ВОПРОШЕНIЕ, interrogatio. Фигура предложенiй.

Вопрошенiе риторическое или пiитическое бываетъ не для изпытанiя неизвѣстныхъ, но для сильнѣйшаго изображенiя извѣстныхъ вещей. На примѣръ:

Державинъ въ одѣ на коварство:

Доколь владычество и славу,

Коварство, будешъ присвоять;

Вѣсы, кадило, мечъ, державу

Въ рукахъ злодѣйскихъ обращать?

Доколь ловитвой ухищренной

Яремъ накладывать вселенной

Тебѣ чрезъ наглость и чрезъ лесть?

За святотатственны обманы

Доколѣ стяжутъ власть тираны,

Кумиры Божескую честь?

Тѣ вопрошенiя, которыхъ обыкновенный разговоръ требуетъ, и которыя не для того употребляются, чтобы умножить силу въ словѣ, къ сей фигурѣ не принадлежатъ; на пр. сiи вопросы Дидоны къ Троянскимъ пришельцамъ:

Изъ коей вы земли и коего народа?

И съ миромъ ли вы къ намъ пришли, или съ войною?

ВЫМЫСЛЪ, fictio. Произведенiе искуствъ, не имѣющее совершеннаго образца въ природѣ.

Вымыслы въ краснорѣчiи, говоритъ Ломоносовъ, суть таковыже, каковы на сраженiяхъ военныя хитрости. Ибо какъ съ довольнымъ числомъ солдатъ и всякаго военнаго снаряду, съ искуствомъ какъ употреблять оружiе и съ сильнымъ и мужественнымъ на враговъ нападенiемъ военныя хитрости употреблять весьма полезно; такъ и вымыслы, при увеличенномъ чрезъ разпространенiя словѣ, при основательныхъ доказательствахъ и при движенiи страстей весьма много способствуютъ. И какъ отъ оныхъ приходятъ непрiятели въ замѣшательство и непорядокъ, позабываютъ и оставляютъ свои предпрiятiя и разположенiя; такъ и слушатели или читатели слова вымыслами восхищаются и позабываютъ свои возраженiя, противныя предлагаемой матерiи.

Возвышенiе слова хотя много зависитъ отъ украшенiй риторическихъ, однакожъ и отъ вымысловъ получаетъ оно не меньшее великолѣпiе. Вымыслы особливо въ стихотворствѣ имѣютъ великую силу, и могутъ по справедливости назваться душею высокаго слога, что въ славныхъ стихотворцахъ ясно видѣть можно. Также и великiе ораторы въ важныхъ словахъ вымыслы нерѣдко употребляютъ, и тѣмъ прозу не мало возвышаютъ.

Вымыслы раздѣляются на чистые и смѣшанные.

Чистые состоятъ въ цѣлыхъ повѣствованiяхъ о дѣйствiяхъ, которыхъ не бывало. — Сюда принадлежатъ изъ древнихъ авторовъ Езоповы притчи, Апулеева басня о золотомъ ослѣ, Петронiевъ Сатириконъ, Лукiановы разговоры; изъ новыхъ Барклаева Аргенида, Гулливерово путешествiе, Донъ Кишотъ Ламанхскiй, Елисей или раздраженный Вакхъ Майкова, Душенька Богдановича, Бахарiана Хераскова, Илья Муромецъ Карамзина, Русланъ и Людмила Пушкина и пр.

Смѣшанные состоятъ отъ части изъ правдивыхъ и отъ части изъ вымышленныхъ дѣйствiй. — Таковы суть: Гомеровы Илiада и Одиссея, Виргилiева Енеида, Хераскова Россiяда и Владимiръ, и всѣ прочiя епическiя поэмы, также Овидiевы Превращенiя, Странствованiе Телемака и пр.

Еще раздѣляются вымыслы на прямые и косвенные:

Прямые предлагаются просто наподобiе подлинныхъ дѣянiй безъ всякихъ оговорокъ; на примѣръ у Державина въ Видѣнiи Мурзы:

Блаженъ.... но съ рѣчью сей внезапно

Мое все зданье потряслось,

Раздвиглись стѣны и стократно

Ярчае молнiй пролилось

Сiянье вкругъ меня небесно,

Сокрылась поблѣднѣвъ луна,

Видѣнье я узрѣлъ чудесно:

Сошла со облаковъ жена,

Сошла и жрицей очутилась,

Или богиней предо мной,

Одежда бѣлая струилась

На ней серебряной волной....

Косвенные имѣютъ въ себѣ нѣкоторую оговорку, или какое нибудь умягченiе, чѣмъ они съ правдою сопрягаются, и къ ней ближе подходятъ. Прим:

Когда бы древни лѣта знали

Толику бодрость съ красотой,

Тобъ храмы въ честь твою создали

И жертвой чтили бъ образъ твой.

Ломоносовъ.

Къ изобрѣтенiю вымысловъ больше всего служатъ примѣры славныхъ авторовъ, однако не безполезны могутъ быть и слѣдующiя правила, почерпнутыя также, какъ и вся статья сiя, изъ Ломоносова. Здѣсь представляются во первыхъ способы, какъ составлять чистые и смѣшанные вымыслы, потомъ, какъ оные предлагать косвенно.

I.) Къ составленiю чистыхъ вымысловъ служитъ соединенiе разныхъ видовъ въ одно тѣло. Такъ у древнихъ стихотворцевъ вымышлены Кентавры, имѣющiе одну половину человѣка, а другую коня; Сиренамъ дана верхняя часть дѣвицы, а нижняя рыбы и пр.

2.) Когда части, свойства или дѣйствiя вещамъ придаются отъ оныхъ, которыя суть другаго рода. — Такимъ образомъ придаютъ безсловеснымъ животнымъ слова, или вещамъ такiя дѣйствiя, какихъ онѣ имѣть не могутъ, на пр:

И се уже рукой багряной

Врата отверзла въ мiръ заря,

Отъ ризы сыплетъ свѣтъ румяной

Въ поля, въ лѣса, во градъ, въ моря....

Ломоносовъ.

или

Борей на осень хмуритъ брови

И зиму съ сѣвера зоветъ:

Идетъ сѣдая чародѣйка,

Косматымъ машетъ рукавомъ....

Державинъ.

При чемъ наблюдать надобно, чтобъ вымышленное изображенiе было сходно съ самою вещiю, которая подъ такимъ видомъ представляется; должно давать ей дѣйствiя, свойства и обстоятельства, сходныя съ дѣйствiями, свойствами и обстоятельствами самой той вещи.

Иногда составленiю вымысловъ служитъ и то, когда дѣйствительныя натуральныя части отъемлются. Таковы у древнихъ стихотворцевъ вымышлены были Циклопы объ одномъ глазѣ. Однако сей способъ не такъ плодовитъ, какъ прибавленiе или соединенiе.

3.) Также весьма способно къ составленiю вымысловъ увеличенiе вещей, къ чему много силы придаютъ ужасныя дѣйствiя и свойства. Таковы у стихотворцевъ Атласъ, Гиганты, Полифемъ, Какусъ и пр. — Примѣры:

Въ III книгѣ Енеиды, Ахеменидъ разсказываетъ о Циклопѣ Полифемѣ:

Циклоповъ очесамъ едва объятенъ ростъ.

Какъ встанетъ, облаковъ касается главою;

Какъ ступитъ, твердь дрожитъ подъ тяжкою пятою....

Я видѣлъ самъ, какъ онъ, лежащiй на хребтѣ

И протяженъ по всей вертепа долготѣ,

Двоихъ изъ насъ схватя великою рукою,

И въ низъ стремительной повергнувъ быстротою,

Единымъ о скалу ударомъ раздробилъ....

(И далѣе)

Едва свершилъ онъ рѣчь, предъ очи наши вдругъ

Дикообразный се является пастухъ,

Ужасный Полифемъ, чудовищна громада....

Въ рукѣ высокая, жезла во мѣсто, сосна....

Ужъ вносится, грозящъ, въ средину топкихъ влагъ;

Но Понтъ еще до ребръ Гиганта не досягъ.

Перев. Петрова.

Я духомъ зрю минувше время:

Тамъ грозный злится Исполинъ

Разсыпать земнородныхъ племя

И разрушить натуры чинъ.

Онъ ревомъ бездну возмущаетъ,

Лѣсисты съ мѣстъ бугры хватаетъ,

И въ твердь сквозь облака разитъ;

Какъ Етна въ ярости дымится,

Такъ мгла изъ челюстей курится

И помрачаетъ солнца видъ.

Ломоносовъ.

И у Державина въ одѣ на взятiе Измаила сказано о Исполинѣ–Россѣ:

Пошелъ — и кто возмогъ противъ?

Отъ шлема молнiи скользили

И океаны уступили

Стопамъ его пути открывъ.

Онъ сильны орды пхнулъ ногою,

Края Азiйски потряслись....

4.) Чрезъ превращенiе — когда что въ другое превращается. Примѣромъ сему могутъ быть Овидiевы Превращенiя.

5.) Чрезъ преложенiе съ мѣста на мѣсто, или изъ одного времени въ другое; на пр:

Но спѣшно толь куда восходитъ

Внезапно мой плѣненный взоръ?

Видѣнiе мой умъ возводитъ

Превыше Фессалiйскихъ горъ!

Я дѣву въ солнцѣ зрю стоящу,

Рукою отрока держащу

И всѣ страны полночны съ нимъ...

Ломоносовъ.

Иногда прошедшее время относится въ настоящее и изображается подъ видомъ мѣста, какъ въ слѣдующихъ стихахъ:

Сквозь тучи бывшiя печали,

Что лютый рокъ на насъ навелъ,

Какъ горы о Петрѣ рыдали

И Понтъ въ брегахъ своихъ ревѣлъ,

Сквозь страшны Россамъ перемѣны,

Сквозь прахъ войнами возмущенный

Я вижу тотъ пресвѣтлый часъ.

Тамъ вкругъ младой Елисаветы

Сiяютъ счастливы планеты...

Ломоносовъ.

Я вижу страшную годину: —

Его три вѣка держитъ сонъ,

Простертую подъ нимъ долину

Покрылъ вездѣ колючiй тернъ;

Лице туманъ подернулъ блѣдный,

Ослабли мышцы удрученны,

Скатилась въ мракъ глава его;

Разбойники вокругъ суровы

Взложили тяжкiя оковы,

Змiя на сердцѣ у него.

Онъ спитъ! — и насѣкомы гады

Румяный потемняютъ зракъ....

Державинъ. На взят. Изм.

Умягчаются вымыслы и въ косвенные обращаются тремя способами: условiемъ, словами значащими сомнѣнiе и фигурами.

Первый способъ весьма употребителенъ у Ораторовъ, какъ на примѣръ у Цицерона въ седьмомъ словѣ противъ Верреса:

«Когда бы я сiе говорилъ у Скифовъ, не здѣсь при толикомъ множествѣ гражданъ Римскихъ, не при избраннѣйшихъ града сего Сенаторахъ, ниже на площади среди Римскаго народа, о толикихъ и толь жестокихъ мученiяхъ гражданъ Римскихъ; то бы и оныхъ варваровъ сердца подвигнулъ.»

Или въ словѣ Скифскихъ пословъ къ Александру Великому: «если бы Боги благоволили дать тебѣ величину тѣла равную жадной душѣ твоей, то бы тебя вселенная не вмѣстила.

Ломоносовъ также употребилъ сей оборотъ въ похвальномъ словѣ Императрицѣ ЕЛИСАВЕТѢ ПЕТРОВНѢ, начинающемся такъ:

Если бы въ сей пресвѣтлый праздникъ, слушатели! въ который подъ благословенною Державою Всемилостивѣйшiя Государынии нашея покоящiеся многочисленные народы торжествуютъ, и веселятся о преславномъ Ея на Всероссiйскiй Престолъ восшествiи, возможно было намъ радостiю возхищеннымъ вознестися до высоты толикой, съ которой бы могли мы обозрѣть обширность пространнаго Ея владычества, и слышать отъ возходящаго до заходящаго солнца безпрерывно простирающiяся возклицанiя и воздухъ наоплняющiя именованiемъ ЕЛИСАВЕТЫ, коль кросное, коль великолѣпное, коль радостное позорище намъ бы открылось.... и проч. или у него же:

Ахъ, еслибъ нынѣ Россовъ всѣхъ

Къ тебѣ горяща мысль открылаь,

То бъ мрачна ночь отъ сихъ утѣхъ

На вѣчный день перемѣнилась......

Примѣры умягченныхъ вымысловъ словами, заключающими въ себѣ сомнѣнiе:

Намъ въ ономъ ужасѣ казалось,

Что море въ ярости своей

Съ предѣлами небесъ сражалось

Земля стенала отъ зыбей,

Что вихри въ вихри ударялись,

И тучи съ тучами спирались

И утсремлялся громъ на громъ.....

Ломоносовъ.

О вы, недремлющiя очи,

Стрегущiя ебесный градъ!

Вы, бодрствуя во время ночи,

Когда покоясь смертны спятъ,

Взираете сквозь тѣнь густую

На цѣлу широту земную;

Но чаю, что вы въ оный часъ,

Впротивъ естественному чину,

Петрову зрѣли дщерь едину,

Когда пошла избавить насъ.

Ломоносовъ.

Фигуры наиболѣе способныя къ умягченiю вымысловъ сыть вопрошенiе и обращенiе. На пр:

1) Куда, силъ грозныхъ воевода!

Надѣвъ огнепернатый шлемъ,

На бедро мечъ, съ небесна свода

Ты радужнымъ течешь путемъ?

или

Но кто тамъ бѣлыхъ волнъ туманомъ

Покрытъ по персямъ, по плечамъ,

Въ стальномъ доспѣхѣ свѣтитъ рдяномъ,

Подобно синя моря льдамъ?

Кто на копье склонясь главою

Событье слушаетъ временъ?

Не тотъ ли, древле что войною

Потрясъ Парижскихъ древность стѣнъ?

Державинъ.

2) Но, — о прекрасная планета,

Любезное свѣтило дней!

Ты нынѣ чрезъ предѣлы свѣта

Простерши блескъ твоихъ лучей,

Спасенный сѣверъ освѣщаешь

И къ намъ веселый видъ склоняешь.

Ломоносовъ.

*

Мармонтель раздѣляетъ вымыслы на совершенные, преувеличенные, чудовищные и нелѣпые.

1. Совершенные или изящные (en beau) вымыслы заключаются въ правильномъ совокупленiи прекраснѣйшихъ частей, порознь взятыхъ, для составленiя новаго естественнаго цѣлаго. На семъ правилѣ основано подражанiе изящной природѣ. Въ живописи Рафаелева Богоматерь и Гвидовъ Геркулесъ; въ ваянiи цѣломудренная Венера и Аполлонъ Ватиканскiй, а въ поэзiи Характеры Корнелiи, Дидоны, Орозмана, не имѣютъ существенныхъ образцевъ въ натурѣ; но хдожникик собрали разбросанныя красоты съ разныхъ предметовъ и составили цѣлое болѣе или менѣе совершенное, смотря по тому, счастливъ или неудаченъ былъ выборъ сихъ соединенныхъ красотъ. — Къ семуу роду вымысловъ принадлежитъ изобрѣтенiе предметовъ отвратительныхъ, кои удобны бываютъ придавать блеску красотѣ и возвышаютъ ее. Въ Корнелiевой трагедiи Смерть Помпея, добродѣтель Птоломея, Ахилласа и Септима; у Расина въ трагедiи Британнникъ Неронъ, Агриппа и Нарцисъ имѣютъ свои пiитическiя красоты. Иногда въ одномъ и томъе характерѣ представляются разныя оттѣнки добра и зла, кои перемѣшиваясь дѣлаютъ первое привлекательнѣйшимъ.

2. Преувеличенные вымыслы производятъ такъ называемое чудесное и состоятъ въ арифметическомъ умноженiи величины, силы, скорости и пр. Гиганты, на примѣръ, громоздятъ горы одну на другую; Полифемъ и Кактусъ играютъ каменными утесами и пр. Въ сихъ вымыслахъ наиболѣе надлежитъ хранить соразмѣрность физики съ моралью. У Мильтона изображенiе сатаны можетъ служить прекраснѣйшимъ примѣромъ для сихъ вымысловъ.

3. Вымыслъ, производящiй чудовищное имѣетъ по видимому началомъ суевѣрiе, образцемъ устраненiе натуры отъ обыкновеннаго порядка, а предметомъ Аллегорiю. Вѣрили нѣкогда въ Сиренъ, въ Сфинксовъ, въ Сатировъ; ибо видѣли, что сама натура мѣшала иногда различные роды и виды своихъ произведенiй. Сiи вымыслы тогда только бываютъ удачны, когда каждая изъ составныхъ частей имѣетъ свою красоту и вѣрную соразмѣрность съ цѣлымъ.

4. Нелѣпые или вздорные вымыслы произошли отъ безпорядочнаго воображенiя. Чудовищные суть смѣшенiе вещей нѣкоторымъ образомъ однородныхъ или мужду собою подобныхъ, а сiи составляются изъ соединенiя вещей нимало несродныхъ, безъ соб (Информация не поллежит востановлению)

СловарьЧ1. С.200–307

1. Феургическiе или таинственные имны воспѣваемы были посвященными въ таинства, во время отправленiя обрядовъ. Изъ сего рода одни только Орфеевы достигли до нашихъ временъ, и они суть самые древнѣйшiе. Павзанiй увѣряетъ, что посвященные въ таинства Орфическiя имѣли имны, сочиненные самимъ Орфеемъ, и что оные не столько были обработаны и не столько заключали прiятности, какъ Гомеровы, но что въ нихъ болѣе было набожности.

2. Пiитическiе или всенародные содержали въ себѣ вѣрованiе народа и были сочиняемы стихотворцами, единственными тогда Богословами. И дѣйствительно, народы Греческiй и Римскiй съ охотою повиновались тѣмъ богамъ, какихъ стихотворцы имъ предлагали, и вѣрили всѣмъ приключенiямъ, какiя они разсказывали. Сюдаже можно причислить Имны въ честь героевъ и полубоговъ. — Примѣч: тѣ, кои пѣли имны, назывались имнодами, а сочинителямъ даваны были имена имнографовъ.

3. Философическiе имны суть тѣ которые сочиняемы были философами, слѣдовавшими особенной системѣ. Хотя во всенародныхъ собранiяхъ они также, какъ и прочiй народъ, поклонялись идоламъ, но втайнѣ призывали верховное Божество, источникъ и начало всѣхъ вещей. По сему предметомъ имновъ философическихъ есть вообще Высочайшее Существо, хотя оно и скрывается иногда подъ именами Юпитера или Солнца, иногда же подъ покровомъ аллегорiи.

*

Имнъ долженъ заключать высокiя изображенiя и высокiя чувствiя, слѣдовательно требуетъ возвышеннаго и чистаго слога; формы опредѣленной не имѣетъ: бываютъ въ немъ стихи всякаго размѣра, даже и вольные.

Греческiе писатели употребляли въ имнахъ, также какъ и въ одахъ, Строфу, Антистрофу и Еподъ — чему подражалъ и Державинъ въ имнѣ, подъ названiемъ Срѣтенiе Орфеемъ солнца съ небольшею только отмѣною въ числѣ стиховъ, полагаемыхъ древними въ каждомъ отдѣленiи. — См. Ода.

Строфа.

Оставь багряный одръ — гряди

О златокудрый! вѣчно юный

Богъ свѣта! дѣвъ Парнаскихъ вождь!

Гряди и приведи съ собою

Весны и лѣта ясны дни;

И цвето–благовонну Флору

И въ классахъ блещущу Цереру

И Вакха гроздовъ подъ вѣнцомъ:

Да въ срѣтенье тебѣ изшедши

Воскликнемъ имнъ.

Антистрофа.

Всплылалъ румяный огнь въ водахъ,

Вздымились горы, засверкали!

Се зрю, се зрю — грядетъ, грядетъ,

И свѣтлое чело возноситъ

Изъ синихъ волнъ на небеса!

Ужъ тихой арфы звуки

Бѣгутъ со струнъ лучами въ долъ,

Безмолвны наклонились кедры,

Вся внемлетъ тварь.

Еподъ.

Пришелъ, пришелъ любитель музъ,

Олимпа Царь, источникъ знанiй. —

Сердецъ ему несемъ

Благоуханну дань.

Прими и озари съ престола

Тебя поющихъ Пiеридъ.

Примѣръ такого расположенiя можно еще видѣть въ ст. Ода

Слѣдующiй имнъ Минервѣ, сочиненный Гомеромъ и переведенный съ подлинника Гнѣдичемъ, также можетъ показать свойство древнихъ сего рода произведенiй:

Пою великую, безсмертную Афину,

Голубоокую, божественную дѣву,

Богиню мудрости, богиню грозныхъ силъ,

Необоримую защитницу градовъ,

Егидоносную, всемощну Тритогену,

Которую родилъ самъ Дiй многосовѣтный

Покрытую златой, сiяющей броней.

Оцѣпененiе объяло всѣхъ боговъ,

Когда изъ Зевсовой главы она священной

Исторглась, копiемъ великимъ потрясая:

Во основанiяхъ вострепеталъ Олимпъ

Подъ крѣпостью ея; земля изъ нѣдръ своихъ

Стонъ тяжкiй издала; весь понтъ поколебался

Смятенъ до черныхъ безднъ, на брегъ побѣгли воды.

Гипперiоновъ сынъ средь дня остановилъ

Бѣгъ пышущихъ коней, доколь съ раменъ своихъ

Оружье совлекла божественная дѣва.

Возрадовался Дiй рожденiемъ Афины.

О громовержцева Егидоносна дщерь!

Привѣтствую тебя. Услышь ты голосъ мой

И впредь ко мнѣ склоняй твой слухъ благопрiятный,

Когда я воспою тебѣ хвалебны пѣсни.

Новѣйшiе имны похожы болѣе на оду: по большей части пишутся строфами, — однакожъ и вольные стихи въ нихъ употреблены быть могутъ.

Имнъ Богу.

Парю душей къ тебѣ, Всечтимый,

Превѣчно Слово, Трисвятый!

Блажу тебя, Непостижимый,

Всемощный, Безначальный, Сый!

Блажу и сердцемъ восхищаюсь,

Зря тьмы, куда не обращаюсь,

Въ творенiи твоемъ чудесъ!

Великъ равно ты въ насѣкомомъ,

Какъ въ буряхъ, къ намъ ревущихъ съ громомъ

Съ недосягаемыхъ небесъ!

Гдѣ пунктъ начатiя вселенны?

Что въ солнцѣ огнь питаетъ твой?

Чѣмъ звѣзды въ тверди утвержденны

И что вращаетъ шаръ земной?

Откуда сонмы водъ пустились

И вкругъ земли совокупились

Въ неизмѣримый Океанъ?

Что внѣ его, что внѣ Эфира?

Кто въ тайнахъ сихъ, о Творче мiра,

Участникомъ твоимъ избранъ?

Никто, никто въ твоемъ совѣтѣ!

Непроницаемъ твой покровъ!

Сѣдящiй въ неприступномъ свѣтѣ

Надъ мирiадами мiровъ,

Ты взоромъ солнцы возжигаешь,

Ты манiемъ мiры вращаешь,

Ты духомъ Ангеловъ творишь,

И словомъ, мыслiю одною —

Сiю пылинку предъ тобою —

Громаду свѣта изтребишь.

Дмитрiевъ.

Сочиненiе Державина подъ названiемъ Богъ, можетъ служить прекраснѣйшимъ образцемъ для имна. Хотя должно полагать, что всѣ упражняющiеся въ словесности знаютъ наизустъ сiе превосходное творенiе, но мы надѣемся, что и здѣсь не покажется оно излишнимъ:

Богъ.

О ты, пространствомъ безконечный,

Живый въ движеньи вещества,

Теченьемъ времени превѣчный,

Безъ лицъ, въ трехъ лицахъ Божества!

Духъ всюду сущiй и единый,

Кому нѣтъ мѣста и причины,

Кого никто постичь не могъ,

Кто все собою наполняетъ,

Объемлетъ, зиждитъ, сохраняетъ,

Кого мы называемъ — Богъ.

Измѣрить океанъ глубокiй,

Сочесть пески, лучи планетъ,

Хотя и могъ бы умъ высокiй —

Тебѣ числа и мѣры нѣтъ!

Не могутъ духи просвѣщенны,

Отъ свѣта Твоего рожденны,

Изслѣдовать судебъ Твоихъ:

Лишь мысль къ Тебѣ взнестись дерзаетъ,

Въ Твоемъ величьи изчезаетъ,

Какъ въ вѣчности прошедшiй мигъ.

Хаоса бытность довременну

Изъ безднъ Ты вѣчности воззвалъ,

А вѣчность прежде вѣкъ рожденну

Въ себѣ самомъ Ты основалъ:

Себя собою составляя,

Собою изъ себя сiяя,

Ты свѣтъ, откуда свѣтъ изтекъ.

Создавый все единымъ словомъ,

Въ твореньи простираясь новомъ,

Ты былъ, Ты есь, Ты будешь въ вѣкъ!

Ты цѣпь существъ въ себѣ вмѣщаешь,

Ее содержишь и живишь;

Конецъ съ началомъ сопрягаешь

И смертiю животъ даришь.

Какъ искры сыплятся, стремятся,

Такъ солнцы отъ Тебя родятся;

Какъ въ мразный, ясный день зимой

Пылинки инея сверкаютъ,

Вратятся, зыблются, сiяютъ:

Такъ звѣзды въ безднахъ подъ Тобой.

Свѣтилъ возженныхъ миллiоны

Въ неимѣримости текутъ,

Твои они творятъ законы,

Лучи животворящи льютъ.

Но огненны сiи лампады,

Иль рдяныхъ кристалей громады,

Иль волнъ златыхъ кипящiй сонмъ,

Или горящiе эфиры,

Иль вкупѣ всѣ свѣтящи мiры —

Передъ Тобой — какъ нощь предъ днемъ.

Какъ капля въ море опущенна

Вся твердь передъ Тобой сiя.

Но что мной зримая вселенна?

И что передъ Тобою я? —

Въ воздушномъ океанѣ ономъ,

Мiры умножа миллiономъ

Стократъ другихъ мiровъ — и то,

Когда дерзну сравнить съ Тобою,

Лишь будетъ точкою одною:

А я передъ Тобой — ничто.

Ничто! — но Ты во мнѣ сiяешь

Величествомъ Твоихъ добротъ;

Во мнѣ Себя изображаешь,

Какъ солнце въ малой каплѣ водъ.

Ничто! — но жизнь я ощущаю,

Несытымъ нѣкакимъ летаю

Всегда пареньемъ въ высоты;

Тебя душа моя быть чаетъ,

Вникаетъ, мыслитъ, разсуждаетъ:

Я есмь — конечно есь и Ты!

Ты есь! — природы чинъ вѣщаетъ,

Гласитъ мое мнѣ сердце то,

Меня мой разумъ увѣряетъ,

Ты есь — и я ужъ не ничто!

Частица цѣлой я вселенной,

Поставленъ, мнится мнѣ, въ почтенной

Срединѣ естества я той,

Гдѣ кончилъ тварей Ты тѣлесныхъ,

Гдѣ началъ Ты духовъ небесныхъ,

И цѣпь существъ связалъ всѣхъ мной.

Я связь мiровъ повсюду сущихъ,

Я крайня степень вещества;

Я средоточiе живущихъ,

Черта начальна Божества;

Я тѣломъ въ прахѣ истлѣваю

Умомъ громамъ повелѣваю,

Я Царь — я рабъ — я червь — я Богъ!

Но, будучи я столь чудесенъ,

Отколѣ произшелъ? — безвѣстенъ;

А самъ собой я быть не могъ.

Твое созданье я, Создатель!

Твоей премудрости я тварь,

Источникъ жизни, благъ податель,

Душа души моей и Царь!

Твоей то правдѣ нужно было,

Чтобъ смертну бездну преходило

Мое безсмертно бытiе;

Чтобъ духъ мой въ смертность облачился

И чтобъ чрезъ смерть я возвратился,

Отецъ! — въ безсмертiе Твое.

Неизъяснимый, Непостижный!

Я знаю, что души моей

Воображенiя безсильны

И тѣни начертать Твоей:

Но если славословить должно,

То слабымъ смертнымъ не возможно

Тебя ничѣмъ инымъ почтить,

Какъ имъ къ Тебѣ лишь возвышаться

Въ безмѣрной разности теряться

И благодарны слезы лить.

Какая высокая и утѣшительная философiя! какая чудесная гармонiя. — Ода сiя (или имнъ) написана была въ 1784 году, въ Нарвѣ, куда нарочно удалился авторъ для избѣжанiя обыкновенной въ столицѣ разсѣянности. Примѣчанiя достойно, что во время сочиненiя столь разгарячено было его воображенiе, что въ одну ночь, лежа на кровати и закрывъ глаза, увидѣлъ онъ чрезвычайный свѣтъ, который и по открытiи глазъ блисталъ, казалося, по комнатѣ; слезы лились ручьями; тогда вставъ написалъ онъ послѣднiй куплѣтъ. — Сiе извѣстно отъ самаго Державина.

Слѣдующiе Имны также заслуживаютъ общее уваженiе:

Имнъ Солнцу

Слѣпаго старца Оссiана.

О ты, катящеесь надъ нами,

Какъ круглый щитъ отцевъ моихъ!

Отколѣ вѣчными струями

О солнце! блескъ лучей твоихъ

Чрезъ прагъ востока истекаетъ?

Гдѣ дремлешь ты во тьмѣ нощной

И утро гдѣ воспламеняетъ

Свѣтильникъ несгарающь твой?

Ты шествуешь въ твоей прелестной

И величавой красотѣ;

Усѣявшiя сводъ небесной

Сокрылись звѣзды въ высотѣ;

Холодная луна блѣднѣетъ

И тонетъ въ западныхъ волнахъ!

Ты шествуешь одно.... кто смѣетъ

Съ тобою течь на облакахъ?

Нагорны дубы упадаютъ,

И горъ слякается хребетъ;

Моря подъемлются, стекаютъ;

Луна теряетъ срочный свѣтъ:

Красы своей не измѣняешь,

Свѣтильникъ дня! лишь ты единъ;

Ликуя путь свой протекаешь,

Небесъ могущiй исполинъ!

Когда полдневный свѣтъ мрачится,

И тучи молнiя сѣчетъ;

Когда за громомъ громъ катится

И тверду ось земли трясетъ,

Изъ грозныхъ облакъ возникаешь

Ты, миръ даруя небесамъ;

Дыханье вѣтрамъ запрещаешь,

Смѣешься бурѣ и громамъ.

Но, ахъ! вотще для Оссiана

Сiяешь ты, небесъ краса!

Всходя изъ синя Океана,

Златые стелешь ли власа

По свѣтлымъ облакамъ летящимъ,

Коснешься ль западныхъ зыбей,

Ложася въ понтъ лучемъ дрожащимъ —

Не видитъ онъ красы твоей!

Но, можетъ быть, временъ влеченью,

Какъ насъ, тебя подвергнувъ рокъ,

На небѣ быстрому теченью

Лучей твоихъ назначилъ срокъ;

И можетъ статься, въ тучахъ бурныхъ

Почивши сномъ въ послѣднiй разъ,

Забудешь путь небесъ лазурныхъ

И утра не услышишь гласъ.

Ликуй же, пламенно свѣтило,

Ликуй днесь въ юности твоей!

Дни старости текутъ уныло;

Лунѣ они подобны сей,

Смотрящей сквозь раздранны тучи,

Когда надъ холмомъ мгла лежитъ,

И странникъ, вшедши въ лѣсъ дремучiй,

Отъ стужи на пути дрожитъ.

Капнистъ.

Имнъ Благотворительности.

Благотворительность священна!

Душа мiровъ, творенiй мать!

Тобою движется вселенна,

Твоя всесильна благодать

Въ дождяхъ, въ росахъ съ небесъ нисходитъ,

И свѣтитъ въ солнечныхъ лучахъ.

Когдабъ въ однихъ громахъ съ эфира

Творецъ являлъ намъ власть свою,

Мы видѣли бъ владыку мiра,

Иль грознаго въ немъ судiю;

Но Бога, но отца творенiй

Еще тогда не зрѣли бъ въ немъ....

Стада ли наши тучны, сильны,

Златятся ль классами поля,

Иль наши житницы обильны?

Благотворительность! тебя

Благословимъ за даръ природы:

Дары ея — дары твои.

Тамъ странникъ мiра утомленный

Зритъ надъ собою горы тучъ,

И внемлетъ бури разъяренны....

Но твой явился кроткiй лучъ —

И радуга отрадъ сiяетъ

На темныхъ облакахъ скорбей.

Что власть, гдѣ нѣтъ тебя? лишь бремя,

Подъ коимъ стонетъ правота.

Что острый умъ? — разврата сѣмя;

И мудрость мудрыхъ? — слѣпота;

И сила сильныхъ? — бичъ для слабыхъ,

И вѣра вѣрнаго? — мертва.

При дремлющей уже лампадѣ,

Во мракѣ, тишинѣ ночной,

О благѣ царствъ, о ихъ оградѣ

Цари бесѣдуютъ съ тобой:

Они не спятъ — чтобъ спалъ спокойно

Въ странѣ ихъ и послѣднiй рабъ....

Луна спѣшитъ на своды темны,

Чтобъ воскресить умершiй день!

Ты — къ узникамъ въ затворъ подземный,

Чтобъ оживить ихъ мрачну тѣнь....

И день росы еще не сниметъ,

Уже отрешь ты много слезъ.

Тебѣ хвала, благодаренье

И въ сердцѣ и въ устахъ моихъ!

Мнѣ жизнь моя есть наслажденье

Безчисленныхъ даровъ твоихъ:

Мнѣ въ смерти на тебя надежда,

И смерть моя — уже не зло.

Ленковичъ.

Показавъ примѣры, заключимъ статью сiю слѣдующими замѣчанiями: 1) что Имны должны быть самое высокое стихотворенiе изъ всѣхъ лирическихъ: ибо что можетъ быть выше чувствiя истиннаго благоговѣнiя къ Божеству? 2) что при всемъ ихъ паренiи должны они поражать естественною простотою: поелику искреность несовмѣстна съ высокопарностiю, отзывающеюся искуствомъ, которое можетъ произвести творенiе весьма обработанное, но хладное, и 3) что сверхъ произведенiй пiитическихъ, древнихъ и новыхъ, для лучшаго успѣха въ сочиненiяхъ сего рода, надлежитъ читать и перечитывать Божественнаго Псалмопѣвца Давида; — тамъ повсюду найдете и высокое въ изображенiяхъ и высокое въ чувствованiяхъ.