Квинтилiанъ хвалитъ Горацiя наиболѣе за совершенное познанiе человѣческихъ

129

нравовъ. И дѣйствительно, никто не осмѣиваетъ пороковъ съ бóльшею остротою, никто не выхваляетъ добродѣтелей съ большею тонкостiю, какъ Горацiй. Въ его нравоученiи нѣтъ ничего принужденнаго, ничего строгаго. Горацiй не проповѣдуетъ истины, но заставляетъ оную чувствовать; не принуждаетъ наблюдать правила мудрости, но уговариваетъ любить ее. Не можно обвинять его и въ суровости, ибо описывая ошибки, начинаетъ признаваться въ своихъ собственныхъ, и съ великою прiятностiю извиняется въ оныхъ; онъ отвращаетъ скуку, необходимую почти въ нравоучительныхъ наставленiяхъ, неизтощимымъ разнообразiемъ оборотовъ, вводными повѣствованiями разнаго рода, разговорами, вымыслами, баснями, изображенiемъ нравовъ и самымъ искуснымъ употребленiемъ рода Драматическаго. Сверхъ сего всѣ почти имена въ Сатирахъ его вымышлены, а ежели и встрѣчаются истинныя, то всѣ уже совершенно обезславленныя. Словомъ, Горацiй не былъ ни золъ, ни мизантропъ: онъ почиталъ людей болѣе достойными сожалѣнiя или насмѣшки, нежели ненависти.

130

Персiй.

Важный слогъ, строгая нравственность, чрезмѣрная краткость и сильныя мысли — вотъ существенныя и отличительныя достоинства Персiя. Но такое излишество хорошихъ качествъ заставляетъ его весьма часто впадать въ погрѣшности. — Стоическая важность Персiя обращается въ сухость; неумѣренная строгость приводитъ читателя въ унынiе и страхъ; а чрезвычайная краткость дѣлаетъ его темнымъ и почти невразумительнымъ. Но при всемъ томъ Квинтилiанъ говоритъ, что Персiй заслужилъ великую и притомъ истинную славу — безъ сомнѣнiя за то, что у него вездѣ находится превосходнѣйшая нравственность и разсужденiя основательныя; красоты совершенно несвойственныя Сатирическому роду; и даже многiе изъ стиховъ его обратились въ пословицы. Въ оправданiе же темноты его говорятъ, что онъ желая осмѣять поступки Нерона, и боясь худыхъ отъ того послѣдствiй, умышленно писалъ темно и невнятно; но сiе оправданiе неудовлетворительно. Оно можетъ относиться къ небольшому числу тѣхъ сти–

131

ховъ, коими, какъ съ довольною вѣроятностiю заключаютъ, хотѣлъ онъ изобразить тирана — Нерона, при которомъ жилъ онъ; но темнота въ сочиненiяхъ Персiевыхъ вездѣ одинакова. Впрочемъ она происходитъ наиболѣе не отъ запутанности мыслей, но отъ разнаго рода выпущенiй какъ словъ, такъ и посредствующихъ понятiй, отъ множества троповъ, никѣмъ кромѣ его неупотребляемыхъ, и особенно отъ весьма часто прерываемыхъ разговоровъ, которыми Сатиры его наполнены. — Лагарпъ утверждаетъ, что употребляемый трудъ для точнаго уразумѣнiя Персiевыхъ сочиненiй напрасно не пропадаетъ. — Замѣчанiя достойно, что Персiй былъ ревностный почитатель Горацiя; даже часто заимствовалъ у него мысли. Сей примѣръ согласiя между толь несходными писателями есть, можетъ быть, единственный въ исторiи словесности. — Персiй умеръ весьма молодъ: при жизни онъ не выпускалъ въ свѣтъ своихъ сочиненiй. Изданiемъ оныхъ обязаны мы Цезiю Буссу, Лирическому стихотворцу, которому Персiй посвятилъ одну изъ своихъ Сатиръ.

132

Петронiй.

Отрывки, собранныя въ различныя времена подъ именемъ Сатиръ Петронiя (Petronii Satyricon), приводятъ на память и подтверждаютъ, что въ древности называли Сатирою родъ сочиненiя весьма неправильнаго, состоящаго изъ смѣси разныхъ предметовъ, о которыхъ можно было писать и не стихами; ибо всѣ почти оставшiяся послѣ Петронiя сочиненiя писаны прозою вмѣстѣ со стихами различныхъ мѣръ. — Петронiй былъ Консуломъ въ царствованiе Нерона, у котораго онъ былъ ближайшимъ человѣкомъ и, можно сказать, любимцемъ, и который напослѣдокъ казнилъ его смертiю. — Петронiй предъ кончиною своею сдѣлалъ подробное описанiе, въ какихъ распутствахъ провождалъ Неронъ цѣлыя ночи, замѣнивъ имя сего тирана другими вымышленными именами, и сiе описанiе запечатавъ, отослалъ къ нему. Сiе сочиненiе, безъ всякаго сомнѣнiя, извѣстно было одному только Нерону, а многiе приняли за оное ту изкаженную во многихъ мѣстахъ Сатиру, которая дошла до насъ подъ именемъ Сатиры Петронiя. — Юстiй Липсiй, Блаю, Воль–

133

теръ и Лагарпъ не приписываютъ сего сочиненiя Петронiю.

Ювеналъ.

Ювеналъ самъ говоритъ, что стихи его внушены ему были негодованiемъ; если же прибавимъ къ сему и злобою — то покажемъ отличительнѣйшее свойство сатирическихъ его произведенiй. Не только Горацiй, даже Персiй, въ сравненiи съ Ювеналомъ — совершенно холоденъ. Злобная наклонность его увеличилась еще болѣе съ того времени, какъ изгнали его, подъ видомъ назначенiя должности, въ самую средину Египта: тамъ онъ предался совершенно страсти своей къ Сатирѣ, и самая любовь его къ истинѣ возросла до чрезмѣрности. — Ювеналъ также съ неумѣренною жестокостiю нападалъ на современныхъ ему стихотворцевъ, чему доказательствомъ можетъ служить первая Сатира его, начинающаяся сими словами: Semper ego auditor tantum? Уже ли мнѣ всегда только слушать? уже ли не отдохнуть отъ сего охриплаго Кодра, мучащаго меня своею Тезеидою? не мстить за то, что одинъ читаетъ мнѣ всѣ свои Елегiи, другой всѣ Комедiи?.... Безразсуд–

134

но щадить бумагу при такомъ множествѣ стихомарателей! и пр. — Ювеналъ родился при Императорѣ Калигулѣ, но Сатиры свои писалъ при Траянѣ или Адрiанѣ, слѣдовательно въ глубокой старости, и бывши уже свидѣтелемъ всѣхъ ужасовъ Клавдiева, Неронова и Домицiанова царствованiй: вотъ еще одна изъ главнѣйшихъ причинъ родившагося въ немъ негодованiя.

Буало.

Начиная говорить о Буало, надлежитъ упомянуть о предшественникѣ его Ренье, жившемъ за шестьдесятъ лѣтъ. Слогъ Ренье плавенъ, но онъ часто описывалъ низкiя предметы, употреблялъ площадныя выраженiя, и не сохранялъ правилъ благопристойности. — Онъ умеръ въ Роэнѣ въ 1613 году, 40 лѣтъ.

Хотя Буало былъ сынъ, братъ, дядя, шуринъ такихъ людей, которые принадлежали къ роду и ремеслу приказному, и хотя родители назначали его также къ служенiю судебному; но Музы отвлекли его отъ онаго: онъ сдѣлался поэтомъ, и поэтомъ Сатирическимъ. — Его Сатиры и посланiя исполнены соли, живости и смѣ–

135

лыхъ изображенiй. Однакожъ основательно осуждаютъ Буало за то, что онъ нападалъ иногда на людей, не заслуживающихъ осмѣянiя: онъ не щадилъ не только Кино, даже Тасса и Корнеля.

*

Дѣлая сравненiе между выше приведенными Сатириками, находимъ, что Горацiй и Буало болѣе старались о прiятности въ своихъ Сатирахъ, и болѣе имѣли гибкости въ умѣ, нежели Ювеналъ, который, при пылкомъ своемъ воображенiи, весьма часто показываетъ излишнее рвенiе къ защитѣ истины.

Горацiй и Буало шутили тихо, слегка; снимали съ людей только половину личины, и сiе производили, такъ сказать, съ учтивостiю, съ улыбкою: Ювеналъ срываетъ ее съ гнѣвомъ.

Между Горацiемъ и Буало есть разность въ однѣхъ только оттѣнкахъ. У Горацiя видно болѣе воображенiя, у Буало больше ясности. Горацiй осторожнѣе Ювенала, Буало осторожнѣе Горацiя. Въ Горацiи болѣе находилось природныхъ дарованiй; у Буало болѣе труда, а можетъ быть, и искуства.

136

Персiй имѣетъ свой собственный характеръ. Онъ вольнѣе Горацiя и скромнѣе Ювенала. По запутанности же въ словахъ и вообще по темнотѣ всѣхъ своихъ Сатирическихъ произведенiй — не вдругъ показываетъ свое достоинство, какъ прежде уже нами замѣчено.

Кантемиръ*)

Кантемиръ можетъ занимать средину между Горацiемъ и Ювеналомъ. Онъ не имѣетъ той живости, того прiятнаго остроумiя, той колкой, и при томъ неоскорбительной насмѣшливости, какую мы замѣчаемъ въ Горацiѣ; но онъ имѣетъ его философiю, и съ такимъ же чувствомъ говоритъ о простотѣ, умѣренности и тѣхъ веселыхъ досугахъ, которые мы, не будучи обремѣняемы посторонними заботами, посвящаемъ удовольствiю и размышленiю — и въ самыхъ обстоятельствахъ жизни имѣетъ онъ нѣкоторое сходство съ Горацiемъ: и тотъ и другой жили у двора; но Горацiй, какъ простой зритель, а Кантемиръ, какъ зритель и дѣйствующiй. Горацiя удерживала при дворѣ благодар–

137

ность къ Меценату, а Кантемира важнѣйшiя дѣла Государственныя. Для перваго стихотворство было занятiемъ главнымъ, для послѣдняго было оно отдохновенiемъ. Горацiй думалъ единственно о томъ, какъ наслаждаться жизнiю: разнообразiе удовольствiй оживляло и самое воображенiе стихотворца; Кантемиръ, будучи обремененъ обязанностiю Государственнаго человѣка, наслаждался болѣе одною мыслiю. Философiя перваго живѣе, и мысли болѣе согрѣты пламенемъ чувства: говоря о природѣ онъ восхищаетъ васъ прелестными описанiями природы; онъ увлекаетъ васъ за собою въ сельское свое уединенiе; вы видите рощи его, слушаете вмѣстѣ съ нимъ пѣнiе птицъ и журчанiе источника. Философiя послѣдняго не такъ трогательна: онъ разсуждаетъ о тѣхъ же предметахъ, но съ важностiю мыслящаго человѣка, онъ говоритъ о посредственности, спокойствiи, беззаботности, какъ добрый Философъ, истинно чувствующiй всю ихъ цѣну, но пользующiйся ими весьма рѣдко. Въ слогѣ имѣетъ онъ, если не ошибаюсь, болѣе сходства съ Ювеналомъ: и тотъ и другой богаты описанiями, и тотъ и другой иногда утомляютъ насъ

138

излишнимъ обилiемъ; но всѣ описанiя Римскаго Сатирика носятъ на себѣ отпечатокъ его характера суроваго и гнѣвнаго: Ювеналъ съ намѣренiемъ увеличиваетъ то безобразiе, которое хочетъ сдѣлать для насъ отвратительнымъ; но тѣмъ самымъ, можетъ быть, уменьшаетъ и нашу къ себѣ довѣренность. Кантемиръ умѣреннѣе и безпристрастнѣе; онъ описываетъ то, что видитъ, и какъ видитъ; онъ смѣшитъ чаще, нежели Ювеналъ, и почти никогда не опечаливаетъ безполезнымъ изображенiемъ отвратительныхъ ужасовъ. И въ самыхъ планахъ Кантемиръ имѣетъ болѣе сходства съ Ювеналомъ, нежели съ Горацiемъ: характеръ послѣдняго есть непринужденность и разнообразiе; характеръ Ювенала порядокъ — такой же порядокъ находимъ и въ Кантемировыхъ планахъ: если, на примѣръ, Сатирикъ начинаетъ разсуждать, то уже во все продолженiе Сатиры не перемѣняетъ тона, и не переходитъ безъ великихъ скочковъ отъ одной мысли къ другой; начиная изображать характеры или описывать, онъ вводитъ насъ, такъ сказать, въ галлерею портретовъ, разставленныхъ въ порядкѣ, и показываетъ ихъ одинъ за другимъ: все это, вѣроятно, мо–

139

гло бы произвести нѣкоторое однообразiе, когда бы Сатирикъ не имѣлъ истинно стихотворнаго слога, не оживлялъ своихъ разсужденiй картинами и не былъ живописецъ превосходный.

*

Между Англичанами отличаются въ Сатирическомъ родѣ: Вильмотъ, котораго всѣ Сатиры замысловаты и преисполнены нравственности, и Попъ (Роре), написавшiй между прочимъ извѣстную Дунцiаду, въ коей съ удивительнымъ искуствомъ осмѣиваетъ всѣхъ своихъ непрiятелей. Попъ родился въ Лондонѣ, въ 1688 году. — У Италiанцевъ наиболѣе прославился кавалеръ Дотти, умершiй около 1715 года. Нѣкоторыя мѣста Сатиръ его весьма удачно написаны, но вообще въ нихъ много грубаго и слишкомъ низкаго. — Нѣмцы имѣютъ Галлера, котораго первыя Сатирическiя сочиненiя показались въ 1732 году: онъ имѣетъ свойства, принадлежащiя и Ювеналу и Буало; но при всемъ томъ предпочитается ему Рабенеръ, который, какъ нѣкоторые думаютъ, еще бы болѣе прiобрѣлъ славы, если бы писалъ меньше.

140