Наша общественная нравственность. Мысли объ устройствѣ убѣжища или общества для обращающихся съ пути заблужденiя женщинъ въ Россiи, бывшаго воспитанника императорскаго училища правовѣдѣнiя, эстляндскаго дворянина, барона Эммануила Александровича Штейнгеля. Спб. 1862 г.

_____

 

Достоинство этого сочиненiя состоитъ уже въ томъ, что баронъ Штейнгель, касаясь въ немъ самаго больного мѣста современнаго общества, подымая вопросъ объ общественной нравственности, не оплакиваетъ по обыкновенiю крайняго растлѣнiя, къ которому пришолъ родъ человѣческiй, не ставитъ по этому поводу восклицательныхъ и вопросительныхъ знаковъ, а относится къ общественному недугу съ хладнокровiемъ и разсудительностью. Далѣе, неподражая ультраморалистамъ, авторъ не подражаетъ и тѣмъ юношамъ русской литературы, которые, наткнувшись случайно на какойнибудь вопросъ, дотого проникаются энтузiазмомъ, что даже не принимаются за рѣшенiе его, а только тычутъ своимъ вопросомъ всѣмъ и каждому, и которые, когда вопросъ дѣйствительно получитъ интересъ и возбудитъ толки, не перестаютъ напоминать, что вотъмолъ вопросъ этотъ, вопросъ весьма важный, подняли именно они, а не кто другой. Баронъ Эммануилъ Александровичъ Штейнгель не дѣлаетъ, говоримъ, этого, а ставя новый вопросъ, самъ принимается и рѣшать его, пытается даже тутъ же и покончить съ нимъ.

 

«Народные пороки — замѣчаетъ баронъ Штейнгель въ началѣ — вопросъ до такой степени серьозный, что къ нему надобно относиться осторожно, съ пониманiемъ дѣла. Мы всѣ только кричимъ о народныхъ порокахъ, а не думаемъ поглубже всмотрѣться въ причины явленiя и существованiя этихъ пороковъ.» (стр. 7)

 

Повидимому послѣ этихъ словъ барону Штейнгелю весьма кстати было бы «всмотрѣться въ причины» печальнаго состоянiя нашей общественной нравственности. Баронъ Штейнгель не дѣлаетъ однакожъ этого. Въ своемъ сочиненiи баронъ настоятельно доказываетъ необходимость учрежденiя общества или убѣжища для обращающихся съ пути заблужденiя женщинъ, пишетъ подробный проектъ для такого убѣжища, говоритъ о французскихъ hospices de ménage, maisons de retraite, conservatoires des demoiselles, о нѣмецкихъ Magdalenenstift, büssender Sünderinnen–Vereine, и къ сожалѣнiю только этимъ ограничиваетъ сферу поднятаго имъ вопроса. Ему рѣжутъ глаза извѣстныя яркiя безобразныя явленiя нашей общественной жизни, онъ возмущается ими и усиливается стушевать ихъ, поскорѣе заставляетъ ихъ кулисами, неразсуждая пока, поправитъ ли онъ этимъ дѣло и хватитъ ли самыхъ кулисъ.

Какъ большая часть нашихъ общественныхъ физiологовъ, баронъ Штейнгель ухатывается за явленiе жизни, за извѣстное слѣдствiе, а не за причину, которая его произвела, лечитъ язву на оконечностяхъ общественнаго организма, а не во внутренней основѣ, гдѣ она гнѣздится; въ вопросѣ объ общественной нравственности обращаетъ исключительное вниманiе на жертвы, уже возвращающiяся съ пути заблужденiя, а не на жертвы, вступающiя только на этотъ путь, не на источникъ зла, а на его проявленiя.

Впрочемъ строгоговоря мы были неправы, употребивши сейчасъ слово исключительно. Въ одномъ мѣстѣ своего сочиненiя баронъ Штейнгель вглядывается и въ самую причину печальнаго состоянiя нашей общественной нравственности.

 

«Безъ такихъ заведенiй (asyles des demoiselles) — говоритъ онъ — нашъ общественный развратъ можетъ наконецъ дойти до размѣровъ ужасающихъ. Вѣдь у сердца нѣтъ расчета: оно принадлежность ума, и любовь, самое сильное изъ демократическихъ (?) чувствъ, есть какъ извѣстно такая эпидемiя, которой чѣмъ больше боишься, тѣмъ болѣе подвергаешься опасности развратиться... Чтоже удивительнаго, если число влюбившихся и потомъ падшихъ (?) окончательно (??) женщинъ у насъ увеличивается со дня на день?..» (стр. 7)

 

Это единственное мѣсто въ сочиненiи, гдѣ авторъ по своему крайнему разумѣнiю пытается затронуть сущность дѣла, причину явленiя: въ тоже время это единственное мѣсто въ сочиненiи, съ которымъ никакъ нельзя согласиться. Авторъ въ печальномъ состоянiи общественной нравственности сваливаетъ вину на сердце, у котораго нѣтъ расчета, на любовь, это сильнѣйшее изъ демократическихъ чувствъ, которое будтобы въ настоящемъ случаѣ дѣйствуетъ какъ эпидемiя. Изъ его словъ: «чтоже удивительнаго, если число влюбившихся, и потомъ падшихъ окончательно женщинъ у насъ увеличивается со дня на деньвыходитъ, будто любовь есть уже паденiе, будто она тѣсно граничитъ съ развратомъ, который есть тоже самое паденiе, только окончательное... Мы не желаемъ диспутировать съ авторомъ касательно того, съ чѣмъ въ частности связанъ фактъ печальнаго состоянiя нашей общественной нравственности: съ нерасчетливостью ли человѣческаго ума, или съ любовью, которая будтобы въ этомъ случаѣ есть тоже что эпидемiя? Для насъ важно не то, отъ чего именно въ человѣкѣ зависитъ печальное состоянiе общественной нравственности; важно то, что оно — по автору — зависитъ и происходитъ отъ самого человѣка, отъ его человѣческой природы. Для насъ важно не то, падаетъ ли женщина потому, что влюбилась, потому, что съума сошла или потому, что не имѣетъ расчета; для насъ важенъ тотъ смыслъ рѣчи, что если женщина падаетъ, то сама виновата въ этомъ, что фактъ паденiя исходитъ отъ нея же самой, отъ ея природы: такой именно смыслъ рѣчи важенъ для насъ, а важенъ потому, что съ нимъ именно мы и не желаемъ согласиться.

Кажется у насъ нескоро еще рушатся наши обычныя понятiя, дѣятельно уединяющiя человѣка отъ всего, на чемъ онъ стоитъ и что его окружаетъ, по которымъ человѣкъ представляется пршельцемъ какогото иного мiра, существуетъ оторваннымъ отъ почвы, на которой и изъ которой онъ выросъ, — понятiя, по которымъ самое его человѣческое достоинство тѣмъ болѣе возвышается, чѣмъ менѣе онъ связанъ съ непремѣнными условiями, которыми необходимо связано все остальное живущее на землѣ. У насъ еще думаютъ, что космополитизмъ, какъ бы мы его ни понимали, можетъ быть когданибудь достоинствомъ, что возможно растенiю, выросшему изъ земли, оторваться отъ земли, повиснуть въ воздухѣ и не лишиться жизни, а съ нею и всѣхъ качествъ достойныхъ и недостойныхъ. Пора бы рушиться всѣмъ этимъ понятiямъ. Послѣднiя изслѣдованiя философiи, новѣйшiе изумительные успѣхи естествознанiя, особенно молодыхъ наукъ — статистики и политической экономiи, съ неимовѣрною силою гонятъ прочь подобныя понятiя. Послѣ того какъ статистика рядомъ самыхъ строгихъ фактическихъ выводовъ доказала, что и въ мiрѣ нравственныхъ явленiй, въ которыхъ болѣе всего проявляется человѣческая свобода, дѣйствуютъ одни вѣчные, неизмѣнные законы, которыхъ не въ силахъ измѣнить самый энергическiй и своеобразный произволъ отдѣльныхъ личностей, что и тутъ, какъ и въ мiрѣ физическомъ, существуютъ свое тяготѣнiе и своего рода паралелограмы силъ; послѣ того какъ она неопровержимо доказала, что въ обществѣ люди точьвточь настолько свободны напримѣръ въ своихъ преступленiяхъ, насколько они свободны въ своей смерти и въ своихъ физическихъ болѣзняхъ, и что закону необходимости строго подлежатъ даже такiя капризныя явленiя, какъ напримѣръ самоубiйство или посылка по забывчивости письма безъ адреса; послѣ того какъ величайшiй другъ людей Робертъ Оуенъ сказалъ, что никакой человѣкъ не бываетъ преступникомъ par le droit de naissance, что человѣкъ не самъ творитъ свой характеръ, что онъ всегда будетъ таковъ, въ какiя поставленъ обстоятельства, и сказавши, блистательно, въ глазахъ цѣлаго человѣчества, доказалъ это на дѣлѣ въ своемъ New–Lanark’ѣ; — послѣ всего этого не остается уже никакой возможности печальное состоянiе нашей общественной нравственности условливать напримѣръ недостатками человѣческаго сердца, эпидемическимъ характеромъ любви. Такое объясненiе дѣла оказывается впрочемъ несостоятельнымъ и безъ справокъ съ новѣйшими научными изслѣдованiями, просто по здоровому соображенiю. Можетъ ли любовь между мужчиною и женщиною быть причиною пониженiя уровня общественной нравственности? Развѣ можетъ чтонибудь, чтó дѣйствительно освящается любовью, быть безнравственнымъ? Развѣ возможно въ печальныхъ явленiяхъ общественной нравственности присутствiе любви? Знаемъ, что возможно, но такiя явленiя всегда уже лишены характера безнравственности. Напротивъ, не любовь ли, и не одна ли любовь между мужчиною и женщиною должна создавать, да и создаетъ семью, эту коренную основу общественной человѣческой нравственности?.. Такимъ образомъ нужно искать совсѣмъ другихъ причинъ для тѣхъ печальныхъ явленiй, которыми занимается баронъ Штейнгель.

Нашъ общественный развратъ испугалъ барона Штейнгеля многочисленностiю своихъ жертвъ, своимъ разнузданнымъ, обнажоннымъ проявленiемъ, — но какое безотрадное, жгучее до боли изумленiе вырывается изъ груди, когда начинаешь додумываться до его источника! Противъ всякаго ожиданiя тутъ сразу обозначается много корней, которыми это вредное дерево крѣпко стоитъ въ почвѣ. Замѣтно, какъ широко и глубоко эти темные корни гнѣздятся во многихъ отдѣльныхъ сторонахъ нашего темнаго общественнаго быта, — въ голи и нищетѣ большинства людей, въ его невѣжествѣ, вообще въ нашихъ темныхъ и узкихъ домашинихъ понятiяхъ о женщинѣ и въ ненормальномъ ея общественномъ положенiи, въ ненормальной организацiи нашихъ браковъ, въ ужасномъ устройствѣ привилегированныхъ мѣстъ для извѣстныхъ печальныхъ цѣлей, въ нѣкоторыхъ наконецъ частныхъ, случайныхъ обстоятельствахъ. Почва весьма благопрiятствуетъ росту вреднаго дерева; оно крѣпко въ корняхъ, гордо шумитъ и расправляетъ вѣтви. Нѣтъ, не уничтожить его, обрѣзывая ему вѣтви, — нужно подкапывать и подрывать самые корни его. Само собою разумѣется, что въ такомъ вопросѣ, какъ состоянiе общественной нравственности не могутъ играть особенно сильной роли чисто нацiональные элементы. Половое стремленiе между мужчиной и женщиной не есть особенность извѣстной нацiи, а общечеловѣческое свойство. Поэтому какъ нормальность, такъ и ненормальность половыхъ отношенiй между людьми можетъ оттѣняться нацiональными чертами развѣ въ выраженiи ихъ, а не въ ихъ внутреннихъ причинахъ. Коренныя причины общественной нравственности и безнравственности у всѣхъ одинаковы, какъ въ сущности всегда одинаковы коренные законы общества вообще(1). Тѣмъ болѣе нельзя искать чисто нацiональныхъ причинъ общественной безнравственности у такого малообразованнаго народа, какъ мы, русскiе. И народы, какъ отдѣльные люди, пока малообразованны, всегда похожи другъ на друга и подчинены однимъ и тѣмъ же неизмѣннымъ историческиъ законамъ; уже впослѣдствiи, на высшихъ ступеняхъ ихъ развитiя въ ихъ жизни болѣе или менѣе начинаетъ проявляться разнообразiе законовъ.

Переходимъ къ самымъ причинамъ нашей общественной безнравственности.

Голь, нищета и пороки въ жизни человѣческой дотого сродни между собой, что съ недавняго времени ихъ считаютъ тожественными. Человѣку, какъ существу осѣдлому и надѣленному, кромѣ животныхъ потребностей, еще другими, высшими, дотого несвойственно не имѣть ничего, что абсолютнобѣднаго человѣка невозможно даже представить: самъ циникъ Дiогенъ, ѣвшiй нѣкогда одинъ только хлѣбъ на томъ основанiи, что хлѣбъ по его мнѣнiю заключаетъ въ себѣ элементы всякой другой пищи, говядины, вина и прочее, имѣлъ кромѣ одѣжды нѣкоторую другую недвижимую собственность, — ну хоть бочку, въ которой онъ сидѣлъ и спалъ, и стаканъ, которымъ пилъ воду и противъ воли высказалъ однажды естественное стремленiе человѣка имѣть собственность — въ то самое время когда хотѣлъ показать противное, сказавши Александрумакедонскому въ отвѣтъ на его предложенiе просить чегонибудь: «отодвинься немного, ты мнѣ заслонилъ солнце», — какъбудто солнце принадлежало ему, Дiогену, и какъбудто Александръмакедонскiй не имѣлъ такого же права пользоваться солнцемъ! — Бѣдность страшно унижаетъ и искажаетъ человѣческую природу, низводя ее до неразумной животности, заставляя человѣка, подобно звѣрю, случайно и насилiемъ добывать себѣ добычу, и какъ въ человѣкѣ на всѣхъ степеняхъ его состоянiя никогда не умираетъ сознанiе лучшаго человѣческаго идеала, то онъ понеобходимости не разбираетъ средствъ къ достиженiю этого лучшаго идеала и стремится къ нему самыми жалкими анормальными путями.

«Голь на выдумки хитра», понятно, что это выдумки ничто иное какъ пороки. Еслибы было возможно прослѣдить жизнь всѣхъ нашихъ публичныхъ женщинъ, то оказалось бы, что три четверти изъ нихъ пошли по своему жалкому пути вслѣдствiе недостатка честныхъ средствъ жизни, вслѣдствiе нищеты, и только развѣ одна четверть вслѣдствiе другихъ причинъ. Что это за женщины? Это преимущественно дочери солдатъ, бѣдныхъ, многосемейныхъ либо отставныхъ чиновниковъ, сироты, оставшiяся послѣ родныхъ безъ куска хлѣба, дочери промотавшихся богачей, невѣсты, неимѣющiя нитки приданаго, чтобы выдти замужъ, — вообще женщины, которымъ нечего ѣсть, которыхъ изсушила нужда, исколола иголка, доставляющая за кропотливую работу жалкое копѣечное содержанiе. Что нищета и, главное, слѣдствiе нищеты — малосознательность, малоразвитiе, невѣжество — суть главнѣйшiя причины нашего общественнаго разврата, объ этомъ ясно говоритъ его промышленый характеръ. Въ жизни человѣка дѣло первой важности — матерьяльная точка опоры, и особенно въ жизни женщины, надѣленной не столь крѣпкой и устойчивой организацiей, какъ мужчина. Безъ матерьяльной опоры жизнь женщины сдвигается съ нормальныхъ человѣческихъ основъ и идетъ безобразнымъ путемъ разврата. Викторъ Гюго въ своемъ послѣднемъ знаменитомъ романѣ сомнѣвается, что даже дѣва орлеанская едвали бы осталась дѣвою орлеанскою, еслибы была голодна.

Всякому извѣстно, что бѣдность есть самая главная причина, препятствующая заключенiю брачныхъ союзовъ. Англiйскими учеными найдено, что въ ихъ отечествѣ число браковъ бываетъ болѣе или менѣе, смотря потому, выше или ниже цѣны на хлѣбъ, больше или меньше заработки простого класса и доходы классовъ высшихъ. А чрезъ уменьшенiе числа браковъ увеличивается масса холостыхъ людей, естественно и необходимо поддерживающихъ общественный развратъ. Нерѣдко даже мать продаетъ въ развратъ свою дочь изъза гнетущей бѣдности. Вообще можно признать справедливою мысль, что развратъ обратно пропорцiоналенъ матерьяльному благосостоянiю. Какъ отдѣльный человѣкъ тѣмъ болѣе развратенъ, чѣмъ ничтожнѣе его матерьяльное обезпеченiе, такъ и въ каждомъ отдѣльномъ сословiи государства и въ каждомъ государствѣ среди другихъ государствъ уровень безнравственности тѣмъ ниже, чѣмъ выше его матерьяльное благосостоянiе. Разумѣется мы имѣемъ теперь въ виду одинъ только видъ, одну только форму разврата. Сами же думаемъ, что иной патрiархальный и даже наигрубѣйшiй по формѣ развратъ — выше, нравственнѣе иного шитокрытаго, элегантнаго, буржуазносамодовольнаго разврата.

Понятно, что безнравственность возможна и весьма часто случается и при удовлетворительномъ матерьяльномъ состоянiи, понятно, что богатое сословiе, богатый человѣкъ можетъ перещеголять иногда развратомъ самую голодную бѣдность. Относительная высота или низость уровня общественной нравственности, равно какъ и единичной нравственности извѣстнаго человѣка, условливается суммою всѣхъ причинъ, такъ или иначе, болѣе или менѣе влiяющихъ на нравственную сторону жизни, а не одною какоюнибудь причиною, хотя бы и сильнѣйшею другихъ. Напримѣръ извѣстно, что въ каждомъ государствѣ въ столицахъ и городахъ болѣе богатыхъ и промышленыхъ, состоянiе общественной нравственности гораздо печальнѣе, чѣмъ въ городахъ бѣдныхъ и малыхъ: опять фактъ, который ощутительнымъ образомъ побуждаетъ изслѣдователя общественной нравственности не останавливаться на одной какойнибудь причинѣ, влiяющей на нее, а искать многихъ другихъ. Мы объяснимъ эти факты въ своемъ мѣстѣ, а теперь сдѣлаемъ необходимое разграниченiе въ самомъ понятiи объ общественной безнравственности.

У нас понятiе объ общественной безнравственности имѣетъ слишкомъ тѣсный объемъ: сюда только входятъ половыя отношенiя мужчинъ и женщинъ, а напримѣръ разбой, взяточничество, и тд. — какъбудто совсѣмъ не входятъ въ понятiе. Такъ понимать общественную безнравственность — дѣло общепринятое и мы будемъ такъ понимать ее. Но мало того, что у насъ понятiе объ общественной безнравственности ограничивается узкою сферою только половыхъ отношенiй между мужчинами и женщинами, — и изъ этой узкой сферы къ общественной безнравственности относятъ только развратъ, который замѣтно выдается, толкается по улицамъ, развратъ публичный, а глухой домашнiй развратъ, сплошной патрiархальный развратъ какъбудто и не есть общественная безнравственность, какъбудто не въ такой мѣрѣ развратъ какъ публичный. Невходя пока въ сравнительное достоинство того и другого разврата, замѣтимъ, что мы въ понятiи объ общественной безнравственности равно разумѣемъ и тотъ и другой.

Теперь вопросъ въ томъ, одинаково ли влiяетъ бѣдность на тотъ и другой развратъ? Нѣтъ. Собственно какъ причина, какъ сила, нищета приводитъ только къ публичному разврату, а по отношенiю къ разврату патрiархальному она не причина, не сила, а болѣе стороннее условiе. Обыкновенно нищета служитъ силою, прямо ведущею къ разврату, когда она живетъ рядомъ съ довольствомъ и роскошью, чтó всегда случается въ большихъ городахъ и столицахъ. Въ такомъ положенiи людей, подавленныхъ бѣдностью, на каждомъ шагу ихъ глазамъ представляется лучшiй идеалъ жизни; отъ этого упражняется и изощряется въ нихъ сознанiе потребности этого лучшаго идеала и развратъ неминуемо охватываетъ ихъ, потомучто онъ представляется тутъ болѣе прямымъ и соблазнительнолегкимъ путемъ къ цѣли. Происходя прямо отъ нищеты, какъ отъ силы, развратъ и имѣетъ здѣсь промышленый характеръ, съ которымъ необходимо связана и его публичность. Но когда бѣдность изолирована, живетъ вдали отъ богатыхъ центровъ, какъ это бываетъ внутри нашихъ губернiй, въ деревняхъ, гдѣ царствуетъ развратъ патрiархальный (который можетъбыть и нельзя считать развратомъ, потомучто онъ вошолъ въ нравы народные и народъ за него не краснѣетъ), бѣдность въ дѣлѣ разврата — стороннее условiе, побочное обстоятельство. Бѣдность овладѣваетъ тутъ людьми такъсказать абсолютно, всецѣло; сознанiе лучшей, счастливѣйшей жизни хотя и не умираетъ, но не проглядываетъ наружу; стремленiя къ осуществленiю его нѣтъ, потомучто оно не вызывается тутъ никакими внѣшними побужденiями. Человѣкъ тутъ поставленъ въ необходимость скорѣе уживаться съ своею бѣдною, печальною долею, чѣмъ искать доли лучшей, потомучто тутъ для него равно тяжелы оба пути и правильный, и неправильный. Онъ понеобходимости заваленъ всегда работой, потомучто для него безполезенъ самый развратъ. Бѣдность тутъ не причина, не сила, а среда. Кругомъ таже голь, — развратъ не можетъ принести выгоды, — потому онъ и не имѣетъ тутъ промышленаго характера. Въ такихъ центрахъ развратъ существуетъ обыкновенно самъ для себя и условливается уже не столько бѣдностью, сколько другими причинами. Нѣтъ никакого сомнѣнiя, что у нашихъ деревенскихъ людей половой развратъ существуетъ (доказательства этому мы представимъ чрезъ двѣтри страницы), между тѣмъ онъ вытекаетъ не прямо изъ бѣдности. Сильнымъ подтвержденiемъ нашей мысли служитъ слѣдующее обстоятельство: нашъ простой народъ не тяготится своею бѣдностью, не сбивается ею на путь разврата, а честно борется съ нею, преодолѣваетъ ее потовымъ трудомъ. По отношенiю къ половому разврату бѣдность въ его жизни сказывается скорѣе свѣтлыми, нежели мрачными результатами. Такъ именно вслѣдствiе своей почти абсолютной бѣдности нашъ мужичекъ всегда стремится къ семейственности: ему нужны жена, дѣти, нужно какъ можно болѣе рукъ для труда, для борьбы съ нуждою. Далѣе, не можемъ не указать на такъназываемыхъ фабричныхъ, те. тѣхъ деревенскихъ людей, которые ходятъ въ большiе города и столицы на заработки. Пока они сидятъ дома въ изолированныхъ деревняхъ, пока бѣдность для нихъ — неизбѣжная среда жизни, пока для нихъ, какъ и для другихъ деревенскихъ людей, бѣдная жизнь есть какбы нормальная жизнь, — она и не подталкиваетъ ихъ къ разврату; пока дома — они такъ же патрiархально развратны, какъ и другiе, и не бѣдность, какъ мы видѣли, тутъ прямая причина разврата. Но чуть они побываютъ въ столицахъ и большихъ городахъ, присмотрятся къ другой жизни, станутъ нѣсколькими рублями богаче своихъ земляковъ, какъ въ дѣлѣ разврата заходятъ впередъ. Бѣдность перестаетъ быть для нихъ естественнымъ, нормальнымъ условiемъ жизни: она становится не средою только, а прямою силою, ведущею ихъ къ разврату. Нѣтъ развратнѣе ихъ, когда они воротятся домой. Впрочемъ они выдаются тутъ изъ общей колеи не глубиною своего разврата, а его особеннымъ столичнымъ характеромъ, — тѣмъ, что являются реформаторами разврата патрiархальнаго.

Другой корень, при помощи котораго нашъ общественный развратъ разрастается такъ широко, есть безспорно невѣжество. Говорить о невѣжествѣ послѣ того какъ мы говорили о нищетѣ, повидимому дѣло лишнее, потомучто невѣжество само условливается нищетою и слѣдовательно въ существѣ дѣла мы будемъ продолжать говорить все о прежней, первой причинѣ. Но въ дѣлѣ общественной нравственности невѣжество производитъ особенныя характеристическiя явленiя, которыя условливаются собственно этою причиною и связаны весьма слабо съ бѣдностью; притомъ съ одной стороны несовсѣмъ справедливо, будто невѣжество зависитъ только отъ нищеты, а съ другой — въ человѣческомъ обществѣ невѣжество весьма часто быветъ соединено съ огромнымъ богатствомъ, слѣдовательно не имѣетъ уже никакой связи съ нищетою. Невѣжество есть составной элементъ всякаго порока. Въ дѣлѣ общественной нравственности оно отзывается самыми широкими печальными результатами. Чтó нужно для человѣка, чтобы ему не пуститься въ развратъ? Больше всего сознанiе своего человѣческаго достоинства, разумное уясненiе своего отношенiя къ другимъ людямъ, правильный человѣческiй взглядъ на человѣческую жизнь, а этомуто и препятствуетъ невѣжество. Между тѣмъ мы, и особенно наши женщины, вообще мало образованы; онѣ весьма смутно сознаютъ свое положенiе въ обществѣ; пустота внутренняя, легковѣрiе, страсть къ суетливымъ удовольствiямъ, эти неизбѣжныя свойства малообразованности, весьма легко дѣлаютъ ихъ жертвами разврата. Смѣшно и жалко напоминать, что нѣтъ ничего легче, какъ увлечь нашихъ женщинъ нафабренными усами, шпорами, пошлою болтовнею, особенно нахальствомъ. Между печальными героинями нашего demi–monde женщина даже маломальски образованная — явленiе почти исключительное. Невѣжество препятствуетъ весьма многимъ изъ нашихъ дѣвицъ выходить замужъ: выходятъ богатыя, выходятъ хорошенькiя, но такихъ сравнительно мало; остальнымъ слѣдовало бы быть развитыми, чтобы выходить замужъ, но развитостито у нихъ именно и не хватаетъ. Другуютретью выручитъ еще пожалуй музыка, пѣнiе, манеры, либо французская болтовня, — но такихъ опять самый ничтожный процентъ; а всѣмъ остальнымъ приходится выручать себя кокетствомъ. Бываетъ тутъ успѣхъ или не бываетъ для общественной нравственности — все равно, потомучто кокетство, замужемъ оно или холостое, само по себѣ есть солидная подготовка къ разврату.

Общественный развратъ уменьшается или покрайнеймѣрѣ облагораживается смотря по степени развитiя общества. Только при невѣжествѣ общества онъ гнѣздится по всемъ угламъ его и мало сознаетъ себя. Понятно почему у насъ онъ проявляется въ такихъ широкихъ и грубыхъ чертахъ. Среднiй классъ, который всегда въ государствѣ бываетъ развитѣе другихъ, сравнительно съ другими классами у насъ слишкомъ малочисленъ. Многiе иностранные писатели (Шницлеръ, Штирлингъ) сомнѣваются даже въ существованiи у насъ средняго сословiя; но и среднее сословiе у насъ еще мало образовано, и потому, вмѣсто того чтобъ задерживать развратъ, и оно способствуетъ къ поддержанiю его. Это доказываютъ прежде всего наши купцы, торговцы и промышленики. Всѣмъ извѣстно, въ чемъ преимущественно эти русскiе люди обнаруживаютъ пресловутую размашистость и широту своей натуры. Въ ихъ кружкахъ, въ ихъ развратѣ всегда замѣтна эта широта. Свои отношенiя къ женщинамъ они обращаютъ въ статью удали, молодечества; на подобный развратъ они смотрятъ какъ на веселое и милое препровожденiе времени. Любопытно наблюдать ихъ размашистость, когда они въ подобныхъ случаяхъ сталкиваются съ людьми другихъ сословiй. Въ ихъ стремленiи вочто бы то нистало перещеголять другихъ сказывается вся ихъ неразвитость, которой всегда свойственна подобная дѣтская замашка. Пора бы имъ свою размашистость обратить на другiе предметы, болѣе серьозные, чѣмъ мытье рукъ шампанскимъ, закуриванiе папиросъ депозитками и даренiе публичныхъ женщинъ подарками въ тысячи рублевъ. Военные же попреимуществу народъ холостой, притомъ народъ менѣе всего осѣдлый. Это последнѣе обстоятельство особенно неблагопрiятно для общественной нравственности, потомучто оно и семейныхъ военныхъ людей какбы превращаетъ въ холостыхъ. Гдѣ военные, тамъ и публичныя женщины. Извѣстно, что за войскомъ Морицасаксонскаго вмѣстѣ съ обозомъ ѣздили и толпы публичныхъ женщинъ или, по тогдашнему названiю, «maison de tolérance». Гдѣ актрисы, тамъ и военные, а бываетъ и такъ, что гдѣ военные, тамъ и актрисы, такъ что замѣчается нѣкоторое родство даже между такими разнородными предметами, какъ лагерь и театръ. По этому поводу мы опять припоминаемъ лагерь Морицасаксонскаго, гдѣ однажды актриса Фоваръ обратилась къ публикѣ со слѣдующимъ объявленiемъ: «Завтра по случаю битвы представленiя не будетъ... Послѣзавтра же...» и проч. Всѣмъ извѣстно, что господа военные вездѣ оставляютъ по себѣ самыя надежныя воспоминанiя, самые вѣрные залоги памяти о себѣ, о которыхъ иная наивность или невинность помнитъ и вздыхаетъ потомъ всю жизнь...

Послѣ всего сейчасъ нами сказаннаго читатель вправѣ посмотрѣть на насъ съ недоумѣнiемъ и замѣтить слѣдующее: ваше первое положенiе было, что развратъ тѣмъ болѣе распространяется между людьми, чѣмъ болѣе гнететъ ихъ бѣдность и преимущественно бѣдность, живущая рядомъ съ довольствомъ и роскошью; вы сами прежде упомянули о противорѣчившихъ вашему положенiю фактахъ и теперь разрѣшили противорѣчiе, показавши, что если напримѣръ у насъ въ соловiяхъ болѣе богатыхъ уровень общественной нравственности весьма низокъ, то это зависитъ совсѣмъ не отъ богатства, а отъ низкой степени образованности этихъ сословiй. Положимъ такъ. Но отчего же въ столицахъ и большихъ торговых и промышленыхъ городахъ уровень нравственности гораздо ниже, чѣмъ въ деревенскихъ центрахъ?.. Народъ въ столицахъ и большихъ городахъ, неисключая даже низкiй классъ, нетолько богаче народа въ деревняхъ, но во всякомъ случаѣ и образованнѣе... Спѣшимъ разъяснить дѣло.

Что низшiй классъ въ торговыхъ и промышленыхъ центрахъ всетаки безнравственъ, несмотря на высшую степень своего богатства и развитiя противъ людей деревенскихъ, объ этомъ спору нѣтъ и тутъ нѣтъ ничего удивительнаго: въ составѣ городского населенiя онъ всетаки болѣе другихъ бѣдный и невѣжественный классъ; понятно почему онъ безнравственъ. Но чтобы онъ былъ болѣе безнравственъ по отношенiю къ деревенскимъ классамъ, которыхъ онъ дѣйствительно богаче и развитѣе, это въ самомъ дѣлѣ противорѣчило бы нашимъ положенiямъ; а этого мы никогда не скажемъ и не говорили. Если поглубже вникнуть въ дѣло, сравнивая нравственное состоянiе низшихъ классовъ въ центрахъ богатыхъ и промышленыхъ съ нравственнымъ состоянiемъ низшаго класса въ центрахъ деревенскихъ, то уровень перваго окажется нисколько не ниже уровня послѣдняго. Низшiй классъ въ городахъ неточтобы былъ безнравственнѣе низшаго класса въ деревняхъ, а его развратъ получаетъ особенный характеръ, выдѣляется изъ нормальной жизни именно какъ развратъ, дѣлается замѣтнѣе и потому только кажется бóльшимъ развратомъ, а не есть на самомъ дѣлѣ. Подобное обстоятельство въ дѣлѣ общественной нравственности есть шагъ впередъ. Когда жертвы разврата становятся все замѣтнѣе и замѣтнѣе, когда онѣ отдѣляются отъ общаго круга людей, когда на нихъ, какъ говорится, начинаютъ указывать пальцами, то это значитъ, что хаотическое броженiе элементовъ жизни общественной, которымъ всегда начинается невѣжественное младенчество народа, приходитъ въ порядокъ, что въ немъ начинаютъ обозначаться отдѣльные жизненные элементы, что рождается общественное сознанiе, которое малопомалу начинаетъ отдѣлять нормальные человѣческiе элементы отъ ненормальныхъ, нравственные отъ безнравственныхъ. Жизнь человѣческаго общества въ подобные моменты представляетъ видъ неба, которое недавно было покрыто темными сгустившимися тучами, но на которомъ теперь рядомъ съ движущимися тучами являются свѣтлыя полосы; тучи проходятъ, свѣтлыя полосы увеличиваются, почти весь горизонтъ ясенъ; отъ тучъ останутся скоро только маленькiе клочки, которые исчезнутъ сами собою.

Совершенно другой видъ представляетъ жизнь низшаго класса въ деревенскихъ центрахъ. Отъ невѣжества почти абсолютнаго (а неточто отъ бѣдности) его жизнь — еще непочатая почва въ дѣлѣ цивилизацiи; она еще имѣетъ видъ примитивнаго хаоса; человѣческiе элементы перемѣшаны въ ней съ животными; нравственная сторона жизни — совершенная тьма; въ ней невсегда даже отличается добро отъ зла; въ ней развратъ имѣетъ характеръ обыденнаго, нормальнаго, необходимаго явленiя, въ ней развратъ патрiархальный, который и не считается развратомъ; вся вообще жизнь имѣетъ видъ неба, покрытаго сплошными темными пятнами. Нашъ крестьянинъ возмущается скоромною пищею въ постный день, считаетъ ее скверною, а между тѣмъ спокойно совершаетъ самыя скверныя развратныя дѣла. Что это значитъ? Это значитъ, что въ немъ еще не пробудилось сознанiе себя въ окружающемъ мiрѣ природы и людей, что изрѣдка развѣ блеснетъ въ немъ отдѣльный лучъ сознанiя, который освѣтитъ слегка какойнибудь уголокъ его натуры, но который тутъ же парализуется общимъ преобладающимъ мракомъ. Половой развратъ между нашимъ низшимъ классомъ иногда бываетъ самый чудовищный. Въ одной раскольнической сектѣ существуетъ и конечно воплощается въ жизнь понятiе о томъ, что противъ седьмой заповѣди первый и главный грѣхъ — это поцѣлуй, потомучто онъ касается устъ на лицѣ, которое есть образъ и подобiе божiе; другiе грѣхи противъ седьмой заповѣди неважны, потомучто касаются не этой высшей и священной части тѣла. Только въ низшемъ классѣ до сихъ поръ остаются привораживанiя любовными травами. Нигдѣ нѣтъ такого числа дѣтоубiйцъ, какъ между простымъ народомъ; только недавно еще перестали казнить его за чудовищный противоестественный половой развратъ. Нашъ простой народъ самъ носитъ постоянное свидѣтельство своего полового разврата въ извѣстной брани, которая всегда на его языкѣ.

Въ нашей общественной безнравственности вообще преобладаетъ развратъ патрiархальный. Публичный промышленый развратъ у насъ не такъ широкъ, какъ у другихъ европейскихъ народовъ. Но на этомъ основанiи никакъ нельзя еще утверждать, что мы по состоянiю половой нравственности выше другихъ народовъ. Если у насъ между публичными женщинами русскихъ сравнительно очень мало, если у насъ не широкъ собственнорусскiй публичный развратъ, то зато у насъ весьма широкъ развратъ вообще, развратъ патрiархальный, который собственно и понижаетъ такъ много уровень нашей общественной нравственности. Въ общественной нравственности всякаго народа самое мрачное явленiе — это именно и есть развратъ патрiархальный, а не публичный. Между Парижемъ и Содомомъ и Гоморрою сравненiе можетъ быть только ради красиваго оборота рѣчи. Между тѣмъ публичный промышленый развратъ, хотя бы онъ былъ самый безобразный и огромныхъ размѣровъ, всегда показываетъ, что въ обществѣ, гдѣ онъ существуетъ, элементы жизни общественной уже оканчиваютъ свое броженiе, что общество такъсказать отстаивается, и потому все его дурное, нечистое становится вполнѣ замѣтнымъ, отдѣльнымъ. Чѣмъ хитрѣе, художественнѣе становится публичный развратъ, тѣмъ скорѣе значитъ эта дикая сторона жизни общества стремится къ своему исчезновенiю, и потому тѣмъ яснѣе изъза нея проглядываетъ здоровая, нормальная жизнь общества. Публичный развратъ всегда есть отрицательный признакъ развитiя цивилизацiи народа, тогда какъ патрiархальный всегда служитъ положительнымъ признакомъ его невѣжества.

Нищета и невѣжество суть два самые главные корня, при помощи которыхъ общественный развратъ выростаетъ изъ нашей общественной почвы. Причины эти въ производствѣ своихъ печальныхъ слѣдствiй большею частью переплетаются между собою, дѣйствуютъ вмѣстѣ, хотя иной разъ и каждая отдѣльно производитъ свои особенныя, характеристическiя явленiя. Отъ этихъ главныхъ причинъ, особенно отъ невѣжества, происходятъ многiя частныя причины, способствующiя пониженiю уровня общественной нравственности.

Нѣтъ никакого сомнѣнiя, что общественному разврату способствуютъ напримѣръ многiя наши неправильныя понятiя о женщинѣ, понятiя, касающiяся ея положенiя въ семьѣ и потому такъсказать домашнiя. У насъ привыкли обыкновенно въ понятiи о женщинѣ ставить на первый планъ, считать важнѣйшимъ не общечеловѣческiя ея свойства, а свойства ея пола, цѣнить въ ней не человѣческое достоинство, которое одно и у мужчинъ и у женщинъ, а половыя ея отличiя и достоинства. Съ самыхъ малыхъ лѣтъ у насъ даютъ понять дѣвочкѣ, что она именно дѣвочка, а не мальчикъ: «фи, ma chère! услышите вы отъ любой мамаши: — это только мальчики такъ дѣлаютъ, а не дѣвочкиВсе дѣтство, всю юность обращаютъ у насъ преимущественно вниманiе на ея дѣвичью сторону (чтобы она была мила и хороша); ее даже учатъ преимущественно дѣвичьимъ наукамъ (какъбудто и науки имѣютъ полъ)!(1); все сводятъ къ этому дѣвичьему пункту; внушаютъ даже, чтобы и она сама смотрѣла на себя преимущественно съ этой стороны, что въ этомъ счастье всей ея жизни, точка ея опоры, — словомъ все человѣческое достоинство. Вотъ и является наша женщина, выросшая на такихъ понятiяхъ, обратившая ихъ въ свою плоть и кровь... Очевидно, что самое высшее счастiе для нея — это выйти замужъ; она для этого жила, для этого училась въ противномъ институтѣ; она какъбудто и родилась только для того, чтобы выйти замужъ. Ее берегли, кормили, нѣжили для мужа. Она выходитъ замужъ; ей даютъ другое названiе: вмѣсто дѣвицы называютъ дамою и этимъ прямо выражаютъ, что совершается послѣднiй фазисъ ея счастiя, что ея жизнь уже заканчиваетъ свой оборотъ. Но если она не вышла заужъ, для нея потеряно ея нормальное счастiе. Мужчина, когда ему неудастся жениться, не теряетъ ничего: онъ такъ же служитъ, одинаково можетъ быть обезпеченъ, счастливъ; но это можно дѣлать мальчикамъ, а не дѣвочкамъ. Какiе для нея шансы внѣ замужества быть обезпеченною и счастливою? Умственное развитiе? Но ее воспитывали не для развитiя, а для того, чтобы она была мила и хороша: развитiе для нея было не личною цѣлью, а только средствомъ къ замужеству. Механическiй трудъ?.. Но это несчастiе, а не счастiе.

Замѣтимъ тутъ кстати, что неменѣе способствуютъ печальному состоянiю нашей общественной нравственности и наши общественныя понятiя о женщинѣ, ея общественное положенiе. И цѣлое общество, какъбудто сговорившись съ нашими папеньками, сложилось такъ, что и оно смотритъ на женщину только какъ на женщину, а не какъ на человѣка, не какъ на самостоятельную личность (какъбудто личность можетъбыть несамостоятельною!), а какъ на личность, существующую ради другой личности — мужчины. Общественныя дѣла и должности не раздѣляются уже по полу, какъ науки, и потому у насъ женщина не имѣетъ никакой общественной дѣятельности, никакого общественнаго значенiя; она даже не можетъ наслѣдовать имѣнiя наравнѣ съ мужчиною. Въ Англiи и Америкѣ женщины бываютъ наравнѣ съ мужчинами медиками, адвокатами, професорами, заводятъ ученыя и даже гражданскiя асоцiацiи, образуютъ цѣлыя общества для улучшенiя своего положенiя (таково напримѣръ въ Англiи общество для переписыванiя судебныхъ бумагъ женщинами, основанное женщиною). Скоро ли у насъ будетъ это, незнаемъ; судя потому, что наши женщины еще не сплетничаютъ объ этомъ, должно полагать, что очень, очень нескоро. Теперь же пока общество препятствуетъ у насъ даже серьозному умственному развитiю женщинъ. Къ исканiю высшихъ ученыхъ степеней не пускаютъ; говорятъ: вы не мальчики!.. Уголовныя наказанiя — тюрьмы, ссылки, казни — одинаково существуютъ какъ для мужчинъ, такъ и для женщинъ. Общественное правосудiе не измѣняется для женщины ради того, что она женщина, а между тѣмъ общественнаго положенiя и значенiя для нея совсѣмъ нѣтъ, а общественное воспитанiе хотя и существуетъ, не достигаетъ цѣли. Между тѣмъ, по справедливому замѣчанiю Эрнеста Легуве въ его «Нравственной исторiи женщинъ», то общество не имѣетъ права наказывать женщинъ, которое ничему ихъ не научаетъ...

Далѣе, нельзя не видѣть небольшой подпорки для нашей общественной безнравственности въ настоящей организацiи нашихъ браковъ. Существуетъ много условiй, нетолько являющихся вслѣдствiе неправильныхъ понятiй общества, но и утверждаемыхъ закономъ, которыя прямо не благопрiятствуютъ заключенiю брачныхъ союзовъ и потому способствуютъ пониженiю уровня общественной нравственности. Таковы напримѣръ сословныя разграниченiя и предразсудки. Только съ недавняго времени сословныя перегородки у насъ начинаютъ считаться лишними и безполезными, хотя на дѣлѣ, въ жизни, почти такъ же тщательно охраняются, какъ и прежде. Люди одного сословiя у насъ, какъ большею частью и вездѣ, если не прямо враждебно относятся къ людямъ сословiя другого, то неохотно сходятся въ такомъ явленiи жизни, которое сильнѣе другихъ сплачиваетъ людей, — въ бракѣ. Единственная рацiональная, и потому существенная, основа брачнаго союза — это взаимная любовь двухъ лицъ, которая и создаетъ ихъ союзъ; а такъ какъ любовь есть чувство, свойство человѣческой природы, то и зарожденiе ея между двумя лицами можетъ условливаться только данными ихъ человѣческой природы, а не воображаемымъ сословнымъ благородствомъ, титулами или такою совершенно внѣшнею случайностью, какъ богатство или бѣдность. Это и бываетъ такъ на самомъ дѣлѣ у насъ какъ и вездѣ и будетъ какъразъ до того времени, пока люди не перестанутъ быть людьми; а препятствiе и оскорбленiе любви, ищущей правильнаго, естественнаго исхода, разрывъ семейныхъ союзовъ, которые уже почти образовались, принято называть безнравственностью. Другiя изъ условiй, неблагопрiятствующихъ заключенiю брачныхъ союзовъ, утверждены закономъ. Таковы напримѣръ прямое запрещенiе браковъ христiанъ съ язычниками, магометанами и тд. Очевидно, вслѣдствiе этихъ законовъ не осуществляется много брачныхъ союзовъ, которые безъ нихъ осуществились бы. Но чтó препятствуетъ осуществленiю многихъ браковъ, тó мало охраняетъ нравственность. Было бы гораздо благопрiятнѣе для общественной нравственности, еслибы были у насъ запрещены браки дряхлыхъ, отжившихъ стариковъ съ молодыми дѣвушками, потомучто такiе браки, прямое оскорбленiе жизни, — вопiющiй протестъ противъ человѣческой природы и прямая безнравственность, потомучто основою ихъ не можетъ служить любовь, а служитъ сластолюбiе. Есть еще въ организацiи нашихъ браковъ одна особенность, утверждаемая закономъ, но способствующая общественному разврату: это нерасторжимость брачнаго союза, — отсутствiе развода. Когда удерживаютъ жену подлѣ мужа послѣ того какъ они сами не нашли возможности быть другъ съ другомъ, когда насильно хотятъ скрѣпить ихъ распадающiйся союзъ, развѣ возможны обыкновенныя высоконравственныя отношенiя мужа и жены?.. Еслибы существовалъ разводъ, который и развелъ бы такихъ супруговъ законно, — они имѣли бы возможность опять устроить свою жизнь на началахъ семейныхъ каждый въ отдѣльности; но развода нѣтъ — ни новое замужество для одной, ни новая женитьба другого невозможны: какую же послѣ этого они должны вести жизнь?

А между тѣмъ супруговъ, къ которымъ можно приложить этотъ вопросъ, не одна, не двѣ пары, а много, много. Непонятно, какимъ образомъ у насъ разводъ не допускается гражданскимъ закономъ, когда его допускаетъ евангелiе и даже наша православная догматика? Вообще въ нашей практической жизни замѣчаются двѣ точки зрѣнiя на брачный союзъ. Одни женятся потому, что смотрятъ на бракъ какъ на средство къ жизни или къ роскоши. Это люди большею частiю недостаточные; они женятся не на невѣстахъ своихъ, а на тѣхъ деньгахъ и мѣстахъ, которыя доставляютъ имъ невѣсты; браки для нихъ — статья дохода. Другiе женятся, чтобы имѣть всегда подъ руками женщину или «любовный продуктъ», какъ говоритъ гПомяловскiй. Для такихъ эстетиковъ бракъ — это прибавка къ ихъ столу лишняго гастрономическаго блюда. Вступая въ такiе нравственные браки, люди крѣпко убѣждены, что они неиначе поступаютъ, какъ вполнѣ нравственно. Бракъ нетолько какъ физическая, но и какъ духовная потребность человѣческой природы, какъ вѣнецъ нормальнаго человѣческаго счастья, потомучто только въ этомъ фактѣ возможно сочетанiе всѣхъ возможныхъ условiй счастья, — такой бракъ у насъ пока всегда есть болѣе мечта студента или другой пропащей головы, чѣмъ истина, оправдываемая наличною жизнью.

Наконецъ нашему общественному разврату весьма много способствуетъ настоящее устройство общественныхъ привилегированныхъ домовъ для разврата. Вмѣсто того чтобы служить разврату настолько, насколько неизбѣжна временная необходимость этого зла, они служатъ злу такъсказать со всѣмъ усердiемъ; все въ этихъ публичныхъ домахъ устроено такъ, что нисколько не удерживаетъ разврата въ извѣстныхъ границахъ, не способствуетъ его прекращенiю, а напротивъ дѣлаетъ его явленiемъ жизни какбы всегдашнимъ, устойчивымъ. Жертва, разъ попавшая туда, имѣетъ уже то несчастiе, что сама по себѣ никогда не имѣетъ возможности выдти оттуда. Ея жизнь, здоровье, красота исключительно служатъ здѣсь къ обогащенiю частнаго лица, для котораго публичный домъ, содержимый имъ или лучше — самъ содержащiй себя для него, есть самая выгодная промышленая фабрика. Нѣтъ никакого улучшенiя въ жизни нашей публичной женщины, попавшей въ публичный домъ; положенiе ея тѣмъ безвыходнѣе, чѣмъ она вообще достойнѣе, моложе, развязнѣе и потому полезнѣе для хозяина или хозяйки дома. Едвали гдѣнибудь человѣкъ болѣе служитъ предметомъ самой крайней эксплуатацiи, самой ужасной плантаторской узурпацiи, чѣмъ публичная женщина въ нашемъ публичномъ домѣ. Тутъ она абсолютнобѣдное существо: она не имѣетъ никакой собственности; каждый день она доставляетъ своему деспоту количество денегъ, достаточное для самой комфортной жизни, достаточное для содержанiя не одного лица, а цѣлаго значительнаго семейства; между тѣмъ деспотъ умѣетъ такъ ловко вести дѣло, что она всегдашняя его должница: она даетъ ему наличныя деньги, онъ беретъ и все болѣе и болѣе увеличиваетъ свой долгъ на ней. Если она сознàетъ потребность перемѣны своей жизни, то она еще болѣе жалкое существо: тогдато она замѣчаетъ, что даже торговала собою не для себя, что ею торговали другiе для своей выгоды; ея жизнь, убiйственная, униженная до послѣдней крайности, вызывающая самыя горькiя слезы, получаетъ еще новый мучительный характеръ, — характеръ сидѣнья въ тюрьмѣ за долги. Выходъ изъ ея положенiя возможенъ только тогда, когда совершенно постороннее лицо выкупитъ ее... Выкупитъ! Неправда ли, это отзывается торговлею негровъ? Она совершенная раба, раба въ самомъ крайнемъ, буквальномъ смыслѣ: ее обижаютъ, бьютъ по щекамъ — и она большею частью не получаетъ удовлетворенiя за обиду; она и можетъ отомстить за обиду развѣ тѣмъ же, но какiя выходятъ отъ этого новыя мрачныя послѣдствiя для ея и безъ того мрачной жизни, — вполнѣ знаетъ только она сама; никакiя человѣческiя права не существуютъ для нея въ публичномъ домѣ; она лишается даже права на собственное тѣло: и имъ распоряжается не она! Такой гнетъ и можетъ выносить развѣ женщина, существо гораздо болѣе мужчины самоотверженное. Говорятъ, что многiя замужнiя женщины иногда завидуютъ публичнымъ женщинамъ... Если это правда, то онѣ допускаютъ въ свои головы самую ужасную мысль... Такое нечеловѣческое устройство публичныхъ человѣческихъ домовъ происходитъ конечно оттого, что они находятся въ рукахъ частныхъ лицъ, что отношенiя этихъ лицъ къ ихъ рабынямъ имѣютъ характеръ домашнихъ семейныхъ отношенiй, вслѣдствiе чего они всегда могутъ быть выгорожены изъподъ влiянiя самаго строгаго внѣшняго контроля. Вотъ на что по нашему мнѣнiю необходимо обратить вниманiе при перемѣнѣ устройства нашихъ публичныхъ домовъ. Содержателей и содержательницъ ихъ, большею частью нѣмцевъ и нѣмокъ, необходимо обложить самымъ значительнымъ налогомъ на улучшенiе быта ихъ рабынь, какъ вообще необходимо обложить налогомъ и возвесть на степень уголовнаго преступленiя продажу дѣвицъ въ развратъ противъ воли нетолько посторонними промышленниками человѣческимъ мясомъ, но даже матерями; лицо можетъ продать только само себя. Налоги будутъ служить содержателямъ нашего разврата напоминанiемъ, что они своимъ дѣломъ страшно оскорбляютъ человѣчество, вмѣстѣ съ тѣмъ вообще будутъ уменьшать ихъ число и въ отношенiяхъ ихъ къ своимъ рабынямъ — болѣе или менѣе удерживать въ предѣлахъ человѣчности. Отъ этого проложится путь къ уменьшенiю нашего общественного разврата, который въ противномъ случаѣ можетъ утвердиться навсегда въ своихъ чудовищныхъ размѣрахъ.

Всѣ изложенныя нами причины, которыми условливается нашъ общественный развратъ, имѣютъ характеръ постоянно дѣйствующихъ причинъ, потомучто онѣ вытекаютъ изъ строя нашего общества. Но на состоянiе общественной нравственности часто имѣютъ влiянiе причины, возникающiя случайно, на извѣстномъ мѣстѣ или въ извѣстное время. Такъ напримѣръ во времена общественныхъ бѣдствiй, особенно такихъ, которыя истребляютъ одну какуюлибо половину человѣческаго рода, каковы войны, истребляющiя преимущественно мужское населенiе, — уровень общественной нравственности всегда понижается. Въ Лондонѣ въ тѣ времена, когда произойдетъ отливъ англiйскаго мужского населенiя вслѣдствiе промышленыхъ и всякихъ другихъ цѣлей заграницу, въ Америку и колонiи, уровень нравственности бываетъ ниже, чѣмъ въ другiя времена. Въ обоихъ этихъ фактахъ пониженiе нравственности зависитъ отъ нарушенiя нормальной пропорцiи между мужскимъ и женскимъ населенiемъ. По обыкновенной, нормальной пропорцiи между мужскимъ и женскимъ населенiемъ, которой долго искала статистика и наконецъ нашла, на двадцатьодного мужчину приходится двадцать женщинъ; и вотъ, когда вслѣдствiе отлива мужского населенiя пропорцiя эта нарушается, когда женское населенiе беретъ перевѣсъ надъ мужскимъ, неизбѣжно слѣдуетъ пониженiе общественной нравственности. Этотъ законъ признается многими учеными авторитетами (Шпренгель, Стефенсъ, Бокль, Маколей) и вполнѣ оправдывается фактами. По замѣчанiю Стефенса, въ Юкатанѣ избытокъ женскаго населенiя весьма вредно влiяетъ на нравственность (Stefens’s Central America, vol. XIV, pp. 429, 380). По замѣчанiю Шпренгеля, крестовые походы, уменьшивши мужское населенiе, произвели въ Европѣ страшный развратъ (Histoire de la médecine, vol. 11, p. 376). Вообще въ столицахъ и богатыхъ промышленыхъ городахъ развратъ шире (хотя не глубже) именно отъ неравночисленности мужского и женскаго населенiя и въ частности отъ избытка холостого народа.

Вотъ какими многочисленными и глубокими корнями нашъ общественный развратъ держится въ нашей общественной почвѣ. Непонятно, какъ до сихъ поръ еще могутъ держаться въ нашемъ обществѣ понятiя вродѣ тѣхъ, что развратная женщина — петерянная женщина, существо, справедливо заслуживающее презрѣнiе. Понашему, она можетъ возбуждать только глубокое сожалѣнiе и сочувствiе къ своему несчастному положенiю, потомучто она немногимъ больше виновата въ своемъ нравственномъ безобразiи, чѣмъ сколько физическiй уродъ виноватъ въ своемъ уродствѣ, кривое дерево въ своей кривизнѣ. Или напримѣръ существуетъ убѣжденiе, что разврату у насъ способствуетъ молодое поколѣнiе своимъ безнравственнымъ ученiемъ: чтò можетъ быть неправильнѣе этого понятiя? Извѣстное нравственное ученiе никогда не можетъ влiять на развитiе общественнаго разврата потому, что основныя нравственныя понятiя непремѣнно у всѣхъ одни и тѣже. По замѣчанiю Кондорсе, Макинтоша, философа Канта, нравственныя понятiя даже у всѣхъ народовъ одни и тѣже. Подобныя обстоятельства, какъ отсутствiе или появленiе извѣстнаго ученiя, положимъ и безнравственнаго, какъ ослабленiе или строгое усиленiе и огражденiе общепринятыхъ нормъ религiи и нравственности, безсильны въ отношенiи влiянiя равно и на повышенiе и на пониженiе общественной нравственности. Теперь напримѣръ Англiя исповѣдуетъ множество религiй и de facto въ ней нѣтъ одной господствующей, которая бы одна имѣла власть охранять общественную нравственность; въ ней существуетъ множество собственно философскихъ ученiй, которыя съ точки зрѣнiя нашего общества показались бы вполнѣ безнравственными, — между тѣмъ нравственность англiйскаго общества сравнительно съ другими не ниже. Но было другое время въ Англiи. Послѣ казни Карла она представляла совсѣмъ иную картину. Новое правительство взглянуло на господствующую религiю и на общепринятую нравственность какъ на свои надежнѣйшiя опоры, общественныя должности замѣщались только людьми набожными, противъ распутства были изданы кровавые законы, непристойныя статуи завѣшивались, противники общественной нравственности предавались казни — и чтоже? Результаты для общественной нравственности вышли самые печальные.

Обратимся къ сочиненiю бывшаго воспитанника императорскаго училища правовѣдѣнiя, эстляндскаго дворянина, барона Эммануила Александровича Штейнгеля. Оно именно вызвало наши мысли о причинахъ печальнаго состоянiя нашей общественной нравственности тѣмъ, что авторъ совершенно оставляетъ въ немъ эту существенную сторону вопроса и исключительно почти трактуетъ о явленiяхъ общественнаго разврата, заботится объ уменьшенiи ихъ и предлагаетъ для этого учредить у насъ убѣжище или общество для обращающихся съ пути заблужденiя женщинъ. Нѣтъ никакого сомнѣнiя, что подобное убѣжище или общество принесетъ много пользы; но оно принесетъ пользу единичнымъ личностямъ, отдѣльнымъ жертвамъ разврата, а не всему вообще дѣлу общественной нравственности. Будетъ ли хоть скольконибудь въ состоянiи такое общество или убѣжище препятствовать нашему общественному разврату выростать изъ тѣхъ многихъ причинъ, на которыя мы указали? Гораздо болѣе принесло бы пользы въ настоящемъ случаѣ общество предупрежденiя паденiя женщинъ, основанное на тѣхъ самыхъ началахъ и средствахъ, на которыя указываетъ авторъ. Къ такимъ средствамъ будетъ принадлежать и сборъ налоговъ съ людей, торгующихъ своими ближними, если только эти налоги будутъ когданибудь существовать.

Въ заключенiе замѣтимъ, что послужной списокъ автора разобраннаго нами сочиненiя хотя и изложенъ въ немъ въ двухъ экземплярахъ — на первой и послѣдней страницахъ, всетаки неполонъ. Если авторъ предполагалъ, что для читателя будетъ интересно знать, что авторъ баронъ, эстляндскiй дворянинъ и бывшiй воспитанникъ училища правовѣдѣнiя, то почему же авторъ не предположилъ, что для читателя будетъ не интересно знать и то, холостъ ли авторъ, или женатъ, и на какой теперь службѣ?

МРОДЕВИЧЪ

 

 



(1) Бокль совсѣмъ отвергаетъ врожденность нацiональныхъ характеровъ.

(1) Переиначиванiемъ науки на дѣвичiй ладъ извѣстны у насъ напримѣръ ЛинниченкоКурсъ исторiи поэзiи для воспитанницъ женскихъ институтовъ»), ГорчаковъЕстественная исторiя для женскихъ учебныхъ заведенiй»); нѣкто изобрѣлъ и издалъ даже особую «Лирическую поэзiю для дѣвицъ».