ними средину. Въ спецiальныхъ словаряхъ ищутъ не только объясненiя, но цѣлыхъ отдѣльныхъ трактатовъ ученые, посвятившiе себя извѣстной отрасли знанiя; къ справочнымъ прибѣгаютъ только за справками, т. е. за краткимъ объясненiемъ незнакомаго слова, за хронологическою датою и т. п. Въ словарѣ энциклопедическомъ, имѣющемъ въ виду читателей, которые, кромѣ пополненiя своихъ свѣденiй, ищутъ занимательнаго и полезнаго чтенiя, нельзя довольствоваться, въ большей части случаевъ, одними краткими указанiями, или намеками, понятными лишь тому, кто совершенно знакомъ съ предметомъ, а въ словарѣ видѣть только пособiе для своей памяти; въ немъ должно быть сверхъ краткихъ объяснительныхъ и полныя обстоятельныя статьи, легко читаемыя и легко передающiя свѣденiя, особенно по такимъ предметамъ, которые интересуютъ большинство публики. Отъ этого въ энциклопедическомъ словарѣ могутъ и должны помѣщаться, какъ полные общеинтересные трактаты, написанные языкомъ понятнымъ не для однихъ спецiалистовъ, но и для всякаго образованнаго человѣка, краткiя указанiя и поясненiя словъ. Главное мѣсто въ такомъ словарѣ, естественно, занимаютъ статьи по предметамъ общаго интереса, т. е. по наукамъ историческимъ, философскимъ, политическимъ, камеральнымъ (промышленность и хозяйство), словеснымъ, естественнымъ и по искусствамъ; второстепенное же мѣсто принадлежитъ наукамъ, относящимся къ болѣе спецiальному образованiю: математическимъ, медицинскимъ, военнымъ и др., съ тѣмъ однакожъ, чтобъ и по этимъ предметамъ словарь давалъ возможно полное, ясное, и удобопонятное толкованiе.»

 

Т. е. энциклопедическiй словарь, предпринимаемый нашими русскими учеными и литераторами —

будетъ занимать средину между полнѣйшимъ спецiальнымъ и справочнымъ словаремъ, и потому —

назначается преимущественно для лицъ всякаго званiя, состоянiя и, пожалуй, всякой степени образованiя, начиная отъ лицъ, окончившихъ курсъ университетскаго образованiя и кончая купцомъ — фабрикантомъ; — что при этомъ —

онъ можетъ доставлять читателямъ легкое и прiятное чтенiе.

Вотъ видите, что это за энциклопедическiй словарь, в наше время затѣянный русскими учеными и литераторами. Какъ кажется, онъ долженъ заключать въ себѣ бездну мудрости по всѣмъ факультетамъ и всѣмъ русскимъ сынамъ будетъ помогать во всѣхъ жизненныхъ приключенiяхъ. Примѣрно, вы на вечерѣ у своего знакомаго. Ну, конечно, на вечерѣ бываетъ всякаго народу. Иной любитъ поболтать о наукѣ, о философiи, исторiи и проч., хотя самъ очень не силенъ въ нихъ. Теперь вы, если имѣете подъ рукой энциклопедическiй словарь, совершенно безопасны отъ словоизверженiя вашего противника. Справляетесь въ лексиконѣ о предметѣ разговора, и совершенно зашибаете своего противника. Или, напримѣръ въ обществѣ идетъ разговоръ о международныхъ отношенiяхъ, а вы рѣшительно не понимаете, что это за штука международныя отношенiя. Возвращаетесь домой, прочитываете въ энциклопедическомъ словарѣ статью о международныхъ отношенiяхъ и на будущее время вы свободно можете разсуждать объ нихъ въ обществѣ. Иной, пожалуй, скажетъ, что коли въ головѣ нѣтъ ничего, такъ не много начитаешь и въ словарѣ, что онъ не подыметъ уровня вашего образованiя, такъ какъ къ чтенiю чего хотите нужна своего рода подготовка; что если нѣтъ у васъ органическаго взгляда на вещи, уже прiобрѣтеннаго, при которомъ невозможны столбняки при разговорахъ въ обществѣ, такъ къ вамъ не привьется прочно никакое знанiе; что, слѣдовательно, спасенiе ваше не въ энциклопедическихъ словаряхъ, а въ научномъ образованiи, котораго, во всякомъ случаѣ, не найдете въ лексиконѣ. Но вѣдь это говорятъ такъ скептики... не вѣрьте имъ. Вотъ хоть бы г. Головачевъ. Прочитайте–ка 22 № «Нашего времени» за прошедшiй годъ, и вы увидите, какъ яро напалъ онъ на мысль объ энциклопедическомъ словарѣ. Не совсѣмъ–то лестныхъ комплиментовъ наговорилъ онъ по поводу этого энциклопедическаго словаря; намъ, говорилъ г. Головачевъ, нужны отъ литературы трактаты о воспитанiи, педагогическiя пособiя и учебники. А они эти 300 ученыхъ профессоровъ и академиковъ подносятъ энциклопедическiй словарь. Не грустное ли, дескать, явленiе?

 

«Великiй грѣхъ», говорилъ онъ, все тотъ же г. Головачевъ, «общiй всѣмъ намъ, брать готовыя формы и втискивать въ нихъ какое ни попало содержанiе, и сплошь, да рядомъ удовлетворяться одной формой, — сильно легъ на совѣсть редакцiи энциклопедическаго словаря и множества литераторовъ, подписавшихъ свои имена подъ объявленiемъ, умиляя публику не столько качествомъ, сколько количествомъ. Редакцiя и сотрудники не разобрали, что если словари, дѣйствительно, бываютъ различнаго рода, то все–таки энциклопедическiй словарь, какой бы онъ ни былъ, у насъ въ настоящее время не мыслимъ и неисполнимъ, потомучто мы не только не имѣемъ достаточнаго числа ученыхъ, которые согласились бы усердно работать для него, но даже на каждомъ шагу чувствуемъ недостатокъ просто въ хорошихъ переводчикахъ, а тѣ молодые люди, которые способны къ дѣльному труду, соблазнившись мелкими разсчетами, попадутъ въ сотрудники великолѣпной мистификацiи, должны возбудить въ каждомъ благородномъ сердцѣ искренное сожалѣнiе. Они отдадутъ свое лучшее время и свои лучшiя силы на пустяки, прiобрѣтутъ не много, а въ будущемъ потеряютъ и т. д. Редакцiя не разобрала, что энциклопедическiй словарь есть всегда выводъ, результатъ, формулированiе извѣстной образованности, что онъ или завершаетъ опредѣленный циклъ ея, представляя итоги всей умственной жизни народа, или онъ есть справочная книга для людей, какъ спецiально ученыхъ, такъ и получившихъ общее образованiе; но это только тогда, когда уровень образованности въ извѣстной странѣ стоитъ высоко и равномѣрно, когда наука есть дѣло болѣе или менѣе популярное. Во всякомъ случаѣ словарь есть крайняя роскошь цивилизацiи. Спрашивается гдѣ же у насъ что нибудь подобное? Гдѣ могла зародиться мысль о пользѣ энциклопедическаго словаря, какъ не въ коммерческихъ (sic!) соображенiяхъ? Да, почтенная редакцiя, общая и частная, не хорошо вы дѣлаете, увѣряя общество, что оно образовано, когда оно полуграмотно, да еще именно въ то самое время, когда оно начинаетъ сознавать всѣ свои недостатки въ нравственномъ и умственномъ отношенiи, когда ему нужна поддержка, а не льстивыя рѣчи» и т. д.

Т. е., говоря другими словами, мы еще не созрѣли до энциклопедическихъ словарей. А такъ какъ, по всѣмъ соображенiямъ, не предвидится, чтобы у насъ наука сдѣлалась популярною скоро, по крайней мѣрѣ, хотя на роду нашемъ, то энциклопедическiе словари, по мысли г. Головачева, навсегда будутъ для насъ вредны. Какъ ни непрiятно было намъ слушать отъ г. Головачева такiе горькiе комплименты, все–таки въ душѣ мы сознавались, что онъ въ половину правъ. Хотѣли было доказывать ему, что мы созрѣли, — во–первыхъ, критическими статьями «Отечественныхъ Записокъ», далеко подвинувшими, по ихъ собственнымъ словамъ, на Руси критику уже послѣ выхода отъ нихъ Бѣлинскаго; во–вторыхъ, величественнымъ тономъ «Русскаго Вѣстника», возможнымъ только при самой высокой степени образованности въ странѣ, гдѣ онъ раздается; наконецъ, — тѣмъ, что намъ теперь ни почемъ ни Пальмерстонъ, ни Кавуръ, ни Россель, ни Гизо, ни Маколей; давайте кого угодно — въ пухъ разобьемъ. Но вѣдь г. Головачевъ скептикъ; пожалуй, еще самъ воспользуется для своихъ цѣлей этими фактами. И приходится согласиться съ одной половиной его силлогизма, что мы какъ–то плохо еще созрѣли. Но, въ силу нашей недозрѣлости, будетъ ли энциклопедическiй словарь безполезенъ для насъ и вреденъ? это еще вопросъ, въ рѣшенiи котораго, пожалуй, мы и разойдемся съ г. Головачевымъ. Во–первыхъ — безполезенъ ли онъ? Объ этомъ мы думали такъ: русскiе ученые издаютъ энциклопедическiй словарь... значитъ трудятся, хотя, правда, достается при этомъ и иностраннымъ словарямъ. Трудъ же укрѣпляетъ силы, слѣдовательно для нихъ самихъ польза есть. Они побольше прочитаютъ, лишнiй разъ подумаютъ, покопаются въ книгахъ, значитъ, еще сдѣлаются ученѣе. Ну, а для насъ–то? а мы иногда, хотя у насъ жажда образованiя и не слишкомъ велика, прочитаемъ лишнюю статейку, положимъ даже для того, чтобъ деньги, заплаченныя нами за энциклопедическiй словарь, не пропали даромъ. Глупѣе, если не умнѣе, мы оттого не сдѣлаемся; еслижъ лишнее знанiе забредетъ въ голову — и слава Богу! Или справку какую нужно сдѣлать; коли есть подъ рукой энциклопедическiй словарь, такъ и дѣло кончено; не придется шагать лишнiй разъ въ библiотеки, хотя и тутъ приходитъ на умъ, что ужь справляться въ энциклопедическомъ словарѣ, только въ крайней развѣ нуждѣ можно, да и для легонькой какой либо журнальной статьи, потомучто въ ученомъ сочиненiи не выставишь цитату въ родѣ слѣдующаго: (см. энц. слов. 1861 года, стр. №№: изд. подъ ред. Краевскаго). Все–таки словарь, хотя и не въ большой мѣрѣ, можетъ быть для насъ полезнымъ. Что же касается до того, что онъ положительно вреденъ, какъ подумалось г. Головачеву, что это ужь большая ипербола. Намъ думается, что не словарь будетъ вредить нашей недозрѣлости, а скорѣй на оборотъ. Положимъ, мы не созрѣли для него. Если мы не созрѣли, такъ и не оцѣнимъ его важности, значенiя и достоинства, слѣдовательно не купимъ, потомучто кому же охота бросать три рубля за книжку — дрянь, по его мнѣнiю. Изданiе уже тутъ не можетъ состояться и должно кончиться, коль скоро оно потеряетъ прелесть новизны для недозрѣлой публики, значитъ накажется и повредитъ себѣ самъ же энциклопедическiй словарь.

Такъ, говоримъ, словарь вообще, разумѣется, если онъ порядочно составленъ, не безполезенъ для публики и тѣмъ болѣе не вреденъ. При всемъ томъ мы должны высказать собственное мнѣнiе, что общiе энциклопедическiе словари, въ настоящее время неудобны для публики и что они отжили уже свой вѣкъ. Энциклопедiя есть сборникъ всего, что выработано важнаго въ наукѣ и жизни человѣчествомъ въ данную эпоху. Въ тѣ эпохи исторической его жизни, когда наука и жизнь еще не получили слишкомъ большаго объема, энциклопедическiе словари были удобны и даже необходимы. Небогатыя содержанiемъ, жизнь и наука, удобно могли умѣститься въ какихъ–нибудь пяти–шести томахъ. Итакъ какъ въ нихъ подведены были всѣ итоги умственнаго, нравственнаго и соцiальнаго развитiя извѣстной эпохи, то этимъ самымъ очень много облегчался прогрессъ для слѣдующихъ поколѣнiй: они легко могли въ одномъ источникѣ узнать всѣ достаточныя и недостаточныя стороны развитiя предшествовавшихъ поколѣнiй и дополнить то, чего не доставало ихъ предкамъ. Такъ въ XVI вѣкѣ не трудно было собрать въ одно средневѣковые тривiи и квадривiи. Тоже не трудно было сформулировать всѣ итоги умственнаго и нравственнаго развитiя и въ XVIII вѣкѣ, когда наука и жизнь, хотя и широко раздвинулись, но все–таки требовали для своего помѣщенiя еще не слишкомъ объемистаго словаря. Въ настоящее же время, въ послѣдней половинѣ 19–го столѣтiя, предпринимать энциклопедическiй словарь, при такомъ широкомъ развитiи наукъ и общественныхъ отношенiй, — значитъ предпринимать слишкомъ обширное, а потому и не совсѣмъ удобное для публики, изданiе. Научная сила современнаго человѣка состоитъ въ его спецiальности. Гумбольдтомъ не всякiй можетъ быть; такiе генiи родятся только вѣками. Потому–то всѣ негумбольдты избираютъ себѣ какую–либо науку, иногда часть ея и спецiально занимаются ею. При раздѣленiи труда, при нынѣшнихъ удобствахъ къ обнародованiю добытыхъ результатовъ въ наукѣ, ученый спецiальный трудъ болѣе всякаго другого приноситъ пользы послѣдней. Диллетантизмъ въ наукѣ, говорятъ, ныньче есть зло, указываетъ только на внутреннюю пустоту въ человѣкѣ. Ну–съ, такъ вотъ въ силу такихъ–то обстоятельствъ естествоиспытателю, пожалуй, и не приходится знакомиться напр. хоть со стратегiей: его войско слишкомъ мирное и обходится безъ битвъ; или напр. историкъ, пожалуй обойдется и безъ бухгалтерiи. А кто посвятилъ себя Богословiю тому не очень–то нужно знать политическiя науки. Спрашивается, при такомъ раздѣленiи ученаго труда, для кого же предназначаются общiе энциклопедическiе словари? Вѣдь если каждую изъ всѣхъ существующихъ наукъ, излагать въ полномъ ея объемѣ, такъ вѣдь тутъ, поди, и бумаги не найдешь въ Петербургѣ на такой словарь? Вы скажете, что, молъ, въ энциклопедическомъ словарѣ заключается только–то, что нужно для человѣческаго образованiя... но чѣмъ вы разпредѣлите границы въ извѣстной наукѣ: гдѣ кончается нужное для человѣческаго образованiя и начинается нужное для спецiальнаго. При томъ, какiя науки внесете въ кругъ человѣческаго образованiя: тѣ ли, которыя преподаются въ нашихъ среднихъ учебныхъ заведенiяхъ, откуда, между нами будь сказано, очень мало выходитъ людей, или сами составите имъ списокъ? Если теперь примемъ во вниманiе, что большая часть нашего образованнаго общества, для котораго и назначается словарь, состоитъ изъ спецiалистовъ по разнымъ наукамъ, то — какъ же дорого обойдутся для нихъ эти общiе энциклопедическiе словари? Мы пояснимъ нашу мысль примѣромъ. Вы хотѣли бы прiобрѣсть въ собственное владѣнiе флигель у одного хозяина, у котораго, замѣтьте, рядомъ съ флигелемъ огромнѣйшiй домъ и съ садомъ. Вы торгуетесь съ хозяиномъ о вашей покупкѣ... не тутъ–то было: онъ продаетъ или все вмѣстѣ, или ничего. Вы говорите, что вамъ нуженъ одинъ только флигель, да пожалуй, какъ говорится, изъ уваженья, еще въ домѣ три–четыре комнаты, — можетъ быть и пригодятся на что–нибудь. А хозяинъ стоитъ на своемъ. Ясное дѣло, что вы или вовсе не покупаете у него всего обширнаго заведенiя, или, если покупаете, то остаетесь въ большомъ накладѣ, потомучто изъ всего купленнаго огромнаго помѣщенiя вы въ состоянiи пользоваться только, можетъ быть, десятою частiю его. Такъ вотъ, по нашему мнѣнiю, тоже самое въ настоящее время и эти общiе энциклопедическiе словари. Вы занимались, примѣрно физикой; для васъ, собственно–то говоря, и имѣютъ интересъ статьи по этой наукѣ, или по другимъ, имѣющимъ съ нею связь. А между тѣмъ въ общемъ словарѣ есть статьи по военнымъ наукамъ, къ которымъ вы, особенно если у васъ мирный характеръ, вовсе не чувствуете расположенiя; тутъ есть сотни двѣ статей о различныхъ монастыряхъ, о которыхъ, еслибъ вы и желали знать, такъ совсѣмъ съ другой стороны, чѣмъ съ какой помѣщены о нихъ свѣдѣнiя въ словарѣ. И покупаете, значитъ, въ энциклопедическомъ словарѣ вмѣстѣ съ десятью нужными, и то замѣтимъ вполовину, статьями двадцать, либо тридцать ненужныхъ; первыя, слѣдовательно, обходятся вамъ въ тридорога. Не лучше ли, говоря правду, купить на эти деньги какое либо новое сочиненiе извѣстнаго ученаго, имѣющее отношенiе къ вашему спецiальному предмету; ужь во всякомъ случаѣ вы производительнѣе употребили бы деньги въ послѣднемъ случаѣ, чѣмъ въ первомъ. Вотъ другое дѣло — частные, или спецiальные словари. Что они нужны и были бы полезны и удобны для нашей публики, это выше всякаго сомнѣнiя. Частный словарь, по извѣстной наукѣ, можетъ всю ее принять въ себя и, конечно, можетъ быть для спецiалиста очень полезной справочной книгой, въ тоже время вовсе не обременяя его кармана. Такой словарь могъ бы стоить въ уровень современной наукѣ... Ну какъ бы полезенъ былъ теперь у насъ подробный словарь хотя по географiи, или по исторiи, математикѣ и т. д.; уже не говоримъ, что по естественной исторiи и физикѣ онъ крайне нуженъ, за недостаткомъ у насъ хорошихъ руководствъ. И подобные частные словари нашли бы ходъ себѣ въ публикѣ. Вѣдь издается же философскiй лексиконъ Гогоцкаго? Положимъ, что онъ неудовлетворителенъ, но видно, что публика поддерживаетъ его, потомучто вышелъ второй уже томъ. А, замѣтьте, какiе еще мы философы–то? Вѣдь стыдно сказать. И то покупаемъ и издаемъ философскiе лексиконы. Ну, чтобы теперь, если бы 300 ученыхъ нашихъ сотрудниковъ энциклопедическаго словаря раздѣлились на группы, да вмѣсто участiя въ столпотворенiи Вавилонскомъ, занялись бы постройкою частныхъ словарей? Тутъ ужь совсѣмъ бы другое вышло дѣло. Впрочемъ, дѣло, какъ говорится, задѣлано; слѣдовательно, теперь поздно разсуждать, что лучше бы вмѣсто этого заняться другимъ, а разсуждать нужно о томъ, какъ лучше совершить зачатое дѣло; теперь вотъ уже и вышелъ 1–й томъ энциклопедическаго словаря. Чтожъ? давайте, потолкуемте и о немъ.

____

Вышедшiй первый томъ словаря снабжонъ чѣмъ–то въ родѣ предисловiя, гдѣ редакцiя высказывается нѣсколько насчетъ способа, какимъ ведетъ она свое дѣло. Оттуда мы узнаемъ, что почти каждая статья, намѣревающаяся попасть въ словарь, предварительно подвергается нѣсколькимъ цензурамъ, такъ, говоритъ предисловiе, «чтобы совокупными силами устранить односторонность и невольныя ошибки; трудъ редакцiи статей, раздѣленный (?) на четырнадцать отдѣловъ, былъ добровольно увеличенъ трудомъ взаимной критики. Каждый изъ насъ, какъ читатель, контролировалъ всѣхъ своихъ соредакторовъ, хотя, конечно, лишь добровольно редакторъ каждаго отдѣла подчинялся совѣтамъ прочихъ своихъ товарищей, и только, послѣ этой взаимной критики, статья проходила чрезъ окончательную инстанцiю общей редакцiи.»

Такой способъ печатанiя статей напоминаетъ способъ веденiя войны австрiйскимъ гофкригсратомъ. Тамъ дѣло велось такъ: составитъ главнокомандующiй планъ и пошлетъ прежде всего на утвержденiе этого гофкригсрата; послѣднiй разумѣется сдѣлаетъ въ немъ приличныя поправки; а потомъ, пожалуй, еще самъ императоръ наложитъ свою руку на проэктъ... и возвращается онъ къ творцу своему въ изуродованномъ, иногда совершенно измѣненномъ видѣ. Мы не думаемъ, чтобъ тоже самое происходило и въ редакцiи «энциклопедическаго словаря»; высказались мы только потому, что увлеклись сравненiемъ и не могли не подѣлиться съ читателями плодомъ нашей фантазiи. Изъ предисловiя же мы узнаемъ, что «въ большихъ статьяхъ «энциклопедическаго словаря» читатель имѣетъ довольно цѣльный взглядъ на важнѣйшiе вопросы; мелкiя статьи доставляютъ ему возможно–большее количество справочныхъ свѣденiй. Въ тѣхъ и другихъ, продолжаетъ предисловiе, мы стремились не проповѣдывать какое–либо ученiе, но поставитъ читателя на современную научную фактическую точку зрѣнiя. Въ этомъ совокупленiи большихъ руководящихъ статей съ мелкими справочными и въ этомъ поставленiи на первый планъ фактическаго содержанiя вопросовъ заключается единство нашихъ общихъ трудовъ, не смотря на разнообразiе нашихъ частныхъ взглядовъ въ подробностяхъ.»

Такимъ образомъ, «Словарь» не хочетъ проповѣдывать какого–либо ученiя, а хочетъ поставить на первый планъ фактическое содержанiе вопросовъ. Конечно, никто не требуетъ, чтобъ вашъ словарь былъ словаремъ энциклопедистовъ XVIII вѣка, тѣмъ болѣе, что, при вашемъ способѣ веденiя дѣла, это совершенно невозможно. Но, если бы словарь имѣлъ одно опредѣленное направленiе, публика не посѣтовала бы за то на редакцiю. Скажутъ: да вѣдь какъ же словарь хочетъ поставить читателя на современную научную точку зрѣнiя? но въ томъ–то и дѣло, что эта пресловутая современная научная фактическая точка понимается редакцiей своеобразно. Въ силу ея она выдвинула на первый планъ фактическое содержанiе вопросовъ. Мы, правду сказать, вовсе не противъ фактическаго изложенiя предметовъ, но, думаемъ, что выдвигать на первый планъ фактъ въ какихъ угодно статьяхъ, значитъ лишать ихъ жизни. Фактъ самъ по себѣ, голый фактъ, ничего почти не значитъ. Представьте себѣ кучу глины, песку, извести, желѣза и т. п. Доколѣ они лежатъ въ кучѣ, въ разбросанномъ, разъединенномъ видѣ, они ровно не имѣютъ для насъ никакого значенiя; ими не попользуешься въ такомъ именно видѣ на какую–нибудь житейскую требу. А что изъ нихъ дѣлаетъ рука архитектора? Вы видите предъ собою домъ, построенный по всѣмъ правиламъ новѣйшаго искусства и не налюбуютесь глядя на прекрасный фасадъ его. Между тѣмъ вѣдь это все составлено изъ глины, песку, желѣза и т. д., изъ той безобразной кучи, отъ которой невольно отворачивался вашъ глазъ. Такъ вотъ тоже самое бываетъ и въ наукѣ. Голые факты сами по себѣ — сумбуръ, глина, песокъ и т. д.; нуженъ имъ взглядъ, который объединялъ бы ихъ, давалъ имъ цѣну и значенiе. Вы скажете, что можно такъ изложить извѣстныя вещи, что факты будутъ говорить сами за себя. Не споримъ, что это можно, и должно дѣлать въ такъ называемыхъ точныхъ наукахъ. Въ физикѣ, при изложенiи законовъ движенiя, нельзя удовольствоваться взглядами; а давай, говорятъ, намъ факты, опыты, которые доказываютъ ихъ. И въ естественной исторiи тоже самое. Но при всемъ томъ, что и въ точныхъ наукахъ главнымъ образомъ преобладаетъ фактъ, все–таки сами по себѣ факты ничего не даютъ, ничего не доказываютъ, не приводятъ ни къ какимъ выводамъ, если они не осмысливаются взглядомъ. Въ ботаникѣ важно какое–нибудь растенiе изъ породы сложноцвѣтныхъ, или въ зоологiи — сурокъ, не потому только, что они могутъ на что–либо пригодиться человѣку, не потому они важны, что одно–сложноцвѣтное растенiе, а другой — сурокъ, а важны и вносятся въ зоологiю и ботанику, потомучто цѣль этихъ наукъ отыскать весь непрерывный рядъ звѣньевъ въ цѣлой системѣ природы и указать, владѣя знанiемъ факта, тотъ ходъ, которому слѣдовала природа въ постепенномъ развитiи своемъ отъ нисшихъ видовъ и родовъ до самаго лучшаго рода. Если бы геологи копались и рылись въ землѣ, отыскивая тамъ слои первичнаго и третичнаго образованiя для того, чтобы узнать, чтó это за слои и только, ихъ трудъ былъ бы самый неблагодарный и безполезный. А когда геологъ говоритъ, что, молъ, я ищу въ нѣдрахъ земли не гнейса, сiенита, слюды или каменнаго угля, а тайны образованiя нынѣшняго мiра, — тогда въ его рѣчахъ есть смыслъ, и я вижу разумную цѣль въ геологическихъ изслѣдованiяхъ. Все это мы говоримъ къ тому, что фактъ самъ по себѣ не дорогъ и не важенъ, а важенъ смыслъ его, важно то значенiе, какое вы соединяете съ нимъ, иначе сказать, важенъ взглядъ, дающiй жизнь факту. И это, говоримъ, требуется самыми точными науками, не говоря уже о философiи или исторiи. Далеко вы тамъ пойдете съ фактомъ–то однимъ? Значитъ, излагать такъ, чтобъ фактъ говорилъ самъ за себя дѣло почти невозможное, хотя фраза хоть–куда. Нѣтъ! укажите уголъ зрѣнiя, подъ какимъ должно смотрѣть на него... и только тогда онъ получаетъ смыслъ и законное мѣсто, гдѣ угодно. Впрочемъ, во избѣжанiе недоумѣнiй, спѣшимъ оговориться. Мы вовсе не питаемъ ненависти или презрѣнiя къ фактическому построю науки или статьи. Шатающихся по небесамъ, безъ должной опоры на землѣ, мы тоже не любимъ. Есть много людей, любящихъ щегольнуть своимъ quasi либеральнымъ взглядомъ, пустить, чтó называется пыли въ глаза. Но, одни идеи, взгляды, не выработанные наукой, не основанные на фактахъ, какъ бы, положимъ, они ни были хороши и прогрессивны, по нашему искреннему убѣжденiю, одна пустота, вѣтеръ, который, по своей неустойчивости, будетъ дуть въ какихъ угодно направленiяхъ.

И дѣйствительно, на вышедшемъ томѣ энциклопедическаго словаря сильно отразилось желанiе редакцiи поставить читателя на современную научную фактическую точку. Прежде всего это желанiе было причиною того, что безъ нужды слишкомъ увеличился объемъ этого тома. Такое явленiе очень понятно: для редакцiи на первомъ планѣ стоитъ фактъ; факты же, сколько ихъ ни есть, важны сами по себѣ. Критерiя тутъ, для оцѣнки той или другой важности ихъ, нѣтъ. Всѣ факты принадлежатъ къ бывалымъ событiямъ, имѣли своихъ дѣятелей и т. д. На какомъ же основанiи мы будемъ устранять одинъ и давать у себя мѣсто другому? Вотъ другое дѣло, если взять во вниманiе значенiе факта въ жизни человѣчества. Тутъ ужь видно будетъ, который изъ нихъ можно оставить безъ вниманiя и какимъ заняться. Или, пусть будетъ опредѣленная цѣль у моего труда, тогда я знаю, что такой–то фактъ имѣетъ отношенiе къ моей цѣли (положительное или отрицательное — это другой вопросъ,) и слѣдовательно важенъ для меня, другой нѣтъ — и пусть остается въ покоѣ. Такъ вотъ, еслибъ у почтенной редакцiи словаря, дѣйствительно, было желанiе дать какое–либо направленiе своему труду, она не затруднилась бы выкинуть, по крайней мѣрѣ, 3/10 словъ, помѣщенныхъ въ вышедшемъ томѣ, и никто не сталъ бы зато пенять на нее. Въ самомъ дѣлѣ, къ чему напр., попали въ словарь: Ааронъ бенъ–элiя, Ааронъ ди–Пезаро, бездна Аббасовъ, Абихтъ и Абихи, Абулы, Агвадо, Агеллiи, Агемы и проч. и проч. и проч.? Словарь, какъ гласило объявленiе, предназначается для всѣхъ, начиная отъ окончившаго курсъ въ университетѣ до купца фабриканта. Ну, скажите на милость: неужели прiйдется въ жизнь свою кому–нибудь изъ лицъ, начиная отъ студента университета и кончая фабрикантомъ, справляться объ Ааронѣ бенъ–элiи, ди–Пезаро и безднѣ другихъ. Ужь развѣ самый отчаянный спецiалистъ когда–нибудь справится о комъ–либо изъ этихъ лицъ. Вотъ напр. попалъ въ словарь Агвадо, одинъ изъ извѣстныхъ (можетъ быть гг. Кокореву и Бенардаки) банкировъ. Конечно, капиталъ достоинъ уваженiя, гдѣ бы онъ ни встрѣчался... но вѣдь мало ли въ Европѣ банкировъ? Пожалуй, этакъ нужно будетъ издавать особый словарь банкировъ. Или, напр., въ словарѣ помѣщено много статей о различныхъ монастыряхъ, и, какъ видно, на эти вещи въ будущихъ томахъ будетъ обращено вниманiе. Дѣло хорошее, но, замѣтимъ стоитъ ли игра свѣчь? Можетъ быть, монастыри имѣли влiянiе на религiозную жизнь нашего народа. Но объ нихъ можно сказать, какъ говорится, огуломъ, указать ихъ значенiе... Но помѣщать статьи, напр., объ Авраамiевыхъ монастыряхъ и въ нихъ перечислять, кѣмъ они основаны, да какiя при этомъ разсказываются легенды, да сколько тамъ церквей и проч. въ этомъ родѣ, едва ли умѣстно. Вотъ, напр., если монастырь имѣлъ какое–либо влiянiе на ходъ событiй въ окружающей мѣстности, дѣло другое; тогда бы монастырь, попавшiй на страницы словаря, имѣлъ бы для себя оправданiе въ исторiи. Тоже читатели не посѣтовали бы на редакцiю, если бы въ статьяхъ, касающихся монастырей, были свѣденiя о внутренней ихъ жизни, въ которой есть своего рода перiоды развитiя и упадка, въ которой много любопытнаго и интереснаго нашлось бы, если бы приподнять завѣсу, скрывающую отъ непосвященныхъ взоровъ внутреннiй ихъ бытъ. Но, вѣдь, ничего подобнаго въ энциклопедическомъ лексиконѣ нѣтъ... такъ къ чему же увеличивать только балластъ и заставлять читателей покупать ненужныя статьи? Впрочемъ, вѣдь, подобныя статьи справочныя. Ну, такъ, по крайней мѣрѣ, пусть же они удовлетворяютъ хотя справочнымъ требованiямъ. Возьмемъ въ примѣръ хотя того же Агвадо–банкира; посмотримте, кому и сколько справокъ можно въ ней сдѣлать: вотъ эта статья о немъ, мы проводимъ ее сполна.

 

«Агвадо Александръ Марiя (Aguado Мarquis de las marismas de Guadalquivir), одинъ изъ извѣстнѣйшихъ банкировъ настоящаго вѣка. Еврей по происхожденiю, онъ родился 1784 г. въ Севильѣ, рано вступилъ кадетомъ въ хэнскiй полкъ, дослужился до офицера, и въ 1808 г. былъ уже штабъ офицеромъ, получилъ 1–й уланскiй полкъ и сдѣлался адъютантомъ у Сульта. Послѣ битвы при Бальянѣ, онъ съ своимъ полкомъ вступилъ во Францiю, былъ принятъ тамъ на службу, но въ 1815 году вышелъ въ отставку и занялся въ Парижѣ выгодными коммисiонерскими дѣлами, а вскорѣ, перешедъ къ банкирскимъ операцiямъ, принималъ особенное участiе въ испанскихъ займахъ 1823, 1828, 1830 и 1831 годовъ и умѣлъ при этихъ случаяхъ составить огромное состоянiе. Всѣ, выходившiя отъ него, бумаги назывались по имени его, aguados. Ими платились проценты, хотя и говорили, что для уплаты ихъ фабриковались постоянно новые агвадосы. Фердинандъ VII, король испанскiй, наименовалъ Агвадо придворнымъ банкиромъ и маркизомъ, далъ ему горные заводы и предоставилъ выгодную постройку канала въ Кастилiи. Агвадо жилъ въ Парижѣ и рѣдко бывалъ въ Испанiи. Въ 1828 г. онъ сдѣлался французскимъ гражданиномъ и поддерживалъ въ 1834 г. греческiй заемъ; умеръ въ 1842 г., оставивъ послѣ себя, кромѣ 15 милл. талеровъ, большiя земли (между прочимъ Шато–Марго) и превосходную картинную галлерею (въ Парижѣ), описанную Говардомъ. Въ ней особенно хороша была испанская школа и преимущественно Мурильйо. Изъ 17 картинъ этого мастера «смерть св. Клары», «св. Францискъ Ассизскiй», «Благовѣщенiе», и «Пресвятая дѣва во славѣ» — лучшiя; онѣ на аукцiонѣ распроданы по высокой цѣнѣ отъ 15,000 до 27,000 франковъ за картину. За 27,000 франковъ продана была и картина Рафаэля «Пресвятая Дѣва со Христомъ младенцемъ»; за 12,750 франковъ пошолъ портретъ дамы, писанный Веласкецомъ и за 59,500 франковъ «Магдалина», мраморная статуя Кановы, бывшая прежде въ виллѣ Солемарива, на Комскомъ озерѣ».

 

По видимому, такъ отъ этой статьи, какъ справочной, и требовать больше нельзя. А если хорошенько въ неё вдуматься, такъ эта статья не годится ни для какихъ справочныхъ свѣдѣнiй. Положимъ вы историкъ и хотите узнать, кто такой Агвадо, лицо часто встрѣчающееся въ исторiи Испанiи отъ 1823 до 1842 г., хотя очень можно сомнѣваться, чтобъ Агвадо былъ лицо историческое. Вы прiискиваете это слово и читаете, что онъ служилъ въ такихъ–то полкахъ, что онъ составилъ состоянiе себѣ, что Фердинандъ VII сдѣлалъ его маркизомъ, придворнымъ банкиромъ, что у него была картинная галлерея и что онъ умеръ въ 1842 г. Вы говорите: да вѣдь этакъ не отличишь Агвадо отъ любаго городничаго, которыхъ такъ много на святой Руси. И они прежде всего родятся, потомъ послужатъ въ полку, потомъ прiютятся гдѣ нибудь въ городѣ, составятъ себѣ состоянiе, дѣлаются покровителями художествъ въ своемъ родномъ городѣ, принимаютъ участiе въ различныхъ финансовыхъ операцiяхъ и т. д. Разница между ними и Агвадо выходитъ только та, что мѣсто дѣйствiя въ послѣднемъ случаѣ въ Парижѣ. Ужъ если такъ излагать жизнь банкировъ, такъ не лучше ли написать родовую ихъ бiографiю, а потомъ, при каждомъ частномъ банкирскомъ имени, — указывать только мѣсто дѣйствiя обще–банкирской жизненной драмы. При такомъ способѣ изложенiя, по крайней мѣрѣ, выгадывалось бы время читателей и писателей и мѣсто въ словарѣ. Пойдемъ далѣе. Положимъ, вы теперь банкиръ не банкиръ, а такъ средней руки купецъ, хотите знать финансовую исторiю и интересуетесь всякою замѣчательною въ финансовомъ мiрѣ личностью. Вотъ вы наткнулись на Агвадо и заинтересовались имъ. Прочитываете статью о немъ, и ровно ничего не узнаете изъ ней такого, чтò собственно вамъ нужно. Для васъ не важно, что онъ служилъ въ полкахъ, участвовалъ въ займахъ, былъ у Фердинанда маркизомъ и пр. Вы хотите знать, какъ онъ составилъ состоянiе, какой характеръ его финансовыхъ операцiй, на сколько онъ былъ самостоятеленъ въ своихъ дѣйствiяхъ и какихъ держался правилъ, на сколько былъ честенъ и т. п. А тутъ только и говорится, что онъ участвовалъ въ займахъ, оставилъ 15 милл. талеровъ и т. д. Фактовъ въ статьѣ, по видимому, много, да неуказано тѣхъ, которые говорятъ объ Агвадо, какъ банкирѣ. Вѣдь при составленiи и справочныхъ статей надобно имѣть въ виду, кто будетъ справляться въ нихъ; — будетъ справляться не случайный диллетантъ, а скорѣй всего спецiалистъ, и потому, коли о банкирѣ пишете справочную статью, такъ банкирскiя свѣдѣнiя и помѣщайте. Или вотъ напримѣръ слѣдующiя статьи:

«Абуль–фадль Хасдай бенъ Юсуфъ бенъ Хасдай — еврейскiй ученый, также (?) арабскiй (?) поэтъ, математикъ, превосходный врачь жилъ въ половинѣ XI вѣка.»

Вотъ вамъ Абуль фадль и пр. Теперь знаете, чтò это за ученый, поэтъ и т. д. Или вотъ еще:

«Абуль Риханъ Мохаммедъ бенъ Ахмедъ Албируни, мохаммеданскiй ученый X вѣка. Онъ занимался почти всѣми науками; зналъ по гречески такъ, что въ состоянiи былъ читать въ оригиналѣ философскiя сочиненiя грековъ; познакомилъ индiйцевъ съ западною наукою (какою — въ X вѣкѣ?), а арабовъ съ индiйскою и написалъ множество сочиненiй объ астрономiи, астрологiи, хронологiи и пр. Важнѣйшимъ его сочиненiемъ должно считать его Алканун–альмасъ–удiэ, о хронологiи и математической географiи».

За справкой къ такимъ статьямъ, вѣроятно, кромѣ спецiалистовъ, никто не обратится; а развѣ удовлетворитъ спецiалиста хоть бы одна изъ этихъ двухъ статей? Ну, чѣмъ Абуль Рихана отличите отъ Абуль Фадля? Вы скажете, что отъ нихъ остались крайне скудныя свѣденiя? Такъ зачѣмъ же дѣлать для нихъ и статьи особыя? Не лучше ли будетъ прiурочивать подобныя личности къ общимъ статьямъ? тамъ, пожалуй, они будутъ имѣть кое–какой смыслъ и значенiе. А то увеличиваютъ только безъ нужды толстоту книжки. Оттого и произошло, что вышедшiй томъ почти весь справочный въ томъ смыслѣ, въ какомъ понимаетъ справочность редакцiя, и очень бѣденъ серьёзными статьями. Конечно, это прежде всего зависѣло отъ самыхъ словъ отъ А до Ад, съ которыхъ не много начинается лицъ и вещей, на которыя стоило бы обратить вниманiе. Но вѣдь никто же и не принуждалъ непремѣнно давать всякимъ словамъ отъ А до Ад мѣсто въ словарѣ? Если редакцiя энциклопедическаго словаря будетъ издавать его въ томъ объемѣ, въ какомъ она начала, то мы думаемъ, что онъ будетъ, безъ нужды, слишкомъ большой и дорого, безъ толку, обойдется читателямъ. Соображая, что вся суть остается въ будущемъ, мы невольно приходимъ къ вопросу, какъ великъ будетъ весь словарь: въ вышедшемъ томѣ помѣщено 585 словъ, и притомъ изъ нихъ, по крайней мѣрѣ, 200 такихъ, о которыхъ редакцiя ограничилась десятью, или двадцатью строками; и то вышло въ цѣломъ томѣ только 585. Примемъ теперь во вниманiе, что редакцiя обѣщала помѣстить въ словарѣ до 100,000 словъ. Вѣдь это значитъ, выйдетъ по крайней мѣрѣ томовъ 180, а можетъ быть и 200? Если томовъ меньше выйдетъ, редакцiя должна будетъ потѣснить статьи при словахъ, а этаго крайне не хотѣлось бы, потому что на будущiя статьи, касающiяся важныхъ предметовъ, мы возлагаемъ большiя надежды и ожидаемъ отъ нихъ полноты и основательности. Не лучше ли будетъ — повыкидать лишнiй балластъ и дать болѣе мѣста серьёзнымъ статьямъ? А то иначе выйдетъ дѣло такого рода: въ годъ редакцiя будетъ выпускать не больше четырехъ томовъ; слѣдовательно, свое число ихъ — около 200, она должна выпустить не менѣе, какъ въ 50 лѣтъ. Вѣдь этакъ и не дожить намъ, читатели, до окончанiя энциклопедическаго словаря? Въ 50 лѣтнемъ продолженiи его изданiя, конечно, есть своя хорошая сторона. Вы будете получать томы словаря и каждая книжка будетъ напоминать вамъ о скоротечности вашей жизни. Дѣло, конечно, хорошее — напоминать людямъ ихъ послѣднiй часъ; но, едвали, эти напоминанiя входятъ въ планъ издателей энциклопедическаго словаря. Но положимъ, что редакцiя поспѣшитъ скорѣйшимъ изданiемъ его; въ такомъ случаѣ, по неволѣ хватаешься за свой карманъ. Полтораста томовъ... вѣдь это, говорятъ, стоитъ болѣе 400 рублей. Неужели же бѣднымъ людямъ, наиболѣе охотникамъ до литературы, побивать весь откладываемый ими на литературу фондъ на энциклопедическiй словарь, въ которомъ замѣтьте много такихъ вещей , про которыя и весь–то вѣкъ свой не прiйдется имъ вспомнить? Такое изданiе съ такимъ комфортабельнымъ содержанiемъ умѣстно развѣ среди такой богатой публики, какова англiйская. А мы вѣдь простые, небогатые люди... гдѣ намъ бросить, Богъ знаетъ за что болѣе 400 рублей. И только тогда, когда редакцiя разстанется съ Абулами, Абихтами съ братiей, ей удастся пустить въ ходъ свое изданiе; сдѣлавшись меньшимъ въ объемѣ и слѣдовательно дешевѣйшимъ, оно скорѣе всего дойдетъ по адресу до лицъ, начиная отъ окончившаго курсъ и т. д.

 

 

______

 

 

Теперь перейдемъ къ статьямъ, такъ сказать, серьёзнымъ. И прежде всего остановимся на статьяхъ философскихъ. Мы отдаемъ имъ предпочтенiе предъ другими, потому во первыхъ, что кто же ныньче не философъ? Пофилософствовать для насъ не значитъ, какъ для Фамусова, кружить голову; напротивъ, философiей то мы и приводимъ себя въ самое покойное состоянiе. Съ другой стороны, развѣ вы не знаете новаго открытiя г. Лаврова, что, молъ, каждый изъ насъ, кому только Богъ не отказалъ въ дарѣ слова, — философъ? какiе мы съ вами философы, про то аллахъ вѣдаетъ, а все–таки философы; ну–съ такъ и займемся философiей.

Философскихъ статей большихъ и малыхъ сравнительно очень не много въ первомъ томѣ словаря. Изъ нихъ однѣ относятся къ исторiи философскихъ системъ, другiя къ объясненiю философскихъ понятiй.

Вотъ напр. статья объ Абелярѣ. Эта личность въ высшей степени замѣчательна не только по своимъ романическимъ приключенiямъ, до которыхъ, между нами сказать, нѣтъ дѣла историку философiи, особенно если они не имѣли влiянiя на складъ мысли философа, а замѣчательна главнымъ образомъ потому, что открываетъ собою рядъ тѣхъ великихъ средневѣковыхъ мыслителей, которые съумѣли сохранить нѣкоторую свободу мысли среди самаго неограниченнаго господства авторитетовъ разнаго рода и которые главнымъ образомъ были причиной освобожденiя человѣчества изъ–подъ гнета папской власти. Такимъ образомъ, мы въ правѣ требовать отъ составителя статьи объ Абелярѣ, чтобъ онъ подольше остановился на этомъ мыслителѣ и выяснилъ намъ тотъ процессъ, какимъ онъ дошолъ до извѣстныхъ убѣжденiй, указалъ его связь съ предшествующими и послѣдующими мыслителями, степень влiянiя его на современниковъ и т. д. А статья отдѣлывается отъ этихъ вопросовъ общими мѣстами. Вотъ напр. выдержка изъ ней о способѣ ученiя Абеляра:

«Изъ логики и дiалектики, которыя дошли до нашихъ временъ, можно заключить о способѣ его ученiя. Абеляръ разсматриваетъ здѣсь ученiе о частяхъ рѣчи, о сужденiяхъ и умозаключенiяхъ, о доказательствахъ, ипотезахъ и т. п. Наукою, называетъ онъ, пониманiе истины вещей, и мудрость, составляющая опору вѣры, есть, по его мнѣнiю, часть науки; дiалектика же различаетъ истинное отъ ложнаго и потому владычествуетъ надъ всякимъ познанiемъ. Сынъ Божiй, или Слово Божiе, называется, по гречески, логосъ или мудрость отца, и потому ему принадлежитъ логика. Мудрость Божiя привлекаетъ насъ, чтобы просвѣтить насъ свѣтомъ истинной науки и отъ мiрской любви обратитъ къ любви къ Богу; отъ этаго мы обращаемся въ истинныхъ христiанъ–любителей Божественной мудрости т. е. философiи».

Вотъ вы теперь и узнали, какимъ способомъ училъ Абеляръ? или вотъ еще сущность его теологическо–нравственнаго ученiя.

«Ансельмъ Кентерберiйскiй, ученiе котораго господствовало въ теологiи во времена Абеляра, поставилъ вѣру выше знанiя и утвердилъ правило, что лишь тогда человѣкъ можетъ приняться за научную разработку высшихъ истинъ, когда онъ въ нихъ сначала укрѣпился путемъ вѣры. Абеляръ считалъ дiалектику необходимою опорою вѣры. Онъ видѣлъ, какъ въ вѣрѣ евреевъ, такъ и въ древней философiи подготовку христiанства, считалъ Платона и Сократа достойными вѣчнаго спасенiя, отвергалъ слѣпую вѣру, но требовалъ прежде испытанiя разумомъ, видѣлъ въ познанiи источникъ любви къ Богу, а въ вѣрѣ, соединенiе съ нимъ помощью этой любви. По его ученiю, внѣ Бога, высшаго блага, нѣтъ ничего и всѣ его дѣйствiя необходимы, такъ какъ внѣ ихъ нѣтъ блага. Онъ есть источникъ и зла, необходимаго для того, чтобы человѣкъ произвольно выбиралъ добро. Сами по себѣ дѣйствiя безразличны и могутъ назваться хорошими или дурными лишь въ отношенiи къ намѣренiю человѣка и т. д... Особенное вниманiе обращалъ Абеляръ, преимущественно во введенiи, на догматъ св. Троицы, выказывая всю гибкость своей дiалектики въ этомъ темномъ богословскомъ вопросѣ. По его словамъ, полнота высшаго блага опредѣлилась въ трехъ отношенiяхъ, которыя мы различаемъ, какъ ипостаси, хотя единое бытiе носитъ названiе Отца, Сына и св. Духа. Оно есть Отецъ въ своемъ могуществѣ, Сынъ въ своей мудрости, Духъ св. въ своей благости и любви. Но это не три сущности, а три отношенiя одного и того же существа. Абеляръ искалъ объясненiя этаго отношенiя въ грамматическомъ присвоенiи трехъ личныхъ мѣстоименiй одной и той же личности, въ отношенiяхъ матерiи къ формѣ, рода къ виду».

Какъ видно, мысль у Абеляра шла глубоко, но какъ вязалось все у него въ головѣ — этаго изъ вышеприведеннаго не видно. А такая отрывочность въ изложенiи ученiя какаго угодно философа рѣшительно не годится для читателя. Какъ ни трудно, а все–таки нужно услѣдить ту нить, которая связывала въ головѣ философа все его ученiе. Положимъ этаго нельзя сдѣлать иногда по недостатку дошедшихъ до насъ памятниковъ отъ нѣкоторыхъ философовъ, такъ сдѣлайте въ тѣхъ частяхъ ученiя, гдѣ это возможно, и укажите, гдѣ начинается и кончается перерывъ. А то прочитаешь ученiе философа и не видишь, какъ вяжется одно съ другимъ въ его ученiи. Далѣе. Отъ историка, излагающаго ученiе философа, мало требовать того, чтобы онъ въ связи и порядкѣ изложилъ ученiе: нужно, чтобъ онъ выбиралъ изъ него самое характеристичное въ немъ, что, собственно, выдѣляетъ его отъ всѣхъ другихъ философовъ. Тогда только будетъ для насъ интересно его ученiе и памятна его характеристичная личность. Это требованiе особенно важно для непосвященныхъ въ тайны философiи. Кто знаетъ исторiю ея, тотъ, читая полное изложенiе ученiя философа, видитъ что въ немъ принадлежитъ собственно ему, что усвоено имъ отъ другихъ, какъ переработалъ онъ чужой матерiалъ и пр.; незнакомый съ исторiей философiи этаго сдѣлать не въ состоянiи: ему нужно все это указать, о всемъ сказать пообстоятельнѣй. Вѣдь и словарь то назначается для популярнаго чтенiя. А то вотъ хотя бы объ Абелярѣ сначало сказано, что онъ отыскалъ (какъ это такъ?) оттѣнокъ, позволявшiй ему спорить какъ съ реалистами, такъ и съ номиналистами, что онъ былъ концептуалистъ. А потомъ ниже начинается изложенiе теологически–нравственнаго ученiя Абеляра, гдѣ вовсе не говорится на сколько концептуализмъ отразился въ его ученiи и гдѣ связь перваго съ послѣднимъ. И выходитъ, что у человѣка, знакомящагося съ Абеляромъ по словарю, концептуализмъ остается въ головѣ самъ по себѣ, а несвязанные между собою пункты его теологически–нравственнаго ученiя — тоже сами по себѣ. Вотъ совсѣмъ другое дѣло статьи: Аверроизмъ и Августинъ. Напр. ученiе ибнъ Рошда, или, какъ его обыкновенно называютъ, Аверроэса — изложено съ полною ясностiю, указаны элементы, изъ которыхъ оно сложилось и влiянiе, какое имѣло оно на европейскую мысль. То же должно сказать и о статьѣ «Августинъ, иппонiйскiй епископъ». Надобно о ней сказать вообще, что она лучшая изъ всѣхъ статей лексикона въ историческомъ и въ историко–философскомъ родѣ. Можно не соглашаться съ авторомъ въ степени и качествѣ влiянiя Августина на европейскую мысль, но нельзя не отдать ему чести за логику мысли, которая особенно видна въ ней, за желанiе выяснить процессъ образованiя склада мысли въ Августинѣ, выяснить его характеръ и указать самую ближайшую связь его ученiя съ современною ему мыслiю и психическими особенностями Августина.

Изъ статей, касающихся философскихъ понятiй, мы остановимся только на статьѣ объ авторитетѣ.

 

«Авторитетъ, говоритъ авторъ, есть значенiе, придаваемое мнѣнiю какого либо лица, или словамъ какого либо сочиненiя другими личностями. Оно одно изъ естественныхъ средствъ разширенiя человѣческаго знанiя, развитiя человѣческаго общества. Опоры его — привычка и предшествовавшая критика. Всѣ знанiя человѣка выходятъ изъ прямаго наблюденiя и изъ размышленiя надъ этимъ наблюденiемъ. Между прочими фактами наблюденiя онъ находитъ внѣ себя существа, которыхъ внѣшняя организацiя, подобно организацiи его тѣла, и по тожественности внѣшнихъ явленiй, въ нихъ происходящихъ, замѣчаетъ, что подобные ему люди чувствуютъ, мыслятъ, желаютъ, наблюдаютъ, создаютъ и познаютъ также, какъ онъ. Къ массѣ своего наблюденiя и мышленiя человѣкъ прибавляетъ капиталъ, прiобрѣтенный ихъ наблюденiемъ и мышленiемъ; это составляетъ новый источникъ знанiя, свидѣтельство другихъ людей... Но человѣкъ знаетъ очень хорошо, что не всѣ его наблюденiя имѣютъ одинаковую точность, что они должны быть разобраны, повѣрены, подвергнуты критикѣ... Вслѣдствiе критики оказывается, что иная личность болѣе другихъ соединяетъ въ себѣ условiя, дѣлающiя ея свидѣтельство вѣроятнымъ; говоря математическимъ языкомъ вѣроятность ея свидѣтельства значительно болѣе 1/2; такая личность получаетъ авторитетъ, или ея свидѣтельство есть авторитетъ и т. д.; когда кто либо прiобрѣлъ въ глазахъ нашихъ авторитетъ въ какомъ нибудь отношенiи, мы весьма часто распространяемъ этотъ авторитетъ на всю дѣятельность разсматриваемой личности, точно также, какъ и въ сочиненiи, получившемъ право на наше уваженiе, мы не хотимъ видѣть недостатковъ, потомучто слишкомъ высоко цѣнимъ его достоинства; въ этихъ случаяхъ признанiю авторитета также предшествуетъ критика, но она недостаточна относительно предметовъ, допускающихъ авторитетъ, хотя можетъ быть вѣрна при извѣстномъ ограниченiи предметовъ.»

 

Такимъ образомъ, по мнѣнiю автора, авторитетъ ясно основывается на критикѣ и привычкѣ. Человѣкъ замѣчаетъ, что и другiе мыслятъ и желаютъ также, какъ онъ, имѣютъ такую же организацiю и т. п. и потому естественно вѣрить въ свидѣтельство другихъ. Затѣмъ, наученный опытомъ не вѣритъ другимъ, подвергаетъ критикѣ чужое свидѣтельство и когда находитъ, что вѣроятность его значительно болѣе 1/2, то даетъ свидѣтельству, или лицу авторитетъ въ глазахъ своихъ. Но чтожъ это за авторитетъ. Вѣдь здѣсь все дѣло шло о довѣрiи, какое мы имѣемъ къ лицу мало–мальски честному. Критика только оправдываетъ наше довѣрiе къ нему, но тутъ авторитета еще нѣтъ. Человѣкъ, естественно, вѣритъ въ непосредственность отношенiя между мыслiю и словомъ въ каждомъ другомъ человѣкѣ; вотъ онъ и довѣряетъ его словамъ въ той надеждѣ, что человѣкъ говоритъ то, что думаетъ. Оправданная честность, добросовѣстность свидѣтеля еще не даетъ авторитета его словамъ. Когда же съ добросовѣстностiю свидѣтельства соединяется и истиность его, доказываемая внутренними и внѣшними доказательствами, тогда свидѣтельство не авторитетъ, а истина, фактъ подтвержденый очевидцами. Такъ какъ свидѣтельство служитъ однимъ изъ источниковъ опыта, въ обширномъ смыслѣ, то очевидно оно главнымъ образомъ служитъ къ разширенiю нашихъ познанiй, восполняемыхъ чужимъ опытомъ. Но здѣсь первая роль принадлежитъ довѣрiю одного человѣка къ другому, а не авторитету. Послѣднiй, если его понимать такъ, какъ понимаетъ его авторъ, нисколько не участвуетъ въ нашемъ развитiи. Онъ говоритъ, что личность, свидѣтельство которой оказывается истиннымъ, или самое свидѣтельство есть для насъ авторитетъ. Вѣдь ясное дѣло, что авторитетъ, при такомъ его пониманiи, — тоже самое, что истинность свидѣтельства, слѣдовательно, говорить, что авторитетъ есть одно изъ естественныхъ средствъ къ развитiю человѣческаго общества, — значитъ говоритъ, что дѣйствительная, или кажущаяся людямъ истинность свидѣтельства есть одно изъ средствъ къ развитiю человѣческаго общества. Вообще изъ словъ автора объ авторитетѣ не видно, чтó онъ понималъ въ первой части своей статьи подъ авторитетомъ — довѣрiе ли, или кажущуюся людямъ истинность словъ и мнѣнiй какой либо личности.

Гораздо ближе авторъ подошолъ къ дѣлу въ дальнѣйшемъ опредѣленiи авторитета. «Когда кто либо прiобрелъ въ глазахъ нашихъ авторитетъ въ какомъ нибудь отношенiи, мы весьма часто разпространяемъ этотъ авторитетъ на всю дѣятельность разсматриваемой личности, точно также, какъ и въ сочиненiи, получившемъ право на наше уваженiе, мы не хотимъ видѣть его недостатковъ, потомучто слишкомъ высоко цѣнимъ его достоинства.» Въ основѣ такого признанiя авторитета авторъ полагаетъ критику, а намъ такъ кажется, — главнымъ существеннымъ образомъ привычка — соединять дѣйствiе съ причиной и переносить качество дѣйствiя на его причину. Разумна или неразумна такая привычка, — это другой вопросъ, но что въ дѣйствительности бываетъ такъ, — это, по нашему мнѣнiю, болѣе чѣмъ несомнѣнно. Напр. мы опытомъ, неоднократно повторившимся, дознаемся, что извѣстный человѣкъ часто говоритъ правду, что его мнѣнiя и слова часто подтверждаются дѣйствительностiю. Такъ какъ сила и дѣятельность могутъ различаться и разсматриваться отдѣльно только въ теорiи, а на самомъ дѣлѣ, въ практикѣ та и другая нераздѣльны другъ отъ друга, то мы часто и большею частiю постояно одну принимаемъ за другую и качества дѣятельности переносимъ на силу произведшую её. Напр. логичность сочиненiя, живость изложенiя, свѣжесть мысли заставляютъ насъ выгодно заключать къ мышленiю автора. На сколько естественно такъ заключать человѣку — это очень понятно. Человѣкъ, постоянно заявлявшiй образъ своихъ сужденiй съ выгодной стороны, получаетъ въ глазахъ нашихъ авторитетъ т. е. мы сообщаемъ въ своихъ глазахъ образу его сужденiй характеръ истиности, непогрѣшительности — не только сужденiй уже совершившихся и сдѣлавшихся фактомъ; но и вообще готовы принимать за истинныя и вѣрныя сужденiя такого лица, когда они существуютъ только въ возможности. За вѣрность возможныхъ отъ него сужденiй ручается прошедшiй нашъ опытъ и то понятiе о душевныхъ силахъ авторитетнаго лица, какое мы уже составили на основанiи извѣстной намъ дѣятельности его. Такимъ образомъ тутъ и критика наша имѣетъ значенiе... но главнымъ образомъ — установленiе для насъ авторитета — опирается на привычку нашу — переносить качества дѣятельности на силу.

Установленный авторитетъ можетъ имѣетъ ту, или другую степень достоинства, смотря потому, какое соотношенiе между основанiемъ вывода и самымъ выводомъ нашимъ существуетъ въ пользу его, иначе сказать, имѣемъ ли мы всѣ данныя — надѣлять авторитетомъ извѣстное лицо и какимъ авторитетомъ надѣляемъ сравнительно съ имѣющимися у насъ подъ рукой данными. Напр., если мы, замѣтивъ, что извѣстное лицо хорошо мыслитъ о международныхъ отношенiяхъ и что въ этомъ отношенiи оно заслуживаетъ авторитета, станемъ заключать, что это лицо такой же хорошiй юристъ, политико–экономъ и т. д. и, какъ говорятъ нѣмцы, als solcher имѣтъ авторитетъ — мы бы заключали ложно. Умственная сила политика нашего проявилась только въ мышленiи о международныхъ отношенiяхъ; видя, что локомотивъ двигаетъ двадцать вагоновъ, мы можемъ заключать къ силѣ давленiя паровъ, измѣряя ее въ послѣднемъ случаѣ только двадцатью вагонами и не можемъ думать, что таже сила можетъ сдвинуть домъ и т. п.; отъ дѣйствiя силы при извѣстныхъ условiяхъ мы можемъ заключать къ ней, непремѣнно имѣя въ виду эти условiя — и должны ожидать на будущее время подобнаго отъ него дѣйствiя только въ кругу прежнихъ условiй. Такъ и въ нашихъ заключенiяхъ объ авторитетахъ. Наше заключенiе о достоинствѣ извѣстнаго лица, или авторитетъ, усвоенный ему нами, тогда только будетъ основателенъ и вѣренъ, когда въ нашемъ заключенiи не будетъ болѣе, чѣмъ на сколько уполномочиваютъ насъ данныя. Это будетъ авторитетъ истинный. Такъ какъ въ дѣлѣ авторитетовъ требуется отъ насъ большая осторожность, то очевидно, чѣмъ ниже по умственному образованiю человѣкъ, тѣмъ больше у него авторитетовъ и тѣмъ несостоятельнѣй они. Необразованный человѣкъ не можетъ во–первыхъ достаточно обсудить словъ или мнѣнiй извѣстнаго лица: часто глупое кажется ему умнымъ. Во–вторыхъ, не взвѣсивъ достаточно основанiя для заключенiя, онъ слишкомъ много изъ него выводитъ; напр., грамотный человѣкъ, два раза показавшiйся ему умнымъ въ сужденiяхъ о мельницѣ или другомъ предметѣ, слыветъ у него за человѣка компетентнаго въ сужденiяхъ о политикѣ, физическихъ явленiяхъ и т. д. Притомъ слухи иногда рѣшаютъ въ глазахъ простолюдина авторитетность извѣстнаго лица. Ясное дѣло, человѣкъ точно такимъ же образомъ можетъ усвоять такое качество и цѣлому классу людей, полагая, что извѣстное званiе даетъ непогрѣшимость всѣмъ лицамъ, принадлежащимъ къ нему; равно какъ и образованный человѣкъ можетъ усвоять авторитетъ трудамъ извѣстнаго общества ученыхъ — на основанiи, извѣстной уже ему, силы мышленiя его членовъ.

При такомъ понятiи объ авторитетѣ мы совершенно разходимся съ авторомъ въ мнѣнiи о необходимости авторитетовъ для каждой личности. Мы думаемъ, что совершенно развитая личность можетъ обойтись безъ авторитета. И это не значитъ, какъ говоритъ авторъ, «придать самому себѣ значенiе безусловнаго авторитета, поставить свое достоинство выше всѣхъ прочихъ, признать себя всезнающимъ, непогрѣшимымъ въ нравственномъ отношенiи и обладающимъ не ослабѣвающею силою характера, что можетъ допустить лишь помѣшанный». Положимъ, что помѣшанный только можетъ допустить соединенiе въ себѣ всѣхъ этихъ качествъ; при всемъ томъ, и не владѣя ими, можно обойтись безъ авторитета. Впрочемъ, если авторъ понимаетъ здѣсь подъ нимъ довѣрiе къ истинности свидѣтельства другихъ, то мы съ нимъ совершенно согласны: безъ довѣрiя къ другимъ жить невозможно. Если онъ разумѣетъ подъ авторитетомъ нравственную опору, какой ищетъ личность для своихъ мнѣнiй и убѣжденiй въ другихъ людяхъ — мы тоже совершенно согласны: жить одинокому, не быть понимаемому другими, въ самомъ только себѣ находить для себя опору — тоже дѣло невозможное. Но вопросъ еще, есть ли довѣрiе къ истинности свидѣтельства другихъ нравственная опора, находимая нами въ другихъ личностяхъ — есть ли все это авторитетъ? — Вѣдь могутъ же быть люди, которые имѣютъ дѣло съ истинами, мнѣнiями, не желая вовсе знать, кто ихъ раздѣляетъ, кто пустилъ въ ходъ и т. д. Могутъ быть люди, которые, выражаясь философски, имѣютъ дѣло только съ объектами и не желаютъ знать, отъ какихъ субъектовъ ведутъ они свое начало? И если нельзя обойтись человѣку безъ авторитетовъ, то развѣ ужь въ томъ смыслѣ, что всегда люди будутъ переносить качества дѣятельности на силу — причину ея, и что личность, заявившая себя съ выгодной стороны, всегда будетъ имѣть уваженiе себѣ въ кругу другихъ личностей, и потому — давать ходъ преимущественно своимъ мнѣнiямъ.

Другое дѣло — значенiе авторитета на первыхъ порахъ развитiя личности. Тутъ мы совершенно согласны съ авторомъ въ педагогическомъ его значенiи. Дитя, съ первыхъ поръ развитiя своего, привыкаетъ переносить качества сужденiй родителей на ихъ самихъ. Инстинктъ заставляетъ дитя невольно искать въ родителяхъ охраны и защиты, и опытъ доказываетъ имъ дѣйствительность ихъ надеждъ на родителей. Послѣднiе прiобрѣтаютъ въ глазахъ дитяти характеръ высшихъ существъ: всякое слово ихъ получаетъ цѣну въ глазахъ дитяти, и оно думаетъ объ отцѣ — какъ самомъ непогрѣшимомъ авторитетѣ. Далѣе, дитя знаетъ, что родители дѣлаютъ выборъ между педагогами, которымъ хотятъ вручить его воспитанiе, нѣкоторымъ образомъ передаютъ имъ свои права; что педагогъ — заступаетъ для нихъ мѣсто родителей, естественно, переноситъ на себя въ глазахъ дѣтей авторитетъ, первоначально имъ принадлежавшiй. На сколько необходимъ для молодой личности такой авторитетъ — это понятно; и что дальнѣйшее воспитанiе и образованiе ея должно состоять, какъ говоритъ авторъ, въ постепенномъ освобожденiи личности отъ влiянiя авторитета — и въ развитiи въ ней самостоятельности, это тоже понятно.

Вообще о философскихъ статьяхъ въ I томѣ словаря надобно сказать, что они показываютъ въ авторѣ ихъ полное знакомство съ предметомъ; но, къ несчастiю, въ нихъ чрезвычайно много недосказаннаго. Многiя понятiя не отдѣлены другъ отъ друга, и потому статьи оставляютъ въ читателѣ неопредѣленное, неясное представленiе. Таковы напр. статьи абсолютизмъ и автономiя, а этаго уже не должно быть въ статьяхъ, назначенныхъ для популярнаго чтенiя. Въ нихъ прежде всего должна имѣться въ виду ясность, опредѣленность и раздѣльность понятiй. Большая часть русскихъ читателей занимаются философiей, какъ диллетанты, и потому требуютъ самой уже пережованной пищи. Прочитавъ же статью, послѣ которой не остается въ нихъ опредѣленнаго представленiя о предметѣ ея, они, пожалуй, не взлюбятъ философiи: дескать, туману только на голову напущаетъ; а философiя вѣдь ничѣмъ тутъ не виновата. Особенно не мѣшаетъ, при объясненiи философскихъ понятiй, обращать вниманiе на употребленiе ихъ въ простомъ разговорѣ и выдѣлять искаженiе смысла отъ истиннаго значенiя, усвоеннаго имъ наукой.

Теперь очередь за историческими статьями. Въ нихъ особенно выразилось желанiе редакцiи словаря поставить читателя на современную научную фактическую точку зрѣнiя. Оттого большая часть статей получила особый характеръ: какую–то безжизненность, мертвенность. Вы читаете статьи о лицахъ, которые жили, были когда–то дѣятелями своего рода. Кажись, какъ бы не дать жизни статьѣ о жившемъ человѣкѣ, а между тѣмъ нѣкоторыя историческiя статьи чисто формулярные списки. Вотъ напр. статья объ Аарзенсѣ, одномъ изъ голландскихъ дипломатовъ. Въ статьѣ говорится, что онъ былъ однимъ изъ замѣчательнѣйшихъ голландскихъ дипломатовъ. Ладно. Вы и читаете ее въ надеждѣ, чѣмъ это замѣчателенъ Аарзенсъ, какъ дипломатъ. А тамъ говорится, что отецъ его былъ тѣмъ то (какъ и у насъ въ формулярахъ — сынъ такаго–то), что онъ образовался во Францiи подъ руководствомъ замѣчательныхъ дипломатовъ, былъ тамъ посланникомъ, за тѣмъ въ Венецiи и т. д. Вы спрашиваете, да скажите же, чѣмъ замѣчателенъ дипломатъ? Статья говоритъ, что онъ оставилъ послѣ себя записки, которыя не обнародованы, что современники считали его человѣкомъ необыкновенно проницательнымъ и весьма талантливымъ. Но вѣдь это одни слова, тоже самое можно сказать и о Росселѣ, Пальмерстонѣ, Меттернихѣ и т. д. Статья пусть скажетъ намъ, какихъ правилъ держался Аарзенсъ въ политикѣ, какiя услуги оказалъ своему отечеству, т. е. пусть не отдѣлывается общими словами, а укажетъ въ дипломатѣ то, что особенно характеризуетъ его, что дѣйствительно принадлежитъ Аарзенсу и никому другому. Иначе зачѣмъ же и вносить его въ словарь; вѣдь такая статья, хотя она и справочная, не удовлетворитъ никого? Такова же статья и объ «Августѣ–янѣ» чешскомъ Богословѣ. Еще нарочно объявленiе прошлаго года объ изданiи энциклопедическаго словаря говорило, что, молъ, особенное обратитъ онъ вниманiе на все, касающееся нашихъ славянскихъ братьевъ и вообще славянской жизни. А вотъ объ «Августѣ Янѣ» напр. сказано не болѣе, какъ объ Аарзенсѣ и также неудачно. «Августъ–Янъ» былъ замѣчательнымъ человѣкомъ; уже одна дружба его съ Лютеромъ и Меланхтономъ, не смотря на различiе ихъ убѣжденiй, доказываетъ, что онъ былъ человѣкъ далеко не дюжинный. Замѣтимъ еще, что время, въ которое онъ жилъ, было временемъ страшнаго религiознаго движенiя въ Чехiи. Естественно рождается вопросъ въ читателѣ, какъ Янъ, какъ богословъ, отнесся къ нему, какую роль онъ выбралъ при этомъ, что сдѣлалъ добраго или дурнаго для тогдашняго движенiя, какой духъ, какiя взгляды и цѣли выразилъ онъ въ своихъ сочиненiяхъ и т. д. А статья говоритъ, что онъ умеръ въ тюрьмѣ, что его богословскiя сочиненiя, проповѣди, полемическiя статьи, духовныя пѣсни замѣчательны чистымъ и легкимъ языкомъ. Да вѣдь такъ характеризовали авторовъ–дѣятелей только въ наши старыя времена, когда вся критика состояла въ изслѣдованiяхъ, какимъ: благороднымъ или подлымъ слогомъ писалъ авторъ. Неужели по Сумароковски и въ настоящее время оцѣнивать труды авторовъ? Такъ бѣгло касаться славянскихъ дѣятелей, послѣ великолѣпнаго объявленiя, что на нихъ–то обратится особое вниманiе — не годится. Ужь лучше выкинуть двухъ трехъ Аббисовъ, чѣмъ бѣгло замѣтить и притомъ безхарактерно о какомъ либо чешскомъ Богословѣ. Безъ знанiя Аббисовъ еще можно прожить; а не знать литературы и вообще прошедшей жизни нашихъ славянскихъ братьевъ, въ виду общеславянскаго движенiя, стыдно предъ своей славянской совѣстью.

Тоже не посчастливилось и нашей русской литературѣ, о представителяхъ которой словарь счелъ нужнымъ дать у себя мѣсто только справочнымъ, и то плохимъ, свѣденiямъ. Что и какъ сказано въ словарѣ напр. о нашемъ русскомъ писателѣ Аблесимовѣ? Значенiе его въ исторiи нашей литературы — безспорно. Въ тотъ вѣкъ, когда россiйскiй Расинъ–Сумароковъ съ братiею истощался въ изображенiи псевдоклассическихъ героевъ съ французскими ужимками, Аблесимовъ написалъ «Мельникъ и т. д.», гдѣ въ первый разъ наша литература коснулась, хотя и не совсѣмъ полно, русскаго быта. Между тѣмъ, какъ о quasi–трагедiяхъ Сумарокова и помину не было, «мельникъ» Аблесимова держался еще на сцѣнѣ и только недавно сошолъ съ нея. Уже одно это даетъ намъ особое право на вниманiе къ трудамъ Аблесимова, человѣка, который на разстоянiи полвѣка, выражаясь реторически, подавалъ руку лучшимъ современнымъ народнымъ писателямъ. Задача историка русской литературы, по отношенiю къ Аблесимову, очевидна: во первыхъ онъ долженъ указать, на сколько Аблесимовъ заплатилъ дань своему вѣку — вѣку господства ложной классической теорiи; на сколько самъ, по чутью таланта, порывался указать новое поприще для современной ему русской литературы; что особенно характеризуетъ его предъ другими писателями; какое вообще его значенiе въ нашей литературѣ и т. п. Чѣмъ же отвѣчаетъ на всѣ эти вопросы словарь? Статья говоритъ, что Аблесимовъ участвовалъ въ такихъ и такихъ журналахъ, служилъ въ разныхъ мѣстахъ. А о трудахъ его литературныхъ сказано въ ней вотъ что:

 

«Извѣстность его (т. е. Аблесимова), какъ писателя для театра, начинается лишь съ появленiя въ 1779 году (20 января), на московской сценѣ комической оперы въ трехъ дѣйствiяхъ «Мельникъ, колдунъ, обманщикъ и сватъ», съ музыкою Соколовскаго, составленною изъ русскихъ пѣсенъ. Интрига пьесы отзывается влiянiемъ французскихъ оперетокъ, извѣстныхъ Аблесимову, впрочемъ, изъ вторыхъ рукъ, такъ какъ онъ не зналъ ни одного иностраннаго языка; но въ подробностяхъ есть русскiя черты, столь рѣдкiя въ тогдашней литературѣ. Онъ–то вмѣстѣ съ новою для того времени мыслiю, заставить дѣйствовать на сценѣ лица изъ нашего простонародья, а также и веселость, оживлявшая пьесу, доставили ей такой громкiй и постоянный успѣхъ (затѣмъ говорится о полныхъ сборахъ при представленiяхъ комедiи Аблесимова и числѣ представленiй на театрѣ Книппера)... Слѣдовавшiя за «Мельникомъ» оперы Аблесимова, хотя и написанныя въ томъ же русскомъ вкусѣ, не имѣли такого успѣха» и т. д. въ томъ же родѣ.

 

Такъ вотъ мы пишемъ о своихъ русскихъ писателяхъ и притомъ замѣчательныхъ писателяхъ. Для читателя не важны вѣдь свѣденiя, былъ ли, нѣтъ ли Аблесимовъ адъютантомъ гдѣ–нибудь, въ какихъ журналахъ писалъ и т. д. Важно, чтò онъ писалъ, съ какимъ направленiемъ, какихъ держался убѣжденiй и проч. Неважно для читателей также, какiя заглавiя выставлялъ онъ на своихъ сочиненiяхъ, а важно, чтó содержится подъ заглавiями? Притомъ, не значитъ еще охарактеризовать извѣстное сочиненiе, сказавши, что, молъ, оно отзывается тѣмъ то и тѣмъ. Словарю особенно нужно обратить вниманiе на статьи, касающiяся нашей литературы старыхъ годовъ. Произведенiй старыхъ авторовъ публика не читаетъ, а между тѣмъ она не прочь узнать, чтò принесъ въ сокровищницу русской мысли и русскаго слова тотъ или другой старый литераторъ... А словарь, кажись, не хочетъ, въ этомъ отношенiи обогнать наши учебники по исторiи россiйской словесности.

Вотъ еще статья, тоже касающаяся нашей русской жизни, хотя и въ другомъ родѣ, объ Авраамiи Палицынѣ. Въ настоящее время наука разъяснила намъ душу этого человѣка, представленнаго у г. Устрялова, достойнымъ сподвижникомъ Минина. Оказывается, что этотъ достойный сподвижникъ былъ вполнѣ сыномъ своего вѣка. Хитрый, умѣвшiй приладиться къ обстоятельствамъ, Палицынъ руководился въ жизни болѣе всего разсчетомъ. Когда нужно было, по его соображенiямъ, онъ признавалъ Владислава царемъ русскимъ; когда тоже нужно было, онъ являлся мирителемъ казаковъ съ нижегородцами. Заботясь о выгодахъ Сергiевской лавры, гдѣ онъ былъ келаремъ, Авраамiй не прочь былъ позаботиться о самомъ себѣ. Особенно ясно выразился его характеръ въ его сочиненiяхъ. Статья въ словарѣ, надобно сказать правду, очень подробно занимается исторiею событiй, участникомъ которыхъ былъ Авраамiй и за это надобно отдать честь ея автору. Но онъ опустилъ изъ виду выяснить для читателя нравственный образъ Палицына. А между тѣмъ для читателя особенно важна нравственная физiономiя этого человѣка. Она даетъ ключь къ разумѣнiю тогдашней тарабарщины событiй. Зная нравственную сторону тогдашнихъ дѣятелей, легко поймешь, почему безсильны были усилiя честныхъ людей, Гермогена, отчасти Iова и др. водворить нѣкоторый порядокъ на Руси. Нравственный образъ Палицына — типичный образъ; на него нельзя смотрѣть, какъ на человѣка, не въ урядъ другимъ. Нѣтъ! онъ вполнѣ отражалъ въ себѣ хорошiя и дурныя стороны современнаго ему большинства, шатавшагося изъ стороны въ сторону, смотря по тому, гдѣ пригрѣвало.

Мы, конечно, хорошо понимаемъ, что подобные недостатки неизбѣжны и что иногда авторъ, естественно, долженъ стараться, какъ можно болѣе скрыть свою личность, сдѣлаться объективнымъ. И рѣдко, рѣдко промелькнутъ въ статьяхъ слѣды, указывающiе, что въ авторѣ есть свои убѣжденiя, что онъ живой человѣкъ, такъ, или иначе относящiйся къ фактамъ, или пережитымъ прежними временами, или переживаемымъ современными намъ народами. Вотъ и улика налицо, въ статьѣ «абсентеизмъ».

«Абсентеизмъ означаетъ одну изъ причинъ, которой приписывается бѣдственное состоянiе ирландскаго народонаселенiя, и которая состоитъ въ пребыванiи ирландскихъ землевладѣльцевъ внѣ своихъ помѣстiй, бòльшею частiю въ Лондонѣ или за границей.» Авторъ объясняетъ историческое происхожденiе абсентеизма, вошедшаго въ Ирландiи въ обыкновенный порядокъ, и затѣмъ приводитъ мнѣнiя экономистовъ за и противъ вреда такого явленiя. Отъ писателя, рѣшившагося не идти далѣе факта, пожалуй и довольно. Но довольны ли вы остаетесь, прочитавъ эту статью? Вы невольно задаете себѣ вопросъ: русскiй или иностранецъ писалъ эту статью для словаря? Кажись, русскiй. Такъ неужели онъ, невольно спрашиваете вы, не знаетъ русскихъ порядковъ, не знаетъ напр. что не въ одной Ирландiи, а и у насъ, да еще ни чуть не меньше абсентеизмъ есть самое обыкновенное явленiе. Какъ же это онъ, зная наши порядки, словомъ даже не упомянулъ въ своей статьѣ о русскомъ абсентеизмѣ? А еще программа объявляла, что вотъ на русскую жизнь словарь обратитъ особенное вниманiе. Что касается русскаго абсентеизма, то существованiе его у насъ не подлежитъ никакому сомнѣнiю. Въ деревнѣ, въ помѣстьи у насъ живетъ только тотъ помѣщикъ, у кого въ карманѣ пусто. А лишь завелась лишняя копѣйка, такъ ужь онъ ѣдетъ съ ней въ губернскiй городъ, или въ столицу или за границу. Спору нѣтъ, что есть уже помѣщики, которые за умъ взялись и сами занимаются хозяйствомъ. Но, вѣдь это меньшинство, какое, пожалуй, найдется и въ Ирландiи. Большая же часть помѣщиковъ и теперь, какъ и въ той странѣ, пробиваются управляющими разнаго рода, которые, разумѣется, болѣе всего заботятся о собственномъ карманѣ, разоряютъ хозяйство и т. д. И у насъ также, какъ въ Ирландiи, абсентеизмъ сдѣлался обычнымъ, нормальнымъ явленiемъ. Бонтонный помѣщикъ считаетъ своею обязанностью не жить въ деревнѣ, а въ городѣ, за границей и свысока посматриваетъ на помѣщика домосѣда: вы, дескать, провинцiалы, залѣсье, свѣту не видали, а мы–такъ совсѣмъ другое и т. д. Вотъ авторъ и обратилъ бы вниманiе на русскiй нашъ абсентеизмъ, указалъ бы причину его происхожденiя и развитiя у насъ и выяснилъ бы, въ какой мѣрѣ терпитъ отъ того наше народное хозяйство. Тогда бы видно было, что авторъ знаетъ современную нашу жизнь, что онъ дѣйствительно живой человѣкъ, съ убѣжденiями; и для читателя тогда статья имѣла бы интересъ и современное значенiе. А тó заставляетъ насъ путешествовать по Ирландiи, какъ–будто дома у насъ нѣтъ такого же добра.

Не скажемъ, чтобъ между историческими статьями не было и хорошихъ статей. Такими — мы считаемъ напримѣръ: «Абрамовъ», «Авары», «Аввакумъ Петровичъ», «Августъ II саксонскiй» и нѣкоторыя другiе. Въ нихъ видно, по крайней мѣрѣ, желанiе авторовъ обрисовать нравственные образы лицъ, выводимыхъ ими на сцену и указать связь ихъ съ вѣкомъ, въ который жили они. Оттого, они оставляютъ въ душѣ ясное и опредѣленное впечатлѣнiе.

Заслуживаютъ также вниманiя статьи, относящiяся къ мiру классическому: «Августъ» и «аграрные законы». При всемъ томъ, что первая статья полно излагаетъ событiя, въ которыхъ дѣятелемъ былъ Августъ, въ ней есть важные недостатки. Такъ чтожъ это за человѣкъ былъ Августъ? поневолѣ спрашиваешь себя, прочитавъ статью. Авторъ не потрудился заглянуть въ глубь души этого замѣчательнаго человѣка, не постарался возпроизвести его нравственную физiономiю. Въ статьѣ вы видите движенiе событiй, видите, что въ круговоротѣ ихъ Октавiанъ былъ одною изъ двигавшихъ силъ... но чтó это сама была за сила, какiя нравственныя черты этого человѣка — не сказано. Авторъ углубился въ прагматическое изложенiе событiй и какъ будто избѣгалъ объясненiй о личности Октавiана, даже не коснулся вѣка, въ который жилъ Августъ, и которому онъ сообщилъ свое названiе — вѣкъ Августа. Между тѣмъ, тутъ то бы и подступить къ нему съ анализомъ и посредствомъ его опредѣлить, какъ широко онъ выразилъ въ себѣ хорошiя и дурныя стороны своего вѣка, какихъ преимущественно интересовъ былъ онъ представителемъ, какiя его историческiя заслуги и т. д. Притомъ въ статьѣ Августъ кажется то подленькимъ существомъ, то благоразумнымъ защитникомъ интересовъ Рима. Поэтому, по прочтенiи статьи, Августъ является въ представленiи съ какимъ–то двойнымъ характеромъ и жалѣешь, что авторъ не постарался сообщить читателю полное, опредѣленное впечатлѣнiе.

Другая статья объ аграрныхъ законахъ очень подробно излагаетъ сущность этихъ законовъ и ихъ исторiю. Авторъ, какъ видно, съумѣлъ воспользоваться новѣйшими трудами ученыхъ объ этомъ предметѣ и излагаетъ дѣло, дѣйствительно, съ современной научной фактической точки зрѣнiя. Спасибо и за тó.

По географiи въ словарѣ замѣчательны четыре статьи: двѣ о губернiяхъ: Абосской и Августовской, одна объ Австралiи и еще объ Австрiйской имперiи. Бóльшаго, чѣмъ сколько дано, нельзя ожидать отъ статей, касающихся нашихъ губернiй, судя по состоянiю нашей статистики. Статьи объ Австралiи и Австрiйской имперiи — чрезвычайно обширны и сравнительно съ прочими статьями кажутся гигантами. Ихъ можно назвать безусловно лучшими во всемъ словарѣ, по богатству свѣдѣнiй въ нихъ помѣщенныхъ, и желалось бы, чтобъ словарь, на будущее время, давалъ такiя же обстоятельныя статьи по географическому обзору прочихъ странъ. Къ статьѣ объ Австрiйской имперiи между прочимъ приложена и исторiя ея, составленная, надобно сказать, крайне неудачно. На первыхъ страницахъ знакомишься со статистикой матерiальнаго и нравственнаго развитiя Австрiи, а тамъ переходишь къ исторiи и тутъ главнымъ образомъ встрѣчаешь извѣстiя только о территорiальномъ ее развитiи. Ужь если въ планъ авторовъ (она коллективно составлена) невходило знакомить читателя съ исторiей нравственнаго развитiя Австрiи, такъ напрасно они дали столько мѣста въ историческомъ своемъ обзорѣ различнымъ Бабенбергамъ, да Габсбургамъ. Чтобы изобразить исторiю территорiальнаго развитiя Австрiйской имперiи,  для этого не требовалось много мѣста: сказали бы, молъ, тогда–то такой уголокъ оттянули Бабенберги отъ императоровъ, а тогда такой–то Габсбургъ поживился на счетъ сосѣдей, и просто было бы, и ясно...

Вообще о вышедшемъ томѣ энциклопедическаго словаря нужно сказать, что въ немъ вмѣстѣ съ довольно неудачными статьями есть и дѣльныя статьи. Онъ вполнѣ оправдываетъ на себѣ русскую пословицу, что нѣтъ худа безъ добра. При этомъ, не обинуясь, скажемъ, что относительное количество хорошихъ статей сравнительно съ неудачными въ немъ чрезвычайно не велико; что большая часть справочныхъ статей вовсе не удовлетворяетъ своему назначенiю; что не всѣ серьёзныя статьи удовлетворяютъ строгой критикѣ, и что вообще объемъ словаря безъ нужды увеличенъ ненужнымъ матерiаломъ, при томъ на счетъ важныхъ предметовъ. Скажемъ также, что главною причиною всѣхъ недостатковъ вышедшаго тома словаря — мы считаемъ принятое редакцiею фактическое направленiе, которое лишаетъ статьи жизненности и дѣлаетъ изъ нихъ какой–то мертвый — сырой матерiалъ.

Что касается до языка словаря, то онъ, если и не вездѣ популяренъ, по крайней мѣрѣ, не до преизбытка наполненъ и научными терминами, часто затемняющими сущность дѣла. По мѣстамъ, впрочемъ, попадаются статьи, особенно по математикѣ и музыкѣ, написанныя чисто математическимъ, или музыкальнымъ языкомъ и понятныя только (и то, пожалуй съ трудомъ) для спецiалистовъ. Вотъ напримѣръ статья объ абелевой теоремѣ:

 

«Абелева теорема. Такъ называется одна изъ теоремъ, открытыхъ великимъ геометромъ Абелемъ. Эта теорема заключается въ выраженiи суммы, или разности нѣсколькихъ значенiй интеграла, какого–либо алгебрическаго дифференцiала чрезъ совокупность значенiй того же интеграла, съ прибавленiемъ, въ общемъ видѣ, членовъ алгебрическаго и логариѳмическихъ, которые въ извѣстныхъ случаяхъ приводятся къ нулю.

 

Таково же опредѣленiе и абелевыхъ функцiй. Прочитавъ эти стороны словаря — именно потому, что дѣло изданiя его считаемъ важнымъ и нешуточнымъ. Тó, что мы не совсѣмъ сочувствуемъ самой идѣе общихъ словарей, вовсе не мѣшаетъ намъ считать зачатое дѣло такимъ, что, при хорошемъ выполненiи, оно можетъ оказать нѣкоторую пользу публикѣ. И вотъ почему мы подаемъ свой голосъ противъ недостатковъ словаря, которые могутъ сдѣлать его совершенно безполезнымъ.

 

 

_________