182

ваетъ ему, гдѣ заключена Рогнеда. Громвалъ отправляется туда, побѣждаетъ стрегущихъ Рогнеду Зилантовъ и Великана, и уводитъ ее. Вся сказка писана строфами изъ четырехъ стиховъ; два первые состоятъ изъ дактиля, а послѣднiе два изъ анапеста. — Вотъ описанiе сраженiя Громвала съ Исполиномъ:

Рыцарь въ восторгѣ къ темницѣ летитъ

Съ пламеннымъ сердцемъ Рогнеду обнять;

Но огромная дверь разтворяется вдругъ,

И на встрѣчу выходитъ въ бронѣ Исполинъ.

Грозныя взгляды — кометы во тьмѣ,

Мѣдь на немъ — панцырь, свинецъ — булава,

Сѣрой мохъ по болоту — брада у него,

Чѣрной лѣсъ послѣ бури — власы на челѣ.

Съ силой ужасной взмахнувъ булаву,

Съ свистомъ въ Громвала пустилъ Исполинъ.

Поражаетъ его по буйной головѣ,

Содрогается Эхо по замку звуча.

Шлемъ зазвѣнѣвши дробится въ куски,

Сыплются искры изъ темныхъ очей.

Булава отъ удара согнулась дугой,

Но не двинулся съ мѣста Громвалъ какъ скала.

183

Мечь въ богатырской рукѣ заблисталъ,

Бурнымъ перуномъ злодѣя разитъ.

Разлетѣлась бы въ части и въ дребезги мѣдь,

Но скользитъ лезвiе по волшебной брони.

Въ бѣшенствѣ лютомъ реветъ великанъ,

Адомъ зiяетъ, отъ злости дрожа;

Напрягаетъ онъ мышцы укладистыхъ плечъ,

Угрожаетъ Громвала въ рукахъ задушить.

Смерть неизбѣжна, погибель близка,

Страшныя длани касаются латъ:

Но Громвалъ ухватя его ногу, какъ дубъ,

Потряхнувши повергъ, опрокинулъ его.

Башнѣ подобно громыхнулъ гигантъ,

Звукомъ ужаснымъ весь замокъ потрясъ,

Разсѣдаются стѣны, валятся зубцы,

Онъ упалъ и въ сырой землѣ яму вдавилъ.

Взявши за горло могучей рукой,

Мечь ему въ челюсть вонзаетъ Громвалъ.

По булату зубами скрыпитъ великанъ,

Закричалъ, застоналъ и въ изгибы свился.

Желтая пѣна, багровая кровь,

Хлещетъ, клубится изъ синяго рта.

184

Стервенѣя отъ боли, со смертью борясь,

Роетъ землю ногами, трепещетъ, храпитъ.

Вмѣстѣ сливаясь журчащей струей,

Пучится, бродитъ Гигантова кровь,

Поднявшись облачкомъ легкой паръ отъ нее

Образуетъ Рогнеды прекрасной черты...... и проч.

5.) Нравственныя или характерныя и философическiя.

Къ первому роду можно причислить Модную жену, а ко второму Филемона и Бавкиду — двѣ сказки Дмитрiева.

Первую сказку начинаетъ авторъ вступленiемъ, въ которомъ проситъ прощенiя у нѣжныхъ мужей подъ сѣдиною, что много изписавъ на своемъ вѣку бумаги, ни одною строчкою не поподчивалъ ихъ. Сiе–то и побудило его разсказать имъ сказку про модную жену.

Пролазъ въ теченiи полвѣка

Все ползъ да ползъ, да билъ челомъ,

И наконецъ такимъ невиннымъ ремесломъ

Доползъ до степени извѣстна человѣка,

То есть, сталъ съ именемъ — я говорю вѣдь такъ,

185

Какъ говорится въ свѣтѣ:

То есть, сталъ ѣздить онъ шестеркою въ каретѣ;

Потомъ вступилъ онъ въ бракъ

Съ пригожей дѣвушкой, котора жить умѣла,

Была умна, ловка,

И старика

Вертѣла, какъ хотѣла;

А старикамъ такой законъ:

Что если кто изъ нихъ вскружитъ себя вертушкой,

То не она уже, а онъ

Быть долженъ наконецъ игрушкой;

Хоть радъ, хотя не радъ,

Но поступать съ женою въ ладъ

И рубль подъ часъ считать полушкой.

Пролазъ, хоть и Пролазъ, но мужъ какъ и другой,

И также, какъ и всѣ, цѣною дорогой

Платилъ женѣ за нѣжны ласки;

Узналъ и онъ, что блонды, каски,

Что крепъ, линобатистъ, тамбурна кисея.

Послѣ сего начинается самое повѣствованiе:

Однажды бывъ жена — вотъ тутъ бѣда моя!

Какъ лучше изъяснить, не приберу я слова —

186

Не такъ чтобы больна, не такъ чтобы здорова,

А такъ.... ни то, ни се.... какъ будто не своя,

Супругу говоритъ: «послушай, жизнь моя!

Мнѣ къ празднику нужна обнова:

Пожалуй у мадамъ Бобри купи тюрбанъ;

Да слушай, душенька: мнѣ хочется экранъ

Для моего камина;

А отъ нее вѣдь три шага

До Англiйскаго магазина;

Да еслибъ тамъ еще.... нѣтъ, слишкомъ дорога!

А ужасть какъ мила!» — да что, мой свѣтъ, такое? —

«Нѣтъ, папинька, такъ, такъ, пустое....

По чести, мнѣ самой твоихъ расходовъ жаль.»

— Да что, скажи, откройся смѣло;

Расходы знать мое, а не твое ужъ дѣло. —

Меня.... стыжусь.... плѣнила шаль;

Послушай, ангелъ мой! она такая точно,

Какую, помнишь ты, выписывалъ нарочно

Князь для Княгини, какъ у Князя праздникъ былъ.»

Съ послѣднимъ словомъ прыгъ на шею,

И чокъ два раза въ лобъ, примолвя: какъ ты милъ! —

187

Изволь, изволь, я радъ со всей моей душею

Услуживать тебѣ, мой свѣтъ!

Былъ мужнинъ ей отвѣтъ.

Карету!.....

И такъ, сѣдой Пролазъ, Ваничка, простясь съ молодою супругою — уѣхалъ для покупокъ. Здѣсь начинается новая картина, служащая основанiемъ всей сказки. Читатели, безъ сомнѣнiя, замѣтятъ и натуральность разговора, и ловкость моднаго Селадона:

Но онъ лишь со двора, а гость къ нему на дворъ —

Угодникъ дамской, Миловзоръ,

Взлетѣлъ на лѣстницу и прямо порхъ къ уборной.

«Ахъ! я лишь думала! какъ милъ!» — слуга покорной.

«А я одна.» — однѣ? тѣмъ лучше! гдѣ же онъ? —

«Кто? мужъ?» — вашъ нѣжный Купидонъ. —

«Какой, по чести, ты ругатель!» —

По крайней мѣрѣ я всѣхъ милыхъ обожатель. —

«Однакожъ это вѣдь не ложь,

Что другъ мой на него хоть нѣсколько похожъ.

188

То есть, онъ также старъ, хотя не такъ прекрасенъ.»

Нѣтъ! я вамъ докажу. — «О! этотъ трудъ напрасенъ.»

Безъ шутокъ, слушайте: тотъ слѣпъ, а этотъ кривъ;

Не сходнылижъ они? — ахъ, какъ ты злорѣчивъ.»

Простите, перестану....

Да! покажите мнѣ диванну:

Вѣдь я еще ее въ отдѣлкѣ не видалъ;

Ужъ вѣрно это храмъ! храмъ вкуса. — «отгадалъ.» —

Конечно.... и любви?.... «увы! еще не знаю.

Угодно поглядѣть? — отъ всей души желаю.

Покажемъ еще, какъ прелестно описываетъ авторъ возвращенiе Пролаза, смятенiе неожидавшихъ его Премилы и Миловзора, и наконецъ развязку произшествiя.

Бичь хлопнулъ, и супругъ съ торжественнымъ лицомъ

Явился на коняхъ усталыхъ предъ крыльцомъ.

Ужъ онъ на лѣстницѣ, таща въ рукахъ покупку,

Торопится свою обрадовать голубку;

189

Ужъ онъ и въ комнатѣ, а вѣрная жена

Сидитъ, не думая объ немъ, и не одна.

Но вы, красавицы, одной съ Премилой масти,

Не ахайте объ ней и успокойте духъ!

Ея Пенаты съ ней, такъ ей ли ждать напасти?

Фиделька рѣзвая, ея надежный другъ,

Которая лежала,

Свернувшися клубкомъ,

На солнышкѣ передъ окномъ,

Вдругъ встрепенулася, вскочила, побѣжала

Къ дверямъ, и, какъ разумный звѣрь,

Приставила ушко, потомъ толкъ лапой въ дверь,

Ушла, и возвратилась съ лаемъ.

Тогдажъ другой пенатъ, зовомый попугаемъ,

Три раза вѣстовой изъ клѣтки подалъ знакъ,

Вскричавши: кто пришелъ?... дуракъ! —

Премила вздрогнула и Миловзоръ подобно....

И тотъ, и та — о время злобно!

О непредвидѣнна бѣда! —

Бросаяся туда, сюда,

Рѣшились такъ, чтобъ ей остаться,

А гостю спрятаться хотя позадь дверей. —

О женщины! могу признаться,

Что вы гораздо насъ хитрѣй!

190

Кто могъ бы отгадать, чѣмъ кончилась тревога?

Мужъ, въ двери выставя разцвѣтшiе два рога,

Вошелъ въ диванную, и видитъ, что жена

Въ полглаза на него глядитъ сквозь тонка сна;

Онъ ближе къ ней — она проснулась,

Зѣвнула, потянулась;

Потомъ

Простерши къ мужу руки:

«Какимъ же, говоритъ ему, я крѣпкимъ сномъ

Заснула безъ тебя отъ скуки!

И знаешь ли, что мнѣ

Привидѣлось во снѣ?

Ахъ, и теперь еще въ восторгѣ утопаю!

Послушай, миленькой! лишь только засыпаю,

Вдругъ вижу, будто ты ужъ болѣе не кривъ;

Ну, если этотъ сонъ не лживъ?

Позволь мнѣ испытать».... и въ мигъ, не давъ супругу

Придти въ себя, одной рукой

Закрыла глазъ ему — здоровый, не кривой —

Другою же на дверь указывая другу,

Пролазу говоритъ: «что, видишь ли, мой свѣтъ?»

Мужъ отвѣчаетъ: нѣтъ!

«Ни крошечки?» — ни мало;

191

Такъ темно, какъ теперь, еще и не бывало.

«Ты шутишь?» — право, нѣтъ; да дай ты мнѣ взглянуть.

«Прелестная мечта! Лукрецiя вскричала:

За чѣмъ польстила мнѣ, чтобъ послѣ обмануть!

Ахъ, другъ мой! какъ бы я желала,

Чтобы одинъ твой глазъ

Похожъ былъ на другой! — Пролазъ,

При нѣжности такой, не могъ стоять болваномъ;

Онъ самъ разнѣжился, и въ радости души

Супругу наградилъ и шалью и тюрбаномъ. —

Пролазъ! ты этотъ день во Святцахъ запиши

Примѣръ согласiя! жена и мужъ съ обновой!

Но что записывать? примѣръ такой не новой.

Читатели видѣли, что въ сей сказкѣ — какъ просто нравственной, то есть описывающей нравы или характеры — не дѣлаетъ авторъ никакихъ наставленiй, даже не сообщаетъ никакихъ разсужденiй нравоучительныхъ; напротивъ того слѣдующая Филемонъ и Бавкида, исполнена философическихъ мыслей и назидательныхъ поученiй. — Вотъ начало:

Ни злато, ни чины ко счастью не ведутъ:

192

Что въ нихъ, когда со мной заботы вѣкъ живутъ?

Когда духъ зависти, несчастнымъ овладѣя,

Терзаетъ грудь его, какъ вранъ у Промифея?

Ахъ, это сущiй адъ! гдѣжъ счастье наконецъ?

Въ укромной хижинѣ: живущiй въ ней мудрецъ

Укрытъ отъ грозъ и бурь, спокоенъ духомъ, воленъ,

Не алча лишняго, и тѣмъ, что есть, доволенъ;

Захочетъ ли за лугъ, за тѣнь своихъ лѣсовъ

Тѣнь только счастiя купить временщиковъ?

Нѣтъ! суетный ихъ блескъ его не обольщаетъ:

Онъ ясно на челѣ страдальцевъ сихъ читаетъ,

Что даромъ не даетъ фортуна ничего.

Придетъ ли къ цѣли онъ теченья своего:

Смерть въ ужасъ и тоску души его не вводитъ;

То солнце послѣ дня прекраснаго заходитъ.

Содержанiе сказки извѣстно. Оно взято изъ Овидiевыхъ превращенiй. — Развратъ людей принудилъ Юпитера сойти на землю съ сыномъ своимъ Меркурiемъ въ видѣ странниковъ. — Никто ихъ не принимаетъ; вездѣ слышатъ отказъ. Наконецъ

Надъ свѣтлымъ ручейкомъ, орѣшника въ тѣни,

Узрѣли хижину смиренную они,

193

И повернули къ ней. Меркурiй постучался

Въ минуту на крыльцѣ хозяинъ показался.

«Добро пожаловать! «сказалъ имъ Филемонъ:

«Вы утрудилися, дорожнымъ нуженъ сонъ —

«Ночуйте у меня.....

Онъ разговариваетъ съ богами, омываетъ ноги ихъ —

Бавкида между тѣмъ трапезой поспѣшаетъ,

Столъ ветхiй черепкомъ сосуда подпираетъ,

Раскидываетъ платъ, кидаетъ горсть цвѣтовъ,

И ставитъ хлѣбъ, млеко и нѣсколько плодовъ;

Потомъ худой коверъ, который сберегала

На случай праздниковъ, по ложу разостлала

И проситъ на него возлечь своихъ гостей...

Хозяева узнаютъ своихъ божественныхъ посѣтителей. Юпитеръ объявляетъ, что хочетъ наказать смертныхъ:

«.....Пусть злые погибаютъ;

Ни хижинъ, ни сердецъ они не отверзаютъ.»

Безсмертный рекъ, и горъ къ хребту направилъ путь;

И вѣтръ, предвѣстникъ бурь, ужасно началъ дуть.

Бавкида, Филемонъ, на посохъ опираясь,

194

Подъ тяжкой древностью трясясь и задыхаясь,

Едва, едва идутъ, но съ помощью боговъ

И страха, взобрались на ближнiй изъ хребтовъ:

Вдругъ сонмы грозныхъ тучъ подъ ними разразились,

И съ шумомъ рѣки водъ губительныхъ пустились;

Валъ гонитъ валъ, и мчитъ все, что ни попадетъ

Скотъ, кущи и людей.... изчезли, слѣда нѣтъ.

Вдругъ новое чудо поражаетъ ихъ:

Явился пышный храмъ, гдѣ куща ихъ стояла;

Обмазка мраморомъ, солома златомъ стала,

И тяжкiе столпы по всѣмъ ея бокамъ

Въ минуту вознесли главы ко облакамъ!

.....Филемонъ и Бавкида

Въ смятеньи, внѣ себя, на все кругомъ взираютъ.

«Богъ, велiй въ благости, потомъ они вѣщаютъ:

Мы видимъ храмъ; но кто служители ему?

Кто будетъ возносить къ престолу твоему

Молитвы путниковъ? о если бы мы оба

Могли сподобиться въ семъ званьи быть до гроба!

195

Ахъ! если бы притомъ и Генiй смерти насъ

Коснулся обоихъ въ одинъ и тотъ же часъ,

Чтобъ мы другъ по другѣ тоски не испытали!»

Да будетъ такъ, сказалъ имъ богъ, какъ вы желали.

И было такъ.....

Чрезъ нѣсколько времени, въ одно мгновенiе, Филемонъ и Бавкида превращены были

Мужъ праведный сталъ дубъ, Бавкида липой стала.