ТЕМНЫЕ СЛУХИ

 

по поводу «ОТЗЫВА ИЗ КIЕВА» (СоврЛѣт.  46)

____

Земля наша, какъ извѣстно, покрыта густымъ мракомъ. Въ ней нѣтъ или почти нѣтъ ничего такого, чтó бы было освѣщено вполнѣ ярко, вполнѣ дневнымъ свѣтомъ, и чтò бы по этому можно было совершенно ясно видѣть и разсмотрѣть. Всѣ предметы и событiя больше или меньше облечены сумракомъ. Между тѣмъ видѣть намъ непремѣнно хочется и даже совершенно необходимо, — иначе можно свалиться въ яму или выколоть себѣ глазъ. И вотъ мы всячески таращимъ глаза, чтобы увидать, чтò вокругъ насъ дѣлается. Но извѣстно, какъ дѣйствуютъ сумерки на зрѣнiе: очертанiя предметовъ становятся неопредѣленными, разстоянiя и размѣры путаются; маленькое кажется большимъ, далекое близкимъ. Наконецъ являются призраки, порождаемые усталостью нервовъ, и въ неподвижныхъ предметахъ чудятся несуществующiя движенiя. Вся эта неопредѣленность, эта невозможность ясно видѣть свое положенiе, порождаетъ ночные страхи. Невольно являются передъ нами воображаемыя опасности; опасности дѣйствительныя принимаютъ чудовищныя, преувеличенныя формы; мы не узнаемъ ни своихъ друзей, ни враговъ; мы начинаемъ наконецъ считать все враждебнымъ и опаснымъ. Въ настоящее время существованiе такихъ фальшивыхъ страховъ и опасенiй не подлежитъ сомнѣнiю. Они должны исчезнуть точно такъ, какъ исчезаютъ всякiе ночные страхи, — съ первымъ лучомъ солнца.

Но этого еще мало. Не видя въ потемкахъ ничего, кромѣ развѣ ближайшихъ предметовъ, мы однакоже непремѣнно стараемся составить себѣ понятiе о томъ, что закрывается отъ насъ мракомъ. Мы стараемся воспользоваться другимъ чувствомъ и начинаемъ прислушиваться. Чего мы не можемъ вѣрно узнать, увидѣть собственными глазами, о томъ мы начинаемъ судить по слухамъ. Русская земля питается слухами и порождаетъ ихъ въ страшномъ изобилiи. А слухи — извѣстно что такое слухи. Они изъ мухи дѣлаютъ слона. Они не оставляютъ безъ искаженiя ни одного факта, ни одной черты. А между тѣмъ чтоже дѣлать? Мысль требуетъ пищи, душа ищетъ чему отозваться, и вотъ безчисленныя нити слуховъ протягиваются со всѣхъ сторонъ. Тысячи извѣстiй повторяются, передаются, и хотя каждый почти навѣрное знаетъ, что въ нихъ есть большая доля лжи и очень малая правды, — никто однакоже не въ силахъ отказаться отъ участiя въ толкахъ. Всѣ вѣдь люди, всѣ человѣки.

Читатели помнятъ конечно нелѣпые толки, которые были возбуждены петербургскими пожарами. Въ воздухѣ носились обвиненiя на какихъто молодыхъ людей; простой народъ прямо обвинялъ студентовъ. Вся исторiя вмѣстѣ взятая надѣлала много шума, тогда какъ дѣло въ сущности совершенно обыкновенное. И вопервыхъ — пора бы намъ кажется привыкнуть къ пожарамъ и поджогамъ; кто ихъ не помнитъ на своемъ вѣку? кто не знакомъ со всѣми частными признаками этого явленiя? Каждый русскiй долженъ бы кажется знать ихъ съ малыхъ лѣтъ. Извѣстно, что пожары у насъ часто бываютъ полосою, пожаръ за пожаромъ; извѣстно, что имъ въ одно время даже подвергается городъ за городомъ; извѣстно, что такiе пожары приписываются, и конечно не безъ основанiя, умышленнымъ поджогамъ; извѣстно, что при этомъ ходятъ слухи о подкинутыхъ запискахъ, угрожающихъ новыми пожарами; извѣстно, что жителями овладѣваетъ жестокiй страхъ; извѣстно, что въ народѣ начинаютъ ходить слухи о поджигателяхъ, и обвиненiе падаетъ обыкновенно на тѣхъ, кого можно подозрѣвать въ недовольствѣ, очень обыкновенно — на ссыльныхъ поляковъ, въ настоящемъ случаѣ на студентовъ, такъ какъ въ это время извѣстныя событiя довели до закрытiя университета. И такъ все было такъ, какъ и всегда бывало; но бѣдствiе, которое мы терпѣли столько разъ, очевидно до сихъ поръ не научило насъ ничему; мы не понимаемъ его попрежнему и попрежнему къ нему относимся.

Въ то время нѣкоторые рѣшились заявить печатно о существованiи тѣхъ толковъ, которые мы упомянули; за такое заявленiе они подверглись жестокимъ упрекамъ со стороны другихъ. Странное дѣло! Еслибы кто даже вполнѣ вѣрилъ слухамъ, сильно ходившимъ въ обществѣ и высказывалъ печатно свою увѣренность, то и тогда едвали бы можно было поставить ему это въ вину. Литература есть вопервыхъ отголосокъ общества, а уже вовторыхъ его наставница. И будтобы умышленное умолчанiе, основанное на соглашенiи литературы, на ея внутренней цензурѣ — могло бы помочь дѣлу? Молчанiе есть во всякомъ случаѣ мракъ; оно ничего не исправляетъ и только даетъ злу расти втихомолку.

 

 

Какимъ образомъ можно обвинять то или другое частное лицо за то, что оно повѣрило извѣстнымъ толкамъ, увлеклось ими и не удержалось отъ того, чтобы не высказать своего волненiя? Обвиняйте лучше настроенiе цѣлаго общества. Нелѣпые слухи, хотя бы и печатные ничего не значатъ, если воззрѣнiе общества твердо сложилось, если въ немъ есть опредѣленные, основательные взгляды на вещи. А у насъ развѣ существуетъ чтонибудь подобное? Распустили дикiй слухъ; но развѣ мы не привыкли слышать ихъ каждый день? Такойто ему повѣрилъ; но развѣ каждому не случалось на минуту повѣрить иногда невѣроятнѣйшимъ вещамъ? Развѣ есть чтонибудь столь нелѣпое, чтобы у насъ не нашлось людей, которые тому повѣрятъ? Развѣ есть твердая точка опоры, на которую бы мы могли опираться въ своихъ сужденiяхъ? Развѣ мы привыкли къ нормальнымъ проявленiямъ жизни, развѣ умѣемъ ихъ понимать?

Все это сводится къ одному — свѣта, больше свѣта и тогда исчезнутъ всѣ эти призраки, порождаемые тьмою. Пока мы въ сумеркахъ, до тѣхъ поръ мы будемъ волноваться, создавать мнимыя опасности и кричать со страху. Только свѣтъ успокоиваетъ, даетъ ясно видѣть дорогу, даетъ возможность совершать правильную работу.

Предъидущiя размышленiя и воспоминанiя пришли намъ въ голову по поводу статьи «Отзывъ изъ Кiева», напечатанной въ № 46 «Современной Лѣтописи Русскаго Вѣстника». Это въ высшей степени любопытное заявленiе указываетъ на какуюто внутреннюю жизнь, на тайную борьбу, о которой мы не имѣемъ никакого яснаго понятiя. Чтото случилось, чтото движется, слышенъ отрывочный, тяжолый стонъ, — но въ темнотѣ ничего яснаго разобрать нельзя. Этотъ отзывъ представляетъ жалобу, приносимую извѣстными лицами общественному мнѣнiю. Подъ нею подписано двадцатьодно имя и вѣроятно готовы подписаться многiе другiе ([1]). Подписавшiеся — малоросы и причисляютъ себя къ молодому поколѣнiю. Они жалуются на «гнетъ незаслужонныхъ упрековъ», на «несправедливыя обвиненiя», на «подозрѣнiя, сплетни и ложные анекдоты», на «нелѣпые слухи», на то, что «ихъ гонятъ и преслѣдуютъ общественнымъ мнѣнiемъ (а по временамъ и фактически)», что они «на каждомъ шагу встрѣчаютъ слѣпое озлобленiе, ложь и угрозы».

Вотъ неожиданное открытiе! Слухи, о которыхъ никто не зналъ, которые ничѣмъ не были заявлены, роились и плодились во тьмѣ до того, что стали наконецъ невыносимы для тѣхъ, кого они касались. Толки и клеветы усилились, какъ видно, до страшной степени, прежде чѣмъ возможно было какоенибудь ихъ разъясненiе и опроверженiе. Молодые люди рѣшились наконецъ сами вывести на свѣтъ эту темную силу, которая ихъ давитъ, и подробно перечисляютъ взводимыя на нихъ обвиненiя. Они обвиняются (по ихъ указанiю обвиненiя исходятъ преимущественно изъ «малоразвитаго, провинцiальнаго дворянства обоихъ береговъ Днѣпра») въ слѣдующемъ:

1) Что они держатся мнѣнiй «молодой Россiи», тоесть отвергаютъ «религiю, семейныя связи, право собственности» и признаютъ справедливыми и нужными «самыя ярыя революцiонныя средства».

2) Что они «стараются препятствовать принятiю крестьянами уставныхъ грамотъ, да и не прочь были бы отъ возбужденiя ихъ къ рѣзнѣ».

3) Что они стремятся къ «государственному сепаратизму».

Таковы страшныя обвиненiя, ходящiя по обоимъ берегамъ Днѣпра и заявленныя на этотъ разъ не обвинителями, а самими обвиненными. Понятно, какой сильный внутреннiй разладъ они должны производить въ обществѣ. Невольно думаешь, чтоже дѣлается въ другихъ мѣстахъ? Не ходятъ ли эти самые слухи, или тысячи другихъ подобныхъ по другимъ берегамъ? Не гнетутъ ли они многихъ другихъ? Не возбуждаютъ ли взаимнаго страха, ненависти и подозрѣнiй? Не искажаютъ ли они положенiя дѣлъ до того, что самые твердые колеблются, самые проницательные теряются?

Какъ видно изъ «Отзыва» страшные приднѣпровскiе призраки есть чистый обманъ чувствъ. Обвиненные смѣло вызываютъ своихъ темныхъ обвинителей:

«Мы объявляемъ, говорятъ они, кто мы: пусть это сдѣлаютъ и наши обвинители, если они хотятъ дать нравственный вѣсъ своимъ обвиненiямъ.

 

«Разрѣшимъ споръ честнымъ образомъ: если мы дѣйствительно злодѣи, если мы затѣваемъ рѣзню, разбой, грабежъ и тд., то изобличите насъ, радибога! изобличите гласно и подробно, съ указанiемъ лицъ и мѣстъ, съ обозначенiемъ времени и обстоятельствъ. Пусть опала законная и проклятiе общества заклеймятъ наши преступленiя

Но обвиняемые вполнѣ увѣрены, что обвинители «мимо всего своего желанiя не въ состоянiи будутъ представить малѣйшее фактическое указанiе» для подтвержденiя своихъ обвиненiй.

Чтобы уничтожить всякую мысль о тайныхъ и умышленноскрываемыхъ замыслахъ, обвиненные дѣлаютъ еще больше, именно: открыто заявляютъ свои убѣжденiя, слѣдовательно совершаютъ торжественный актъ, при которомъ ложь есть несмываемое безчестiе. Чтобы разрушить обвиненiя, которыя на нихъ возводятся, они объявляютъ слѣдующее.

1) «Религiю, семейную нравственность и право собственности мы считаемъ неотъемлемымъ народнымъ достоянiемъ; посягательство на эти начала считаемъ вреднымъ для народа и истекающимъ изъ сектаторскаго эгоизма въ противность народному духу и народной волѣ

«Неменѣе вредными для нашего народа считаемъ проповѣдуемыя «Молодою Россiею» революцiонныя средства, какъ препятствующiя всякому положительному спокойному труду общества, какъ влекущiя за собой жертвы, тратящiя силы и дарованiя среди фрондерскихъ увлеченiй, вмѣсто того, чтобы примѣнять ихъ къ честному и плодовитому труду

2) «Никто больше насъ не желаетъ успѣшнаго хода уставнымъ грамотамъ, такъ какъ принятiе ихъ, по нашему мнѣнiю, будетъ первымъ шагомъ къ гражданскому развитiю народа; никто больше не сострадаетъ надъ тѣмъ печальнымъ недоумѣнiемъ, которое заставляетъ крестьянъ, опираясь на ложныя надежды, подвергаться вмѣшательству административному и военному и вынуждать насильственныя мѣры

3) «Если насъ упрекаютъ въ сепаратизмѣ, или покрайнеймѣрѣ въ желанiи сепаратизма государственнаго, то мы объявляемъ, что это самая нелѣпая и самая наивная клевета. Никто вѣдь изъ насъ нетолько не говоритъ и не помышляетъ о политикѣ, но всякое политическое стремленiе, при настоящемъ состоянiи общества дотого смѣшно и ребяческинаивно въ нашихъ глазахъ, что серьозно даже считаемъ лишнимъ возражать на этотъ упрекъ. Да и въ самомъ дѣлѣ послѣдовательно ли было бы съ нашей стороны прививать къ народу политическiя идеи, когда всякiй намекъ на политику (мы судимъ по впечатлѣнiю польской пропаганды) устраняется смысломъ и совѣстью народа, когда всѣ симпатiи его обращены въ ту сторону, откуда пришло къ нему избавленiе отъ работы египетской?» «Нашъ народъ, — говорится въ другомъ мѣстѣ, — вѣритъ въ своего освободителя, и съ его именемъ соединяетъ всѣ свои понятiя о высшей правдѣ

Неменѣе ясно и опредѣленно лица, подписавшiя отзывъ, объявляютъ и то, чего они хотятъ, чѣмъ они руководились и будутъ руководиться въ той своей дѣятельности, которая подала поводъ къ клеветамъ и обвиненiямъ. Они указываютъ на закрытiе школъ, какъ на «печальное событiе, разстроившее ихъ кругъ дѣятельности и принудившее ихъ заявить настоящiй протестъ».

«По нашему крайнему разумѣнiю, — говорятъ они, — единственная обязанность людей, успѣвшихъ приобрѣсти высшее образованiе, состоитъ въ томъ, чтобы употребить всевозможныя усилiя съ цѣлью доставить народу возможность образоваться, сознать себя, свои нужды, умѣть заявить ихъ, словомъ внутреннимъ своимъ развитiемъ стать на ту степень гражданственности, на которую онъ возведенъ закономъ». «Единственное дѣло истинныхъ друзей народа въ настоящее время — спомоществовать развитiю народа, не вдаваясь въ политическiе или соцiальные толки и ожидая терпѣливо времени, когда народъ будетъ въ состоянiи толковать съ нами о предметахъ, которые теперь недоступны его умственному развитiю, а потому для него загадочны, темны и ненужны

Многое открывается изъ этихъ объясненiй и заявленiй. Мы видимъ изъ нихъ нетолько образъ мыслей того кружка, который подписался подъ отзывомъ, но и находимъ нѣкоторыя черты народнаго настроенiя въ извѣстной мѣстности. Народъ для насъ покрытъ болѣе густою тьмою, чѣмъ чтобы то нибыло другое. Мы только гадаемъ и предполагаемъ, въ какомъ настроенiи онъ находится, къ чему обращены его помыслы, съ какимъ расположенiемъ онъ встрѣчаетъ тѣ или другiя событiя. Отсюда для насъ возможны тысячи ошибокъ, возможны желанiя и надежды, которыя вовсе несбыточны, опасенiя и страхи, неимѣющiе никакого основания. Народъ — темная сила, которая, смотря по случаю и по нашему расположенiю духа, то кажется намъ незыблемою опорою, то страшною, разрушительною стихiей. Какъ видно нашлись люди, которые рѣшились сблизиться съ народомъ, чтобы изучать его въ его собственной средѣ, въ возможной близости къ нему. Какого бы мнѣнiя кто ни былъ о результатахъ этого

 

изученiя, хотя бы считалъ ихъ неполными и незрѣлыми, никто однако не усумнится въ полной искренности, съ которою они передаются. Какъ видно эти люди готовы безъ всякаго искаженiя передать намъ, чѣмъ они нашли народъ и чѣмъ находятъ его въ каждую минуту. Чтоже намъ мѣшаетъ узнать дѣло какъ возможно лучше? Чтоже намъ мѣшаетъ разсѣять наконецъ этотъ густой мракъ, порождающiй всякiе призраки и не дающiй намъ ничего видѣть какъ слѣдуетъ?

Темнота вредна вездѣ, гдѣ бы она ни господствовала. И въ малыхъ дѣлахъ она составляетъ такую же помѣху, какъ и въ большихъ. Въ томъ же номерѣ «Современной Лѣтописи» намъ встрѣтился фактъ, который перенесъ насъ въ другую сферу, гораздо менѣе важную, но немало для насъ любопытную. Въ полемической статьѣ, направленной противъ нападенiй «Нашего Времени», «Современная Лѣтопись» говоритъ между прочимъ слѣдующее:

«Правительству, не менѣе московскаго университета, извѣстенъ образъ мыслей и вся общественная дѣятельность будущихъ издателей «Московскихъ Вѣдомостей». Если оно утвердило выборъ университета, то оно знало что дѣлало. Значитъ оно, также какъ и университетъ, признаетъ за ними достаточныя нравственныя обезпеченiя и считаетъ ихъ людьми, заслуживающими довѣрiя

Такъ говорятъ о самихъ себѣ ггКатковъ и Леонтьевъ. Нельзя не пожалѣть, что слова эти сказаны мимоходомъ, вскользь, тогда какъ по нашему мнѣнiю они чрезвычайно важны и наводятъ на многiя размышленiя. Всякiй согласится, что полемика между «Современною Лѣтописью» и «Нашимъ Временемъ» ведется въ полномъ смыслѣ блистательно; въ ней бездна остроумiя, игривости, жару; противники даже очень довольны другъ другомъ и любуются взаимною ловкостью; по собственному выраженiю одного изъ нихъ, они подносятъ другъ другу горечь въ позлащенныхъ чашахъ; прекрасно! Но отчего же вопросъ столь великой важности порѣшонъ такъ глухо и безъ всякаго воодушевленiя? Отчего не достало жару и остроумiя тамъ, гдѣ желалось бы самого живого объясненiя?

Будущiе издатели «Московскихъ Вѣдомостей» конечно понимаютъ весь вѣсъ своихъ словъ. Они говорятъ, что правительство считаетъ ихъ заслуживающими довѣрiя; но они конечно знаютъ, что досихъпоръ такъ никто не говорилъ, слѣдовательно первое заявленiе такого рода не можетъ не имѣть большого значенiя и важнаго повода.

Если такъ, то чтоже оно значитъ? Ужели то, что ггКатковъ и Леонтьевъ составляютъ исключенiе между редакторами, что они пользуются довѣрiемъ правительства, тогда какъ другiе, многiе или нѣкоторые возбуждаютъ его недовѣрiе? Безъ сомнѣнiя мы не вправѣ давать такой смыслъ приведеннымъ словамъ; мы очень хорошо знаемъ, что изданiе журналовъ вообще разрѣшается только лицамъ благонадежнымъ и не думаемъ, чтобы «Современная Лѣтопись» хотѣла бросить тѣнь на благонадежность этихъ лицъ. Нѣтъ, смыслъ ея словъ очевидно другой; очевидно она хочетъ сказать, что хотя правительство довѣряетъ многимъ лицамъ, издающимъ журналы, но ггКаткова и Леонтьева оно считаетъ заслуживающими особеннаго, преимущественнаго довѣрiя. Если такъ, то опять, чтоже это значитъ? Кчему выставлена такая похвала самимъ себѣ?

Ужели въ дѣлахъ литературы правительство имѣетъ настоятельную надобность взвѣшивать, кто и на сколько заслуживаетъ его довѣрiя? Ужели особенная благонадежность имѣетъ для него большую цѣну и важность? Мы охотнѣе желали бы думать, что правительство смотритъ на литературу спокойнѣе и ровнѣе. Если литература можетъ оказать ему услуги, то для него все равно изъ какой бы точки литературнаго мiра эти услуги ни происходили; чтобы пользоваться литературой, ему нѣтъ нужды подраздѣлять ее на отдѣлы по большей или меньшей степени своего довѣрiя.

Такимъ образомъ, несмотря на всѣ наши размышленiя и соображенiя, дѣло осталось въ нашихъ глазахъ совершенно темнымъ. Поэтому случаю намъ невольно пришли на память другiя слова, также темныя и загадочныя и сказанныя тѣми же лицами. Именно въ объявленiи объ изданiи «Московскихъ Вѣдомостей» въ 1863 году, ггКатковъ и Леонтьевъ говорятъ о себѣ такъ:

«Какъ при изданiи «Русскаго Вѣстника», такъ и теперь, при открывающемся новомъ изданiи «Московскихъ Вѣдомостей», свое главное назначенiе полагаютъ они въ томъ, чтобы вѣрно и добросовѣстно служить общественному мнѣнiю, доставляя ему всѣ нужныя свѣдѣнiя, возбуждая его энергiю и способствуя правильности его сужденiй. Затѣмъ они не имѣютъ никакихъ постороннихъ цѣлей, никакихъ затаенныхъ тенденцiй, они не связаны ни съ какимъ кружкомъ, ни съ какою партiей, и въ общественномъ дѣлѣ дорожатъ всего болѣе независимостью своихъ воззрѣнiй и своего слова

 

Вотъ это кажется несравненно яснѣе. Конечно не даромъ сюда попали такiя опредѣленныя выраженiя, какъ «постороннiя цѣли», «затаенныя тенденцiи», «кружокъ», «партiяКонечно они употреблены здѣсь не для одной красоты слога. Едвали также кто повѣритъ, что эти «постороннiя цѣли», «затаенныя тенденцiи», «кружки», «партiи» существуютъ гдѣнибудь далеко, въ Англiи или въ Америкѣ; нѣтъ, очевидно дѣло идетъ о чемъто близкомъ, находящемся тутъ же подъ бокомъ.

Но здѣсь и запятая. Въ самомъ дѣлѣ, какiе эти кружки, какiя партiи, какiя затаенныя тенденцiи и цѣли, отъ которыхъ отрицаются будущiе издатели «Московскихъ ВѣдомостейТемнота непроходимая! Мы очевидно попали въ темную область слуховъ, въ которой, какъ мы знаемъ, вполнѣ довѣряться ничему невозможно. Если слова, приведенныя нами, сами въ свою очередь послужатъ источникомъ новыхъ или поддержкою старыхъ слуховъ, то въ этомъ не будетъ ничего удивительнаго: въ полумракѣ призраки вырастаютъ легко и иногда роятся цѣлыми толпами.

Признаемся, во всемъ этомъ, какъ и во многомъ другомъ, мы не можемъ надивиться тому странному простодушiю, съ которымъ поступаетъ «Русскiй ВѣстникъНѣтъ никакого сомнѣнiя, что онъ очень смѣлъ и рѣшителенъ; уже не въ первый разъ онъ рѣшаетъ такiе вопросы и опредѣляетъ такiя отношенiя, надъ которыми бы всякiй другой невольно задумался. Что для другихъ трудно, для него легко; что для другихъ темно, для него ясно; въ то время какъ другiе смущаются и теряются, онъ повидимому идетъ твердою и свѣтлою дорогою.

Между тѣмъ одно здѣсь дурно. Если онъ такъ опредѣленно смотритъ на вещи, если онъ такъ легко разрѣшаетъ затрудненiя, если у него столько положительныхъ твердыхъ основъ, — то онъ кажется имѣетъ всѣ условiя для горячей и ревностной проповѣди. Казалось бы тутъто и проповѣдывать съ тѣмъ жаромъ, съ какимъ онъ это дѣлалъ въ былыя времена! Но чтоже выходитъ на дѣлѣ? У него какъбудто изсякъ источникъ вдохновенiя. Бывало по самому пустому поводу у него пойдутъ прекрасныя рѣчи на общiя темы; ныньче по самымъ важнымъ поводамъ являются короткiе, глухiе отзывы. Не можетъ онъ незнать, какъ удивляютъ публику нѣкоторыя изъ его смѣлыхъ рѣшенiй затруднительныхъ вопросовъ, и однакоже въ объясненiи этихъ рѣшенiй онъ бываетъ очень скупъ на общiя начала. Такимъ образомъ онъ, повидимому столь свѣтлый и блестящiй, вдругъ въ извѣстныхъ мѣстахъ тускнетъ и покрывается мглою.

Н.



([1]Вотъ эти имена: Владимiръ Антоновичъ, Павелъ Чубинскiй, Константинъ Солонина, АлСтояновъ, Михайло Милашенко, Антонъ Тищенко, Евгенiй Синегубъ, Иванъ Нечипоренко, Павелъ Житецкiй, Викторъ Торскiй, Дмитрiй Богдановъ, Фаддей Рыльскiй, Николай Синегубъ, Петръ Супруненко, Владимiръ Синегубъ, Александръ Лашкевичъ, Федоръ Горячковскiй, Андрей Стефановичъ, Иванъ Касяненко.