ПОЛИТИЧЕСКОЕ ОБОЗРѢНIЕ

Общее положенiе. — Событiя прошлаго года въ Европѣ. — Воинственныя стремленiя. — Мирные успѣхи.

Англо–американскiя дѣла. — Окончанiе исторiи Трента и начало новыхъ затрудненiй. — Главная задача Англiи. — Военныя мѣры сѣвернаго правительства.

Итальянскiя дѣла. — Невыгодное положенiе бывшаго неаполитанскаго короля. — Министерскiя затрудненiя. — Слухи объ очищенiи Рима.

Австрiйскiя дѣла. — Путешествiя императора. — Чрезвычайная храбрость войскъ. — Перестройка укрѣпленiй.

Французскiя дѣла. — Усовершаемость конституцiи. — Приключенiя съ печатью. — Рѣчь новаго года.

Послѣднiя извѣстiя — Тронная рѣчь короля прусскаго. — Португальскiя возмущенiя. — Мексиканскiе подвиги европейцевъ. — Китайскiе перевороты.

_____

Общее положенiе

Европа пережила тяжолый годъ. Она издержала на содержанiе 2,300,000 солдатъ неменѣе 1250 мильоновъ рублей. При итогѣ европейскаго населенiя въ 135 мильоновъ душъ мужского пола всѣхъ религiй, сословiй и возрастовъ, приходится, что каждая душа заплатила на содержанiе войскъ по 9 руб. 20 коп. Иной заплатилъ больше, иной по малолѣтству еще ничего не заплатилъ, но заплатили за него другiе, такъ что кругомъ приходится именно по 9 руб. 20 коп. съ души, несчитая тутъ разныхъ убытковъ, происходящихъ отъ уменьшенiя числа производительныхъ рабочихъ въ сельскомъ и городскомъ населенiяхъ, отъ необходимости кормить остающихся сиротъ, и т. д. Если расчитать все это, сумма военныхъ издержекъ должна увеличиться еще по крайней мѣрѣ вдвое, если не болѣе, и такой поборъ совершается въ такъ называемое мирное время: это вооружонный миръ или мирно–военное положенiе. Мы не имѣемъ претензiи критиковать существующiй порядокъ военно–мирныхъ издержекъ, находить его хорошимъ или дурнымъ: мы сообщаемъ только факты и цыфры. Въ прошломъ году Европа заплатила 1250 мильоновъ рублей, и любопытно только разсмотрѣть, чтó она за эти дорогiя деньги получила. Войны собственно никакой небыло, стало–быть войско служило только мирнымъ образомъ и еще въ качествѣ подкрѣпленiя дипломатическимъ переговорамъ. Войско нетолько подкрѣпляетъ переговоры, но даже придаетъ имъ весь тотъ смыслъ, который они въ себѣ заключаютъ; безъ войска, стоящаго позади той или другой дипломатической ноты, самая нота имѣла бы значенiе частнаго мнѣнiя, высказаннаго болѣе или менѣе ловко. Если не всякая нота есть ультиматумъ, по поводу непринятiя котораго должна возникнуть война, то уже конечно всякая нота, смотря по обстоятельствамъ, можетъ сдѣлаться предпослѣднею, и окончательное рѣшенiе вопроса, составляющаго предметъ ноты, можетъ быть предоставлено оружiю. Поэтому ничего нѣтъ забавнѣе тѣхъ публицистовъ, которые говорятъ, что тотъ или другой вопросъ долженъ быть рѣшаемъ путемъ дипломатическимъ, а не оружiемъ. Въ сущности это одно и тоже, и въ княжествѣ Монако или въ княжествѣ Лихтенштейнѣ никакъ не можетъ явиться великiй дипломатъ, по случаю слишкомъ малаго количества войска. Старинная сказка о мечѣ, брошенномъ на одну чашку вѣсовъ, еще долго будетъ имѣть свое полнѣйшее примѣненiе. Пусть министръ иностранныхъ дѣлъ княжества Монако изложитъ свой взглядъ на послѣднiя затрудненiя, возникшiя между Англiей и Соединенными–Штатами, пусть даже онъ объявитъ, чью сторону будетъ держать его отечество въ предстоящемъ столкновенiи; но чтоже изъ этого выйдетъ? Какъ–бы ни была умно написана его нота, при отсутствiи штуцерной и пушечной опоры она не будетъ принята въ соображенiе. Стало–быть 9 р. 20 коп., издержанные въ прошломъ году каждымъ европейскимъ гражданиномъ всѣхъ сословiй и возрастовъ на содержанiе войскъ, прiобрѣли правительствамъ извѣстную долю дипломатическаго влiянiя. Въ какой мѣрѣ полезно или выгодно это влiянiе на платящихъ, это другой вопросъ. Покамѣстъ мы предположимъ только, что каждый платящiй на военныя издержки, напр. гражданинъ Гогенцоллернъ–Зигмарингена, составляетъ съ своимъ правительствомъ нѣчто солидарное и находитъ если не выгоду, то по крайней мѣрѣ удовольствiе въ томъ влiянiи, какое прiбрѣтается его отечествомъ вслѣдствiе того, что у него имѣется въ запасѣ столько–то штыковъ, готовыхъ по первому знаку броситься впередъ. Такимъ образомъ окажется, что французъ, за свои 9 р. 20 к., получилъ возможность оберегать въ Римѣ воображаемые остатки свѣтской власти папы, или иначе–сказать составляетъ самую свѣтскую власть, и сверхъ того получилъ возможность съ гордостью смотрѣть на сосѣдей, ближнихъ и дальнихъ, по поводу своей gloire militaire. Хотя при раскладкѣ денегъ на мирно–военныя издержки съ каждаго француза пришлось въ прошломъ году нѣсколько больше средней цифры 9 р. 20 к., но зато надобно признаться, что за свои деньги французъ получилъ и больше всѣхъ удовольствiя, какъ отъ спасенiя папы, такъ и отъ грома воинской славы и отъ сознанiя, что Англiя боится высадки. Но неизвѣстно, много ли удовольствiя получаютъ тѣ изъ платящихъ, которые не читаютъ преданныхъ, но независимыхъ или независимо–преданныхъ газетъ. Англичанинъ за свои деньги получилъ гораздо меньше удовольствiя, такъ какъ онъ смотритъ на дѣло съ болѣе практической точки зрѣнiя, но онъ можетъ считать, что если нѣтъ удовольствiя, зато пользы много: военные корабли составляютъ такую серьозную поддержку торговыхъ операцiй, что англичанинъ на цѣломъ земномъ шарѣ можетъ торговать бумажными и ножовыми товарами какъ дома. Впрочемъ въ концѣ года получено было и немало удовольствiя, когда правительство Соединенныхъ–Штатовъ, боясь войны съ Англiей, выдало захваченныхъ на англiйскомъ кораблѣ посланниковъ южныхъ штатовъ. Австрiецъ за свои 9 р. 20 к. прiобрелъ прiятность насильственно считать венецiанцевъ и венгерцевъ своими соотечественниками, а венецiанцы и венгерцы, заплатившiе столько же, взаимно прiобрѣли прiятность считать таковыми же австрiйцевъ. Если такiя прiятности прiобрѣтены были нѣсколько дорого, то чтоже дѣлать? 3а всякое удовольствiе надо платить, и нерѣдко случается въ жизни, что маленькое удовольствiе, заплаченное дорого, тѣмъ кажется прiятнѣе. — За свои 9 р. 20 к. пруссакъ получилъ наслажденiе считать свое отечество первою державою Германiи и покровителемъ всѣхъ нѣмцевъ на свѣтѣ. Тàкъ это въ самомъ дѣлѣ, или нѣтъ, — другой вопросъ; но извѣстно, что люди часто платятъ за воображаемыя вещи непомѣрно дорого, и тѣмъ полнѣе наслаждаются, что весь процесъ совершается не наружу, а въ ихъ головѣ. — Испанецъ заплатилъ свои деньги за удовольствiе считать свое отечество приближающимся къ сану великой державы. У всякаго свой вкусъ, и особенно у испанца; извѣстно, что они отличаются дикими вкусами, напр. любятъ смотрѣть травлю быковъ людьми, и платятъ за это по праздникамъ большiя деньги. — Итальянецъ заплатилъ 9 р. 20 к. за надежду въ скоромъ времени округлить свое отечество, воротить свою столицу и выручить изъ нѣмецкихъ цѣпей своихъ венецiанскихъ земляковъ. Эта надежда заплачена недорого. Граждане второстепенныхъ и третьестепенныхъ государствъ платятъ для того же, для чего иной любитель раскрашиваетъ свой деревянный домъ кирпичиками, такъ чтобы издали казалось, будто каменный. Оно видно, что деревянный, и всякiй знаетъ, что деревянный, однако все–таки оно будто каменный. — Ко всѣмъ этимъ прiятностямъ, прiобрѣтеннымъ каждымъ гражданиномъ Европы за 9 р. 20 к., надо прибавить великое внутреннее значенiе войска, безъ котораго могъ бы нарушиться существующiй порядокъ вмѣстѣ съ выгодами власти. Это уже не воображаемое, а дѣйствительное дѣло войска, принимающаго тутъ значенiе полицейское, касающееся не удовольствiя, а прямой пользы.

Тяжолый былъ годъ для Европы, и одно только изъ европейскихъ государствъ, которое считаетъ себя настолько сильнымъ, что можетъ постепенно убавлять свои войска, сдѣлало огромный шагъ впередъ. Это Россiя, съ своею отмѣною крѣпостного права.

Еще тоже огромный шагъ впередъ сдѣлала Италiя, нестолько соединенiемъ въ одно цѣлое, сколько введенiемъ болѣе свободныхъ формъ правленiя въ бывшихъ большихъ помѣстьяхъ герцога тосканскаго, короля неаполитанскаго, папы, герцоговъ моденскаго и пармскаго. Остальныя государства продолжали существовать на прежнихъ основанiяхъ, и если дѣлали у себя преобразованiя, то неполныя, неудачныя, неоткровенныя или только поверхностныя. Въ этомъ отношенiи годъ особенно тяжолъ былъ для Австрiи. Попытка ввести конституцiонное устройство тамъ не удалась и правительство доведено до печальной необходимости признаться, что оно не поняло потребностей времени и разродилось недоноскомъ; оно дошло до убежденiя, что устроивать самоуправленiе должны не управители, а сами управляемые, что стало–быть данное такое устройство составляетъ даже граматическую ошибку; но конечно, теперь еще неизвѣстно, въ какой мѣрѣ дальнѣйшiя дѣйствiя австрiйскаго правительства будутъ соотвѣтствовать этому убѣжденiю. Венгрiя весь прошлый годъ твердо стояла за свои старинныя права и отказывалась принять вновь данное устройство; Славонiя, Кроацiя и Далмацiя, съ свойственнымъ славянскому племени пассивнымъ сопротивленiемъ, отказались послать своихъ представителей въ Вѣну; Трансильванiя и не собиралась на сеймъ; Венецiанская область, запружонная войсками, есть пока только укрѣпленный лагерь для помѣщенiя солдатъ, оберегающихъ свою собственную стоянку. Чисто–нѣмецкiя земли единодушно стремятся къ преобладанiю надъ венгерскими и славянскими, а правительство старается раздѣлить подданныхъ, чтобы легче управлять раздѣленными. До нѣкоторой степени это удавалось въ Венгрiи, въ Галицiи и въ Богемiи, но раздѣленiе только отдаляетъ время окончательнаго устройства и есть только пальятивное средство. Это мускусъ, даваемый отчаянно–больному: жизнь поддерживается, если можно жизнью назвать безплодное раздраженiе; но мускусъ не возстановляетъ раздражонной гармонiи отправленiй, не прiостанавливаетъ и разложенiя, которое подвигается впередъ съ роковою медленностью.

Для Францiи прошедшiй годъ былъ такъ же благополученъ, какъ и прежнiе. Въ Китаѣ побѣда; въ Кохинхинѣ побѣда; войска побѣдоносно занимаютъ Сирiю, войска и флотъ побѣдоносно отправляются въ Мексику; голосъ Францiи побѣдоносно раздается въ совѣтахъ Европы; войска побѣдоносно охраняютъ папу; вездѣ побѣда, слава, слава... Къ концу года только оказалось, что все это стоило ужасно дорого, такъ что долги стали до нѣкоторой степени безпокойны. Французы были бы непрочь пользоваться славой и платить за нее деньги только по настоящей, резонабельной цѣнѣ, незапутываясь въ неоплатные долги. Чтобы нѣсколько успокоить общественное мнѣнiе, императоръ объявилъ, что онъ отказывается дѣлать новые долги безъ согласiя своего министра финансовъ. Это еще больше переполошило общественное мнѣнiе. «Стало–быть дѣло плохо, когда императоръ рѣшился отнять у себя право распоряжаться чужими деньгами», — заговорили французы, и стали догадываться, что кромѣ полутора мильярда долговъ есть еще какiе–то полтора, которые содержатся въ секретѣ, чтобы не причинить слишкомъ большой тревоги. Отъ такой догадки тревога увеличилась, и теперь даже всѣ мелочные лавочники шепчутся между собой о томъ, что дѣла слишкомъ плохи, что много забрано впередъ и — какъ–то придется раздѣлываться. Но искусная политика правительства учреждаетъ различныя отвлеченiя, и французы могутъ находить утѣшенiе въ томъ, что такъ называемая свобода торговли, примѣненная къ торговому трактату съ Англiей, въ непродолжительномъ времени обогатитъ страну. При этомъ независимо–преданныя газеты говорятъ о трактатѣ въ восторженныхъ, но общихъ выраженiяхъ, стараясь не вникать, что отъ существующаго трактата до свободы торговли еще очень далеко.

Дѣла Пруссiи шли лучше, нежели можно было ожидать. Выборы въ парламентъ совершились такъ удачно, что характеръ палаты теперь не подлежитъ сомнѣнiю: онъ будеть либераленъ, и теперь уже отъ правительства будетъ зависѣть поставить себя въ надлежащiя отношенiя къ народнымъ представителямъ. Сначала король выражалъ свое неудовольствiе на результаты выборовъ, безпрестанно твердя, что при такой палатѣ невозможно будетъ увеличить числа войска, что такая палата будетъ только перечить намѣренiямъ правительства. Но теперь он перемѣнилъ свой взглядъ на вещи; по крайней мѣрѣ изъ тронной рѣчи его очень можно заключить, что онъ смотритъ на палату неиначе какъ на правительство, и только съ нѣкоторымъ оттѣнкомъ угрозы замѣтилъ, что будетъ твердо охранять права короны. Точнымъ смысломъ прусской конституцiи права короны опредѣлены довольно точно, и лучшiе изъ членовъ палаты, которые твердо держатся законности, сами будутъ усердно охранять законъ, стало–быть и свои, и коронныя права. Вся мудрость правительства будетъ состоять только вь томъ, чтобы не идти противъ теченiя и не отдѣлять себя отъ народа.

Дѣла Англiи шли довольно удачно, особливо если принять во вниманiе, что въ 1861 году было вывезено изъ Америки 2,791,892 кипы хлопка, стало–быть почти столько же, сколько въ 1860, когда ввезено 3,151,563 кипы. Междоусобная война въ Америкѣ могла бы гораздо сильнѣе убавить количество привезеннаго въ Англiю хлопка, еслибы блокада южныхъ портовъ содержалась сѣвернымъ правительствомъ дѣйствительнѣе и дѣятельнѣе. Но теперь, когда приняты самыя дѣйствительныя мѣры блокады, именно закрытiе портовъ каменьями, дипломацiя, при помощи пушекъ позади каждой своей ноты, будетъ требовать снятiя этой небывалой и невидимой блокады. Дипломаты будутъ ухитряться изыскивать доказательства, почему Соединеннымъ–Штатамъ негодится засаривать свои собственные порты, но ни отъ кого не будетъ скрыто, что сущность дѣла заключается вь хлопкѣ. Покамѣстъ однакоже годъ кончился довольно благополучно: правительство Соединенныхъ–Штатовъ согласилось выдать Мазона и Слиделя.

Англо–американскiя дѣла

Въ Европѣ давно было извѣстно, что посланники южныхъ штатовъ будутъ выданы. Но знали это только два благородные лорда: виконтъ Пальмерстонъ и ярлъ или графъ Россель. Ихъ лордства не сочли удобнымъ сообщить Европѣ то, что они знали. Напротивъ, въ видахъ дальнѣйшихъ дѣйствiй касательно хлопка, они нашли, что выгоднѣе будетъ скрыть добрыя и мирныя намѣренiя американскаго правительства и раздуть воинственный жаръ англичанъ. На это достаточно было всего только тринадцати мильоновъ рублей, взятыхъ конечно въ карманахъ подданныхъ королевы Викторiи. Но сколько еще было убытковъ отъ упадка курсовъ въ ожиданiи войны, это сосчитать трудно; но безъ сомнѣнiя цифра эта болѣе десяти мильоновъ. Такимъ образомъ ихъ лордства бросили изъ кармановъ англичанъ около двадцати пяти мильоновъ рублей втеченiе декабря, только чтобы показать американцамъ, что Джонъ Буль не потерпитъ оскорбленiя, которое впрочемъ и не было нанесено. Но вотъ какъ было дѣло.

30 ноября американскiй министръ иностранныхъ дѣлъ, г. Севардъ, писалъ своему посланнику въ Лондонѣ г. Адамсу. Въ тотъ же день, 30 ноября, англiйкiй министръ иностранныхъ дѣлъ писалъ своему посланнику въ Вашингтонѣ, лорду Лайонсу. Двѣ депеши такимъ образомъ разъѣхались. Въ половинѣ декабря обѣ депеши пришли по назначенiю; г. Адамсъ долженъ былъ прочесть полученную изъ Америки депешу двумъ лордамъ, Росселю и Пальмерстону. Мирныя намѣренiя вашингтонскаго кабинета были несомнѣнны; но ихъ лордства продолжали дѣлать военныя приготовленiя, отправлять войска въ Канаду, и въ своемъ величiи равнодушно изволили взирать на упадокъ курсовъ, причемъ многiя тысячи людей терпѣли разоренiе. Неизвѣстно въ какой мѣрѣ ихъ лордства или ихъ секретари воспользовались упадкомъ, но теперь, когда дѣло разъяснилось, оказывается несомнѣннымъ, что игра была выгодная и очень крупная. Вотъ что писалъ г. Севардъ: «На насъ произвелъ очень благопрiятное впечатлѣнiе вашъ разговоръ съ лордомъ Пальмерстономъ. Говоря, что жизнь возмущенiя поддерживается надеждою на признанiе Францiею и Англiею самостоятельности невольничьихъ штатовъ, вы сказали то, чтò есть. Возстанiе погибло бы въ три мѣсяца безъ этой надежды. Я никогда не думалъ ни минуты, чтобы такое признанiе могло произойти безъ того, чтобы тотчасъ не возгорѣлась война между Соединенными–Штатами и всѣми державами, которыя признали бы невольничьи штаты. Я никогда не думалъ, что англiйское правительство можетъ не видѣть этого и въ тоже время я всегда былъ увѣренъ, что англiйское правительство должно точно также быть противно войнѣ, какъ и мы сами. Я увѣренъ, что правительство тщательно избѣгало подать Великобританiи какой–нибудь поводъ къ оскорбленiю или раздраженiю. Но мнѣ казалось, что англiйское правительство не обращаетъ довольно вниманiя на теченiя, которыя какъ–будто тянутъ эти двѣ страны къ столкновенiю. Изъ замѣчанiй лорда Пальмерстона я заключаю, что англiйское правительство теперь понимаетъ какъ важно избѣгать всѣ возможныя столкновенiя и что оно расположено серьозно разсуждать и дѣйствовать въ этомъ смыслѣ. Если такъ, то мы расположены дѣйствовать въ томъ же смыслѣ какъ нацiя британская по происхожденiю, по чувствамъ и по симпатiямъ. Послѣ вашего разговора капитанъ Вильксъ, на кораблѣ Сан–Яцинто, присталъ къ колонiальному англiйскому пароходу и взялъ на немъ двухъ инсургентовъ, которые ѣхали въ Европу съ предательскимъ противъ своего отечества порученiемъ. Это случай для лорда Пальмерстона новый, неизвѣстный и непредвидѣнный по его послѣдствiямъ. Онъ долженъ быть регулированъ и разсмотрѣнъ двумя правительствами въ томъ духѣ, о которомъ я только–что говорилъ. Лордъ Лайонсъ благоразумно воздержался объясниться со мной по этому поводу, потому вѣроятно, что онъ ожидаетъ инструкцiй изъ Лондона... Но необходимо вамъ знать въ этомъ дѣлѣ одинъ фактъ, неприписывая ему однакоже особенной важности, именно что при взятiи Мазона и Слиделя на англiйскомъ кораблѣ, капитанъ Вильксъ дѣйствовалъ вовсе безъ инструкцiи своего правительства, причемъ какъ видите, вопросъ освобождается отъ затрудненiй, которыя были бы неизбѣжными, еслибы онъ дѣйствовалъ по нашему приказанiю. Я надѣюсь, что англiйское правительство будетъ смотрѣть на это дѣло съ дружественнымъ взглядомъ, точно также какъ оно можетъ ожидать наилучшаго расположенiя со стороны нашего правительства. Хотя эта нота и конфиденцiальна, однако вы можете прочитать ее лорду Росселю и лорду Пальмерстону, если найдете это удобнымъ.»

Депеша лорда Росселя къ лорду Лайонсу, написанная въ тотъ же день, отличается тѣмъ же умѣреннымъ тономъ. «Очень важныя извѣстiя дошли до правительства ея величества. Извѣстiя эти доставлены адмиралтейству г. Вильямсомъ, почтовывъ агентомъ на пароходѣ Трентѣ. Изъ письма г. Вильямса отъ 9 ноября съ парохода Трента оказывается, что Трентъ вышелъ изъ Гаваны 7 ноября съ королевскою почтою и со многими пасажирами. Г. Вильямсъ говоритъ, что 8 числа, вскорѣ послѣ полудня, впереди былъ замѣченъ пароходъ, имѣющiй всѣ признаки военнаго судна, но безъ флага. Приблизившись около четверти второго, онъ выстрѣлилъ по пароходу Тренту ядромъ и поднялъ американскiй флагъ. Пока Трентъ медленно приближался, пароходъ опять выстрѣлилъ въ бугшпритъ Трента. Бомба лопнула на разстоянiи полукабельтова оть корабля. Тогда Трентъ остановился и къ нему подступилъ офицеръ съ сильнымъ отрядомъ вооружонныхъ моряковъ. Офицеръ потребовалъ списокъ пасажировъ, и когда въ этомъ ему было отказано, онъ сказалъ, что ему приказано арестовать гг. Мазона, Слиделя, Мак–Фарланда и Эстиса и что онъ убѣжденъ въ присутствiи ихъ на Трентѣ въ качествѣ пасажировъ. Пока шли по этому дѣлу переговоры, г. Слидель выступилъ впередъ и сказалъ американскому офицеру, что названныя имъ лица находятся передъ нимъ. Командиръ Трента и г. Вильямсъ протестовали противъ арестованiя четырехъ пасажировъ, которые находились тогда подъ покровительствомъ англiйскаго флага. Но Сан–Яцинто находился тогда на разстоянiи 200 ярдовъ отъ Трента, солдаты были на мѣстахъ, порты открыты и пушки наготовѣ. О сопротивленiи не могло быть и рѣчи, и названные пасажиры были силою уведены съ корабля. Потомъ потребовали, чтобы командиръ Трента отправился на Сан–Яцинто; но онъ отвѣчалъ, что не отправится иначе, какъ если взятъ будетъ силой, и тогда не настаивали больше на этомъ требованiи. Такимъ образомъ кажется, что нѣкоторыя лица были силою взяты съ англiйскаго корабля, съ нейтральнаго корабля, шедшаго своей дорогой законнымъ и невиннымъ образомъ. Такое насилiе есть оскорбленiе англiйскаго флага и нарушенiе международнаго закона. Правительство ея величества, имѣя въ виду дружественныя отношенiя, давно существовавшiя между Великобританiей и Соединенными–Штатами, расположено думать, что американскiй офицеръ, совершившiй это насилiе, дѣйствовалъ не вслѣдствiе приказанiя своего правительства, или что если онъ считалъ для себя позволеннымъ такой поступокъ, то онъ сильно ошибся касательно смысла своихъ инструкцiй. Ибо правительство Соединенныхъ–Штатовъ должно знать, что англiйское правительство никогда не позволитъ, чтобы подобное оскорбленiе чести прошло безъ полнаго удовлетворенiя, и правительство ея величества не хочетъ думать, чтобы правительство Соединенныхъ–Штатовъ преднамѣренно хотѣло завести споръ, въ которомъ вся безъ исключенiя англiйская нацiя будетъ единодушна. Такимъ образомъ правительство ея величества расчитываетъ, что когда вопросъ будетъ подвергнутъ на разсмотрѣнiе правительства Соединенныхъ–Штатовъ, это правительство по своему собственному произволу доставитъ англiйскому правительству удовлетворенiе, которое только и можетъ успокоить англiйскiй народъ, именно: освободитъ четыре арестованныя лица и отдастъ ихъ вамъ, снова подъ покровительство Англiи, и представитъ приличныя извиненiя. Если г. Севардъ не предложитъ вамъ этихъ условiй, то вы ихъ предложите ему.»

Отвѣтъ г. Севарда очень длиненъ, и потому приводить его здѣсь мы не будемъ. Но надо замѣтить, что во время арестованiя Мазона и Слиделя и двухъ ихъ секретарей, въ Соединенныхъ–Штатахъ былъ бунтъ, который былъ подавляемъ правительствомъ, причемъ правительство смотрѣло на Англiю какъ на державу дружественную, тогда какъ Англiя вдругъ вздумала назвать себя нейтральною. Въ самомъ дѣлѣ, если смотрѣть на южные штаты съ американской точки зрѣнiя, то можно въ нихъ видѣть неиначе какъ бунтовщиковъ, и нейтральности не можетъ быть допущено ни съ чьей стороны. Предварительно перепискою было постановлено, что къ этой внутренней борьбѣ прилагаются принципы, постановленные парижскимъ конгресомъ 1856 года, именно что нейтральный или дружественный флагъ покрываетъ непрiятельскiе товары, несоставляющiе военной контрабанды, и что эти товары не подлежатъ конфискацiи даже подъ непрiятельскимъ флагомъ. Джемсъ Мазонъ и Мак–Фарландъ, проживавшiе въ Виргинiи, и Джонъ Слидель и Джорджъ Эстисъ, проживавшiе въ Луизiанѣ, суть граждане Соединенныхъ–Штатовъ. Когда эти господа садились на Трентъ, въ Гаванѣ было очень хорошо извѣстно, что Джемсъ Мазонъ ѣдеть въ Англiю будтобы въ качествѣ полномочнаго министра при сенъ–джемскомъ дворѣ, будтобы съ порученiемъ Джефферсона Девиса, который воображаетъ себя президентомъ нѣкоторыхъ земель Соединенныхъ–Штатовъ, и что Мак–Фарландъ ѣдетъ съ нимъ тоже въ воображаемомъ качествѣ секретаря этого воображаемаго посольства. Джонъ Слидель въ тѣхъ же обстоятельствахъ ѣхалъ въ Парижъ, съ воображаемымъ качествомъ уполномоченнаго при французскомъ императорѣ, и Джонъ Эстисъ былъ избранъ секретаремъ этого мнимаго посольства. Что эти лица присвоили себѣ такiя названiя, это подтверждается тѣмъ же самымъ Джефферсономъ Девисомъ въ мнимомъ его посланiи къ незаконному и бунтующему конгресу. Американцы расчитывали не безъ основанiя, что эти лица везутъ кредитивныя письма и инструкцiи, то–есть документы, которые по законамъ, считаются депешами. Послѣ однако сдѣлалось извѣстнымъ, что эти депеши были перевезены въ Европу на другомъ кораблѣ и переданы бунтующимъ эмисарамъ. При такомъ взглядѣ становится понятнымъ, что капитанъ Вильксъ совершилъ не насилiе, а просто законно, обыкновеннымъ образомъ остановилъ, и захватилъ нейтральный корабль, занимавшiйся перевозомъ военной контрабанды для употребленiя и пользы инсургентовъ.

Требуется разсмотрѣть, имѣлъ ли онъ на это право сообразно съ международными законами, и рѣшить: 1) названныя лица и депеши при нихъ составляютъ ли военную контрабанду? 2) могъ ли капитанъ Вильксъ законнымъ образомъ остановить и осмотрѣть Трентъ по случаю контрабандныхъ лицъ и депешъ? 3) воспользовался ли онъ своимъ правомъ законнымъ и приличнымъ образомъ? 4) найдя на кораблѣ лица, составляющiя контрабанду съ контрабандными депешами, имѣлъ ли онъ право арестовать эти лица? 5) совершилъ ли онъ этотъ арестъ позволительнымъ образомъ, сообразно съ международными законами? Если на всѣ эти вопросы можно отвѣчать утвердительно, то англiйское правительство не имѣетъ права ни на какое удовлетворенiе.

По поводу перваго вопроса, морскiе законы такъ много занимаются вещами и такъ рѣдко лицами, что повидимому нельзя безъ натяжки прилагать къ лицамъ названiе контрабанды. Но лица точно также какъ и вещи могутъ быть контрабандой, потомучто это слово означаетъ вообще «все чтó противно декларацiи, все запрещенное, незаконное». Всѣ писатели и судья смотрятъ на лица, служащiя въ морской или въ военной службѣ непрiятельской, какъ на контрабанду. Ваттель говоритъ: «война позволяетъ намъ отрѣзать у непрiятеля всѣ пособiя и препятствовать ему посылать уполномоченныхъ за помощью.» Вильямъ Скоттъ говоритъ: «можно остановить на пути непрiятельскаго посланнаго.» Депеши точно также составляютъ контрабанду и везущiе ихъ или курьеры имѣютъ тоже значенiе. При нѣкоторой придирчивости можно бы еще поднять вопросъ: могутъ ли по справедливости считаться контрабандой посланники непризнанной власти, составленной инсургентами? Но такая мелочность падаетъ сама собою передъ духомъ закона. Вильямъ Скоттъ, говоря о гражданскихъ чиновникахъ, которые могутъ быть задержаны, прибавляетъ: «когда непрiятель считаетъ достаточно важнымъ дѣломъ посылать подобныя лица съ своими порученiями, на счетъ общества, то уже поэтому самому справедливо будетъ захватить корабль, посланный съ цѣлью, столь близко связанною съ враждебными дѣйствiями.»

Далѣе, по второму вопросу, Трентъ былъ корабль контрактный, корабль купеческiй. Морской законъ признаетъ только три рода кораблей: военные, казенные и купеческiе. Трентъ принадлежитъ къ послѣднему классу. Сколько ни было споровъ по поводу осмотра кораблей въ мирное время, никогда еще никто не спорилъ противъ права воюющихъ сторонъ захватывать контрабанду на корабляхъ нейтральныхъ и даже дружественныхъ и противъ осмотра для опредѣленiя, нейтральны ли эти корабли. Великобританiя сама всегда считала истиннымъ морскимъ закономъ, что путешествiе корабля изъ нейтральнаго порта въ нейтральный нисколько не измѣняетъ правъ воюющихъ сторонъ.

По третьему вопросу исчезаетъ всякое сомнѣнiе, такъ какъ самъ лордъ Россель изложилъ осмотръ Трента американскимъ кораблемъ въ весьма законномъ и приличномъ видѣ, такъ что самъ г. Севардъ, въ отвѣтѣ своемъ, сдѣлалъ лишь незначительныя поправки.

По четвертому вопросу, имѣлъ ли право капитанъ Вильксъ захватить найденную контрабанду, надо замѣтить, что этотъ захватъ и составляетъ единственную цѣль разрѣшоннаго морскими законами осмотра. Принципъ состоитъ въ томъ, что воюющая сторона имѣетъ право воспрепятствовать контрабанднымъ лицамъ или вещамъ достигнуть ихъ вреднаго назначенiя. Въ этомъ отношенiи законъ такъ широкъ, что когда контрабанда найдена на нейтральномъ кораблѣ, то конфискуется нетолько она, но и самый корабль, на которомъ она перевозится, становится тоже контрабандой и тоже конфискуется.

Остается пятый вопросъ, и въ немъ лежитъ вся трудность. Какимъ образомъ международные законы предписываютъ распоряжаться найденной и захваченной на нейтральномъ кораблѣ контрабандой? Отвѣтъ нашолся бы очень легко, еслибы нужно было только отвѣчать на вопросъ: что дѣлать съ контрабанднымъ кораблемъ? Взять его, отослать въ надлежащiй портъ, подвергнуть его судебному разбирательству въ адмиралтействѣ, которое разсмотритъ и рѣшитъ вопросы о войнѣ, нейтралитетѣ, контрабандѣ и конфискацiи. Точно также легко найти отвѣтъ по вопросу: чтó дѣлать съ контрабандой, когда она состоитъ изъ вещей или денегъ? Но здѣсь вопросъ относится именно къ контрабанднымъ лицамъ. Законы умалчиваютъ объ этомъ, а между тѣмъ дѣло столь же важное, сколько и трудное. Вопервыхъ воюющая сторона, совершившая захватъ, имѣетъ право помѣшать — офицеру, солдату, матросу, посланнику или курьеру — продолжать незаконное путешествiе. Но съ другой стороны можетъ быть, что захваченное лицо совершенно невинно, то–есть можетъ быть, что оно не контрабанда. Для рѣшенiя этого долженъ быть наряженъ надлежащiй судъ. Если лицо это не контрабанда, то нейтральная держава, принявшая его подъ свой флагъ, обязана покровительствовать ему и имѣетъ право требовать удовлетворенiя. Эта держава должна заботиться о безопасности лица, если оно невинно, и должна возвратить его, если оно контрабанда. Здѣсь замѣшаны различные вопросы о личной свободѣ, о жизни, о чести, объ обязанности. Здѣсь также замѣшаны различныя требованiя, о благосостоянiи, о безопасности, о чести, о власти. Обыкновенный судъ адмиралтейства здѣсь ровно ничего не значитъ, потомучто оно имѣетъ законы и примѣры только касательно обыкновенныхъ предметовъ контрабанды, а не лицъ. Капитану Вильксу слѣдовало бы понастоящему захватить весь корабль и отвести его въ одинъ изъ своихъ портовъ, но онъ предпочелъ ограничиться только четырьмя контрабандными лицами, чтó и поясняетъ въ своемъ донесенiи правительству.

«Я не хотѣлъ захватить самый Трентъ, — пишетъ онъ, — по случаю ограниченнаго числа моихъ офицеровъ и экипажа, и потому еще, что такое распоряженiе съ моей стороны причинило бы слишкомъ большой ущербъ лицамъ невиннымъ, большому числу пасажировъ, которые подверглись бы большимъ неудобствамъ. Поэтому я отказался отъ выгодъ, какiя могли бы достаться на долю моихъ офицеровъ и экипажа изъ такого приза, какъ Трентъ, и отпустилъ его, задержавъ лишь столько времени, сколько необходимо было для пересадки, расчитывая, что главная цѣль моя состояла въ томъ, чтобы служить интересамъ отечества и воспрепятствовать дѣйствiямъ южныхъ штатовъ.» Такимъ образомъ захваченныя контрабандныя лица не могли быть подвергнуты суду адмиралтейства наравнѣ съ другой контрабандой, и дѣло должно было рѣшиться дипломатическимъ путемъ. Если судить по прежде–бывшимъ примѣрамъ, то правительство Соединенныхъ–Штатовъ должно было удержать Мазона и Слиделя, не отдавать ихъ Англiи, такъ какъ сама Англiя нѣсколько разъ точно такъ же распоряжалась съ нѣкоторыми лицами, еще менѣе контрабандными; но тогда Соединенные–Штаты всякiй разъ протестовали противъ подобнаго своеволiя.

«Британская нацiя, — пишетъ въ своей отвѣтной нотѣ г. Севардъ, — требуетъ отъ насъ именно того, чтó мы сами всегда настоятельно требовали отъ другихъ нацiй въ нашу пользу. Постановляя свое рѣшенiе, я не забылъ, что еслибы безопасность Союза требовала удержанiя арестованныхъ лицъ, то наше правительство имѣло бы право и было бы обязано ихъ удержать; но мы уже настолько овладѣли возстанiемъ, такъ оно теперь уменьшается и такъ незначительны задержанныя лица, что я, къ счастiю, недолженъ прибѣгать къ этой мѣрѣ. Напротивъ, въ силу принциповъ чисто–американскихъ я сглаживаю нынѣшнее столкновенiе, и такимъ образомъ рѣшается вопросъ, который болѣе полувѣка удалялъ одну оть другой двѣ страны и внушалъ постоянныя опасенiя всѣмъ другимъ народамъ. Четыре требуемыя лица теперь находятся подъ военнымъ арестомъ въ фортѣ Варренѣ, въ штатѣ Массачузетсѣ. Они будутъ освобождены съ удовольствiемъ.»

Отвѣтъ этотъ былъ написанъ черезъ 26 дней послѣ письма на имя г. Адамса, и въ Англiи полученъ былъ недѣли черезъ три послѣ этого письма. Во всѣ эти три недѣли лорды Россель и Пальмерстонъ, зная по первому письму миролюбивыя намѣренiя правительства Соединенныхъ–Штатовъ, возбуждали воинственный азартъ англичанъ и дѣятельно готовились къ войнѣ, которой, какъ они навѣрное знали, не будетъ, по крайней мѣрѣ не будетъ по поводу ареста Мазона и Слиделя. Придется придумать какой–нибудь другой поводъ. Но за этимъ дѣло не станетъ.

Послѣ приключенiя съ Трентомъ, англiйская шкуна «Джемсъ Кембль» была захвачена за нарушенiе блокады южныхъ портовъ и приведена въ Нью–Iоркъ, причемъ на ней англiйскiй флагъ развѣвался подъ американскимъ. Не было возможности придраться къ этому обстоятельству, потомучто г. Севардъ тотчасъ написалъ объ этомъ лорду Лайонсу и тутъ же приложилъ ноту къ морскому министру, въ которой непризнаетъ дѣйствiя американскаго офицера. Такой неприличный поступокъ — пишетъ г. Севардъ — долженъ былъ произойти вслѣдствiе незнанiя своихъ обязанностей того офицера, который это приказалъ или этому потворствовалъ.»

Другое случилось происшествiе, къ которому также можно было придраться. Одинъ американскiй пароходъ захватилъ троихъ англичанъ за нарушенiе блокады, а потомъ, при освобожденiи ихъ, капитанъ требовалъ клятвы или присяги, какъ напремѣннаго условiя освобожденiя. И на это г. Севардъ уже доставилъ ноту: «Такое требованiе не оправдывается никакимъ общественнымъ правомъ; надо приказать командирамъ судовъ, блокирующихъ южные порты, не требовать подобныхъ условiй со стороны лицъ, захваченныхъ на корабляхъ, которые нарушаютъ блокаду. Можно задерживать эти лица въ качествѣ свидѣтелей, если ихъ показанiя понадобятся для суда; но взятыя на нейтральныхъ судахъ, эти лица ни въ какомъ случаѣ не могутъ считаться военноплѣнными.»

Какъ же быть? Такая сговорчивость г. Севарда все–таки не снабжаетъ хлопкомъ мануфактуры, которыя начинаютъ чувствовать ужасающiй недостатокъ въ сыромъ матерьялѣ. Работники голодаютъ при сокращенныхъ срокахъ работы, нѣкоторые работаютъ уже только черезъ день, да это все бы еще ничего. Главное дѣло въ томъ, что фабриканты–избиратели вынуждены сокращать свои обороты, ихъ денежная свѣтлость меркнетъ, а съ нею меркнетъ величiе Англiи. Этого терпѣть нельзя, надобно добыть хлопокъ вочто бы нистало, слѣдовательно надо признать самостоятельность невольничьихъ штатовъ и снять съ нихъ блокаду. Что за дѣло, что такимъ образомъ Англiя, до сихъ поръ сильнѣе всѣхъ прочихъ государствъ на свѣтѣ возстававшая противъ невольничества, вдругъ станетъ держать сторону рабовладѣльцевъ противъ аболицiонистовъ? Тамошнiя государственные люди нетакъ близко смотрятъ на вещи: фабрикантамъ нуженъ хлопокъ, и это рѣшаетъ всѣ сомнѣнiя. До сихъ поръ прямо выгодно было возставать противъ невольничества: нельзя же было, чтобы Англiя, издержавъ столько денегъ на выкупъ своихъ невольниковъ, равнодушно смотрѣла, какъ другое богатое государство на это же самое дѣло не тратитъ ни копѣйки и продолжаетъ терпѣть эту язву. Ясно, что надо было противиться невольничеству. Теперь выгодно его признать, потомучто безъ хлопка обойтись трудно. Стало–быть надо признать невольничьи штаты самостоятельнымъ государствомъ, принять его посланника, назначить туда своего полномочнаго министра, какъ ко двору какого–нибудь дагомейскаго царька, который по праздникамъ, въ ознаменованiе своего могущества, рубитъ головы двумъ или тремъ стамъ плѣнниковъ. Но существованiе дагомейскаго дикаго царства еще сколько–нибудь понятно, и гораздо понятнѣе черной республики. Признавая южные штаты, придется согласиться со всѣми тѣми доводами, которыми блистало первое посланiе президента южныхъ штатовъ г. Джефферсона Девиса; онъ тогда увѣрялъ, что рабовладѣнiе есть единственная форма, при которой можетъ развиваться цивилизацiя, что это такъ и побожески, и почеловѣчески, и что очень жалки державы, въ которыхъ нѣтъ черныхъ невольниковъ. При такихъ благородныхъ и благодѣтельныхъ для человѣчества убѣжденiяхъ, невольничьи штаты будутъ прекраснымъ союзникомъ для Англiи, именно — исправнымъ поставщикомъ хлопка. Но какъ быть? Очень просто: всякiй безъ исключенiя поводъ годится для войны, если только имѣется твердое намѣренiе войну затѣять. Чтобы сдѣлать блокаду какъ можно дѣйствительнѣе, правительство Соединенныхъ–Штатовъ нагрузило камнями нѣсколько барокъ и погрузило ихъ въ воду тремя рядами, при самомъ входѣ въ чарльстоунскiй портъ. Послѣ такого распоряженiя можно употребить крейсеровъ на другое назначенiе, потомучто чарльстоунскiй портъ такимъ образомъ уничтоженъ. Еще въ декабрѣ мѣсяцѣ лордъ Россель приказалъ своему посланнику въ Вашингтонѣ обратить вниманiе тамошняго правительства на неудовольствiе, какое будетъ возбуждено въ Англiи или на материкѣ, если будетъ исполнено намѣренiе морского министерства — блокировать южные порты посредствомъ камней; онъ велѣлъ сказать, что такой поступокъ будетъ считаться мщенiемъ и знакомъ того, что у самого правительства пропала всякая надежда на возстановленiе Союза. Затѣмъ получено извѣстiе, что чарльстоунскiй портъ заваленъ, и англiйскiя газеты хоромъ принялись негодовать: «крейсируйте, говорятъ онѣ, блокируйте живыми силами, бомбардируйте городъ, сожгите его, возьмите приступомъ, но не унижайте такимъ образомъ прекраснаго порта. Это варварство! это вандализмъ, это предательство, вѣроломство, это не военныя дѣйствiя, а какая–то дикая продѣлка!»

Конечно, завалить портъ камнями, дѣло гораздо менѣе обыкновенное, нѣсколько болѣе рѣдкое, чѣмъ бомбардировка города; но едвали нужно доказывать, что болѣе сообразно съ человѣколюбiемъ. Можно напомнить англичанамъ, что они сами сдѣлали тоже самое съ портомъ Александрiи въ концѣ прошедшаго столѣтiя и съ Булонью въ 1804 году, да ктому еще порты эти были непрiятельскiе, а не свои, а союзное правительство имѣетъ до сихъ поръ полнѣйшее право смотрѣть такимъ образомъ на чарльстоунскiй портъ. Нельзя не признаться, что въ своемъ добрѣ всякiй воленъ, тѣмъ болѣе что при нынѣшнемъ состоянiи инженернаго искуства, по миновенiи надобности въ камняхъ, ихъ недолго будетъ и вытащить. Но когда уже очень хочется войны, то и одинъ камень можетъ служить достаточнымъ предлогомъ, и бумагопрядильные фабриканты надѣются твердо, что война будетъ.

Дѣла Соединенныхъ–Штатовъ начинаютъ уясняться, по крайней–мѣрѣ по отношенiю къ междоусобной войнѣ. Давно уже союзный генералъ Фремонъ издалъ прокламацiю, въ которой говорилъ, что невольники возставшихъ противъ Союза людей всѣ должны быть конфискованы и стало быть этимъ самымъ становятся свободны. Тогда союзное правительство отперлось отъ этой прокламацiи, все еще съ большою слабостью расчитывая, что можно возстановить союзъ безъ громаднаго переворота, который долженъ произойти вслѣдствiе уничтоженiя невольничества. Союзное правительство все еще притворялось, будто первый поводъ войны — только цѣлость Союза, а что невольничество можетъ оставаться тамъ, гдѣ оно есть. Это было очень обидно для всѣхъ цивилизованныхъ людей. Съ какой же стати война, съ какой стати вся Европа страдаетъ отъ недостатка хлопка, если Союзъ не избавится отъ язвы невольничества? Возстановленный съ невольниками союзъ составилъ бы по праву одно государство, но по факту было бы ихъ все–таки два, враждебные между собою, только подъ одною властью одного президента съ однимъ конгресомъ, и междоусобная война точно также была бы всякiй день возможна и вѣроятна, при извѣстной взаимной ненависти рабовладѣльцевъ и аболицiонистовъ. Напротивъ, при уничтоженiи невольничества, еслибы на время штаты и раздѣлились, то силою общихъ интересовъ они слились бы между собою и составили бы одно цѣлое. Въ уничтоженiи рабства заключается еще такое оружiе, посредствомъ котораго вашингтонскiй кабинетъ можетъ предотвратить войну съ Англiей, столь желанную въ Англiи войну. Объяви теперь конгресъ откровенно и прямо, что междоусобная война въ Америкѣ ведется не изъ–за отвлеченнаго единства, никому въ Европѣ ненужнаго, ни для кого не важнаго и не занимательнаго, а собственно изъ–за уничтоженiя невольничества, — явилось бы въ цѣлой Европѣ такое сочувствiе къ сѣверному правительству, передъ которымъ должны были бы замолчать сами хлопчатобумажные фабриканты. Конечно вся Англiя, но не поголовно заинтересована въ хлопковомъ вопросѣ, и еслибы президентъ Линкольнъ прямо сказалъ Европѣ, что надо лишь немного подождать, что онъ только освободитъ невольниковъ, и тогда хлопокъ попрежнему рѣкою потечетъ на мануфактуры, — навѣрно общественное мнѣнiе встало бы за него какъ одинъ человѣкъ, и Европа стала бы терпѣливо ждать, и охотно принесла бы нѣкоторыя жертвы, и фабриканты, подъ давленiемъ общественнаго мнѣнiя, согласились бы подождать.

Вопросъ о невольничествѣ мало–помалу выдвигается на первый планъ, освобождаясь отъ затемнявшаго его вопроса о единствѣ штатовъ; невольничьи провинцiи доведены теперь до послѣдней крайности и у нихъ теперь единственная надежда — на поддержку Англiи и Францiи. Барыши оть признанiя независимости юга дѣйствительно велики; но неужели двѣ державы, которыхъ самая почва освобождаетъ невольника, только–что онъ ея коснется, совершатъ такое тяжкое историческое преступленiе, какъ признанiе юга и освященiе невольничества какъ государственнаго учрежденiя? Къ счастiю, если это и случилось бы, то ненадолго: это только продлило бы нѣсколько войну, а невольничество все–таки рухнетъ, невыдержавъ ни напора событiй, ни свѣта просвѣщенiя.

Понастоящему Англiя и Францiя своею терпимостью сами виноваты въ томъ, что у нихъ нѣтъ теперь хлопка. Почему Англiя до сихъ поръ не думала о разведенiи хлопка въ Индiи? Почему Францiя не заказывала себѣ хлопокъ въ Алжирiи, гдѣ родятся еще высшiе сорта, чѣмъ тѣ, которые ростутъ въ Луизiанѣ? Причина этого заключается нетолько въ недостаткѣ предусмотрительности, а именно въ потачкѣ рабовладѣнiю. Хлопокъ не производился въ другихъ частяхъ свѣта потому, что дешовая работа невольниковъ, поощряемыхъ бичемъ, дѣлала невозможною всякую конкуренцiю. Рабство черныхъ невольниковъ есть экономическое рабство Европы. И если близорукiе хлопчато–бумажные фабриканты будутъ требовать признанiя независимости южныхъ штатовъ только изъ–за скорѣйшаго полученiя дешоваго хлопка, то она этимъ навсегда отдадутъ южнымъ штатамъ монополiю хлопка, откажутся отъ экономической свободы Европы, и забывая всякую нравственность, пожертвуютъ цѣлою будущностью за минутныя нужды.

Это была бы политика мелкая, мелочная, пальмерстоновская, потомучто первое условiе великой политики — постоянно принимать въ соображенiе человѣческое достоинство; это была бы политика насущная, изо дня въ день, которая не видитъ дальше завтрашняго дня...

Впрочемъ какая же это — торговая нравственность?

Итальянскiя дѣла

Прошолъ слухъ, будто новый французскiй посланникъ въ Римѣ, г. Лавалеттъ, предложилъ бывшему неаполитанскому королю Франциску II выѣхать изъ Рима, на что его величество отвѣчалъ, что ему въ Римѣ очень хорошо; а на вопросъ, чѣмъ въ Римѣ лучше, нежели напримѣръ въ Мюнхенѣ, король отвѣчалъ, что въ Римѣ онъ совершенно какъ дома, живетъ въ принадлежащемъ ему дворцѣ, на свои, скопленныя покойнымъ отцомъ его и имъ самимъ въ Неаполѣ деньги, пользуется титуломъ римскаго князя, тогда какъ заграницей онъ составилъ бы только поводъ къ различнымъ затрудненiямъ для той державы, гостепрiимствомъ которой сталъ бы пользоваться.

Этотъ слухъ былъ просто праздникомъ для многихъ итальянскихъ газетъ. Стали выводить изъ этого, что французское правительство начинаетъ благосклоннѣе смотрѣть на Италiю, или лучше сказать разумнѣе смотритъ на свое положенiе въ Римѣ. Можетъ–быть это и такъ, но потомъ газеты стали нѣсколько разъяснять дѣло, смягчать, и оказалось въ этомъ смягченномъ видѣ слѣдующее: Г. де–Лавалеттъ, совершая обычные визиты, когда только–что занялъ свой постъ, между прочимъ разговаривалъ въ Квириналѣ и съ бывшимъ королемъ неаполитанскимъ. Посланникъ тюльерiйскаго двора, съ разными смягченiями и образцовою деликатностью далъ понять, что на присутствiе французскихъ войскъ въ Римѣ никакъ не слѣдуетъ смотрѣть какъ на поощренiе бурбонистской реакцiи въ бывшемъ королевствѣ Обѣихъ–Сицилiй. И когда рѣчь естественнымъ образомъ дошла до убiйствъ, которыя происходятъ вслѣдствiе извѣстной организацiи роялистскихъ шаекъ, г. де–Лавалеттъ съ великимъ искуствомъ и со всѣми изворотами рѣчи, необходимыми по случаю крайней деликатности дѣла, осторожно далъ понять, что присутствiе короля на разстоянiи нѣсколькихъ миль отъ бывшихъ неаполитанскихъ границъ до нѣкоторой степени было одною изъ не самыхъ послѣднихъ причинъ, поддерживающихъ усилiя реакцiи. Францискъ II умѣреннымъ образомъ опровергъ всѣ эти аргументы и объявилъ, что онъ въ настоящую минуту не имѣетъ покамѣстъ намѣренiя перемѣнить мѣсто жительства.

Очевидно, что сущность дѣла здѣсь таже, и не было ровно никакой надобности дѣлать смягченiя. Если кто смотритъ на французское занятiе Рима безъ всякаго предубѣжденiя, безпристрастно, тотъ видитъ очень ясно самъ собою, что французскiя войска не оставятъ Рима безъ какого–нибудь особенно могущественнаго стеченiя обстоятельствъ. Всякая безъ исключенiя сила ищетъ проявленiя, стремится выразиться, и ежели находитъ себѣ болѣе или менѣе соотвѣтствующее выраженiе, то отказаться отъ него уже не можетъ, неотказываясь отъ самой себя. Можетъ ли электричество отречься отъ проявленiя себя въ искрѣ? Можетъ ли сила тяготѣнiя не проявлять себя въ тяжести? Можетъ ли императоръ Наполеонъ III отказаться отъ занятiя Рима? Для всѣхъ этихъ отреченiй нужно равномѣрное противодѣйствiе, при помощи котораго установилось бы равновѣсiе; а безъ этого итальянцы только будутъ тѣшить себя надеждами. Сила не можетъ не проявляться, непереставая быть силой или невстрѣчая себѣ равносильнаго сопротивленiя.

Но нѣть никакого сомнѣнiя, что итальянцевъ постоянно будутъ тѣшить слухами объ оставленiи Рима, безпрестанно будутъ доходить въ Италiю «вѣрнѣйшiя» извѣстiя, изъ «самыхъ достовѣрныхъ источниковъ», о томъ, что «французское правительство, выведенное изъ терпѣнiя тупымъ сопротивленiемъ папскаго правительства, рѣшилось наконецъ принять рѣшительныя мѣры для того, чтобы его наконецъ образумить.» Большая часть этихъ слуховъ будетъ придумана самими итальянцами, и по извѣстному закону, что человѣкъ охотно вѣритъ тому, чего сильно желаетъ, они будутъ сильно прикрашены. А потомъ, въ случаѣ если слухи эти позамолкнутъ на довольно долгое время, они слегка будутъ поновляться уже прямо изъ Парижа. Такъ сдѣлано было въ послѣднее время, уже во второй половинѣ января. Въ газетахъ явился слухъ, будто г. Тувенель отправилъ къ маркизу де–Лавалетту депешу, въ которой объявляетъ, что Францiя не можетъ на неопредѣленное время продолжать занимать Римъ, и проситъ, чтобы самъ папа предложилъ какое–нибудь рѣшенiе этого дѣла съ тѣмъ, что Францiя будетъ такое предложенiе поддерживать въ Туринѣ. Далѣе говорятъ, будто министръ–кардиналъ Антонелли словесно отвѣчалъ на сообщенiе французскаго посланника, что одно средство на это и есть: возвратить папѣ отошедшiя отъ него провинцiи. Можно впослѣдствiи опровергнуть этотъ слухъ, или такъ онъ прекратится и упадетъ самъ собою, не подтвердившись. Но въ этомъ еще нѣтъ большой бѣды: нѣкоторыя правительства знаютъ очень хорошо, что опасна только совершенная безнадежность, и что люди всегда благодарны даже за такую надежду, которая не подтверждается.

Между тѣмъ папа говоритъ своему войску различныя прiятныя вещи, ссылаясь большею частью на ветхiй завѣтъ, потомучто новозавѣтнымъ ученiемъ нельзя объяснить, какимъ образомъ у «намѣстника Христа», у представителя религiи добра и любви, могутъ быть пушки, штуцера, сабли и штыки. Въ послѣднiй разъ, когда военный министръ папы, монсиньоръ де–Меродъ, представлялъ «святѣйшему отцу» офицеровъ его войска, онъ сказалъ имъ слѣдующее: «Видя васъ возлѣ себя, я помышляю о царѣ Давидѣ, который также быль обобранъ своимъ сыномъ, былъ низкимъ образомъ преданъ и долженъ былъ терпѣть отъ лицемѣрiя, лжи и безчестности своихъ враговъ. Но какъ и я, онъ видѣлъ вокругь себя мужественныхъ людей, которые воспротивились соблазну и спрашивали его: куда прикажешь ты намъ идти? Я вамъ скажу, какъ Давидъ, что время еще не пришло; но какъ Авессаломъ погибъ, повиснувъ горделивою главою своею въ вѣтвяхъ дерева, такъ и попытки нынѣшняго невѣрiя и лицемѣрiя наконецъ погибнутъ, и мы вмѣстѣ возвратимся въ отнятыя и подвергнутыя тиранiи наши провинцiи. Эти провинцiи принадлежатъ святѣйшему престолу во всей своей цѣлости, и я не уступлю ничего, потомучто не имѣю права покинуть церковныя владѣнiя, которыя составляютъ ручательство свободы и независимости «намѣстника Христа». Я съ увѣренностью говорю: мы возвратимся въ эти провинцiи. Если тогда не я буду съ вами, то будетъ тотъ, кто послѣ меня будетъ возсѣдать на этомъ престолѣ.» Въ тоже время нацiональный римскiй комитетъ въ особо напечатанной афишкѣ объявилъ, что новый заемъ, совершонный папскимъ правительствомъ послѣ 27 марта 1861 года никогда небудетъ признанъ итальянскимъ правительствомъ, ибо съ той минуты какъ сардинскiй парламентъ объявилъ Римъ столицею Италiи, свѣтская власть папы юридически перестала существовать.

Несмотря однакоже на всевозможныя офицiальныя любезности между папскимъ и французскимъ правительствомъ, все–таки между ними существуетъ постоянное затаенное неудовольствiе, потомучто люди часто дуются на тѣхъ, кто оказываетъ имъ покровительство, а съ другой стороны и на тѣхъ, кто покровительство сноситъ несовсѣмъ покорно. Разбои въ бывшемъ неаполитанскомъ королевствѣ происходили исключительно только въ сѣверной его части, прилегающей непосредственно къ папскимъ владѣнiямъ, потомучто главная квартира или штабъ разбойничьихъ шаекъ постоянно находится въ Римѣ, а военная дорога ихъ пролегала черезъ небольшой пограничный городокъ Алатри, который до сихъ поръ былъ занятъ отрядомъ папскихъ войскъ. Независимо отъ большаго или меньшаго расположенiя Наполеона III къ Италiи, неаполитанскiе разбои были предосудительны для французскихъ войскъ, такъ какъ приготовленiя къ нимъ совершались такъ–сказать на глазахъ французовъ, составляли конкуренцiю ихъ нераздѣльному влiянiю. По этому случаю выгодно было для генерала Гойона занять городъ Алатри своимъ отрядомъ. Монсиньоръ де Меродъ напротивъ находилъ выгоднымъ и удобнымъ занимать этотъ городъ, какъ ключъ къ неаполитанскимъ провинцiямъ, своими жандармами. Расказываютъ, что объ этомъ былъ споръ, и будтобы генералъ Гойонъ грозилъ даже вывести всѣ французскiя войска изъ папскихъ владѣнiй и сосредоточить ихъ въ одномъ только Римѣ. Противъ такой угрозы кардиналъ Меродъ устоять не могъ, потомучто горько чувствуетъ римское правительство свое безсилiе, тѣмъ болѣе горько, что французское занятiе обставлено тамъ всевозможными вѣжливостями и самыми приличными формами, а въ сущности составляетъ великую нравственную тягость. Какъ бы то нибыло, но споръ кончился, какъ и всѣ дипломатическiе споры, въ пользу сильнѣйшаго, и городокъ Алатри занятъ теперь на–половину французскими и папскими войсками.

Несмотря на все это, папа въ новый годъ наговорилъ генералу Гойону множество милыхъ, прiятныхъ вещей, такъ что тотъ конечно долженъ былъ почувствовать нѣчто въ родѣ именинъ сердца. «Правда, генералъ, что дни и годы проходятъ быстро, и этимъ прямо напоминаютъ намъ, что у насъ здѣсь нѣтъ постоянной отчизны, что она на небѣ. Все проходитъ, и проходитъ быстро; однако для моего сердца большое счастье — увѣрить васъ еще, что ежели время проходитъ, то наша привязанность къ вашему августѣйшему императору и къ вамъ не проходитъ. Въ своихъ ежедневныхъ молитвахъ я прошу о благополучiи императора, о благоденствiи его фамилiи, о Францiи, и въ особенности о той великой части Францiи, которая въ нашемъ положенiи такъ печется о нашей особѣ и о защитѣ святого престола нашего. Это особенное благословенiе — вамъ и всѣмъ этимъ храбрымъ офицерамъ, замѣчательнымъ по прекрасному духу и дисциплинѣ, которую они поддерживаютъ въ своихъ солдатахъ, въ этихъ добрыхъ солдатахъ, которые постоянно окружаютъ меня съ такою любовью и о которыхъ я могу сказать съ апостоломъ Павломъ: «vos estis gloria et corona mea». Я надѣюсь, я думаю, я увѣренъ, что войско это находится здѣсь, чтобы воспрепятствовать совершиться несправедливости, нечестiю, скажу даже дѣлу неполитическому, которое хотятъ сдѣлать. Да, именно затѣмъ оно здѣсь.»

Съ своей стороны король Викторъ Эммануилъ по случаю новаго же года говорилъ: «Въ истекшемъ году итальянское дѣло не могло сдѣлать большихъ успѣховъ. Я надѣюсь, и имѣю поводы надѣяться, что въ наступившемъ году мы будемъ счастливѣе.»

«По этому случаю нельзя не замѣтить, что его величество возлагаетъ слишкомъ большiя надежды на наступившiй годъ, — говоритъ Evening Star. — Если онъ не считаетъ большими успѣхами прошлогоднiй ходъ итальянскаго дѣла, если ему нипочемъ присоединенiе большого королевства, то чего же онъ ждетъ отъ нынѣшняго года? И ежели мало ему мартовскаго постановленiя сардинскаго парламента, признавшаго Италiю единымъ нераздѣльнымъ королевствомъ, то чего же онъ хочетъ? Еслибы сказалъ это самое императоръ австрiйскiй, то мы подумали бы, что онъ собирается потерять еще двѣ–три области; еслибы это сказалъ императоръ французовъ, то можно бы подумать, что онъ хочетъ «присоединить» еще что–нибудь вродѣ Сардинiи или Сицилiи. Но чегоже хочетъ король Италiи? Или можетъ–быть онъ цѣнитъ Римъ несравненно выше всего неаполитанскаго королевства? Это быть–можетъ; но дѣло не въ его рукахъ, и едвали онъ имѣетъ достаточные поводы надѣяться на то, чтобы въ нынѣшнемъ году Италiя получила свою столицу. Для этого нуженъ былъ бы какой–нибудь переворотъ.»

Между тѣмъ итальянскiя дѣла идутъ несовсѣмъ дурно, даже гораздо лучше, нежели можно было ожидать послѣ смерти Кавура. Главное дѣло покамѣстъ въ томъ, что неаполитанскiе разбои или такъ–называемая реакцiя приходятъ нѣсколько въ порядокъ. Воры начинаютъ сдаваться, и генералъ Францини рѣшительно не даетъ имъ покою. Сегодня онъ съ отрядомъ здѣсь, завтра въ другомъ мѣстѣ, въ 50 верстахъ, но чтó всего ужаснѣе для воровъ, такъ это то, что послѣзавтра онъ опять здѣсь. Это совершенно невыносимо для реакцiонерныхъ шаекъ, изъ которыхъ покамѣстъ держатся еще двѣ, Чипрiано ла–Гала и Крешенцо Гравино; но многiе изъ ихъ рядовыхъ уже сдались. Эти два предводителя уже посылали къ генералу Францини сказать, что и они сами готовы сдаться, если только обѣщана имъ будетъ жизнь, съ тѣмъ, что ихъ отвезли бы на какой–нибудь островъ. Неаполитанскiй губернаторъ генералъ ла–Мармора не согласился входить съ ворами въ какiя бы то нибыло условiя, и преслѣдованiе ихъ продолжается съ прежнею силой. Въ этомъ случаѣ безъ особеннаго самообольщенiя есть поводы надеяться, что разбои скоро прекратятся въ бывшемъ неаполитанскомъ королевствѣ.

Въ самомъ Неаполѣ народъ съ удивительною легкостью отвыкаетъ отъ своихъ старыхъ привычекъ, зачто впрочемъ правительство отплачиваетъ ему прекрасными, дорогими подарками. Между прочимъ правительство подарило городу Саstello Nuovo новый замокъ, очень старинное зданiе, несмотря на свое имя. Саstello Nuovo стоитъ рядомъ съ королевскимъ дворцомъ на берегу моря, приспособленъ къ защитѣ города со стороны моря, но въ тоже время имѣетъ весьма почтенное число пушекъ, направленныхъ, для порядка, на самый городъ. Когда строилось это громадное, тяжолое, неуклюжее зданiе, то по плану пришлось заложить въ него часть великолѣпной арки, построенной еще въ XIII вѣкѣ Карломъ анжуйскимъ. Саstello Nuovo былъ въ Неаполѣ чѣмъ–то вродѣ бастилiи, точно такъ же ненавидимъ какъ бастилiя, и служилъ почти для того же назначенiя, съ тою только разницей, что заключенные въ Саstello Nuovo умирали гораздо скорѣе, благодаря искусно устроеннымъ казематамъ, въ которыхъ вонь и сырость очень проворно убивали тѣхъ, кого незачто было казнить публично. Тамъ умирали преимущественно люди, которыхъ подозрѣвали въ свободномышленiи, когда ихъ нельзя было уличить очевидными доказательствами, или также люди, дѣйствовавшiе въ либеральномъ направленiи подъ надзоромъ самого правительства и посаженные туда, когда взглядъ правительства перемѣнялся, или наконецъ люди, попавшiе туда по неизвѣстнымъ для нихъ причинамъ. Это–то драгоцѣнное зданiе, давно уже опустѣвшее съ того дня, какъ Гарибальди вошолъ въ Неаполь, подарено было городу. Лучшее употребленiе, какое городъ могъ сдѣлать изъ этого укрѣпленiя, состояло въ томъ, чтобы его разрушить, чтò и было начато 2 января самимъ губернаторомъ, генераломъ ла–Мармора. Это быль настоящiй народный праздникъ. Если прибавить къ этому, что рабочiе получали деньги за сломку, тогда какъ стали бы дѣлать тоже самое даромъ, то можно себѣ представить, что они работали не безъ особеннаго удовольствiя. Приступлено было къ операцiи съ пѣснями въ честь Гарибальди и въ честь Мезанiэлло; многiе изъ любопытныхъ, собравшихся только посмотрѣть на работу, увлекшись общимъ дѣломъ, сами принимались за дѣло, и итальянецъ на своей уединенной Капрерѣ долженъ былъ съ наслажденiемъ сердечнымъ слухомъ своимъ слышать и эти пѣсни, и стукотню молоткомъ, и удары лома, который усердно уничтожалъ памятникъ. Предположено на мѣстѣ укрѣпленiя выстроить изъ готовыхъ матерьяловъ новый кварталъ, а на остальномъ пространствѣ развести садъ для общественнаго гулянья. Оставятъ только монументальную арку Карла–анжуйскаго, какъ великолѣпное художественное произведенiе, какъ воспоминанiе о томъ, чтó было встарину.

Неаполь понемногу принимаетъ новый видъ, такъ что путешественникъ, посѣтившiй его года два тому назадъ, теперь едва узнаетъ его прежнюю уличную жизнь. Нищiе исчезли изъ города вслѣдствiе послѣднихъ распоряженiй полицiи; тротуары улицъ Толедо и Кiайя освободились отъ безчисленнаго множества лотковъ и лавочекъ различныхъ мелкихъ торгашей, которыми до сихъ поръ загромождались. Муниципальная или городовая стража до сихъ поръ еще не устроилась, но должность ея пока занимаетъ нацiональная гвардiя, вмѣстѣ съ карабинерами, и дѣла идутъ прекрасно. Въ особенности она была полезна при введенiи различныхъ новыхъ уличныхъ порядковъ. До сихъ поръ въ рекруты по прошлому набору поступило 40,000 неаполитанцевъ, а по нынѣшнему нацiональное войско прiобрѣло изъ этихъ провинцiй 36,000 человѣкъ. Народъ идетъ съ величайшею охотой, съ пѣснями, въ которыхъ все еще прославляется нацiональный герой.

Капрерскiй левъ въ своемъ логовищѣ отъ времени до времени подаетъ голосъ, и только–что заслышится этотъ голосъ, даже въ веницiаской области и на далматскомъ берегу печатаются вызовы къ подрядамъ на поставку кирпичей, землекоповъ и каменьщиковъ для работъ въ дополняемыхъ и вновь созидаемыхъ крѣпостяхъ. Это разорительное дѣло само по себѣ уже стоитъ хорошаго похода, но, какъ видно, капрерскiй левъ этимъ не удовольствуется. Это тѣмъ болѣе правдоподобно, что онъ имѣетъ несчастную для Австрiи привычку исполнять свои обѣщанiя, держать свое слово, чтó особенно дико для людей, которые привыкли извлекать выгоды изъ своихъ несдержанныхъ обѣщанiй. Вотъ напримѣръ чтó онъ пишетъ треккинскому комитету въ отвѣтъ на его письмо. «Вы первые бросили перчатку мучителямъ вашего отечества, и на вашу долю выпала большая часть ударовъ. Такъ обыкновенно вознаграждаются заслуги. Намъ остается одобренiе собственной совѣсти за исполненiе обязанности и неодолимая рѣшимость въ скоромъ времени сдѣлать тоже. Причина всѣхъ несчастiй вашихъ — римскiе попы и всѣ тѣ, кто имъ покровительствуетъ или ихъ сноситъ: для поддержанiя ихъ жизни имъ нужны трупы. Я уже давно пошолъ бы съ вами; но не пошолъ потому же самому, почему рѣшился васъ покинуть. Однако я надѣюсь быть съ вами. Между тѣмъ вооружайтесь всѣ, ружьемъ или какимъ другимъ оружiемъ. Между вашими храбрыми соотечественниками найдутся организаторы. Вооружайтесь поголовно. Пусть вашему примѣру послѣдуютъ и всѣ остальныя провинцiи. — Когда всѣ вооружатся и организуются, разбойники и злодѣи всѣхъ возможныхъ сортовъ пропадутъ. Особливо не оставляйте основанiй, которыя составляютъ нашу силу: «Италiя и Викторъ–Эммануилъ», и не слушайте партiй. Мы всѣ принадлежимъ не къ партiямъ, а къ народу, который хочетъ устроиться.

Понятно, что при такомъ голосѣ, на далматскомъ берегу является большой запросъ на каменную и землекопную работу.

Въ послѣднее время въ Кастелламаре были весьма горестные безпорядки. Кастелламаре — городокъ въ шесть тысячъ жителей, близь залива, на западъ отъ Палермо. Второго января прошолъ въ Палермо слухъ, что высадили неподалеку отъ города большой отрядъ бурбонцевъ. Въ ночь со 2 на 3 число жители Палермо спали однимъ только глазомъ, а начальство отправило въ Кастелламаре два взвода берсальеровъ. Оказалось потомъ, что высадки никакой не было, а произошло только мѣстное, туземное возстанiе. Въ Кастелламаре была давнишная фамильная вражда, которая въ смутное время стала выражаться политическими оттѣнками партiй. Предметомъ вражды былъ въ особенности нѣкто Бонузо, человѣкъ весьма преданный дѣлу единства Италiи. Въ декабрѣ онъ напечаталъ въ газетахъ статью о проискахъ бурбонской партiи въ Сицилiи, но правительство не обратило на это никакого вниманiя. Въ день новаго года явились на улицахъ Кастелламаре вооружонныя толпы, и съ криками: «да здравствуетъ республика! смерть либераламъ!» бросилась къ дому Бонузо. У инсургентовъ было красное знамя, преданные дѣлу единства Италiи явились безъ знамени. Произошла драка, въ которой республиканцы одержали верхъ. Заперевъ Бонузо съ дочерью въ его домѣ, республиканцы сожгли домъ, подъ развалинами котораго уже черезъ нѣсколько дней нашли обгорѣлые трупы дочери и отца. Были также и другiя жертвы, но сколько именно погибло народу — пока еще неизвѣстно. Инсургенты нѣсколько времени совершенно владѣли городомъ, забрали гдѣ–то двѣ пушки и вывезли ихъ на берегъ, чтобы не давать высадиться берсальерамъ, посланнымъ на судахъ изъ Палермо. Пришлось вызвать канонерскую лодку, которая заставила замолчать эти двѣ пушки. Керсальеры тогда высадились, и возстанiе тотчасъ было подавлено. Однако не обошлось и тутъ безъ драки: три офицера, слишкомъ выдвинувшiеся впередъ, были убиты, и съ ними человѣкъ десять солдатъ. Захвачено и посажено подъ арестъ 34 инсургента. Изъ нихъ шестеро, взятые съ оружiемъ въ рукахъ, немедленно разстрѣлены. Въ числѣ этихъ разстрѣленныхъ былъ бурбонскiй священникъ Галанти, у котораго оказались карманы очень обстоятельно набиты золотомъ для извѣстныхъ цѣлей. Передъ смертью онъ объявилъ, что все возстанiе было произведено на собственныя деньги его величества Франциска II, и такъ какъ бурбонскiе возгласы уже во всякомъ случаѣ не могли бы имѣть ни малѣйшаго успѣха, то и пришлось пустить въ дѣло «да здравствуетъ республика!»

Въ итальянскомъ парламентѣ опозицiя воспользовалась этимъ случаемъ, чтобы придраться къ министерству съ своими запросами. Въ опозицiи тотчасъ явились удивительно человѣколюбивые стремленiя: стало жаль разстрѣленныхъ бурбонистовъ и начались пренiя о томъ, имѣло ли право правительство разстрѣлять этихъ шестерыхъ несчастныхъ. Можно многое сказать и за, и противъ этого поступка. Въ самомъ дѣлѣ, правительство по статуту не имѣетъ права судить обвиняемыхъ какими бы то нибыло особенными трибуналами, кромѣ тѣхъ, какiе уже существуютъ; а спѣшное разстрѣливанье захваченныхъ съ оружiемъ въ рукахъ инсургентовъ совершилось по приговору какого–то особеннаго, скороспѣлаго суда, или даже просто безъ суда, по приказанiю командовавшаго генерала. Но съ другой стороны можно замѣтить, что въ самомъ разгарѣ военныхъ дѣйствiй нельзя судить такъ строго по статуту. Эти шестеро схвачены въ ту минуту, какъ они стрѣляли въ войска. Каждый изъ взявшихъ, въ свалкѣ имѣлъ полнѣйшее право ихъ не брать въ плѣнъ, а убить, застрѣлить или проткнуть штыкомъ. Но имъ вздумалось взять въ плѣнъ, а не рѣзать. Черезъ полчаса возстанiе было подавлено и плѣнные разстрѣлены. Этотъ варварскiй актъ составляетъ такъ–сказать продолженiе перестрѣлки. Стало–быть если перестрѣлка была законна, то и прямое продолженiе ея законно неменѣе того. Опять и на это найдется тысяча возраженiй, противъ этихъ возраженiй найдутся возраженiя. Какъ бы то нибыло, въ парламентѣ сочувствiе палаты возбуждено было отвѣтомъ г. Патерностро. Онъ въ короткихъ словахъ расказалъ дѣло, представилъ какъ захвачены были эти шесть наемныхъ убiйцъ съ дымящимися послѣ выстрѣловъ ружьями, изъ которыхъ каждое повалило по одному изъ защитниковъ отечества. Затѣмъ онъ сказалъ, что если бы онъ начальствовалъ отрядомъ, который послѣ кроваваго боя вошолъ въ Кастелламаре, то онъ разстрѣлялъ бы всѣхъ враговъ отечества. (Браво!) Далѣе онъ прибавилъ, что въ Сицилiи множество преступниковъ было распущено съ каторги и изъ тюремъ въ то время, когда бурбонское правительство прибѣгло къ этой несчастной мѣрѣ, небудучи въ состоянiи справиться съ возставшимъ населенiемъ, что подобные люди не стоятъ ни малѣйшаго сожалѣнiя, когда попадаются прямо на мѣстѣ преступленiя. «Надо — сказалъ онъ — уважать законъ. Прекрасно. Но намъ кричатъ со всѣхъ сторонъ, что пора покончить съ разбоями; такъ покончимъ же! Энергiи! побольше энергiи!» Рѣчь г. Патерностро имѣла гораздо больше успѣха, нежели рѣчи опозицiи, стало–быть рѣшенiе дѣла склонилось болѣе на сторону энергiи.

Между тѣмъ дѣла министерства никакъ не могутъ быть названы совершенно процвѣтающими. Оно никакъ не можетъ дополниться, какъ сама Италiя, и до сихъ поръ, самъ президентъ министровъ завѣдуетъ двумя портфелями, внутреннихъ и иностранныхъ дѣлъ. Обстоятельства, огромное количество работы и самый уставъ, опредѣляющiй совѣтъ министровъ въ восемь человѣкъ, требуютъ, чтобы онъ избралъ министра внутреннихъ дѣлъ. Г. Раттацци не хочетъ занять этого мѣста, расчитывая впослѣдствiи, и не въ очень продолжительномъ времени, сдѣлаться самъ предсѣдателемъ министровъ; другiя лица, къ которымъ обращался г. Риказоли, точно также отказывались, такъ что теперь онъ одинъ несетъ на себѣ тройное бремя иностранныхъ дѣлъ, внутреннихъ дѣлъ и предсѣдательства совѣта. Остальные министры работаютъ довольно дѣятельно. Министръ морскихъ силъ неутомимо работаетъ надъ постройкою и вооруженiемъ флота, который увеличивается не по днямъ, а по часамъ. Военный министръ собираетъ и вооружаетъ войско, другiе тоже не сидятъ сложа руки; но величайшую дѣятельность проявляетъ президентъ, который показываетъ теперь можетъ–быть нѣсколько болѣе твердости, неутомимости, прямоты, чѣмъ истиннаго таланта государственнаго человѣка.

Между–тѣмъ папскiй посланникъ, кардиналъ Киджи, 23 января представлялся императору французовъ и въ своей рѣчи, представляя свои кредитивныя грамоты, насказалъ императору немалое количество прiятныхъ вещей. Его величество отвѣчалъ ему также разными прiятностями, а касательно своихъ отношенiй къ папѣ сказалъ вотъ что:

«Будьте увѣрены, что я всегда буду стараться соединить мои обязанности, какъ государя, съ моею преданностью папѣ. Ваше назначенiе ко мнѣ будетъ способствовать, я несомнѣваюсь, къ содѣланiю еще болѣе короткими отношенiй, столь необходимыхъ для блага религiи и для мира всѣхъ христiянъ.»

Сфинксъ задавалъ Эдипу и всѣмъ рыцарямъ, влюбленнымъ въ Iокасту, неболѣе трудныя и неболѣе опасныя загадки. Чтоже значатъ эти общiя мѣста? Какъ отыскать въ нихъ какое–нибудь значенiе? Но новая Iокаста, прекрасная Италiя, ждетъ своего Эдипа, и когда г. Риказоли оставитъ свое президенство (чтó должно случиться довольно скоро, такъ какъ его положенiе теперь довольно затруднительно), кто возьмется разыгрывать роль Эдипа? Можетъ–быть г. Раттацци, такъ какъ онъ прошлымъ лѣтомъ навѣдывался къ сфинксу и старался выпытать его намѣренiя. Но успѣлъ ли онъ что–нибудь выпытать? — Вотъ жизненный для Италiи вопросъ.

Австрiйскiя дѣла

Венгрiя находится вся на военномъ положенiи и управляется офицерами, которые командуютъ отрядами, занимающими страну. Пестскiй комитетъ — въ осадномъ положенiи. Объявлено, что всякiй, безъ различiя рожденiя или чина, уличенный въ разбоѣ, убiйствѣ, поджигательствѣ, побѣгѣ или другомъ преступленiи, будетъ наказанъ смертью посредствомъ повѣшенiя. Стало–быть на нѣкоторое время все находится въ извѣстномъ порядкѣ и до нѣкоторой степени обстоитъ благополучно и спокойно.

Этимъ временемъ воспользовался его величество императоръ, чтобы лично обозрѣть свои итальянскiя владѣнiя, туго наполненныя войсками и тщательно обстроенныя укрѣпленiями. Онъ неограничился только посѣщенiемъ Венецiи, но осмотрѣлъ и разныя другiя крѣпости. Прошли слухи, что это путешствiе находится въ связи съ значительными вновь предположенными преобразованiями военной части и системы укрѣпленiй. Въ самомъ дѣлѣ, императору доложено было, что въ случаѣ новой войны съ Италiей, непрiятель поведетъ атаку не на знаменитый, густо покрытый укрѣпленiями четыреугольникъ, не на открытое пространство между четыреугольникомъ и Венецiей, а на одну изъ точекъ адрiатическаго прибрежья. Съ тѣхъ поръ какъ кончена желѣзная дорога изъ Римини въ Анкону, защита береговъ стала для Австрiи несравненно труднѣе. Въ нѣсколько дней или даже часовъ огромные запасы оружiя, снарядовъ и большiя массы войскъ могутъ быть доставлены отъ одного изъ пьемонтскихъ портовъ на адрiатическiй берегъ, и менѣе нежели въ двѣнадцать часовъ времени, экспедицiя, отправившись изъ Анконы, можетъ овладѣть какимъ–нибудь болѣе или менѣе важнымъ пунктомъ между Кьоджiа и Трiестомъ, или между Трiестомъ и Каттаро. При нынѣшнемъ настроенiи умовъ въ венецiянской области и въ Далмацiи, подобная высадка могла бы имѣть послѣдствiя неисчислимыя. Для предупрежденiя такой непрiятности, австрiйскiе инженеры намѣрены подвергнуть берега надлежащему изслѣдованiю и подробной съемкѣ, разумѣется по указанiямъ самого императора.

Путешествiе императора было подобно великолѣпному торжественному шествiю. Повсюду военныя встрѣчи, пушечные салюты, смотры, военная музыка и восторженные клики «ура!» преданнаго войска, при почтительномъ, гробовомъ молчанiи населенiй. Въ Веронѣ напримѣръ 2 января его величество производилъ смотръ на марсовомъ полѣ тамошнему гарнизону, состоящему изъ 20.000 человѣкъ, раздѣленныхъ на семь бригадъ. Императоръ сказалъ нѣсколько милостивыхъ словъ офицерамъ; особенно замѣчательно въ этихъ словахъ слѣдующее: «Обстоятельства очень сложны; они могутъ сдѣлаться еще сложнѣе, несмотря на всю нашу умѣренность. Въ случаѣ осложненiя, я буду расчитывать на храбрость моихъ войскъ и на преданность моихъ народовъ.» Послѣ этого главнокомандующiй второй армiи, фельдцейхмейстеръ фонъ–Бенедекъ, испросилъ разрѣшенiя императора на этотъ разъ прервать подобающее въ подобныхъ обстоятельствахъ молчанiе, и въ своей воинской простотѣ, безо всякихъ ораторскихъ прикрась, въ краткихъ, но сильныхъ выраженiяхъ сказалъ императору привѣтствiе, изъ котораго между прочимъ усматривалось, что «какъ войско вѣритъ одному только Богу, такъ онъ знаетъ одного только вождя, одну присягу: во всякое время и съ особенною радостью проливать свою кровь за своего обожаемаго вождя и за императорскiй домъ.»

Эти слова были приняты офицерами съ неописаннымъ и невозможнымъ для описанiя восторгомъ. Бросая на воздухъ кивера свои и поднявъ кверху шпаги, всѣ присутствующiе весьма долгое время и весьма громко кричали въ честь своего обожаемаго монарха. Солдаты тоже оживились и приняли смѣлость нарушить надлежащее молчанiе усердными «ура» въ честь императора, который былъ очень тронутъ.

Военный кореспондентъ, сообщающiй газетамъ эту сцену, прибавляетъ, что императорское войско никогда не забудетъ той счастливой минуты, когда оно имѣло возможность выразить свои чувства безпредѣльной вѣрности и преданности, которыя выражаются не довольно часто лишь вслѣдствiе строгости военныхъ постановленiй. «Мы всѣ пришли къ убѣжденiю, — говоритъ онъ, — что прекрасныя слова австрiйскаго поэта: «Австрiя заключается въ твоемъ лагерѣ» (in deinem lager ist Oesterreich) всегда будутъ имѣть приложенiе къ императорскому войску...» (Donauzeitung.)

Никто конечно не сомнѣвается въ необычайной храбрости австрiйскихъ войскъ, въ ихъ сверхъестественной стойкости, въ невѣроятномъ ихъ мужествѣ. Но нельзя не замѣтить воинственному кореспонденту, что онъ выразился съ нѣсколько излишнею силой. Нетолько народъ, но даже и государство не заключается въ лагерѣ, по крайней мѣрѣ съ тѣхъ поръ, какъ народы оставили свои кочевыя привычки и стали привыкать къ осѣдлой жизни. Выраженiе такого рода можетъ развѣ быть истолковано поэтическимъ энтузiазмомь вѣрнонодданничества, чтò объясняетъ многiя излишества.

Въ Пинiерѣ, 7 января, императоръ былъ съ эрцгерцогами Леопольдомъ и Iосифомъ, въ сопровожденiи главнокомандующаго и большой свиты. Въ одинадцать часовъ е. в. дѣлалъ смотръ гарнизону и остался совершенно доволенъ отличнымъ порядкомъ всѣхъ частей. Въ краткой одобрительной рѣчи, сказанной войску, императоръ выразился, что «отличный духъ, замѣчаемый имъ въ войскѣ, дозволяетъ ему съ довѣрiемъ взирать на предстоящую борьбу (bevorstehenden Kampf).»

Вся Австрiя, кромѣ немногихъ, именно нѣмецкихъ провинцiй, находится теперь на военномъ положенiи и готовится на весну къ войнѣ. Строятся укрѣпленiя по далматскому и по венецiянскому берегамъ. Проѣздомъ черезъ Венецiю, императоръ, подъ прекраснымъ впечатлѣнiемъ энтузiазма войскъ, назначилъ изъ сборовъ съ различныхъ народовъ, подвластныхъ Австрiи, мильонъ флориновъ на постройку большого военнаго госпиталя. Но все это дѣлается и предпринимается въ виду «нынѣшняго настроенiя умовъ» въ приморскихъ провинцiяхъ вмѣстѣ съ расположенiемъ и направленiемъ умовъ въ остальныхъ не нѣмецкихъ провинцiяхъ. «Моrning Star», расказывая о веронскомъ путешествiи императора, съ британскою расчетливостью разсматриваетъ, чтó было бы выгоднѣе: вооружать ли берега, тратить громадныя суммы на постройку укрѣпленiй и на ихъ расширенiе сообразно съ нынѣшними требованiями военнаго искуства и дальности полета ядеръ, строить арсеналы, укрѣпленные лагери, пушечные заводы и оружейныя фабрики, или — не строить ничего этого и не содержать огромнаго количества солдатъ, а передѣлать «нынѣшнее настроенiе умовъ» въ приморскихъ и въ другихъ провинцiяхъ посредствомъ благоразумныхъ уступокъ? Разсматривая уступки эти, «Моrning Star» ихъ оцѣниваетъ, и находитъ, что всего выгоднѣе, всего дешевле — отдать Венецiю Италiи, а для остальныхъ провинцiй согласиться на то устройство, которое онѣ находятъ для себя удобнѣйшимъ и выгоднѣйшимъ. Все это вопервыхъ ровно ничего бы не стоило, вовторыхъ не «предстояло бы» никакой борьбы; солдаты, которые теперь имѣютъ сладостную надежду, потерявъ руку или ногу, попасть во вновь проектированный госпиталь, могли бы быть распущены, возвратились бы къ производительному труду и стали бы увеличивать массу общественнаго богатства.

Шуселька, извѣстный славянскiй членъ австрiйскаго рейхсрата, въ своемъ обозрѣнiи говоритъ о нынѣшнихъ порядкахъ, сочиненныхъ г. фонъ Шмерлингомъ, что «рѣшительно непонятно, какимъ образомъ государственный министръ можетъ доходить до такого самообольщенiя, воображая себѣ, будто наше представительство, наша автономiя можетъ удовлетворить желанiя населенiй. Надо же наконецъ ему громко объяснить, что нетолько мадьяры, поляки, чехи и кроаты, но даже и земли совершенно нѣмецкiя, всегда бывшiя вѣрными, въ высшей степени недовольны. Въ самомъ дѣлѣ, всякiй знаетъ, что февральская конституцiя есть дѣло случайное, порожденное минутными обстоятельствами, уловка, которую г. фонъ Шмерлингъ полюбилъ какъ дитя свое родное. Надо было задушить мысль о политико–нацiональной личности графа Шечена, которая была законна по смыслу диплома 20 октября 1860. Тогда рѣшились надѣть маску новыхъ идей, чтобы незамѣтно, большимъ кругомъ, поворотить назадъ. Г. фонъ Шмерлингъ старался бороться противъ истинной конституцiи при помощи ложнаго представительства, противъ плотныхъ и политическихъ нацiональностей при помощи нацiональностей, изобрѣтенныхъ въ кабинетахъ. Въ 1848 году псевдо–либерализмъ г. фонъ Шмерлинга прекрасно послужилъ австрiйскому правительству во Франкфуртѣ, чтобъ одолѣть рождавшуюся опозицiю нѣмецкой нацiональной партiи; точно также и теперь правительство употребило его для борьбы противъ зараждающейся свободы въ Австрiи, и особенно противъ венгерской конституцiи. Тринадцать лѣтъ тому назадъ франкфуртскiй парламентъ вообразилъ, будто подъ управленiемъ намѣстника имперiи свобода и единство Германiи будутъ обезпечены на вѣки вѣчные. Представители, избранные нѣмецкимъ народомъ, были похожи на централизаторовъ нынѣшняго австрiйскаго рейхсрата; въ своей политической неопытности, они тоже видѣли только статутъ и считали себя совершенно обезпеченными при помощи нѣсколькихъ параграфовъ и при помощи нѣсколькихъ воображаемыхъ атрибутовъ предоставленной имъ власти. Г. Шуселька болѣе всякаго другого имѣлъ случай поразмыслить объ исторiи Австрiи и о ловкости г. фонъ Шмерлинга. Онъ видѣлъ, какъ его товарищи по франкфуртскому парламенту и онъ самъ — заснули въ прiятной безпечности и пропали подъ ударами одного слова, изобрѣтеннаго г. фонъ Шмерлингомъ, подъ «Маленькой Германiей». Австрiя присвоила себѣ и своей партiи имя Великой Германiи, чтобы подъ этимъ знаменемъ ввести въ конфедерацiю всѣ государства австрiйской монархiи и обязать Германiю отвѣчать за всѣ послѣдствiя ея тщеславной политики. Тогда г. фонъ Шмерлингъ проповѣдывалъ Великую Германiю, чтобъ поглотить Германiю; такъ теперь проповѣдуетъ Великую Австрiю, чтобы поглотить Венгрiю. Умѣнье отвести глаза видно въ каждомъ новомъ проектѣ закона. Только–что явился законъ о печати съ присвоеннымъ ему названiемъ либеральнаго, какъ издатели, книгопродавцы, писатели и типографщики принуждены были согласиться, что цензура была бы гораздо лучше этого закона, потомучто никогда не было столько арестовъ, запрещенiй и приговоровъ по дѣламъ печати, какъ при г. фонъ Шмерлингѣ. Неговоря уже о нѣмецкихъ журналахъ, нынѣшнiй законъ прекратилъ въ одной Венгрiи восемь журналовъ.

Австрiйская печать съ особенною любовью представляетъ государственнаго министра противникомъ конкордата и преданнымъ равенству вѣроисповѣданiй. Проектъ закона о смѣшанныхъ бракахъ, о воспитанiи дѣтей въ той или въ другой религiи, о перемѣнѣ вѣры отличается неясностью, запутанностью, при помощи которой онъ удобно поддается всяческимъ толкованiямъ и уловкамъ. Всего легче было бы прямо списать венгерскiй законъ, ясный, прямой и точный, дѣйствующiй уже много лѣтъ; но австрiйскимъ законодателямъ нужна неопредѣленность, чтобы былъ просторъ произволу и всевозможнымъ придиркамъ чиновниковъ и священниковъ. Ктому же новый законъ хотятъ сочинить такъ, чтобы обойти конкордатъ. По мнѣнiю министерства, неслѣдуетъ касаться принципа, въ силу котораго гражданскiя права и обязанности зависятъ отъ того, къ какой религiи кто принадлежитъ. Въ наше время даже кажется невѣроятнымъ, что можно говорить о такихъ средневѣковыхъ понятiяхъ.

Можно привести безчисленное множество примѣровъ этой маски либерализма. Всякiй помнитъ сѣтованiя печати по поводу конкордата. Одни только венгерскiя изданiя не обращали на него вниманiя, потомучто относительно Венгрiи онъ не признается и не существуетъ. Никто его не хочетъ, ни духовенство, ни прихожане: правительство просто подписало актъ воображаемый. Расчитываютъ теперь, будто папа готовъ дозволить совершить заемъ подъ залогъ церковныхъ имѣнiй. Г. фонъ Шмерлингъ либеральничаетъ, чтобы выбраться изъ затруднительныхъ денежныхъ дѣлъ. Онъ говоритъ, что церковныя имущества существуютъ исключительно для оказанiя пособiя бѣднымъ; а теперь правительство всѣхъ бѣднѣе, потомучто никто теперь не нуждается въ такой огромной суммѣ для пополненiя недочетовъ, какъ правительство; стало–быть церковныя имѣнiя должны поступить въ его безотчетное распоряженiе. Но имущества церкви въ самой Австрiи такъ незначительны, что далеко не пополнятъ недочета, который по нынѣшнему биржевому курсу требуетъ займа болѣе 350 мильоновъ. Понятно поэтому, что г. фонъ Шмерлингъ, имѣя нужду воспользоваться имуществами богатой венгерской церкви, упрекаетъ мадьяровъ за ихъ несогласiе съ постановленiями конкордата. Разрѣшить залогъ церковныхъ имѣнiй въ Венгрiи, по смыслу существующихъ договоровъ и законовъ, можетъ только сеймъ венгерскiй, и больше никто. Но дѣла идутъ къ тому, чтобы залогъ совершился по одному только министерскому распоряженiю. Едвали однакоже найдется много желающихъ давать подъ такой залогъ деньги, потомучто сеймъ рано или поздно откажетъ въ уплатѣ такого займа.

Дѣла запутаны и еще запутываются. Безденежье и ложное положенiе всей монархiи доводитъ министерство до мѣръ крайнихъ; оно въ послѣднее время, вѣроятно вынужденное обстоятельствами, остановило въ Трiестѣ шестнадцать арабскихъ лошадей, купленныхъ въ Египтѣ для короля Виктора Эммануила. Дѣло было вотъ какъ. Офицеръ, купившiй лошадей, хотѣлъ отправить ихъ на одномъ кораблѣ прямо въ Геную. Но капитанъ корабля объявилъ, что у него нѣтъ мѣста болѣе какъ на восемь лошадей. Нежелая раздѣлять транспорта, итальянскiй офицеръ отправилъ ихъ на пароходѣ австрiйскаго Ллойда прямо въ Трiестъ. Зная однакоже, съ кѣмъ онъ имѣетъ дѣло, онъ сначала обратился къ австрiйскому генеральному консулу въ Александрiи съ вопросомъ, дозволятъ ли ему отвести лошадей сухимъ путемъ въ Пьемотъ, и приступилъ къ отправкѣ только по полученiи отъ него положительнаго отвѣта. Вдругъ лошади въ Трiестѣ задерживаются, подъ тѣмъ предлогомъ, что нетолько вызовъ, но и транзитъ лошадей черезъ австрiйскiя владѣнiя запрещенъ.

Завязалась переписка и — еяже царствiю не будетъ конца.

Нелегко то положенiе, въ которомъ правительство такъ–называемой великой державы принуждено придираться къ шестнадцати лошадямъ, принадлежащимъ сосѣднему государю. Но это дѣло конечно разрѣшится къ общему удовольствiю.

Зато мексиканская экспедицiя, въ которой участвуютъ теперь Испанiя, Францiя и Англiя, теперь очень близко касается народовъ Австрiи: ихъ эрцгерцогъ Максимилiанъ, братъ ихъ императора, имѣетъ надежду вступить на престолъ мексиканской республики, которая по этому случаю конечно не замедлитъ сдѣлаться королевствомъ или имперiей. Это счастливое событiе можетъ совершиться неиначе какъ съ согласiя трехъ воюющихъ теперь державъ. Мысль о мексиканской кандидатурѣ эрцгерцога Максимилiана принадлежитъ, говорятъ, императору Наполеону. Выборъ его палъ на эрцгерцога Максимилiана потому, что императоръ чувствуетъ къ нему личную симпатiю и что будущiй монархъ Мексики необходимо долженъ быть католикомъ. Императоръ Наполеонъ конечно не желаетъ никого изъ бурбоновъ и знаетъ, что ему невозможно будетъ провести кандидата изъ своей фамилiи. Можетъ–быть тутъ были и другiя соображенiя, и во время конфиденцiальной переписки по этому дѣлу, князю Меттерниху приказано было изъ Вѣны, неотвергая прямо сдѣланнаго предложенiя, тонкимъ образомъ дать понять, что вѣнскiй дворъ никогда не приметъ мексиканскаго проекта исходнымъ пунктомъ переговоровъ объ уступкѣ Венецiи. Въ чемъ заключается связь между Венецiей и Мексикой, это конечно объяснитъ князь Меттернихъ. Во всякомъ случаѣ въ самой Мексикѣ дѣло не пройдетъ безъ всеобщей подачи голосовъ, чтó также доставляетъ императору Наполеону немалое удовольствiе.

Французскiя дѣла

27 января начался для Францiи новый политическiй годъ тронною рѣчью императора по случаю открытiя засѣданiй сената и такъ–называемаго законодательнаго корпуса. Въ нынѣшнемъ году тронная рѣчь, по отношенiю къ дѣламъ иностранной политики, отличается еще большею противъ обыкновеннаго неопредѣленностью, такъ что газеты напрасно будутъ стараться открыть въ ней какой–нибудь матерьялъ для догадокъ и предположенiй, къ чему всегда даетъ поводъ тронная рѣчь. «Въ истекшемъ году, — сказалъ императоръ, — несмотря на извѣстныя безпокойства, миръ утвердился. Всѣ съ намѣренiемъ пущенные слухи касательно воображаемыхъ намѣренiй, разсѣялись сами собою передъ фактами. Мои отношенiя съ иностранными державами для меня совершенно удовлетворительны, и посѣщенiе нѣсколькихъ государей еще болѣе способствовало укрѣпленiю нашихъ дружественныхъ связей. Король прусскiй, прiѣхавъ во Францiю, могъ самъ судить о нашемъ желанiи еще болѣе сблизиться съ правительствомъ и съ народомъ, которые идутъ спокойнымъ и вѣрнымъ шагомъ къ прогресу. — Я призналъ итальянское королевство съ твердымъ намѣренiемъ симпатическими и безкорыстными совѣтами способствовать примиренiю двухъ вопросовъ, которыхъ противорѣчiе смущаетъ повсюду умы и совѣсти. Междоусобная война, опустошающая Америку, нанесла важный ущербъ нашимъ комерческимъ выгодамъ. Однако до тѣхъ поръ, пока права нейтральныхъ державъ будутъ уважаться, мы должны ограничиваться только желанiями, чтобы непрiязненныя дѣйствiя скоро прекратились. Аннамиты слабо сопротивляются нашему владычеству, и мы ни съ кѣмъ не были бы въ борьбѣ, еслибы въ Мексикѣ поступки непрямодушнаго правительства не заставили насъ соединиться съ Испанiей и Англiей, чтобы покровительствовать нашимъ соотечественникамъ и прекратить посягательства противъ человѣчества и его правъ. Изъ этого столкновенiя не можетъ выйти ничего такого, чтò могло бы имѣть влiянiе на наше довѣрiе къ будущему. Освободившись отъ всякихъ заботъ внѣшнихъ, я въ особенности обратилъ вниманiе на состоянiе нашихъ финансовъ. Откровенное изложенiе сообщило вамъ объ истинномъ ихъ положенiи.»

Съ финансовымъ изложенiемъ г. Фульда мы знакомы уже съ прошедшаго мѣсяца, а съ бюджетомъ его ознакомимся въ будущемъ. Это будетъ довольно любопытный документъ; особенно любопытна будетъ степень его откровенности, предполагаемыя сбереженiя, цыфра войска и т. д. Со всѣмъ этимъ мы вѣроятно познакомимся въ слѣдующемъ мѣсяцѣ или, еще лучше, при разсмотрѣнiи бюджета въ законодательной палатѣ, которой недавно данъ законъ объ утвержденiи смѣты по главамъ.

Это обстоятельство: законъ, данный законодательной палатѣ, невольно приводитъ на память недавнюю статью г. де–ла Героньера подъ заглавiемъ: «Конституцiонная имперiя.» Статья эта вызвала со стороны Монитера довольно строгое, хотя и незаслуженное замѣчанiе, о которомъ однако послѣ.

«Конституцiонная имперiя существустъ съ 1852 года, — говоритъ г. де–ла Героньеръ, — подчиняясь тогдашней конституцiи. Но ея либеральный характеръ былъ довольно долгое время прикрытъ, такъ что внутреннiе и внѣшнiе враги ея распускали такого рода слухи, будто это диктатура. Надо однако признаться, что до декрета 24 ноября участiе собранiй и страны въ дѣлахъ общественныхъ было скорѣе теоретическое, чѣмъ дѣйствительное. Сенатъ, безо всякой связи съ общественнымъ мнѣнiемъ, терялъ въ бездѣйствiи и въ уединенiи свою учредительную власть и другiя важныя права, между прочимъ драгоцѣннѣйшее можетъ–быть ручательство за всѣ существующiя вольности, — право подачи прошенiй. Законодательное собранiе, запертое въ спецiальныя пренiя чисто мѣстнаго значенiя немогло ни вносить измѣненiя въ законы, ни выражать своихъ политическихъ чувствъ, ни подать голоса, ни заявить себя какимъ–нибудь образомъ. Такъ какъ оно произошло изъ поголовной подачи голосовъ, то величiе его происхожденiя заставляло тѣмъ тяжелѣе чувствовать недостатокъ власти. Словомъ сказать, всѣ органическiя силы правительства нѣкоторымъ образомъ были поглощены всемогуществомъ государя, который сосредоточивалъ въ себѣ жизнь всего народа. Его воля, его рѣшенiя, его дѣйствiя направляли и оживляли все. Въ мирѣ и войнѣ онъ былъ болѣе нежели самодержавный предводитель: онъ былъ верховный распорядитель судебъ, и когда послѣ сольфиринской побѣды онъ вступалъ въ Парижъ во главѣ своихъ побѣдоносныхъ легiоновъ, среди восторженныхъ кликовъ, то всякiй видѣлъ олицетворенiе власти, освященной побѣдою, смягченной умѣренностью и признанной общественною благодарностью. Въ этотъ трiумфальный часъ обыкновенный человѣкъ опьянѣлъ бы отъ подобной популярности. Но умъ возвышенный, обернувшись на самого себя, долженъ былъ задать себѣ вопросъ: обаянiе личности не слишкомъ ли уничтожаетъ значенiе учрежденiй, имъ же самимъ основанныхъ? Достопамятный декретъ 24 ноября былъ отвѣтомъ на эту мысль...»

Далѣе искусный авторъ силится доказать, что этимъ декретомъ конституцiя не была ни создана, ни измѣнена, а только обновлена, оживлена. До 24 ноября былъ сенатъ, законодательный корпусъ, государственный совѣтъ, министры, печать; но конституцiонный принципъ въ имперiи былъ такъ–сказать недѣятеленъ; свободу подъ императорскою властью онъ сравниваетъ съ тѣмъ заколдованнымъ замкомъ, гдѣ все живетъ, но въ тоже время все спитъ. Но сонъ продолжался не сто лѣтъ, а послѣ десятилѣтняго покоя совершилось пробужденiе и все пошло двигаться. Какъ въ собранiяхъ явилась возможность высказывать свои мнѣнiя и опровергать чужiя, собранiя преобразились. Г. де–ла Героньеръ находитъ, что дѣла приняли оборотъ совершенно благопрiятный, и употребляетъ немало краснорѣчiя для ихъ восхваленiя. Затѣмъ онъ спрашиваетъ: послѣ всѣхъ этихъ перемѣнъ имѣются ли всѣ условiя свободнаго правительства? И что такое свободное управленiе? И незамѣчая противорѣчiя въ самомъ вопросѣ своемъ, пускается въ длинныя разсужденiя касательно драгоцѣннаго свойства французской конституцiи: совершенствоваться въ частностяхъ, некасаясь основанiй. По мнѣнiю его, всѣ устройства, черезъ которыя прошла Францiя въ послѣднiя семьдесятъ лѣтъ, имѣли тотъ главный недостатокъ, что имѣли претензiю быть неколебимыми, вѣчными, неизмѣнными. Лучшее устройство — не то, которое искуснѣйшимъ образомъ придумано, а то, которое прилагается съ наибольшимъ умомъ и совершенствуется наиболѣе кстати. На эту–то усовершаемость и расчитываетъ всего болѣе г. де–ла Героньеръ и кончаетъ словами: «Пусть французская конституцiя будетъ мудрымъ, правильнымъ развитiемъ всѣхъ благодѣянiй представительной системы, во всей ея правдѣ, недоводя насъ до толчковъ и опасностей системы парламентской! Такова наша твердая надежда, и самъ императоръ своимъ примѣромъ даетъ намъ возможность это предвидѣть. Въ виду консервативной и прогресивной имперiи нечего будетъ бояться партiй: всѣ онѣ будутъ поглощены всемогуществомъ императорскихъ учрежденiй, точно также какъ вѣчно неизмѣримо выше ихъ всѣхъ будетъ стоять императорство величiемъ своего происхожденiя.»

Въ отвѣтъ на эти фразы, въ «Монитерѣ» явилась небольшая замѣтка, въ которой сказано, что писать можно совершенно свободно обо всѣхъ распоряженiяхъ и дѣйствiяхъ правительственныхъ лицъ, но ни въ какомъ случаѣ нельзя касаться коренныхъ основанiй французской конституцiи. Очевидно, статья г. де–ла Героньера непонравилась «Монитеру» по своимъ надеждамъ на усовершаемость. Слѣдуетъ вспомнить, въ чемъ состоятъ неподлежащiя обсужденiю коренныя основанiя французской конституцiи 1852 года: 1) отвѣтственный глава государства; 2) министры, зависимые отъ исполнительной власти; 3) государственный совѣтъ, приготовляющiй законы и поддерживающiй ихъ въ законодательномъ собранiи; 4) законодательное собранiе, обсуживающее и вотирующее законы; 5) другое собранiе, власть перевѣшивающая, охраняющая основной законъ и общественныя вольности. Вотъ и все, что въ предисловiи къ конституцiи зовется основанiями. Но первою главою допускается еще другое «основанiе». Первая глава гласитъ: «Конституцiя признаетъ, утверждаетъ и гарантируетъ великiе принципы, провозглашонные въ 1789 году и составляющiе основанiе права во Францiи». Чтобы не ходить далеко за примѣрами противорѣчiя въ этихъ коренныхъ основанiяхъ, замѣтимъ, что принципы 1789 года допускаютъ совершенно свободное изложенiе мысли въ печати, даже безъ послѣдующихъ нравоученiй со стороны «Монитера». Сверхъ того въ статьѣ 32–й главы IV конституцiи сказано: «Всякое измѣненiе въ коренныхъ основанiяхъ конституцiи, постановленныхъ прокламацiею 2 декабря и принятыхъ французскимъ народомъ, подвергается поголовной подачѣ голосовъ.» Послѣ этого нечего спорить; выходитъ, что конституцiя можетъ быть измѣняема, стало–быть можетъ совершенствоваться, и все дѣловое краснорѣчiе г. де–ла Героньера только размазываетъ коренное основанiе, признанное конституцiею и точно въ ней выраженное.

Но г. де–ла Героньеръ не одинъ получилъ замѣчанiе. Втеченiе послѣдняго мѣсяца многiе журналы подверглись замѣчанiямъ, предостереженiямъ и штрафамъ, все на основанiи 1852, а не 1789 года, хотя послѣднiй составляетъ тоже одно изъ коренныхъ основанiй.

Немаловажная новость во Францiи касается не прямо политики, хотя и имѣетъ отношенiе къ международнымъ отношенiямъ. Это вопросъ о литературной и артистической собственности. Комиссiя для его обсужденiя открыта 22 декабря, подъ предсѣдательствомъ государственнаго министра графа Валевскаго и при вице–президентахъ графѣ Персиньи, министрѣ внутреннихъ дѣлъ и г. Руланѣ, министрѣ народнаго просвѣщенiя и вѣроисповѣданiй. Сущность вопроса, обсуждаемаго въ этой комиссiи, заключается въ томъ: сколько времени художественное произведенiе должно принадлежать его творцу? Мнѣнiя по этому вопросу чрезвычайно различны и въ законахъ вопросъ былъ рѣшаемъ невсегда одинаково. Въ 1778 году постановлено было, что всякiй писатель навсегда остается полнымъ хозяиномъ и распорядителемъ своего созданiя. Въ 1791 г. законъ призналъ полное право собственности писателей на ихъ произведенiя, а наслѣдники пользуются этою собственностью только втеченiи пяти лѣтъ послѣ смерти писателя. Въ 1793 году этотъ послѣднiй срокъ удвоенъ. Въ 1810 г. права наслѣдниковъ расширены на двадцать лѣтъ. Послѣ того вопросъ былъ обсуживаемъ нѣсколько разъ; полагалось то 50 лѣтъ, то 30 лѣтъ права собственности наслѣдниковъ. Въ Голландiи, въ Бельгiи, въ Швецiи право собственности наслѣдниковъ простирается на 20 лѣтъ послѣ смерти автора; въ Пруссiи, въ Австрiи, въ Португалiи — на 30 лѣтъ; въ Россiи и въ Италiи на 50 лѣтъ; въ Англiи срокъ весьма короткiй: семь лѣтъ послѣ смерти автора или 42 года по выходѣ въ свѣтъ изданiя; собственность вѣчная признается только для изданiй, напечатанныхъ университетами. Который же изъ всѣхъ этихъ сроковъ слѣдуетъ считать справедливѣйшимъ? Право литературной собственности вѣчное было бы значительнымъ препятствiемъ распространенiю свѣдѣнiй, въ особенности въ тѣхъ классахъ общества, которые не имѣютъ лишнихъ средствъ на покупку книгъ. При вѣчномъ правѣ, книги были бы дороже, нежели теперь, чтó мѣшало бы ихъ распространенiю, стало–быть мѣшало бы умственному развитiю общества. Но если предположить, что это было бы справедливо, если надо признать вѣчное право собственности наслѣдниковъ на созданiя генiальнаго отца, дѣда или вообще предка, то уже надо бы устроить въ пользу этихъ наслѣдниковъ нѣчто вродѣ вѣчнаго майората; а иначе какой–нибудь спекуляторъ будетъ пользоваться выгодами этого вѣчнаго владѣнiя. Съ другой стороны нельзя слишкомъ и ограничивать сроковъ, потомучто нерѣдко генiальныя созданiя признаваемы бываютъ такими только долгое время спустя послѣ ихъ обнародованiя, стало–быть только дѣтямъ, а случается что внукамъ или правнукамъ, можетъ быть возможно воспользоваться плодами когда–то непризнаннаго созданiя. Когда сочиненiя Бетховена и Вебера начали пользоваться столь заслужонною славой, они давно уже не составляли собственности наслѣдниковъ. Защитники вѣчной литературной собственности возражаютъ на это, что вѣчное или очень продолжительное значенiе имѣютъ очень немногiя произведенiя и что слѣдовательно потомки очень немногихъ людей — и еще какихъ людей! — имѣли бы возможность пользоваться этимъ правомъ. И гдѣ же тутъ справедливость, когда въ странахъ съ старинной цивилизацiей сочиненiя писателей, жившихъ за 150 или 200 лѣтъ, обогащаютъ издателей, которые ихъ печатаютъ, и театры, которые ихъ играютъ, а для прямыхъ наслѣдниковъ и потомковъ не приносятъ ровно ничего? Время скоро уноситъ плохiя произведенiя, но хорошiя кажется должны бы быть настолько же выгодны, насколько они долговѣчны. Немало говорено было о нищетѣ, въ которой томятся потомки Корнеля и Расина, тогда какъ ихъ имущества отданы даромъ въ общее пользованiе.

Какъ же быть? Какой выбрать срокъ? Это будетъ подробно обдумано комиссiею въ слѣдующихъ засѣданiяхъ; а первое было посвящено исключительно вступительной рѣчи предсѣдателя.

Послѣднiя извѣстiя

Прусскiй сеймъ открытъ 14 января лично самимъ королемъ. Его величество сказалъ между прочимъ: «Проекты законовъ, которые вамъ будутъ представлены, покажутъ, что я вѣренъ своимъ принципамъ и имѣю въ виду усовершенствованiе конституцiи. По смѣтѣ оказывается, что есть увеличенiе въ приходѣ, чтó даетъ намъ средства уменьшить требованiе новыхъ кредитовъ на преобразованiе войска.» Далѣе король упомянулъ о счастливомъ окончанiи столкновенiя между Англiей и Соединенными–Штатами. «Моя встрѣча съ императоромъ французовъ еще болѣе способствовала отношенiямъ дружественнаго сосѣдства, которыя существовали и до того. Переговоры касательно устройства торговыхъ сношенiй между Таможеннымъ Союзомъ и Францiей продолжаются.» Потомъ упоминается объ усилiяхъ правительства для достиженiя однообразiя военныхъ учрежденiй во всѣхъ германскихъ земляхъ и о заботахъ его касательно защиты нѣмецкихъ береговъ и развитiя морскихъ силъ. «Пруссiя будетъ продолжать заботиться о преобразованiи устройства Германскаго Союза.» Потомъ выражено было сожалѣнiе о конституцiонныхъ непорядкахъ курфиршества гессенскаго, съ надеждою, что въ этомъ государствѣ опять возстановится порядокъ и хартiя 1831 года. «Согласно съ Австрiею, — прибавилъ король, — мы вступили въ конфиденцiальные переговоры съ датскимъ правительствомъ по вопросу о Голштинiи и Шлезвигѣ. Со всѣми германскими владѣтелями мы твердо держимся федеральнаго устава и международныхъ договоровъ. Развитiе нашихъ учрежденiй должно послужить величiю и силѣ отечества. Я никогда не потерплю, чтобы развитiе внутренней политической жизни подвергло сомнѣнiю права короны, силы и безопасность Пруссiи. Нынѣшнее состоянiе Европы требуетъ, чтобы я и народъ мой дружно работали въ дѣлѣ, которое и должно остаться общимъ между нами. Я расчитываю на патрiотическую опору народныхъ представителей.»

___

Послѣ того какъ въ королевской португальской фамилiи было нѣсколько смертныхъ случаевъ, новая болѣзнь дома Iоао возбудила въ народѣ опять толки объ отравленiи. Въ день рождества волненiе было такъ сильно, что на большой площади собралась большая толпа народу, и королю подано было прошенiе о томъ, чтобы онъ оставилъ свой дворецъ Несесидадесъ. Домъ Люизъ и домъ Фернандо къ–счастiю были здоровы и показались на балконѣ, чтобы благодарить народъ. Ихъ встрѣтили рукоплесканiя и восторженные клики, между которыми слышалось: Смерть отравителямъ! Народъ требовалъ, чтобы король удалилъ отъ себя всѣхъ министровъ и всѣхъ дворцовыхъ чиновниковъ. Графъ Понте былъ захваченъ толпою и не вышелъ бы живой изъ ея рукъ, еслибы его не отбила городская стража. У маркиза Луле и графа Томаса были перебиты стекла. Такимъ образомъ весьма похвальное усердiе къ престолу перешло всякiя границы, такъ что правительство выдвинуло нѣсколько отрядовъ войска для его обузданiя. Вечеромъ 26 числа по городу ходили патрули и не давали толпамъ сбираться; пришлось даже арестовать нѣсколько человѣкъ изъ слишкомъ усердствующихъ.

___

Испанiя не дождалась своихъ союзниковъ въ Мексикѣ, и одолѣваемая воинственнымъ жаромъ, принялась за дѣло одна. 8 декабря городъ Вера–Крузъ пришолъ въ великое безпокойство отъ появленiя въ виду его небольшой испанской эскадры, состоящей изъ двухъ фрегатовъ и девяти паровыхъ транспортовъ. До тѣхъ поръ мексиканцы все еще находились въ сладостной надеждѣ, что ежели европейцы когда–нибудь и вмѣшаются въ ихъ дѣла, то еще нескоро, а можетъ–быть все и такъ пройдетъ. А тутъ вдругъ одинадцать вымпеловъ! Немедленно заперты были желѣзныя рѣшотки порта, жители въ страшномъ безпорядкѣ кинулись бѣжать изъ города, а военныя власти занялись уборкою всѣхъ военныхъ припасовъ и пушекъ. Показавъ себя, испанская эскадра въ боевомъ порядкѣ отошла на двѣнадцать миль отъ города и стала на якорѣ. Вечеромъ народъ, немного поуспокоившись, собрался съ духомъ и торжественно сжогъ стоявшiй близь города трехмачтовый испанскiй корабль, захваченный нѣсколько мѣсяцевъ тому назадъ. Однако разоруженiе форта Сан–Хуанъ да Уллоа продолжалось. Изъ 132 пушекъ было увезено около шестидесяти.

Десятаго числа поутру вторая испанская дивизiя, изъ тринадцати военныхъ судовъ и парусныхъ транспортовъ, присоединилась къ первой. Вмѣстѣ съ двумя военными кораблями, французскимъ и англiйскимъ, которые уже давно тутъ стояли, это составило 26 судовъ: сила совершенно достаточная нетолько для сильной демонстрацiи, но и для полнаго дѣйствiя. На другой день командиръ эскадры, адмиралъ Рубалькаба, объявилъ командирамъ англiйскаго и французскаго кораблей, что онъ намѣренъ потребовать сдачи города Вера–Круза и форта Сан–Хуанъ да Уллоа, расчитывая, что ежели требованiе его въ 24 часа не будетъ исполнено, онъ возьметъ ихъ силою. По заключенiи надлежащихъ условiй съ союзниками, которые еще не получали отъ своихъ правительствъ окончательныхъ инструкцiй, но уже знали о заключенiи договора, 14 числа адмиралъ Рубалькаба, недожидаясь прибытiя главныхъ французскихъ и англiйскихъ силъ, послалъ губернатору предложенiе сдать городъ и фортъ. Недальше предъ этимъ какъ наканунѣ, мексиканскiй генералъ Урага забралъ всѣхъ лошадей въ городѣ и въ окрестностяхъ и принудилъ страхомъ смертной казни, всѣхъ владѣльцевъ какихъ бы то нибыло домашнихъ животныхъ — отогнать свой скотъ на двадцать верстъ отъ Вера–Круза. Дороги были загромождены телѣгами и бѣглецами, и народъ бѣжалъ подъ влiянiемъ паническаго страха. 15 числа полученъ отвѣтъ мексиканскихъ властей, которыя обязались оставить городъ и фортъ въ тотъ же день къ первому часу пополудни. 17 числа утромъ испанцы вступили въ городъ и нашли тамъ и въ фортѣ болѣе семидесяти пушекъ, которыя даже не были заклепаны, множество пороху и снарядовъ: генералъ Урага впопыхахъ не успѣлъ вывезти всего этого, или хоть испортить. Въ полдень испанскiй флагъ былъ поднятъ на фортѣ и привѣтствованъ надлежащимъ салютомъ.

Это только начало вѣроятно очень продолжительной и нелишонной занимательности драмы: европейцы будутъ стараться завести порядокъ въ странѣ, которая вотъ уже нѣсколько десятилѣтiй отвыкаетъ отъ порядка, въ странѣ близкой къ экватору, и по общему мнѣнiю, неспособной къ обыкновенному европейскому порядку. Путешественники, прибывшiе послѣ того изъ Мехико, видѣли, что всѣ дороги завалены изломанными и брошеными телѣгами; пушки валяются въ канавахъ, солдаты бродятъ безоружные въ лохмотьяхъ, голодные. Коротко знающiе Мексику люди боятся теперь, что подъ влiянiемъ нищеты и порождаемаго его раздраженiя, очень могутъ явиться шайки гверильясовъ, съ которыми потомъ трудно будетъ справляться ожидаемымъ французскимъ и англiйскимъ силамъ. Образовалась однакоже между туземцами довольно большая партiя, которая не видитъ другого средства вырвать эту прекрасную страну изъ рукъ анархiи иначе, какъ измѣнивъ въ ней окончательно политическое устройство.

___

Изо всѣхъ извѣстiй въ послѣднее время изъ Китая оказывается, что эта страна окончательно обращается на путь истинный, то–есть на путь англiйскихъ бумажныхъ матерiй и открытой продажи опiума. Принципъ свободы торговли принесетъ здѣсь большiе барыши, если будетъ откровенно примѣняемъ къ дѣлу.

Извѣстно, что во время послѣдней войны китайскiй императоръ уѣхалъ въ Монголiю, въ загородный дворецъ Йехо, и потомъ умеръ тамъ, неувидѣвъ снова стѣнъ своей столицы, оскверненныхъ присутствiемъ иностранцевъ. Тотчасъ же его любимые совѣтники, принадлежащiе къ партiи самой враждебной прогресу, составили изъ себя совѣтъ регенства и завладѣли дѣлами, исключивъ изъ участiя въ нихъ князя Конга, на котораго всѣ смотрѣли какъ на представителя европейскихъ идей. Съ тѣхъ поръ какъ–будто навсегда дворъ основался въ Йехо, а Конгъ, министръ иностранныхъ дѣлъ, жилъ одинъ въ Пекинѣ и былъ постояннымъ предметомъ разныхъ происковъ.

Такое положенiе дѣлъ отчасти останавливало исполненiе трактата и было постоянною помѣхою прогреса, столь нетерпѣливо ожидаемаго. Князь Конгъ понялъ это очень хорошо и рѣшился, въ началѣ октября, лично съѣздить въ Йехо. Тамъ онъ нѣсколько разъ видѣлся съ вдовствующей императрицей–матерью и успѣлъ уговорить ее переѣхать въ пекинскiй дворецъ. 1 ноября молодой императоръ вступилъ въ свою столицу, и начались перемѣны.

Изъ восьми членовъ совѣта регенства трое были извѣстны какъ предводители отсталой партiи: князья И, Чеунъ и Су–шунъ, братъ перваго. На другой день послѣ въѣзда императора, всѣ они были арестованы, въ силу особаго, весьма замѣчательнаго декрета. Князь И обвинялся за все свое поведенiе во время послѣдней войны; ему приписывались всѣ жестокости надъ захваченными тогда европейцами, зачто будтобы варвары отомстили разрушенiемъ лѣтняго дворца; ко всему этому, такъ какъ онъ сопротивлялся возвращенiю двора въ Пекинъ, то и это поставлено ему въ вину, какъ предательство. Въ тоже время князь Конгъ сдѣланъ первымъ министромъ китайской имперiи, такъ что онъ теперь высшее правительственное лицо въ Китаѣ послѣ вдовствующей императрицы–матери–регентши. Всѣ державшiе его сторону и стало–быть сторону европейской цивилизацiи приступили къ второстепенному участiю въ правительственныхъ работахъ, а члены противной партiи были судимы особенною комиссiею подъ предсѣдательствомъ князя Конга и присуждены къ различнымъ наказанiямъ. Три главные виновные, по китайскимъ законамъ должны были подвергнуться медленной смерти, то–есть быть разрѣзаны на куски.

«По всѣмъ симъ уваженiямъ, — сказано въ декретѣ, — казнь, назначенная палатою правосудiя, кажется намъ справедливою. Но такъ какъ одна статья нашихъ законовъ дозволяетъ намъ нѣсколько смягчить казнь по отношенiю къ князьямъ и великимъ сановникамъ нашего дома, то мы рѣшились оказать милосердiе по отношенiю къ князю И и къ князю Чеунъ и предоставить имъ убить себя самимъ. Вслѣдствiе сего мы повелѣваемъ князю Хоа–Фунгу и министру правосудiя Мао–Лину отправиться тотчасъ же въ государственную тюрьму, въ палату казней, и прочесть приговореннымъ къ смерти императорскiй декретъ, повелѣвающiй имъ немедленно лишить себя жизни. Это рѣшенiе, само по себѣ почетное, докажетъ всѣмъ, что мы не имѣемъ никакой личной ненависти къ преступникамъ. Что касается до Су–шуна, то его преступленiя несравненно важнѣе двухъ другихъ, и было бы справедливо, изъ уваженiя къ закону и къ общественному мнѣнiю исполнить надъ нимъ приговоръ, присудившiй его къ медленной смерти. Но наше сердце не можетъ вынести этой мысли, и мы рѣшились оказать милосердiе также по отношенiю къ Су–шуну и измѣнить назначенную ему казнь на отсѣченiе головы.»

Остальные члены совѣта регентства лишены только своихъ чиновъ и званiй, кромѣ военнаго министра, который сосланъ въ дальнiя мѣста Монголiи.

Такъ кончилась эта дворцовая революцiя, которая имѣетъ характеръ удовлетворенiя, даннаго европейцамъ. Такимъ образомъ началось для отношенiй между Китаемъ и европейскими державами время новыхъ, удобнѣйшихъ условiй, и вѣковое положенiе Китая совершенно измѣняется.

____________