Примѣч. дактило–хореическiе шестистопные стихи писаны были древними вмѣстѣ съ пятистопными черезъ стихъ — и таковыя двустишiя въ совокупности назывались геро–елегическими стихами. — Рифмы въ сихъ стихахъ никогда употребляемо не было.

Четырестопные дактило–хореическiе стихи пресѣченiй не имѣютъ, также какъ тристопные и двустопные, только то замѣтить надобно, что въ четырестопномъ четвертою стопою, въ тристопномъ третьею, въ двустопномъ второю, (когда не оканчиваются стихи чистымъ дактилемъ) долженъ быть въ женскомъ стихѣ хорей, а въ мужескомъ долгiй слогъ.

Примѣромъ дактило–хореическихъ четырестопныхъ стиховъ могутъ служить слѣдующiе Державина:

Ступитъ на| горы|, горы тре|щатъ, _{} муж.}

Ляжетъ на| море|, бездны ки|пятъ,

Граду ко|снется|, градъ упа|даетъ, _{} жен.}

Башни ру|кою за| облакъ бросаетъ...

И сiи написанные къ Державину Дмитрiевымъ:

Бардъ безъи|мянный! те|бяль не у|знаю?

Орлiй из|давна зна|комъ мнѣ по|летъ,

Я не въ от|чизнѣ, въ Мо|сквѣ оби|таю и пр.

Примѣры чистаго четырестопнаго дактиля:

Господи!| будь мнѣ все|гда покро|вителемъ!

или

Мысли пе|чальны во| время о|сеннее.

— . — . — тристопнаго дактило–хореическаго стиха:

Звонко прi|ятная| лира!      _{} женс.}

Въ древни зла|тые дни| мiра

Сладкою| силой тво|ей,   _{} муж.}

Ты и бо|говъ и ца|рей,

Ты и на|роды плѣ|няла....

— . — . — чистаго тристопнаго дактиля:

Духи и| злые вол|шебники

Скройтесь въ пе|щеры под|земныя.

Примѣръ дактило–хореическихъ четырестопныхъ женскихъ съ такими же тристопными.

Гдѣ ты прекрасная, гдѣ обитаешь?

Тамъ ли, гдѣ пѣсни поетъ Филомела,

Кроткая ночи пѣвица,

Сидя на миртовой вѣтви?

Тамъ ли, гдѣ съ тихимъ журчаньемъ стремится

Чистый ручей по зеленому лугу,

Душу мою призывая

Къ сладкой дремотѣ покоя? и пр.

Карамзинъ.

— . — . — двустопныхъ дактило–хореическихъ стиховъ:

Гласъ ея| страшный — женс.

Двигнулъ весь| адъ; — муж.

Громы у|жасны — женс.

Глухо гре|мятъ — муж.

и пр.

или

Пчелка златая

Что ты жужжишь?

Все вкругъ летая

Прочь не летишь?....

Державинъ.

Пр. дактило–хореическихъ тристопныхъ женскихъ вмѣстѣ съ такими же двустопными:

Вѣютъ осеннiе вѣтры

Въ мрачной дубравѣ,

Съ шумомъ на землю валятся

Желтые листья.

Поле и садъ опустѣли,

Сѣтуютъ холмы,

Пѣнiе въ рощахъ умолкло,

Скрылися птички и пр.

Карамзинъ.

— . — . — чистаго двустопнаго дактиля.

Грудь лѣбе|диная,

Поступь па|влиная.

Есть еще особенный родъ дактило–хореическихъ четырестопныхъ стиховъ, состоящiй изъ трехъ хореевъ съ однимъ дактилемъ на концѣ. Примѣры можно видѣть въ старинныхъ пѣсняхъ:

Отста|вала| лѣбедь| бѣлая

Прочь отъ| стада| лѣбе|динова....

Во слезахъ я слово молвила....

Перекатно красно солнышко....

Ты звѣзда ль моя восточная....

Г. Карамзинъ написалъ симъ размѣромъ прекрасную сказку Илья Муромецъ. Вотъ начало ея:

Не хочу съ поэтомъ Грецiи

Звучнымъ гласомъ Каллiопинымъ

Пѣть вражды Агамемноновой

Съ храбрымъ правнукомъ Юпитера,

Плыть отъ Трои раззоренныя

Съ хитрымъ сыномъ Афродитинымъ

Къ злачнымъ берегамъ Италiи.... и пр.

Повѣсть Г. Востокова Пѣвисладъ и Зора писана такими же стихами:

Собирайтесь люди Кiевски

Передъ холмъ священный Боричевъ

Поклонитися богамъ своимъ

И почтить святую силу ихъ

Благочестнымъ приношенiемъ,

Пированiемъ и тризнищемъ! —

Такъ взывалъ Баяновъ громкiй хоръ,

Съ холма поле озираючи,

Въ звонки гусли ударяючи. и пр.

Какъ стихи сiи не имѣютъ ни сочетанiя, ни другихъ какихъ либо измѣненiй, то написанное ими сочиненiе, особливо продолжительное, должно замѣнять такую единообразность, легко могущую навести скуку, всѣми прелестями поэзiи. Сей размѣръ выбирается по большой части для повѣстей о старинныхъ Рускихъ происшествiяхъ, почему весьма прiятно встрѣчать въ оныхъ кстати помѣщенныя старинныя слова и выраженiя, даже изрѣдка и рифмы, какъ бы нечаянно родившiяся.

ДВУСТИШIЕ: два стиха, заключающiе въ себѣ полный смыслъ. На пр:

Для сильныхъ на земли долгъ первой, знаменитой,

Невинныхъ охранять и слабыхъ быть защитой.

Озеровъ.

Тотъ мудръ воистинну, кто все чрезъ опытъ знаетъ,

И кто, начавъ дѣла, на ихъ конецъ взираетъ.

Голенищевъ–Кутузовъ.

Поэма вздорная, нелѣпо пѣснопѣнье

Герою и пѣвцу есть вмѣстѣ посрамленье.

Милоновъ.

Въ Греческой и Латинской поэзiи называются симъ именемъ два стиха, изъ коихъ первый екзаметръ, а вторый пентаметръ. — У Виргилiя на случай даннаго Августомъ празднества:

Nocte pluit tota, redeunt spectacula mane;

Divisum imperium cum Jove Caesar habet.

Почти всѣ Елегiи древнихъ писаны такими двустишiями, также какъ и всѣ Овидiевы сочиненiя, выключая Превращенiй.

ДВУСТОПНЫЙ. Стихъ, имѣющiй двѣ какiя либо стопы. Составленiе и примѣры можно видѣть въ описанiи стопъ анапеста, дактиля, хорея и ямба.

ДЕВИЗЪ. См. Емблемма.

ДIАСИРМЪ. Родъ Иронiи: самая злобная насмѣшка на счетъ какого нибудь лица.

Генригъ IV, Король Французскiй, споривъ нѣкогда съ Испанскимъ Посланникомъ, сказалъ съ гнѣвомъ: я пойду до Мадрита. Для чего же не такъ, Ваше Величество, возразилъ хладнокровно Посланникъ, Францискъ I. также былъ въ Мадритѣ. — Чрезъ сей Дiасирмъ Посланникъ напомнилъ о заточенiи Франциска I. въ Испанiи, и далъ замѣтить, что и съ Генригомъ тоже послѣдовать можетъ.

Diasurmo;V происходитъ, по мнѣнiю Бозе, отъ dia;, изъ, и surriдzzw, свищу, и соотвѣтствуетъ отчасти Французскому Persifflage; но въ Лексиконѣ Шревелiя diasurmo;V переведено detractio, obrectatio, поношенiе, ругательство, и произведено отъ diasuдrw, distraho, lacero, detraho, obtrecto, разрываю, поношу, ругаю, составленнаго изъ частицы dia; и глагола suдrw, traho, влеку. Сей переводъ и производство слова diasurmo;V сходственнѣе съ тѣмъ значенiемъ, какое даетъ оному Лонгинъ, гл. ХХХI, въ переводѣ Буало: Le diasyrme, qui est une espece d’hyperbole, n’est à le bien prendre, que l’éxagération d’une chose basse et ridicule — увеличенiе вещи низкой и смѣшной.

ДИДАКТИЧЕСКIЙ. Слово сiе, взятое изъ Греческаго языка и происходящее отъ глагола didaдskw, учу, значитъ поучительный; оно придается тѣмъ сочиненiямъ въ стихахъ, кои имѣютъ предметомъ просвѣщенiе ума. Таковыя сочиненiя называются дидактическими, т. е. поучительными.

Должно думать, что дидактическое стихотворство, выключая лирическое (см. сiе слово) существовало прежде всѣхъ другихъ родовъ поэзiи, потому что законы, бытописанiе и поученiя были сочиняемы стихами. Гезiодова поэма О Земледѣлiи показалась нѣсколькими годами прежде Илiады. Емпедоклъ написалъ въ стихахъ Физику. Феогнидъ, Никандръ, Парменидъ, Аратъ, сочинили въ стихахъ множество разсужденiй о разныхъ ученыхъ матерiяхъ. У Римлянъ Горацiй, Виргилiй, Лукрецiй, Овидiй, съ успѣхомъ упражнялись въ дидактической поэзiи.

Въ поэмѣ дидактической не надобно искать такой учености, такихъ подробностей, какiя могли бы написаны быть въ трактатѣ прозаическомъ, ибо сего не терпитъ поэзiя: Пiитъ, подобно пчелѣ, собирающей съ цвѣтовъ самое прiятнѣйшее, выбираетъ изъ своего предмета только то, что будучи полезно, можетъ соединено быть съ прелестями его искуства; онъ долженъ только наблюдать нѣкоторый порядокъ въ главныхъ частяхъ.

Полезнѣйшими для поэзiи дидактической украшенiями могутъ служить вводныя повѣсти (Епизоды. См. сiе слово), ибо когда онѣ хорошо помѣщены, когда привлекательны, то вознаграждаютъ читателя за скуку при чтенiи правилъ; но надлежитъ стараться, чтобы сiи Епизоды не были слишкомъ часты, для того, чтобы нечасто отвлекаемо было чрезъ нихъ вниманiе читателя отъ главнаго содержанiя поэмы.

Расположенiе дидактической поэмы зависитъ отъ произвола автора. Онъ можетъ ее сдѣлать повѣствовательною, либо драматическою, влагая поученiя свои въ уста извѣстныхъ философовъ, или законодателей; можетъ даже прибѣгать къ помощи баснословныхъ боговъ, Музъ, и дѣлать обращенiя, или призыванiя по примѣру поэмъ епическихъ.

Для показанiя хода и расположенiя поэмы дидактической предлагается здѣсь описанiе Виргилiевыхъ Георгикъ:

Виргилiй, желая преподать правила для всѣхъ сельскихъ работъ, начинаетъ поэму яснымъ изложенiемъ своего предмета, который раздѣляетъ онъ на четыре части. Оныя суть: 1) Обработка земель въ отношенiи къ хлѣбнымъ произрастѣнiямъ. 2) Смотрѣнiе за деревьями и виноградомъ. 3) Попеченiе о большихъ и малыхъ стадахъ, и 4) Воспитанiе пчелъ. Наблюдая рачительно сiе раздѣленiе, поэтъ никогда не мѣшаетъ одной части съ другою, и говоритъ только о предметахъ, имѣющихъ къ каждой изъ нихъ особенное отношенiе.

Въ первой показываетъ онъ разные способы къ обработыванiю поля, смотря по почвѣ земли; говоритъ о началѣ земледѣлiя; описываетъ употребляемыя при ономъ орудiя; означаетъ какое годовое время прилично каждой сельской работѣ; и упоминаетъ о предзнаменованiяхъ дурной погоды.

Во второй разсуждаетъ о разныхъ родахъ деревъ и показываетъ правила къ ихъ сохраненiю, назначая между тѣмъ, какая почва для какаго рода пригодна; наконецъ говоритъ о смотрѣнiи за виноградомъ и оливковыми деревьями.

Въ третьей упоминаетъ о животныхъ, употребляемыхъ къ воздѣлыванiю земли, какъ то, о лошадяхъ, волахъ, коровахъ; потомъ о стадахъ козьихъ и овечьихъ, и о стрегущихъ оныя собакахъ; напослѣдокъ о болѣзняхъ, какимъ подвержены сiи животныя.

Въ четвертой описываетъ жилище пчелъ, ихъ пищу, ихъ рои, случающiяся между ними сраженiя; о порядкѣ или подчиненности пчелъ; о времени, въ которомъ производятъ онѣ медъ; о ихъ болѣзняхъ и о средствѣ возобновлять ульи, когда переведутся пчелы.

Виргилiй украсилъ поэму свою изящнѣйшими Епизодами, каковы суть: въ первой части, описанiе царствованiя Юпитера, разсужденiе о необходимости работы, о смерти Цезаря при разсказѣ о предзнаменованiяхъ дурной погоды; во второй прекраснѣйшее описанiе равнинъ Италiи при означенiи произрастѣнiя деревъ по климатамъ, и о счастливой жизни земледѣльцевъ; въ третьей, о изобрѣтенiи колесницъ, о бѣгѣ лошадей, и заразительномъ повѣтрiи, истребившемъ множество стадъ; наконецъ въ четвертой, при показанiи средствъ какъ возобновлять ульи, встрѣчается прекрасная Баснь объ Аристеи, и повѣствованiе объ Орфеѣ и Евридикѣ. — Изъ сего можно замѣтить, съ какимъ искуствомъ Пiитъ удалялся отъ своего предмета, никогда не выпуская его изъ виду.

Поэма дидактическая, имѣющая предметомъ нравоученiе, или какую либо науку, требуетъ точнѣйшаго порядка, нежели та, въ которой описываются художества и потому въ первомъ случаѣ, поэтъ долженъ болѣе размышлять, разбирать, изслѣдовать свою матерiю — стараться, чтобы все клонилось къ поученiю и къ убѣжденiю. Правила должны быть изложены съ совершенною ясностiю, доказательства — самыя избранныя и расположенныя въ надлежащемъ порядкѣ, такъ чтобы заключенiе казалось неизобрѣтеннымъ, но происходящимъ какъ бы само собою изъ описанныхъ обстоятельствъ; словомъ, всѣ части должны быть такъ между собою связаны, чтобы читатель никогда не могъ уклониться отъ стези, по которой поэтъ провождаетъ его.

Всѣ сiи достоинства находятся въ поэмѣ Вѣра (La Religion), написанной младшимъ Расиномъ (Racine le fils). Мы воспользуемся разсужденiями знаменитаго Ж. Б. Руссо, который ее разсматривалъ. Поэма сiя основана на слѣдующей мысли Паскаля: — Отвергающимъ Религiю должно сначала показать, что она не противоположна здравому разсудку; потомъ, что она достойна уваженiя; послѣ сего надлежитъ представить ее въ прелестнѣйшемъ видѣ, и заставить пожелать, чтобъ она была истинна; наконецъ доказать, что она дѣйствительно истинна, прiятна, утѣшительна. Всѣ пѣсни соотвѣтствуютъ сему плану и, такъ сказать, одна изъ другой проистекаютъ.

Не можно, говоритъ Ж. Б. Руссо, не можно предположить твердѣйшихъ доказательствъ о необходимости Религiи иначе, какъ чрезъ доказательства о бытiи Божiемъ. Сiе исполнилъ авторъ въ первой пѣсни, гдѣ все то, что можетъ физика сообщить поэзiи и метафизика разуму (oЭ tout ce que la physique peut fournir à la poёsie et la métaphysique à la raison) описано и изложено въ видѣ самомъ величественномъ и разительномъ.

Сiи доказательства естественно ведутъ за собою различiе двухъ сущностей: союзъ ихъ въ продолженiи жизни, и разрывъ при смерти; отсюда происходитъ доказательство безсмертiя души. Разныя мнѣнiя и споры о семъ предметѣ философовъ ведутъ къ необходимости Откровенiя. Въ семъ состоитъ содержанiе второй пѣсни.

Въ третьей пѣсни продолжается предложенiе, начатое при концѣ предыдущей, гдѣ доказано, посредствомъ Исторiи всеобщей и особенно Еврейской, что Откровенiе или Слово Божiе находится въ однѣхъ только книгахъ Еврейскихъ, изъ чего извлекается достовѣрность и истина религiи, возвѣщенной Пророками, утвержденной чудесами, и признанной самимъ Магометомъ, величайшимъ врагомъ ея.

Четвертая пѣснь совершенно соединена съ третьею удивительнымъ описанiемъ начала вѣры Христiанской, чудесъ Виновника ея, стремительнаго распространенiя Евангелiя, и утвержденiя онаго посреди мукъ и гоненiй. Тутъ видны: народы, озаренныя симъ Божественнымъ свѣтомъ; приведенный въ смятенiе умъ человѣческiй; крестъ, торжествующiй надъ мудростiю мiра, и наконецъ Римъ, средоточiе язычества, наказанный подобно Iерасулиму, но возставленный, дабы содѣлался до конца вѣковъ средоточiемъ вѣры Христовой.

Въ пятой пѣсни можно видѣть, до какой степени простирается невѣжество человѣка и сколько трудностей встрѣчаетъ Деистъ при отвѣтствованiи на такiе вопросы, разрѣшенiе коихъ Христiанинъ легко находитъ въ Откровенiи.

Въ шестой пѣсни говорится о нравственности. Здѣсь представлено читателю сравненiе, равно ученое и остроумное, нравоученiя поэтовъ языческихъ съ Христiанскими.

Сiя мысль, продолжаетъ Ж. Б. Руссо, что религiя не требуетъ отъ насъ ничего противоположнаго здравому разсудку, и что путь предназначаемый Евангелiемъ нисколько не затруднительнѣе пути, предлагаемаго простою философiею и обязанностями добродѣтельнаго человѣка, сiя мысль выражена превосходно. За симъ автору слѣдовало показать преимущество нравственности Христiанской предъ всякою другою нравственностiю! Сiе преимущество состоитъ въ узаконенiи благотворенiя — прiятнѣйшаго изъ всѣхъ узаконенiй! всѣ прочiя принадлежатъ уму, но сiе касается самаго сердца, и сей–то добродѣтели Богъ особенно отъ насъ требуетъ! и поелику она составляетъ вѣнецъ всѣхъ добродѣтелей Христiанскихъ, то авторъ не могъ лучше кончить своего творенiя, какъ показанiемъ всей цѣны и необходимости ея — и все сiе исполнилъ съ удивительнымъ искуствомъ.»

*

Дидактическiя стихотворенiя, по причинѣ различнаго ихъ содержанiя, раздѣляются нѣкоторыми литтераторами на разные роды. Однѣ изъ нихъ называются историческими (иногда циклическими), другiя философскими, а третьи собственно поучительными или наставительными. Первыя повѣствуютъ о явленiяхъ въ природѣ, и происшествiяхъ между людьми; вторыя, избравъ себѣ предметомъ какую либо истину изъ числа тѣхъ, кои бываютъ изобрѣтаемы разумомъ, входятъ въ основанiе и подробности оной, изъясняютъ причины вещей, выводятъ изъ того умозаключенiя и проч. а послѣднiя предлагаютъ правила какой либо науки, художества, или ремесла. Какъ сiи три рода познанiй имѣютъ весьма тѣсную между собою связь, на примѣръ познанiе причинъ, то есть философское, обыкновенно бываетъ предшествуемо познанiемъ настоящаго состоянiя вещей, то есть историческимъ, а сiе послѣднее нерѣдко бываетъ недостаточно безъ присовокупленiя къ нему перваго, правила же наукъ, художествъ и рукодѣлiй суть не иное что, какъ умозаключенiя, извлеченныя на основанiи вкуса изъ познанiй историческаго и философскаго: по сей причинѣ не возможно, чтобы сiи три рода поучительныхъ стихотворенiй не заимствовали одинъ отъ другаго взаимной помощи, то есть, или силы для убѣжденiя, или разнообразiя для развлеченiя разума, или красотъ для возхищенiя воображенiя. Впрочемъ каждый изъ нихъ имѣетъ нѣчто особенно ему свойственное. — Образцами историческаго стихотворенiя почитаются: Луканова Фарсальская битва, Сильвiя Италика Пуническая война, а отъ нѣкоторыхъ и Вольтерова Генрiада. — Для философскихъ стихотворенiй примѣромъ могутъ служить Лукрецiево сочиненiе О естествѣ вещей, и Опытъ о человѣкѣ Англинскаго писателя Попе. — Къ собственно–дидактическимъ произведенiямъ принадлежатъ: Виргилiевы Георгики, Горацiева Наука о стихотворствѣ, которой подражалъ Буало, Гезiодова поэма Работы, Опытъ о критикѣ Попе, Делилева поэма Сады, и проч.

Родъ слога, приличный дидактическимъ стихотворенiямъ, безъ сомнѣнiя долженъ соотвѣтствовать роду мыслей и главной цѣли сочиненiя. Впрочемъ къ качествамъ поучительнаго въ прозѣ слова прибавьте, чѣмъ стихотворство, почти не выходя изъ предѣловъ онаго, можетъ сдѣлать его красивѣе и приятнѣе: вотъ понятiе, какое должно имѣть о слогѣ поучительныхъ стихотворенiй, такъ, что онъ почти никогда не можетъ быть выше средственнаго, а тѣмъ еще менѣе такимъ, какой бываетъ въ Епическихъ поэмахъ, ироическихъ одахъ или трагедiяхъ. Мармонтель говоритъ о семъ слѣдующее: Буало не одною краткостiю, точностiю и рачительнымъ составомъ стиховъ заставилъ насъ читать съ удовольствiемъ правила уже давно извѣстныя; онъ употребилъ все, что мѣлкiя стихотворенiя имѣютъ прiятнаго и красиваго. Вотъ по моему мнѣнiю, продолжаетъ Мармонтель, тотъ путь, которымъ должны идти всѣ наши поучительные стихотворцы; и чѣмъ предметъ ихъ будетъ менѣе важенъ и любопытенъ, тѣмъ болѣе нужны имъ красоты воображенiя и стороннiя убранства. Впрочемъ кратко можно сказать, что слогъ дидактическихъ произведенiй долженъ быть умѣренный: ибо дидактическiй писатель представляетъ лице хладнокровнаго мудреца, дѣлающаго поученiе; почему и не можетъ и не долженъ быть въ большомъ Ентузiасмѣ; одни только Епизоды, какъ повѣсти постороннiя, сiе принимать могутъ.

На Русскомъ языкѣ къ Дидактическому роду принадлежатъ: посланiе Ломоносова къ Шувалову О пользѣ стекла, поэма Хераскова О пользѣ наукъ, переводъ Голенищева–Кутузова Гезiодовой поэмы Работы, переводъ Мерзлякова Горацiевой Науки о стихотворствѣ, три перевода Науки о стихотворствѣ Буало: Тредiаковскаго, Графа Хвостова и Госпожи Буниной; переводъ Воейкова Делилевой поэмы Сады и Виргилiевыхъ Георгикъ; переводъ Станевича Ландшафтовъ Марнезiя; переводъ Князя Шихматова Опыта о критикѣ Попе; поэма Притчи, написанная Графомъ Хвостовымъ, поэма Воейкова Искуство и науки, Норова Разсужденiе объ Астрономiи, и проч.

Примѣромъ слога дидактическаго могутъ служить слѣдующiе отрывки:

1. Изъ посланiя Горацiя къ Пизонамъ, извѣстнаго подъ названiемъ Науки о стихотворствѣ.

Когда маляръ, въ жару, потѣя надъ картиной,

Напишетъ женскiй видъ на шеѣ лошадиной,

Всю кожу перьями и шерстью распестритъ,

И части всѣхъ родовъ въ урода помѣститъ; —

Начавъ красавицей чудесное творенье,

Окончитъ рыбою, себѣ на прославленье:

Пизоны! — можете ль, скрѣпя свои сердца,

Не осмѣять сего безумнаго творца?

.....

Начала пышныя нерѣдко обольщаютъ:

Ждемъ важнаго! — и чтожъ? — на рубищѣ мелькаютъ

Кое–гдѣ пурпуры блестящей лоскутки:

По бархатнымъ лугамъ струятся ручейки;

Шумитъ дремучiй лѣсъ; тамъ башня въ прудъ глядится;

Тамъ радуга блеститъ, тамъ Реинъ серебрится!....

Къ чему сей пышный вздоръ? — я дѣло знать спѣшилъ.

Положимъ: кипарисъ ты въ краскахъ оживилъ; —

Но кстати ль это здѣсь, гдѣ буря, треволненье,

Разбиты корабли, и въ смертномъ утомленьѣ

Бѣднякъ, съ котораго ты деньги взялъ за трудъ?....

Положимъ: на заказъ работаешь сосудъ!

Мнѣ страшной бочкою казался онъ сначала:

Но ты вертѣлъ, вертѣлъ: изъ бочки кружка стала! —

Намъ правило дано природою самой:

Да царствуетъ вездѣ единство съ простотой.

.....

Друзья! вы знаете, я самъ люблю Сатиру,

Но чтобъ ее явить въ приличномъ видѣ мiру,

Убранства для нее жалѣть я не хотѣлъ,

И грубымъ голосомъ кричать ей не велѣлъ!

Ей чуждо томное величье Мельпомены; —

Но должно сохранить всѣ слога перемѣны:

Въ ней Питiя дерзка, рабъ низокъ, ухищренъ.

Забавенъ съ простотой другъ Бахуса, Силенъ. —

Я общiй взялъ языкъ и новый составляю;

Пишите, думайте — успѣха всѣмъ желаю!

Иной трудится день, трудится ночь.... но что?

Тѣ жъ мысли, тѣ жъ слова; однако все не то!

Порядокъ словъ и связь: вотъ таинство искуства!

По мнѣнью моему — безъ уточненья чувства,

Сатиръ, дитя лѣсовъ, не долженъ такъ вѣщать,

Какъ наша говоритъ блистательная знать....

.....

Тесписъ, прiявый свѣтъ съ Парнасской высоты,

Открылъ Трагедiи начальныя черты. —

При немъ явилися смѣшныя колесницы,

Актеровъ и пѣвцовъ намазанныя лицы! —

Есхилу здравый вкусъ вдали уже блисталъ,

Онъ важность мантiи, личины сценѣ далъ.

Съ помоста гордаго, открытаго для взоровъ,

Явилъ котурны онъ и пышность разговоровъ.

Комедiя потомъ въ Елладѣ процвѣла;

Но вольность дерзкая ей гибельна была;

Орудье злыхъ людей, коварнаго забава,

Закономъ лишена гражданственнаго права:

Не въ силахъ бывъ язвить, со срамомъ хоръ упалъ.

И Римлянинъ–поэтъ путь трудный испыталъ!

Стремясь въ слѣдъ Еллиновъ, стремясь тропою новой,

Вездѣ срѣталъ онъ честь съ наградою готовой. —

Не съ чуждыхъ, но родныхъ полей собравъ цвѣты,

Претекстъ и тотъ явилъ изящны красоты.

Ахъ! еслибъ менѣе пѣвцы себѣ ввѣрялись,

Съ терпѣньемъ исправлять труды свои старались,

Тогдабъ великiй Римъ могъ смѣло приложить

Къ вѣнцу своихъ побѣдъ вѣнецъ отъ Пiеридъ и пр.

Мерзляковъ.

2. Изъ поэмы Сады, или Искуство украшать сельскiе виды. —

Желаешь ли земли успѣшной для трудовъ?

Бѣги сихъ плоскихъ мѣстъ, и вымоинъ, и рвовъ!

Прiятны высоты, гдѣ холмъ негорделивый

Надъ доломъ скатистымъ возноситъ верьхъ красивый,

Гдѣ плодоносный кряжъ земли не каменистъ,

И сухъ, а не пещанъ; высокъ, а не гористъ;

Идешь — и горизонтъ простертъ великолѣпно;

Земля склоняется, иль всходитъ непримѣтно;

Раздастся, сдвинется: на каждомъ шагѣ тутъ

Явленья новыя прiятно развлекутъ.

Пусть грубый землемѣръ компасомъ воруженный,

Идетъ въ свой кабинетъ, отъ сада удаленный,

Соразмѣряя все, премудрый планъ чертитъ,

И пусть по правиламъ хорошiй портитъ видъ;

А ты иди въ свой садъ; на бѣлый листъ бумаги

Снимай тамъ сколки съ мѣстъ, видъ въ даль, холмы, овраги,

Всѣ затрудненiя умѣй предузнавать,

Предвидѣть способы и средства прiискать;

Чудотворенiя изъ трудностей родятся.

Безплодный самый кряжъ готовъ повиноваться;

Безплодный самый кряжъ узнаетъ красоту.

Онъ нагъ — одѣнь лѣскомъ, кустами наготу;

Дремучь — съ сѣкирою вступай ты въ лѣсъ дремучiй;

Болотистъ — выкопай каналъ, иль прудъ текучiй;

Посредствомъ твоего полезнаго труда

Очистится земля и воздухъ и вода.

Онъ сухъ — ищи ключей; нѣтъ способа инова;

Быть можетъ, выступить уже вода готова, и проч.

.....

Желаешь ли ты глазъ сильнѣй очаровать?

Движенью надобно свободный видъ придать:

Не означать нигдѣ границы точной саду;

Сломать или закрыть отъ насъ его ограду.

Очарованiе съ надеждою живетъ,

И предъ оградою прекрасныхъ мѣстъ умретъ.

Стѣна вселяетъ грусть и даже раздражаетъ.

Уже гуляющiй въ саду воображаетъ,

Что скрыла новыя явленiя она,

Что живописнѣй тамъ природа быть должна;

И негодуетъ умъ на цѣпь, которой скованъ,

И опечаленный мой взоръ разочарованъ.

......

Лѣса всѣ образы готовы принимать;

Но украшая ихъ, страшитесь искажать.

Смотрите, тамъ древа раскинулись шатрами;

Тамъ блѣдные лучи прокрались межъ листами;

Тутъ свѣтъ сражается съ прiятной темнотой;

Здѣсь челами древа склонились надъ водой;

Здѣсь разбрелись они, вѣтьвями помаваютъ,

Какъ будто издали другъ друга призываютъ;

Вотъ вмѣстѣ, вотъ они другъ съ другомъ обнялись

И вдругъ какъ будто врозь опять ужъ разошлись.

Природа намъ урокъ прекрасный и великiй!

Но образуя лѣсъ природно–мрачный, дикiй,

Всѣ сильныя черты потщитесь сохранить

И мѣлочныхъ убранствъ нигдѣ не помѣстить.

Единство, полнота, да будутъ свято чтимы,

Да будетъ простъ, великъ сей лѣсъ необозримый!

Потщитесь хитростью своею удержать

На немъ величiя высокую печать.

Люблю сѣдые пни; хочу, чтобъ воды яры,

Шумя по рытвинамъ, свергались въ крутояры;

Оставьте по лѣсамъ глубокiе слѣды

И времени, и бурь, и вѣтровъ, и воды.

Пускай меня страшитъ видъ грозный скалъ висящихъ!

Оставьте! пусть въ мѣстахъ, величiемъ блестящихъ

Все дышетъ дикою и гордой красотой.

Но что — мракъ пустыни намъ ужасовъ виной?

Вотъ признакъ тайнаго жить въ обществѣ влеченья!

Воздвигните въ лѣсу вы храмъ благотворенья:

Недужный въ немъ елей, бездомный кровъ найдетъ,

И пустыня какъ рай предъ вами разцвѣтетъ.

.....

Гумно, богатство селъ, надежда земледѣльца,

Убранства скромнаго желаетъ отъ владѣльца.

Да не похвалятся чертоги передъ нимъ,

Столь низкiе при немъ достоинствомъ своимъ,

Сколь низокъ хитрый взглядъ Армиды горделивой

Передъ улыбкою невинности стыдливой!

При имени гумна — лугъ, овцы, вѣкъ златой,

Всѣ блага чистыя предстанутъ предо мной,

Которыхъ милое въ стихахъ изображенье

Плѣняло дѣтское мое воображенье;

Ахъ, возрастъ золотой есть возрастъ дѣтскихъ лѣтъ!

Предстанутъ — и мой духъ съ предмета на предметъ

Подъ кущи пастырей преносится мечтаньемъ.

Спѣши! привѣтствуютъ насъ птицы возклицаньемъ!

Уже я слышу скрыпъ навьюченныхъ возовъ,

И отзывъ по токамъ стучащихъ въ ладъ цѣповъ......

Воейковъ.

3. Изъ дидактическаго Опыта объ Астрономiи. — Коперникъ и его система. (Предъ симъ изложены нѣкоторыя ложныя системы древнихъ.)

......

Но всѣ мечты сiи Коперникомъ затмились,

Предъ генiемъ его поля небесъ разкрылись:

Въ уединенiи, забытый отъ людей,

Онъ мыслiю парилъ въ далекiй Емпирей:

Тамъ мужа славнаго недремлющiя очи

Блюли движенья звѣздъ въ священный часъ полночи,

И часто онъ въ мечтахъ, какъ шумъ суетъ стихалъ,

Гармонiи мiровъ катящихся внималъ,

Иль въ думу углублясь близь трепетной лампады,

Передвигалъ, какъ Богъ, небесныхъ тѣлъ громады

И факелъ истины въ наукѣ засвѣтилъ!

Но трудъ великiй свой онъ цѣлый вѣкъ таилъ

И славу прiобрѣсть столь поздно онъ рѣшился,

Что смерти грозный духъ надъ нимъ уже носился,

Когда вселенная узнала въ первый разъ

Систему мудреца: — но онъ уже погасъ! —^*)

«Въ бездонной пустотѣ, исполненной Эфира,

«Богъ солнце утвердилъ Царемъ и окомъ мiра;

«Вкругъ пламенной оси своею тяготой

«Вращается оно и мiръ живетъ собой;

«Всечасно изъ него токъ пламенный клубится,

«Но силою иной опять въ свой центръ стремится;

«Оно направило отъ вѣка ходъ планетъ:

«Меркурiй здѣсь летитъ, за нимъ Венера въ слѣдъ;

«Тутъ зрится Шаръ земной, страна людей родная;

«Вотъ грозный Марсъ течетъ быстрѣе въ путь дерзая;

«Юпитеръ шествуетъ медлительной стопой;

«Отецъ его Сатурнъ, одѣтый тайной мглой,

«За синей далью тамъ, край видимому мiру,

«Чуть катитъ тусклый шаръ по льдистому эфиру.^*)

«Но солнце въ центрѣ ихъ, отъ горней вышины,

«Жаръ жизненный лiетъ въ планетны глубины:

«Съ любовью мещетъ свѣтъ, когда часы дневные

«Влекутъ вокругъ него двѣ стороны земныя

«И наклоненная въ созвѣздiяхъ своихъ

«Земля, средь перемѣнъ вратится годовыхъ...

Норовъ.

Къ поучительнымъ стихотворенiямъ нѣкоторые не безъ основанiя причисляютъ Сатиру. — См. Сатира.