ПОЛИТИЧЕСКОЕ ОБОЗРѢНIЕ

 

ФРАНЦУЗСКIЯ ДѢЛА. — Продолженiе занятiя французскими войсками Рима и Сирiи. — Брошюра: «Письмо объ исторiи Францiи».

АВСТРIЙСКIЯ ДѢЛА. — Славянскiе сеймы. — Ссора г. Бенедека съ венгерцами. — Открытiе государственнаго совѣта. — Мадьярскiя стремленiя.

ИТАЛЬЯНСКIЯ ДѢЛА. — Предложенiе Гарибальди. — Реакцiя въ Неаполѣ. — Примиренiе Гарибальди съ гг. Чiальдини и Кавуромъ. — Положенiе Италiи.

АНГЛIЙСКIЯ ДѢЛА. — Бесѣды въ парламентѣ, на митингахъ и на обѣдахъ. — Iоническiе острова. — Сирiйское занятiе. — Суэцскiй каналъ. — Процессъ Кошута. — Дѣло Макдональда.

ОБЩЕЕ ПОЛОЖЕНIЕ. — ПОСЛѢДНIЯ ИЗВѢСТIЯ.

_____

ФРАНЦУЗСКIЯ ДѢЛА.

Съ тѣхъ поръ, какъ Францiя начала себя помнить, никогда еще она не была такъ счастлива, какъ теперь, и счастлива вполнѣ, совершенно, во всѣхъ отношенiяхъ, а не то, чтобы какимъ–нибудь одностороннимъ образомъ. Ей не остается ничего болѣе желать, по увѣренiю большей части французскихъ газетъ. Внутри совершенная безопасность, процвѣтанiе промышленности, торговли, искусствъ, наукъ, модъ; снаружи миръ и согласiе со всѣми сосѣдями, ибо сказано разъ навсегда, что имперiя есть миръ, и если были войны съ Россiей, съ Австрiей, съ Китаемъ, походъ въ Сирiю, въ Кохинхину и мирно–полицейская стоянка въ Римѣ, то это для вящаго прославленiя французскаго оружiя, для торжества побѣдоносныхъ орловъ; это только вырывающiйся наружу избытокъ силъ, которыхъ дѣвать некуда, а имперiя все–таки есть миръ. Бонапартисты въ послѣднее время обвиняютъ покойнаго короля Людовика–Филиппа за то, что онъ унизилъ Францiю тѣмъ, что не доставилъ ей ни одного блестящаго воинскаго подвига, почему Францiя и сошла съ той высокой степени славы, на которой подобаетъ ей стоять по храбрости ея доблестныхъ сыновъ. На это нѣкоторыя изъ англiйскихъ газетъ замѣчаютъ, что своимъ нынѣшнимъ благосостоянiемъ Францiя именно обязана  Людовику–Филиппу, въ осторожное и либеральное правленiе котораго скопились всѣ тѣ финансовыя и воинскiя средства, которыми располагаетъ теперь Францiя. Ибо средства страны не являются въ данную минуту по щучьему велѣнью, а скопляются по меньшей мѣрѣ десятилѣтiями, даже у такого живого, подвижного народа, какъ французы. Но бонапартисты на это не обращаютъ никакого вниманiя, а все приписываютъ самимъ себѣ, возвеличивая Францiю чуть не до степени Срединной имперiи, которая стоитъ въ центрѣ вселенной, управляетъ судьбами мiра. Однако, если вникнуть въ дѣло, то окажется, что Францiя хотѣла бы теперь играть очень значительную роль, но все какъ–то не удается, и поддержка въ Римѣ остатковъ свѣтской власти папы составляетъ для французскихъ солдатъ довольно затруднительную роль, во что бы ни стало поддерживать насильственное повиновенiе въ странѣ. Между тѣмъ, въ оффицiальныхъ разговорахъ, о занятiи Рима говорится, какъ о чемъ–то великомъ, колоссальномъ, возвышенномъ, торжественномъ, и сами папскiе воины весьма гордятся своею ролью защитниковъ... но чего? Папы? Но на его особу никто не нападаетъ.

Вся сирiйская экспедицiя оказалась безплодною попыткою, демонстрацiею въ пользу христiанъ. Турцiя считается самостоятельною державой, не смотря на то, что видимо разваливается. Ея существованiе считается необходимымъ по тѣмъ же самымъ причинамъ, по которымъ считалъ его полезнымъ еще Байронъ, въ одномъ изъ примѣчанiй къ Чайльдъ–Гарольду. «Османы, говоритъ онъ, — не обманщики, не трусы, не убiйцы, не низкiй народъ; они не жгутъ еретиковъ: они вѣрны своему султану до тѣхъ поръ, пока онъ можетъ управлять, а своему богу всегда, и безъ инквизицiи. Если бы въ одно прекрасное утро они были замѣнены при Босфорѣ другимъ народомъ, то сомнительно, чтобы Европа выиграла отъ этой перемѣны; вѣрно только то, что Англiя потеряла бы». Какъ бы то ни было, Турцiя, едва ли не на зло самой себѣ, признается самостоятельною, независимою державой, почти перваго порядка. Вдругъ въ одной изъ областей этой державы происходитъ избiенiе нѣсколькихъ сотъ подданныхъ. Въ тотъ же мигъ все забыто: и принципъ невмѣшательства, и уваженiе къ самостоятельности и независимости дружественной державы; французскiя войска вступаютъ, съ согласiя Европы, въ самостоятельное государство и стоятъ тамъ грозою. Англiя съ своей стороны, смотритъ подозрительно на сирiйское занятiе и требуетъ, чтобы французскiя войска въ условленный срокъ удалились. На всякiй случай, чтобы французскiя войска не находили особеннаго удовольствiя оставаться въ Сирiи, Англiя придвинула свой флотъ къ сирiйскимъ берегамъ, съ приказанiемъ высадить войско на берегъ, въ случаѣ если французы останутся въ Бейрутѣ послѣ установленнаго срока. Точкою высадки выбрана Акра, важная крѣпость, лежащая между Бейрутомъ и Суэцскимъ перешейкомъ. Чего же они опасаются со стороны Францiи? Изъ–за чего же эти глубоко обдуманныя стратегическiя движенiя, которыя разыгрываютъ войну въ мирное время? И почему французскiя войска не сдѣлали въ Сирiи ровно ничего, кромѣ униженiя дружественной державы, которую условлено звать независимою? Дѣло въ томъ, что знаменитое сердечное согласiе между Францiей и Англiей, изобрѣтенное Людовикомъ–Филиппомъ, едва ли существуетъ. Францiя и Англiя воевали вмѣстѣ противъ Россiи, только чтобы не ссориться между собой; по той же самой причинѣ эти двѣ страны вмѣстѣ воевали Китай. Еще съ самаго начала сирiйскаго занятiя приняты были всѣ мѣры, чтобы парализовать французское влiянiе въ Сирiи: учреждена была европейская коммисiя для разбора дѣлъ въ дружественной и будто бы самостоятельной державѣ, и первымъ лицомъ въ ней былъ лордъ Дюфферинъ, человѣкъ весьма молодой, но хорошо проникнутый естественною англiйскою враждою къ французамъ, и глубокимъ пренебреженiемъ или даже презрѣнiемъ ко всѣмъ народностямъ, кромѣ своей.

Такимъ образомъ французы пожили въ Сирiи, и 4 iюня уѣдутъ домой, а называемая независимою Турцiя выпуститъ еще на 1250 милл. пiастровъ бумажныхъ денегъ, безъ ручательства дружественныхъ державъ за эти бумажки, которыя разорятъ страну уже окончательно. Но отступленiе изъ Сирiи, послѣ безплодной стоянки, нисколько не сконфузитъ французовъ. Они сочинятъ по этому случаю нѣсколько пѣсенъ, устроютъ торжественный прiемъ для возвращающихся войскъ и потомъ взапуски будутъ прославлять свои подвиги на востокѣ, точно также какъ теперь прославляютъ свои подвиги въ Кохинхинѣ, въ окрестностяхъ Сайгуна. Между тѣмъ въ Сирiи слухъ о скоромъ выступленiи французовъ навелъ унынiе на все тамошнее европейское и христiанское населенiе, а турки, напротивъ, очень рады. Они говорятъ, что въ лагерѣ гяуровъ начался раздоръ, что они на это разсчитывали, что всегда такъ и было, когда всѣ они были противъ Турцiи. «Опасность для насъ велика, говорятъ турки, — когда они всѣ вмѣстѣ хотятъ намъ добра; но когда они соглашаются, чтобы отъ насъ что–нибудь вытребовать, мы можемъ спать спокойно, потомучто едва они соединятся, какъ вцѣпятся другъ другу въ волосы». Въ самомъ дѣлѣ, европейская коммисiя, какъ нарочно, не сдѣлала ровно ничего, чтобы не показать туркамъ, будто коммисары посягаютъ на самостоятельность Турцiи или дѣйствуютъ подъ страхомъ французскихъ войскъ. Виновные въ избiенiи христiанъ до сихъ поръ еще не наказаны, а наслѣдникамъ убитыхъ не возвращены имущества; не принято никакой мѣры для предупрежденiя новаго избiенiя, и рѣзня будетъ навѣрное, какъ только христiанскiя войска сядутъ на корабли. Но для Англiи, это обстоятельство не важно. Въ гордомъ, исполненномъ достоинства сознанiи своихъ силъ, въ могущественномъ, ясномъ, четкомъ, разсчетливомъ своемъ эгоизмѣ, Англiя требуетъ удаленiя христiанскихъ войскъ, во что бы то ни стало. Христiанское населенiе въ ужасѣ. Прошенiе съ 323 подписями подано европейской коммисiи о томъ, чтобы христiанскiя войска остались въ Сирiи. Между подписями встрѣчаются имена всѣхъ англiйскихъ купцовъ и промышленниковъ, живущихъ въ Бейрутѣ и на Ливанѣ, имена купцовъ французскихъ, греческихъ, итальянскихъ, русскихъ, швейцарскихъ, и другихъ. Сначала они благодарятъ за присылку въ Сирiю христiанскихъ войскъ, и прибавляютъ: «Исполняя долгъ сочувствiя къ несчастному христiанскому населенiю, столь жестоко пострадавшему, нижеподписавшiеся считаютъ тоже своимъ долгомъ пояснить, что если вмѣшательство Европы на нѣкоторое время дало безопасность и остановило рѣзню, то до сихъ поръ еще не принято никакой удовлетворительной мѣры, чтобы изгладить слѣды убiйствъ и предотвратить ихъ возвращенiе. Десять мѣсяцевъ прошло со времени этихъ несчастныхъ событiй, а несчастныя жертвы до сихъ поръ получили только обѣщанiя воображаемыхъ вознагражденiй. Большая часть виновныхъ еще не наказана; а наказанiе нужно и по требованiю справедливости, и по требованiю общественнаго мнѣнiя. Неизбѣжное условiе лучшей будущности, вопросъ о преобразованiи управленiя краемъ, до сихъ поръ не рѣшенъ. Такимъ образомъ, положенiе Сирiи теперь хуже того, какое было вслѣдъ за рѣзней, когда населенiя имѣли нравственную поддержку въ надеждахъ своихъ на заступничество Европы... Нынѣшнее положенiе Сирiи болѣе прежняго требуетъ вниманiя Европы, требуетъ продолженiя европейскаго влiянiя, требуетъ быстрыхъ и рѣшительныхъ мѣръ для предупрежденiя окончательнаго разоренiя всего здѣшняго края»... Но все это для Англiи не важно: дѣло только въ томъ, чтобы французскiя войска не оставались болѣе въ Сирiи. Напрасно Францiя предлагаетъ Англiи соединить войска, чтобы Сирiю занимали не одни французы; напрасно турецкiя власти дружатся съ тѣми лицами, на которыхъ теперь лежатъ самыя тяжкiя обвиненiя: Англiя требуетъ, чтобы французскiя войска удалились изъ Сирiи... Дѣло въ томъ, что Сирiя лежитъ на пути въ Индiю, что здѣсь же недалеко прокапывается Суэцскiй перешеекъ.

Францiя отступаетъ, но съ достоинствомъ; по крайней мѣрѣ депеша г. Тувенеля къ французскому посланнику въ Константинополѣ, маркизу Лавалетту, написана весьма ловко и была встрѣчена громкими рукоплесканiями, когда читалъ ее г. Бильо въ засѣданiи сената 15 мая.

«Господинъ маркизъ, императоръ отдалъ приказъ очистить Сирiю въ срокъ назначенный конвенцiею 19 марта. Прося васъ сообщить объ этомъ Портѣ, я долженъ, соображаясь съ намѣренiями его величества, просить васъ снова обратить вниманiе министровъ султана на обязанности, возлагаемыя на нихъ отбытiемъ нашихъ войскъ. — Францiя приняла порученiе, довѣренное ей въ Сирiи великими державами, изъ одного чувства человѣколюбiя, имѣя въ виду остановить кровопролитiе и предупредить еще бòльшiя несчастiя. Мы исполнили это порученiе безъ задней мысли, совершенно честно; мы посвятили всѣ свои усилiя на исполненiе предположенiй Европы. Намъ хотѣлось бы установить порядокъ въ такихъ условiяхъ и съ такими ручательствами, чтобы можно было надѣяться на поддержанiе порядка и послѣ отбытiя нашихъ войскъ. — По нашему мнѣнiю, какъ мы говорили и все еще продолжаемъ думать, для нормальнаго обезпеченiя безопасности христiанъ въ Сирiи, надо было бы уйдти нашимъ войскамъ послѣ окончательнаго исполненiя всѣхъ политическихъ и административныхъ мѣръ, которыя необходимы для прочнаго дѣйствiя властей. Если бы Порта намъ помогала и въ этомъ конечно заключалась ея выгода, великiя державы единодушно раздѣляли бы нашъ взглядъ. — Но Порта сочла лучшимъ требовать себѣ одной всѣхъ заботъ о сохраненiи мира, и ея уполномоченный увѣрялъ, что она имѣетъ на это всѣ средства. Его утвержденiя въ этомъ смыслѣ были такъ формальны и рѣшительны, что конференцiя должна была имъ повѣрить, и въ послѣднихъ совѣщанiяхъ положено только продолжить занятiе на три мѣсяца. — Такимъ образомъ оттоманское правительство приняло на себя отвѣтственность за исполненiе тѣхъ обязанностей, которыя мы имѣемъ основанiя ей указать, оставляя Сирiю. При помощи пожертвованiй, о которыхъ Францiя никогда не будетъ жалѣть, если населенiя воспользуются ихъ плодами, императорское правительство помогло водворить порядокъ въ этой области, и не потерпитъ, чтобы тамъ опять начались безпорядки. Если бы это случилось, то общественное мнѣнiе Европы возстало бы; это значило бы, что оттоманское правительство безсильно и придется дѣйствовать за него. — Если Порта не придумаетъ новой комбинацiи, мы должны очистить Сирiю въ силу обязательства, котораго мы не можемъ не исполнить, не нарушая святости трактата; въ силу этого акта мы дали помощь своими войсками, и не можемъ отказаться отъ вызова ихъ, по истеченiи условленнаго срока; къ тому же мы обязались дать необходимыя силы для занятiя Сирiи во имя всей Европы вмѣстѣ, и намъ нельзя измѣнить характера взятаго на себя порученiя. Мы спрашивали себя, не полезно ли будетъ предложить имъ еще на новый срокъ отложить занятiе. — Но пренiя по поводу первой отсрочки занятiя и неизмѣнныя объявленiя Порты показали намъ, что предложенiе новой отсрочки будетъ несовмѣстно съ нашимъ достоинствомъ: только султанское правительство, лучше понимающее свои выгоды, могло бы войдти съ такимъ предложенiемъ. И такъ мы очистимъ Сирiю въ срокъ, назначенный парижскимъ трактатомъ; но передъ этимъ мы должны явно выразить свои опасенiя и рекомендовать Портѣ доказать, что она располагаетъ, какъ она говоритъ, необходимыми средствами для защиты христiанъ отъ возвращенiя бѣдствiй ими испытанныхъ. — Такимъ образомъ мы исполнимъ всѣ свои обязанности: съ одной стороны, мы изложили державамъ почему мы считаемъ очищенiе Сирiи преждевременнымъ, до административнаго преобразованiя Ливана; съ другой, — мы всячески заботились о внушенiи Портѣ всего того, что нужно для исполненiя обязанностей благоустроеннаго правительства относительно подданныхъ. Имѣя въ виду свой трактатъ, мы ничего не могли сдѣлать болѣе, и теперь отвѣтственность лежитъ не на насъ, но самое истеченiе того времени, когда мы были связаны соглашенiемъ съ другими кабинетами, возвращаетъ намъ полную свободу взглядовъ и дѣйствiй. — Поэтому мы будемъ имѣть право разсматривать, внѣ всякихъ особенныхъ условiй, событiя, могущiя возникнуть въ Сирiи, и мы не имѣемъ нужды скрывать отъ Порты, что вѣковыя преданiя возлагаютъ на насъ обязанность подать ливанскимъ христiанамъ дѣйствительную помощь противъ новыхъ преслѣдованiй. — Объяснитесь въ этомъ смыслѣ съ Али–пашой, прочтите ему эту депешу и оставьте съ нея копiю».

Въ одномъ изъ предыдущихъ обозрѣнiй мы привели довольно подробное извлеченiе изъ рѣчи принца Наполеона, произнесенной въ сенатѣ. Эта рѣчь надѣлала тогда много шуму: говорили, что она есть точное выраженiе мнѣнiй самаго правительства; одинъ изъ министровъ на другой же день разослалъ ее ко всѣмъ префектамъ, а потомъ самъ императоръ не одобрилъ смысла рѣчи принца, по крайней мѣрѣ въ отношенiи къ тѣмъ мѣстамъ, гдѣ говорилось о Римѣ и о свѣтской власти папы. Вдругъ явилась въ продажѣ небольшая брошюра, подъ заглавiемъ: «Письмо объ исторiи Францiи».

Она поступила въ продажу утромъ, а вечеромъ была запрещена, и не большое число оставшихся отъ продажи экземпляровъ было конфисковано. На другой же день въ Монитерѣ появилось письмо принца Наполеона, которымъ онъ проситъ императора остановить преслѣдованiе брошюры, «потомучто, прибавляетъ онъ, — задушить не значитъ отвѣтить». Тѣмъ не менѣе запрещенiе не было снято, а издатель брошюры и хозяинъ типографiи, въ которой она печаталась, потребованы къ суду.

4 мая происходилъ судъ. Адвокатъ Геберъ защищалъ г. Дюминерэ, издателя, обвиняемаго въ возбужденiи къ ненависти и презрѣнiю правительства изданiемъ брошюры: письмо объ исторiи Францiи принца Омальскаго. Адвокатъ Дюфоръ защищалъ г. Бо, типографщика, обвиняемаго въ участiи въ томъ же преступлени тѣмъ, что далъ свои станки. Императорскiй адвокатъ Дюкрё былъ обвинителемъ. Вотъ вкратцѣ его слова: «Политическiя обстоятельства, которыя мы только что пережили, породили въ послѣднiе мѣсяцы множество брошюръ; многiя изъ нихъ съ живостью нападали на дѣйствiя и поведенiе правительства; эти нападенiя могли происходить совершенно свободно. Правительство хотѣло, чтобы изъ всѣхъ споровъ, какъ бы они страстны ни были, возникла истина. Но въ послѣднiе дни явилась брошюра, которая рѣшилась нападать на императорское правительство въ самой его сущности. Это сочиненiе обязывало правительство къ преслѣдованiю. Стражи закона не могли позволить, чтобы онъ былъ такъ оскорбительно нарушаемъ. Правительство, трижды утвержденное единодушными голосами страны, не могло позволить нападенiя на самыя основанiя своей силы, то есть на нацiю. Бездѣйствiе въ такомъ случаѣ былобы слабостью. Сначала, по заглавiю и подписи, можно было думать, что это простой отвѣтъ на рѣчь, произнесенную въ сенатѣ; но вскорѣ, съ первыхъ же страницъ оказывалось, что это не иное что, какъ памфлетъ, какъ политическiй манифестъ. Поэтому, нельзя было повиноваться желанiю е. и. в. принца Наполеона. Онъ хотѣлъ, чтобы одно общественное мнѣнiе было судьею нападенiй, заключающихся въ манифестѣ...»

Далѣе, императорскiй адвокатъ переходитъ къ обвиненiю: «Что касается до обвиняемыхъ, то они опытны въ своемъ дѣлѣ; они сдѣлались холодными орудiями самыхъ сильныхъ политическихъ страстей; они бросили въ публику сочиненiе, которое должно было посѣять волненiе; они, очевидно, принимаютъ участiе въ этихъ страстяхъ; но они также хотѣли и денегъ; это изданiе было съ ихъ стороны спекуляцiей, разсчитанною на рискъ. Принципы наши осуждаются: содержанiе книги сосредоточено въ послѣднемъ параграфѣ, гдѣ авторъ, указывая на дурные пути правительства, предполагаетъ, что когда–нибудь страна встанетъ, какъ одинъ человѣкъ и скажетъ государю, причинившему все зло: «что сдѣлали вы изъ Францiи?» Теперешняя Францiя представляетъ зрѣлище спокойствiя въ могуществѣ, и еслибы мы хотѣли провести параллель, то мы указали бы чтó представляла Францiя подъ другимъ правительствомъ, «тихое движенiе свободныхъ учрежденiй» котораго съ такою любовью хвалитъ авторъ; тамъ мы найдемъ только кровавыя возмущенiя, возстанiе Вандеи, осадное положенiе, и ужь я не говорю о раздорахъ между тѣмъ, что называли мыслью личною и мыслью представителей страны».

Далѣе императорскiй адвокатъ показываетъ какъ много зла сдѣлало Францiи правительство Людовика–Филиппа, и сколькими благодѣянiями осыпана страна императоромъ. Особенно сильно налегаетъ онъ на воинскую славу, на лавры, пожатые подъ Севастополемъ, на поляхъ Мадженты, Сольферино, въ Китаѣ, въ Римѣ, въ Кохинхинѣ. Онъ кончилъ свою рѣчь словами: «что сдѣлали вы изъ Францiи? — Францiя теперь уважаема и любима всѣми, и отнынѣ впредь безъ ея позволенiя не будетъ сдѣлано въ мiрѣ ни одного пушечнаго выстрѣла. Что мы сдѣлали изъ Францiи? — Мы сдѣлали страну, которая гордится своимъ правительствомъ и имѣетъ къ нему законное довѣрiе!»

Защищать издателя Дюминерэ долженъ былъ адвокатъ Дюфоръ. Дѣло было въ высшей степени трудное. Законъ требуетъ, чтобъ обвиняемый былъ защищаемъ во всякомъ случаѣ, если даже это обыкновенный разбойникъ, сознавшiйся въ своихъ преступленiяхъ. Императорскiй адвокатъ говорилъ долго, но все что онъ говорилъ, относилось къ правительству покойнаго короля съ дурной стороны, а къ нынѣшнему правительству — съ хорошей. Въ защиту издателя можно было бы сказать, что это у него торговое дѣло, и если товаръ не нравится — не покупайте, а если онъ считается почему–то вреднымъ — отберите его и преслѣдуйте автора, составителя ядовитаго товара. Но составителя достать нельзя, и потому надо наказать издателя. Къ тому же адвокатскiя привычки и преданiя требуютъ, чтобы защита подсудимаго была отвѣтомъ на обвиненiе, хотя бы въ обвиненiи было говорено много посторонняго, не относящагося къ дѣлу. Поэтому приходилось ему защищать правительство покойнаго короля, показывать слабыя стороны нынѣшняго и защищать не издателя, а самаго автора, хотя о немъ въ судѣ исправительной полицiи не могло быть рѣчи. Но дѣло это было въ высшей степени щекотливо; это было что то въ родѣ опасныхъ гимнастическихъ упражненiй, въ родѣ пляски на полу, утыканномъ лезвеями кинжаловъ.

«Г. Дюминерэ обвиняется, говорилъ онъ, — въ намѣренномъ возбужденiи ненависти къ правительству; говорятъ, онъ не могъ ошибаться касательно значенiя и цѣли изданнаго имъ сочиненiя, касательно впечатлѣнiя, какое оно должно было произвести. Позвольте отвѣчать на это, что впечатлѣнiе было далеко не такъ единодушно, какъ говорятъ; и въ самомъ дѣлѣ, вотъ какъ было дѣло. Въ пятницу, 12–го, брошюра сообщена въ присутственное мѣсто въ Версали, которое передало ее въ Парижъ, гдѣ было довольно времени для ея прочтенiя, и только въ субботу, въ часъ пополудни, черезъ двадцать пять часовъ послѣ предъявленiя брошюры куда слѣдуетъ, она поступила въ продажу, и гдѣ же? въ самомъ бойкомъ мѣстѣ Парижа. Только въ половинѣ шестого въ тотъ же день подписанъ приказъ объ отобранiи брошюры, когда уже все изданiе было продано. Чему слѣдуетъ приписать это? Ужь конечно не небрежности, не равнодушiю агентовъ правительства. Нѣтъ: тому же чувству, какое было у всякаго, что нападенiе оправдываетъ отвѣтъ; всякiй видѣлъ въ этомъ естественное право защиты, право данное какому бы то ни было оскорбленному. Въ воскресенье является Монитеръ, съ примѣчанiемъ о запрещенiи брошюры, а черезъ два дня принцъ Наполеонъ, отказываясь отъ удовлетворенiя, по крайней мѣрѣ законнымъ путемъ, пишетъ письмо, напечатанное въ Монитерѣ, и проситъ о снятiи запрещенiя, и тутъ же называетъ брошюру памфлетомъ, манифестомъ. Здѣсь я слышу, что принцы Орлеанскiе сравниваются съ Стюартами, составлявшими заговоры въ чужихъ земляхъ.

«Есть ли во всей жизни этихъ принцевъ хотя одинъ поступокъ, который могъ бы оправдать подобное обвиненiе, когда Францiя не можетъ сдѣлать имъ ни малѣйшаго упрека? Они живут, какъ всѣмъ извѣстно, въ совершенномъ уединенiи, пользуются общимъ уваженiемъ, группируются вокругъ матери, испытанной въ изгнанiи столькими горестями и столькими людскими несправедливостями. Слышалъ ли отъ нихъ кто нибудь малѣйшiй ропотъ? Былъ ли хоть малѣйшiй признакъ заговора? А между тѣмъ они безпрестанно были вызываемы, и газетными статьями, и людьми, которые прежде были у нихъ въ службѣ. Отвѣчали ли они когда нибудь? Нѣтъ. Правда, въ одной изъ многихъ брошюръ, написанныхъ въ отвѣтъ на ту, которую преслѣдуетъ теперь генеральный адвокатъ, замѣчено было, что принцы Орлеанскiе имѣли право печатать во Францiи; да, они напечатали въ Revue des Deux Mondes три замѣчательные этюда: принцъ Жуанвильскiй — о французскомъ флотѣ, принцъ Омальскiй о пѣшихъ егеряхъ, о зуавахъ, и ученую диссертацiю объ Алезiи Цесаря. Можно ли указать въ этихъ сочиненiяхъ хотя одно какое нибудь слово порицанiя или нападенiя противъ императорскаго правительства? Нѣтъ ни малѣйшей возможности отыскать тамъ другое чувство, кромѣ любви къ отечеству и желанiя ему величiя. Тамъ встрѣчаются похвалы нашимъ генераламъ, къ какой бы партiи они ни принадлежали; тамъ хвалятъ Кавеньяка, Канробера, Сент–Арно, но больше всего хвалятъ нашихъ храбрыхъ солдатъ; вездѣ духъ самый безпристрастный, тонъ спокойный, исполненный достоинства, и одна только страсть, именно пламенная страсть къ славѣ и счастiю Францiи. Не знаю, какiя доказательства собралъ г. императорскiй адвокатъ противъ Стюартовъ, составляющихъ въ чужихъ земляхъ заговоры; но я ручаюсь, что онъ не приведетъ ни одного противъ принцевъ орлеанскаго дома. У насъ бывали претенденты, и когда они составляли за границей заговоры, я спрашиваю васъ, не иначе ли это дѣлалось? У нихъ были тайные типографскiе станки, даже свои журналы; они употребляли въ дѣло тысячи другихъ, болѣе сильныхъ средствъ, о которыхъ и не хочу напоминать, и которыя тоже могли бы быть употреблены принцами орлеанскими. Зачѣмъ же они ожидали бы 1861 года, чтобы пустить орлеанскiй манифестъ? Мы вѣдь знаемъ теперь, что это манифестъ. Не видали ли мы довольно манифестовъ, которые авторы принуждены были покинуть, когда счастье возводило ихъ на престолъ? Трибуналъ прочтетъ эту брошюру и оцѣнитъ отвѣтственность Дюминерэ, какъ издателя. Онъ найдетъ въ ней живыя нападенiя въ отвѣтъ на сильные вызовы, но не найдетъ ничего похожаго на манифестъ. Но если это не манифестъ, то что же это такое? Это отвѣтъ, въ которомъ оскорбленный отвѣчаетъ на вызовъ; но я не забываю клiента, за котораго говорю, и если это чувство защиты честно, то издатель виновенъ ли въ томъ, что раздѣлялъ его? Или, доводя дѣло до простѣйшихъ выраженiй, я спрашиваю васъ: на меня нападаютъ; я беру оружiе друга для защиты. Станутъ ли преслѣдовать друга за то, что онъ далъ мнѣ оружiе? — Я утверждаю, что былъ вызовъ. Въ засѣданiи сената 1 марта была произнесена важная рѣчь. Ораторъ предлагалъ разрѣшенiе римскаго вопроса, защищая единство Италiи. Не мое дѣло говорить, какъ разобранъ былъ вопросъ, но всякiй пойметъ, что онъ могъ быть разобранъ, не касаясь принцевъ орлеанскихъ. Пусть при случаѣ говорилось о Бурбонахъ неаполитанскихъ; но зачѣмъ же замѣшались сюда Бурбоны французскiе? — Трибуналъ знаетъ, какъ сильно распространена была эта рѣчь; извѣстно, что министръ разослалъ префектамъ депешу въ тотъ же день: «Великолѣпная рѣчь произнесена его императорскимъ высочествомъ принцемъ Наполеономъ; она произвела огромное впечатлѣнiе.» И у дверей каждой церкви во Францiи можно было читать эту великолѣпную рѣчь, какъ читаются императорскiя прокламацiи. Этотъ исключительный способъ распространенiя, развѣ не прибавляетъ къ вызову? На это намъ какъ будто бы говорятъ: вы можете отвѣчать, даже нападать на принца Наполеона; но не нападайте на правительство. Мой отвѣтъ готовъ: когда правительство присвоило себѣ рѣчь, эти нападенiя были законны. И развѣ ораторъ не отъ имени правительства говорилъ: мы удивляемся Гарибальди, мы даемъ только свое сожалѣнiе королю неаполитанскому... мы васъ разстрѣляемъ... Послушать, такъ подумаешь, что принцъ Наполеонъ все сдѣлалъ въ Италiи, и тогда, отвѣчая ему, надо было разъяснять факты, въ которыхъ онъ принималъ такое участiе. (Улыбки.) Сейчасъ находили удобнымъ сравнивать правительство iюльское съ императорскимъ; насъ тутъ вызываютъ. Я спрашиваю трибуналъ, имѣю ли я право хвалить то, что сейчасъ порицали? Вы знаете, что нѣтъ. Я признаюсь въ своемъ безсилiи; но вы знаете свойство этого безсилiя. Вы легко одержали побѣду. Увѣряю васъ, что издавая брошюру, г. Дюминерэ весьма мало заботился о томъ, что было въ 1840 г. Обязанный его защищать, я буду ему подражать, и займусь только брошюрой и заключающимися въ ней порицанiями. Если бы эти порицанiя и были несправедливы, то они не преступленiя. Спрашивается, преступленiе ли — сказать о правительствѣ, что оно двуличное правительство? Развѣ тотъ же самый упрекъ не былъ обращаемъ лорду Пальмерстону въ Англiи, г. Кавуру въ Сардинiи, г. Рожье въ Бельгiи? Правительства эти обижались? Нѣтъ, нисколько. А почему? Я вамъ скажу это, или вѣрнѣе, вы уже сами это говорите: ныньче отвѣтственность перемѣщена, и съ подобнымъ упрекомъ нельзя безъ большой несправедливости обратиться къ г. Валевскому; отвѣтственность идетъ выше. Но что говоритъ принцъ Омальскiй отличается ли отъ того, что говорилъ въ законодательной палатѣ г. Келлеръ, упрекая правительство въ томъ, что оно давало нарѣзныя пушки г. Кавуру и корпiю королю неаполитанскому? Нашъ почтенный товарищъ г. Фавръ пошолъ еще дальше: онъ говорилъ о политикѣ неблагородной; но самъ принцъ Наполеонъ, въ своей рѣчи упрекаетъ г. Кавура въ недостаткѣ откровенности и прибавляетъ, что онъ въ этомъ случаѣ подражаетъ французскому правительству. Если же надо видѣть въ подобномъ упрекѣ возбужденiе къ ненависти, то, значитъ, всякое политическое пренiе заключаетъ въ себѣ преступленiе. Остается сдѣлать одно замѣчанiе; но я считаю его важнымъ. Въ нашихъ правахъ есть, какъ вамъ извѣстно, правило, явившееся вслѣдствiе умственнаго движенiя двухъ послѣднихъ вѣковъ. Когда обвиняемый находится подъ рукою правосудiя, то вокругъ него все смолкаетъ; ни кому не придетъ въ голову его обвинять. Это чувство благородное. Принцъ сказалъ: «задушить не значитъ отвѣтить!» Задушить — выраженiе не мое; оно принадлежитъ принцу. Вы понимаете, что онъ хотѣлъ сказать. А между тѣмъ не ограничились тѣмъ, что задушили: и задушили, и отвѣчали, и преслѣдуютъ судомъ. Вамъ извѣстно, что въ Парижѣ есть цѣлыя фабрики безымянныхъ брошюръ, изъ которыхъ нѣкоторыя проходятъ незамѣченными, а другiя безпокоютъ Францiю и пугаютъ Европу. Вотъ девять брошюръ, большею частью безымянныхъ, которыя всѣ имѣютъ претензiю опровергать сочиненiе принца Омальскаго. Нѣкоторыя имѣютъ заглавiя, легко вводящiя публику въ обманъ: такъ одна изъ нихъ называется: брошюра принца Омальскаго. Многiе думаютъ, что это и есть настоящая брошюра; она продана въ числѣ нѣсколькихъ тысячъ экземпляровъ. Авторы этихъ сочиненiй не имѣютъ большого вкуса къ свободѣ, за то имѣютъ страстную любовь къ законности. Эти брошюры обидны особенно потому, что искажаютъ мѣста изъ сочиненiя принца и потомъ искаженное опровергаютъ. Въ одной я читаю, что принцъ Омальскiй всегда былъ грубъ съ солдатами, потомучто не понималъ ихъ никогда... Въ другомъ мѣстѣ его представляютъ сторонникомъ контръ–революцiи, который хлопочетъ объ иностранномъ вторженiи. Я не прошу преслѣдовать эти брошюры; но я прошу, чтобы теперь же снова было пущено въ обращенiе сочиненiе принца Омальскаго. Правда, я защищаю здѣсь не его высочество принца Омальскаго; но я невольно становлюсь на мѣсто автора, и не могу не сказать, что наша личность заключается не въ однихъ только внѣшнихъ актахъ, но въ особенности и прежде всего, въ чувствахъ, въ мысляхъ, насъ оживляющихъ. Искажать мысли и чувства честнаго человѣка, это значитъ — прибавлять еще горечь къ горю изгнанiя. Но я кончаю словами писателя высокостоящаго: «Остерегайся, говоритъ онъ изгнаннику (сочиненiя Наполеона III, томъ I, стр. 404), остерегайся каждаго слова, вылетающаго изъ твоей груди, каждаго вздоха твоего сердца, потомучто есть люди, получающiе жалованье за искаженiе твоихъ словъ и твоихъ вздоховъ... Если клевещутъ на тебя, не отвѣчай; если оскорбляютъ тебя, молчи, потомучто органы публичности для тебя закрыты; они не примутъ твоихъ возраженiй. Изгнанникъ долженъ страдать не жалуясь; правосудiе для него не существуетъ...» Эти слова, — прибавилъ г. Дюфоръ, я ихъ понимаю, какъ горькую жалобу изгнанника; я не понялъ бы ихъ какъ правительственную программу подъ управленiемъ изгнанника, сдѣлавшагося императоромъ.»

Защита г. Гебера была менѣе удачна. Говоря въ пользу типографщика, г. Бо, онъ все старался увѣрить судей, что сочиненiе его высочества принца Омальскаго есть благородное и законное опроверженiе нападокъ, а мѣста брошюры, на которыя особенно обращено вниманiе правосудiя, суть справедливыя поправки, а дѣло типографщика — распространять все, что справедливо, что добро, и потому г. Бо не можетъ быть обвиненъ. Потомъ онъ сталъ объяснять подвергнутыя обвиненiю мѣста книги, и счелъ нужнымъ, для лучшаго ихъ уразумѣнiя, связать ихъ съ предыдущимъ и послѣдующимъ, и прочелъ такимъ образомъ большую часть брошюры.

Кромѣ того, адвокатъ прочелъ нѣсколько рѣзкихъ отрывковъ изъ сочиненiя принца Людовика–Наполеона, который въ 1839 году, точно также какъ теперь принцъ Омальскiй, провелъ сравненiе между дѣянiями перваго императора и дѣянiями Людовика–Филиппа. «Это сочиненiе явилось во Францiи свободно, въ то время, когда возмущенiе только что было подавлено однимъ дѣйствiемъ нацiональной гвардiи. Это сочиненiе написано было изгнанникомъ, несчастнымъ, и типографщика и издателя поэтому случаю не безпокоили...»

Вслѣдствiе всего этого, Дюминерэ, издатель, приговоренъ къ годичному тюремному заключенiю и штрафу въ 5000 франковъ, а Бо, типографщикъ, къ шестимѣсячному тюремному заключенiю и тоже штрафу въ 5000 франковъ; послѣ чего засѣданiе было закрыто.

Для англiйскихъ газетъ, пользующихся неограниченнымъ правомъ хвалить и порицать все, что онѣ находятъ достойнымъ похвалы или порицанiя, такая строгость совершенно непостижима. «Такъ вотъ они, хваленые принципы 1789 года, говоритъ газета Sun, на которые безпрестанно ссылается и ежеминутно опирается французское правительство; но мы напрасно искали въ учрежденiяхъ этого великаго года такого закона, который оправдалъ бы тюремное заключенiе гг. Дюминерэ и Бо; оказывается, что принципы 1789 г. совсѣмъ иные, а типографщикъ попалъ въ тюрьму въ силу 4 статьи декрета 11 августа 1848 года. Это гораздо ближе, и нечего далеко ходить за объясненiемъ. Тогда какъ же объяснить поминутныя ссылки на великiе принципы, тогда какъ на дѣлѣ исполняется другое, противное? Какъ же назвать это, какъ не двуличностью, безпрерывнымъ обманомъ бѣдныхъ гражданъ, которые до сихъ поръ еще на столько ребячески смотрятъ на вещи, что не понимаютъ, куда ведутъ ихъ нынѣшнiе порядки. Въ такомъ положенiи вещей, нацiи хватитъ не надолго. Кто постоянно употребляетъ корсетъ, тому невольно кажется, что онъ очень крѣпко и прямо держится. Но корсетъ спадаетъ, и оказывается, что развитiе искажено, организмъ слабъ, самъ собою не держится, и много времени, много усилiй нужно на то, чтобы окрѣпло обезсиленное имъ тѣло. Крѣпко ошибается тотъ кто думаетъ, что Францiя своимъ благосостоянiемъ или своими бѣдствiями обязана нынѣшнимъ правительственнымъ распоряженiямъ. Послѣднiя имѣютъ лишь незначительное влiянiе на какiя–нибудь ничтожныя насущныя мелочи. Но нынѣшняя сущность государственнаго быта вся цѣликомъ зависитъ отъ болѣе или менѣе разумной дѣятельности угасшаго поколѣнiя, такъ что напр. вѣкомъ Людовика XIV слѣдуетъ, по настоящему, называть не то время, въ которое онъ жилъ, а то, въ которое слѣдующее поколѣнiе искупало и поправляло его ошибки, конечно прибавляя къ нимъ и своихъ. Ничего нѣтъ мудренаго, что по снятiи корсета, страна не въ состоянiи будетъ стоять прямо, и тогда, проклиная свое настоящее, найдетъ, что вся воинская слава, вмѣстѣ съ полицейскимъ тщеславiемъ, что безъ нашего позволенiя не грянетъ ни одна пушка, не стоитъ одного исправнаго плуга съ парой добрыхъ лошадей».

АВСТРIЙСКIЯ ДѢЛА

Хитро придуманная машина австрiйской конституцiи начинаетъ приводиться въ исполненiе; но не вся машина еще собрана; отдѣльныя части дѣйствуютъ болѣе или менѣе исправно, а цѣлости въ машинѣ еще нѣтъ. Будущность имперiи будетъ обезпечена въ то время, когда всѣ пружины начнутъ дѣйствовать совокупно, согласно, въ одномъ направленiи. Во всѣхъ королевствахъ и областяхъ имперiи открыты провинцiальные сеймы, и такъ какъ большинство австрiйскаго народонаселенiя — славяне, то теперь стремленiе каждой изъ мелкихъ славянскихъ народностей къ самостоятельности обнаруживается съ большою силою. Славянскiя земли, приписанныя произвольнымъ образомъ къ Венгрiи, и тѣ, которыя мадьярами были когда–то завоеваны, поднимаютъ голосъ, хотятъ быть самими собою на тѣхъ же основанiяхъ, на какихъ того хочетъ сама Венгрiя. Сторонники отдѣленiя Венгрiи увѣряютъ, что австрiйское правительство, по старинному правилу divide et impera, нарочно старается поссорить славянъ съ мадьярами, чтобы такимъ образомъ однихъ держать въ рукахъ посредствомъ другихъ. Это большая ошибка, потомучто въ самой крови между мадьярами и славянами гораздо больше разницы или, если можно такъ выразиться, разстоянiя, чѣмъ между нѣмцами и славянами. По привычкамъ и вѣковымъ преданiямъ, славяне одарены инстинктами демократическими, и если у нѣкоторыхъ вѣтвей этого племени развивались принципы аристократическiе, то это лишь случайно, вслѣдствiе исключительныхъ историческихъ влiянiй. Мадьяры по преимуществу имѣютъ инстинкты аристократическiе; магнаты между ними есть что–то въ родѣ полубоговъ, и въ общественномъ мнѣнiи они стоятъ на высотѣ недосягаемой, выше нежели лорды въ Англiи. У нихъ человѣкъ уважается не за достоинства свои, не за добродѣтели, даже не за деньги, а за то только, что онъ носитъ такую или другую фамилiю, хотя большая часть магнатовъ очень богаты. За то же и каждый мадьяръ, безъ исключенiя, знатенъ онъ или нѣтъ, считаетъ себя магнатомъ относительно нѣмца, итальянца, славянина, француза, англичанина, и т. д. Дикому, кочевому народу, мадьярамъ, выпалъ случай покорить смирныхъ земледѣльцевъ, славянъ; съ тѣхъ поръ для мадьяра славянинъ не человѣкъ, и это не въ переносномъ какомъ–нибудь смыслѣ, а въ самомъ дѣлѣ и на это есть даже коренная, древняя поговорка; въ первыя времена мадьярскаго вторженiя славянина убивали равнодушнѣе, нежели собаку, и мадьяры въ славянской странѣ бушевали несравненно свирѣпѣе, чѣмъ у насъ татары. Но къ несчастью для славянъ, они тамъ остались, тогда какъ насъ татары оставили. Потомъ исторiя Венгрiи сложилась весьма для нея благопрiятно. Страшные во время вторженiя угры или унгры, или венгры, долгое время были страшилищемъ Европы; потомъ Стефанъ ввелъ въ своей странѣ христiанство, ходилъ войною на тѣхъ непокорныхъ, которые не хотѣли креститься, истребилъ въ этихъ войнахъ множество народу, и получилъ отъ папы Сильвестра II ту корону, которая составляетъ теперь верхнюю часть священной венгерской короны. Стефанъ началъ называть свои владѣнiя королевствомъ, раздѣлилъ его на 72 комитата или палатината и поручилъ ихъ палатинамъ, зависѣвшимъ только отъ него одного, и управлявшимъ военною и гражданскою частью. Эти палатины, вмѣстѣ съ нѣкоторыми еще прежними магнатами и съ нѣкоторыми позднѣйшими сановниками, составили зародышъ того, что теперь составляетъ тамъ аристократiю, которая, среди всѣхъ возможныхъ переворотовъ, съ весьма достойною уваженiя твердостью отстаивала свои права и защищала ихъ весьма успѣшно противъ посягательствъ разныхъ королей. Но при этомъ у нихъ, какъ впрочемъ и вездѣ, имѣлось въ виду одно только высшее сословiе, а страны, завоеванныя и подвластныя мадьярамъ, шли только въ придачу, сверхъ счета. Такъ венгерскiе магнаты съ половины XIV вѣка стали распоряжаться Червленною Русью, нынѣшнею Галицiею, которая тогда была завоевана. Одно время Венгрiя занимала очень важное мѣсто въ Европѣ, когда Людовикъ I соединилъ двѣ короны, венгерскую и польскую. Ни въ одномъ изъ договоровъ, заключенныхъ мадьярами–магнатами съ разными королями, ни слова не было упомянуто о подвластныхъ имъ славянахъ, и только въ послѣднее время, благодаря общему, единому и нераздѣльному гнету австрiйскаго правительства, славянскiя народности начали выходить изъ–подъ мадьярскаго ига. Венгерское правительство 1848 года сдѣлало ту огромную ошибку, что не признало славянскихъ народностей, не призвало ихъ къ одинаковымъ съ мадьярами правамъ, и по старому обычаю не считало ихъ существующими. Мадьяры дорого заплатили за эту ошибку, но не въ ихъ нравахъ было бы исправленiе; они для этого слишкомъ горды, и разъ какъ–то мимоходомъ объявивши, что они примутъ въ соображенiе славянскiя народности, занялись исключительно разъясненiемъ своихъ отношенiй къ австрiйской имперiи и между прочимъ, объясненiями съ своимъ соотечественникомъ, фельдцейхмейстеромъ Бенедекомъ, нынѣшнимъ главнокомандующимъ австрiйскихъ войскъ въ венецiанской области. Г. Бенедекъ издалъ приказъ по армiи, въ которомъ поясняетъ войску его обязанности, сообщаетъ свой взглядъ на событiя, и говоритъ, что австрiйское правительство встрѣчаетъ много препятствiй въ исполненiи своихъ благихъ намѣренiй. Исчисляя эти препятствiя онъ, между прочимъ, говоритъ о «нѣкоторыхъ трусливыхъ или малодушныхъ (feige) магнатахъ, которые боятся рискнуть своею популярностью, плывутъ съ теченiемъ, и въ опасенiяхъ за настоящую минуту, не видятъ, что почва изчезаетъ у нихъ подъ ногами, если они не станутъ съ неустрашимостью на сторону короны».

Магнаты тотчасъ же обратили эту муху въ слона; впрочемъ надо замѣтить также, что въ ихъ положенiи это совершенно понятно, тѣмъ болѣе, что самъ фельдцейхмейстеръ родомъ мадьяръ, и этотъ приказъ показался имъ измѣною общему дѣлу. Они точно также печатно отвѣчали г. Бенедеку и, какъ говорится, отдѣлали его. «Въ приказѣ, напечатанномъ за подписью фельдцейхмейстера Бенедека, заключаются оскорбленiя чести мадьяровъ, которые не признаютъ конституцiи, данной 26 февраля. Но такъ какъ наше отечество имѣетъ, благодаря Бога, основные законы, завѣщанные намъ предками, въ силу которыхъ законовъ Венгрiя въ продолженiе многихъ вѣковъ составляла и впредь будетъ составлять королевство независимое, отличное отъ провинцiй австрiйскихъ; такъ какъ титулъ магната, по ясному смыслу нашихъ уставовъ, принадлежитъ графамъ и баронамъ венгерскимъ и всѣмъ членамъ верхней палаты, означаетъ первое сословiе въ Венгрiи и служитъ для именованiя магнатовъ собственно венгерскихъ; то ясно, что слова фельдцейхмейстера Бенедека: «нѣкоторые малодушные магнаты» относятся ко всѣмъ членамъ сословiя венгерскихъ магнатовъ, которые, сообразно съ своимъ законнымъ правомъ, считаютъ полезнымъ, при конституцiи данной, удержать нашу древнюю венгерскую конституцiю, т. е. мы можемъ это утверждать смѣло, ко всѣмъ магнатамъ нашего отечества. Мы не станемъ разбирать политическiя мнѣнiя г. фельдцейхмейстера Бенедека, но мы обязаны передъ самими собой и передъ нашими соотечественниками, находящимися внѣ отечества, мы обязаны сказать ясно, что мы обязаны будемъ объявить весьма малодушнымъ всякаго венгерскаго магната, который не былъ бы готовъ каждую минуту защищать конституцiю, которую поддерживали наши отцы своею кровью, которой присягали наши короли. Мы были бы обязаны объявить измѣнникомъ отечеству всякое лицо, которое не приметъ въ соображенiе великости настоящаго положенiя и, забывъ положенiе и законы своего отечества, станетъ порицать и будетъ стараться клеймить тѣхъ, кто защищаетъ конституцiю, полученную нами отъ предковъ, и законы, утвержденные королемъ въ смыслѣ той же конституцiи.» За нѣсколькими еще рѣзкими фразами слѣдуютъ подписи всѣхъ магнатовъ, бывшихъ тогда въ Пестѣ.

На такой строгiй урокъ, г. Бенедекъ ничего не отвѣтилъ, и сдѣлалъ очень хорошо, потомучто отвѣчать нечего. Молчанiемъ же своимъ онъ признается въ неловкости своего приказа.

Мадьяры теперь поставлены въ странное положенiе, между двумя противорѣчивыми постановленiями. Въ октябрѣ прошлаго года императорскимъ дипломомъ возвращена была Венгрiи древняя конституцiя, а 26 февраля нынѣшняго года, положенiемъ объ учрежденiи государственнаго совѣта, таже самая конституцiя ограничена относительно двухъ важнѣйшихъ вопросовъ государственной жизни, относительно сбора податей и рекрутскаго набора. По стариннымъ правамъ, подати собираетъ сеймъ; а между тѣмъ по всей Венгрiи остались австрiйскiе сборщики и требуютъ уплаты постановленныхъ налоговъ. Жители отъ уплаты не отказываются, но съ тѣмъ только, чтобы платить сейму, а правительство требуетъ денегъ, въ силу не октябрскаго диплома, а февральской грамоты. Происходятъ недоразумѣнiя, и вотъ послѣднее правительственное распоряженiе по сбору податей: Сначала общины приглашаются внести налоги въ теченiе опредѣленнаго времени, въ императорскую канцелярiю податей, подъ страхомъ принудительныхъ мѣръ. Въ случаѣ отказа, въ общину посылается, насчетъ непокорныхъ, коммисiя, состоящая изъ двухъ чиновниковъ, знающихъ мѣстный языкъ; при каждой коммисiи достаточное число солдатъ или жандармовъ, для охраненiя кассы. Прибывъ на мѣсто, коммисiя требуетъ отъ начальника уплаты уже внесенныхъ суммъ и немедленнаго сбора остальныхъ. Если въ теченiе трехъ дней она ничего не добьется, или получитъ результаты неудовлетворительные, то оставляетъ общину до вступленiя военной силы. Община будетъ нести на себѣ воинское занятiе до тѣхъ поръ, пока уплатитъ подати. Кто внесетъ слѣдующiя съ него деньги, немедленно избавляется отъ воинскаго постоя.

Эта мѣра показываетъ весьма трудное положенiе правительства въ Венгрiи, потомучто сборъ податей вооружонной силой напоминаетъ тѣ древнiя времена глубокаго варварства, когда вся сущность обладанiя тѣмъ или другимъ краемъ состояла въ разныхъ поборахъ во что бы то ни стало.

А между тѣмъ венгерцы никакъ не хотятъ выйдти изъ основныхъ началъ своихъ древнихъ уставовъ и правъ. Теперь обсуживается адресъ королю, составленный г. Деакомъ. Къ несчастiю, онъ такъ великъ, что мы не можемъ привести его здѣсь вполнѣ; но это документъ образцовый по ясности изложенiя, по твердости принциповъ, по твердой законности и въ тоже время по надлежащей почтительности. Сущность адреса состоитъ въ томъ, что венгерцамъ даютъ конституцiю, но не ту, которая отнята у нихъ; имъ хотятъ дать конституцiю новую и чужую, часть общей конституцiи, данной для всей монархiи, тогда какъ имъ не нужна новая, когда есть очень хорошая старая. Дипломъ 26 февраля, навсегда лишаетъ Венгрiю старинныхъ ея правъ, въ силу которыхъ всѣ вопросы о налогахъ и о рекрутскихъ наборахъ подлежатъ вѣденiю сейма; у страны отнято право установлять самой, вмѣстѣ съ королемъ, законы касательно важнѣйшихъ матерiальныхъ и политическихъ вопросовъ. Финансы, кредитъ, таможни, торговля, всѣ эти великiе вопросы народной и политической жизни, отданы вѣденiю государственнаго совѣта, будутъ рѣшаемы чужимъ собранiемъ, съ точки зрѣнiя не венгерской, въ видахъ невенгерскихъ интересовъ. Дипломъ ставитъ венгерское правительство въ зависимость отъ австрiйскаго, правительства не отвѣтственнаго; но еслибъ оно даже и было отвѣтственно, то не передъ Венгрiею, а передъ государственнымъ совѣтомъ, гдѣ венгерскiе интересы не достаточно обезпечены. Когда венгерцы передали габсбургскому дому наслѣдственное право венгерской короны, они сдѣлали это на извѣстныхъ условiяхъ. Въ грамотѣ 1715 года сказано именно, что государь будетъ управлять Венгрiею на основанiи законовъ страны, настоящихъ и будущихъ. Сказано очень ясно, что государь обязуется соблюдать права, вольности и законы страны во всякое время. Стало–быть прагматическая санкцiя совершенно ясно утвердила независимость Венгрiи. Изъ всѣхъ преемниковъ Карла III, одинъ Iосифъ II царствовалъ неограниченно и не короновался. Но Венгрiя никогда и не признавала его законнымъ королемъ, и не только законы его, но и льготы имъ данныя, и привилегiи объявлены уничтоженными и несуществующими. Въ грамотѣ 1790 г., Леопольдъ II признаетъ, что въ Венгрiи право давать, отмѣнять и толковать законы принадлежитъ королю, законнымъ образомъ коронованному, вмѣстѣ съ сеймомъ, законно собраннымъ, и внѣ сейма этого права нѣтъ. Исполнительною властью король пользуется только въ духѣ законовъ. Прагматическая санкцiя не есть обыкновенный законъ, не хартiя пожалованная, не обѣщанiе, а основное условiе, заключенное по взаимному согласiю обѣихъ сторонъ. Этимъ условiемъ венгерцы отказались въ пользу женской линiи габсбургскаго дома отъ права свободно избирать себѣ королей, а Карлъ III обязался исполнить условiя, постановленныя нацiею, т. е. поддерживать независимость правъ, вольностей и законовъ страны. По прекращенiи же, волею Божiею, женской линiи габсбургскаго дома, Венгрiя опять выберетъ себѣ короля, независимо отъ германскихъ земель Австрiи. Такимъ образомъ Венгрiя связана только съ габсбургскимъ домомъ, а не съ нѣмецкими землями Австрiи. Короче сказать, вотъ что предлагаетъ г. Деакъ представить королю:

«Пока представители Трансильванiи и Кроацiи, которые по закону должны быть на венгерскомъ сеймѣ, въ немъ не присутствуютъ, мы не считаемъ это собранiе получившимъ всѣ свои права, и не можемъ войдти ни въ разсмотрѣнiе законовъ, ни въ переговоры о коронованiи. Парламентское устройство, отвѣтственное министерство, свобода печати съ судомъ присяжныхъ, право разсматривать налоги — суть лучшiя ручательства конституцiонной свободы. Наши законы, утвержденные королемъ, дали намъ эти ручательства; мы никогда не согласимся на отмѣну или на ограниченiе этихъ ручательствъ. По этому мы просимъ какъ можно скорѣйшаго и полнѣйшаго возстановленiя законовъ, отмѣненныхъ неограниченною властью, также какъ и отмѣны незаконныхъ постановленiй, сдѣланныхъ тою же властью. Пока не будутъ устранены препятствiя, мѣшающiя возвращенiю нашихъ соотечественниковъ, изгнанныхъ по политическимъ причинамъ; пока заключенные не будутъ освобождены, а конфискованныя имѣнiя не будутъ возвращены, мы не повѣримъ ни измѣненiю прежняго порядка, ни уничтоженiю конституцiи.»

Г. Деакъ кончаетъ свой докладъ словами: «Могущество и величiе не суть цѣли власти. Могущество есть только средство; счастiе народовъ есть цѣль власти. Если государь вступилъ на путь конституцiи, рѣшился твердо слѣдовать этому пути, и желаетъ, чтобы въ сердцахъ снова возникло довѣрiе, то онъ вполнѣ оцѣнитъ наши указанiя. Король венгерскiй становится королемъ законнымъ только коронованiемъ. А коронованiе подчинено закономъ постановленнымъ условiямъ, которыя должны быть сначала выполнены. Полное сохраненiе нашей независимости, поземельная и политическая неприкосновенность страны, возстановленiе сейма сполна, полное возстановленiе основныхъ нашихъ законовъ, нашего парламентскаго устройства, нашего отвѣтственнаго министерства, уничтоженiе всѣхъ послѣдствiй неограниченной системы, вотъ первоначальныя условiя, безъ которыхъ дойдти до соглашенiя невозможно».

Не смотря на то, что такой взглядъ на отношенiя Венгрiи къ имперiи былъ давно извѣстенъ австрiйскому правительству, тѣмъ не менѣе императоръ открылъ засѣданiе государственнаго совѣта безъ венгерскихъ членовъ. Заимствуемъ изъ газеты Perseveranza извѣстiе объ этомъ торжествѣ, бывшемъ 1 мая и сопровождавшемся ружейною пальбою и колокольнымъ звономъ.

«Великiй каммергеръ подалъ императору рѣчь, которую его величество прочелъ сидя, съ непокрытою головою. Въ рѣчи выражается удовольствiе императора по поводу открываемаго собранiя и убѣжденiе, что либеральныя учрежденiя, совѣстливое исполненiе принциповъ равноправности для всѣхъ населенiй имперiи, равенство всѣхъ гражданъ передъ закономъ и участiе представителей въ законодательствѣ будутъ имѣть благодѣтельное влiянiе на преобразованiе общей монархiи. Въ этой замечательной рѣчи не разъ говорилось объ общей монархiи, объ общемъ отечествѣ; даже въ концѣ рѣчи съ угрозою и особенно громкимъ голосомъ императоръ произнесъ, что онъ будетъ энергически подавлять всякое посягательство на общую конституцiю, какъ нападенiе на существованiе монархiи.

Члены венгерскаго сейма, стало быть, предувѣдомлены, и имъ остается только представить свой адресъ, чтобы сеймъ былъ закрытъ, потомучто ихъ стремленiя находятся въ прямомъ противорѣчiи съ дипломомъ 20 октября и основными законами 28 февраля. Но что же это будетъ за собранiе представителей, когда они будутъ представлять только половину страны? Тогда выйдетъ, что именно та страна, которая пользуется древнѣйшимъ въ Австрiи представительнымъ устройствомъ, вовсе не будетъ имѣть своихъ депутатовъ въ государственномъ совѣтѣ, и будетъ, слѣдовательно, управляться по волѣ меньшинства, состоящаго изъ нѣмецкихъ членовъ. Но пусть бы это было и такъ; за то остальная монархiя будетъ управляться уже совершенно либерально, на прочныхъ основанiяхъ диплома 20 окт. и законовъ 28 февр. Этого, по крайней мѣрѣ, ожидали страны, приславшiя своихъ членовъ въ государственный совѣтъ, страны, какъ Богемiя, гдѣ славянское племя вступило въ братство съ нѣмецкимъ, гдѣ племенная вражда начала гаснуть. Однако имъ пришлось испытать жесточайшее разочарованiе: въ тронной рѣчи сказано, что «положенiе представителей будетъ обезпечено при закрытiи собранiя, если они съумѣютъ дать примѣръ энергической дѣятельности и въ тоже время той власти надъ собою, которая соотвѣтствуетъ принципамъ терпимости». Услышавъ это, каждый членъ почувствовалъ себя неловко, такъ какъ изъ этого ясно слѣдуетъ, что положенiе представителей въ Вѣнѣ далеко не прочно, не обезпечено, когда это надо еще заслужить совершеннымъ усердiемъ и примѣрнымъ поведенiемъ, стало быть дѣло опасное. Но тутъ же, въ тронной рѣчи, они раньше слышали, что въ «нынѣшнемъ году столь счастливо открывшаяся дѣятельность сеймовъ не можетъ войдти въ силу и принесетъ свои плоды впослѣдствiи; а теперь необходимость разрѣшить многiе важные вопросы общаго интереса въ государственномъ совѣтѣ, вынуждаетъ насъ распустить сеймы». Такъ кончаются шумливыя и ни къ чему не приведшiя конституцiонныя попытки Австрiи: сеймы на дняхъ будутъ распущены, потомучто въ государственномъ совѣтѣ надобно рѣшить нѣсколько важныхъ общеинтересныхъ мѣръ; государственный совѣтъ по необходимости будетъ распущенъ, какъ слишкомъ не полный, ибо сеймы, какъ напр. венгерскiй и венецiанскiй, не сдѣлали того, что отъ нихъ требовалось. Оказалось, что сочиненiя г. Шмерлинга совершенно неудачны, потомучто съ первыхъ же засѣданiй оказалось нужнымъ сдѣлать въ нихъ значительныя дополненiя и измѣненiя. При обсужденiи адреса императору, въ засѣданiи 11 мая, одинъ чешскiй депутатъ, г. Ригеръ, сказалъ, что онъ проекта адреса не одобрялъ, но думалъ, что въ своей безцвѣтной и неопредѣленной формѣ, этотъ адресъ пройдетъ безъ большихъ споровъ, съ тѣмъ, чтобы пренiя о великихъ принципахъ были отложены до другого случая; но если уже заговорили о принципахъ, то и онъ скажетъ свое слово. Всѣ пренiя велись какъ–то торопливо, такъ что въ нихъ далеко не выразились истинныя чувства палаты. Пренiя производятъ тягостное впечатлѣнiе; по крайней мѣрѣ таково будетъ впечатлѣнiе въ странахъ, не имѣющихъ представителей въ палатѣ. Здѣсь, въ галереѣ, продолжаетъ ораторъ, я видѣлъ представителей Кроацiи, которые прiѣхали къ его величеству въ качествѣ депутатовъ. Спрашивается, какое впечатлѣнiе вынесутъ эти господа изъ нашего собранiя? Они, вернувшись домой, скажутъ своимъ соотечественникамъ, что нечего имъ дѣлать въ вѣнскомъ государственномъ совѣтѣ; тамъ нѣтъ для насъ надежды; вѣнскiй государственный совѣтъ — централизаторъ; онъ такъ мало уважаетъ историческое право, что ежели вы поддадитесь увлеченiю и вступите туда, то насъ будетъ меньшинство, и мы потеряемъ то, что прiобрѣтено было нашими отцами. Потомучто, дѣлать нечего, надо согласиться, что эти народы стоятъ на законной почвѣ и не имѣютъ нужды въ новыхъ конституцiяхъ. Если бы даже относительно венгровъ можно было опереться на право побѣды, завоеванiя, и сказать имъ: вы должны принять февральскую конституцiю, потомучто послѣ вашей революцiи, двѣнадцать лѣтъ назадъ, вы были побѣждены, и не имѣете права ничего требовать, то уже никакъ нельзя сказать того же самаго кроатамъ, которые не были ни завоеваны, ни побѣждены.

Напротивъ, они, въ рѣшительную минуту, когда вѣнское правительство само бросило свое дѣло, взялись за него, ради своей собственной конституцiи, ради Австрiи соединенной и сильной, и на нихъ–то я больше всего надѣялся. Я думалъ, что если они увидятъ, какъ государственный совѣтъ вступаетъ на путь примиренiя, они первые увлекутся и первые пришлютъ въ палату своихъ представителей; что потомъ за ними послѣдуютъ сербы, можетъ быть также словаки, и такимъ образомъ одинъ народъ за другимъ будетъ находить выгоду участвовать въ представительствѣ Австрiи, единой и общей. Но если государственный совѣтъ будетъ ограничиваться подобострастными адресами, если онъ будетъ стремиться къ насильственному слитiю всѣхъ отдѣльныхъ народностей въ одно цѣлое, то государственный совѣтъ не есть истинное представительство нацiональныхъ интересовъ, и большинство народовъ, составляющихъ австрiйскую имперiю, подавало бы голоса вовсе не въ томъ смыслѣ, какъ большинство палаты. Дѣйствуя такимъ образомъ, государственный совѣтъ не исполнитъ своего дѣла, не достигнетъ своей цѣли...

Далѣе невозможно было разслышать нѣсколькихъ словъ, сказанныхъ еще г. Ригеромъ. Палата, состоящая по бóльшей части изъ нѣмцевъ, подняла такой шумъ, что заглушила голосъ бѣднаго чеха. Къ тому же и предсѣдатель не далъ оратору далѣе говорить, пригласивъ его къ порядку. Собственно пренiя объ адресѣ тѣмъ и кончились; при послѣднихъ словахъ адреса, призывающихъ благословенiе Божiе на императора и его домъ, палата встала и трижды провозгласила: да здравствуетъ императоръ!

При сборѣ голосовъ, оказалось, что 48 депутатовъ на Богемiю и Галицiю отказались отъ подачи голосовъ, и адресъ былъ принятъ 127 голосами. Если принять въ соображенiе, что закономъ 26 февраля число членовъ опредѣлено въ 343 человѣка, и что если бы всѣ члены собрались, если бы неприславшiя членовъ страны прислали ихъ, то абсолютное большинство было бы 172 голоса. Имѣя это въ виду, нельзя не замѣтить, что 127 голосовъ, принявшихъ адресъ, не обѣщаютъ очень успѣшнаго хода дѣлъ.

ИТАЛЬЯНСКIЯ ДѢЛА

Пораженiе Гарибальди въ итальянской палатѣ депутатовъ было далеко не такъ сильно, какъ мы сообщали въ прошедшемъ обозрѣнiи, основываясь на телеграфическихъ извѣстiяхъ. Съ точки зрѣнiя популярности, можетъ быть, пренiя 18 и 19 апрѣля были даже торжествомъ Гарибальди, не смотря на то, что по обычаямъ парламентскимъ это было совершеннымъ пораженiемъ. Но итальянскому герою это обстоятельство не слишкомъ важно, такъ какъ его положенiе въ глазахъ народа осталось то же. Дѣло происходило слѣдующимъ образомъ:

Гарибальди вошолъ въ палату и сѣлъ на крайней лѣвой сторонѣ. Онъ былъ завернутъ въ большую шаль, родъ шотландскаго плэда, прикрывавшаго красную его блузу. Вся палата и трибуны постороннихъ посѣтителей огласились громкими рукоплесканiями. Президентъ читаетъ формулу присяги; Гарибальди произноситъ слова: я въ этомъ клянусь. За тѣмъ нѣсколько выборовъ было утверждено безъ всякаго противорѣчiя, но палата была такъ занята предстоящимъ пренiемъ, что почти не слыхала именъ тѣхъ, кого утверждала. Одинъ изъ секретарей прочелъ проектъ закона, представленный генераломъ Гарибальди, о вооруженiи страны и сформированiи армiи волонтеровъ. Очередь говорить была за г. Риказоли. Онъ требовалъ у министерства отчета въ томъ, что оно сдѣлало съ волонтерами, освободившими неаполитанское королевство. Военный министръ г. Фанти отвѣчалъ ему весьма удовлетворительно, такъ что палата аплодировала. За тѣмъ наступила очередь Гарибальди. Вотъ сущность его рѣчи:

«Я сердечно благодаренъ депутату Риказоли за то, что онъ далъ мнѣ случай защитить моихъ товарищей по оружiю. Да, Италiя сдѣлала; я это сознаю; и независимость ея покоится на храбрости ея солдатъ. Скажу также нѣсколько словъ о дуализмѣ, о которомъ говорилъ г. Риказоли. Я стою въ главѣ одной изъ сторонъ этой двойственности. Ко мнѣ обратились съ словами примиренiя, но это были слова, а я человѣкъ фактовъ. Однакоже я принадлежу своей странѣ, и — я уступилъ. Когда дѣло идетъ о странѣ, я всегда уступлю. (Рукоплесканiя.) Но развѣ я могу пожать руку того, кто сдѣлалъ меня иностранцемъ въ моемъ отечествѣ? (Браво въ трибунахъ.) Италiя однако еще нераздѣльна, и я всегда буду съ защитниками отечества. — Военный министръ сейчасъ говорилъ, что онъ спасъ центральную Италiю отъ безначалiя; привожу въ свидѣтели тѣхъ, кто управлялъ страною: опасности безначалiя не было никакой.

Президентъ. Министръ этого не говорилъ.

Гарибальди. Я не хочу личностей, но я обязанъ защищать свою честь. Скажу два слова о главномъ предметѣ, о нашемъ южномъ войскѣ. По этому случаю надо бы разсказывать о событiяхъ весьма славныхъ. И слава начала меркнуть только тогда, когда министерство простерло надъ югомъ свою холодную и злодѣйскую руку.

Г. Кавуръ всталъ и съ жаромъ произнесъ нѣсколько словъ среди криковъ: Къ порядку! къ порядку!

Гарибальди. Я думалъ, что тридцатилѣтней службой я прiобрѣлъ себѣ право говорить правду представителямъ моей страны.

Президентъ. Не оскорбляйте никого, выражая свою мысль.

Гарибальди. Когда любовь къ согласiю и ужасъ братоубiйственной войны...

Крики въ центрѣ: Къ порядку! къ порядку!

Г. Кавуръ, съ жаромъ. Никто не хотѣлъ междоусобiя! Протестую сильнѣйшимъ образомъ. Я не могу пропустить такихъ словъ...

Тогда шумъ сдѣлался невѣроятный. Человѣкъ семьдесятъ старались говорить во всеуслышанiе, т. е. какъ можно громче. Остальные разговаривали между собой. Президентъ надѣлъ шляпу, чѣмъ и закрылъ засѣданiе. Тогда шумъ поднялся еще больше, и президентъ вышелъ изъ собранiя. Друзья окружили Гарибальди и уговаривали его быть умѣреннѣе. Волненiе было невообразимое. Черезъ четверть часа президентъ опять занялъ свое мѣсто, и шумъ сталъ утихать мало по малу. Когда представители усѣлись опять по мѣстамъ, президентъ сказалъ: «Я принужденъ во всеуслышанiе произнести порицанiе словъ, которыя сорвались съ языка у генерала Гарибальди. Я долженъ пригласить его къ большей умѣренности, безъ чего мнѣ придется отнять у него право говорить.»

Гарибальди. Я не стану больше говорить о министерствѣ. Нашъ король, честный человѣкъ, сказалъ, что наша южная армiя сдѣлала свое дѣло. Исторiя скажетъ остальное. Что сдѣлало министерство съ этой армiей? оно могло слить ее съ остальнымъ войскомъ, какъ я сдѣлалъ это съ центральной армiей. Оно могло ее распустить, но не унизить. Сколько осталось бы солдатъ въ регулярномъ войскѣ, если бы имъ дать отпускъ и жалованье на шесть мѣсяцевъ? Остались бы только офицеры. Между офицерами многiе вышли въ отставку. Всѣ бы вышли: столько они вытерпѣли униженiй. Такъ напр. исключали офицеровъ за проступки, за которые бы слѣдовало всего дня два подержать подъ арестомъ. Рѣшено было, что офицеры, не имѣющiе дипломовъ, должны выходить въ отставку. Это было вѣрное средство избавиться отъ трети офицеровъ. Цѣль министерства состояла въ томъ, чтобы всеми неправдами распустить южную армiю. Наконецъ выходитъ декретъ 11 апрѣля, которымъ войско сокращается съ четырехъ батальоновъ на три. Офицеровъ отсылаютъ въ безсрочный отпускъ, стало быть обрѣзываютъ имъ всѣ дороги. Это окончательный ударъ, нанесенный южной армiи. — Диктатура была законнымъ правленiемъ. Диктатура устроила подачу голосовъ, которая вамъ дала два королевства. Отчего же вы приняли королевства, а отказались отъ армiи, которая вамъ ихъ дала? — Да и сверхъ того были причины, по которымъ слѣдовало сберечь эту храбрую армiю. Вникните въ положенiе южныхъ провинцiй; это теперь не секретъ: и средство исправить это положенiе извѣстно. Почему же министръ такъ упрямо отказывается привести его въ исполненiе? Впрочемъ, главное дѣло, по которому я сюда явился, это — вооруженiе страны. Исправляйте мой проектъ, измѣняйте его, передѣлывайте, но займитесь имъ! Это единственный путь спасенiя для страны. По этому требуемое мною преобразованiе южной армiи есть начало вооруженiя. Не отказывайтесь отъ этого ради благополучiя страны.

Послѣ нѣсколькихъ объясненiй, данныхъ военнымъ министромъ, вмѣшался въ дѣло генералъ Биксiо.

«Я говорю во имя согласiя, сказалъ онъ, — я вѣрю святости чувствъ, руководившихъ Гарибальди, но я вѣрю также патрiотизму г. Кавура. (Браво!) Поставимъ же Италiю выше всѣхъ партiй. — Я только что прiѣхалъ изъ Парижа. Всѣ мои друзья тамъ глубоко огорчены раздоромъ этихъ двухъ людей. Я ничѣмъ не обязанъ графу Кавуру. Онъ могъ дѣлать ошибки, быть въ заблужденiи. Но я вѣрю его патрiотизму. Не слѣдуетъ принимать буквально словъ Гарибальди. Я знаю, что Италiя нуждается въ регулярномъ войскѣ. Надо, чтобы изъ всѣхъ наличныхъ силъ сплочено было одно могучее цѣлое, и чтобы части, которыхъ нельзя будетъ вмѣстить въ войско, были тоже организованы. Это величайшее несчастiе — раздоръ между Гарибальди и графомъ Кавуромъ. Для блага Италiи необходимо нужно, чтобы эта вражда кончилась, и если бы для искренняго примиренiя между Гарибальди, Кавуромъ и Ратацци, нужна была бы жизнь моя и всего моего семейства, я охотно бы отдалъ всѣ эти дорогiя мнѣ жизни, и свою въ придачу, и считалъ бы себя совершенно счастливымъ. (Продолжительныя рукоплесканiя.) Я приглашаю г. Кавура не останавливаться на словахъ Гарибальди.

Кавуръ. Меня представляютъ врагомъ волонтеровъ. Меня, который прежде всѣхъ кликнулъ имъ кличъ! Беру въ этомъ свидѣтелемъ самаго генерала Гарибальди. Это я, я самъ пригласилъ его въ 1859 году и просилъ его помощи. Не стану напоминать о затрудненiяхъ, встрѣтившихъ этотъ проектъ. Затрудненiя были громадны. Не смотря на обезпеченную помощь со стороны Францiи, я такъ былъ убѣжденъ въ нравственныхъ выгодахъ волонтеровъ, что не останавливался ничѣмъ. И если волонтеры не выигрывали большихъ сраженiй, они все–таки оказали намъ большiя услуги. Они доказали, что всѣ итальянцы умѣютъ драться и умирать за свое отечество; и вы навязываете мнѣ вражду противъ волонтеровъ? — Что касается до меня, то я принимаю предложенiе генерала Биксiо, и считаю, что первой половины нынѣшняго засѣданiя вовсе не было. Правительство сдѣлало все, что могло, для увеличенiя регулярнаго войска, и когда бюджетная коммисiя разсмотритъ что мы предприняли и выполнили, она увидитъ, что въ исторiи мало примѣровъ такихъ энергическихъ усилiй. Мы поставили на военную ногу подвижную нацiональную гвардiю, и опытъ удался гораздо лучше, чѣмъ мы ожидали. И если война откроется завтра, то министерство не поколеблется выставить ее въ поле на ряду съ регулярнымъ войскомъ. Я не разсматривалъ проекта генерала Гарибальди, но я готовъ подать голосъ въ пользу необходимости его разсмотрѣнiя...

Гарибальди. Президентъ совѣта намекнулъ сейчасъ на формировку волонтеровъ въ 1859 году. Въ то время я былъ благодаренъ графу Кавуру за то, что онъ далъ мнѣ средство служить отечеству. Но съ тѣхъ поръ я не похвалюсь графомъ Кавуромъ. Это горестная исторiя. Я прiѣхалъ въ Туринъ. Волонтеры собирались. Мнѣ присылали горбатыхъ, хромыхъ, а лучшiй народъ оставляли для армiи. Насъ было три тысячи, и мы шли драться. Послѣ битвы на Трехъ Мостахъ, осталось насъ 1800 человѣкъ. Король приказалъ мнѣ прислать волонтеровъ, сформированныхъ въ Акви. Я ихъ никогда не видалъ. Не буду говорить о южной Италiи и о поведенiи министерства. Всякiй знаетъ, что объ этомъ думать. Скажу только о сборѣ волонтеровъ. Мнѣ кажется, что иногда со мною можно было посовѣтоваться; хорошо ли, худо ли, но я кое–что да сдѣлалъ. Я совѣтовалъ военному министру набирать въ центральной Италiи волонтеровъ до конца войны и до освобожденiя Италiи. Нашли, что лучше набирать на неопредѣленное время и потеряли такимъ образомъ 20,000 человѣкъ отличнаго войска. Спрашивается, въ меньшей ли мы находимся опасности, чѣмъ Англiя? Мнѣ кажется, что у нея меньше враговъ, чѣмъ у насъ. Кто занимаетъ Римъ — враги. Я люблю Францiю, но кто занимаетъ нашу столицу — враги. У насъ враги на Минчiо, а между тѣмъ Англiя имѣетъ своихъ волонтеровъ 180,000 человѣкъ, и уже не боится вторженiй. — Я понимаю, что генералъ Фанти любитъ кадры. Но тысяча, высадившаяся въ Сицилiи, поѣхала безъ кадровъ. Когда дѣло идетъ объ отечествѣ, то можно бить непрiятеля во всѣхъ видахъ и во всѣхъ формахъ.

Кавуръ. Между генераломъ и мною есть фактъ, который насъ раздѣляетъ. Я полагалъ, что исполняю свою обязанность, когда совѣтовалъ королю уступить Ниццу и Савойю. По горести, мною испытанной, я понимаю, чтó долженъ былъ испытывать генералъ, и объясняю себѣ его гнѣвъ на меня. Я могу ему сказать, что жалобы относительно волонтеровъ 1859 года основательны, и я самъ жаловался. Генералъ Чiальдини сказалъ мнѣ, что генералъ Гарибальди удовольствуется всѣмъ, что не войдетъ въ армiю. Можетъ быть Чiальдини преувеличивалъ; но онъ былъ тогда нашимъ посредникомъ. Генералъ долженъ быть увѣренъ, что у меня никогда не было враждебныхъ ему чувствъ.

Гарибальди. Я считаю себя удовлетвореннымъ объясненiями графа Кавура. Но есть средство помирить политическое несогласiе. Я увѣренъ, что г. Кавуръ любитъ свое отечество. Поэтому надо бы, чтобъ онъ употребилъ все свое влiянiе для принятiя моего проекта о вооруженiи и воротилъ волонтеровъ южной армiи. Это средство все примиритъ и уладитъ.

Президентъ прочелъ предложенiя Гарибальди, Риказоли и еще два другiя, и за тѣмъ засѣданiе закрыто.

На другой день, 19 апрѣля, президентъ прочелъ новое предложенiе Гарибальди слѣдующаго содержанiя: «Палата, убѣжденная въ томъ, что сила нацiи заключается въ согласiи партiй и въ исполненiи законовъ, выражаетъ желанiе, чтобы министерство, принимая въ соображенiе изслѣдованiя коммисiи, признало званiе офицеровъ южной армiи, сообразно съ декретами диктатора; и, оставляя министерству право созвать волонтеровъ, когда оно признаетъ это нужнымъ, желаетъ, чтобы кадры этой армiи были организованы.

Г. Казарето, въ блестящей рѣчи своей, выразился въ пользу правъ офицеровъ южной армiи, на томъ основанiи, что диктаторское правительство въ Неаполѣ было правительство законное, и степени, пожалованныя имъ офицерамъ — неотъемлемы. Рѣчь тутъ идетъ не объ отрядѣ, который дѣйствовалъ какъ–нибудь второстепенно, вспомогательно; напротивъ, войско волонтеровъ было настоящее регулярное неаполитанское войско. Волонтеры Эмилiи были же включены въ войско, хотя они не были окрещены боевымъ огнемъ. Въ своемъ возраженiи, министръ говорилъ о баснословно быстрыхъ повышенiяхъ, бывшихъ въ этой армiи. Въ этомъ случаѣ онъ очень ошибается, потомучто большая часть поручиковъ и подпоручиковъ волонтеровъ дѣлали уже кампанiю 1859 года. Къ тому же мнѣ кажется, что кампанiи въ Сицилiи и Вольтурно стоютъ военныхъ школъ въ Иврѣ и въ Моденѣ. Знаете ли вы, что такое эти офицеры? Это ветераны битвъ за отечество. Они сдѣлали четыре или пять кампанiй и вездѣ оказали отечеству услуги. Это весьма стóитъ пятидесяти лѣтъ, проведенныхъ въ казармѣ. (Гарибальди. Браво!) Можно ли оспаривать право людей, всегда проливавшихъ кровь за Италiю? Обращаюсь къ генералу Биксiо; онъ генералъ–лейтенантъ. Можно ли сказать, что онъ импровизированный генералъ? Онъ не получилъ ни одного чина безъ военнаго подвига. Медичи дрался въ Испанiи, сдѣлалъ римскую кампанiю, дрался въ сѣверной Италiи въ 1859 г., дрался въ Сицилiи. Можно ли сказать и о немъ, что онъ импровизированный генералъ? Ченiи, другъ Гарибальди, сдѣлалъ всѣ кампанiи, и до сихъ поръ только полковникъ.

За тѣмъ ораторъ приводитъ нѣсколько примѣровъ быстрыхъ повышенiй: Гошъ, Наполеонъ, Гергей, Ламармора; указываетъ на невыносимость положенiя офицеровъ южной армiи и прибавляетъ: «Мнѣ кажется, что нынѣшнее предложенiе Гарибальди должно быть принято, если мы хотимъ перевести согласiе изъ словъ въ факты. Южное войско безропотно подчинится нашему рѣшенiю, каково бы оно ни было. Но надо быть справедливымъ, и въ нынѣшнее особенно время отказать въ томъ, что справедливо, будетъ грубою ошибкой. Въ 1849 г. Австрiя объявила, что она удивитъ мiръ своею неблагодарностью. Она сдержала свое слово, и мы видимъ результаты. Не станемъ же подражать Австрiи.

Г. Биксiо говорилъ о томъ, какъ часто бываетъ необходимо въ войскѣ быстрое повышенiе, и объяснилъ, между прочимъ, какъ происходили повышенiя въ южной армiи. «Ядромъ этой армiи, сказалъ онъ, — былъ батальонъ тысячи, поѣхавшихъ изъ Генуи съ Гарибальди. Постороннiя лица понятiя не имѣютъ объ этой войнѣ; въ газетахъ я не читалъ о ней ни одного слова правды. Мы были капитанами; потомъ наши роты увеличивались притокомъ новыхъ волонтеровъ и становились батальонами, вслѣдствiе чего мы дѣлались майорами, а подчиненные наши подвигались тоже впередъ. Не ждать же намъ было, чтобъ офицеры падали къ намъ съ неба. Генералъ всегда былъ очень строгъ въ этомъ отношенiи. Ссылаюсь на товарищей, здѣсь присутствующихъ... (Тутъ ораторъ былъ прерванъ генераломъ Гарибальди, который сказалъ ему: «не горячитесь», — что вызвало всеобщiй смѣхъ.) Надо еще дѣлать различiе между войскомъ, которое дралось, и тѣмъ, которое организовалось. Окажется, что число офицеровъ, бывшихъ въ пороховомъ дыму, далеко не такъ велико, какъ воображаетъ министръ. Въ этомъ дѣлѣ есть что–то священное, и — помяните мое слово, — люди никогда не бываютъ неблагодарны безнаказанно. Послѣ рѣчи генерала Фанти (доказывавшаго, что волонтеры не заслужили своихъ чиновъ) и въ особенности послѣ рукоплесканiй большинства, мы, генералы, подаемъ всѣ въ отставку... Намъ нужно 500 тысячъ войска, вотъ въ чемъ вопросъ. Противъ насъ на Минчiо стоитъ 300 тысячъ войска. Замѣтьте, что въ случаѣ войны, французы придутъ, пожалуй, къ намъ на помощь; но лишь послѣ того, какъ мы будемъ разбиты. А тогда очень тяжело будетъ просить помощи иностранцевъ. Если Бенедекъ перейдетъ рѣку, то на васъ ляжетъ огромная отвѣтственность. Говорятъ, что это никогда не случится. Прекрасно; ну — а ежели?.. У насъ нѣтъ пустого тщеславiя; мы хотимъ только своей Италiи. Если у васъ въ началѣ войны не будетъ 300.000 человѣкъ, то вы не исполните своей обязанности. Берите денегъ, чортъ возьми (che diavolo), берите столько, сколько нужно. Если васъ разобьютъ, то это обойдется дороже, да сверхъ того, вы потеряете честь. (Браво!) Поэтому я требую, чтобы въ войско вошли всѣ элементы, какими располагать можно, чтобы организовать подвижную нацiональную гвардiю, и какъ можно скорѣе, не теряя времени. Надо спасти отечество. Это пусть стоитъ впереди всѣхъ системъ. Мы хотимъ своей нацiональности. Если насъ побьютъ, если мы не съумѣемъ защищаться, то я просто сдѣлаюсь китайцемъ... Вооружайтесь! это говоритъ вамъ человѣкъ, который все потерялъ. Вооружайтесь! Наше положенiе теперь лучше, нежели было въ 1849 году; но если для сопротивленiя намъ понадобится другъ, союзникъ, то мы пропали...

На слѣдующiй день, 20 апрѣля, пренiя продолжались. Г. Кавуръ давалъ отвѣты и возраженiя. По поводу намѣренiя гарибальдiйскихъ генераловъ подать въ отставку, онъ объявилъ, что военный министръ никогда не думалъ сказать ничего оскорбительнаго для этихъ генераловъ, которыхъ уважаетъ и министерство, и вся Италiя. Сверхъ того онъ далъ понять, что ихъ отставка имѣла бы для страны весьма непрiятныя послѣдствiя. Потомъ онъ разсматривалъ предложенiя г. Риказоли и Гарибальди, и показывалъ, какiя препятствiя не позволяютъ немедленнаго призванiя на службу кадръ прежней армiи волонтеровъ. Г. Кавуръ прибавилъ, что есть на это и важныя политическiя препятствiя. По его мнѣнiю, еслибъ правительство дало генералу Биксiо команду одной только дивизiей волонтеровъ, то это было бы принято нѣкоторымъ образомъ за объявленiе войны. Англiя положительно объявила, что она возстанетъ противъ того, кто возбудитъ войну, и что надо принимать въ соображенiе совѣты дружественныхъ правительствъ. Онъ допускалъ тоже, что можно держаться другой политики, противоположной; но въ такомъ случаѣ палатѣ надо выразиться открыто, и тогда члены кабинета, какъ истые итальянцы, будутъ содѣйствовать палатѣ всѣми средствами.

По новому запросу Гарибальди о вооруженiи нацiи, г. Кавуръ отвѣчалъ, что по регулярному войску въ центральной Италiи было уже два набора, приказано сдѣлать наборъ въ провинцiяхъ неаполитанскихъ и сверхъ того въ Сицилiи. Оружiя заготовлено достаточно; артиллерiи считается сто баттарей, а благодаря расположенiю одной дружественной державы, у насъ теперь много ружей. Что касается до волонтеровъ, то министерство сохранитъ однѣ только кадры и воспользуется ими въ случаѣ нужды.

Гарибальди объявилъ, что всѣ эти объясненiя его не удовлетворяютъ, и настаивалъ на преобразованiи южной армiи. Его предложенiе, по большинству голосовъ палаты, принято къ соображенiю, а предложенiе Риказоли утверждено значительнымъ большинствомъ голосовъ.

Вскорѣ послѣ того генералы Козенцъ, Тюрръ, Биксiо, Сиртори и Медичи, бывшiе товарищи Гарибальди по оружiю, особымъ декретомъ утверждены въ званiи генералъ–лейтенантовъ. Особенная коммисiя разсматриваетъ права лицъ, ныньче называющихся офицерами волонтеровъ, работаетъ очень дѣятельно, и уже очень многiе офицеры утверждены. Неудовольствiе исчезло, и Гарибальди опять уѣхалъ къ себѣ въ Капреру, праздновать свадьбу своей дочери, испортивъ себѣ много крови своей поѣздкой въ Туринъ, но за то и почти вполнѣ достигнувъ своей цѣли. Къ тому же самъ король и прочiе друзья Гарибальди постарались примирить его съ гг. Кавуромъ и Чiальдини. Послѣднiй сдѣлался врагомъ знаменитаго диктатора только съ 21 апрѣля, какъ–то экспромтомъ, совершенно неожиданно. Въ этотъ день въ Туринской газетѣ напечатано было всѣхъ удивившее письмо главнокомандующаго Чiальдини: «Я всегда рукоплескалъ, пишетъ онъ, вашимъ побѣдамъ, удивлялся вашей могучей иницiативѣ и свидѣтельствовалъ при всякомъ случаѣ и вездѣ какъ высоко я васъ уважаю. Я объявилъ себя неспособнымъ попробовать то, что вы такъ искусно выполнили въ Марсалѣ... Но вашъ отвѣтъ миланскиъ рабочимъ, ваши слова въ палатѣ переубѣдили меня тягостнымъ, но полнѣйшимъ образомъ. Вы не то, что я думалъ, вы не тотъ человѣкъ, котораго я любилъ. Съ очарованiемъ исчезла и привязанность моя къ вамъ. Я уже не другъ вамъ, и откровенно перехожу въ ряды вашихъ политическихъ противниковъ. Вы осмѣливаетесь ставить себя на ряду съ королемъ, говоря о немъ съ притворною фамилiарностью товарища. Вы думаете стать выше обычаевъ, являясь въ палату въ очень странномъ костюмѣ; выше правительства, называя предателями министровъ, потомучто они преданы вамъ не болѣе, чѣмъ парламенту; вы оскорбляете депутатовъ, которые думаютъ не по вашему, наконецъ думаете стать выше страны, желая ее подвинуть туда, куда вамъ угодно. Есть люди, которые не расположены переносить все это, и я въ томъ числѣ. Я врагъ всякой тиранiи, и буду биться до послѣдней крайности даже противъ вашей. Я знаю приказанiя, данныя вами генералу Триноти (?) принять насъ въ Абруццахъ ружейными выстрѣлами. Я знаю слова Сиртори и ваши слова въ парламентѣ. На этихъ основанiяхъ я думаю, что ваша партiя хочетъ овладѣть страною и войскомъ, грозя намъ въ противномъ случаѣ междоусобною войною. Не знаю, что думаетъ страна, но увѣряю васъ, что войско не боится вашихъ угрозъ: оно боится только вашего правленiя. Вы правы, отдавая себѣ честь въ великомъ и удивительномъ предпрiятiи, совершенномъ вами съ волонтерами; но вы напрасно преувеличиваете истинные результаты своихъ подвиговъ. Когда мы пришли, вы стояли на Вольтурно въ очень нехорошихъ обстоятельствахъ. Паденiе Капуи, Гаэты, Мессины и Чивителлы не вашихъ рукъ дѣло. Пятьдесятъ тысячъ бурбонцевъ разбито, разсѣяно, взято въ плѣнъ, не вами, а нами. Справедливо ли послѣ этого сказать, что королевство Обѣихъ Сицилiй освобождено совершенно вашимъ оружiемъ? Въ своей законной гордости не забудьте, что наше войско и нашъ флотъ принимали участiе въ этомъ освобожденiи, именно истребленiемъ половины неаполитанскаго войска и взятiемъ четырехъ крѣпостей. Я говорю съ вами не отъ имени войска, но я считаю себя знающимъ его достаточно, чтобы надѣяться, что оно будетъ раздѣлять чувства отвращенiя и горести, возбужденныя въ моей душѣ неумѣренностью вашихъ и вашей партiи».

Въ отвѣтъ на это опрометчивое, ребячески дерзкое письмо и на парламентскiя пренiя о своемъ предложенiи, Гарибальди показалъ себя истинно–великодушнымъ, простымъ, дѣтски–простодушнымъ, генiально–довѣрчивымъ человѣкомъ. Вотъ сначала его отвѣтъ г. Чiальдини. «Генералъ, я также былъ вашимъ другомъ и удивлялся вашимъ воинскимъ подвигамъ. Теперь я буду чѣмъ вамъ угодно, не нисходя, конечно, до оправданiя себя во всемъ томъ, что вы на меня въ своемъ письмѣ взводите, въ неприличностяхъ относительно короля и относительно войска, такъ какъ я силенъ сознанiемъ солдата и итальянскаго гражданина. Что касается до моей одежды, то я буду продолжать одѣваться такъ, какъ теперь, до тѣхъ поръ, пока мнѣ не скажутъ, что я не въ свободной землѣ, гдѣ всякiй одѣвается, какъ разумѣетъ. Слова полковника Тринотти для меня новость. Я не знаю другого приказа, кромѣ того, который я отдалъ: «принять итальянскихъ солдатъ сѣверной армiи, какъ братьевъ»; между тѣмъ, какъ извѣстно было, что это войско «идетъ сражаться противъ революцiи, олицетворенной въ Гарибальди». (Слова Фарини, сказанныя Наполеону III.) Какъ депутатъ, я полагаю, что изложилъ палатѣ весьма малую долю зла, какое было сдѣлано министерствомъ южной армiи, и я считаю, что имѣлъ на это право. Когда придется драться противъ непрiятелей Италiи, войско итальянское увеличится однимъ лишнимъ солдатомъ, и это не покажется вамъ новостью. Все, что вамъ насказали, будто я говорилъ противъ войска — клевета. Передъ вашимъ приходомъ мы стояли вечеромъ послѣ самой блестящей изъ побѣдъ, одержанныхъ нами въ южной Италiи, и въ положенiи далеко не очень дурномъ. Сколько мнѣ извѣстно, войско было довольно свободными и умѣренными словами солдата–депутата, для котораго честь Италiи была предметомъ поклоненiя во всю его жизнь. Если затѣмъ кто нибудь считаетъ себя обиженнымъ моимъ образомъ дѣйствiй, я скажу, отъ одного только своего имени и одинъ ручаясь за свои слова, что я спокойно ожидаю того, кто прiйдетъ у меня требовать удовлетворенiя».

Обыкновенный человѣкъ, такъ жестоко осыпанный несправедливостями, какъ Гарибальди, долженъ былъ бы или захворать, или разразиться ругательствами, или нѣсколькими поединками. Но онъ выше всего этого. Клевета какого нибудь Тринотти, повторяемая главнокомандующимъ, до него не досягаетъ, и если онъ въ парламентѣ погорячился, то вся Италiя охотно, съ наслажденiемъ это ему извинитъ. А между тѣмъ, глядя съ обыкновенной, человѣческой точки зрѣнiя, онъ былъ оскорбленъ жестоко, и со стороны президента совѣта это было сдѣлано изумительно близоруко. Гарибальди надавалъ своимъ товарищамъ по оружiю разныхъ чиновъ, смотря по ихъ заслугамъ и сверхъ того, конечно, по потребностямъ службы. Онъ надѣлалъ поручиковъ, капитановъ, полковниковъ, генераловъ, а между тѣмъ кабинетъ не утвердилъ всѣхъ этихъ чиновъ. Конечно, бывали примѣры злоупотребленiя власти: и Пугачевъ давалъ чины своей сволочи; но Гарибальди–диктаторъ былъ въ Сицилiи и потомъ въ Неаполѣ совершенно законнымъ правительствомъ. Если не признавать данныхъ имъ чиновъ, то не слѣдовало признавать и его самаго; надо было взять его и разстрѣлять. Если бы онъ успѣлъ заключить заемъ, развѣ итальянское королевство рѣшилось бы отречься отъ этого займа? Когда Биксiо говорилъ въ пользу его предложенiя, 19 апрѣля, Гарибальди сказалъ ему: «не горячитесь», какъ мы разсказывали выше. Одного этого слова, сказаннаго въ извѣстной обстановкѣ, довольно, чтобы выставить въ надлежащемъ свѣтѣ младенчески–прекрасную душу диктатора. Наканунѣ онъ самъ погорячился; онъ забылъ на минуту, что итальянскiй парламентъ въ полномъ своемъ составѣ представляетъ самую Италiю, что добрый сынъ своей родины долженъ покориться разумному большинству; а тутъ онъ самъ едва не породилъ непрiятнаго столкновенiя, едва не растравилъ присущаго всѣмъ совѣщательнымъ собранiямъ духа партiй, и уже боится этого, уже не хочетъ, чтобы и у сподвижника его сорвалось съ языка неосторожное слово, которое можетъ ожесточить или только растревожить партiи. И остановилъ онъ его именно въ то время, когда тотъ началъ говорить съ хорошей стороны о распоряженiяхъ диктатора. Понятно, что онъ говорилъ не совсѣмъ равнодушнымъ тономъ.

Но это еще не все; предложенiе Гарибальди не было утверждено, а было принято только къ соображенiю; его генералы утверждены въ своихъ чинахъ только черезъ десять дней послѣ пренiй: все это время было, можетъ–быть, употреблено на соображенiя. Однако, не дожидаясь этого, диктаторъ помирился и съ г. Кавуромъ, и съ г. Чiальдини, и этимъ довершилъ все то, что уже сдѣлалъ для Италiи. Двадцать четвертаго апрѣля Туринъ былъ въ большомъ безпокойствѣ, даже въ унынiи. Тамъ и сямъ собирались небольшiя толпы народу, и вездѣ громко толковали о письмѣ Чiальдини, о письмѣ Гарибальди, о рѣчи Кавура. По угламъ налѣплены были разныя письма то къ Чiальдини, то къ Кавуру, гдѣ оба этихъ господина были разобраны по ниточкѣ съ точки зрѣнiя слѣпыхъ приверженцевъ Гарибальди, такъ что и въ нихъ и въ ихъ репутацiяхъ не осталось живого мѣста. Гарибальди не могъ показаться на улицу безъ того, чтобы со всѣхъ сторонъ не раздались крики, «да здравствуетъ!» безъ того, чтобы тотчасъ не сбѣжалась толпа народу. Поговаривали въ городѣ о поединкахъ между офицерами регулярной армiи и волонтерами; были слухи даже о томъ, что два офицера изъ армiи были зарѣзаны гдѣ–то за угломъ, что войско собрано по казармамъ и стоитъ подъ ружьемъ. Были и другiе зловѣщiе слухи. Но вдругъ 24 числа вечеромъ всѣ безпокойства исчезли, довѣрiе возстановилось, и дѣла пошли своимъ обычнымъ порядкомъ: слухъ о томъ, что самъ король принялъ примирительное участiе въ ссорѣ, прошолъ по городу, съ необычайною быстротою. Въ самомъ дѣлѣ, король пригласилъ къ себѣ г. Кавура и Гарибальди, и поговоривъ съ ними часа полтора, имѣлъ удовольствiе видѣть, какъ два передовые человѣка Италiи подали другъ другу руки. Отъ короля Гарибальди заѣхалъ къ своему другу Паллавичино и встрѣтилъ тамъ г. Чiальдини. Не успѣлъ диктаторъ опомниться отъ неожиданности и удивленiя, какъ Чiальдини бросился къ нему на шею, и просилъ извиненiя. Гарибальди тоже его обнялъ и сказалъ: «Не будемъ больше объ этомъ говорить никогда».

На другой день большинство палаты, созванное особенно по этому случаю, рѣшило, что оно приметъ проэктъ Гарибальди о преобразованiи и вооруженiи нацiональной гвардiи во всѣхъ его началахъ, за исключенiемъ нѣкоторыхъ измѣненiй въ формѣ.

Положенiе Италiи, послѣ того, какъ подавлено было приготовлявшееся реакцiонное движенiе въ Неаполѣ, весьма мало измѣнилось. Конечно, важный симптомъ къ лучшему — примиренiе о которомъ мы только что говорили; но видимаго улучшенiя въ ходѣ дѣлъ оно не произвело. Министерство занято организацiею новаго королевства, предположеннымъ займомъ и слитiемъ долговыхъ книгъ всѣхъ бывшихъ государствъ Италiи въ одну. По поводу послѣдняго обстоятельства, на югѣ будетъ очень много недовольныхъ. Бывшее королевство Обѣихъ Сицилiй имѣло, относительно, едва ли не самый незначительный долгъ въ Европѣ, а теперь, послѣ слитiя, на его долю достанется значительная часть пьемонтскаго долга. Въ послѣднiе двѣнадцать лѣтъ Пьемонтъ сдѣлалъ много долговъ, постоянно стремясь къ своей цѣли, къ освобожденiю Италiи. Само собою разумѣется, что всѣ эти долги должны лечь на всю Италiю, и не въ благодарность, не въ уплату Пьемонту, а потому, что долгъ не можетъ лежать на одной только части благоустроеннаго государства. Оно какъ правильный организмъ, отвѣчаетъ все за каждую свою часть. По соединенiи долговъ въ одну книгу, пьемонтская провинцiя будетъ значительно облегчена, а въ неаполитанской налоги должны увеличиться. Нѣкоторыя газеты, придерживающiяся стараго законнаго порядка во чтобы то ни стало, съ весьма тонкою насмѣшкой разсказываютъ, что Пьемонтъ готовится довершить свои благодѣянiя южной Италiи и возвыситъ налоги вчетверо. Тогда, — прибавляютъ подобныя газеты, — неаполитанскiе сторонники пьемонтскаго вторженiя и поймутъ, когда прiйдется платить вмѣсто рубля — четыре, что старинный–то порядокъ, т. е. управленiе Франциска II, равно какъ и его отца, было несравненно выгоднѣе, человѣколюбивѣе, порядочнѣе, даже благообразнѣе этой нынѣшней безурядицы, когда всякiй печатаетъ, что взбредетъ на умъ, говоритъ что хочетъ, и этимъ только смущаетъ добрыхъ людей. Но въ Европѣ большинство читателей такъ уже привыкло къ подобнымъ ультармонтанскимъ iеремiадамъ, что дѣльныя газеты на нихъ не отвѣчаютъ и не обращаютъ никакого вниманiя.

АНГЛIЙСКIЯ ДѢЛА.

Съ своею знаменитою, настоящею, англiйскою настойчивостью сенджемскiй кабинетъ добился очищенiя Сирiи, которое и совершится къ 5 iюня. Французскiя газеты, если не всѣ, то по крайней мѣрѣ большая часть, сильно негодуютъ за это на Англiю, называютъ ея политику, по обыкновенiю, коварною, говорятъ, что это она дѣлаетъ изъ зависти и ненависти къ Францiи, а нѣкоторые русскiе журналы остроумно посмѣиваются этому выраженiю, и объясняютъ отступленiе изъ Сирiи французовъ чувствомъ справедливости ихъ заламаншскихъ сосѣдей. Но ничего нѣтъ забавнѣе, какъ когда говорятъ о чувствѣ справедливости Англiи — не говоримъ во внутренней, но — во внѣшней политикѣ. Это тоже самое, какъ еслибы кто сказалъ, что его сосѣдъ торгуетъ съ большимъ чувствомъ или фабрикуетъ сукно только для честныхъ людей. Всякiй помнитъ очень хорошо блокаду Грецiи изъ за какого–то еврея; всякому извѣстно, какъ въ началѣ войны Грецiи за независимость, больше всего вредила Грецiи Англiя, и множество тому подобныхъ случаевъ. Наконецъ теперь на нашихъ глазахъ рѣшается вопросъ объ Iоническихъ островахъ, о Сирiйскомъ занятiи и о Суэцскомъ каналѣ, о цѣлости, неприкосновенности и независимости Турцiи.

Iоническiе острова, лежащiе близь береговъ Грецiи, находятся лѣтъ сорокъ пять подъ покровительствомъ Англiи, въ силу парижскаго трактата. Жителей тамъ четверть миллiона, все греки. Имѣется англiйскiй гарнизонъ, англiйскiй губернаторъ и — довольно либеральныя учрежденiя. Есть палата представителей, печать свободна, почва не дурная, климатъ великолѣпный, и все, казалось бы такъ хорошо, что счастливымъ островитянамъ нечего болѣе желать. Но вотъ они объявляютъ покровительствующему правительству, что они болѣе не хотятъ его, а желаютъ присоединиться къ Грецiи. Англiйскiя газеты выразили сначала удивленiе, а потомъ негодованiе на этихъ чудаковъ, которые отъ добра ищутъ зла. «Неужели жителямъ Iоническихъ острововъ подъ нашимъ покровительствомъ не хорошо? О, они жестоко ошибаются! Учрежденiя Грецiи далеко не такъ либеральны, какъ тѣ, которыми они теперь пользуются. Печать тамъ не такъ свободна, представительство гораздо болѣе стѣснено, налоговъ гораздо больше. Чего же надо? Что за странное стремленiе, когда навѣрное всякiй скажетъ, что въ соединенiи съ Грецiею имъ будетъ хуже?»

На это Iоническiе острова отвѣчаютъ, что, конечно, будетъ имъ можетъ быть гораздо хуже, но что это уже ихъ дѣло, а покамѣстъ всего важнѣе имъ сдѣлаться снова греками.

Газеты отвѣчаютъ на это, что ежели Англiя надоѣла Iоническимъ островамъ, то и острова за то надоѣли ей до послѣдней крайности. Но вотъ бѣда! Она не имѣетъ права дозволить островамъ присоединиться къ Грецiи, потомучто протекторатъ былъ ей порученъ союзными державами, и такимъ образомъ она сама, такъ сказать, связана въ этомъ дѣлѣ. Iоническiе острова невыгодны, причиняютъ огромные убытки, приходится содержать тамъ отрядъ англiйскаго войска, губернатора: просто бѣда, что это за разоренiе! Послушать ихъ, такъ Англiя — мученица своего самоотверженiя. Г. Гладстонъ, который былъ туда посланъ коммисаромъ отъ правительства, для узнанiя желанiй тамошняго населенiя, въ недавней парламентской бесѣдѣ говорилъ объ этихъ островахъ съ глубокимъ и яснымъ знанiемъ дѣла, великодушно выражалъ желанiе, чтобы Iоническiе острова процвѣтали, но что имъ нельзя присоединиться къ Грецiи; если признать въ этомъ случаѣ принципъ нацiональности, то придется отдать Грецiи и Кандiю, и Ѳессалiю, и Албанiю, тѣмъ еще болѣе, что эти страны находятся не подъ христiанскимъ, а подъ мусульманскимъ протекторатомъ. А между тѣмъ, это значило бы — ослабить великую турецкую имперiю. За тѣмъ ораторъ дѣлалъ нѣкоторыя уступки. «Можно, говоритъ онъ, — не соглашаться въ мнѣнiяхъ на счетъ охраненiя мусульманскаго владычества, но слѣдуетъ дѣлать все осторожно, обстоятельно, осмотрительно, не торопясь», и т. д.

Но здѣсь уже столько противорѣчiй, что можно и остановиться. Все дѣло только въ томъ, чтобы поддержать существованiе уже не «больного человѣка», а гнилой развалины. Оттоманская порта, особенно послѣ своего новаго выпуска бумажныхъ денегъ на тысячу двѣсти пятьдесятъ миллiоновъ пiастровъ годится только на то, чтобы поддерживать соперничество между великими европейскими державами и продолжать давить христiанскiя населенiя. Говорятъ, что ни въ какомъ случаѣ нельзя же разрушать государства, составляющаго звено европейской политической системы; но на это можно отвѣтить, что всякое благоустроенное общество должно заботиться и хлопотать объ истребленiи гнилыхъ развалинъ — ради общественной безопасности и пользы. Если же поддерживать во чтобы–то ни стало существующiй порядокъ вещей, то выходили бы престранныя вещи. Если бы Россiя теперь была еще подъ татарскимъ игомъ, то англiйскiе государственные люди стали бы поддерживать татарское владычество, чтобы «прямодушно и мужественно исполнить все, что требуется для поддержанiя мира,» — какъ говоритъ г. Гладстонъ. Съ изумительною храбростью говорятъ англiйскiя газеты о необходимости сохранить существованiе независимой и самостоятельной Турцiи, а между тѣмъ тутъ же говорятъ о своихъ побѣдахъ, одержанныхъ въ Новой Зеландiи. Почему же тамъ можно разрушать существующiй порядокъ, а здѣсь нельзя? Во имя, развѣ, цивилизацiи? Но развѣ у Турцiи есть хоть какiе–нибудь задатки цивилизацiи? Развѣ славянскiя и греческiя племена, теперь находящiяся подъ игомъ мусульманъ, не безконечно выше своихъ угнетателей? Г. Гладстонъ говоритъ, будто политическое положенiе греческаго королевства еще не на столько утвердилось и созрѣло, чтобы Грецiи сдѣлаться ядромъ, около котораго могли бы соединиться разрозненные члены греческаго племени. Но развѣ Турцiя въ этомъ отношенiи болѣе утвердилась и болѣе созрѣла, чѣмъ Грецiя? Не перезрѣла ли она? Не существуетъ ли только гальванически, подъ влiянiемъ токовъ, которыхъ проводниками служатъ представители великихъ державъ при Портѣ? Но понятно, что стоя на ложной точкѣ, англiйскiе государственные люди впадаютъ во противорѣчiя на каждомъ шагу. Иначе и не бываетъ со всѣми ложными основанiями.

Забавные доводы употребляются у нихъ противъ прорытiя Суэцскаго канала. Въ засѣданiи 6 мая, въ палатѣ лордовъ, графъ Кернарвонъ потребовалъ копiи съ корреспонденiи между правительствомъ и генеральнымъ консуломъ въ Египтѣ и съ другихъ бумагъ, размѣненныхъ между правительствомъ королевы и правительствами турецкими и французскимъ, относительно прорытiя Суэцскаго канала. Г. Кернарвонъ думаетъ, что сооруженiе подобнаго канала есть дѣло великой важности для Англiи, съ точки зрѣнiя политической и коммерческой; но что въ исполненiи его есть затрудненiя почти неодолимыя, и слѣдовательно весьма жаль, что потрачено столько денегъ на такое предпрiятiе. Но такъ какъ съ этимъ проэктомъ связаны политическiя соображенiя, то онъ полагаетъ, что правительство обязано дать всевозможныя объясненiя и показать, какой политикѣ оно слѣдовало. Г. Лессенсъ уговорилъ египетскаго вице–короля принять въ дѣлѣ очень большое участiе, втянулъ его и лично, и всѣхъ его преемниковъ, такъ что можно сказать, г. Лессенсъ держитъ въ рукахъ египетское правительство. Французское правительство весьма заинтересовано въ этомъ вопросѣ, и хотя нѣтъ нужды ограничивать французскую торговлю, но съ другой стороны Францiя не должна расширять свою торговлю на счетъ Египта.

Г. Водгаусъ отвѣчалъ, что его ни чуть не удивляетъ, что его благородный другъ, недавно воротившiйся съ востока, обращаетъ вниманiе палаты на вопросъ о Суецскомъ каналѣ, такъ какъ это вопросъ великой важности и представляется не совершенно удовлетворительно. «Я надѣюсь, по крайней мѣрѣ, продолжалъ г. Водгауcъ, — что послѣ объясненiй, которыя я намѣренъ теперь представить, г. Кернарвонъ не будетъ настаивать на сообщенiи документовъ, потомучто это повредило бы ходу дѣлъ. На этотъ счетъ не существуетъ ни малѣйшаго несогласiя между членами кабинета. Наша политика относительно Суэцскаго канала была неизмѣнна. Правительство ея величества постоянно держится того мнѣнiя, что этотъ проэктъ неисполнимъ самъ по себѣ, но что есть и другiя соображенiя, которыя не позволяютъ выпустить его изъ виду. Я совершенно согласенъ, что Англiя взирала бы благосклонно на все, что увеличиваетъ легкость сообщенiй и способствуетъ коммерческому и промышленному благосостоянiю мiра. Но надо въ тоже время принять во вниманiе наше положенiе относительно Турцiи, и обязательства договора 1856 г., по которымъ мы должны поддерживать цѣлость Турцiи, и договора 1841 г., обезпечивающаго цѣлость Египта. Въ 1854 году г. Лессенсъ получилъ отъ египетскаго паши разрѣшенiе построить каналъ и купить для этой цѣли значительную долю земли. Черезъ нѣсколько времени г. Лессенсъ увидѣлъ, что необходимо также разрѣшенiе султана, который однакоже этого разрѣшенiя никогда не давалъ. Не говоря положительно, что онъ ни въ какомъ случаѣ не согласится разрѣшить постройку канала между Средиземнымъ и Краснымъ морями, султанъ отвѣчалъ, что ему нужно имѣть извѣстныя ручательства въ цѣлости имперiи и въ уваженiи къ его законамъ. Мой благородный другъ говорилъ объ одномъ изъ этихъ законовъ, который, вѣроятно, былъ нарушенъ, то есть о законѣ противъ употребленiя обязательнаго труда. Проектъ не можетъ осуществиться иначе, какъ при помощи труда, и весьма вѣроятно, что г. Лессенсъ прибѣгалъ въ этомъ случаѣ къ принужденiю. Султанъ также можетъ воспротивиться предположенiю г. Лессенса, потомучто тотъ собирается прiобрѣсти для канала значительныя земли. Ибо невозможно не видѣть, что въ этомъ заключается ужасная опасность для оттоманской имперiи, если Египетъ будетъ отдѣленъ отъ прочихъ земель султана большимъ населенiемъ иностранцевъ, имѣющихъ особенныя привиллегiи, покровительство своихъ консуловъ, и почти совершенную независимость отъ законовъ страны. Правительство ея величества не скрывало своего мнѣнiя на этотъ счетъ; оно, равно какъ и предыдущiя правительства, сообщало о затрудненiяхъ, которыя я только что изложилъ. Положенiе, относительно этого проэкта, другого, могущественнаго государства (Францiи), которое въ дружбѣ съ нами, естественно обязывало министровъ ея величества вести дѣло съ большою осмотрительностью. Султанъ далъ знать пашѣ, что онъ не желаетъ осуществленiя проэкта и не сдѣлалъ г. Лессенсу никакой уступки. Между тѣмъ г. Лессенсъ получилъ позволенiе сдѣлать нѣкоторыя предварительныя операцiи, и въ самомъ дѣлѣ началъ работы. Впрочемъ, я не думаю, чтобы намъ надо было слишкомъ опасаться того, что сдѣлано. Если свѣденiя, полученныя правительствомъ, вѣрны, то кажется, что портъ заплываетъ иломъ и пескомъ, работниковъ достать трудно, вода составляетъ рѣдкость, и все это, повидимому, произвело свое дѣйствiе. Труднѣйшая часть проекта есть, кажется, устойство порта. Едва была построена плотина для устройства бассейна, какъ мѣста углубленныя наполнились грязью и пескомъ. Это была миѳологическая Сизифова работа, и мнѣ очень жаль несчастныхъ акцiонеровъ. Къ несчастью, г. Лессенсъ уговорилъ пашу взять половину акцiй компанiи. И вотъ между какихъ огней паша поставленъ: если проэктъ будетъ исполняться, то онъ потеряетъ всѣ свои деньги, употребленныя на это дѣло, а если проэктъ оставятъ, то ничего нѣтъ мудренаго, что съ паши будутъ требовать убытковъ. Порта еще переписывается объ этомъ съ пашей, и я надѣюсь, что проэктъ, который мнѣ кажется невыполнимымъ, будетъ отстраненъ, или по крайней мѣрѣ будутъ приняты мѣры для обезпеченiя цѣлости имперiи и для того, чтобы, на новомъ каналѣ, всякая европейская держава, особенно въ случаѣ войны, пользовалась выгодами, одинаковыми со всѣми прочими державами».

Говорилъ поэтому же самому поводу г. Страдфордъ Редклифъ, бывшiй посланникомъ въ Турцiи и такъ дѣятельно заботившiйся о сохраненiи независимости этой развалины. Говорилъ еще г. Элленборо. Этотъ господинъ, столь же благородный лордъ какъ и прочiе, говорилъ, что планъ канала неисполнимъ физически и невозможенъ политически. Но что слѣдуетъ устроить телеграфическое сообщенiе между Индiей, Аденомъ и Перимомъ, и во всѣхъ тѣхъ мѣстахъ, гдѣ подводный канатъ будетъ выведенъ на землю, для устройства надлежащихъ станцiй, должно построить укрѣпленiя, способныя защищаться противъ обыкновенныхъ нападенiй. «Это зависитъ совершенно отъ насъ, прибавилъ г. Элленборо, — и никакая сила въ свѣтѣ не можетъ помѣшать намъ это сдѣлать.»

Совершенно такъ, и вся англiйская внѣшняя политика въ этомъ засѣданiи видна во всѣхъ своихъ главнѣйшихъ принципахъ, и во всѣхъ неизбѣжныхъ противорѣчiяхъ. Толкуютъ о самостоятельности Порты, а между тѣмъ при всякомъ случаѣ мѣшаются въ ея дѣла, не только совѣтами, но прямымъ, непосредственнымъ надзоромъ. Чуть только случится что–нибудь не совсѣмъ обыкновенное, какъ назначается особенная европейская коммисiя для надзора. Ныньче Омеръ–Паша поѣхалъ усмирять Боснiю; съ нимъ послали европейскихъ коммисаровъ; какъ будто такъ дѣлается съ независимымъ государствомъ? Говорятъ о постройкѣ какихъ нибудь пятнадцати или двадцати укрѣпленiй на земляхъ, подчиненныхъ турецкому султану и съ грознымъ спокойствiемъ прибавляютъ, что никакiя силы въ свѣтѣ не помѣшаютъ Англiи это сдѣлать. Увѣряютъ, что каналъ невозможенъ по физическимъ причинамъ, и сожалѣютъ бѣдныхъ акцiонеровъ, сожалѣютъ бѣднаго египетскаго пашу. Но ежели песокъ и илъ помѣшаютъ исполненiю канала и неизбѣжно заставятъ бросить работу, не доведя ее до конца, такъ о чемъ же хлопотать? Пусть кому угодно, тотъ и разоряется на эти акцiи; но нѣтъ; оказывается, что позади этого есть болѣе близкiй для Англiи вопросъ, именно обязательство заботиться о цѣлости Турцiи. Стало–быть каналъ можетъ быть удаченъ, и тогда цѣлость этой интересной державы подвергнется ужасной опасности. Благородный лордъ дѣлаетъ догадки, что вѣроятно г. Лессенсъ употреблялъ принужденiе въ начатыхъ работахъ. Но на вѣроятностяхъ мало ли что можно построить! Наконецъ въ своей iеремiадѣ ораторъ дошолъ до того, что началъ жаловаться на покровительство европейскихъ консуловъ, началъ опасаться, что это покровительство будетъ въ ущербъ все той же Турцiи, какъ будто законы въ Турцiи, не смотря на всѣ гатти–гумаюны, сколько–нибудь покровительствуютъ христiанъ; будто оратору неизвѣстно, что безъ своего посольства подданный христiанской державы въ Турцiи пропадетъ безъ слѣда; какъ будто, наконецъ, ему неизвѣстно, что въ Сирiю теперь, въ ожиданiи выступленiя французовъ, вступаютъ турецкiя войска, составленныя на половину изъ тѣхъ самыхъ солдатъ, которые посланы были въ Константинополь подъ судъ, или на казнь, за то что они участвовали въ убiйствахъ или имъ потворствовали. Это слишкомъ обыкновенная увертка тѣхъ, кто старается доказать неправду, — прикинуться непризнающимъ извѣстныхъ истинъ, или ихъ незнающимъ.

Внутреннее устройство Англiи доведено до такой высокой степени совершенства, — кромѣ нѣкоторыхъ исключенiй, о которыхъ мы когда нибудь скажемъ, что всѣ прочiя страны имѣютъ полное право ей въ этомъ отношенiи завидовать. Во внѣшней политикѣ до такой степени утверждено въ Англiи стремленiе къ собственнымъ интересамъ, помимо вопросовъ о правѣ и справедливости, и къ тому еще англо–саксонское племя одарено такою громадною стойкостью, такою настойчивою энергiей, что успѣхи несомнѣнны: всегда и постоянно выигрываетъ тотъ, кто не обращаетъ особеннаго вниманiя на справедливость, а заботится только о себѣ и о своихъ непосредственныхъ выгодахъ.

Всѣ вопросы, занимающiе теперь Англiю на востокѣ Средиземнаго моря разрѣшаются тѣмъ, что южные французскiе порты гораздо ближе къ Суэцскому каналу, къ Сирiи, къ Турцiи, нежели южные порты англiйскiе, и въ случаѣ войны, французы будутъ ближе къ Индiи, когда будетъ каналъ, чѣмъ сама Англiя. Если бы существованiе Турцiи въ видѣ предлога для ближайшей опеки въ тѣхъ краяхъ, не было прямо выгодно Англiи, то конечно ни одинъ изъ тамошнихъ государственныхъ людей не сказалъ бы ни слова въ пользу сохраненiя независимости этой развалины. Не требуютъ же они независимости Алжирiи, не заботятся о самостоятельности Кохинхины, и безъ всякаго зазрѣнiя совѣсти отнимаютъ земли у новозеландцевъ подъ пастбища своихъ овецъ. Всѣ заботы ихъ обращены теперь на то, чтобы какъ нибудь не усилилась какая нибудь держава, хотя бы до такой мѣры, чтобы нѣсколько къ ней приблизиться; о претензiяхъ на соперничество Англiя не можетъ и слышать равнодушно. Точно также, какъ она не терпитъ усиленiя какой нибудь державы, такъ она не любитъ и большого ослабленiя, потомучто этимъ ослабленiемъ не равно воспользуется кто нибудь другой. Такъ, — сколько мы знаемъ, — въ англiйскихъ палатахъ не было еще сколько нибудь серьёзной бесѣды о венгерско–австрiйскихъ дѣлахъ. Австрiя ослаблена войною 1859 г., ослаблена своими финансовыми ошибками, и теперь еще ослабляется мадьярскими несогласiями. Никакого нѣтъ сомнѣнiя, что англiйское министерство неблагопрiятно взглянетъ на венгерское движенiе, потомучто такимъ образомъ, въ случаѣ приближенiя Австрiи къ разложенiю, можетъ чрезъ мѣру усилиться Пруссiя, да и славянскiя земли Австрiи могутъ сблизиться съ тѣми землями, которыя теперь лежатъ подъ властью драгоцѣнной Турцiи. Тогда, чего добраго, можетъ образоваться новая, еще невиданная въ Европѣ сила — мiръ славянскихъ братiй, и — что изъ этого выйдетъ — неизвѣстно; но для Англiи покамѣстъ лучше, чтобы ничего не вышло, ибо нынѣшнее положенiе вещей для нея довольно выгодно.

А въ случаѣ, если бы усилилась Пруссiя нельзя будетъ ей сдѣлать напр. такого выговора, какой сдѣлали ей и министерство и всѣ газеты Англiи за исторiю нѣкоего господина Макдональда. Этотъ Макдональдъ на какой–то станцiи желѣзной дороги въ Пруссiи, поссорился съ другимъ господиномъ, и былъ насильно выведенъ изъ вагона. Тотчасъ англiйское правительство за него вступилось, — и сдѣлало, конечно, очень хорошо, если г. Макдональдъ былъ правъ; но если онъ дѣйствительно былъ виноватъ въ дерзости, то вступаться не слѣдовало, потомучто прусская полицiя поступила совершенно сообразно съ своими законами. Обмѣнено было нѣсколько дипломатическихъ нотъ, довольно рѣзкихъ; множество статей явилось въ англiйскихъ газетахъ противъ Пруссiи; Богъ знаетъ чего только не наговорили; даже дошли до того, что берега Рейна въ прусскихъ предѣлахъ не живописны, такъ что ни одному порядочному англичанину не слѣдуетъ ѣздить ихъ смотрѣть. Но дѣло всетаки въ томъ, что какъ прусская полицiя, въ сравненiи съ англiйской, ни дурна, а все же она въ дѣлѣ Макдональда была права, и слѣдствiе показало, что онъ велъ себя непростительно дерзко. Мирные путешественники, не любящiе исторiй, должны быть благодарны прусской полицiи за исторiю съ Макдональдомъ; надо же было показать англiйскимъ туристамъ, что въ Европѣ есть еще люди, кромѣ англичанъ, настоящiе люди, съ тѣломъ и духомъ, и даже съ нѣкоторыми правами, о чемъ англiйскiе туристы до сихъ поръ не имѣли никакого понятiя.

ОБЩЕЕ ПОЛОЖЕНIЕ. ПОСЛѢДНIЯ ИЗВѢСТIЯ.

Италiя перестала внушать опасенiя; тамъ слишкомъ много своего внутренняго дѣла, чтобы думать еще о завоеванiяхъ. Данiя съ своимъ нескончаемымъ голштинскимъ вопросомъ, начинаетъ успокоиваться, благодаря внушенiямъ Англiи. Но на далекомъ горизонтѣ, съ двухъ сторонъ, показалось по тучѣ; изъ нихъ можетъ ничего не выйдти, и какъ многiя тучи, онѣ могутъ пройдти благополучно; но можетъ разразиться и гроза.

Сирiя и сѣверная Америка возбуждаютъ опасенiя.

Изъ Сирiи выступаютъ французскiя войска; но ихъ выступленiемъ глубоко оскорбленъ ихъ повелитель. Неудовольствiе его составляетъ предметъ опасенiй всѣхъ, кто любитъ мiръ. Поэтому случаю англiйское министерство приказало послать въ Плимутъ сто новыхъ армстронговыхъ пушекъ. Что сдѣлало поэтому же случаю французское правительство, это покрыто мракомъ неизвѣстности. Но алармирсты пророчатъ разрывъ, а въ нѣкоторыхъ рѣчахъ и распоряженiяхъ французскаго императора дѣйствительно проглядываютъ противоанглiйскiя стремленiя. Вышеприведенная депеша Тувенеля по поводу очищенiя Сирiи произвела замѣтно воинственное впечатлѣнiе во Францiи, а въ Англiи отвѣтомъ на нее были разныя воинственныя приготовленiя. Люди, близко знающiе характеръ Наполеона III, говорятъ, будто бы въ самомъ непродолжительномъ времени, можетъ быть въ концѣ iюня, Сирiя будетъ предметомъ столкновенiя. Въ какой мѣрѣ справедливы эти предположенiя — покажетъ время.

Съ другой стороны бывшiе соединенные, а нынѣ разъединенные Штаты сѣверной Америки возбуждаютъ серьёзныя опасенiя. Сначала воинственнымъ жаромъ пылали только южные, отложившiеся штаты, а теперь этотъ жаръ охватилъ и сѣверъ съ большою, неожиданною силой. Южное правительство роздало каперскiя свидѣтельства; сѣверное сдѣлало то же самое. Объявлена блокада всѣхъ южныхъ портовъ. Полки стекаются къ Вашингтону, который, говорятъ, будетъ скоро аттакованъ южными силами. Послѣ взятiя форта Сомтера, на сѣверѣ начались дѣятельнѣйшiя военныя приготовленiя. Богатые люди жертвовали огромныя суммы на издержки по вооруженiю и продовольствiю войскъ; какой–то купецъ далъ двадцать тысячъ долларовъ; очень многiе давали по пяти, по десяти и по пятнадцати тысячъ; войска собирались съ неожиданною быстротою. Югъ не ожидалъ такого пыла: смирный и промышленный сѣверъ всегда казался такимъ тихимъ. Англiйскiе фабриканты боятся остаться безъ хлопчатой бумаги; а тогда Англiю постигнетъ неслыханное бѣдствiе: если не сотни тысячъ, то уже навѣрно десятки тысячъ рабочихъ останутся безъ дѣла и слѣдовательно безъ хлѣба.

Сан–Доминго присоединился къ Испанiи, какъ мы говорили въ прошедшемъ обозрѣнiи. Теперь оказывается, что это было приготовлено давно, и французское правительство поспѣшило поздравить съ этимъ счастливымъ событiемъ испанскую королеву. Но Францiя не будетъ здѣсь въ убыткѣ, потомучто къ ней присоединяется республика Эгуадоръ, Гватемала и нѣкоторыя другiя мелкiя республики центральной Америки. Можетъ быть это только одни пустые слухи; но ничего не будетъ удивительнаго, если эти слухи подтвердятся: въ этихъ маленькихъ республикахъ безначалiе и безпорядки сдѣлались совершенно нормальнымъ состоянiемъ, и понятно, если имъ захотѣлось наконецъ отдохнуть, хотя подъ чужою властью, но въ порядкѣ и тишинѣ. За то для Англiи это будетъ совершенно непонятно. Эта держава никакъ не можетъ позволить такого ужаснаго усиленiя влiянiя Францiи въ такомъ пунктѣ, гдѣ можетъ со временемъ устроиться междуокеаническiй каналъ черезъ панамскiй перешеекъ. Англiи, какъ видно, суждено сталкиваться съ Францiей на каналахъ.

Во Францiи въ послѣднее время прошолъ слухъ о томъ, что скоро воспослѣдуетъ облегченiе законовъ о печати. Многiя газеты говорили объ этомъ съ большою увѣренностью, и теперь еще говорятъ. А между тѣмъ недавно вышелъ циркуляръ министра внутреннихъ дѣлъ — противнаго содержанiя. По поводу брошюры принца Омальскаго, теперь во Францiи запрещено кому бы то ни было изгнанному изъ Францiи и лишонному покровительства законовъ, что бы то ни было печатать во Францiи. Префекты должны наблюдать и зорко слѣдить за типографiями, и предупреждать появленiе подобныхъ скандалезныхъ сочиненiй, какъ названная брошюра.

_________