УБIЙЦЫ ПЕШАРА.

(французское уголовное дѣло 1857-58 г.)

————

Въ ночь съ 29 на 30 августа 1859 года, часа въ два съ половиной, вдругъ поднялась страшная тревога на улицѣ Вильгельма-завоевателя, въ городѣ Канѣ (Caen, въ Нормандiи). И крики, и брань, и топотъ шаговъ — все тутъ смѣшалось. Шумъ этотъ начался въ одномъ изъ домовъ на этой улицѣ, потомъ вдругъ онъ смолкнулъ; цѣлая толпа людей стремглавъ кинулась оттуда бѣжать. Отъ этой толпы одинъ отдѣлился и побѣжалъ по направленiю къ palais de justice. Другой, въ одной рубашкѣ, сверху которой было наброшено пальто, кинулся вслѣдъ за бѣжавшимъ; тотъ быстро обернулся къ нему передомъ и дважды выстрѣлилъ изъ пистолета.

Человѣкъ въ рубашкѣ воротился обратно. При его приближенiи двое изъ толпы, которыхъ онъ старался настичь, кинулись бѣжать въ противную сторону отъ palais de justice. Немного подальше отъ колонны, поставленной передъ лицемъ, при свѣтѣ газоваго фонаря, одинъ изъ преслѣдуемыхъ живо вернулся и вскричалъ: «вотъ же тебѣ, подлѣцъ»! И затѣмъ выстрѣлилъ изъ пистолета въ упоръ бѣжавшему за ними человѣку въ рубашкѣ. Тотъ былъ на босую ногу; нѣсколько времени онъ боролся съ двумя другими и громко стоналъ отъ боли. Одинъ изъ этихъ двоихъ крикнулъ на него: «ты, братъ, больно-то не храбрись!» Въ тоже мнгновенiе раздался новый выстрѣлъ. Двое убѣжали; человѣкъ въ рубашкѣ опрокинулся навзничь и растянулся на панели.

Кое-гдѣ впрочемъ растворились окна; кой-кто по сосѣдству отважился выдти на улицу. Прибѣжалъ можду прочемъ какой-то молодой человѣкъ, вскрикнулъ: братъ! братъ! и упалъ къ ногамъ того, кто повидимому былъ уже не больше какъ трупомъ. Тутъ въ жертвѣ злодѣйства узнали молодаго часовщика и золотыхъ-дѣлъ мастера Жюля Пешара, изъ улицы Вильгельма-завоевателя...

Братъ его, молодой студентъ-медикъ, прибѣжавшiй слишкомъ поздно для его спасенiя, и кое-кто еще изъ сосѣдей увидали, что несчастный весь израненъ. Перенесли его на квартиру. Магазинъ былъ ограбленъ, конторка взломана, оконныя стекла перебиты. На улицѣ, по тому направленiю, по которому бѣжали мошенники, мѣстами попадалисб золотыя и серебряныя вещи.

Императорскiй прокуроръ прiѣхалъ къ Пешару. Послали за врачомъ, докторомъ Лебидуаъ, и тотъ нашелъ Пешара въ такомъ положенiи, которое не дозволяло несчастному дать ни малѣйшихъ указанiй на преступленiе.Ноги, бедра и поясница вспузли. На лицѣ было три раны: одна, по срединѣ правой брови, нанесена была какимъ-то инструментомъ, имѣющимъ и конецъ преострый, и лезвѣе тоже; другая въ такомъ же родѣ, у корня носа; третья, хоть и широкая, но легкая на правой щекѣ. На груди острая рана, въ видѣ затянутой петли. Въ черепѣ, на лѣвой сторонѣ затылка, засѣла пуля. Въ шеѣ найдена другая. Та втащила за собой въ рану клочокъ сукна, а эта клочокъ бѣлья.

Два пистолетные выстрѣла, причинившiе обѣ эти раны, не могли быть произведены разомъ, въ одно и тоже время, потому что направленiе каждой изъ нихъ различное и скрещивалось подъ прямымъ угломъ.

Черезъ два дня, то-есть 15 августа, послѣ мучительныхъ смертельныхъ страданiй несчастный Пешаръ умеръ. Цѣнность украденныхъ вещей, драгоцѣнностей и денегъ серебромъ и банковыми билетами простиралось до 15,000 франковъ.

Впопыхахъ злодѣи, когда пустились бѣжать, оставили на мѣстѣ преступленiя желѣзныя щипчики: сударь-баринъ называются они на языкѣ мошенниковъ; потайной фонарь съ восковымъ огаркомъ, да носовой платокъ, сильно поношеный, съ табачными пятнами, клѣтчатый — розовыя клѣточки, полинявшiя.

Преступленiе было совершено и съ искуствомъ и съ отвагой. Надо было прежде всего отпереть фальшивымъ ключемъ дверь съ подъѣзда; потомъ двѣрь съ задняго входа въ магазинъ, запертую тремя замками, два обыкновенныхъ а третiй секретный; сдержать пружину, устроенную надъ второй дверью и имѣвшую сообщенiе съ колокольчикомъ, который висѣлъ въ изголовьѣ у кровати Пешара; наконецъ предупредить или унять лай сторожевой собаки, запертой въ магазинѣ, лай которой чрезъ отверстiе въ потолкѣ легко могъ достигнуть до слуха хозяина. Но всѣ эти препятствiя были устранены съ изумительной ловкостью.

Ночная темнота помогла убiйцамъ скрыться. Изъ нихъ только двоихъ видѣли, какъ они со всѣхъ ногъ бѣжали по улицѣ Caponiere или Ecu, но видѣли мелькомъ, такъ что сообщить вернаго и подробнаго описанiя ихъ примѣтъ не было возможности. Розыски продолжались нѣсколько недѣль, но хоть они и производились однлвремѣнно въ разныхъ мѣстахъ, однакожъ успѣха не принесли никакого.

Наконецъ въ началѣ октября, когда съ новымъ вниманiемъ стали перебтрать списки жильцовъ, предоставленные содержателями гостиницъ и хозяевами, отдающими комнаты въ наемъ, то на спискѣ, предоставленнымъ госпожой Бьяръ, жившею на улицѣ Якобинцевъ, прочли слѣдующее: «Шемú (Огюстъ), 35 лѣтъ, родился и жительство имѣетъ въ Мюльгаузенѣ, купецъ; паспортъ предъявленъ 27 сентября 1856 года въ Больвúллерсѣ, на проездъ въ Мантъ; прибылъ 6 августа; выѣхалъ 24 августа. — Графтъ (Еганъ), 43 лѣтъ, родился и жительство имѣетъ въ Стразбургѣ, купецъ; паспортъ предъявленъ 27 февраля 1857 года, въ Живорѣ, на проѣздъ въ Руанъ; прибылъ 12 августа; выѣхалъ 25 августа.»

Страннымъ показалось, какъ это у госпожи Бьяръ, которая гостинницы не содержитъ, наняли квартиру купцы, одинъ изъ Стразбурга, другой изъ Мюльгаузена.

Вскорѣ затѣмъ напали на нѣкоторыя обстоятельства, способствовавшiя къ усиленiю первыхъ подозренiй. Два этихъ иностранца прибыли въ Канъ 14 iюля, наканунѣ скачекъ, и съ ними еще третiй кто-то. Четверо сутокъ они въ троемъ занимали всѣ вмѣстѣ одну комнату въ гостиницѣ Сенъ-Пьеръ; потомъ раздѣлились, и двое изъ нихъ переѣхали ко вдовѣ Бьяръ, въ одну комнату, а третiй къ Планшону, на улицѣ Сенъ-Жанъ, и въ списокъ жильцовъ внесенъ былъ подъ именемъ Шабрú. Обѣдали они всѣ трое вмѣстѣ. Поведенiе ихъ было какое-то загадочное: садились они всегда поодаль отъ другихъ прiѣзжихъ и разговаривали другъ съ другомъ нето на какомъ-то иностранномъ языкѣ, нето на воровскомъ нарѣчiи.

Платокъ, оставленный убiйцами въ магазинѣ Пешара, повелъ къ драгоцѣннымъ открытiямъ. Жильцы вдовы Бьяръ отдавали стирать бѣлье четыре раза дѣвицѣ Голяндъ. Показали платокъ дѣвицѣ Голяндъ; та хоть и не сразу, но признала его — и по цвѣту, и потомучто затасканъ ужъ очень, и по табачнымъ пятнамъ, да еще пальца на три отъ рубчика платокъ въ одномъ мѣстѣ замѣтно протерся.

Не оставалось больше никакого сомнѣнiя: трое прiѣзжихъ, на слѣды которыхъ полицiя напала, были убiйцы Пешара. Но куда они укрылись, вопросъ? Въ мѣстахъ указанныхъ въ спискахъ г-жи Бьяръ, ихъ не оказалось.

Наконецъ съ почты было взято одно залежавшееся письмо, адресованное безъ всякаго сомнѣнiя на имя одного изъ убiйцъ. На конвертѣ почтовый штемпель: «Гуръ. 31 августа» и надпись: «Милостивому государю Огюсту Шмитъ, въ Канѣ. Poste restante.»

Письмо писано женской рукой, и между прочимъ въ немъ говорилось: «Ты мнѣ про самую суть-то, про гнѣздо-то и не говори: знаю, знаю!… Прiятелямъ кланяйся… Жена Феликса шлетъ мужу съ любовiю поклонъ, и друзьямъ… Крѣпко обнимаю моего муженька…»

Стало быть шайка убiйцъ изъ Тура разсыпалась по другимъ городамъ; можетъ въ Турѣ ихъ нѣтъ ли?

Рѣшено было отправить какъ можно скорѣе въ этотъ городъ комисара канской центральной полицiи г. Дюшейляра. Прибывшiй 28 октября въ Туръ, г. Дюшейляръ снесся съ тамошними полицейскими агентами, оказалось; что имена Шеми и Графтъ имъ и неизвѣстны. На другой день онъ пересмотрѣлъ, по спискамъ доставленнымъ въ полицiю, имена всѣхъ евреевъ, проживающихъ въ городѣ. Замѣтилъ двѣ фамiи: Кайзеръ и Блёхъ. Никто ничего не зналъ про нихъ; г. Дюшейляръ вознамѣрился лично освѣдомиться объ ихъ житьѣ-бытьѣ и какихъ они правилъ. Прiѣзжаетъ къ нимъ на квартиру; а квартировали они въ одной гостиницѣ. Блёха нѣту дома. Въ комнатѣ его г. Дюшейляръ встрѣчаетъ женщину какую-то; та и говоритъ: «Мужъ только-что вышелъ, товаръ на желѣзную дорогу отправляетъ.» Дѣлать нечего, подождать приходиться Блёха. Только ждать его часъ, ждать другой, а онъ все домой не возвращается. — «А позвольте васъ спросить, чѣмъ вашъ супругъ занимается?» спрашиваетъ г. Дюшейляръ. — Да торгуетъ. — «Не знавали ли вы, вотъ въ самой этой гостиницѣ, Шемú одного?» При этомъ имени жена Блёха не можетъ скрыть замѣшательства; комисаръ смекнулъ, что тутъ что-нибудь недаромъ.

Вечеромъ онъ опять въ гостинницу; Блёха все нѣтъ какъ нѣтъ. Не думая долго г. Дюшейляръ приказалъ арестовать жену Блёха и сдѣлать у него въ квартирѣ обыскъ. Кнесчастью, по неосмотрительности одного полицейскаго, жена Блёха успѣла схватить чей-то портретъ и исковеркать на немъ лицо. Навѣрно это былъ портретъ Блёха.

На другой день узнали, и въ этомъ не было нималѣйшего сомнѣнiя, что Блёхъ бѣжалъ вмѣстѣ съ какимъ-то Майеромъ, и что еще олинъ негодяй изъ ихней же шайки, назвавшись Фернанди, укатилъ въ омнибусѣ въ Парижъ. Тотчасъ же были отправлены телеграфическiя депеши по всему протяженiю линiи.

Съ какой стати эти люди, какъ только почуяли полицейскiй розыскъ, такъ сейчасъ и бѣжать? Ясно, что нить была у нихъ въ рукахъ. Забравъ надлежащiя справки, г. Дюшейляръ, при искусномъ и дѣятельномъ содѣйствiи двухъ турскихъ полицейскихъ комисаровъ, гг. Ложье и Митеня, узналъ еще, что Кайзеръ уѣхалъ изъ Тура въ ту самую ночь 30 октября, предъ наступленiемъ которой была арестована жена Блёха. За исключенiемъ Блёха и Кайзера, которые квартировали вмѣстѣ, эти люди жили по разнымъ квартирамъ, всякiй со своей наложницей; нѣкоторые даже дѣтками обзавелись. Нерѣдко они собирались всѣ вмѣстѣ, и тогда наглухо запирались у себы на квартирѣ, окружали себя таинственностью и вели разговоръ на томъ жаргонѣ, который былъ подслушанъ въ Канѣ. Всѣ они жили припѣваючи, хоть промысломъ никакимъ повидимому не занимались. Мужчины зачистую отлучались изъ дому.

Телеграфъ между тѣмъ не молчалъ, и не только по дорогѣ въ Парижъ, но и по другимъ направленiямъ. Въ эту же самую ночь 31 октября, часа въ три съ половиной утра, одинъ пасажиръ, ѣхавшiй въ парижскомъ поѣздѣ, высадился на станцiи Пуатье, а за нимъ женщина съ ребенкомъ. Хоть у него и были билеты на проѣздъ до Ангулема, но онъ вдругъ почему-то раздумалъ ѣхать дальше и потребовалъ свои десять тюковъ, лежавшiе съ остальной кладью. Въ ближайшемъ трактирѣ онъ спросилъ особый номеръ, но спать такъ и не ложился; онъ видимо былъ взволнованъ и о чемъ-то сильно безпокоился и все что-то спорилъ понѣмецки съ женщиной, которая съ нимъ вмѣстѣ ѣхала. Они вдвоемъ пересмотрѣли свои бумаги, и большую часть ихъ кинули въ огонь. Наконецъ, вернувшись на прежнюю дорогу, они отправились пешкомъ, взявъ съ собой и ребенка, по направленiю въ Парижъ, добрались до станцiи Шаснёль, въ семи съ половиной верстахъ, и взяли тамъ билеты на проѣздъ въ Шательро.

Такого страннаго поведенiя нельзя было не замѣтить. Двое жандармовъ, увѣдомленные о времени прибытiя ихъ на станцiю, тотчасъ же отправились на поѣздѣ въ Шаснёль. Только-что прiѣхали туда, какъ въ вагонъ вошли указанныя имъ лица. Жандармъ Руже поспѣшилъ скорѣе занять мѣста въ томъ же отдѣленiи поѣзда. Во время ѣзды до кланской станцiи онъ потребовалъ паспорты. Пасажиръ показываетъ ему тотъ самый видъ, который былъ прописанъ въ спискѣ вдовы Бьяръ — с фамилiей Шемú, и о которомъ было упомянуто въ описанiи примѣтъ преступника. Не оставалось больше никакого сомнѣнiя: предъ жандармомъ былъ одинъ изъ убiйцъ Пешара.

Этотъ господинъ какъ-будто понялъ затруднительность своего положенiя и хотѣлъ было пошарить въ карманахъ своего пальто. Но жандармъ, внимательно за нимъ слѣдившiй, приказываетъ ему не дѣлать нималѣйшаго движенiя. По прiездѣ на кланскую станцiю, другой жандармъ, которому негдѣ было помѣститься въ томъ же вагонѣ, сходится съ товарищемъ и вдвоемъ схватываютъ Шемú. Принимаются обыскивать: въ томъ карманѣ, въ которомъ злодѣй намѣренъ былъ пошарить, они находятъ двуствольный пистолетъ, заряжоный пулями; отлично отпущенный складной кинжалъ, клинкомъ котораго какъ-будто землю копали недавно; жестяную коробку съ крупной дробью, съ порохомъ и пистонами; портфель съ девятью сто-франковыми билетами; буравчикъ, восковую свѣчу, форму для отливанiя пуль, двѣ пули, часы золотые да кошелекъ со 120 франками. Во время обыска Шеми выронилъ въ вагонѣ жестяную коробку, гдѣ лежалъ паспортъ, хоть еще и не прописаный, но уже на немъ была приложена фальшивая печать больвиллерскаго округа. У женщины найденъ другой фальшивый паспортъ, съ именемъ Гремье-Майеръ. Тотчасъ же велѣно было задержать тѣ десять тюковъ, которые Шеми потребовалъ на станцiи Пуатье и которые, по обязанности службы, жандармы должны были везти до Ангулема, мѣста своего первоначальнаго назначенiя.

Этотъ фальшивый паспортъ съ именемъ Майера, тюки забранные въ Ангулемѣ, примѣты разосланыя изъ Тура г. Дюшейляромъ, удостовѣряли, что Шемú не иной кто, какъ Майеръ изъ Тура.

Такъ произведенъ былъ арестъ одного изъ трехъ убiйцъ. Надо было поймать еще остальныхъ двухъ.

Г. Дюшейляръ въ Турѣ же еще узналъ, что лица, уѣхавшiя по прибытiи его въ этотъ городъ, часто получали письма изъ Лiона. Увѣренный въ томъ, что у шайкипритонъ непремѣнно долженъ быть въ Лiонѣ, г. Дюшейляръ туда и отправляется. Тамъ онъ узнаетъ прежде всего, что такъ называемогу Майеру фамилiя Гугенгеймъ. При содѣйствiи лiонскаго центральнаго комисара онъ отправляется съ обыскомъ въ Марсельскую улицу, въ Гильотьерѣ, къ нѣкоему Мейеру. А Мейеръ (по имени Людвигъ) въ самый этотъ день женился, и въ настоящую минуту былъ въ синагогѣ. Полицейскiй агентъ сообщилъ г. Дюшейляру одно прекурьозное извѣстiе насчетъ нравственности Мейера: агентъ далъ ему свои часы, чтобы Мейеру поприличнѣе явиться какъ жениху; но только-что онъ успѣлъ отдать часы, ему и говорятъ: «ну, братъ, твое счастье, коли Мейеръ возвратитъ тебѣ часики.» И агентъ съ безпокойствомъ прохаживался около квартиры своего заемщика.

Дюшейляръ потребовалъ, чтобъ ему отперли эту квартиру, состоявшую всего-то изъ одной комнаты. И странная вещь: любовница Мейера, на которой Мейеръ въ день хотѣлъ жениться, сидѣла дома, а въ синагогу ушолъ одинъ женихъ. Мейерша приняла центральнаго комисара съ замѣтнымъ безпокойствомъ; она то и дѣло посматривала на шкапъ на стѣнѣ; г. Дюшейляръ оставилъ ее въ покоѣ, полагая, что женщина откроетъ ему что-нибудь важное. И въ самомъ дѣлѣ, какъ только Майершѣ показалось, что ей больше не занимаются, она въ туже минуту сзватила ключъ, отперла шкапчикъ и поспѣшно вынула оттуда какое-то письмо. Письмо у ней вырвало. Въ немъ между прочимъ были преинтересныя вещи:

«Милый папашечка, простите пожалуста — вѣдь эдакая жалость, что вы прiѣзжали сюда и меня не розыскали. Мнѣ весьма прiятно будетъ узнать, что вы въ добромъ здоровьѣ, особенно вы…

«Вы навѣрно знаете адресъ Линочки? а не знаете, такъ напишите въ Труа къ братцу Жозефу, онъ вамъ и сообщитъ; у меня есть свои причины, почему я не могу сама переслать вамъ этого адреса; на это у меня свои причины. Я всѣхъ цѣню и уважаю, но поосторожнѣе быть все-таки немѣшаетъ.

«Милый папашечка! про невѣстку вамъ скажу, что я душой бы готова выслать къ ней о чемъ она проситъ, да не знаю какъ ее назвать: Лейрà или Лерà… Отъ жены Графта письмо получила: пишетъ, чтобы флипъ ей выслать.»

Флипъ на воровскомъ языкѣ значило паспортъ. Имя Графта, упомянутое въ письмѣ, должно было повести къ драгоцѣннымъ открытiямъ.

Другое письмо, безъ подписи, этимъ-то Графтомъ должно-быть и было написано. На конвертѣ почтовый штемпель: «Батиньоль». Мѣсто для розысковъ было такимъ образомъ указано, и объ этомъ дано было знать парижской полицiи. Та въ скоромъ времени узнала, что этотъ Графтъ, скрывавшiйся подъ именемъ Бекка и выдавшiй себя за отставного полковника, укрылся въ Батиньонѣ, въ одномъ домѣ, въ который войти можно только по условному знаку. Однакожъ утромъ 11 декабря добрались до этого притона. Тамъ нашли въ одной и той же комнатѣ, Графта съ наложницей (они еще вмѣстѣ на постелѣ лежали) и Блёха, который послѣ побѣга изъ Тура не разлучался съ ними. Они было попытались недаваться въ руки и затѣяли съ полицейскими агентами жестокую драку. Графта нельзя было иначе взять, какъ только скрутивъ его веревкой по рукамъ и по ногамъ. При этомъ забрано на квартирѣ два пистолета, одинъ двуствольный, другой простой, заряжоные по самое дуло; складной кинжалъ; огромный ножъ съ роговой рукояткой, съ острымъ концомъ и только-что отточеный; два поддѣльныхъ ключа, изъ нихъ одинъ только еще начатъ былъ; воскъ для слѣпковъ; пилы, буравъ — словомъ, всякаго рода воровскiе инструменты.

Паскаль, чтобы лучше было ему укрываться отъ поисковъ, нанималъ двѣ квартиры: одну въ Бретиньолѣ, другую въ Вильеттѣ; въ одной онъ прописанъ Шапленомъ, въ другой Кордевилемъ. Онъ былъ схваченъ тотчасъ же какъ только пришолъ къ Графту, объ арестѣ котораго онъ не зналъ. Одаренный замѣчательной физической силой, онъ отбивался отчаянно; при немъ нашли два заряженные двуствольные пистолета, мясницкiй ножъ, фальшивыхъ паспортовъ нѣсколько и комокъ воску для слѣпковъ, въ который было вложено четыре банковыхъ билета, по 100 франковъ каждый. На одной квартирѣ забрали у него большую часть тюковъ, увезенныхъ изъ Шательро; остальные нашлись у одной женщины по фамилiи Голь, дочери и вдовы одного наказаннаго преступника, да и сама она подвергалась судебному наказанiю. Женщина эта была извѣстна между мошенниками подъ именемъ сестрицы Линочки. Она служила ворамъ посредницей для сообщенiя и передачи разныхъ справокъ. Приходилась Графту двоюродной сестрой и знала про всѣхъ участниковъ въ убiйствѣ Пешара, гдѣ кто укрываются. «Сестрица Линочка — писалъ Графтъ, а не то подъ его диктовку писали — да братецъ Жозефъ въ Труа одни только и могутъ сообщить мой адресъ. Я всѣхъ цѣню и уважаю, но поосторожнѣе быть все-таки не мѣшаетъ». Эта-то барыня и помчалась въ Шательрó, увѣдомить обо всемъ наложницу Паскаля.

Такимъ образомъ трое убiйцъ Пешара были взяты; но вдова Голь имѣла дерзость сказать полицейскимъ: «ну вѣдь не всѣ же наши молодцы у васъ въ рукахъ». Такъ и полагать слѣдовало: все говорило о прочной организацiи скопа мошенниковъ, и убiйство Пешара было повидимому просто случайностью въ числѣ преступленiй, совершонныхъ этими злодѣями. Въ самомъ Канѣ, наканунѣ убiйства, они ограбили лавку купца Родиге съ суровскими товарами и полотномъ. Искуство, съ какимъ они обобрали магазинъ Пешара, проглядывало и тутъ.

Лавка Пешара была ограблена начисто. А между тѣмъ и подумать было нельзя, что совершена покража: такъ ловко обработали мошенники свое дѣло. Фальшивые ключи были подобраны такъ искусно, что двери отпирались безъ малѣйшаго шуму, неслыхать было какъ замки щелкали. Уходя назадъ, бережно запѣрли всѣ двери. Отсутствiе самыхъ дорогихъ товаровъ да пустыя картонки только и объяснили, въ чемъ дѣло. Грабежъ произведенъ былъ надо полагать, часа въ два-три утра. Суровского товару и полотна украдено было на сумму 4.000 франковъ.

По тщательномъ осмотрѣ картонокъ и пола въ магазинѣ, на полу примѣтили нѣсколько капелекъ жолтаго воску, которымъ впослѣдствiи привелось послужить уликой.

Такъ все шло одно къ одному, доказывая виновность троихъ арестованныхъ. Пистолетъ и кинжалъ Паскаля были куплены въ Канѣ. Графта видѣли 23 августа, утромъ часовъ въ шесть, у входа въ магазинъ Пешара: онъ осматривалъ помѣщенiе. На слѣдъ троихъ убiйцъ напали еще въ Гонфлёрѣ, гдѣ они квартировали 29 августа. паскаль, подъ именемъ Шабри, купилъ тамъ потайной фонарь; Графтъ, подъ именемъ Бекка, заказалъ тамъ же сударя-барина: это тѣ самыя вещи и были, которыя убiйцы Пешара оставили въ магазинѣ. Платокъ съ розовыми клѣточками принадлежалъ Графту. Капли жолтаго воску, примѣченныя у Родиге, оказались того же воску, который былъ найденъ въ потайномъ фонарѣ. Наконецъ одинъ изъ чемодановъ, забранныхъ въ Батиньолѣ, былъ купленъ Графтомъ и Майеромъ въ Канѣ.

Приведены были въ извѣстность и разныя обстоятельства побѣга злодѣевъ по совершенiи ими убiйства. Графтъ добрался до Ранвилля; тамъ у одного содержателя постоялаго двора отчищалъ панталоны, на которыхъ до сихъ поръ еще виднѣются кровавыя пятна; изъ Матуржанса онъ отправился на мезидонскую станцiю. Днемъ же, впродолженiи нѣсколькихъ часовъ они скрывались въ ближнемъ лѣсу, невдалекѣ отъ берега святой-Екатерины; вечеромъ въ девять часовъ они поѣхали въ Эврё, тамъ переночевали, а оттуда махнули въ Парижъ.

Всѣ обстоятельства и улики были вполнѣ выяснены судомъ, а между тѣмъ трое обвиняемыхъ, ничего не зная о ходѣ слѣдствiя, упорно отпирались.

Графтъ, какъ самый страшеый, былъ отдѣленъ отъ остальныхъ. Онъ отпирался съ возмутительнымъ упорствомъ. Соучастники его не знали и того даже, что онъ арестованъ. Когда изъ слѣдственной комнаты Майеру показали на его соучастника, который въ ту минуту прохаживался по тюремной площадкѣ, то онъ крѣпко прiунылъ. Вскорѣ, по мѣрѣ того какъ Майеръ и Паскаль убѣждались, что судьи знаютъ гораздо больше чѣмъ они полагали, — они стали сознаваться, но понемножку, исподволь, неторопясь, сваливая все на другихъ и стараясь по возможности себя выгородить какъ-нибудь. Одно обстоятельство ускорило ихъ сознанiе. Графтъ утаилъ отъ своихъ сообщниковъ банковые билеты, найденные въ кассѣ Пешара; Майеръ и Пешаръ свѣдали изъ газетъ, про эту неделикатность своего соучастника и закипѣли той озлобленной враждой, которая такъ часто и такъ многое раскрываетъ для судiй въ дѣйствiяхъ подсудимыхъ.

Со времени перевода на мѣсто преступленiя Паскаль все еще крѣпился, не падалъ духомъ; до Лизьъ онъ все думалъ, что его везутъ въ Руанъ. Но въ Лизьъ онъ догадался вх чемъ дѣло, поникъ головой и прослезился. А Майеръ, такъ тотъ увѣрялъ, что вотъ уже другой годъ какъ онъ не бывалъ въ Канѣ; но когда его свели на очную ставку съ г-жой Бьяръ, его бывшей хозяйкой, тутъ онъ совершенно растерялся: «ну, говоритъ, теперь совсѣмъ попался!»

Какую долю участiя принималъ каждый изъ нихъ въ убiйствѣ Пешара, объ этомъ можно только догадываться, такъ какъ они не во всемъ сознались, а кой о чемъ и умолчали. Пули, вынутыя изъ тѣла убитаго, были одинаковаго калибра съ пистолетами Паскаля. Когда злодѣи уже оканчивали свое дѣло, то первый Майеръ услыхалъ, что сверху спускается Пешаръ, и пустилъ въ него большимъ камнемъ, прямо въ голову. Тутъ завязалась драка, въ которой несчастный часовщикъ получилъ нѣсколько ударовъ кинжаломъ. Крафтъ побѣжалъ по направленiю къ palais de justice и дважды выстрѣлилъ въ Пешара изъ пистолета, а Пешаръ, несмотря на раны, безстрашно пустился за нимъ въ погоню. Майеръ говоритъ, что онъ и не пускалъ камнемъ совсѣмъ; Паскаль принудилъ его сознаться въ похвальбѣ, что дискать лихо же я уподчивалъ часовщика. Паскаль добилъ Пешара двумя пистолетными выстрѣлами въ упоръ.

Основываясь на показанiяхъ Майера, полицiя отправилась съ обыскомъ въ мутаржанскую рощу и тамъ нашла, въ четырехъ разныхъ мѣстахъ, восковыя свѣчи, часовыя колеса и кой-какiявещицы изъ лигатуры.

Мало-помалу добрались и до милаго прошлаго этихъ господъ и нашли, что Майеръ дѣйствительно Гугенгеймъ и есть; что Паскаль прозывается Кудюрье. Графтъ дольше скрывалъ свои вымышленныя имена, но по нѣкоторымъ несомнѣннымъ даннымъ можно было положительно сказать, что онъ вѣроятно тотъ самый Аугустъ Валль, который въ 1849 году былъ приговоренъ ассизнымъ судомъ въ Ло на десять лѣтъ каторжной работы. А этотъ Валль не иной-кто, какъ Ёганъ Миндеръ, осужденный въ 1835 году кальвадскимъ ассизнымъ судомъ. У Ёгана Минуера въ 1835 году точно также какъ у Аугуста Валль въ 1849 году и какъ у Графта въ 1858, уши проткнуты, на правой рукѣ рана, пятно повыше поясницы, шрамъ надъ правой бровью. Значитъ Аугустъ Валль, Ёганъ Миндеръ и Графтъ былъ одинъ и тотъ же человѣкъ. Миндеръ-отецъ старикъ лѣтъ ужъ подъ восемьдесять, и младшiй братъ Графта Георгъ Миндеръ, сидѣли въ тюрьмѣ въ Рiомѣ, по обвиненiи въ намѣренiи убить жандарма одного. Въ числѣ подложныхъ именъ, носимыхъ Графтомъ, оказалось и имя отставного полковника Бекка: подъ этимъ-то именемъ Георгъ Графтъ и обнаружилъ покушенiе, за которое его отдали подъ судъ.

Но пускай теперь эти злодѣи говорятъ за себя. Изъ хода допросовъ читатель увидитъ эти отвратительныя, отталкивающiя натуры во всей оригинальности ихъ разнообразныхъ характеровъ, и кромѣ того встрѣтить еще любопытныя подробности, касающiеся самаго состава ихъ шайки.

II

28 iюня 1858 года двадцать-одинъ подсудимый, въ томъ числѣ восемь женщинъ, явились въ присутствiе кальвадосскаго ассизнаго суда.

Заседанiе было открыто подъ предстатѣльствомъ совѣтника Аделина.Прокурорское кресло занялъ генералъ-прокуроръ Рабу. Отецъ, братъ и сестра несчастнаго Пешара начали гражданскiй искъ; адвокатомъ у нихъ Берто, изъ Кана.

Свидѣтелей вытребовано 140 человѣкъ, изъ разныхъ мѣстъ: изъ Парижа, изъ Тура, Шательро, изъ Вандома, изъ Монбризона, Лизьё, Реймса, изъ Гренобля.

Нечего кажется и говорить, какле волненiе, какое жадное любопытство возбудили эти пренiя въ нормандскомъ городкѣ. Обширная площадь передъ судебной палатой, и всѣ улицы, ведущiя къ ней, были запружены громадной толпой народа: тутъ были и горожане, и изъ сосѣднихъ деревень тоже немало народу понаѣхало. Какъ-разъ и день-то случился базарный: съ деревень народъ такъ и хлынулъ. Въ залу засѣданiя удалось однакожъ пробраться очень немногимъ. Подсудимыхъ двадцать одинъ человѣкъ,и да жандармовъ столько же, да человѣкъ двѣсти свидѣтелей, которые явились или по обязанности, или по доброй волѣ, — должны были сильно потѣснить обыкновенно отводимое для публики мѣсто.

Ведутъ троихъ главныхъ подсудимыхъ, въ кандалахъ по рукамъ и по ногамъ. При входѣ въ залу кандалы снимаются.

По прочтенiи обвинительнаго президентъ, еще не приступая къ допросу главныхъ подсудимыхъ, вызываетъ ихъ на отвѣты, данные ими раньше.

В. Гугенгеймъ! въ послѣднiй разъ вы объявили, что настоящее ваше имя Зеленгманъ или Саломонъ Гугенгеймъ, и что родомъ вы изъ Шервиллера.

О. Точно такъ.

В. Вы часто мѣняли имена: назывались напримѣръ Майеромъ, и подъ этимъ именемъ васъ всего больше и знали. Въ Пуатье, когда васъ арестовали, вы имѣли при себе паспортъ съ фамилiей Шеми; этотъ паспортъ съ вымышленной фамилiей Шеми и послужилъ причиной, что васъ арестовали, потомучто въ немъ прописаны тѣ примѣты, по которымъ ы были узнаны. Кромѣ того въ Сенъ-Кантенѣ вы назвались Мюллеромъ. Полина Блюмъ, ваша жена — какъ вы увѣряете, а по обвинительному акту ваша наложница, не имѣя возможности предоставить свидѣтельство о бракѣ, сама созналась, что вы присвоили себѣ фамилiю Мюллеръ, и только послѣ этого вы перестали запираться. Это обстоятельство въ томъ отношенiи важно, что въ 1856 году вы, именно вы, а не кто другой, были подъ этимъ именемъ приговорены къ каторжной работѣ на двадцать лѣтъ, за уклоненiе отъ суда по дѣлу объ одной покражѣ.

О. Я въ этой покражѣ невиноватъ; ни душой ни тѣломъ невиноватъ.

В. Въ этой покражѣ замѣшано еще четыре другихъ лица, изъ нихъ двое по фамилiи Блёхъ и Ламбертъ, а между тѣмъ ничѣмъ нельзя доказать, что это тѣ самые подсудимые, которые въ настоящую минуту здѣсь налицо. Чтоже васъ касается, то сейчасъ же послѣ этой покражи вы уѣхали изъ Сенъ-Кентена.

О. Если я уѣхалъ изъ Сенъ-Кентана, такъ потому значитъ собственно, что боялся, пожалуй кредиторы мнѣ не дадутъ покою, а нето-что изъ-за преступленiя какого.

В. Едва ли это такъ. Иначе вы бы такъ долго не запирались передъ слѣдственнымъ судьей въ томъ, что носили вымышленное имя Мюллеръ, потомучто еслибъ вы назвались этимъ именемъ только для того, чтобы укрыться отъ кредиторовъ, то вы бы такъ и сказали судьѣ, недумая долго. Но что положительно извѣстно, такъ это то, что вы приговорены дуэскимъ ассизнымъ судомъ къ каторжной работѣ на двадцать лѣтъ.

О. Приговоренъ; а показанiй все-таки отъ меня никакихъ не отобрали.

В. Совершенно справедливо; за уклоненiе-то отъ суда васъ и приговорили. Ваше запирательство на этотъ разъ очень понятно. Но вы въ другихъ преступленiяхъ сознались. Сознались вы передъ слѣдственнымъ судьей въ томъ напримѣръ, что вы, вмѣстѣ съ какимъ-то Пассра, совершили покражу въ Гагно; жили вы въ то время по паспорту, прописанному въ Бишвиллерѣ.

О. Если я сознался въ этой покражѣ, такъ это еще ничего не доказываетъ. Просто солгалъ значитъ. А солгалъ я потому, что слѣдственный судья кой-что пообѣщалъ мнѣ, въ случаѣ если я не стану запираться.

В. Вашего объясненiя никто здѣсь не допуститъ. Ниодного чиновника нѣтъ во Францiи, который былъ бы способенъ прибѣгать къ такимъ средствамъ, чтобы довести подсудимаго до признанiя. Дальше мы этого допроса продолжать не будемъ, и если сдѣлали его, то съ той лишь цѣлью, чтобъ по нему гг. присяжные составили себѣ общее понятiе и личности подсудимыхъ. Въ подробности мы войдемъ тогда, когда въ возможной полнотѣ будетъ обслѣдованъ всякiй фактъ, послужившiй обвиненiемъ.

Кудюрье, онъ же и Паскаль, когда очередь дошла до него, сознался, что ему недурно удалось мѣнять имена: напримѣръ Феликсомъ онъ назывался, Туанономъ, Шатаромъ, Мартелемъ, Бернаромъ, Шабри. Что приговоренъ онъ былъ восемь разъ, между прочимъ къ ссылкѣ въ каторгу на 8 лѣтъ — варскимъ ассизнымъ судомъ, и на вѣчную каторжную работу — зато что въ Мюльгаузенѣ укралъ на 8000 франковъ. Въ первый разъ его отдали подъ судъ въ 1834 году: между Авиньономъ и Марселемъ была тогда остановлена почтовая карета, и въ этомъ дѣлѣ онъ участвовалъ. Онъ же принадлежалъ къ шайкѣ Освальда и Ляфабрега, находясь въ которой онъ, подъ именемъ Гроло, укралъ 25,000 франковъ у пьемонтскаго банкира Карлона. И всего-то ему какихъ-нибудь тридцать семь лѣтъ! Преступленiе въ его семействѣ точно передается изъ рода въ родъ: братъ у него одинъ сосланъ на вѣчную каторгу, другой въ тюрьму посаженъ на десять лѣтъ, третiй на пять лѣтъ. Живетъ онъ съ наложницей, дѣвицей Мари Милисъ.

Всѣ эти признанiя Паскаль дѣлаетъ съ какой-то застѣнчивостью, едва слышнымъ голосомъ и съ жестами.

А Миндеръ, онъ же и Графтъ, такъ тотъ ни въ чемъ не сознается. Съ первыхъ же словъ онъ выражаетъ себя жертвой злополучной. «И безъ того, говоритъ, немало мнѣ горя привелось вытѣрпеть; сейчасъ, говоритъ, я вамъ изображу.»

Президентъ. Но нѣсколько свидѣтелей положительно узнали васъ, и между прочимъ одинъ изъ нихъ сразу васъ узналъ, какъ только взглянулъ на васъ.

Графтъ. Вотъ хоть бы и это, какъ онъ меня узналъ. Удивительно какъ мило узналъ! Онъ меня узналъ по фотографическому портрету, такъ я больше всѣхъ похожу на этотъ портретъ. А это нетрудно было: всѣ другiе на кого ему указывали, — все молодые люди, и усы только у меня одного… Просто образецъ злополучiя, образецъ!

Когда переспросъ троихъ главныхъ подсудимыхъ былъ оконченъ, тогда снова обратились къ Гугенгейму, Майеру тожъ. Онъ сознается, что прiѣзжалъ въ Канъ въ началѣ августа 1857 года вмѣстѣ съ Кудюрье и Графтомъ. Лнъ учавствовалъ въ ограбленiи Родиге. Знаетъ также, что къ Пешару раньше еще заходили, магазинъ осмотрѣть, но говоритъ, что не зналъ, что заходилъ къ Пешару Кудюрье, а не кто другой. Участiе же свое въ покушенiи онъ пытается устранить. «Паскаль и Графтъ, говоритъ, пошли въ магазинъ съ чернаго хода, а я внизу остался на крыльцѣ, и тамъ загородилъ ходъ лѣстницей, чтобы знаете Пешару вѣрнѣе было помѣшать намъ.»

Президентъ. То-есть чтобъ вѣрнѣе было убиться. Вѣдь вы же говорите, что лѣстница была поставлена на первой ступенькѣ, значитъ только шагъ по ней сдѣлать — и пропалъ. Вы же пустили въ него камнемъ, когда онъ совершенно неожиданно явился передъ вами?

Майеръ. Не попало кажется.

В. За камнемъ послѣдовалъ потомъ кинжалъ. Вы четыре удара нанесли этому несчастному молодому человѣку.

О. Что вы, что вы! не я, ейбогу право не я. Насчетъ кинжала я какъ младенецъ непорочный.

В. У васъ былъ складной кинжалъ; онъ лежалъ открытый у васъ въ карманѣ, и на немъ слѣды крови остались.

О. Нѣтъ, какое! Нѣтъ, нѣтъ, помилуйте.

В. Вы еще хвастались передъ своими соучастниками, что нанесли ударъ.

О. Пустяки все это, сущiй вздоръ; кинжала и небывало у меня сроду-родясь. А за кинжалъ… да это ножницы приняли за кинжалъ! Вотъ и все. Какой это кинжалъ. Я просто какъ младенецъ непорочный, насчетъ кинжала-то.

В. Для чего же у васъ пистолетъ былъ, ежели вы убить никого нехотѣли?

О. Да всякiй день мы видимъ, что съ пистолетами ходятъ; а вѣдь не убиваютъ же. Пистолетъ… зачѣмъ пистолетъ? обороняться чтобы. Нѣтъ ужъ это не резонъ на пистолетъ нападать, ужъ не резонъ. А первые два раза въ Пешара Графтъ выстрѣлилъ изъ пистолета.

В. А последнiе два выстрѣла, ихъ кто сдѣлалъ?

О. Да Паскаль должно-быть. Кто другой-то? Должно-быть Паскаль. Только не я; вотъ ужъ не я, такъ не я!.. Отъ воровства я не отпираюсь, а ужъ это…

В. Получаои вы письма въ Канѣ на имя Шеми? Былъ у васъ паспортъ съ такой фамилiей?

О. Въ Пуатье я былъ Шеми, я про это и не говорю; ну а въ Канѣ, нѣтъ. Въ канѣ я не былъ Шеми. Надо вамъ сказать, что все это Графтъ изволилъ распоряжаться паспортами: то такой мнѣ выдастъ, то другой. А насчетъ писемъ… да я ни читать ни писать по-французски не умѣю.

Президентъ. Онъ потому запирается въ этомъ, что эти письма скомпрометировали бы ту женщину, которую онъ называлъ женой.

В. Зачѣмъ вы 31 октября уѣхали изъ Тура?

О. Я видѣлъ, что другiе ѣдутъ, ну и я уѣхалъ, боялся какбы не арестовали…

В. Почему вы боялись, чтобъ васъ не арестовали?

О. Ещебы!..

Тутъ Майеръ спохватился, что отвѣтилъ слишкомъ ужъ

---

наивно, и поправляется: — У меня свои причины были уѣхать, потому значитъ я купецъ, надо было товаръ везти продавать.

Этими полупризнанiями Майера прежняя драма откровенности связывается съ своимъ первымъ актомъ. Завязывается у Майера вражда съ остальными двумя убiйцами Пешара. Паскаль и Графтъ формально обвинены своимъ соучастникомъ. По позѣ, какую принялъ Графтъ, по отвагѣ его легкой, гибкой рѣчи, по энергично-наглому взгляду и улыбкѣ его можно впередъ угадать, что онъ намѣренъ разыгрывать трудную роль героя отнѣкиванья. Этотъ взглядъ и эта улыбка то и дѣло противорѣчатъ одинъ другой: гуюы смѣются какъ-будто, а въ глазахъ просвѣчиваетъ бѣшенство.

Кудюрье, Паскаль тожъ, смягчаетъ голосъ, потупляетъ взоръ. Трудно подумать, чтобъ это былъ тотъ рьяный витязь, который въ Батиньолѣ не наживотъ, а насмерть дрался съ полицейскими. «Они мнѣ наговорили грубостей — сказалъ онъ въ отвѣтъ — повалилъ наземь, и я сколько могъ отъ нихъ оборонялся.»

Вѣрный своей роли, Паскаль прямо указываетъ на Графта, что-де ему первому пришла мысль обобрать Пешара. «Славное дѣльцо!» будто бы сказалъ при этомъ Графтъ. А онъ, Паскаль, хоть и высматривалъ мѣстности, хоть и сдѣлалъ слѣпки съ замковъ, и увидалъ гдѣ и какъ лучше будетъ защищаться, но ключи подбиралъ не онъ: Графтъ ключи подбиралъ. Графту же пришло на мысль припрятать все что было украдено у Радиге, въ восельскихъ каменоломняхъ, и все это было обернуто въ два матерчатыхъ мѣшка.

Президентъ. У Графта нашли какой-то матерчатый мѣшокъ; безъ сомнѣнiя это одинъ изъ нихъ.

Графтъ(вполголоса). Ну если они думаютъ этимъ поставить меня втупикъ, то сильно ошибаются. Да пускай ихъ чиликаютъ, мнѣ это доставляетъ удовольствiе.

≤нет стр. 16-17≥

≤…≥ на мѣстѣ преступленiя былъ напримѣръ найденъ платокъ, очевидно принадлежавшiй такому человѣку, который нюхаетъ табакъ; прачка положительно признала этотъ платокъ вашимъ.

О. Прежде всего позвольте вамъ доложить, что табаку я и не нюхаю совсѣмъ.

В. Не нюхаете!

О. Да, не нюхаю; чтожъ такое? А если въ прежнюю пору и случалось понюхать табачку, то такъ развѣ, что знаете разсѣять разныя мрачныя мысли, которыя повременамъ приходятъ въ голову; ну а ныньче такихъ мыслей мнѣ больше не приходитъ; ныньче я спокоенъ какъ нельзя быть больше.

В. Посмотримъ, останетесь ли вы такимъ же спокойнымъ, когда услышите что заговорятъ свидѣтели.

О. А что мнѣ свидѣтелей-то бояться? Никакого свидѣтеля не боюсь.

В. Въ магазинѣ же Пешара найденъ ещ сударь-баринъ; не вы развѣ его купили?

О. Я? И не думалъ.

В. И 30 августа уѣхали въ Гонфлёръ тоже не вы?

О. Тоже не я.

В. Но васъ узнали.

Графтъ (съ увѣренностью, которая вызываетъ у всѣхъ присутствующихъ улыбку). Не можетъ быть! Помилуйте, этого быть не можетъ!

Президентъ. Вотъ въ самомъ дѣлѣ какая увѣренность!..

О. Чегоже вамъ еще-то? Вотъ вамъ истинный Христосъ…

Президентъ (съ негодованiемъ). Пожалуста безъ подобныхъ выходокъ. Какъ это духу у васъ достаетъ призывать имя божiе!.. Неугодно ли замолчать. Довольно будетъ напомнить вамъ, что соучастники ваши, которыхъ каждаго содержали въ особой секретной, показали одно и то же, сообщили однѣ и тѣже подробности; напримѣръ они говорятъ, что вы писали въ Шомонъ къ Ульмо.

О. То-есть просто эти несчастные наговорили разнаго вздору.

В. Теперь я васъ спрошу: почему 30 октабря, когда центральный комисаръ прiѣхалъ въ Туръ, вы тотчасъ же оттуда бѣжали?

О. Кто, я бѣжалъ? И не думалъ. Мнѣ была надобность ѣхать въ Парижъ, вотъ я и поѣхалъ; еслиже теперь я подъ арестомъ, такъ это единственно по моей чрезмѣрной добротѣ.

В. Какъ такъ? Вы бѣжите…

О. То-есть просто я собрался ѣхать въ Парижъ, Майеръ меня и проситъ позаботиться о его пятерыхъ малюткахъ. Я очень люблю дѣтей, и съ большимъ удовольствiемъ согласился на его просьбу; ну наконецъ вѣрите ли, что еслибъ я хотѣлъ бѣжать, еслибъ я боялся чего-нибудь, — развѣ бы я взялъ на свое попеченiе пять человѣкъ дѣтей? Согласитесь, что у меня достало бы на это соображенiя. Только я долженъ сказать, что жена разговорила меня брать этихъ дѣтей къ себѣ, потомучто на нихъ даже платьишка-то приличнаго не было.

В. Чтожъ, вамъ стыдно стало за бѣдное платье этихъ малютокъ?

О. Еще бы не стыдно? Приличiе не допускало. Поставьте себя на мое мѣсто.

В. Особенно когда приходится разыгрывать роль отставного полковника.

О. Вотъ вздоръ какой! Я и не думалъ никогда разыгрывать роли полковника; эту исторiю полицiя придумала для потѣхи.

В. Какiя же у васъ средства къ существованiю?

О. Я вѣдь вамъ сказалъ, что Боромео получалъ двѣсти франковъ въ мѣсяцъ.

В. Мнѣ бы не хотѣлось ничего говорить такого, что могло бы вызвать улыбку противъ вашего способа защиты, но я долженъ васъ предувѣдомить, что вашихъ словъ никто здѣсь серьозно не приметъ. Какую же обязанность вы исполняли у этого будто бы Боромео?

О. Я у него былъ секретнымъ разсыльнымъ.

В. Какъ же вы съ нимъ сошлись?

О. А вотъ как-съ. Я, видите ли, разъѣзжалъ по всѣмъ мѣстамъ, и Боромео нашелъ во мнѣ человѣка способнаго къ той должности, которую хотѣлъ мнѣ поручить.

В. Въ чемъ заключалась эта должность?

О. Я отвозилъ разныя бумаги, которыя вѣроятно были запрещенныя.

В. Почему же запрещенныя?

О. Не могу сказать.

В. Чтожъ, онѣ развѣ могли повредить вамъ?

О. Пожалуй и повредить; съ меня бы штрафъ взыскали, еслибъ я какъ-нибудь проговорился; я съ тѣмъ и поступалъ на должность, что беру на себя отвѣтственность.

В. А въ Канѣ вы тоже по этой секретной должности были?

О. Нѣтъ, въ Канъ я прiѣзжалъ просто для собственнаго удовольствiя.

В. И онъ вамъ давалъ двѣсти франковъ за то что вы ничего не дѣлали?

О. Пожалуй-что и такъ; случалось, по нѣскольку мѣсяцевъ сряду я для него ничего не дѣлалъ, а онъ все-таки мнѣ выплачивалъ.

В. Больше мы объ этомъ распространяться не намѣрены, полагая, что чрезъ это допросъ потеряетъ свое настоящее значенiе. Гдѣ вы были 30 августа?

О. Да въ Турѣ, говорятъ вамъ въ Турѣ!

В. Послѣ убiйства Пешара ваши соучастники уѣхали по одной дорогѣ, а вы совершенно въ другую сторону. Вы прiѣхали въ Ранвиль, и тамъ одинъ молодой человѣкъ призналъ васъ; такъ ли это?

О. Нѣтъ, не такъ.

В. Тамъ вы наняли карету, хотѣли ѣхать въ Аржансъ; тутъ узнала васъ одна женщина; да?

О. Нѣтъ.

В. Тамъ же вы отмывали кровавыя пятна, которыми было забрызгано на васъ платье.

О. Ну это ложь, чистѣйшая ложь!

В. Но васъ положительно призналъ одинъ человѣкъ, который провожалъ васъ до Мезидона. Вотъ вы послѣ услышите что онъ здѣсь скажетъ.

О. Вольно же ему выдумывать!

В. Когда васъ арестовали, вы въ это время лежали со своей наложницей, а Блёхъ растянулся у васъ на диванѣ. При васъ найдены заряжонные пистолеты и складной кинжалъ. Правда ли это?

О. Правда; только пистолеты не въ карманѣ у меня найдены были, а въ шкапу лежали.

В. Когда васъ повели къ полицейскому комисару, то подъ лавкой, на которой вы сидѣли, нашли мясничiй ножъ.

О. Да, взялъ его у меня полицейскiй.

В. У вашихъ панталонъ найдены карманы вродѣ ноженъ, куда вы вкладывали открытые ножи.

О. Немудрено, что нашли такiе карманы; вотъ на мнѣ точь-вточь такiе же панталоны, и я готовъ показать гг. присяжнымъ, что положить въ нихъ кинжалъ нѣтъ возможности; его не вытащишь изъ кармана _ такiе глубокiе карманы!

В. Не отправились ли вы послѣ того на дорогу въ Байе, гдѣ спрятали пешаровскiе часы?

О. Я отправился? И не думалъ.

В. Майеръ формально показываетъ. Въ трактирѣ, гдѣ вы обѣдъ себѣ спросили, вы были узнаны однимъ лицомъ, которое принесло иголку съ ниткой, посылку зашить.

О. Неправда все это.

В. Но когда свидѣтели такъ показываютъ!

О. Случайность! Чтожъ, развѣ въ первый разъ выходитъ такая случайность?

В. Ну, такихъ случайностей въ вашемъ дѣлѣ цѣлая сотня наберется.

О. Да по-мнѣ хоть бы тысяча.

Генералъ-прокуроръ. Кончимъ съ этимъ подсудимымъ.

Президентъ (Графту). Смотрите, какъ бы у васъ голосъ послѣ не спалъ.

Графтъ. Не спадетъ, не безпокойтесь! Оглушить я васъ не оглушу, а чтобъ вы хорошо меня разслышали, на это у меня хватитъ.

—————

Допросъ остальныхъ подсудимыхъ имѣетъ уже второстепенную важность. Блехъ, германскiй еврей, бѣжалъ изъ Тура отъ полицейскихъ агентовъ потому собственно, что боялся, какбы въ тюрьму его не упрятали. Полина Блюмъ увѣряетъ, что она законная жена Майера, обвѣнчана съ нимъ въ синагогѣ по еврейскому обряду. Она тоже занимается торговлей, какъ и другъ ея Майеръ; легко могло статься, что и она покупала краденыя вещи; да почемъ ей было знать, что онѣ краденыя? Достойная подруга Графта Маргарита Шатленъ, он же и Кретьен , познакомилась со своимъ возлюбленнымъ когда тотъ назывался Фернанди. Она сдѣлалась спутницей его жизни, съ согласiя своихъ родителей. Мари Милисъ, наложница Паскаля, полагала будто бы, что мужъ ея торгуетъ шолковыми издѣлiями, какъ всякiй другой торговецъ; она никакъ не подозрѣвала, чтобъ онъ могъ быть мошенникомъ. Если она и уѣхала внезапно изъ Шательро, такъ потому будто бы, что мужъ ей сказалъ: «Вотъ теперь-то мы заживемъ припѣваючи! Я наслѣдство получилъ въ Англiи.» Она, Кретьенъ, къ Шеми никогда писемъ не писала, а если на печати, которой запечатано было письмо, и оказались буквы М и К, то мало ли печатей можно найти съ этими самыми буквами.

Президентъ (дѣвицѣ Кретьенъ). Ваше соучастiе доказывается однимъ такимъ фактомъ, на который нельзя не обратить вниманiя. Клгда нашли это письмо, Графтъ вдругъ пришолъ въ сильное волненiе, и ногтемъ сковырнулъ печать. Его спросили о причинѣ такого быстраго движенiя — онъ сперва пробормоталъ что-то, а потомъ сказалъ, что полагалъ, что его жена съ кѣмъ-нибудь другимъ переписывается, и что онъ не могъ побороть въ себѣ чувства ревности.

Графтъ. Это такъ. Значитъ, извольте видѣть, я считаю жену своей не по гражданскому праву, а по естественному, по законамъ природы, все равно какъ бы она была моей законной женой.

У вдовы Голь мужемъ былъ чуть ли не братъ графтова отца Миндеръ, тотъ самый Миндеръ, почтенный старецъ, котораго обвиняли въ покушенiи на убiйство. Мать у ней «лѣтъ эдакъ двѣнадцать все о чемъ-то хлопотала». Мужъ пять лѣтъ хлопоталъ «по лавкѣ, по торговымъ дѣламъ». Это преобязательная женщина; всегда помогала своимъ друзьямъ, какъ это и водится. Она рѣшительно ни въ чемъ не виновата. Впрочемъ ее уже дважды судъ приговаривалъ къ наказанiю, по ея собственнымъ дѣламъ.

Сынъ ея Шарль Голь ходилъ вмѣстѣ съ ней на желѣзную дорогу, получать посылки разныя и чемоданы Графту; помогалъ ихъ припрятывать; худого впрочемъ ничего въ этомъ не видѣлъ; «чай, контрабанда!» думалъ.

—————

Затѣмъ у присутствующихъ спрашиваютъ, не желаетъ ли кто выступить свидѣтелемъ по какому-либо обстоятельству, касающемося настоящего дѣла.

Вводятъ молодого человѣка, въ глубокомъ траурѣ; онъ ужасно взволнованъ, едва держится на ногахъ; ему тотчасъ же подвигаютъ кресло, онъ садится, и долго не подымаетъ головы, закрывъ ее руками. Этотъ молодой человѣкъ — братъ убитаго, Луи-Шарль-Альберъ Пешаръ, 20 лѣтъ отроду, студентъ-юристъ.

Президентъ. Неугодно ли вамъ будетъ взять на себя трудъ объявить гг. присяжнымъ, что происходило въ ночь съ 29 на 30 августа.

Свидѣтель(слабымъ и сильно-взволнованнымъ голосомъ). Въ эту ночь… въ эту ночь я ночевалъ у брата, въ отдѣльной комнатѣ. Сквозь сонъ слышу — шумъ… точно внизу на крыльцѣ дерутся. Я сейчасъ же встаю… не знаю въ какую сторону мнѣ и повернуть… вдругъ слышу голосъ брата. Я къ нему — а онъ лежитъ на землѣ… весь въ крови… (Волненiе мѣшаетъ свидѣтелю продолжать).

Президентъ. Вы успокойтесь, успокойтесь; когда соберетесь съ силами, тогда и продолжайте.

Черезъ нѣсколько минутъ президентъ спрашиваетъ: что еще вы знаете?

Свидѣтель. Вижу — бѣгутъ какiе-то люди… дальше я ничего видѣлъ, не слышалъ… Только они оттащили брата къ фонарю… убить тамъ…

Президентъ. Этотъ молодой человѣкъ упалъ безъ чувствъ подлѣ брата. Обвиняемый Майеръ, вы слышали? Свидѣтель былъ разбуженъ шумомъ драки на лѣстницѣ; значитъ была же на лѣстницѣ драка, а внизу на лѣстницѣ стояли вы.

Майеръ. Нѣтъ, нѣтъ! какая драка. Я же вѣдь вамъ сказалъ, не было драки. Никакой драки не было.

Альберъ Пешаръ (сидѣвшiй до тѣхъ поръ на креслѣ, быстро встаетъ и въ отчаяньи ударивъ по ручкѣ кресла, говоритъ раздирающимъ голосомъ). Подлый вы человѣкъ! не говорите этого. Я до сихъ поръ еще слышу эти крики… крики брата… они до сихъ поръ еще раздаются у меня въ ушахъ.

Майеръ. А какже, да если я-то ничего не сдѣлалъ?

Альберъ Пешаръ. Ахъ не говорите этого… а не то будьте вы прокляты!

Президентъ. Пожалуста успокойтесь. Мы доискиваемся истины, а истина всегда должна быть безстрастна. Обвиняемый Графтъ, вы признаете, что внизу на лѣстницѣ была драка?

Графтъ (очень спокойно). А почемъ мнѣ знать? вѣдь меня тутъ не было.

Президентъ. А вы, Паскаль?

Паскаль (холодно). Какже, драка была: Пешаръ дрался съ Майеромъ.

Президентъ. А кто кинжаломъ ударилъ? Майеръ?

Паскаль. Послѣ меня ужъ онъ все тутъ работалъ.

Нѣсколько свидѣтелей слышали пистолетные выстрѣлы и видѣли, что трое убили Пешара, хотя лицъ хорошенько не могли разглядѣть.

Президентъ. Графтъ, слышите? Трое убили.

Графтъ (вкрадчиво). Знаю, что имъ надобенъ кто-нибудь третiй; только я рѣшительно не имѣю охоты быть этимъ третьимъ.

В. Но имъ-то чтоже за охота указывать прямо на васъ, если вы, какъ говорите, и не были вовсе въ Канѣ, или даже вы можете доказать свою небытность тамъ?

О. Жалко, денегъ у меня нѣтъ, всѣ отобраны. Теперь мнѣ нельзя доказать своей небытности въ Канѣ; мнѣ бы пришлось платить тѣмъ, кто согласился бы съѣздить въ Туръ, найти тамъ лицъ, которыя видѣли меня, хоть я и не знаю какъ ихъ зовутъ.

Генералъ-прокуроръ. Я же вамъ говорилъ, нѣсколько разъ говорилъ, что если хотите, для этого готовъ отдать въ распоряженiе всѣхъ жандармовъ, всѣхъ лицъ, состоящихъ при судѣ. Повѣрьте, что ваша наглость здѣсь никого не обманетъ.

Докторъ Лебидуа излагаетъ свое мнѣнiе о ранахъ, нанесенныхъ Пешару, и о различномъ направленiи двухъ пуль. Потомъ ему приносятъ лоскутки полотна и драпа, пальто и сорочку убитаго, и онъ говоритъ, что узнаетъ по нимъ то полотно и тотъ драпъ, которые онъ вынулъ изъ черепа и шеи Пешара. Потомъ развертываетъ окровавленную рубашку, внимательно ее разсматриваетъ, и говоритъ, что хоть на ней и есть прорѣха, но эта прорѣха не совсѣмъ точно приходится къ ранѣ на шеѣ. «Положимъ, говоритъ, что человѣкъ находится въ состоянiи покоя; на немъ рубашка надѣта, и вдругъ въ него изъ пистолета стрѣляютъ, въ шею, въ самое то мѣсто, въ которое раненъ Пешаръ: прорѣха въ такомъ случаѣ останется на бѣльѣ совсѣмъ не въ томъ мѣстѣ, въ которомъ мы ее видимъ на рубашкѣ Пешара. Это такъ. Но вѣдь опять и вотъ еще что могло случиться, и мы полагаемъ, что оно дѣйствительно такъ и случилось, — что Пешаръ, какъ видно, дрался съ кѣмъ-то (а что онъ дрался, такъ въ этомъ нѣтъ сомнѣнiя: синяки на всемъ тѣлѣ это доказываютъ); въ этой дракѣ разумѣется онъ находился въ движенiи, и вотъ вслѣдствiи этого движенiя рубашка была у него не въ порядкѣ, особенно на шеѣ. — Весьма вѣроятно и то еще, что убiйца въ ту самую минуту, когда стрѣлялъ изъь пистолета, схватилъ Пешара за горло, и такимъ образомъ сдвинулъ воротъ у рубашки съ мѣста, и вотъ только чѣмъ и можно объяснить, — тѣмъ, что рубашка была не въ порядкѣ, — почему мѣсто нахожденiя раны не соотвѣтствуетъ прорѣхѣ на бѣльѣ.»

Президентъ. По нашему мнѣнiю, это объясненiе удовлетворительно какъ нельзя больше; очень возможная вещь, что дѣло именно такъ и было. Впрочемъ для васъ, гг. присяжные, этотъ вопросъ не изъ самыхъ важныхъ; всего важнѣе — дознаться, что драка была, что Пешаръ убитъ въ этой дракѣ и что дралось съ нимъ нѣсколько человѣкъ. Обвиняемый Майеръ! видите, драка была, всѣ свидѣтели такъ показываютъ, самое тѣло убитаго это подтверждаетъ. Тѣло было покрыто синяками, ноги помяты; Пешаръ кричалъ сиплымъ голосомъ, просто нечеловѣческимъ; у васъ былъ кинжалъ, пистолетъ; и вы все-таки стоите на томъ, что ими не дѣйствовали?

Майеръ. Президентъ, ужъ я божился, пожалуй еще побожусь — не кололъ я кинжаломъ, изъ пистолета тоже не стрѣлялъ.

Президентъ. Какже вы передъ Паскалемъ-то хвалились?

Майеръ. Когда я выбѣжалъ изъ дому, все уже было покончено; я просто какъ сладенецъ непорочный…

Генералъ-прокуроръ. Да оставьте вы этого младенца непорочнаго въ покоѣ. Человѣкъ отправляется ночью на воровство, съ поддѣльными ключами, съ ломомъ, вооруженъ кинжаломъ, пистолетомъ — какая ужъ тутъ непорочность!

Президентъ. Вы, Паскаль: упрекали вы Майера въ томъ, что онъ трусъ? и говорилъ онъ вамъ, что нанесъ ударъ кинжаомъ — въ оправданiе будтобы того, что онъ вовсе не трусъ?

Паскаль. Я его трусомъ не обзывалъ.

Майеръ. Какъ не обзывалъ, обзывалъ! трусъ ты, говоритъ; онъ и Графту тоже самое сказалъ, потому что разъ какъ-то мы вдоемъ съ Графтомъ собирались сдѣлать покражу, да и убѣжали, какъ-только шумъ заслышали.

Президентъ (Паскалю). Чтожъ, вы все-таки не сознаётесь, что учавствовали въ дракѣ съ Пешаромъ?

Паскаль. Я не дрался, г. президентъ; Майеръ очень хорошо знаетъ, что я ему ничего не дѣлалъ, потому что, чтобы убѣжать, я проскочилъ ему промежду ногъ.

Майеръ. Ахъ ты Господи! да какъ же это можно — проскочить человѣку промежду ног, какъ онъ говорит!

Президентъ (Паскалю). Въ какомъ мѣстѣ и въ какое время Майеръ сказалъ вамъ, что онъ лихо отподчевалъ Пешара?

Паскаль. Послѣ того ужъ какъ мы были за-городомъ, и при этомъ онъ еще ножъ вытиралъ, который прорвалъ ему карманъ.

Майеръ. Вотъ ужъ неправда, клянусь…

Президентъ. Клясться вы не имѣете права, и всѣ ваши отговорки ровно ничего не значатъ; васъ было противъ Пешара трое; и всѣ вы трое одинаково убiйцы.

Тутъ Майеру показываютъ осколокъ камня-песчаника, вѣсомъ фунта въ четыре, которымъ онъ пустилъ въ голову Пешару. — Я, говоритъ, не съ собой его захватилъ; я вышелъ, чтобы сыскать его. Паскаль мнѣ такъ велѣлъ.

Президентъ (Графту). А до васъ разумѣется все это нисколько не касается, такъ вѣдь конечно?

Графтъ (премило расшаркиваясь). Не безпокойтесь, г. президентъ; я вамъ буду отвѣчать всякiй разъ, какъ вы сдѣлаете мнѣ честь, предложите какой-нибудь вопросъ.

И онъ пользуется сей вѣрной оказiей, чтобы сызнова поплакаться на то отчужденное положенiе, въ какое онъ поставленъ при слѣдствiи. — Дозволили, говоритъ, обижать меня, оскорблять: еслибъ знали, что я выстрадалъ! Они меня ни вочто поставили, а человѣкъ якажется неслабый и недуракъ. Теперь я убитъ совершенно; моя нравственность замарана.

Только-что онъ окончилъ свою тираду, какъ г. Бине, продавецъ сургуча въ Канѣ, съ перваго же взгляда узнаетъ въ Графтѣ того самаго высокаго господина, худого, костляваго, съ жолтымъ цвѣтомъ лица, съ усиками, въ синей поношенной блузѣ, въ сѣрыхъ полинялыхъ панталонахъ, въ толстыхъ деревянныхъ башмакахъ и сѣрой фуражкѣ, который 23 августа разговаривалъ у него въ лавочкѣ съ Пешаромъ.

Графтъ. Толстые деревянные башмаки!.. помилуйте, для меня это неприлично. Такихъ свидѣтелей какъ этотъ, хоть бы цѣлыхъ тысяча явилась, такъ и то мнѣ они нипочемъ.

Марiя Летурнеръ, служанка предыдущего свидѣтеля, дѣлаетъ точно такое же показанiе и тоже узнаетъ Графта.

Содержатели гостинницы St. Pierre въ Канѣ объясняютъ, что трое подсудимыхъ останавливались въ этой гостиницѣ 2 числа, Майеръ былъ прописанъ подъ фамилiей Шеми.

Графтъ говоритъ, что дѣйствительно онъ прiѣхалъ въ Канъ объ эту пору.

Вдова Брiяръ, у которой въ Канѣ табачная лавочка, объявляетъ, что эти трое подсудимыхъ пришли къ ней 6 августа нанимать квартиру. Повыше-то который, Графтъ, записалъ имена на книжкахъ и предъявилъ паспортъ Шеми (т. е. Майера). Графтъ сказалъ при этомъ, что прiѣхалъ въ Канъ поправиться здоровьемъ; и безъ того, говоритъ, пятьдесятъ тысячъ франковъ издержалъ, а все не могу поправиться.

Мари Голандъ, прачка, стирала на подсудимыхъ бѣлье; въ числѣ другихъ вещей находился платокъ, протертый близъ рубчика, старый красный платокъ, клѣтчатый, весь перепачканный нюхательнымъ табакомъ. Она было сначала отперлась отъ этого показанiя, потому будтобы, что говорить о носовомъ платкѣ — какъ она слыхала — не годится: чрезъ это можно накликать смерть на человѣка, чей платокъ.

Графтъ. Табакъ я и не нюхаю совсѣмъ, развѣ только изрѣдка. Въ тюрьмѣ вѣдь нельзя же скрыть своихъ привычекъ. Такъ неугодно ли будетъ переспросить жандармовъ, да кого хотите пожалуй.

Затѣмъ прочитывается нѣсколько свидѣтельскихъ показанiй, между прочимъ дѣтей Майера: изъ этихъ показанiй видно, что Графтъ табакъ нюхалъ, что клѣтчатые платки дѣйствительно онъ носилъ, что жена сердилась на него за эту привычку.

Трое сойчастниковъ были сверхъ того еще узнаны двумя содержателями гостиницъ, одной въ Руанѣ, другой въ Канѣ. У одного изъ нихъ спрашиваютъ: на какомъ языкѣ разговаривали другъ съ другомъ эти трое, не на нѣмецкомъ ли?

Майеръ. Нѣтъ, не на нѣмецкомъ: Паскаль въ немъ ни аза не смыслитъ.

Президентъ. Такъ на воровскомъ языкѣ, въ такомъ случаѣ.

Паскаль. Быть этого не можетъ, я еще такой науки не произошелъ.

Президентъ. Эта наивность никого впрочемъ не обманетъ.

Дюшейляръ, комисаръ центральной полицiи въ Канѣ, Ложье и Митенъ, комисары турской полицiи, отдаютъ отчетъ въ своихъ розыскахъ, произведенныхъ ими съ такимъ умѣньемъ. Митенъ сообщаетъ положенiе о положенiи въ обществѣ и о связяхъ Графта-Миндера, Гугенгейма и Кудюрье, скрывавшихся подъ именемъ Фернанди, Майера и Паскаля.

Комисаръ Митенъ. Эти три человѣка часто другъ съ другомъ сходились, а когда уѣзжали изъ Тура, то жоны ихъ тоже нерѣдко видѣлись одна съ другой. Эти женщины одѣвались обыкновенно какъ вообще одѣвается простонародье, но повременамъ разряжались въ пухъ и надѣвали кучу алмазовъ. Полина Блюмъ надѣла однажды великолѣпнѣйшiе золотые часы, и на пальцѣ у ней былъ огромный брильянтовый перстень.

Полина Блюмъ. Г. комисаръ сильно ошибается: я всего-навсе разъ только и была у г-жи Майеръ.

Президентъ. И спали у ней: а это предполагаетъ большую короткость въ обращенiи. Вы надѣвали на себя иной разъ цѣнные алмазы?

Полина Блюмъ. Да, у меня были алмазы, какъ и у всякой дамы.

Президентъ. А вы, Мари Милисъ, у васъ тоже много было алмазовъ?

Мари Милисъ. Нѣтъ, нетакъ много.

В. Былъ у васъ брильянтовый перстень?

О. Былъ; этотъ перстень мнѣ отъ матери достался; часы тоже у меня были съ цѣпочкой; часы достались отъ дяди, а цѣпочку тетушка подарила.

Президентъ. Господа присяжные замѣтятъ конечно, что эти женщины — достойныя подруги этихъ злодѣевъ; у нихъ на все готовъ отвѣтъ.

Анна Тронсе, швея въ Турѣ, работала въ домѣ Гугенгейма, или что тоже, Майера. «Въ бытность мою тамъ, Блехъ заходилъ къ Майеру — говоритъ свидѣтельница — и они разговаривали другъ съ другомъ, но такимъ языкомъ говорили, что я ровно ничего непонимала.»

Президентъ. Значитъ воровскимъ языкомъ; и это происходило въ то время, когда они узнали, что разыскиваютъ канскихъ убiйцъ. Свидѣтель, продолжайте.

Свидѣтель. Блёхъ написалъ записку и вышелъ вмѣстѣ съ Майеромъ. Потомъ Майеръ зашолъ къ нему въ ,другой разъ въ половинѣ восьмаго. Съ минуту пообождалъ, не дождался, и въ сердцахъ выбранилъ Блёха…

В. Какъ онъ его бранилъ?

О. Ахъ, онъ говоритъ, ….! видно и не будетъ!

В. Когда онъ это говорилъ? когда пришолъ съ желѣзной дороги?

О. Да, тогда.

В. А какъ въ этомъ домѣ жили?

О. Когда Майера небыло дома, то жили очень скупо; а дома — тогда все-таки немножко получше.

В. Много было у жены брильянтовъ?

О. Ну, не такъ чтобы много, да и надѣвала она ихъ не часто.

В. Маргарита Шатленъ, по прозванiю дѣвица Кретьенъ, часто видалась съ женой Майера?

О. Какже-съ; она зачастую къ ней хаживала и вѣчно бывало пѣсенки распѣваетъ.

Президентъ. Слышите, дѣвица Кретьенъ? Вотъ вамъ еще одинъ свидѣтель говоритъ, что вы часто заходили къ женѣ Майера. Въ этомъ новомъ свидѣтелѣ особенной необходимости небыло, такъ какъ вы же сами говорите, что спали у нея, а это, какъ мы уже сказали, указываетъ на очень короткое знакомство.

Маргарита Шатленъ. Сейчасъ я вамъ расскажу почему я тамъ спала. Разъ какъ-то вечеромъ возвращаюсь я къ себѣ домой, вдругъ на лѣстницѣ мнѣ попадается какой-то студентъ медицины, огромный ящикъ тащитъ; я перепугалась, подумала, что въ ящикѣ у него трупъ положенъ, у меня недостало духу вернуться домой, вотъ я и упросила г-жу Майеръ позволить мнѣ переночевать у ней.

Президентъ (свидѣтелю). Маргарита Шатленъ хорошо одѣвалась? бывали на ней брильянты?

Свидѣтель. Отлично одѣвалась, и страшно любила пококетничать; платье на ней всегда было такое пышное, и золотыхъ вещей немало.

Буше, столяръ изъ Тура, отдающiй квартиры внаемъ. — «23 iюня я пустилъ къ себѣ на квартиру г. Фернанди (Графта) и одну дѣвицу, которая назвалась мнѣ его женою (наложницу его Маргариту Шатленъ). Он мнѣ сказалъ, что онъ купецъ, но я никогда не видалъ у него никакого товару; оба они то и дѣло катались по улицамъ, какъ люди, которые не знаютъ какъ убить время. Эти люди были мнѣ рѣшительно не по-сердцу; чтобы сжить ихъ какъ-нибудь съ квартиры, я надбавилъ плату; послѣ этого они съѣхали.»

Президентъ. Стало-быть, Маргарита Шатленъ, вы ничего не дѣлали; человѣкъ, съ которымъ вы жили вмѣстѣ, тоже ничего не дѣлалъ; а между тѣмъ жили вы безбѣдно; на какiя же деньги?

Маргарита Шатленъ. На тѣ, которыя выдавалъ мнѣ мужъ, который разъѣзжалъ по дѣламъ…

Президентъ. Ахъ да! это исторiя о г. Боромео? Знаемъ, знаемъ. А сколько выдавалъ вамъ мужъ денегъ?

Маргарита. Иной разъ сто франковъ, а то и двѣсти, когда мнѣ была особенная нужда.

Графтъ. И это очень понятно, потомучто я былъ при должности и получалъ жалованья 200 франковъ въ мѣсяцъ; надо же было давать женѣ на домашнiе расходы.

Г-жа Крузильяръ, хозяйка дома, въ которомъ нѣсколько мѣсяцевъ проживало семейство Майера, на вопросъ о томъ, какъ воспитывала Майерша своихъ дѣтей, отвѣчаетъ: — «Она очень хорошо ихъ воспитывала, очень хорошо, какъ ненадо быть лучше, вотъ сейчасъ увидите. У меня много было фруктовъ, и какихъ еще отличныхъ фруктовъ! — и дѣти ея хоть бы пальчикомъ когда до нихъ дотронулись: никогда! Она и въ школу ихъ учиться посылала, и сама наставляла въ страхѣ божiемъ…»

Швея Луше даетъ такого рода отзывъ касательно образа жизни семейства Майера: — «Когда самого Майера не бывало дома, на кухнѣ и огня не разводили; но какъ только онъ дома, — кухня просто ходенемъ ходитъ.» Къ этому она прибавляетъ: «Народу тоже къ нимъ много ходило, но все, знаете, эдакая мелюзга, сбродъ всякiй, да и гостей не больно-то жаловали.»

Свидѣтель Франсуа Донне, чернорабочiй, жилъ въ томъ же самомъ домѣ, гдѣ и Майеръ.

Президентъ обращается къ нему съ тѣмъ же самымъ вопросомъ, что и къ предыдущему свидѣтелю; Донне отвѣчаетъ: _ Э, да прахъ ихъ подери-то совсѣмъ! И якшаться-то съ ними — только руки марать.

Президентъ. Господа присяжные конечно понимаютъ что хочетъ сказать свидѣтедѣтель; мы въ томъ видѣ и оставляемъ его показанiе, какъ оно есть. Свидѣтель, много народу ходило къ Майеру?

Свидѣтель. Да таки довольно таскалось къ нимъ всякой сволочи; а пуще всего я запримѣтилъ замарашку одну, противно и смотрѣть-то на нее было — и вѣчно-то она пѣсни распѣваетъ; Маргаритой звали.

Маргарита Шатленъ (встаетъ и говоритъ задыхающимся отъ злости голосомъ). Это ужасъ, это ужасъ! Господа присяжные, я прошу у васъ защиты; не давайте меня въ обиду. Сами видите, всѣ кто изъ Тура, заодно сговорились насолить намъ. Вы не знаете что это за городъ; иностранцевъ тамъ терпѣть не могутъ.

Президентъ. А изъ мужчинъ не приходилъ ли кто къ Майеру?

Свидѣтель. Еще бы те! А всѣхъ чаще одинъ къ нимъ хаживалъ… разъ на его рожу посмотришь, такъ вѣкъ не забыть.

В. Почему же это?

О. Да ужъ больно плутовская харя у него.

В. Посмотрите на подсудимыхъ, не узнаете ли этого человѣка.

Свидѣтель (указывая на Графта). Да вотъ онъ, эфтотъ самый и есть.

Графтъ (быстро встаетъ). Г. президентъ, гг. присяжные! я васъ спрашиваю: воровское у меня лицо?

Президентъ. Ну ужъ это я незнаю что такое! вѣдь это изъ рукъ вонъ наконецъ. Человѣкъ столько разъ былъ подъ судомъ, подъ судомъ и теперь — и такiя еще слова говоритъ! Впрочемъ если ваша наглость и возмущаетъ насъ, но по крайней мѣрѣ она выказалась теперь вполнѣ: гг. присяжные слѣдовательно будутъ теперь знать, съ какими людьми имѣютъ дѣло.

Таким образомъ изъ этой первой части судебнаго разбирательства, изъ этого ряда вопросовъ и отвѣтовъ читатель замѣтилъ вѣроятно, къ чему приводятъ всѣ показанiя свидѣтелей, неподлежащiя нималѣйшему сомнѣнiю: этими показанiями ясно опредѣляются отношенiя трехъ главныхъ подсудимыхъ къ своимъ наложницамъ, доказывается присутствiе подсудимыхъ на мѣстѣ преступленiя и наконецъ участiе ихъ въ самомъ преступленiи. Дальнѣйшее изложенiе процесса еще ярче обрисуетъ передъ нами разнообразныя личности преступниковъ, особенно Графта, этого коновода шайки, человѣка самаго умнаго, самаго смѣлаго изъ всѣхъ остальныхъ, который даже передъ лицомъ судй нестѣсняясь обнаруживаетъ свои притязанiя на свое превосходство надъ своими сообщниками.

—————

Подсудимымъ показываютъ платье, бывшее на нихъ во время ареста; оно тоже немало говоритъ за своихъ хозяевъ. Въ панталонахъ Графта рядомъ съ правымъ карманомъ пришиты небольшiя кожаныя ножны, въ которыя, по словамъ подсудимаго, вкладывались ножницы, необходимыя для мелочныхъ торговцевъ, и между тѣмъ уже третiй годъ какъ Графтъ пересталъ торговать по мелочи. Впрочемъ такiя ножны оказываются на всѣхъ панталонахъ Графта.

Панталоны Гугенгейма-Майера въ двухъ мѣстахъ прорваны; это слѣды драки съ Пешаромъ.

Но всего рѣзче выставляются привычки и вообще нравственная сторона подсудимыхъ въ интереснѣйшихъ показанiяхъ свидѣтелей. Къ нимъ мы теперь и обратимся.

Константенъ, факторъ-прiемщикъ на желѣзной дорогѣ въ Шательро. — «Въ Шательро, говоритъ онъ, и жилъ въ томъ же домѣ, гдѣ семейство Паскаля. Разъ какъ-то въ ноябрѣ жена Паскаля говоритъ мнѣ, что имъ надо какъ можно скорѣе уѣзжать изъ города, что мужъ ея получилъ изъ Марселя письмо, въ которомъ приглашаютъ его перебраться туда. Спрашиваетъ, не куплю ли я у нихъ чего изъ мебели; я кое-что отобралъ, ну мы сторговались, заплатилъ сколько приходилось, они уѣхали. Вдругъ черезъ два дня г. прокуроръ требуетъ меня къ себѣ и отъ него узнаю, что Паскаль обвиняется въ убiйствѣ канскаго золотыхъ дѣлъ мастера. Я такъ и ахнулъ, хоть впрочемъ мнѣ никогда и въ голову не приходило спросить себя, какими средствами живетъ это семейство? Расходъ большой, а откуда деньги — никто не знаетъ. Жена все по хозяйству хлопотала; мужъ почти-что никогда не выходилъ изъ дому и какъ-будто отъ кого укрывался; чѣмъ они жили, кто ихъ знаетъ.

Жена Паскаля. Этотъ господинъ говоритъ сущiй вздоръ; ежели столъ, который онъ у меня купилъ, ему ненравится, такъ изъ-за этого кажется нестоитъ наговаривать на людей понапрасну. Онъ говоритъ, что не знаетъ,чѣмъ мы жили; да объ немъ о самомъ я бы сказала тоже самое: все это такой вздоръ, на который и вниманiя обращать нестоитъ. Если онъ моимъ столомъ недоволенъ, такъ пускай отдастъ назадъ, и кончено.

Подсудимая долго еще говоритъ все въ такомъ же родѣ, пока президентъ не рѣшился остановить ее, что впрочемъ было нелегко: дотого расходился у нее языкъ.

Президентъ (свидѣтелю). Въ то время какъ семейство Паскаля уѣзжало изъ Шательро, не видали ли вы — приходила къ нимъ женщина, ужъ пожилыхъ лѣтъ, вдова Голь ее зовутъ, а больше ее знаютъ подъ именемъ сестрицы Магдалины!

Свидѣтель. Какъ не знать сестрицы Магдалины! знаю, знаю. Да вонъ она сидитъ. (Свидѣтель указываетъ на мѣсто, гдѣ сидѣла вдова Голь.)

Президентъ. Не приходилъ ли къ Паскалямъ и Графтъ еще?

Свидѣтель. Какже приходилъ; такой еще высокiй изъ себя, сухощявый.

Президентъ. Подсудимый Графтъ, вы подтверждаете этотъ фактъ?

Графтъ (небрежно). Да, кажется я заходилъ какъ-то ненадолго къ Паскалю, когда проѣзжалъ чрезъ Шательро.

В. Въ какое время это было?

Графтъ. Не помню хорошенько: эти коротенькiе визиты, вѣдь сами знаете, гдѣ ихъ всѣ упомнишь.

В. Куда же вы ѣздили?

О. Надо было на короткое время побывать въ Ангулемѣ.

В. Зачѣмъ именно?

О. Да по дѣламъ г. Боромео.

В. Опять Боромео!

О. Опять, г. президентъ, опять; г. Боромео — мой благодѣтель, и мнѣ вѣкъ незабыть того, что онъ для меня сдѣлалъ.

Графтъ сказалъ это пресерьознымъ тономъ. Ясно, что ему хочется вочто бы то нистало провести судей и присяжныхъ; ему и невдомекъ, что вся эта смѣшная комедiя выведена на свѣжую воду несомнѣнными обстоятельствами дѣла; а можетъ не находитъ ли онъ тайнаго удовольствiя — разыграть, предъ своими товарищами по преступленiю, роль человѣка съ сильнымъ характеромъ, готоваго до послѣдней минуты бороться съ ихъ общимъ врагомъ — правосудiемъ?

Вдова Голь, сестрица Линочка тожъ, служила въ Батильонѣ сторожихой. «Славный сторожъ для дома!» замѣчаетъ президентъ. Надо замѣтить также, что эта старуха вдова посылалась съ какимъ-нибудь секретнымъ порученiемъ всюду, гдѣ только жили сообщники — чтобы дать имъ заранѣе знать объ опасности. — «Она вѣчно суетилась и повидимому имѣла въ семействѣ большой вѣсъ, говоритъ одинъ свидѣтель, г. Тушуа, лечившiй у Паскаля дѣтей въ Шательро. Къ этому онъ присовокупляетъ, что поступки этихъ людей показались ему подозрительными и что Голь, при послѣдней поѣздкѣ Паскаля, то и дѣло толковала, что надо поскорѣе ѣхать въ Марсель.

— Так стало-быть вы говорили, чтобы Паскаль ѣхалъ поскорѣе въ Марсель, когда вы навѣстили его и провожали въ Парижъ: вы бросили и домъ, который поручено было вамъ сторожить, и свои дѣла, и сына — и все это, какъ вы говорите, для того только, чтобъ доставить удовольствiе Графту?

На этотъ вопросъ президента вдова Голь отвѣчаетъ съ самымъ простодушнымъ видомъ: «Ужъ такой у меня характеръ — доставлять чтобы удовольствiе роднымъ; больно ужъ душа-то у меня добрая; и боже-мой сколько привелось мнѣ пострадать изъ-за этого!»

Шартье, комисаръ батиньольской полицiи докладываетъ о томъ, какъ Графтъ отбивался отъ полицейскихъ чиновниковъ, которые арестовали его въ квартирѣ на улицѣ Баляньи; его волей-неволей надо было скрутить по рукамъ и ногамъ. Когда его связали, онъ то и дѣлоп осматривалъ въ уголъ комнаты, жалуясь, что поворотиться ему нельзя, слишкомъ ужъ туго затянуты веревки. Стали обыскивать въ этомъ углу, и вотъ тамъ-то и нашли мясничiй ножъ, — клинокъ коротенькiй, широкiй, конецъ вострый, и только-что отпущенъ. Еслибъ злодѣй успѣлъ схватить этотъ ножъ, безъ рѣзни дѣло бы не обошлось.

Президентъ. Экзекуторъ, покажите ножъ Графту, только въ руки ему не давайте. Графтъ улыбается и говоритъ: — Помилуйте, г. президентъ, кчему это показывать мнѣ ножъ вблизи? я бы и издали его узналъ. (Въ заднихъ рядахъ посѣтителей раздается смѣхъ.)

Президентъ (строго). Вашъ смѣхъ больше чѣмъ неприличенъ; непонимаемъ даже, какъ онъ могъ раздаться въ такомъ мѣстѣ. Развѣ не имѣлъ я причинъ сказать, что такого орудiя не давали въ такiя руки? (Продолжительныя одобренiя.) Обвиняемый Графтъ, отвѣчайте. Признаёте ли вы этотъ ножъ за свой? Признаётесь ли вы въ томъ, что вамъ хотѣлось достать его, для того чтобы съ помощью его отбиваться отъ полицейскихъ чиновниковъ, которые явились васъ арестовать?

Графтъ. Въ этомъ я рѣшительно не могу признаться. Я вамъ сейчасъ раскажу какъ все дѣло было. Я-себѣ лежу, вдругъ на меня накинулись. Да хоть дайте, говорю, одѣться-то; но неуспѣлъ я надѣть пальто въ рукава, какъ эти господа съ удивительной ловкостью принимаются крутить меня веревками. Я впрочемъ и не виню ихъ: ужъ такое у нихъ ремесло.

Президентъ. Къ-счасью еще, что они не запоздали…

Графтъ (очень любезно). Я же вѣдь вамъ говорю, что не виню ихъ; будь я на ихъ мѣстѣ, я бы можетъ-статься тоже самое сдѣлалъ. Но опять и то надобно сказать, что когда они вязали меня веревками, то переломили мнѣ руку и сдавили грудь; спросите хоть тюремнаго врача. Тогда-то, видя такое со мной обращенiе, а между тѣмъ ни комисарскаго шарфа невидать было, ни полицейскаго мундира, я такъ и подумалъ, что у меня на квартирѣ дѣлается чистый разбой. Наконецъ, когда мнѣ и ноги перевязали и спеленали какъ грудного ребенка, — торлько тогда и показали мнѣ шарфъ, этотъ признакъ общественнаго благосостоянiя. Какъ только увидалъ я этотъ шарфъ, сейчасъ же и говорю г. комисару: «Господинъ комисаръ, напрасно же вы съ перваго разу не показали мнѣ своего шарфа: я бы во всякомъ случаѣ оказалъ къ немц должное уваженiе, потомучто вѣдь и меня онъ точно также долженъ охранять, какъ и всякаго другого гражданина, и я конечно не сталъ бы оказывать сопротивленiя.» Только я проговорилъ это, какъ меня сейчасъ же взяли какъ деревянный обрубокъ какой-нибудь, и заставили спуститься съ лѣстницы на поясницѣ. Мало того, эти господа принялись надо мной смѣяться, и вотъ именно при этомъ припомнили исторiю о полклвникѣ Бекѣ. Когда я спускался такимъ образомъ съ лѣстницы, одинъ изъ агентовъ мнѣ и говоритъ: «Вы, говоритъ, прзываетесь Бекомъ; неужто, говоритъ, вы нешутя полковникъ Бекъ?» Я на это ничего не сказалъ, а эти господа уговорились сказать, будто я назвался полковникомъ.

Президентъ. Вы на мой вопросъ не отвѣчаете. Васъ схватили, связали, такъ что достать вамъ уже ничего было нельзя; этимъ-то именно и объясняется, почему вы въ первое время не оказали сопротивленiя: просто-напросто вы не могли его оказать, да и едвали бы вы захотѣли, такъ какъ очень хорошо понимали, что всякое сопротивленiе съ вашей стороны будетъ совершенно безполезно. Теперь я васъ вотъ что спрошу: гдѣ былъ у васъ мясничiй ножъ: подъ скамьей ли, гдѣ нашолъ его полицейскiй служитель, или у васъ въ карманѣ?

Графтъ. Если ножъ найденъ подъ скамьей, значитъ служитель его туда подкинулъ.

В. Возможное ли дѣло, чтобы служитель нашолъ такое орудiе у такого человѣка, бросилъ его подъ лавку — и ни полслова ни сказалъ объ этомъ полицейскому комисару, у котораго онъ подъ командой?

Генералъ-прокуроръ. Свидѣтель, когда Графта стали вязать? уже послѣ того какъ онъ оказалъ сопротивленiе?

Полицейскiй комиссаръ. Такъ точно, г. генералъ-прокуроръ.

Чиновникъ охранительной полицiи Меленъ, содѣйствовавшiй розыскамъ, произведеннымъ въ Батиньолѣ показываетъ, что по допросѣ всѣхъ тамошнихъ повивальныхъ бабокъ напали на слѣдъ высокаго сухощаваго мущины (Графта), у котораго наложница, какъ бабкамъ было извѣстно, находилась въ перiодѣ родовъ.

——————

Тутъ выступаютъ на сцену двѣ новыя личности: Ульмо, отецъ и сынъ, укрыватели воровъ, или, выражаясь юридическимъ терминомъ — пристанодержатели. Отецъ божится-клянется своими великими богами, что онъ рѣшительно ни въ чемъ невиноватъ, что этихъ людей онъ знать не знаетъ. Сынъ плачетъ и признается, что покупалъ разныя вещи у одного господина, на котораго въ ряду подсудимыхъ; этотъ господинъ — Гугенгеймъ-Майеръ. Ульмо-сынъ полагаетъ, что въ этой покупкѣ кажется ничего худого нѣтъ.

Соломонъ Ульмо (отецъ) пользовался хорошей репутацiей въ Шомонѣ, гдѣ онъ занимался, по крайней мѣрѣ судя по внешней обстановкѣ, продажей новѣйшихъ издѣлiй. Оно конечно, ходили о немъ кой-какiе и нехорошiе слухи, и многiе съ удивленiемъ спрашивали другъ у друга, какимъ это образомъ человѣкъ, который ведетъ торговлю на какiе-нибудь 20.000 франковъ въ годъ, можетъ нажить такое громадное состоянiе, какъ Ульмо. Извѣстно было также, что этотъ человѣкъ далеко непрочь было давать деньги подъ залогъ, за огромные проценты, несмотря на свою хорошую репутацiю.

Показанiя по дѣлу о покражѣ въ магазинѣ Радиге знакомятъ насъ съ нѣкоторыми любопытными подробностями касательно этой покражи, произведенной съ такой артистичностью, что со стороны легко можно было подумать, будто купецъ нарочно самъ себя обокралъ.

Майеръ, отъ котораго стали отбирать показанiя по этому дѣлу, сознается, что дѣйствительно въ немъ учавствовалъ. Только увѣряетъ, будто все украденное продалъ одному проѣзжему купцу, и между тѣмъ говоритъ, противно всякому смыслу, что показанныя ему вещи, которые и г-жа Радиге признала за свои, украдены не въ этотъ разъ.

Вдова Голь отпирается отъ участiя въ этой покражѣ; она полагала, что вещи, похищенныя у Радиге, должно-быть контрабанда.

Чтоже касается Графта, то хотя вещи г-жи Радиге и отыскались у него, но онъ ихъ купилъ у Паскаля. Между тѣмъ при слѣдствiи онъ показалъ, что получилъ ихъ отъ Боромео, котораго при этомъ случаѣ представилъ чуть не ветошникомъ. Графту указываютъ на это противорѣчiе, и онъ отвѣчаетъ: «Я для того это сказалъ, чтобъ не запутать дѣло; но лишь я убѣдился, что эти вещи краденыя, то сознаюсь, я ихъ купилъ.»

Президентъ. Сознается!.. Какова у этого человѣка дерзость! Одни уже эти слова показываютъ вамъ, господа присяжные, какого человѣка приходится вамъ судить.

Графтъ. А если у меня есть доказательство, что этотъ товаръ я дѣйствительно купилъ, тогда что вы скажете? Паскаль просилъ за вещи шестьсотъ франковъ; на ту пору столько денегъ у меня въ шкатулкѣ не случилось. Онъ мнѣ и говоритъ: «Да это, говоритъ, рѣшительно все равно; давай сколько есть; а въ остальномъ уже мы съ тобой сочтемся.»

В. Паскаль, есть ли въ этихъ словахъ правда?

Паскаль (холодно). Онъ былъ вмѣстѣ съ нами, когда мы обокрали Рлиге. Ему и покупать было незачѣмъ: свою долю онъ имѣлъ.

Графтъ (торопливо). Потому именно, что я у него купилъ и онъ видитъ, что этотъ товаръ даетъ дурное обо мнѣ мнѣнiе, — онъ и говоритъ, будто и я былъ съ ними вмѣстѣ.

В. Какъ же вы сочлись съ Паскалемъ въ остальномъ долгѣ?

Графтъ. Да пачпортикъ ему одолжилъ; этимъ однимъ я только и промышлялъ; по этой части, всякъ бы вамъ сказалъ, у меня былъ отличный талантъ…

Президентъ. Довольно, довольно! Даже ужъ слишкомъ довольно. Изготовленiе фальшивыхъ пачпортовъ называть промысломъ, имѣть талантъ!..

Графтъ. Оно конечно, это не по закону; я и не говорю, что это дѣло хорошее, но наконецъ, такъ какъ это правда, оттого я и говорю про это. Да-съ, я поддѣлывалъ пачпорты. Жаль вотъ только, что уговорилъ несчастнаго молодого человѣка заняться этимъ промысломъ (онъ разумѣетъ Шарля Голь). Я за то собственно научилъ его, что онъ нарочно для меня устроилъ великолѣпнѣйшую закуску. Ежели за это полагается какое-нибудь наказанiе, то всепокорнѣйше прошу гг. присяжныхъ подвергнуть наказанiю меня, а этому несчастному молодому человѣку даровать пощаду!

Этотъ новый образчикъ наглаго безтыдства приводитъ присяжныхъ и все присутствiе въ крайнее изумленiе. И нѣжный тонъ, въ которомъ какъ-будто проглядывало отреченiе отъ собственнаго достоинства, и умоляющая поза, и слезливый, влажный взглядъ, и дрожащiй отъ волненiя голосъ, обнаруживаютъ въ злодѣѣ замѣчательный драматическiй талантъ.

Затгмъ переходятъ къ цѣлому ряду фактовъ, обнаруженныхъ показанiями Майера и Паскаля.

Г-жа Фулонъ, содержательница постоялаго двора въ Гонфлёрѣ, узнаетъ въ Графтѣ, Майерѣ и Паскалѣ троихъ прiѣзжихъ 25 августа.

Президентъ. Хорошо-съ. Графтъ, вы сказали давеча, что ничуть не боитесь свидѣтелей, которые станутъ говорить, что съ 25 по 30 августа вы находились въ Канѣ или около Кана. Вотъ одинъ изъ этихъ свидѣтелей; что вы на это скажете?

Графтъ. Да то, что сударыня изволятъ ошибаться, и ихъ показанiе невѣрно.

Генералъ-прокуроръ. И что только ваши показанiя вѣрны?

Графтъ. Очень немудрено, потомучто я невиненъ.

Генералъ прокуроръ. Какъ это только вы рѣшаетесь произносить слово невинный!

Графтъ. Чтожъ дѣлать? ужъ это не моя вина; мной руководитъ истина.

Другой свидѣтель, Лонге, кузнецъ изъ Кана, объясняетъ, что въ августѣ 25 числа вечеромъ приходитъ къ нему на кузницу какой-то высокiй худощявый господинъ и проситъ, чтобъ онъ, Лонге, взялъ у него кусокъ желѣза, купленный имъ насупротивъ, у торговца старымъ желѣзомъ, и сдѣлалъ ему изъ этого куска щипчики.

Президентъ. То-есть воровскiя щипчики, сударя-барина.

Свидѣтель. Пока я ему ковалъ щипчики, онъ все время былъ въ кузницѣ; кончилъ работу, отдаю ему, онъ мнѣ заплатилъ и ушолъ.

Президентъ. Обвиняемый Графтъ, что вы объ этомъ скажете?

Графтъ. Вотъ еще одинъ, который тоже изволитъ ошибаться.

Слышенъ легкiй смѣхъ. Графтъ строитъ серьозную, степенную мину и обращаясь къ судьямъ говоритъ: «Смѣхъ этотъ для меня непрiятенъ, г. президентъ…»

Президентъ. У насъ запрещается всякое выраженiе одобренiя или порицанiя, но потрудитесь говорить такъ рѣзко.

Графтъ. Я обвиняемый, и защищаюсь; мнѣ должны оказывать уваженiе и оберегать меня. Я говорю, что этотъ свидѣтель ошибается — и вдругъ тамъ подымается смѣхъ, какъ-будто это рѣдкость какая — встрѣтить людей похожихъ одинъ на другого! И ктому же со стороны судей это вовсе не было бы первой ошибкой. Напримѣръ по дѣлу и лiонскомъ курьерѣ, тоже вѣдь осудили Лезюрка, именно вслѣдствiи рокового сходства. Отецъ настаивалъ на томъ, чтобъ его сына судили!

Гондуэнъ, продавецъ старыхъ желѣзныхъ вещей въ Гаврѣ, продалъ 6 августа неизвѣстно кому ключи; фасонъ ключей не запомнитъ. Какъ-будто онъ гдѣ-то видалъ Графта, но положительно сказать не можетъ, что именно Графтъ, а не другой кто купилъ у него ключи.

В. Вы покупали, Графт?

Графтъ. Нѣтъ, г. президентъ, не я; видите, свидѣтель даже и признать не можетъ.

Президентъ. Вполовину онъ васъ признаетъ. Вы не отпираетесь отъ того, что въ августѣ прiѣзжали въ Гавръ?

Графтъ. И не думаю; чуть ли еще не два раза я тамъ былъ.

В. А въ какихъ числахъ августа?

Графтъ. Вотъ ужъ этого рѣшительно не припомню.

Гебертъ, половой въ гостиницѣ Испанiя, въ Лизьё, узнаетъ въ Майерѣ, Паскалѣ и Графтѣ троихъ прiѣзжихъ, которые 26 августа переночевали въ этой гостиницѣ.

Майеръ и Паскаль подтверждают фактъ; Графтъ видитъ лишь однимъ свидѣтелемъ больше, который изволитъ ошибаться.

В. Какъ по-вашему, Графтъ, гдѣ вы были съ 25 по 30 августа?

Графтъ. 25 августа я поѣхалъ изъ Гавра въ Парижъ; 26 изъ изъ Парижа въ Страстбургъ; 27 изъ Страстбурга я опять поѣхалъ въ Парижъ, а 28 изъ Парижа въ Туръ, гдѣ и прожилъ нѣсколько дней.

Поваръ изъ гостиницы Испанiя не признаетъ прiѣзжихъ 26 августа въ троихъ обвиняемыхъ.

Графтъ (вполголоса). Да этого и быть не можетъ, чтобъ онъ припомнилъ; меня тамъ и не было.

Ланглуа, содержатель постоялаго двора въ Мондвилѣ, деревушкѣ близъ Кана, только-что началъ свое показанiе, какъ вдругъ увидалъ Графта — и молчитъ. —«Что, развѣ вы его узнаете?» спрашиваетъ президентъ. — Какъ не узнать! — «При какихъ же обстоятельствахъ вы его видѣли?» — Этотъ высокiй баринъ приходилъ ко мнѣ въ августѣ 27 числа, съ двумя господами, часу эдакъ во второмъ съ половиной, а то и въ два. Двое-то вышли въ садъ, и заказали, чтобъ имъ туда и обѣдъ принесли. Этотъ высокiй баринъ остался вмѣстѣ со мной на кухнѣ; я въ это время цыплятъ ощипывалъ, онъ мнѣ и говоритъ: дай я тебѣ пособлю. «Полноте, говорю, баринъ! только одежу перепачкаете.» А онъ мнѣ на это сказалъ, что дискать небось, я самъ прежде въ метердотеляхъ былъ.

Президентъ. Слышите, Графтъ, какое точное показанiе?

Графтъ. Я никогда себѣ не позволю такого рода шутокъ.

Меляни Лебуше, жена предыдущаго свидѣтеля, точно также показываетъ, что трое обвиняемыхъ обѣдали у ней въ заведенiи.

Графтъ. Господа присяжные, мнѣ очень жаль, что приходится постоянно говорить одно и тоже, но вотъ эта госпожа полагается на одни лишь показанiя этихъ господъ (показываетъ на Паскаля и Майера); да и кромѣ того, чтожъ особенно замѣчательнаго случилось, что эта госпожа помнитъ все до такихъ подробностей? Пусть она будетъ такъ добра, скажетъ.

Свидѣтель. Когда эти господа пришли, я сѣяла муку; наутро надо было ее выдать.

Графтъ. Неправда.

Генералъ-прокуроръ. Вы просили подробностей? Довольно съ васъ кажется.

Графтъ (съ жаромъ). Это не 27 числа было; ктому же Мондвиля я не знаю, потому что былъ въ Парижѣ.

Карлосъ, истопникъ на желѣзной дорогѣ, видѣлъ какъ 28 августа Графтъ отправлялся изъ Кана въ Лизбё. На немъ была блуза, сидѣлъ онъ облокотившись.

Президентъ. Такимъ образомъ не подлежитъ ни малѣйшему сомнѣнiю, что 25 числа вы были въ Гонфлёрѣ, 26 въ Лизьё, 27 въ Мондвилѣ, 28 въ Канѣ, откуда вы уѣзжали въ Лизьё. Невозможно лучше этого слѣдить за преступником шагъ за шагомъ. Кчему же теперь все это запирательство?

Графтъ. Можетъ статься я и былъ въ Мондвилѣ или въ другой какой деревнѣ близъ Кана, и ѣлъ тамъ цыплятъ, но только не 27 августа; тутъ на цѣлую недѣлю разница.

Президентъ. Вотъ и признанiе: вы признаётесь, что были въ Мондвилѣ.

Графтъ. Ни въ чемъ я не признаюсь… я только самъ себя повѣряю.

Президентъ. Вы путаетесь, а это бываетъ всегда, когда кто думаетъ отдѣлаться ложью.

Шовенъ, ветошникъ, продалъ два чемодана 29 числа, часовъ въ день съ половиной. —

Вотё этотъ высокiй (указываетъ на Графта) заходитъ ко мнѣ на-домъ, спрашиваетъ, нѣтъ ли у меня дешовенькаго продажнаго чемоданчика; ну, такого не было, я ему и продалъ два новыхъ чемодана. Двое его товарищей, которые дожидались неподалеку, понесли ихъ на плечахъ.»

В. Кого вы узнаёте?

Свидѣтель. Я узнаю Графта и Майера.

Графтъ. Помнится мнѣ что-то, я въ самомъ дѣлѣ какъ-будто покупалъ чемоданъ для Майера, но неиначе какъ передъ отъѣздомъ.

Президентъ. Вамъ только помнится!.. Поздненько же вы вспомнили!

Графтъ. Я не для себя покупалъ: я для Майера покупалъ, онъ плохо говоритъ пофранцузски.

В. Какимъ же образомъ одинъ изъ этихъ чемодановъ очутился у васъ въ числѣ другихъ вещей, забранныхъ на вашей квартирѣ?

Графтъ. Разумѣется потому, что въ немъ лежали вещи, которыя мнѣ продалъ Паскаль.

Шовенъ. Да вотъ вамъ одинъ изъ тѣхъ двухъ чемодановъ, что продалъ я этому господину. Видите, на немъ до сихъ поръ еще цѣлъ ярлычекъ, на которомъ цѣна означена: 6 франковъ 15 су. Этотъ высокiй господинъ далъ мнѣ золотой въ 20 франковъ.

Президентъ (Графту). Какъ же это такъ, Графтъ: вы покупали для Майера, а раплачивались за него своими деньгами? Стало-быть вы у него расходчикомъ были?

Графтъ. Тутъ кажется ничего нѣтъ удивительнаго, что онъ далъ мнѣ денегъ.

Жена Шовена, тоже узнаетъ въ Графтѣ того самаго человѣка, который покупалъ чемоданы.

Президентъ. Стало-быть мы дошли до 29 числа; Графтъ въ этотъ день въ Канѣ и покупаетъ тамъ чемоданъ сообща съ Майеромъ. Это не подлежитъ ни малѣйшему сомнѣнiю.

Графтъ. Да этого быть не можетъ, г. президентъ.

Кретьенъ, поденбщикъ изъ Ранвиля. — «Въ воскресенье, уже послѣ смерти Пешара, я повстрѣчалъ неподалеку отъ Ранвиля, въ десять съ половиной часовъ, какого-то человѣка, и онъ просилъ свезти его. Я не извозчикъ, и привожу его къ Мезезу. Встрѣчный-то осподинъ говорилъ, что ему хочется поспѣть на желѣзную дорогу, и что съ нимъ кровотеченiе было.»

Мезезъ подтверждаетъ эти слова и прибавляетъ, что онъ за 20 франковъ свезъ этого барина на станцiю Мультаржансъ. Оба они сейчасъ же узнали Графта.

Президентъ. Какъ вы объясните, Графтъ, послѣднiя два показанiя?

Графтъ (растерявшись). Предоставляю защищать меня моему адвокату.

Мать Мезеза еще больше приводитъ Графта въ замѣшательство, говоря, что лицо было у него въ крови и онъ попросилъ воды умыться. Она ему подала; Графтъ пошолъ на кухню, обмакнулъ въ воду платокъ и принялся оттират панталоны.

Президентъ въ короткихъ словахъ перечисляетъ всѣ улики, основанныя на этихъ драгоцѣнныхъ показанiяхъ.

Графтъ вскрикиваетъ: — Я протестую. Изъ Кана я выѣхалъ 24 числа, а не бѣжалъ оттуда.

Гоммей, жившая прежде въ кухаркахъ, и Гилль, содержатель трактира въ Канѣ, видѣли въ послѣднихъ числахъ октября, какъ Майеръ съ Графтомъ заходили выпить въ трактиръ, неподалеку от прежняго конскаго воксала. Графтъ спросилъ веревку, завязать посылку чтоли какую-то, обернутую въ холстъ. Это обстоятельство, сообщенное еще Майеромъ, относится къ тому времени, когда Майеръ и Графтъ ѣздили отыскивать часы, зарытые ими въ мультаржанскомъ лѣсу. Кромѣ того Майеръ при слѣдствiи показалъ, что въ томъ же самомъ мѣстѣ они зарыли разобранныя части одной машины, противъ которой не устоять и самому крѣпкому сундуку. Потомъ Майеръ показалъ, что машина эта была опять зарыта Графтомъ вмѣстѣ съ 20.000 франковъ недалеко отъ Парижа. Но мѣсто было плохо обозначено, и всѣ поиски оказались безполезными.

Жена Гюилля прибавляетъ еще одно многозначительное показанiе: что изъ проѣзжихъ одинъ, что пониже-то ростомъ, называлъ другого, высокаго, Миндеромъ.

Графтъ. Ну, если меня зовутъ Миндеромъ, такъ я и отвѣчать больше не намѣренъ. Чтоже касается до этой госпожи и ея мужа, то оба они очень ошибаются. Былъ же вѣдь Видокъ осужденъ на смерть вслѣдствiе точь-вточь такой же ошибки; свидѣтелямъ сперва кажется, что это тотъ самый человѣкъ и есть, потомъ они положительно говорятъ, что это дѣйствительно онъ самый — и невинный приговаривается къ наказанiю.

Графтъ однажды уже примѣнилъ къ себѣ тотъ случай судейской ошибки, вслѣдствiе которой погибъ Лезбркъ; теперь онъ ссылается на Видока и включаетъ его въ число невинныхъ жертвъ, несправедливо подвергшихся наказанiю. Это особенно мило.

Дебюшеръ, полицейскiй комисаръ изъ Троарна, расказываетъ про свою поѣздку въ мультаржанскiй лѣсъ и про свою встрѣчу. незадолго до того времени, съ Графтомъ и Майеромъ, которыхъ онъ и узналъ тотчасъ же.

Президентъ. Графтъ, слышите? Вотъ вамъ еще однимъ показанiемъ больше.

Графтъ (съ презрѣнiемъ). Да вѣдь это показанiе полицейскаго комисара; вотъ вамъ и вся недолга.

Президентъ. Нельзя ли выражаться поприличнѣе, иначе мы примемъ мѣры, которыя научатъ насъ благопристойности.

Графтъ. Извините, если я немного рѣзко выразился; но посудите сами, вѣдь уже семь мѣсяцевъ какъ я терплю несчастье.

Президентъ. Правосудiе для васъ несчастье!..

Инко, комисаръ канской полицiи, объясняетъ, что онъ узналъ отъ г-жи Брiаръ, торгующей въ Канѣ табакомъ, отъ той самой, у которой Майеръ и Графтъ стояли на квартирѣ, что Майеръ куритъ табакъ, а Графтъ нюхаетъ.

Президентъ. Это, господа присяжные, вещь не пустая; вамъ извѣстно, что Графтъ все время говорилъ, будто не нюхаетъ табаку.

Г-жа Брiаръ. Я ему нюхательный табакъ продавала.

Графтъ (внѣ себя). Фу ты, чортъ побери! Какiе это свидѣтели, это не свидѣтели вовсе, а чудовища; а ежели даютъ вѣру этимъ чудовищамъ, такъ послѣ этого остается только прямо идти на эшафотъ. Чтожъ? ведите, сейчасъ же ведите, я готовъ! Ужъ лучше безъ головы остаться, только бы не слышать подобныхъ мерзостей!

——————

Затѣмъ переходятъ къ другой покражѣ, произведенной въ Момбризонѣ, въ ночь съ 24 на 26 мая 1857 года, по иску Нурисона-Мореля, часовщика и золотыхъ дѣлъ мастера. Въ магазинъ забраться было чрезвычайно трудно, тѣмъ болѣе что запирался онъ не снаружи. Мошенникамъ удалось однакожъ взломать кассу и они вытащили изъ нея болѣе 15.000 франковъ. Обвиняемые по этому дѣлу были Паскаль, Графтъ, Лоранъ и Тонни; у Ульмо-отца были найдены послѣ того разныя цѣпочки, кольца, сердоликовыя перчатки, и что главное — брильянтовый перстень и печатка въ формѣ волка.

Паскаль сознается въ своемъ участiи въ покражѣ и называетъ всѣхъ сообщниковъ. Онъ былъ вооруженъ, Графтъ тоже.

Президентъ. Графтъ, слышите?

Графтъ. Я тутъ и не былъ вовсе. Вотъ погодя немного мы услышимъ, что намъ пораскажетъ г. Ульмо; а тамъ мы со своей стороны бомбу пустимъ.

Лоранъ, находившiйся въ это время подъ судомъ по дѣлу о покушенiи на жизнь одного жандарма, отвѣчаетъ на сдѣланный ему запросъ: — «Въ покражѣ у Нурисона-Мореля я чуть ли не столько же принималъ участiя, сколько и вы, г. президентъ. Для Паскаля ровно ничего не значитъ взвести на меня клевету; ему бы только добиться помилованiя. Укажи онъ на другого порядочнаго человѣка, ему бы низачто не повѣрили; а у меня вотъ выпалъ такой несчастный случай — и ему вѣрятъ… ему, эдакому мошеннику!

Президентъ. Но вы такъ тѣсно связаны съ Паскалемъ; вы приходитесь ему, какъ сказалъ бы Графтъ, своякомъ, потомучто у васъ съ нимъ въ наложницахъ двѣ сестры, дѣвицы Милисъ.

Лоранъ. У насъ были двѣ сестры, это такъ; все же мы рѣдко видались другъ съ другомъ.

Президентъ. Отчего же не сказать ужъ лучше, что вы съ нимъ и не знакомы совсѣмъ?

Лоранъ. Съ г. Паскалемъ я былъ знакомъ; даже очень часто бывалъ у него до прошлаго года, такъ какъ я всегда считалъ его за хорошаго человѣка. Я видѣлъ, какъ онъ занимается извозомъ, ну и положился на него…

Все это было сказано не съ той театральной развязностью, которой отличается Графтъ, но съ деревенской простотой, видъ такой набожной, вкрадчивый голосъ и глаза опущены.

Паскаль и Блехъ говорятъ, что часть украденныхъ вещей они продали Бернару Мейеру. Бернаръ Мейеръ отпирается. Онъ завѣряетъ даже, что у него исамыхъ необходимыхъ вещей не было для расплавки металловъ. Но одинъ домъ въ Парижѣ, подъ фирмою Lyon-Allemand, купилъ у жены Бернара — только не золотыя или серебряныя издѣлiя, а слитки и выжигу. Тотъ же домъ покупалъ и у Ульмо, который былъ ему извѣстенъ просто подъ именемъ Соломона.

Полицейскому чиновнику Мелену поручено было разыскать Бернара Мейера. Зная, что это еврей, Меленъ прежде всего отправился на Гревскую-набережную, въ кварталъ, гдѣ жило много евреевъ; но какъ только онъ сказалъ, что ищетъ закладчика какого-нибудь, всякъ встрѣчный и поперечный твердилъ одно: «Ступайте къ Бернару Мейеру.»

Затѣмъ необходимо было допросить обоихъ Ульмо, и допросить обстоятельно. Сына выводятъ изъ присутствiя, а отца просятъ дать объясненiе касательно покупки краденыхъ вещей, доставленныхъ Гугенгеймомъ.

Ульмо-отецъ. Не я ихъ покупалъ, а сынъ.

В. Въ какое время?

О. Право хорошенько неприпомню; чуть ли не въ началѣ ноября.

В. Что вамъ говорилъ сынъ объ этомъ дѣлѣ?

О. Онъ мнѣ просто-напросто сказалъ, что купилъ ихъ отъ какого-то незнакомаго господина.

В. А когда-нибудь вы сами покупали золотыя и серебряныя издѣлiя?

О. Какже-съ, доводилось; но мнѣ кажется тутъ ничего худого нѣтъ.

В. Когда приводили васъ къ допросу, вы отпирались отъ этихъ покупокъ, и отпирались долго; почему это?

О. Потомучто я думалъ, что если я отопрусь, такъ меня сейчасъ же и отпустятъ домой.

Президентъ. Надо было подумать совершенно напротивъ; правосудiя нельзя удовлетворять ложью.

Ульмо. Теперь-то я вижу, что я нетакъ это сдѣлалъ, но про меня во всемъ Шомонѣ знали, что я и покупаю и продаю.

В. Но не золотыя и серебряныя вещи?

О. Нѣтъ, г. президентъ, и ихъ тоже, и въ этомъ ничего худого не видѣлъ.

В. Наконецъ вы говорите, что въ одно время сынъ вашъ купилъ какiя-то золотыя и серебряныя вещи. Теперь другой вопросъ: не покупали ли вы когда, при другихъ обстоятельствахъ, какихъ-нибудь золотыхъ или серебряныхъ вещей отъ Майера, Паскаля или Графта?

О. Никогда я не покупалъ у этихъ людей, никогда; и не знаю ихъ совсѣмъ.

В. Не покупали ли вы золотыхъ и серебряныхъ вещей у такихъ лицъ, которыя бы по наружнымъ примѣтамъ походили на помянутыхъ трехъ подсудимыхъ, и именно въ прошломъ сентябрѣ!

О. Да, въ это время я дѣйствительно покупалъ, но только не у этихъ господъ. Тѣ, которые продали мнѣ тогда вещи, были отлично одѣты, вѣжливы и говорили прекрасно.

В. Въ маѣ вы тоже купили вещей на 7000 франковъ?

О. Да, купилъ.

В. Не осталось ли у васъ какихъ вещей отъ этой большой покупки?

О. Право не знаю какъ вамъ сказать; чтобъ отвѣтить вамъ какъ слѣдуетъ, я бы долженъ побывать дома: я бы поискалъ, и тогда сказалъ бы поправдѣ.

Президентъ. Вотъ кой-какiя вещи, захваченныя у васъ; пересмотрите ихъ и скажите, признаете ли ихъ за свои (Эти вещи разныя дорогiя бездѣлушки, перстни, серьги.)

Ульмо-отецъ. Мои какъ-будто.

Президентъ. Вы только полагаете, что онѣ ваши, но вѣдь есть слѣдственный протоколъ, который отвѣчаетъ на вопросъ прямо. Въ числѣ этихъ вещей есть одна печатка. Въ то время когда у васъ ихъ отбирали, вы сказали, что эта печатка прiобрѣтена вами три-четыре года назадъ, между тѣмъ какъ теперь оказывается, что эта печатка въ видѣ волка принадлежитъ къ числу вещей, украденныхъ у Нуриса-Мореля въ маѣ 1857 года, то-есть только годъ тому назадъ.

Ульмо-отецъ. У меня было четыре печатки такихъ какъ эта, и потому я навѣрно сказать вамъ не могу, та ли эта самая, которую купилъ я назадъ тому три года, или какая другая.

Президентъ. Извольте, я допускаю такую отговорку. Но отъ кого же вы получили эту печать, которую вы могли имѣть у себя только послѣ того времени, когда ограбили Нурисона Мореля, такъ какъ она изъ числа украденныхъ вещей.

Ульмо-отецъ. Не знаю: иначе я вамъ и отвѣтить не могу; это просто моя покупка.

Президентъ. Мы очень хорошо знаемъ, что ваша покупка, но вещи-то краденыя. Наконецъ, можете ли вы согласиться съ тѣмъ, что владѣете этой печаткой и перстнемъ, который г. Нурисонъ-Морель призналъ за свой, только съ 24 мая, то-есть со дня покражи.

Ульмо-отецъ. Ежели я сказалъ, что печатка у меня уже три года, то сказалъ это потому, что такъ думалъ; но вѣдб нетрудно и ошибиться, тѣмъ больше что, какъ я вамъ говорилъ, у меня такихъ печатокъ было нѣсколько. А сказать вамъ теперь, съ какого именно времени она въ моихъ рукахъ — я рѣшительно не могу.

Президентъ. Посмотрите, какъ все плохо вяжется въ вашихъ показанiяхъ. Въ маѣ 1857 г. вы покупаете разныхъ цѣнныхъ вещей на 7000 франковъ, и когда васъ спрашиваютъ, у кого вы ихъ купили, вы не можете дать никакого прямого указанiя; вы говорите про какихъ-то господъ, которые были отлично одѣты и мастерски вели разговоръ, какъ будто подобныя дѣла дѣлаются наобумъ, неосвѣдомившись о покупателѣ. У васъ найдены еще часы серебряные съ черневой работой, которые вы подарили сыну. Оказывается, что эти часы краденые. Кромѣ того вы дали еще одной своей дочери золотые часы, тоже краденые, какъ оказалось. Откуда у васъ эти часы и давно ли?

Ульмо-отецъ. Года два съ половиной или три какъ они у меня, только не знаю у кого я ихъ купилъ.

Президентъ. Вы купили ихъ у тѣхъ же самыхъ лицъ, которые украли ихъ въ Реймсѣ 21 февраля 1855 года. Журналъ «Echo de la Champagne» тотчасъ же, какъ только произведена была покража, представилъ подробное описанiе обоихъ этихъ часовъ, чтобы легче было отыскать мошенниковъ. Кромѣ того въ вашихъ книгахъ есть одинъ счетъ, перемаранный до-нельзя, насчетъ котораго вы не могли дать никакого объясненiя. Не можете ли теперь?

Ульмо-отецъ. Теперь могу-съ.

Президентъ. Принесите подсудимому книгу. Ну-съ, хорошо; ждемъ вашихъ объясненiй.

Ульмо-отецъ. Это счетъ часамъ.

В. Мы это сами хорошо знаемъ; но кому его слѣдуетъ подать? А покупка была непустая: вѣдь вы заплатили 7,660 фр. 50 сантимовъ.

О. Вотъ ужъ неприпомню, у кого бы это я могъ купить эти часы.

Президентъ. Всѣ они такъ: сперва обѣщаютъ расказать обо всемъ, а сами ровно ничего не скажутъ и оправдываются тѣмъ, что запомнятъ. Но мы еще не со всѣми уликами покончили, которые лежатъ на васъ. Отъ васъ отъ самихъ были отобраны во время ареста ваши часы, цѣпочка отъ нихъ и печатка, которая висѣла на цѣпочкѣ. Откуда эта печатка и давно ли она у васъ?

Ульмо-отецъ. Я купилъ ее у одного молодого человѣка съ годъ тому назадъ.

В. Кто же этотъ молодой человѣкъ?

О. Не могу сказать.

Президентъ. Г. Нурисонъ-Морель, не угодно ли вамъ взглянуть на печатку и не знакома ли она вамъ?

Нурисонъ-Морель. Какъ нельзя больше, г. президентъ.

Президентъ. А вы что скажете, г-жа Морель?

Г-жа Нурисонъ-Морель (быстро взглянувъ на печать). Ахъ, да это же моя печатка-полишинель!

Президентъ. Вотъ еще новый фактъ. Гг. присяжные припомнятъ конечно, что я обратилъ ихъ вниманiе на эту вторую печатку, печатку-полишинеля, неизлагая однакожъ имъ послѣдствiй, которыя она можетъ повести за собой. Теперь эти послʀдствiя извѣстны: она еще болѣе увеличиваетъ степень виновности Ульмо. Введите Ульмо-сына.

Ульмо-сынъ на предложенный ему запросъ отвѣчаетъ: Въ прошломъ сентябрѣ является какой-то господинъ, спрашиваетъ нельзя ли повидаться съ моимъ отцомъ и говоритъ мнѣ: «Ну а что вашъ батюшка, попрежнему торгуетъ подержаными вещами?» Я ему отвѣчаю, что моего отца здѣсь нѣтъ, уѣхалъ на родину, Госопдинъ остался какъ-будто недоволенъ этимъ и говоритъ мнѣ, что у него есть до меня одно дѣльцо. Мы разговорились тутъ о торговлѣ, онъ сталъ распрашивать по какой цѣнѣ продается у насъ то-то и то-то. Потомъ онъ показалъ мнѣ разныя вещи, которыя хотѣлось ему продать; тутъ были и золотыя вещи, и серебряныя позолоченыя, которыя онъ принималъ за золотыя. Я ему и говорю, что серебряныхъ вещей взять у него не могу. Онъ мнѣ отвѣчалъ, что вполнѣ полагается на моего отца, что съ удовольствiемъ оставляетъ серебряныя вещи, а деньги за нихъ получитъ какъ-нибудь послѣ. Потомъ онъ научилъ меня какъ отличать поддѣльное золото отъ настоящего посредствомъ крѣпкой водки. Наконецъ сводимъ счеты и согласились на 1560 франкахъ, которые я ему сейчасъ же и отдалъ, вынувши изъ отцовской шкатулки. Господинъ этотъ уходитъ, и чрезъ нѣсколько минутъ возвращается и отдаетъ мнѣ 100 франковъ, которыя будтобы я ему передалъ при расчетѣ. Я нашолъ, что съ его стороны поступлено очень честно, и отъ души поблагодарилъ его.

Президентъ. Оно точно, но есть кой-какiя вещи, съ его стороны несовсѣмъ-то хорошiя. Приходитъ къ вамъ господинъ, котораго вы вовсе и не знаете, и никогда не видали; вашего отца нѣтъ дома, вамъ всего двадцать лѣтъ; этотъ посѣтитель втупаетъ съ вами въ торговую сдѣлку, значительную и притомъ нелегкую; вы поставлены въ затруднительное положенiе, не знаете во сколько оцѣнить предлагаемыя вамъ вещи. Тутъ онъ учитъ васъ какъ узнавать настоящую цѣну вещей; онъ и не думаетъ сказать о себѣ, что онъ золотыхъ дѣлъ мастеръ и въ совемъ дѣлѣ что-называется дока; товаръ, который онъ вамъ предлагаетъ, совершенно новый, и на всѣ эти обстоятельства вы и вниманiя не обращаете, вамъ и въ голову не приходитъ, что эти вещи можетъ-быть изъ нечистаго источника; вы нисколько не задумываетесь вступить въ такую значительную сдѣлку и отпираете отцовскую шкатулку, чтобы вынуть изъ нея деньги и расплатиться. Этотъ господинъ былъ Гугенгеймъ, онъ же и Майеръ, Гугенгеймъ, извѣстный воръ и мошенникъ. Это еще не все: когда васъ замѣшали въ это дѣло, арестовали, стали допрашивать, — вы рѣшительно во всемъ запирались, вы лгали.

Ульмо-сынъ (возводитъ очи къ потолку и плачетъ). Но я далъ клятву…

Президентъ. Клятву!.. Какую же это клятву?

Ульмо-сынъ. Когда насъ арестовали, меня съ отцомъ, матушка заплакала… Отецъ былъ въ отчаянiи; онъ крѣпко пожалъ мнѣ руку и сказалъ: «Ну, Морисъ, что бы тебѣ не говорили, ты на все отвѣчай: нѣтъ, нѣтъ и нѣтъ!»

Президентъ. Такъ вотъ какая у васъ клятва!.. И отецъ велитъ сыну имѣть за постоянное правило — лгать!

Ульмо-сынъ. Я думалъ, тутъ ничего худого нѣтъ. (Всхлипывает).

Президентъ. Насколько истинная горесть должна вызывать къ себѣ сотраданiе и уваженiе, настолько притворная отвратительная. Господа присяжные, видите — этотъ молодой человѣкъ поднимаетъ глаза къ небу и старается тронуть васъ своей горькой судьбой; и между тѣмъ эта скорбь притворная, въ глазахъ ни слезинки; мы уже давно его знаемъ, привыкли къ подобнымъ сценамъ, и наша обязанность теперь — представить его въ томъ видѣ, каковъ онъ есть на самомъ дѣлѣ, для того чтобъ вы, господа присяжные, воздержались отъ излишней чувствительности.

Морису Ульмо предлагаютъ тѣже самые вопросные пункты, что и его отцу; отвѣтъ тотъ же самый: ничего-то онъ не знаетъ, ничего не припомнитъ. — Да и кромѣ того, прибавляетъ онъ, отецъ не довѣрялъ мнѣ всѣхъ своихъ дѣлъ, онъ всегда обращался со мной какъ съ мальчиком.»

Президентъ. Но вѣдь это съ вашей стороны самая крупная ложь. Какъ же это такъ — отецъ не довѣрялъ вамъ своихъ дѣлъ, обращался съ вами всегда какъ съ мальчикомъ, а въ отсутствiе его вы заключаете сдѣлку на 1560 франковъ!

Ульмо-сынъ. Именно вотъ этимъ я и хотѣлъ доказать отцу, что у меня есть способности, что я ужъ въ лѣтахъ.

Президентъ. Что вы въ лѣтахъ? Отвѣтъ ловкiй, только несовсѣмъ вѣрный. Въ глазахъ вашего отца вы не могли казаться мальчикомъ: онъ оставилъ всю торговлю на ваши руки; въ другой рвзъ онъ посылалъ васъ въ Парижъ одного по одному важному дѣлу, именно для сбыта вещей, украденныхъ Графтомъ въ Греноблѣ. Ваши показанiя ничѣмъ не подтверждаются; начали вы съ запирательства, продолжаете ложью. Теперь скажите, кто вотъ зъ этихъ подсудимыхъ продавалъ вамъ вещи?

Ульмо-сынъ. Незнаю, право незнаю; да ихъ и невидать здѣсь.

Президентъ. Они здѣсь, и вы ихъ видите: одинъ изъ нихъ Майеръ, другой Графтъ.

Ульмо-сынъ. Можетъ-быть, только я признать ихъ не могу.

Президентъ. И вы все-таки стоите на своемъ и твердо сдерживаете клятву, то-есть даете ложныя показанiя; но повѣрьте, ложь вамъ неудастся; вмѣсто того чтобъ сблизить васъ съ матерью, она только отдалитъ васъ отъ нея, и отдалитъ надолго.

Ульмо-отецъ, встаньте. Въ числѣ забранныхъ у васъ вещей есть, какъ мы сказади, ваши часы, тѣ самые, которые вы обыкновенно при себѣ носили. Вы заявляете, что они у васъ года четыре-пять; мы еще не кончили съ этими часами. Швейцаръ! попроси сюда г. Нурисона-Мореля и покажи ему эти часы.

Нурисонъ-Морель (осмотрѣвъ внимательно часы). Эти часы никогда моими не были, но вотъ что я долженъ сказать про нихъ. Разъ какъ-то — этому уже нѣсколько мѣсяцевъ — ко мнѣ въ магазинъ является какой-то незнакомый господинъ; а на окнѣ лежали часы похожiе вотъ на эти. Госопдинъ и говоритъ мнѣ, что у него украли точнехонько такiя же часы и проситъ, чтобы я извѣстилъ его въ случаѣ если ко мнѣ принесутъ иакiя часы для покупки. Чтобъ окончательно убѣдить меня, онъ оставилъ мнѣ и номеръ украденныхъ у него часовъ.

Президентъ. А какой это нумеръ?

Нурисонъ-Морель. Жаль, я не захватилъ съ собой бумагу, на которой онъ записанъ; бумага эта у меня на квартирѣ.

Президентъ. Возьмите отсюда съ собой швейцара и принесите номеръ.

По сличенiи этого номера съ номеромъ часовъ, отобранныхъ у Ульмо, оказывается, что номера неодинаковы.

Паскаль и Майеръ показали при слѣдствiи, что Графтъ посылалъ къ Ульмо-отцу письмо съ предложенiемъ купить разныя золотыя и серебряныя вещи. Графтъ говоритъ, что онъ и не думалъ вовсе писать къ Ульмо, и даже не знаетъ что это за личность такая Ульмо. Ульмо-отецъ тоже отпирается въ полученiи этого письма.

Гугенгеймъ-Майеръ. Въ Шалонѣ всѣмъ и каждому было извѣстно, что оба Ульмо торгуютъ; ктому же дѣло извѣстное, что евреи сызмалѣтсвта палки на золото и серебро.

Паскаль расказываетъ, что послѣ покражи въ Греноблѣ, въ которой онъ учавствовалъ съ Графтомъ, Графтъ увезъ его въ Шомонъ и тамъ свелъ его съ семействомъ Ульмо. Отецъ Ульмо купилъ у нихъ разныхъ вещей; онъ не хотѣлъ больше давать какъ по 1 франку 75 сантимовъ за грамм (22¹/₂), но сынъ уговорилъ наконецъ отца дать по 1 франку 85 сантимовъ.

Президентъ. Стало-быть Морисъ Ульмо зналъ толкъ въ дорогихъ металлахъ, иначе бы онъ не надбавилъ цѣну.

Ульмо-сынъ. При этой сдѣлкѣ я дѣйствительно былъ, и какъ увидалъ, что отецъ упрямится изъ-за какихъ-то 10 сантимовъ за грамм, я ему и говорю: «ну стоитъ ли торговаться изъ-за такихъ пустяковъ!»

Президентъ. Изо всего этого выходитъ еще и то, что Ульмо-сынъ солгалъ, сказавши, что до покупки на 1560 франковъ онъ не былъ знакомъ съ Паскалемъ.

Паскаль. Графтъ и Ульмо-отецъ до такой степени были коротко знакомы, что говорили другъ другу «ты». Въ этотъ же самый день, когда мы продали Соломону на 8000 франковъ, онъ угостилъ насъ пирогомъ и мы у него выпили бутылку вина. Вечеромъ мы у него обѣдали; поданъ былъ гусь и выпито шесть бутылокъ вина.

Президентъ. Шесть бутылокъ на троихъ! Значитъ дружба была короткая, когда хозяинъ такъ щедро угощаетъ гостей. Ульмо-отецъ, вы занесли эту покупку въ свои книги? Ужъ навѣрное тамъ о ней ниполслова, какъ и о другихъ покупкахъ^[1].

Ульмо-отецъ. Извините, можетъ и найдется… кажется…

Президентъ. Ищите, ищите.

Ульмо-отецъ. нѣтъ, не найду… Послѣ этого (протираетъ глаза) я не вижу…

Ульмо-сынъ. Да какже, папа? знаешь тамъ, въ приходрасх…

Президентъ. Жандармъ! присматривай за этимъ молодымъ человѣкомъ, чтобъ онъ молчалъ когда его не спрашиваютъ. Ульмо-отецъ, видите эти лица пили у васъ и ѣли; съ однимъ изъ нихъ вы были на «ты».

Ульмо-отецъ. Пирогомъ я помню что угощалъ, но не думаю, чтобъ этотъ господинъ говорилъ мнѣ «ты».

Графтъ (принявши картинную позу). Совнршенная правда, г. Ульмо; въ вашихъ словахъ невозможно и сомнѣваться. Твердятъ вамъ вѣчно одно и тоже — вѣдь это наконецъ надоѣстъ. Но опять и то надо сказать: въ мои лѣта, и притомъ… вѣроятно никто здѣсь обо мнѣ не скажетъ, что во мнѣ нѣтъ ни капли смысла, — какъ же можно предположить, чтобы я сошолся на «ты» съ человѣкомъ, который гораздо меня старше и кого я почитаю какъ отца родного? Чтоже касается до меня лично, то я долженъ замѣтить вотъ что: эти господа (указываетъ на Майера и Паскаля) знаютъ господина Ульмо очень хорошо, судя по ихъ словамъ; а я нисколько. Въ доказательство того, что они безсовѣстно лгутъ, я покорнѣйше прошу васъ позволить мнѣ объяснить вамъ…

Президентъ проситъ его отложить навремя эти объясненiя, которыми Графтъ грозилъ пустить въ своихъ сообщниковъ какъ бомбой.

Затѣмъ еще нѣсколько свидѣтелей даютъ отзывы насчетъ нравственности Ульмо. Такъ вдова Тортезъ, молочница изъ Шомона, оставила у Саломона подъ залогъ новенькiя скатерти; когда она пришла за ними, ихъ ужъ и слѣдъ простылъ. Булочникъ изъ Шомона же,Деваренъ занялъ у Ульмо 50 франковъ, оставивши въ закладѣ золотую цѣпочку и двѣ серебряныя табакерки. Когда онъ пришолъ за полученiемъ ихъ, Ульмо ему и говоритъ: «Помилуйте! да ваши вещи и двухъ дней у насъ не пролежали; ихъ ужъ давнымъ-давно нѣтъ. По нашей вѣрѣ, если намъ удастся обдѣлать какого-нибудь католика, такъ это намъ во спасенiе.»

Ульмо-отецъ. То-есть срокъ давно ужъ прошолъ, и г. Деваренъ приходитъ ко мнѣ и говоритъ: «Чортъ-знаетъ, нѣту денегъ, да и только! Дѣлайте съ вещами что хотите.»

Президентъ. Стало быть вы и подъ залогъ давали!

Ульмо-отецъ (и позабылъ совершенно, что онъ только-что проговорился о закладѣ). Никакта!

Показанiя г. Армана, полицейскаго комисара въ Шомонѣ, даютъ обрисовкѣ этихъ двухъ любопытныхъ личностей, отца и сына Ульмо, полную законченность. «Ихъ домъ, говоритъ, былъ для Шомона чистѣйшимъ заемнымъ банкомъ. Въ кругу людей зажиточныхъ въ этомъ городѣ семейство Ульмо пользовалось хорошей репутацiей. Не то было въ кругу бѣдняковъ. Отецъ съ сыномъ жизнь вели правильную; сынъ усердно занимался дѣлами и рѣдко когда появлялся въ кофейняхъ или въ обществѣ молодыхъ людей, своихъ сверстниковъ. Покорность его отцу была безпредѣльная. Бережливость въ этомъ семействѣ доходила до невѣроятности: въ мѣсяцъ выходило у нихъ на содержанiе небольше какъ 35-45 франковъ. Впрочемъ — присовокупляетъ свидѣтель — въ настоящее время мнѣнiе объ Ульмо сильно измѣнилось. Всѣхъ поразило, когда въ прошломъ октябрѣ Ульмо-отецъ вдругъ объявляетъ ликвидацiю своего дома, со сбавкой 25 процентовъ на товары.»

Въ числѣ противозаконныхъ дѣйствiй обоихъ Ульмо оказалось и то, что килограмъ золота они покупали по 1500 франковъ, а продавали по 2400: барышъ громадный, при законныхъ сдѣлкахъ невозможный.

Дѣвица Констанцiя Жоастенъ, швея, работавшая у Ульмо, показываетъ, что видѣла у Соломона одного изъ подсудимыхъ, Гугенгейма-Майера; онъ расхаживалъ по комнатѣ неподымая глазъ, скрестивши руки; выраженiе лица было какое-то загадочное, въ обращенiи что-то монашеское: все это ужасно ее поразило. Майеръ улыбается слушая и говоритъ, что когда Ульмо-сынъ провожалъ меня, то совѣтовалъ мнѣ поменьше говорить о торговыхъ дѣлахъ при швеѣ.

Ульмо-сынъ. Швеѣ совершенно безполезно знать, что я покупаю золотыя и серебряныя вещи.

В. Почему же безполезно?

О. Потомучто не тѣмъ мы торговали.

Президентъ. Это похоже на признанiе…

Одинъ изъ свидѣтелей высчитываетъ, что состоянiе Ульмо не должно превышать 40 или 50,000 франковъ, если принять въ соображенiе родъ ихъ торговли.

Президентъ. То-есть вотъ теперь, въ послѣднее время?

Адвокатъ Луи. Чтожъ изъ этого? Пускай допросъ продолжается…

Дѣвица Жаконъ, гладильщица бѣлья, тоже изъ Шалона, узнаетъ въ Графтѣ того самаго человѣка, который заходилъ къ Ульмо года три-четыре назадъ. Онъ заходилъ одинъ, пошолъ по лѣстницѣ прямо, такъ что ненода было ему и показывать входа, и попросилъ г-жу Ульмо показать какiя-то картины!

Графтъ говоритъ, что онъ и знать незнаетъ, что это за городъ такой Шалонъ. — «Предстатьте мнѣ, говоритъ, содержателя гостиницы въ Шалонѣ; онъ скажетъ, жилъ ли я у него. Однимъ воздухомъ нельзя же питаться. Надобно же и ѣсть что-нибудь, и квартиру имѣть, а я не привыкъ ложиться спозоранокъ.»

Генералъ-прокуроръ. Но вѣдь еслибы здѣсь и былъ этотъ содержатель гостиницы, и узнай онъ васъ — вы навѣрно бы сказали, что онъ лжотъ.

Графтъ (вспыльчиво). Еще бы! Я хоть и не виноватъ ни въ чемъ, но вѣдь не баранъ же я какой-нибудь, чтобы прямо подставлять подъ ножъ горло.

Наложницѣ Графта показываютъ — столовую посуду, приборъ, у ней отобранный, который былъ изъ числа вещей, украденныхъ въ Греноблѣ. Маргарита Шатленъ говоритъ, что ихъ подарилъ ей мужъ еще въ Турѣ.

Президентъ. Это обошлось больше чѣмъ въ 700 франковъ. Есть ли какая возможность повѣрить тому, чтобы тотъ, кого вы называете своимъ мужемъ, если даже и допустить, что онъ получалъ 200 фр. въ мѣсяцъ отъ какого-то небывалаго Боромео, — могъ за одинъ разъ сдѣлать вамъ такой подарокъ?

Маргарита Шатленъ. Мужъ никогда мнѣ не говорилъ какъ идутъ у него дѣла и велико ли у него состоянiе; онъ очень привязанъ ко мнѣ и довѣрчивъ, но отчетовъ никакихъ мнѣ не даетъ.

———————

Изъ преступленiй, совершонныхъ Графтомъ, самымъ легкимъ была поддѣлка государственной печати и дѣланiе фальшивыхъ паспортовъ. Начинается допросъ.

— Обвиняемый Графтъ, въ предыдущiя засѣданiя, вы сознались, что занимались поддѣлкой пачпортовъ.

Графтъ. Я и не отпираюсь, г. президентъ; я и теперь говорю тоже самое; но тутъ надобно сдѣлать различiе: я дѣлалъ ихъ не одинъ. Печать (т. е. государственную) прикладывалъя, но самые пачпорты писались другими.

В. Кѣмъ же? Шарлемъ Голь?

О. Какое! нѣтъ; я бы взялъ грѣхъ на душу, еслибъ обвинялъ его въ этомъ; онъ сдѣлалъ всего только одинъ пачпортъ, сколько по крайней мѣрѣ мнѣ помнится.

В. Кто поддѣлывалъ пачпорты на имя Шабри и Дюшателя?

О. Не знаю.

Президентъ. Обвиняемый Паскаль, вы говорили, что ихъ дѣлалъ одинъ молодой человѣкъ изъ Тура.

Паскаль. Такъ точно, г. президентъ.

В. Ктоже этотъ молодой человѣкъ?

О. Мой сынъ; ему и всего-то какихъ-нибудь двѣнадцать годовъ. Но повѣрьте, г. президентъ, онъ не зналъ, что дѣлаетъ, и я засадилъ его за эту работу всего только разъ, потомучто мнѣ не хотѣлось, чтобы онъ шолъ по слѣдамъ отца.

Слѣдовательно насчетъ этихъ преступленiй никакого недоразумѣнiя не оставалось. Но вслѣдъ затѣмъ переходятъ къ покражѣ, совершонной Графтомъ въ Ривъ-де-Жье, въ сообществѣ съ Паскалемъ и Лораномъ; дѣло это начато по иску сборщика податей г. Мортье. Графтъ и здѣсь во всемъ запирается. Паскаль сознается.

В. А вы, Лоранъ?

Лоранъ (прикидываясь взволнованнымъ). Господинъ президентъ, вотъ уже двѣ покражи, въ которыхъ меня замѣшиваютъ, и одна изъ нихъ довольно большая. Слѣдователбно, г. президентъ, еслибы дѣйствительно я учавствовалъ въ обѣихъ покражахъ, то и на мою долю перешло бы немало, я былъ бы богатъ. А неугодно ли вамъ, г. президентъ, гг. присяжные и всѣ здѣсь присутствующiе, узнать мое положенiе? Вотъ оно какое, мое-то положенiе. Всю свою жизнь я жилъ въ наймахъ, и оказывается, что когда меня арестовали, то не нашли имѣньишка и въ 200 франковъ, и этотъ арестъ разорилъ меня совсѣмъ… разорилъ, именно разорилъ, г. президентъ, гг. присяжные, какъ вотъ вы сейчасъ увидите. Кредиторы мои, какъ увидели, что я арестованъ, стали требовать себѣ уплаты; дѣла у меня запутались и на меня подали ко взысканiю — 150 франковъ… да, господа, ко взысканiю, на меня — а посмотрите какiе у меня на рукахъ мозоли; да-съ, подали ко взысканiю, какъ на лѣнтяя какого-нибудь или сквернаго плательщика. О моемъ богатствѣ говорили, о моихъ нарядахъ, платкахъ: а посмотрите-ка на нихъ хорошенько, на платки-то мои, каковы они. (Развертываетъ платокъ изъ красной шерстяной матерiи, вытягиваетъ во всю его длину и вертитъ имъ во всѣхъ направленiяхъ.) Да-съ, такъ вотъ они какiе, мои-то платочки. Вотъ вамъ тутъ и все мое богатство: вѣдь это чистая нищета!

Нѣсколько свидѣтелей дѣлали для Графта разные столярные и замочные инструменты по частямъ, незная на какое употребленiе пойдетъ цѣлое.

Сикаръ, граверъ изъ Тура, объясняетъ, что Графтъ заказалъ ему какой-то инструментъ, но не говорилъ на что этотъ инструментъ годится, просилъ сдѣлать его какъ только можно лучше, и что начавши работу, Сикаръ догадался, что инструментъ можетъ-быть употребленъ при поддѣлкѣ деталей, и потому не хотѣлъ ее оканчивать пока Графтъ не дастъ отъ себя удостовѣренiя и не скажетъ на что ему этотъ инструментъ. Свидѣтель прибавляетъ еще, что послѣ такого требованiя Графтъ, опасаясь вѣроятно доноса на него въ полицiю, больше уже къ Сикару не показывался, и оставилъ инструментъ, незаплативъ нисколько за работу.

Графтъ. Нѣтъ, нѣтъ, вовсе не изъ-за этого я не возвращался къ этому господину. Этотъ господинъ не сдѣлалъ того, что я ему заказывалъ; онъ не понялъ моей мысли и дѣлалъ не точь-вточь по моимъ рисункамъ. Ну, я вижу, что ничего порядочнаго онъ мнѣ не сдѣлалъ, я и не захотѣлъ, чтобъ онъ для меня работалъ, и не зашолъ больше къ нему — пожалуй еще обидится моими замѣчанiями. А надобно вамъ сказать, господа присяжные, что вещь, которую я заказывалъ, требуетъ величайшей точности въ отдѣлкѣ; въ томъ же видѣ, какъ она есть, ее пустить въ дѣло нельзя; она ровно ни на что не годится.

Президентъ. Стало-быть вы сознаетесь, что дѣйствительно этому свидѣтелю заказывали инструментъ?

Графтъ (очень любезно). Помилуйте, г. президентъ! сознаюсь совѣршенно; все что ни говоритъ этотъ господинъ, сущая правда, какъ и все что говорятъ другiе насчетъ, которыя я имъ для себя заказывалъ. Только некчему было говорить, будто я чего-то опасаюсь; я вовсе ничего не опасаюсь.

Тутъ президентъ дѣлаетъ описанiе этого инструмента, предазначеннаго для приложенiя къ фальшивымъ пачпортамъ казенной печати. Инструментъ этотъ, вложенный въ футляръ, сдѣланъ изъ мѣди и стали, имѣетъ цилиндрическую форму, въ него вдѣлана пластинка съ отверстiями, въ которыя вставляются подвижныя буквы: буквы эти не всегда были однѣ и тѣже, ихъ надо было перемѣнять, смотря по названiю одного или другого округа. Въ серединѣ пластики широкое отверстiе; въ него вкладывается печать съ изображенiемъ орла.

Президентъ прибавляетъ, что отдѣлка всѣхъ частей инструмента удивительно хороша, точность во всемъ необыкновенная и что изобрѣтатель должно-быть искусникъ большой руки. Графтъ принимаетъ похвалы себѣ съ видомъ скромности и достоинства.

—————

Изъ свидѣтельскихъ показанiй относительно покражи, произведенной въ Жизорѣ Графтомъ, Паскалемъ, Блёхомъ, Ламбертомъ и Кайзеромъ, оказывается, что подсудимые утащили желѣзный сундукъ вѣсомъ въ полтораста килограмъ (съ нѣбольшимъ 9 пудъ), въ которомъ лежало звонкой монеты на 300 франковъ. Несмотря на огромную тяжесть, сундукъ унесенъ былъ вѣроятно куда-нибудь на пустырь и тамъ взломанъ.

Огюстенъ Баретъ, половой изъ трактира въ Мантѣ. — Въ прошломъ ноябрѣ двое прiѣзжихъ зашли въ трактиръ и потребовали коляску, ѣхать въ Жизоръ; я проводилъ ихъ къ г. Бурде. Вотъ этотъ высокiй былъ.

Президентъ. Видите, Графтъ, свидѣтель на васъ показываетъ.

Графтъ (съ притворнымъ удивленiемъ). На меня!

Президентъ. Да, на васъ.

Графтъ. Объ этой поѣздкѣ я рѣшительно не помню… Въ Вантъ можетъ-быть я когда-нибудь и ѣзжалъ, но…

Президентъ. Когда вы сбирались туда ѣхать, вы требовали себѣ коляску?

Графтъ. Очень можетъ быть: я часто требую себѣ коляску.

Президентъ. Когда вамъ нужна коляска, вы сами ходите нанимать ее, или посылаете изъ трактира мальчика?

Графтъ. Мальчика всегда посылаю; самъ я никогда себя этимъ не утруждаю.

Президентъ. Никогда! такой трудъ видно вамъ не по силамъ? Не ѣздили ли вы когда-нибудь въ Жизоръ вмѣстѣ съ Паскалемъ?

Графтъ. Мудренаго нѣтъ, что и съ Паскалемъ я туда ѣздилъ, какъ со всякимъ другимъ. Чтобы припомнить все, о чемъ меня спрашиваютъ, для этого надо имѣть нечеловѣческую память.

Свидѣтель. Я и позабылъ вамъ сказать, , что этотъ господинъ, когда потребовалъ коляску, сказалъ чтобы наняли коляску большую, потомучто ихъ отправлялось въ Жизоръ пятеро.

Графтъ. Все это до меня нисколько не касается; весь ноябрь я пробылъ по дѣламъ въ Парижѣ.

Извозчикъ Бурде подтверждаетъ показанiе перваго свидѣтеля; кромѣ того онъ говоритъ, что Графтъ и еще кто-то другой сѣли въ коляску и велѣли ѣхать въ Жизоръ; но вскорѣ потомъ они встрѣтили по дорогѣ еще троихъ, которые тоже сѣли въ коляску. Изъ пяти обвиняемыхъ свидѣтель узнаётъ только трехъ: Графта, Паскаля и Блёха.

Блехъ. А при слѣдствiи онъ меня не узналъ.

Свидѣтель. На это были свои причины. Когда я увидалъ васъ при слѣдствiи, васъ совсѣмъ узнать было нельзя: вы сильно похудѣли, и баки у васъ тогда были, вотъ какъ теперь; а въ ноябрѣ у васъ онѣ были сбриты.

Блёхъ отговаривался тѣмъ, что въ ноябрѣ онъ былъ совершенно въ другой мѣстности, но его узнаютъ еще двое свидѣтелей изъ Жизора.

Затѣмъ слѣдуетъ покушенiе на воровство въ Ferle-sous-Jouarre, въ домѣ нотарiуса Морена. По показанiю Паскаля, планъ дома былъ доставленъ Меемъ; этотъ Мей — одинъ изъ самыхъ ловкихъ указчиковъ, ходоковъ въ шайкѣ. Графтъ, Ламберъ и Кайзеръ учавствовали и тутъ.

Графтъ. Объ этомъ воровствѣ я тоде самое скажу, что и о другихъ: въ него нарочно замѣшиваютъ невинныхъ.

Блехъ. Да, да; именно нарочно!

Ламьертъ. Да и можно ли вѣрить такому человѣку какъ Паскаль, этому негодяю, разбойнику? Чего отъ него другого ждать какъ только не лжи?

Президентъ. Вы можетъ-статься и были бы правы, еслибъ Паскаль одинъ показывалъ на васъ; но когда подтверждаютъ его показанiя, все, и люди и вещи, — тогда поневолѣ приходится ему повѣрить.

Мей тоже отпирается отъ участiя въ этой покражѣ.

Суедукъ Морена вѣсилъ 250 килограмовъ (15 пудъ слишкомъ); въ немъ было на 36.000 франковъ золотой и серебряной монеты да векселей на 130.000 фр. Жена Морена услыхала какой-то шумъ, разбудила мужа, и тотъ увидалхъ, что его сундукъ уже на-половмну протащенъ въ окно. Еще бы нѣсколько минутъ — и воры исчезли бы съ сундукомъ и взломали бы его посредствомъ особой машины, устроенной именно для такихъ казусовъ.

Машина эта въ самомъ дѣлѣ необычайной; показываютъ осколки отъ нея.

Президентъ. Обвиняемый Графтъ, признаете ли вы, что эти осколки взяты у васъ?

Графтъ. Я никогда и не думалъ въ этомъ запираться, г. президентъ.

Президентъ. Какъ же по-вашему, для какого употребленiя назначалась эта машина?

Графтъ. Ко мнѣ притащилъ эту дрянь Паскаль и сказалъ, что этой машиной тиснятъ матерiи.

Президентъ. Вотъ еще что: ее захватили во время воровства въ Ferle-sous-Jouarre.

Графтъ. Да неужто вы не понимаете, что Паскаль, Паскаль все тутъ дѣйствуетъ? Я полагаю, что судьи увидятъ же наконецъ, что онъ вотъ уже четыре мѣсяца какъ постоянно взводитъ на насъ разныя небылицы.

Президентъ. Судьи будутъ дѣлать свое дѣло, ужъ мы надѣемся.

Родаръ, лимонадчикъ въ Ferle-sous-Jouarrе,ѣ. — 21 ноября, часовъ въ восемь съ половиной или въ девять, заходятъ ко мнѣ въ заведенiе два какихъ-то человѣка; сѣлт они за карты. А у насъ ужъ заведено: кого незнаемъ, мы къ тѣмъ и присматриваемся; ужъ я глядѣлъ-глядѣлъ на нихъ, со вниманiемъ глядѣлъ, и на лицо-то имъ, и на одежу, и меня ужасно удивило, что они чѣмъ-то сильно заняты, сидятъ за картами, а на игру и вниманiя не обращаютъ.

Президентъ. Обвиняемые, встаньте. Свидѣтель, посмотрите на нихъ и скажите, не узнаёте ли между ними тѣхъ двоихъ, которые къ вамъ заходили.

Свидѣтель. Вонъ они оба — на третьей скамьѣ, второй и третiй съ краю (Ламбертъ и Мей), да вотъ и этого еще знаю — вонъ послѣднiй, на первой скамьѣ (Блёхъ).

Блехъ. Я и не бывалъ никогда въ Ferle-sous-Jouarre.

Свидѣтель. Ну ужъ извините, я же васъ тамъ видѣлъ.

Блехъ. Въ которомъ году?

Свидѣтель. Да каждый годъ на ярманкѣ. Какъ только я узналъ на другой день, что украсть у г. Морена сундукъ неудалось, такъ и вспомнилъ сейчасъ же про этихъ людей, и съ тѣхъ поръ они не выходили у меня изъ головы.

Ламбертъ. Неужели лицо у меня такое ужъ подозрительное, что этотъ лимонадчикъ такъ дурно обо мнѣ отзывается, ничего незная раньше ни обо мнѣ, ни о покражѣ?

Президентъ. Совсѣмъ нѣтъ, лицо у васъ сказать нельзя чтобъ подозрительное; вы, если угодно, съ вашими усами, похожи на молодого офицера: надѣюсь, это сравненiе вамъ не покажется обиднымъ. Но если ваша наружность не возбуждаетъ подозрѣнiя, зато подозрительно ваше обращенiе, манеры, лица, въ обществѣ которыхъ васъ видѣли, самое безпокойство, которое обыкновенно замѣчается у людей, затѣявшихъ преступное дѣло и рѣшившихся идти на большую опасность.

Графта, а равно и Мея, узнаетъ содержательница трактира въ Ferle-sous-Jouarre.

Наконецъ отбираются отъ свидѣтелей показанiя относительно асоцiацiи злоумышленниковъ. Число этихъ свидѣтелей очень невелико; но уже многiе изъ тѣхъ, которые были приводимы къ допросу, дали понятiе о составѣ этой асоцiацiи. Всякое воровство производилось при однихъ и тѣхъ же условiяхъ: клещи, поддѣльные ключи, воскъ, пилы, ломы, фальшивые пачпорты составляли необходимую принадлежность при всякой покражѣ. Наряду съ передовыми людьми въ преступленiи, съ зачинщиками, являются здѣсь ходоки и пристанодержатели, этотъ неизбѣжный авангардъ и арьегардъ во всѣхъ скопищахъ злоумышленниковъ.

По вопросу объ оружiи, Ламберту доказываютъ, что онъ, выдавая себя за странствующего оптика, постоянно имѣлъ при себѣ пистолетъ.

Президентъ. Обвиняемый Леонъ Мей, вы тоже были арестованы въ Клермонѣ и при васъ нашли кинжалъ.

Мей. То-есть ножъ.

Президентъ. Вы это называете ножомъ? Да вѣдь это такой же складной кинжалъ, какой у васъ у всѣхъ есть. Анета Блёхъ, наложница Блёха…

Блехъ. Господинъ президентъ, позвольте вамъ замѣтить, Анета моя жена, моя законная жена, лна никогда не была моей полюбовницей…

Президентъ. Извольте, я вамъ въ этомъ случаѣ уступаю; но какъ бы то ни было, вы, Анета Блёхъ, въ обвинительномъ актѣ стоите первая, какъ соучастница въ обществѣ злодѣевъ. Вы жили въ Турѣ середи важнѣйшихъ членовъ шайки, а между тѣмъ увѣряли, что и знать ихъ незнаете. Когда явились къ вамъ на квартиру, вы ртпирались и въ томъ, что ихъ знаете, и въ томъ, что Блёхъ вашъ мужъ, съ нимъ знакомъ, и когда полицнйскiй чиновникъ хотѣлъ было взять фотографическiй портретъ Блёха, вы этотъ портретъ изорвали.

Анета Блехъ. Когда пришли ко мнѣ на квартиру, я въ это время была больна, ужасно больна; мнѣ наговорили грубостей и закидали разными вопросами; я просто не знала что говорю и что дѣлаю.

В. А теперь вы знаете что говорите?

О. Я говорю, что мужъ у меня купецъ, ѣздитъ по разнымъ мѣстамъ, чтобы было чѣмъ жить. Онъ мнѣ постоянно говорилъ, что онъ честный человѣкъ. Я не думаю, чтобъ онъ имѣлъ какое-нибудь дѣло съ ворами, а тѣмъ больше я. Правда, иной разъ мнѣ случалось разговаривать и съ Гугенгеймъ и съ Паскалемъ, но ничего дурного объ нихъ я не могу сказать, да и они обо мнѣ не скажутъ.

Г. Митенъ сообщаетъ, что тайныя сборища свои злодѣи въ Турѣ называли рамонишель. Въ этихъ собранiяхъ разговаривали на какомъ-то загадочномъ языкѣ; безпокойство присутствующихъ ясно обнаруживало, что всѣ они опасаются чего-то недобраго.

Постоянныя сношенiя между семействами Блёха, Кайзера и Паскаля подтверждаются и жильцами тѣхъ домовъ, гдѣ они квартировали.

Паскаль расказываетъ о покушенiи ограбить банкира Дево, въ Лизьё. Надо было перелѣзать черезъ рѣшотку; Графтъ взялъ у Блёха шинель и накрылъ ею острые концы рѣшотки, чтобъ не поранить себя. И въ самомъ дѣлѣ на этой шинели, отобранной у Блёха, несмотря на то что она была почти-что еще совсѣмъ новая, виднѣлись прорѣхи именно такiя, какiя могутъ быть только отъ острыхъ концовъ рѣшотки.

Блехъ отпирается; въ это время я, говоритъ, былъ въ Турѣ.

Г. Митенъ полагаетъ, что дѣйствительно 17 и 27 сентября Блёху слѣдовало быть въ Турѣ. Въ эти дни у евреевъ бываетъ праздникъ, и второй день называется у нихъ праздникомъ всепрощенiя. Блёхъ отправлялъ въ эти дни обязанности равина.

Четыре новыхъ свидѣтеля показываютъ, что 11 сентября Графтъ проѣзжалъ чрезъ Сен-Жанъ-де-Лтзьё и черезъ Гло.

Графтъ. Эти господа сильно ошибаются. Ужъ непремѣнно есть кто-нибудь похожiй на меня, который имъ всѣмъ кидался въ глаза, а то не могу же я въ самомъ дѣлѣ думать, что всѣ эти свидѣтели даютъ ложныя показанiя.

Новое показанiе — Дюшейляра удостовѣряетъ, что дней за двѣнадцать до убiйства Пешара Блёхъ находился въ Канѣ, слѣдовательне и онъ тоже былъ въ шайкѣ.

Жена Ламберта продавала въ Парижѣ вещи, награбленныя мужемъ. Бернару Майеру она продала золотые часы и поношеный галунъ. Какъ самъ Ламбертъ, такъ и его жена имѣли частыя сношенiя съ Меемъ и Кайзеромъ, онъ же и Греле. Въ письмахъ, писаныхъ Ламбертомъ и его женой, попадается такая фраза на воровскомъ языкѣ: «Посылаю тебѣ два съ половиной фунта бѣлаго позументу (серебра)».

На обыкновенномъ воровскомъ языкѣ серебро называется пластыремъ, а не то пластинкой. Но и этотъ языкъ тоже допускаетъ новыя выраженiя.

Ламбертъ пишетъ къ женѣ ломанымъ языкомъ на нѣмецкiй ладъ: «Мей есть бравый человѣкъ. Не есть никакая нужда въ Греле для того чтобы дѣла дѣлать. Посылай Греле къ чорту, въ адъ, чтобы тамъ немножко себя зажарилъ».

Эта взаимная переписка супруговъ-Ламбертовъ показываетъ, съ какой аккуратностью вели свои дѣла преступники, требовавшiе другъ у друга строгой отчетности въ дѣйствiяхъ, точно комерческiе люди. Ламбертъ всякiй разъ напоминаетъ что именно онъ послалъ въ прошлый разъ, пишетъ за сколько слѣдуетхъ продать посланное и требуетъ отъ жены отчета въ тѣхъ деньгахъ, про которыя она его не извѣщала.

III

Натсупило 5 iюля. Свидѣтели всѣ уже переспрошены. Осталось произносить защитительныярѣчи, но слѣдователи не забыли обещанiе Графта вывести на чистую воду всѣ плутни своихъ товарищей по обвиненiю. Графтъ встаетъ, желая поскорѣе пустить бомбу.

— Господинъ президентъ! говоритъ онъ съ увѣренностью человѣка, готоваго горой стоять за свое дѣло: » считаю необходимымъ представить нѣкоторыя объясненiя касательно какъ меня самаго, такъ въ особенности того лица, столкнувшего меня въ пропасть, въ которой я нахожусь вотъ уже седьмой мѣсяцъ.

При этихъ словахъ у Графта раздуваются ноздри, глаза расширяются, онъ картинно протягиваетъ руку и обращается къ тому мѣсту, гдѣ засѣдаютъ присяжные.

— «Господа присяжные сiю минуту услышатъ отъ меня, что за человѣкъ нашъ обвинитель.

«За три мѣсяца до того какъ меня арестовали, одинъ проѣзжiй расказалъ мнѣ про одинъ случай, который для меня невпримѣръ важнѣе, чѣмъ убiйство Пешара. Если почему я раньше ничего не говорилъ объ этомъ, такъ именно вслѣдствiи насильственныхъ мѣръ, принятыхъ противъ меня; но я далъ себѣ слово — вочто бы то нистало открыться передъ моими судьями во всемъ. Прiѣзжiй этотъ не иной кто, какъ родственникъ одного убитаго въ Ницѣ.

«Въ Ницѣ (въ Пьемонтѣ) сдѣлана была важная покража; Паскаль могъ бы кажется расказать въ подробности все что произошло въ эту ночь; украдено было неменьше какъ 25 или 30.000 франков серебряной монетой. Атаманъ этой шайки что-то плохо ладилъ со своими подчиненными; они и порѣшили спровадить его на тотъ свѣтъ. Пьемонтъ съ Францiей соединяется посредствомъ одного моста, Гардскаго кажется. Такъ какъ они переходили черезъ этотъ мостъ, на обоихъ концахъ котораго устроены таможни, одна французская, другая итальянская, то и придумали для себя отговорку: мы, говоритъ, шли по этому мосту, и чтобъ насъ не вздумали обыскивать, мы бѣжать назадъ, и одинъ изъ насъ троихъ утонулъ при этомъ. Но вѣдь этого быть не можетъ, господа присяжные, быть не можетъ, потомучто еслибъ вы знали.. онъ вовсе и тонуть не думалъ. Добираются до Марсели, нашли тамъ одного свояка атаману и говорятъ: «Эко вѣдь горе! въ воду кинулся; таможенные хватили въ него изъ ружья.» Родственникъ этотъ всякiй день читалъ назеты, просматривалъ всѣ новыя извѣстiя, и вскорѣ узнаетъ, что найдено тѣло его свояка, узнанное по какимъ-то примѣтамъ любовницей покойнаго.

«Вы пожалуй меня спросите, сколько же всего было воровъ? Отвѣчу: незнаю, ничего этого незнаю, тутъ меня не было, ла и проѣзжiй, который расказывалъ мнѣ про это происшествiе, тоже тутъ не былъ. (Присутствующiе выражаютъ нетерпѣнiе; Графтъ это замѣчаетъ). Позвольте, позвольте, я все раскажу, сейчасъ кончу. Чтобъ легче было утащить деньги, воры раскладываютъ ихъ по мѣшкамъ, по 6000 франковъ въ каждый мѣшокъ и зарываютъ ихъ въ скалахъ, и въ лѣсу, и незнаю еще гдѣ; вы понимаете, меня тутъ не было и прiѣзжего тоже. Кажется одинъ кто-то изъ нихъ вернулся къ зарытымъ деньгамъ и поочистилъ мѣшки, взявши изъ каждаго по 1000 франковъ. Кто въ барышахъ остался, незнаю. Кажется эти господа нетакъ-то много надѣялись одинъ на другого; кажется тоже, что атамана не долюбливали товарищи, потомучто ему не всегда хотѣлось плясать по ихъ дудкѣ; прiѣзжiй, который расказалъ мнѣ все это дѣло, говоритъ, что надо полагать, что атаманъ-то и взялъ изъ каждаго мѣшка по 1000 франковъ.

«Братъ покойнаго былъ въ отчаянiи, читалъ-читалъ газеты, наконецъ доискался въ чемъ дѣло. Оказывается, покойникъ и не думалъ кидаться съ моста въ воду какъ сумасшедшiй, а что въ рѣкѣ нашли трупъ его съ отрубленой головой.

«Человѣкъ, который совершилъ это преступленiе, снесъ голову своему прiятелю, что невпримѣръ гнуснѣе убiйства Пешара, какъ я уже имѣлъ честь вамъ доложить, это чудище природы — хотите, я вамъ его покажу? Вот онъ! (указываетъ на Паскаля) Господа! и эдакой-то человѣкъ всѣхъ насъ обвиняетъ! Я бы могъ наговорить вамъ много другого кой-чего, но мнѣ становится жаль этого человѣка, этого несчастнаго, этого мерзавца.

«Я прямо въ лицо ему сказалъ: «Я считаю тебя за пустѣйшаго человѣка, иначе бы я задалъ тебѣ оплеуху» Не будь этихъ проклятыхъ печатей, изъ-за которыхъ я долженъ былъ постоянно обращаться къ нему, — и меня бы здѣсь небыло. Когда я сказалъ, что пущу бомбу, значитъ мнѣ стало больше не въ мочь. Въ мелкой водѣ я неохотникъ плавать… Еслибъ я захотѣлъ быть доносчикомъ, то и мнѣ бы тогда было въ тюрьмѣ попривольнѣе.

«Вчера напримѣръ мы еще всѣ сидѣли въ секретной въ цѣпяхъ; мнѣ не позволили даже повидаться съ женщиной, съ которой я хоть и не состоялъ въ законномъ бракѣ, но уважать которую мнѣ не въ силахъ запретить никакiе человѣческiе законы… Да! такъ мнѣ не довелось больше ее видѣть, а между тѣмъ съ нихъ, съ этихъ доносчиковъ, и цѣпи вчера сняли, и видѣться имъ позволили со своими полюбовницами; а мнѣ такъ и съ женой нельзя было повидаться. Для меня вѣчно ничего!.. Со мной обращались точно съ хищнымъ звѣремъ…»

Вотъ та самая бомба, про которую говорилъ Графтъ; но она не произвела ожидаемаго имъ дѣйствiя: присутствующiе выслушали ее очень хладнокровно. Однимъ преступленiемъ стало у Паскаля больше, — но вѣдь и только. Положимъ Графтъ и правду сказалъ, что открытое признанiе его вынуждено жестокимъ обрщенiемъ съ нимъ въ тюрьмѣ, но вѣдь все же оно ничуть не ослабляетъ тяжести его собственныхъ преступленiй. Онъ дотого увлекся, что и позабылъ совершенно какой выводъ хотѣлъ сдѣлать въ свою пользу изъ этого расказа. Если Паскаль загубилъ своего соучастника, то почему же не загубить ему товарища и по дѣлу объ уьiйствѣ Пешара? Въ этомъ дѣлѣ, по словамъ Графта, судьямъ недостовало третьяго сообщника, вотъ на его мѣсто и поставили Графта, кстати же онъ покупалъ краденыя вещи и дѣлалъ фальшивые пачпорты.

— Что, вы все сказали, что вамъ хотѣлось?

При этомъ холодномъ вопросѣ президента, Графта слегка покоробило, но онъ тотчасъ же оправился, и грацiлзно поклонившись, отвѣчалъ: «Да-съ, все, господинъ президентъ; благодарю васъ; и васъ также, гг. присяжные. Теперь судите сами.»

Очередь говорить была за генераломъ-прокуроромъ. Мы не станемъ приводить длинной, энергической рѣчи прокурора вполнѣ, а ограничимся только выпиской тѣхъ мѣстъ, гдѣ онъ представляетъ характеристическiя черты главныхъ преступниковъ и говоритъ о дѣйствiяхъ ихъ сообща, скопомъ.

«…Въ точности опредѣлить мѣру участiя каждаго виновнаго въ преступленiи, и такимъ образомъ подготовить и облегчить для васъ, господа присяжные, постановленiе рѣшенiя — вотъ въ чемъ заключается обязанность, наоагаемая на прокурора закономъ. .»

«…Во всемъ процессѣ на первый планъ выдвигается асоцiацiя злоумышленниковъ, и потому прежде разсмотрѣнiя обстоятельствъ, опредѣляющихъ мѣру преступленiя каждаго изъ подсудимыхъ, мы должны представить въ общихъ чертахъ какого рода данныя прiобрѣли мы изъ показанiй свидѣтелей.

«Удивительно и вмѣстѣ страшно становится, когда въ средѣ такого общества, какъ наше, вдругъ является мощная сокровенная сила, бытiе которой заключается въ безустанной борьбѣ съ закономъ, въ смертельной войнѣ съ общественной безопасностью. Элементы, изъ которыхъ слагается эта страшная сила — по большей части наказанные преступники. Не разъ и не два произносился надъ ними приговоръ. Они бы пожалуй и вынесли то или другое наказанiе, но всего чаще имъ удавалось бѣжать и они ловко укрывались отъ полицейскихъ розысковъ.

«Какiя бы мѣры не предпринимались противъ нихъ, все оказывается безполезнымъ. Ничто не въ силахъ сдержать дерзкой отваги этихъ людей; они ни въ чемъ не видятъ себѣ препятствiя. Они живутъ среди насъ, ускользаютъ отъ самаго проницательнаго взора, смѣло проходятъ мимо сыщиковъ. И можетъ ли быть иначе? Злодѣи сразу поняли, что имъ остается только одно средство укрыться отъ всякихъ поисковъ, даже отклонить отъ себя всякое подозрѣнiе: назваться какимъ-нибудь вымышленнымъ именемъ, предъявить фальшивый пачпортъ. Какъ истые воры, они украли даже форму пачпортовъ… Десять, двадцать разъ они мѣняютъ свои имена, такъ что нерѣдко никакой возможности нѣтъ доискаться ихъ настоящаго имени.

«Эти люди съ презрѣнiемъ смотрятъ на трудъ, который хоть и заставилъ бы ихъ жить честно, но жить въ нуждѣ. А имъ хочется жить въ довольствѣ, удовлетворить своимъ грубымъ наклонностямъ. Мы уже сказали что это за люди: это воры. Воровство — ихъ цѣль, ихъ промыселъ, ихъ жизнь. Если иной разъ они повидимому занимаются торговлей, мелочной обыкновенно, если и являются когда подъ видомъ разносчика, продавца стальныхъ перьевъ или вообще какого-нибудь дешовенькаго товара, — такъ только для того, чтобъ имѣть возможность забраться въ домъ, изучить всѣ входы и выходы, и такимъ образомъ приготовиться къ ночному нападенiю и отправиться съ надеждой на вѣрный успѣхъ. Они нетолько праздно проводятъ время, но и безпорядочно. У нихъ есть и жоны, и дѣтей куча. Брачный союзъ у нихъ — наложничество; дѣти у нихъ незаконорожденныя. Наложницы тоже отъ нихъ не отстаютъ. На ярманкахъ, на рынкахъ онѣ продаютъ изъ краденыхъ вещей что подешевле. Дѣти воспитываются въ школѣ порока; у нихъ на глазахъ прескверные примѣры. Они съ колыбели прiучаются говорить воровскимъ языкомъ; вѣдь и изъ нихъ тоже выйдутъ воры.

«Наложницамъ, сказали мы, поручается распродавать дешовыя вещи. Дорогiя же вещи идутъ въ руки закладчиковъ…

«Взломать — для нихъ игрушка, плевое дѣло. Клещи, сударь-баринъ, однимъ словомъ весь соровской арсеналъ, — вотъ у нихъ главное движимое имущество. Взломать они хоть и всегда готовы, но поддѣльные ключи для нихъ лучше. У нихъ есть и оружiе, пистолеты, кинжалы, которые они постоянно при себѣ имѣютъ во время своихъ нападенiй, поѣздокъ.

«Кинжалы у нихъ отлично отпущены, пистолеты заряжены туго. А отпущены, а заряжены они для тѣхъ, кто вздумалъ бы противиться исполненiю преступныхъ замысловъ.

«И что такое жизнь человѣческая въ ихъ глазахъ? Какое имъ дѣло до того, что семья будетъ горевать, родные вѣчно плакаться? Развѣ и имъ не нужны тоже деньги, много денегъ, чтобъ удовлетворить своимъ постыднымъ страстямъ, упиться виномъ, нарядить въ бархатъ и золото своихъ любовницъ, воспитать во всей грязи порока, въ ненависти къ божеству, въ духѣ вражды противъ общества — воспитать дѣтей, которымъ впослѣдствiи будетъ отведено мѣсто въ исправительныхъ заведенiяхъ и острогахъ!

«Ни одного города нѣтъ, гдѣ бы не побывали эти ожесточенные, озлобленные преступники. Желѣзныя дороги въ короткое время переносятъ ихъ на огромныя разстоянiя. Являются они въ городъ, и сейчасъ же принимаются слѣдить за добычей. Нерѣдко ихъ указчики, ходоки прямо наводятъ ихъ на такiя мѣста, гдѣ имъ смѣло можно поживиться. Тщательно изучаютъ они эти мѣста, и когда планъ составленъ до мельчайшихъ подробностей, они тотчасъ же уѣзжаютъ изъ города, чтобъ замести свой слѣдъ. Потомъ въ заранѣе назначенный день они сдругъ возвращаются, совершаютъ давно задуманное воровство, непрочь и убить человѣка въ случаѣ нужды и опять уѣзжаютъ въ другiе города, чтобъ и тамъ сдѣлать тоже.

Это постоянное передвиженiе нисколько однакожъ не мѣшаетъ этимъ людямъ собираться вмѣстѣ, когда того требуютъ выгоды ихъ асоцiацiи. Они уже знаютъ гдѣ имъ встрѣтиться; сборный пунктъ у нихъ давно опредѣленъ: дѣятельная переписка идетъ черезъ посредниковъ, на которыхъ они смѣло полагаютъ и которые непремѣнно доставятъ письма по назначенiю. И вотъ впродолженiи многихъ-многихъ лѣтъ эти наказанные преступники, эти бѣглые, укрывающiеся отъ суда и слѣдствiя, эти воры, убiйцы, ускользаютъ отъ всякаго надзора, отъ всякаго преслѣдованiя, пока провидѣнiю не будетъ угодно, чтобъ человѣческое правосудiе изложило на нихъ тяжолую руку, прежде нежели они будутъ преданы правосудiю божескому.»

Отъ этой картины асоцiацiи мошенниковъ генералъ-прокуроръ переходитъ къ частностямъ и опредѣляетъ мѣру участiя въ преступленiи, принимаемаго каждымъ изъ трехъ главныхъ подсудимыхъ.

Гугенгеймъ-Майеръ сознается. только старается, хоть и совершенно напрасно, уменьшить свою виновность; ему не хочется сказать, что онъ первый нанесъ ударъ несчастному Пешару. А между тѣмъ на дѣлѣ выходитъ такъ; онъ первый бросилъ камень. Онъ стоялъ у входа въ магазинъ, а въ самомъ магазинѣ работали его сообщники; роль его была та, чтобъ содѣйствовать успѣшному исполненiю задуманнаго воровства; онъ самъ же хвастался, что ловко угостилъ свою жертву.

Паскаль уже въ семнадцать лѣтъ преступникъ; послѣ каждаго преступленiя онъ мѣняетъ свое имя; онъ принадлежитъ къ одной изъ страшнѣйшихъ шаекъ на югѣ Францiит, онъ сознался въ преступленiи, но не вдругъ, а исподволь; онъ только и могъ сказать въ свою защиту, что убiйство совершено имъ непреднамѣрено. Разумѣется вѣрить ему нельзя.

«Этотъ человѣкъ пролилъ нѣсколько слезъ при допросѣ; и слезы вмѣнены были ему въ особую честь; но если онъ плакалъ, значитъ сознавалъ, что совершилъ убiйство. Въ такомъ случаѣ слезы являются только новой уликой противъ него. А плакать онъ могъ развѣ только о себѣ самомъ: онъ понималъ опасность своего положенiя, и испугался.

«Можетъ-быть вамъ станутъ говорить про его дѣтей, про то, что онъ воспитывалъ ихъ въ страхѣ божiемъ. Да и самъ онъ сказалъ, что ему не хотѣлось, чтобъ дѣти шли по его слѣдамъ. Но лучшее средство дать имъ хорошее воспитанiе заключалось въ томъ, чтобъ они имѣли передъ иные, лучшiе примѣры. А онъ пересталъ быть воромъ? а убiйцей быть — тоже пересталъ?.. Нѣтъ, это плохое оправданье.

«Почемъ знать? можетъ-быть въ воспитанiи, которое онъ хотѣлъ дать дѣтямъ, онъ видѣлъ лишь средство къ развитiю ихъ умственныхъ способностямъ, направленному къ преступнымъ цѣлямъ. Иначе и предполагать невозможно, потомучто если дѣти у него и воспитываются повидимому въ стрхѣ божiемъ, но въ тоже самое время онъ учитъ ихъ поддѣлывать пачпорты. Нѣтъ, Паскаль не просто воръ: онъ закоренѣлый, неисправимый убiйца.»

Послѣ этого генералъ-прокуроръ переходитъ къ самой оригинальной личности изъ всей шайки.

«На этихъ скамьяхъ есть одинъ человѣкъ, который отъ всѣхъ отличается своей холодной, обдуманной смѣлостью. Недостатокъ образованiя онъ пополнилъ опытомъ жизни, безчисленными поѣздками. Этотъ человѣкъ представляетъ собою полнѣйший типъ испорченой человѣческой природы. Нѣкотораго рода внѣшнее отличiе, умѣнiе владѣть языкомъ, сознанiе собственнаго превосходства, придаютъ этому человѣку не столько самоувѣренности, сколько надменнаго хвастовства. Запирательство — у него послѣднее слово при защитѣ. Онъ безъ всякаго зазрѣнiя совѣсти отвергаетъ всѣ факты. Нѣтъ, нѣтъ и нѣтъ _ вотъ единственное слово, котораго добились отъ него судьи. Онъ знаетъ, что настоящее мѣсто ему — въ острожной аристократiи.

«Этого человѣка мы назвали по имени: это Графтъ. Настоящее имя ему Миндеръ, это несомненно; цѣлое семейство Миндеровъ — онъ, отецъ его, братья, испытало на себѣ тяжесть судебнаго наказанiя. Его прозвали въ семействѣ Большимъ, и онъ дѣйствительно большой руки злодѣй, страшный злодѣй.

«Отпереться отъ всего онъ не могъ, иной разъ было даже очень трудно ему отпереться; и вотъ онъ въ глазахъ столькихъ свидѣтелей, которые всѣ узнаютъ его, напоминаетъ намъ о судейскихъ ошибкахъ, извращая ихъ по своему. Отпираться, отпираться и отпираться во всемъ — вотъ чему учатъ каторжные, въ надеждѣ заставить судей молчать, и изумить слабые, колеблющiеся умы.»

Графтъ внимательно выслушалъ слова генерала-прокурора; на его лицѣ выразилось чувство удовлетвореннаго тщеславiя. Он улыбнулся ни одинъ разъ, но ниразу не опустилъ голову.

Пропускаемъ все что послѣ этого сказано было объ остальныхъ подсудимыхъ.

На другой день, 6 iюля, исправляющiй должность прокурора Жарденъ разсматриваетъ въ своей рѣчи нѣкоторые второстепенные пункты обвиненiя. Во время этого чтенiя Графтъ строитъ глазки дѣвицѣ Кретьенъ. При открытiи засѣданiя онъ поднесъ ей вѣтку жасмина и взамѣнъ того получилъ поцѣлуй. Остальные подсудимые въ очень грустномъ расположенiи духа; Майеръ убитъ окончательно; сидитъ закрывъ лицо руками и платокъ у глазъ держитъ; Соломонъ Ульмо тоже не сврей тарелкѣ.

Вдругъ обвинительная рѣчь прерывается громкими всхлипыванiями Паскаля; онъ подноситъ платокъ ко рту и старается заглушить рыданья, но не можетъ; его выводятъ. Между присутствующими разносится слухъ, что Паскаль во время засѣданiя отравился. Графтъ дѣлаетъ видъ, будто не вѣритъ; пожимаетъ плечами, и его презрительная улыбка, взглядъ сожаленiя показываютъ, что онъ не предполагаетъ въ своемъ сообщникѣ такой отваги. «Да просто должно-быть позавтракалъ плотно», бормочетъ Графтъ какъ-бы про себя.

Черезъ полчаса Паскаля вводятъ снова въ залу присутствiя; на лицѣ его попрежнему выражается страданiе и дышетъ онъ тяжело.

Адвокатъ Деланглъ, принявшiй на себя защиту Гугенгейма-Майера, и Катель, адвокатъ Паскаля, могли привести въ пользу своихъ клiентовъ лишь тѣ услуги, которые оказали они при слѣдствiи. «Единственное средство къ истребленiю этихъ скопищъ — говорилъ Катель — заключается въ томъ, чтобы дать въ самой средѣ злоумышленниковъ зародиться такой мысли: «Если я когда укралъ что-нибудь, то меня оправдаютъ, ежели я выдамъ своихъ товарищей.» Стало-быть ежели вамъ удалось поймать одного мошенника, значитъ у васъ въ рукахъ цѣлая шайка. Такимъ образомъ асоцiацiи сдѣлаются невозможными, потомучто всякiй изъ членовъ ея будетъ опасаться, что при случаѣ товарищъ же донесетъ на него. А обращайтесь съ доносчикомъ какъ съ закоренелымъ преступникомъ, тогда всѣ другiе скажутъ: «Умирать такъ умирать! умремъ, но ни слова не скажемъ. Выдать своихъ товарищей для того только, чтобъ прокуроръ же отъ насъ отвернулся, чтобъ подсудимые проклинали насъ въ душѣ, судьи приговорили къ жестокому наказанiю и всякiй бы презиралъ насъ!.. Низачто на свѣтѣ!»

Доводъ дѣйствительно сильный. Англiйская юриспруденцiя уже споконвѣка освятила это средство къ охраненiю общества, и всякiй подсудимый, нетолько простой убiйца (man-slaughter), но и обвиняемый въ убiйствѣ преднамѣренномъ (murderer), можетъ, въ случаѣ ежели онъ дѣлаетъ извѣтъ, явиться навремя подсудимымъ-свидѣтелемъ. Французская юридическая практика не допускаетъ однакожъ этого обычая, хотя и полезнаго, но по правдѣ сказать безнравственнаго.

Адвокатъ Грфта, опираясь на отрицательные отвѣты своего клiента, предостерегаетъ судей отъ возможности впасть въ судебную ошибку.

Въ заключенiи произнесены были рѣчи адвокатовъ со стороны Пешара и Нурисона-Мореля.

Во время этихъ рѣчей подсудимые становятся все угрюмѣе и пасмурнѣе. Нѣкоторые отирали даже слезы. Въ самомъ Грфтѣ уже не видать прежней самоувѣренности; онъ ужъ и не улыбается; въ опущенныхъ глазахъ его нѣтъ и слѣдовъ прежняго блеска; лицо подернулось желтизной.

9 iюля, послѣ одинадцати засѣданiй, президентъ спрашиваетъ обвиненныхъ, не желаетъ ли кто-нибудт изъ нихъ сказать еще что-нибудь въ свою защиту.

Гугенгеймъ-Майеръ встаетъ: щеки его подернулись румянцемъ, на глазахъ показались слезы: дрожащимъ голосомъ онъ произнесъ ломанымъ языкомъ, съ сильнымъ нѣмецкимъ акцентомъ:

«Прошу васъ меня извинить, что я не знаю хорошо выражаться; я незнаю хорошо говорить пофранцузски. Видите ли, когда случилось дѣло г. Пешара, повѣрьте, я былъ невиновенъ въ его смерти. Я стоялъ въ сѣняхъ, а два остальныхъ въ магазинѣ; Паскаль вынесъ мнѣ дорогiя вещи; я имѣлъ камень въ рукахъ, это правда; я подставилъ лʀѣстницу, это правда; но тутъ и все… До г. Пешара я хоть бы пальчикомъ дотронулся… ни-ни! Я никогда никого не трогалъ. Если я перемѣнилъ имя, такъ потому собственно, что должишка у меня было въ Страсбургѣ, 2,000 франковъ. Я камень бросилъ, — испугать хотѣлъ г. Пешара, а свою лѣстницу поставилъ поперекъ ступеней крыльца потому, чтобы не дать ему сойти внизъ. Когда я пустилъ камень, сейчасъ же и выскочилъ изъ двери. Слѣдовательно если кто дрался съ г. Пешаромъ, такъ безъ сомнѣнiя вотъ эти двое. Первый вышелъ изъ магазина Паскаль; у него былъ мясничiй ножъ въ рукахъ. А я стоялъ на улицѣ, и ничего не сдѣлалъ г. Пешару. Вы думаете не щемитъ у меня сердце, когда вотъ ужъ одиннадцать дней сряду меня называютъ здѣсь убiйцей! Господа, вѣрьте мнѣ, Гугенгеймъ не убiйца. Извините, что худо говорю… Да! еще надо немножко сказать. Графъ вышелъ изъ магазина второй и два раза выстрѣлилъ изъ пистолета; я спрятался за колону¹; Паскаль бѣжалъ за мной, но за Паскалемъ бѣжалъ опять г. Пешаръ и бѣжалъ прытче Паскаля; тогда Паскаль оборотился и выстрѣлилъ въ г. Пешара разомъ дважды. Г. Пешаръ упалъ… Господа, я себя не обвиняю въ убiйствѣ несчастнаго Пешара; вѣрьте мнѣ, я невиновенъ. Я былъ вовлеченъ этими негодяями; вотъ все что я хотѣлъ сказать. (Тутъ онъ начинаетъ говорить съ одушевленiемъ, голосъ его подымается до самаго высокаго дiапазона.) Если я и осужденъ за убiйство, то осужденъ невинно. Да, я вамъ говорю, господа — невинно, невинно! Сжальтесь хоть надъ моими шестерыми-то дѣтьми, надъ бѣдной моей женой!»

Паскаль едва слышно говоритъ, что ему больше сказать нечего, что онъ всю правду сказалъ.

Гафтъ встаетъ, раскланивается и говортъ вполголоса, самымъ почтительнымъ тономъ:

«Прошу васъ извинить меня, г. президентъ, гг. присяжные, что при первыхъ своихъ показанiяхъ я позволилъ себѣ погорячиться, сказать нѣсколько рѣзкихъ словъ… Такъ какъ меня преследуютъ даже въ настоящую минуту, такъ какъ мнѣ и вѣрить не хотятъ, хотя прямыхъ уликъ потивъ меня и нѣтъ, то я готовъ допустить на время, что я третiй изъ этихъ господъ, потомучто имъ непремѣнно нуженъ третiй. Въ такомъ случаѣ какую бы роль пришлось мнѣ разыгрывать? Да ту, что я дважды выстрѣлилъ по Пешару изъ пистолета. Если я дважды выстрѣлилъ изъ пистолета, значитъ далъ промахъ; а если я далъ промахъ, значитъ я именно хотѣлъ сдѣлать промахъ, значитъ у меня и намѣренiя не было убивать.

«Г. генералъ-прокуроръ не пощадилъ меня нисколько: онъ сказалъ, будто я только рисуюсь здѣсь, принимаю картинныя позы, будто во мнѣ много наглаго безстыдства! Онъ очень ошибается; вѣдь онъ не знаетъ что происходитъ у меня на душѣ; въ тюрьмѣ я точно такъ же спокоенъ, веселъ, какъ и здѣсь, а отчего? Да оттого что совѣсть меня ни въ чемъ не упрекаетъ… Послѣ этого я ничего не стану у васъ просить за меня, но позвольте мнѣ сказать нѣсколько словъ за мою жену. Ее обвиняютъ въ томъ, будто бы ей извѣстны были всѣ мои дѣла. Допустимъ, что это и такъ; но въ такомъ случаѣ она слѣдовательно находилась подъ моимъ влiянiемъ и не смѣла ни въ чемъ мнѣ перечить. До 22 лѣтъ она жила у себя въ семействѣ, и потомъ поступила къ одной благородной дамѣ, которая не могла нахвалиться ея честностью. У этой-то дамы я и имѣлъ честь познакомиться съ ней и соединить свою судьбу съ ея судьбой. Это ее и сгубило, потомучто иначе ей не сидѣть бы на этихъ скамьяхъ! Она постоянно была мнѣ покорна, и теперь, относительно судьбы этой женщины, я полагаюсь на ваше состраданiе; если вамъ непремѣнно надо казнить кого-нибудт, такъ одного меня казните. Я заслуживаю этой казни, признаю себя виновнымъ. Сжальтесь надъ ней, если ужъ не хотите надо мной сжалиться. Вотъ мое послѣднее слово.»

Маргарита Шатленъ, слушавшая эту рѣчь съ живѣйшимъ волненiемъ, Полина Блюмъ и Марiя Милисъ плачутъ навзрывъ и просятъ присяжныхъ сжалиться надъ ихъ дѣтьми.

Вдова Голь. Все мое несчастье въ томъ, что я приходилась родней извѣстному вамъ человѣку. Поручаю вамъ моего сына… онъ дѣлалъ все по моему приказанiю и мы оба не находили въ этомъ ничего худого.

Жена Ламберта (нѣжнымъ голоскомъ и со слезами). Я всегда знала моего мужа какъ человѣка честнаго; сжальтесь хоть надъ дѣтьми-то моими!

Президентъ начинаетъ читать выписку изъ дѣла. Вл время его чтенiя Ульмо-отецъ вдругъ встаетъ со своего мѣста въ сильномъ волненiи и говоритъ: «Если я виновенъ въ чемъ, то мой сынъ невиновенъ. Я всему причиной, я его загубилъ. Если кто и виноватъ, такъ это я, я… Боже ты мой, я!

Прсисяжные приступаютъ къ постановленiю рѣшенiя. Вопросныхъ пунктовъ набралось до 240. Въ семь съ четвертью часовъ вечера присяжные ушли въ залу, гдѣ производилось рѣшенiе, и вышли оттуда уже утромъ въ половинѣ втораго.

Первые три вопроса касательно виновности троихъ главныхъ подсудимыхъ и обстоятельствъ, увеличивающихъ мѣру ихъ преступленiя, разрѣшены положительно, большинствомъ голосовъ, но только по отношенiю Гугенгейма-Майера судъ согласенъ допустить обстоятельства, уменьшающiе вину. Блёхъ, Бернаръ Мейеръ, Саломонъ Ульмо, Полина Блюмъ, Марiя Милисъ, Маргарита Шатленъ, Луиза Мейеръ — точно также признаны виновными, но съ обстоятельствами, ослабляющими мѣру преступленiя. Чтоже касается Шарля Голь, Мориса Ульмо и остальныхъ женщинъ, то, по приговору присяжныхъ, всѣ они найдены невиновными.

Судьи уходятъ снова въ залу совѣта для сличенiя протокола съ рѣшенiемъ присяжныхъ. Подсудимыхъ на это время опять вводятъ въ залу. Жандармы, приставленные къ Графту и Паскалю, не отнимаютъ руки отъ эфеса своихъ сабель. Повременамъ молчанiе нарушается рыданьями или раздирающими воплями женщинъ.

Судьи приходятъ обратно. Читается приговоръ, постановленный судомъ присяжныхъ; подсудимые, признанные невинными, немѣдленно выводятся изъ засѣданiя. Одинъ только Шарль Голь оказываетъ на минуту сопротивленiе, говоря: «Не хочу разставаться съ матушкой!» Мать протягиваетъ къ нему руки; жандармы выводятъ его насильно.

Майеръ и Паскаль на вопросъ о рѣшенiи присяжныхъ отвѣчаютъ, что больше сказать имъ нечего.

Графтъ (встаетъ и говоритъ глухимъ голосомъ(). Я невиненъ; я не осужденъ вовсе, а просто убитъ. Вотъ что я вамъ скажу.

Остальные тоже ссылаются на свою невинность.

— Я хочу умереть вмѣстѣ съ нимъ! восклицаетъ дѣвица Кретьенъ: — къ чему же вы насъ разлучаете?

Графтъ (указывая на Паскаля и Майера). Вотъ они, подлые люди! Убiйцы!.. Будь только у меня 500 франковъ, я бы доказалъ свою невинность; меня бы тогда оправдали. А эти подлые люди меня безъ ножа зарѣзали… И имъ вѣрятъ; а вотъ мнѣ такъ и вѣры никакой нѣтъ… Только народъ обманываютъ… Плохое же правосудiе! Судьи оказываются убiйцами… Мнѣ не на этихъ господъ досадно, а на слѣдственнаго судью. Народъ будетъ говорить: они убили Графта…

Дѣвица Кретьен. Вотъ ужъ что правда, то правда! Боже мой Господи! осудить невиннаго… Гдѣ же послѣ этого правосудiе-то?

Наконецъ Графтъ успокаивается, хотя лицо у него блѣдно по-прежнему; онъ пробуетъ даже улыбнуться. Дѣвица Кретьенъ молчитъ; только губы у нее дрожатъ; она складываетъ руки, какъ будто молится. Одна лишь вдова Голь не въ силахъ воздержаться от гнѣва; жандармы съ трудомъ ее сдерживаютъ. — «Нечего смѣяться-то! кричитъ она: пустые люди значитъ!.. Я никакого преступленiя не совершила, я невинна! Вотъ вамъ Богъ, что я невинна! Я передъ народомъ стану жаловаться. Въ Канѣ рѣшительно нѣтъ правосудiя! Сынъ, сынъ! отдайте мнѣ сына!

За этими причитаньями, за этими вспышками раздражонной души слѣдуетъ хладнокровное разсуждѣнiе о судебныхъ издержкахъ между адвокатами обиженной стороны и обоихъ Ульмо. Семейство Пешара требуетъ 30.000 франковъ вознагражденiя за понесенные имъ убытки, а Нурисонъ-Морель 25.000 за судебныя издержки. Адвокатъ Ульмо-сына, г. Луи по отношенiю къ своему клiенту полагаетъ, что Ульмо-сынъ вслѣдствiе оправдательнаго вердикта не можетъ быть присужденъ къ уплатѣ денежнаго взысканiя. Адвокатъ же Берто опровергаетъ эту теорiю.

Не раньше какъ въ три четверти шестаго, утромъ, засѣданiе открывается снова. Президентъ объявляетъ приговоръ, по которому Гугенгеймъ, Майеръ тожъ, присуждается къ безсрочнымъ каторжнымъ работамъ; Кудюрье, онъ же и Паскаль и Iиганн Миндеръ, онъ же и Графтъ, къ смертной казни; Блёхъ къ тюремному заключенiю на восемь лѣтъ; Ламбертъ къ каторжнымъ работамъ на шесть лѣтъ; Бернаръ Мейеръ къ четырехгодичному тюремному заключенiю; Саломонъ Ульмо на восемь лѣтъ въ тюрьму; Полина Блюмъ и Мари Милисъ на десять лѣтъ въ тюрьму; Маргарита Шатленъ, она же дѣвица Кретьенъ, къ пятилѣтнему тюремному заключенiю; вдова Голь на каторжную работу на пять лѣтъ; Луиза Мейеръ на два года въ тюрьму; Мей въ каторгу на шесть лѣтъ.

По вторичному приговору судъ присуждаетъ Майера, Паскаля, Графта, Ульмо-отца и Бернара Мейера къ уплатѣ наслѣдникамъ Пешара 25,000 франковъ вознагражденiя; а Паскаля и Ульмо-отца къ уплатѣ, по той же причинѣ, 15,000 франковъ Нурисону-Морелю; и сверхъ того — всѣхъ къ уплатѣ судебныхъ издержекъ.

Аппеляцiи обоихъ приговоренныхъ къ смерти, поданныя въ кассацiонный судъ, отвергнуты 12 августа. И только 5 ноября Паскаль и Графтъ были казнены въ Канѣ. Это проволочка произошла вслѣдствiи вновь открывшихся преступленiй, совершонныхъ этою же шайкой.

Паскаль былъ взведенъ на эшафотъ, видимо устрашонный близостью смерти; Графтъ до конца сохранилъ присутствiе духа, но умеръ какъ истинный христианинъ.

Хотя Кальвадосскiй асизный судъ разсмотрѣлъ и не всѣ преступлен‘я, совершонныя этой шайкой, но по крайней мѣрѣ разрушилъ одно изъ прочно устроенныхъ обществъ страшныхъ злодѣевъ.

———————

---

^[1] Нельзя не замѣтить при этомъ, что президентъ даетъ вообще слишкомъ много воли языку. Его педантизмъ возмутителенъ, тѣмъ больше, что неумѣстенъ. Для кого онъ? Для публики? Для подсудимыхъ? Для судей и присяжныхъ? Выходитъ, что для самаго президента. Въ такомъ случаѣ ужъ лучше бы было молчать. Подсудимый и безъ того въ скверномъ положенiи, а тутъ еще мораль ему читаютъ, дѣлаютъ ему упреки. Въ англiйскомъ процессѣ этого по крайней мѣрѣ не водится.

Перев.

¹ Колонной онъ называетъ гранитную пирамиду, поставленную на площади Сентъ-Этьенъ въ честь герцога беррiйскаго.