II

 

ОБРАЗЦЫ ЧИСТОСЕРДЕЧIЯ

 

Представьте себѣ, что гдѣ–то, когда–то и въ какомъ–то обществѣ случилось слѣдующее происшествiе:

Собралось въ одномъ домѣ нѣсколько человѣкъ. Люди были дѣловые, и потому тотчасъ же завели разговоръ и современныхъ вопросахъ. Зашла рѣчь о гуманности и о томъ, какъ слѣдуетъ понимать ее. Одинъ изъ говорившихъ высказалъ нѣсколько своихъ убѣжденiй, довольно оригинальныхъ. Его сильно оспаривали. Но изъ всѣхъ слушателей, внимавшихъ господину съ оригинальными убѣжденiями, наиболѣе замѣчателенъ былъ сидѣвшiй отъ всѣхъ поодаль, до сихъ поръ молчавшiй, но по лицу котораго можно было видѣтъ, что онъ съ нетерпѣнiемъ ждетъ своей очереди, чтобъ ввернуть и свое словцо. Наконецъ при одноимъ, наиболѣе оригинальномъ замѣчанiи господина съ оригинальными убѣжденiями, молчаливый слушатель вдругъ поднялся съ мѣста, быстро подошолъ къ спорщику, хотѣлъ было ему что–то сказать, но вдругъ, прежде чѣмъ вымолвилъ слово, размахнулся и далъ ему звонкую пощочину. Поднялась суматоха.

— Что съ вами сдѣлалось! завопилъ получившiй пощочину, обращаясь къ дантисту и смотря на него въ крайней степени изумленiя. Это изумленiе было такъ сильно, что, на минуту, заглушило въ немъ даже чувство гнѣва и мщенiя; остолбенило его.

— Позвольте вамъ замѣтить, что вы совершенно не такъ понимаете гуманность... началъ было дантистъ, скороговоркой, весь въ жару спора и кажется не замѣчая, что далъ пощочину.

— Что вы! образумьтесь! закричали со всѣхъ сторонъ.

— Это сумасшедшiй, повторяли другiе.

— Развѣ теперь о гуманности дѣло? Опомнитесь! прокричалъ обиженный.

— Ахъ это вы о пощочинѣ–то! довольно спокойно проговорилъ тотъ, къ кому относились всъ эти крики. — Вы пожалуйста не обращайте на нее вниманiя. Я соглашаюсь, что увлекся. Такая право скверная привычка; вы меня разгорячили и у меня совершенно нечаянно сорвалась пощочина. Но къ дѣлу: я именно хочу возразить, что гуманность, въ томъ значенiи какъ вы ее принимаете, не можетъ быть... и т. д. и т. д.

Какъ вы находите, поступокъ этого господина? невозможнымъ? а если возможнымъ, то нелѣпымъ?

И однакожъ совершенно подобное случилось въ нашей литературѣ, по поводу оскорбленiя г–жи Толмачевой сотрудникомъ «Вѣка». Дѣло идетъ объ извиненiяхъ и оправданiяхъ, представленныхъ редакцiей «Вѣка» и ихъ сотрудникомъ публикѣ и г–жѣ Толмачевой. Эти извиненiя очень похожи на объясненiя и оправданiя вышеозначеннаго господина, давшаго пощочину. Смотрите и судите:

Вы уже знаете начало и ходъ всего этого дѣла изъ статьи помѣщенной въ этомъ же номерѣ нашего журнала, подъ названiемъ: Одинъ поступокъ и нѣсколько мнѣнiй г. Камня Виногорова. Г. Михайловъ протестовалъ противъ Камня Виногорова въ «С. Петербургскихъ Вѣдомостяхъ.» И Камень Виногоровъ и редакцiя «Вѣка» отвѣчали г. Михайлову въ 10–мъ номерѣ своего журнала. Вотъ отвѣтъ редакцiи «Вѣка», цѣликомъ, отъ слова до слова, безъ малѣйшаго выпуска.

ПО ПОВОДУ СТАТЬИ МИХАЙЛОВА

Объясненiе отъ редакцiй «Вѣка»

Въ № 51 «С. Петербургскихъ Вѣдомостей» появилась обвинительная статья противъ нашего журнала, г. Михайлова. Статья эта, присланная для помѣщенiя и въ «Вѣке» (см. замѣтку отъ редакцiи № 9 «Вѣка» стр. 328) написана по поводу юмористической (!) замѣтки Камня Виногорова...

Эти господа называютъ въ высшей степени оскорбительную замѣтку Камня Виногорова юмористическою) и вѣдь серьезно. Вспомните, что редакцiя состоитъ изъ такихъ серьезныхъ людей.

... По поводу юмористической замѣтки Камня Виногорова о чтенiи «Египетскихъ ночей» г–жею Толмачевой, на литературномъ вечерѣ, въ Перми (см. £ «Вѣка» «Русскiя Диковинки»), г. Михайловъ съ жаромъ протестуетъ противъ выходки Камня Виногорова относительно женщины «не давшей никакого къ тому повода» и противъ его глумленiя надъ поступкомъ женщины (т. е. публичнымъ чтенiемъ «Египетскихъ ночей») «смѣло заявившей этимъ, по словамъ г. Михайлова, свое пренебреженiе къ невѣжественнымъ предразсудкамъ. «Можно, говорить г. Михайловъ, не раздѣлять мнѣнiя, которыя высказала г–жа Толмачева, можно находитьъ ихъ смѣшными, дикими, можно находить рѣшимость ея читать публично «Египетскiя ночи» Пушкина нелѣпою, все это, къ несчастiю, () можно, еще и въ наше время. Но нѣтъ, конечно, человѣка съ живымъ сердцемъ въ груди, который, зная настоящiя общественныя условiя и положенiе женщинъ, рѣшился бы публично оскорблять женщину и выдавать ее головойю на посмѣянiе и обиду глупцамиъ и невѣждамъ». Затѣмъ г. Михайловъ обвиняет Камня Виногорова въ искаженiи смысла фельетона «С. Петербургскихъ Вѣдомостей» (о литературномъ вечерѣ въ Перми), по поводу котораго написана означенная юмористическая замѣтка и ставитъ въ уерекъ редакцiи «Вѣка» допущенiе статейки Камня Виногорова въ своем журналѣ.

Хороша статейка!

Мы наложили содержанiе статьи г. Михайлова; опубликованiе ея въ «С. Петербургскихъ Вѣдомостяхъ» освобождает редакцiю «Вѣка» отъ обязанности давать ей мѣсто на страницахъ своего журнала...

Не совсѣмъ; подписчикъ «Вѣка» можетъ не получать «С. Петербургскихъ Вѣдомостей», слѣдовательно не знать отвѣта г. Михайлова вполнѣ. Эти дѣла надо нести на чистоту. Впрочемъ, продолжаемъ нашу выписку; у редакцiи «Вѣка» была другая причина:

«...на страницахъ своего журнала, тѣмъ болѣе, что, по своему тону и воимъ литературнымъ формамъ, эта статья нисколько не соотвѣтствуетъ характеру, преоблалающему въ нашем журналѣ.

Это замѣчательно. Слѣдственно статья Виногорова, помѣщенная на страницахъ вашего журнала, по своему тону и по своимъ литературнымъ формамъ (особенно по тону) болѣе соттвѣтствуетъ характеру, преобладающему въ вашемъ журналѣ?

Въ Замѣткѣ въ № 10, редакцiя «Вѣка» уже принесла свое чистосердечное извиненiе за допущенiе нѣкоторыхъ неосмотрительныхъ выраженiй, вкравшихся въ юмористическую статейку Камня–Виногорова; редакцiя «С. Петербургскихъ Вѣдомостей», печатая статью г. Михайлова подъ громкимъ названiемъ «безобразнаго поступка "Вѣка"() обязана была сообщить своимъ читателямъ и объ означенномъ поступкѣ «Вѣка». Таковое упущенiе со стороны редакцiи «С. Петербургскихъ Вѣдомостей», впрочемъ, весьма для насъ понятно и сообразно съ обычаями нѣкоторыхъ журнальныхъ редакцiй, посвятившихъ свою дѣятельность исключительно на отыскиванiе безобразiй () въ другихъ редакцiяхъ. Тѣмъ неменѣе мы считаем, что послѣ упомянутой Замѣтки нашей въ мнѣнiи какъ публики, такъ и литературы, не может быть теперь и тѣни сомнѣнiя относительно взгляда редакцiи «Вѣка» на нѣкоторыя выраженiя Камня–Виногорова (по поводу чтенiя г. Толмачевой), подвергнувшiяся обвиненiямъ г. Михайлова и затѣмъ мы смѣемъ думать, что со стороны нашей сдѣлано было въ этомъ отношенiи все, что только въ границахъ литературныхъ приличiй и обязанностей могло быть сдѣлано.

Рѣшительно исторiя о пощочинѣ! Но прервемъ на время эту выпискку и выпишемъ ту замѣтку рѣдакцiи «Вѣка», въ которой она, по ея словамъ, принесла чистосердечное извиненiе за допущенiе неосмотрительныхъ выраженiй и т. д. и за которую она упрекаетъ «С. Петербургскiя Вѣдомости», не помѣстившiя эту извинительную замѣтку на столбцахъ своей газеты. Вотъ эта замѣтка:

єамѣтка отъ редакцiи. Настоящiй номеръ «Вѣка» былъ уже напечатанъ, когда мы получили отъ М. Л. Михайлова письмо по поводу помѣщенной въ послѣднемъ номерѣ нашего журнала юмористической замѣтки о г–жѣ Толмачевой (см. отдѣл. Русскiя Диковинки). По необходимости, отложивъ печатанiе означеннаго письма, вполнѣ или въ извлеченiи (съ сохраненiемъ всей его сущности), редакцiя «Вѣка» сообщаетъ, что по общему содержанiю () статьи г. Михайлова она не замедлитъ представить свое объясненiе, но что касательно неосмотрительныхъ выраженiй, вкравшихся въ статью г. Виногорова, она еще до полученiя письма г. Михайлова, сама приняла всѣ мѣры и употребила средства, какими только располагать можетъ, для заявленiя г–жѣ Толмачевой чистосердечнаго своего извиненiя.

Нѣтъ, господа, это не такъ. Тутъ недостаточно скзать извините, я увлекся, какъ сказалъ господинъ, давшiй пощочину другому господину, и считатьъ, что уже приняты всѣ мѣры и употреблеы всѣ средства, какими только можно было располагать, для изъявленiя чистосердечнаго извиненiя. Нѣтъ господа, тутъ нѣтъ чистосердечiя. Какое же тутъ чистосердечiе, если вы называете статью Виногорова юмористическою, а выраженiя его только неосмотрительными, да еще говорите: вкравшiяся выраженiя. Когда вся статья состоитъ изъ этихъ вкравшихся выраженiй. Юмористическая статья! Это по вашему юморъ! неосмотритетльныя выраженiя! Да вѣдь подъ этими выраженiями посовѣстился бы подписаться комаринскiй мужикъ; и не только комаринскiй мужикъ, а можетъ быть даже и самъ г. Аскоченскiй. Ну можетъ ли быть, чтобъ вы, люди умные, этого не понимали! Нѣтъ, тут именно недостаетъ чистосердечiя. Вмъ надо было, для извѣстныхъ цѣлей, покрыть своимъ редакторскимъ покровительствомъ Виногорова, — вотъ вы и покрываете его, хоть можетъ быть сами возмущаетесь противъ этой статьи. Вы говорите: «мы извинились, чего же больше? Но мы пять повторяемъ, что тутъ недостаточно сказать; извините, какъ сказалъ господинъ, давшiй пощочину другому господину. Извиненiе въ такизъ формахъ не удовлетворяетъ, а усугубляетъ обиду. Правда, въ обычаяхъ западнаго дворянскакго point–d'honneur'а сохранилось, говорятъ, правило, что если дворянинъ, давшiй другому дворянину пощочину, согласится сказать ему, въ видѣ извиненiя за обиду только: J'es duis fache, то обиженный могъ считаться удовлетвореннымъ. Но развѣ это рыцарское правило примѣнимо къ нашему вѣку? особенно когда въ дѣло замѣшаны такiе рыцари, какъ Виногоровъ. А вѣдь вы почти на этомъ настаиваете; вы кивнули головой, сказали, что вамъ жаль, что въ юмористическую статейку вкрались неосмотрительныя выраженiя и думаете, что этого довольно.

Кстати г. Виногоровъ въ своемъ собственномъ отвѣтѣ г. Михайлову толкуетъ о рыцарствѣ и упрекаетъ г. Михайлова въ недостаткѣ рыцарскихъ правилъ! Нечего сказать, хорошъ знатокъ рыцарства! И редакцiя «Вѣка» допустила отвѣтъ Виногорова на страницы своего журнала? Развѣ такъ надо было поступить съ Виногоровымъ?

Но послушаемъ, что редакцiя «Вѣка» говоритъ дальше въ своемъ объясненiи.

Высоко ставя нравственное самовоздержанiе литературы...

— Какъ! нравственное самовоздержанiе послѣ статьи Виногорова! Послѣ того какъ вы печатно признали его отвратительныя клеветы юмористическими и неосмотрительными выраженiями!

... и признавая нравственный отпоръ ея лучшимъ оружiемъ противъ вскихъ нарушенiй литературныхъ приличiй...

Хорошо приличiе!

¶¶¶мы полагаемъ, что въ настоящемъ случаѣ нѣсколько строкъ замѣтки редакцiи «Вѣка» послужили этому важному дѣлу гораздо болѣе, чѣмъ могутъ послужить всякiе протесты на страницахъ другихъ журналовъ, какъ бы ни былъ, подобно статьѣ г. Михайлова, тащетеленъ подборъ рѣзкихъ выраженiй и горячихъ фразъ негодованiя.

Каково! да почему же, на какомъ это основанiи нѣсколько строкъ редакцiи «Вѣка» послужили дѣлу болѣе, чѣмъ могли бы послужить всѣ протесты журналовъ? Да чѣмъ же считаетъ себя редакцiя «Вѣка» что, такъ высоко цѣнитъ нѣсколько словъ своихъ, — эта редакцiя, которая сожалѣетъ о вкравшихся выраженiяхъ, и извиняясь передъ г–жею Толмачевой, въ тоже время оправдываетъ Виногорова (именно тѣмъ, что называетъ его выраженiя только неосмотрительными и помѣщаетъ отвѣты его въ своемъ журналѣ); мало того, она даже защищаетъ Виногорова, что увидимъ мы ниже. И послѣ этого она считаетъ нѣсколько своихъ словъ, высказанныхъ въ видѣ извиненiя, въ такой формѣ и при такой обстановкѣ, совершенно–достаточнымъ удовлетворенiемъ для г–жи Толмачевой, и даже значительнѣе чѣмъ все, что могли бы сказать другiе журналы! Какое забавное высокомѣрiе!

Обращаясь затѣмъ (продолжаетъ редакцiя «Вѣка») въ сущности юмористической замѣтки Камня–Виногорова относительно публичнаго чтенiя въ Перми «Египетскихъ Ночей», редакцiя «Вѣка» позволяетъ себѣ рѣшительно не соглашаться со взглядомъ на этотъ предмтъ, высказаннымъ въ статьѣ г. Михайлова, съ мыслями его о смѣлости женщины, становящейся посредствомъ подобнаго чтенiя, выше невѣжества толпф, о несчастiи () тѣхъ, которые не могутъ сочувствовать такимъ проявленiямъ смѣлости женщинъ, объ оскорбленiи, нанесенномъ всѣмъ русскимъ женщинамъ шуткою надъ такими общественными явленiями и проч.

Не соглашаться всякiй можетъ. Невозможно ни у кого оспаривать права имѣтъ свое мнѣнiе; но съ самимъ мнѣнiемъ можно не соглашаться. Все это какъ слѣдуетъ. Но далѣе слѣдуютъ чрезвычайно любопытныя строки; это попытки оправдать Виногорова, доказывая, что онъ въ статьѣ своей вовсе не нападалъ на г–жу Толмачеву, а только на пермскаго корреспондента «С. Петербургскихъ Вѣдомостей.»

Мы рѣшительно не понимаемъ, что можетъ выиграть общественное положенiе русской женщины отъ публичнаго чтенiя «Египетскихъ ночей,» и считаемъ пока такое заявленiе со стороны нашей совершенно достаточнымъ. Но здѣсь мы обязаны только замѣтить, для устраненiя всякихъ недоразумѣнiй, что предметомъ шутки Камня–Виногорова была вовсе не г–жа Толмачева: не поступки г–жи Толмачевой и не мысли г–жи Толмачевой о своемъ чтенiи; предметомъ шутки была только г–жа Толмачева, какою ее изобразилъ фельетонъ «С. Петербургскихъ Вѣдомостей» или лучше дифирамбъ въ пользу чтенiя «Египетскихъ Ночей» женщинами, а не дѣйствительная г–жа Толмачева на личность которой ни редакцiя «Вѣка», ни безъ сомнѣнiя, юмористъ никогда не позволитъ себѣ посягнуть. Преметомъ такой же шутки можетъ быть и статья самаго г. Михайлова. Затѣмъ необходимое въ этомъ случаѣ упоминовенiе имени г–жи Толмачевой должно уже пасть всею своею тяжестью на отвѣтственность фельетониста «С. Петербургскихъ Вѣдомостей», ибо сама г–жа Толмачева въ дѣйствительности можетъ быть восе не раздѣляетъ мыслей неудачныхъ толкователей своего чтенiя.

Каково оправданье! Вотъ ужъ значитъ желали оправдаться во чтобы ни стало. Какое шаткое, какое жалкое оправданiе! Ребенокъ, и тотъ бы не сталъ такъ оправдываться.

Помилуйте! вы утверждаете, что предметомъ шутки вашего юмориста была не дѣйствительная г–жа Толмачева, а та, какою ее изобразилъ фельетонъ «С. Петербургскихъ Вѣдомостей.» Во–первыхъ, почему вы знаете навѣрно, что фельетонъ «Вѣдомостей» изобразилъ ее не такъ какъ она есть въ дѣйствительности и исковеркалъ ея слова и мнѣнiя? Ну, что если г–жа Толмачева дѣйствительно такая, какъ изобразилъ ее корреспондентъ, и всѣ ея слова и мнѣнiя переданы вѣрно? Тогда вы вправѣ такъ глумиться надъ нею, такъ оскорблять ее? Вѣдь вы глумитесь и оскорбляете только въ предположенiи, что она не такая въ дѣйствительности: какъ же можно въ такомъ дѣлѣ основываться на одномъ предположенiи? А ну, если предположенiя ваши невѣрны — стало быть всѣ наши оскорбительныя выраженiя примѣнены къ г–жѣ Толмачевой, дѣйствительно существующей? А во вторыхъ положимъ, что вы справедливы въ нашей догадкѣ; положимъ, что г–жа Толмачева никогда такъ не говорила и не думала и корреспондентъ ошибся. (Мало ли чего не может быть! Вѣдь можетъ быть даже, что не только мнѣнiй и словъ такихъ не было, но даже и чтенiя «Египетскихъ Ночей» не было, ничего не было, а статья въ фельетонѣ «Спб. Вѣдомостей» была не болѣе какъ шутка изъ провинцiи, пуфъ, — вѣдь изъ ста тысячъ можетъ быть одинъ такой случай!) Но чтоже изъ этого? Покамѣстъ вы не убѣдились въ этомъ навѣрно, вы все–таки должны помнить, что въ фельетонѣ «Спб. Вѣдомостей» выставлено имя, объявленное дѣйствительнымъ, называется лицо: жена статскаго совѣтника г–жа Толмачева, въ Перми. Развѣ можно упоминать въ такихъ ругательныхъ выраженiяхъ дѣйствительно существующее имя, оправдывая себя только тѣмъ, что это не надъ той г–жей Толмачевой, а надъ другой, изображонной корреспондентомъ? Да одно только упоминовенiе ея имени среди такихъ шутокЪ, которыя позволилъ себѣ вашъ юмористъ, уже въ высшей степени неделикатно и оскорбительно для названнаго выше лица. неужели вы не понимаете этого гг. редакторы? Неужели вы не догадываетесь сколько тутъ грубости и оскорбленiя и считаете себя вправѣ печатать эти неделикатности (по вашему шутки) на томъ только основанiи, что корреспондентъ могъ не такъ передать слова г–жи Толмачевой. Если вы не понимаете этого, то представьте себя на мѣстѣ г–жи Толмачевой.

«Угодно–ль на себѣ примѣрить?»

Представьте, что объ васъ кто–нибудь написалъ и напечаталъ похвальное слово; напечаталъ неловко и даже смѣшно, а кто–нибудь, придравшись къ этому случаю, принялся бы примѣрять ваше имя, вашу личность къ такимъ постыднымъ дѣламь, выставлять васъ въ такомъ срамномъ видѣ. Поставилъ бы васъ въ такую отвратительную позицiю, сталъ бы глумиться надъ вами, поставленными для примѣра, въ эту позицiю, ругаться, плваться; сталъ бы приписывать вамъ намѣренiя и поступки, возмутительныя, жалкiя и смѣшныя и вездѣ бы упоминлъ ваше имя, съ яростнымъ наслажденiемъ, осмѣивая, каррикатура его, оправдываяясь только тѣмъ, что это онъ такъ шутитъ, а что въ дѣйствительности этого можетъ еще и нѣтъ, это дескать, еще не доказано. Что? хорошо бы вамъ было? Каково же это для женщины? Но чтоже, повторяемъ опять, если всѣ мнѣнiя и выраженiя г–жи Толмачевой переданы корреспондентомъ вѣрно? Какова для нея обида тогда? И наконецъ позвольте вы утверждаете, что Виногоровъ смѣялся вовсе не надъ дѣйствительной г–жей Толмачевой, а надъ дифирамбомъ корреспондента. Но какое же отношенiе имѣетъ корреспондентъ, напримѣръ, къ такому оскорбленiю?

(Выписываемъ изъ статьи Виногорова).

Теперь статьи Стюарта Миля, Михайлова и т. д. оказываются совершенно безполезными; дѣло освобожденiя женщинъ началось. Русская дама, статская совѣтница, явилась передъ публикою въ видѣ Клеопатры, произнесла предолженiе «Купить цѣною жизни ночь ея» и какъ произнесла! Не могу опять удержаться отъ восхитительной выписки изъ письма корреспондента нашей удивительной политической газеты: «Большiе глаза ея то загорались, то меркли и погасали... (ахъ! какъ это должно было быть хорошо!) все лицо ея измѣнялось безпрестанно, принимая то нѣжно–страстное, то жгучее, то неумолимо–суровое,. то горделиво–вызывающее (ого!!) выраженiе. Стихъ, слѣдующiй за предолженiемъ Клеопатры купить ночь цѣною ея жизни, извѣстный стихъ: «И взоръ презрительный обводитъ вокругъ поклонниковъ своихъ», прочитанъ былъ, дѣйствительно, съ такимъ выраженiемъ презрѣнiя и злой насмѣшки: молодая женщина такимъ взоромъ обвела при этомъ безмолвную толпу, что будь это въ театрѣ — зала навѣрно, потряслась бы отъ аплодисментовъ.»

Я не театральная зала, но и я потрясся отъ аплодисментовъ, прочитавъ эти удивительныя строки. Не совсѣмъ я понялъ только — какое отношенiе имѣли посѣтители пермскаго литературнаго собранiя, слушавшiе г–жу Толмачеву, къ поклонникамъ Клеопатры; а отношенiе вѣроятно, было потомучто, иначе, зачѣмъ бы гжѣ Толмачевой обводить толпу взоромъ «презрѣнiя и злой насмѣшки.» Но мнѣ неизвѣстны пермскiя тайны, и оттого понятно, что я тутъ ничего не понялъ...

И это у насъ называется шутками и юморомъ, гдѣ редакторы? Это по вашему юмористъ?

Теперь я спрашиваю всѣхъ читателей: какое отношенiе имѣетъ то, что мы подчеркнули въ нашей подстрочной выпискѣ изъ Виногорова, съ неловкимъ и невѣрнымъ (предположивъ это) изображенiемъ г–жи Толмачевой пермскимъ корреспондентомъ? Тутъ говорится прямо и ясно про г–жу Толмачеву, т. е. про дѣйствительно существующее лицо, и удостовѣряется, что «отношенiе, вѣроятно, было. Но, скажетъ редакцiя: Виногоровъ предполагаетъ, что отношенiе было, только вслѣдствiе изображенiя г–жи Толмачевой корреспондентомъ, а настоящая г–жа Толмачева, вѣрно не такая, слѣдственно слова объ «отношенiи» къ ней не относятся. Но во первыхъ: изъ какихъ же словъ, изъ какихъ мнѣнiй, приписанныхъ г–жѣ Толмачевой неловкимъ корреспондентомъ, можно заключить, что такiя «отношенiя вѣроятно были»? Не изъ того ли, что она обвела залу взглядомъ «презрѣнiя и злой насмѣшки»? Въ самомъ дѣлѣ именно на этомъ и основывается Виногоровъ: «Отношенiе, вѣроятно, было, говоритъ онъ, — потомучто, иначе, зачѣмъ бы г–жѣ Толмачевой обводить толпу взоромъ «презрѣнiя и злой насмѣшки». Такъ на этомъ только! Такъ изъ одной неосторожности читательницы, желавшей прочитать лучше и увлекшейся чтенiемъ, основать такое страшное обвиненiе, да еще подтвердить, что отношенiе вѣроятно было, иначе зачѣмъ бы и т. д. — Ну, а что если корреспондентъ не ошибся и передалъ вѣрно? Такъ изъ одного жеста, печатно, публично, обвинить женщину, дѣйствительно существующую, названную по имени! Господи Боже! Неужели жъ это юморъ? неужели жъ, если даже и корреспондентъ передалъ невѣрно, позволительно упоминать извѣстное имя рядомъ съ такими предположенiями, примѣрять это имя къ такимъ обвиненiями? Да и наконецъ, что мы дѣти, что ли? Гдѣ тутъ, въ этой фразѣ г. Виногорова, говорится или намекается, что рѣчь идетъ не о дѣйствительной г–жѣ Толмачевой? Г. Виногоровъ стушовывается и объявляетъ, что онъ говоритъ вовсе не о г–жѣ Толмачевой. Перечтите эту фразу: о комъ же тутъ сказано? Вѣрно ли, невѣрно ли передалъ корреспондентъ, — о комъ тутъ сказано? Намъ отвѣтятъ: настоящая г–жа Толмачева не обвела бы залу съ выраженiемъ презрѣнiя и злой насмѣшки, а если корреспондентъ увѣряетъ, что обвела, то во первыхъ значитъ это не настоящая г–жа Толмачева, а во вторыхъ если ужъ обвела, то отношенiя вѣроятно были.

Вотъ логика редакцiи «Вѣка».

Но почему жъ, повторяемъ еще разъ, почему жъ знаете вы, что настоящая г–жа Толмачева не обвела бы залу такимъ взглядомъ и вслѣдствiе такого соображенiя, такъ безопасно позволяете себѣ защищать Виногорова, выдумавшаго такую адскую клевету; а во вторыхъ, изъ чего слѣдуетъ вѣроятность «отношенiй» потому только, что обведена взглядомъ зала и слушатели, бывшiе въ залѣ?

И это юморъ? И это вы называете шутками?

И это у васъ только неосмотрительныя выраженiя! Но вы утверждаете, что извинились въ этихъ неосмотрительныхъ выраженiяхъ. Хорошо же извиненiе, когда вы сами говорите, — что все это только шутка и что «необходимое въ этомъ случаѣ упоминовенiе имени г–жи Толмачевой должно уже пасть всею своею тяжестью на отвѣтственность фельетониста Спб. Вѣдомостей, ибо сама г–жа Толмачева въ дѣйствительности можетъ быть вовсе не раздѣляетъ мыслей неудачныхъ толкователей своего чтенiя».

Сами вы говорите: можетъ быть, слѣдовательно навѣрно не знаете; слѣдственно, если въ дѣйствительности г–жа Толмачева раздѣляетъ мысли толкователей своего чтенiя (тѣмъ болѣе что ея собственныя слова, приведенныя корреспондентомъ чрезвычайно умны и основательны, — и трудно предположить, чтобъ они были выдуманы) — то вы считаете себя вправѣ изобрѣтать на ея счетъ такiя предположеiя? И наконецъ, почему упоминовенiе имени г–жи Толмачевой въ шуткахъ г. Виногорова, должно пасть всею своею тяжестью на отвѣтственность фельетониста Вѣдомостей? На какомъ это основанiи? по какой логикѣ? корреспондентъ изобразилъ невѣрно, исказилъ (положимъ такъ) — такъ вы послѣ этого вправѣ допустить то что говоритъ у васъ г. Виногоровъ о пермскихъ тайнахъ? или такую фразу: «Долой всякая стыдливость, долой женственность, долой свѣтскiя приличiя; — васъ приглашаетъ къ этому г–жа Толмачева и почтенный панегиристъ ея; т. е. приглашаетъ не г–жа Толмачева, изображенная невѣрно своимъ панегиристомъ, а г–жа Толмачева и панегиристъ ея; тутъ именно говорится о самой г–жѣ Толмачевой. Вправѣ ли наконецъ Виногоровъ предлагаетъ г–жѣ Толмачевой прочесть другое стихотворенiе Пушкина:

«Нѣтъ я не дорожу мятежнымъ наслажденiемъ».

и восклицаетъ:

Прочтите, прочтите г–жа Толмачева! при чтенiи его можно еще лучше принимать вызывающее*) выраженiе и дѣлать еще болѣе выразительные жесты! Ужъ коли эмансипироваться, такъ до конца! Зачѣмъ останавливаться на полдорогѣ?

Какая гадость! Ну не подымаетъ ли это сердца отъ негодованiя! И гдѣ, скажите ради здраваго смысла, гдѣ тутъ хоть какой–нибудь намекъ, что это обращенiе съ просьбой о выразительныхъ жестахъ сдѣлано не къ г–жѣ Толмачевой; не прямо къ ней, а къ какой–то фантастической, несуществующей г–жѣ Толмачевой, къ той, которую изобразилъ корреспондентъ. Хоть бы одинъ намекъ былъ во всей статьѣ Виногорова, что онъ говоритъ о другой г–жѣ Толмачевой; что онъ оспариваетъ корреспондента и утверждаетъ, что настоящая г–жа Толмачева не такая. Хоть бы оговорился онъ гдѣ! Ну какъ повѣрить ему, если послѣ такихъ ясныхъ обращенiй и совѣтовъ онъ вдругъ испугался и сталъ отпираться:

— Нѣтъ, дескать, это не я, я ничего, это право не я, это корреспондентъ, а я не виноватъ!

И редакцiя «Вѣка» называетъ подобныя оскорбленiя женщины неосмотрительными! Да чтожъ онъ лунатикъ что ли? въ лунатизмѣ писалъ? Ну какъ представить, что все это было написано отъ неосмотрительности? Что за комическое оправданiе. Хоть бы взяли какое–нибудь другое слово, а то: неосмотрительность.

Мало того: редакцiя «Вѣка» помѣщаетъ еще на своихъ страницахъ отвѣтъ самаго г. Виногорова — отвѣтъ г. Михайлову.

Чего нѣтъ въ этомъ отвѣтѣ? Виногоровъ говоритъ, что онъ съ изумленiемъ узналъ объ себѣ, изъ статьи г. Михайлова, такiя вещи, которыя ему и въ голову не приходили. (Чтожъ онъ во снѣ, что ли писалъ свою статью?) Далѣе говоритъ, что г. Михайловъ «обвиняющiй меня въ циническомъ неприличiи, самъ тутъ же забылъ всѣ приличiя, и заговорилъ такимъ тономъ, который допускается только въ состоянiи изступленiя нравственнаго или умственнаго разстройства, и вообще, въ состоянiи ненормальномъ».

Каково! Г. Виногоровъ говоритъ о приличiяхъ и упрекаетъ г. Михайлова, что онъ говоритъ съ нимъ въ нехорошемъ тонѣ! Да въ какомъ же еще тонѣ говоритъ г. Михайлову? Каково!

Но вотъ еще выписки изъ «отвѣта» Виногорова г. Михайлову:

Въ самом дѣлѣ, что вызвало мою замѣтку? Ужъ конечно не желанiе очернить г–жу Толмачеву, положимъ даже, что у меня, какъ изволитъ выражаться г. Михайловъ, вмѣсто сердца комъ грязи; но я, также какъ и г. Михайловъ, не имѣю чести знать г–жу Толмачеву лично и если г. Михайловъ узналъ ея имя въ первый разъ изъ статьи «Вѣка», то я узналъ его въ первый разъ изъ статья «С. Петербургскихъ Вѣдомостей».

Какая логика! Слѣдственно потому только, что г. Виногоровъ не знаетъ лично г–жу Толмачеву, онъ имѣетъ право ее оскорблять? По крайней мѣрѣ, онъ оправдываетъ себя этимъ. Вотъ еслибъ онъ лично ее зналъ, тогда г–жа Толмачева могла бы принять статью г. Виногорова за личное себѣ оскорбленiе; но такъ какъ онъ узналъ ея имя только изъ «Спб. Вѣдомостей», то объ этомъ имени можно ужъ все говорить, даже и о «вѣроятности отношенiй» даже и о «выразительныхъ жестазъ»? Да что за дѣло, что онъ не зналъ лично? Вѣдь въ «Вѣдомостяхъ» обозначено было, что г–жа Толмачева лицо дѣйствительно существующее, жена такого–то и живетъ въ Перми. Развѣ этого не довольно?

Я произнесъ ея имя (говоритъ г. Виногоровъ) только потому, что это имя было прописано en toules lettres корреспондентомъ «Спб. Вѣдомостей»...

— Да; но какъ произнесли?

Я не выводилъ на посмѣянiе женщину(*), а позволилъ себѣ только обсудить фактъ(**), сдѣлавшiйся достоянiемъ гласности. По моему глубокому убѣжденiю, такой фактъ противорѣчитъ всѣмъ понятiямъ объ истинной женственности, по моему глубокому убѣжденiю, между тою чопорною pruderie, на которую напалъ корреспондентъ «С. Петербургскихъ Вѣдомостей» и совершенною беззастѣнчивостью есть еще большая разница. Вотъ, что я имѣлъ въ виду, когда писалъ свою замѣтку, подъ страннымъ впечатлѣнiемъ, произведеннымъ на меня статьею «С. Петербургскихъ Вѣдомостей».

До вашихъ глубокихъ убѣжденiй» въ настоящемъ случаѣ намъ всѣмъ нѣтъ никакого дѣла. Дѣло въ томъ какъ выразили вы ваши убѣжденiя. Если вы не соглашались съ г–жею Толмачевою, то изъ этого еще не слѣдовало говорить о пермскихъ тайнахъ и дѣлать оскорбительныя предположенiя еще о болѣе «выразительныхъ жестахъ.» Г. Виногоровъ называетъ это впрочемъ: обсудить фактъ. Если онъ въ такой формѣ только обсуждаетъ, въ какой же формѣ онъ послѣ этого ругается? Онъ, видите ли, не выводилъ на посмѣянiе женщину. да вы камаринскимъ тономъ вашей статьи оскорбили не одну женщину, а всѣхъ женщинъ, доказавхъ, что въ Россiи объ русскихъ женщинахъ (дѣйствительно существующихъ) можно печатно говорить такимъ языкомъ, да еще находитъ защитниковъ и оправдателей. И послѣ этого редакцiя «Вѣка» сердится на протесты!

Повторяю: (продолжаетъ г. Виногоровъ) передо мной была не г–жа Толмачева, передо мной былъ корреспондентъ «С. Петербургскихъ Вѣдомостей», описывавшiй чтенiе «Египетскихъ ночей» женщиною, въ публичномъ собранiи и описывавшiй это самымъ смѣшнымъ, самымъ циническимъ образомъ.

Такъ вы бы и смѣялись надъ описанiемъ корреспондента. А вы что сдѣлали съ г–жею Толмачевой, тѣмъ болѣе, что по вашимъ же словамъ, были убѣждены, что корреспондентъ передалъ объ ней невѣрно?

Да, циническимъ — и я приглашаю всѣхъ обратиться къ означенной статьѣ, прочесть, напримѣръ, то мѣсто въ которомъ корреспондентъ описываетъ манеру чтенiя г–жи Толмачевой, и потомъ рѣшить — кто изъ насъ выводилъ на посмѣянiе г–жу Толмачеву, я или неизвѣстный апологистъ ея...

Нѣтъ г. Виногоровъ, сравненiе невозможно: неизвѣстный апологистъ вывелъ положимъ на посмѣянiе, но безсознательно, наивно, въ простотѣ своего восторженнаго и невиннаго сердца, а вы вывели не только на посмѣянiе, а уж на позоръ.

Но впрочемъ скажу нѣсколько и объ апологистѣ г–жи Толмачевой, тѣмъ болѣе, что и редакцiя «Вѣка» основывается на его словахъ, чтобъ оправдать г. Виногорова. Это главный пунктъ ихъ оправданiя.

Да, я читалъ это мѣсто у апологиста, которое приглашаетъ прочесть г. Виногоровъ.

Дѣйствительно трудно представить себѣ что–нибудь смѣшнѣе. Это или невинная, восторженная прогрессомъ душа, думавшая угодить г–жѣ Толмачевой или... или, повторяю, все это будетъ пуфъ, т. е. письмо изъ Перми подложное, для произведеiя скандала въ литературѣ. Отличился какой–нибудь шалунъ. Жаль только, что существованiе невиннаго и наивнаго корреспондента вѣроятнѣе. Удивляться тоже нао и «Спб. Вѣдомостямъ», помѣстившимъ у себя такую корреспонденцiю, даже безо всякой оговорки, и тоже наивно. Но если я и тзываюсь такъ о корреспондентѣ, то имѣю въ виду только то мѣсто, гдѣ онъ описываетъ чтенiе. Тамъ же, гдѣ онъ передаетъ слова г–жи Толмачевой, онъ передаетъ умно; слова эти безспорны; скандалу въ нихъ нѣтъ ни малѣйшаго, и въ теорiи эти слова совершенно истинны.

Но развѣ можно, основываясь на этомъ чтенiи и на этихъ словахъ (какъ бы ни несоглашалась съ ними редакцiи «Вѣка» съ г. Виногоровымъ), развѣ мсожно основать такiя обвиненiя противъ г–жи Толмачевой? Предположимъ, что сквозь комическое описанiе корреспондента просвѣчиваетъ правда. Предположимъ, что г–жа Толмачева дѣйствительно прочла «Египетскiя ночи» съ одушевленiемъ. На какомъ же основанiи можно предположить изъ этого, что если читательница улеклась красотой величайшаго художественнаго произведенiя въ русской литературѣ и прочла его одушевленно, то стало–быть эта читательница имѣетъ «отношенiя» и т. д., однимъ словомъ вѣроятно (какъ говоритъ г. Виногоровъ) существуютъ пермскiя тайны? Почему онъ судилъ? по выраженiю лица, котораго еще самъ не видалъ, а только читалъ объ этомъ выраженiи у корреспондента. Но онъ, говорятъ, писалъ не о дѣйствительной г–жѣ Толмачевой, онъ только примѣрялъ къ той, которую описывалъ корреспондентъ, основываясь на томъ, что г–жа Толмачева обвела при извѣстномъ стихѣ, взглядомъ залу и слушателей, и лицо ея имѣло въ эту минуту одушевленное выраженiе.

Ну, а если, что всего вѣроятнѣе, г–жа Толмачева дѣйствительно была такъ одушевлена при чтенiи (въ чемъ я не вижу ничего дурного, а нахожу дурнымъ только описанiе корреспондента, что тогда? Вѣдь тогда ваша примѣрка и ваши предположенiя о вѣроятности приходятся прямо на счетъ г–жи Толмачевой? И редакцiя «Вѣка» еще находитъ въ этомъ свою защиту, оправдываетъ этимъ г. Виногорова, — г. Виногорова, обращавшагося прямо къ г–жѣ Толмачевой съ предположенiемъ о жестахъ! И не устыдилась этого редакцiя?

Что же касается «собственно» до мнѣнiй г–жи Толмачевой и до ея поступка, то мы поволимъ себѣ только замѣтить одно:

Совершенно соглашаясь съ ея словами, приведенными въ статьѣ корреспондента, мы думаемъ только, что г–жа Толмачева поступила немного пылко и несвоевременно. Читать такое художественное произведенiе какъ «Египетскiя ночи» Пушкина, вслухъ, въ обществѣ, разумѣется нисколько не стыдно, также точно какъ не стыдно останавливаться въ восторгѣ передъ Венерой Медицейской на выставкѣ въ залѣ, гдѣ толпятся посѣтители всѣхъ возрастовъ и обоихъ половъ. Но въ обществѣ много предразсудковъ; обнаженныя статуи ставить передъ публикой принято; читать «Египетскiя ночи» тоже можно; вѣдь прочелъ же ихъ импровизаторъ Пушкина. Но на женщину за это чтенiе возстанутъ. женщинѣ у насъ еще нѣтъ такихъ правъ. Я отнюдь не говорю, что не должно быть такихъ правъ; напротивъ, я стоб за права женщины всей душой моей. Я говорю только, что правъ этихъ покамѣстъ нѣтъ и непремѣнно найдется какой–нибудь Виногоровъ, чтобъ пустить первый камень.

Этой идеальной свободы пользованiя своими правами женщинѣ еще не дано. Она установится, когда установится общество и укрѣпятся нравственныя правила въ обществѣ, ктогда и женщинѣ позволятьъ безнаказанно восхищаться художественнымъ произведенiемъ вслухъ, воспламеняться чистымъ, самымъ высокимъ художественнымъ восторгомъ при чтенiи его, и не станутъ непремѣнно подозрѣвать сладострастныя помышленiя въ этой чистой женщинѣ, низость пластическихъ желанiй, не станутъ предполагать вслѣдствiе ея восторженнаго взгляда, упоеннаго художественнымъ наслажденiямъ, что вѣроятно тутъ есть пермскiя тайны. Въ самомъ дѣлѣ, если женщина, дѣыица, непорочна и чиста, развѣ можетъ она чувствовать непремѣнно низкое желанiе при чтенiи хоть бы «ƕгипетскихъ ночей»? И потому дай Богъ, чтобъ насталъ этотъ золотой вѣкъ поскорѣе, чтобъ нравственность укоренилась глубже, и тогда всѣ будутъ больше вѣрить другъ въ друга и престанутъ подозрѣвать другъ друга въ низкихъ мысляхъ. На неразвитое, порочное сердце и Венера Медицейская произведетъ только сладострастное впечатлѣнiе. Нужно быть довольно всоко очищеннымъ нравственно, чтобъ смотрѣтъ на эту божественную красоту не смущаясь. Слава Богу, такихъ людей уже не встрѣчаешь довольно. Но много и г. Виногоровыхъ, и потому женщинѣ выходить передъ ними съ чтенiемъ «Египетскихъ ночей» значитъ выходить на бой. Притомъ же снѣнiя старыхъ маменекъ должно тоже уважить. Что же дѣлать, если онѣ смотрятъ еще на это своими глазами; онѣ опасаются за своихъ дочерей. Дѣйствительно, — для отроческаго возраста такое чтенiе можетъ быть даже опасно. Въ отроческомъ возрастѣ человѣкъ не сформированъ ни физически, ни нравственно и на него Венера Медицейская можетъ не производить полнаго художественнаго впечатлѣнiя. Съ отроческимъ возрастом дѣйствительно надо нѣсколько погодить, однимъ словомъ, надо имѣть къ нему уваженiе. И потому маменьки въ этомъ случаѣ отчасти правы, но только въ этомъ случаѣ. Что же касается до другихъ случаевъ, то вѣдь ни маменекъ, ни папенекъ, не переувѣришь, ни переубѣдишь какимъ–нибудь публичнымъ чтенiемъ того; что по ихнему непринято читать въ публикѣ. Зачѣмъ же идти противъ нихъ насильно, тѣмъ болѣе, что всякая пропаганда производится не силой, а добротой, лаской, любовью, снисхожденiемъ даже иногда къ предразсудкамъ.

Вотъ все, что я осмѣлюсь замѣтить по поводу чтенiя г–жи Толмачевой. Надѣюсь, что я говорилъ не о пермскихъ тайнахъ «и не о выразительныхъ жестахъ». На все есть свое слово и своя манера. Только одни гг. Виногоровы этого не понимаютъ. Но вѣдь они юмористы.

Впрочемъ г. Виногоровъ извиняется; представьте что онъ пишетъ;

Но твердо стоя за свои убѣжденiя, я считаю упрямство — однимъ изъ глупѣйшихъ недостатковъ человѣческихъ и всегда готовъ сознаться въ своей винѣ.

Въ какой же это винѣ, г. Виногоровъ?

Такъ и теперь: я сознаюсь и чистосердечно извиняюсь въ томъ, что напавши на принципъ, на совершившiйся фактъ, совершенно невольно и се–таки подъ влiянiемъ курьезнѣйшей въ своемъ родѣ статьи корреспондента «Спб. Вѣдомостей» — употребилъ нѣсколько такихъ выраженiй, которыя справедливо могутъ показаться глубоко оскорбительными для женщины.

Что это? такъ вы сознаетесь, что употребили такiя выраженiя, которыя могли показаться глубоко оскорбительными для женщины, слѣдовательно сознаетесь, что вы оскорбили женщину. Да вѣдь это же и говорилъ г. Михайловъ: за что же вы на него сердились–то? какъ же вы ему–то не позволяете говорить? Да! вѣдь вы пишете, что вы оскорбили невольно! Рѣшительно не понимаю, какъ можно писать статью невольно, безсознательно, развѣ въ лунатизмѣ? Да... но вы были подъ впечатлѣнiемъ; въ такомъ случаѣ ваше извиненiе дантиста, о которомъ я разсказывалъ выше:

— «Ахъ, это вы о пощочинѣ–то! Вы пожалуста не обращайте на нее вниманiя. Я соглашаюсь, что увлекся, такая право скверная привычка, вы меня разсердили и у меня совершенно нечаянно сорвалась пощочина.

Но вѣдь людей, у которыхъ нечаянно срываются пощочины за это порицаютъ, чтобъ не срывалось у нихъ нечаянно пощочинъ. А васъ оправдываютъ, именно редакцiя «Вѣка».

Я такъ высоко ставлю достоинство женщины (финтитъ далѣе г. Виногоровъ) такъ свято чту ея права (вотъ юмористъ–то!) — что эти нѣсколько выраженiй моихъ, вырвавшихся совершенно невольно (!) безъ всякаго злаго умысла, — непрiятно подѣйствовали на меня, можетъ быть, больше чѣмъ на кого нибудь другого.

Ну, ужъ это вы слишкомъ! вы опять увлеклись, г. Виногоровъ, ужь не невольно ли?

Такое откровенное сознанiе предъ лицомъ всего общества, надѣюсь, сымаетъ съ меня позорный укоръ — въ умышленномъ оскорбленiи женщины.

Врядь ли? Скажутъ только, что вы стушевываетесь, а дальше... врядъ ли!

Наконецъ, въ довершенiе своего въ высшей степени наглаго объясненiя г. Виногоровъ говоритъ въ другомъ мѣстѣ, нѣсколько строкъ спустя.

Я не исказилъ ни одного слова г–жи Толмачевой, я перепечаталъ съ буквальною точностью тѣ выраженiя ея, которыя показались мнѣ неумѣстными въ устахъ женщины, я смѣялся надъ фактомъ, переданнымъ во всеуслышанiе корреспондентомъ С. Петербургскихъ Вѣдомостей — и не прибавилъ отъ себя ни одного слова, которое могло бы исказить этотъ фактъ. А клеветою называется только искаженiе факта, лживая выдумка — а никакъ не сужденiе о томъ или другомъ.

Это уже изъ рукъ вонъ. И такъ «пермскiя тайны», вѣроятности «отношенiй» и проч. были по вашему не искаженiе факт, не прибавка, не умышленное представленiе этого факта въ отвратительномъ видѣ? Это было по вашему только сужденiе! Что за странность! И неужели, неужели редакцiя «Вѣка» оправдываетъ Виногорова? Не вѣрю. Тутъ другой умыслъ. Тутъ просто не чистосердечiе.

Кстати: когда Тартюфъ говоритъ Доринѣ, замѣтивъ, что у нея не прикрыта шея: — прикройте это; это можетъ возбудить грѣшнымя мысли.

Дорина отвѣчаетъ ему:

А вы хоть все съ себя снимите, такъ не возбудите во мнѣ ни одной грѣшной мысли.

Этотъ забавный отвѣтъ мы рекомендуемъ вниманiю г. Виногорова.