По поводу статьи «Роковой вопросъ» // Русскiй Вѣстникъ. 1863. Т. XLV. Май. С. 398-418.

398

ПО ПОВОДУ СТАТЬИ «РОКОВОЙ ВОПРОСЪ»

Сколько несчастныхъ случаевъ бываетъ вслѣдствiе недоразумѣнiй! Сколько недоразумѣнiй бываетъ вслѣдствiе разобщенности нашихъ понятiй съ дѣйствительною жизнью! Сколько бѣдъ отъ того, что мысль наша живетъ постоянно въ какой-то фантасмагорiи, въ царствѣ тѣней и призраковъ, гдѣ она сама становится призракомъ, и призракосъ является посреди жизни, смущая и пугая ее!

Сколько, въ самомъ дѣлѣ, недоразумѣнiй! Сколько бываетъ перегибовъ, въ которыхъ не доберешься ни до начала, ни до конца! Вотъ человѣкъ съ вражескимъ умысломъ, который сумѣетъ увѣрить насъ, что не онъ намъ врагъ, а мы сами себѣ враги, и сумѣетъ повести дѣло такъ, что мы повѣримъ ему и будемъ принимать крѣпкiя мѣры безопасности противъ самихъ себя, и будемъ такимъ образомъ дѣлать надъ собою дѣло своего врага, а ему предоставимъ удовольствiе поджигать это дѣло и направлять его какъ ему захочется. А вотъ вамъ еще человѣкъ, не имѣющiй въ душѣ своей ни малѣйшаго дурнаго умысла, но и не имѣющiй почвы подъ ногами, хотя безпрерывно твердящiй о почвѣ, — вотъ этотъ человѣкъ, думая совершить гражданское дѣло, совершаетъ дѣйствiе, приводящее всѣхъ въ негодованiе.

399

Да, странныя бываютъ недоразумѣнiя! Пора намъ отрезвлять наши мысли, пора намъ наконецъ къ чему-нибудь опредѣлиться и стать чѣм-нибудь; пора намъ перестать слоняться бродячими призраками среди вопросовъ жизни, пора намъ перестать судить и рядить на основанiи понятiй, ничего не понимающихъ, изъ ничего созданныхъ, ни къ чему полезному не пригодныхъ и плодящихъ все недоразумѣнiя и недоразумѣнiя, роковыя недоразумѣнiя!

Читателямъ извѣстна статья «Роковой вопросъ», напечатанная въ журналѣ Время, подвергшемся за нее запрещенiю. Мы не помнимъ, чтобы когда-нибудь журнальная статья производила въ нашемъ обществѣ такое сильное негодованiе. Обыкновенно, общественное мнѣнiе у насъ не очень чутко и не очень демонстративно. Давно ли еще могли безнаказанно высказываться передъ нимъ неслыханныя нелѣпости, самыя безчестныя и развратныя мысли, которыхъ не стерпѣла бы никакая общественная среда, а наша общественная среда, лишенная всякой жизненной организацiи, прiученная къ страдательному положенiю, беззащитно преданная всякому влiянiю, сносила ихъ терпѣливо и даже давала имъ ходъ, тѣмъ болѣе что онѣ являлись предъ нею во всеоружiи цензурнаго одобренiя? Но какъ толко въ обществѣ пробудилось одно великое, всѣхъ соединяющее чувство, такъ тотчасъ же очистилась наша нравственная атмосфера, и общественное мнѣнiе стало серiозно и чутко. Оно стряхнуло съ себя дремоту; въ немъ побудилась энергiя; въ немъ оказалась могущественная сила отпора. Что такъ недавно раздавалось громко, самоувѣренно и, повидимому, господствовало надъ общественнымъ мнѣнiемъ, то возбуждаетъ теперь омерзенiе и прячется въ трущобу; что прежде тѣшило почтеннѣйшую публику, то возбуждаетъ теперь общее и энергическое негодованiе. Еще немного, и вся эта плѣсень исчезнетъ съ расколыхавшейся поверхности нашего общества. Вотъ разница между обществомъ спящимъ и обществомъ пробудившимся! Никакiя административныя мѣры, сами по сѣбе, не въ состоянiи cдѣлать то что можетъ сдѣлать внутренняя сила бодрствующая въ самомъ обществѣ, что можетъ сдѣлать общественное мнѣнiе, когда оно собрано и сосредоточено на одномъ, дѣйствительно общемъ, дѣлѣ. Нечего какими-нибудь искусственными мѣрами прививать къ жизни охранительные инстинкты, — нечего объ этомъ заботиться, потому что въ

400

этихъ-то инстинктахъ и состоитъ сила жизни. Надобно только давать ходъ силамъ жизни, призывать ихъ къ дѣятельности, устранять что стѣсняетъ ихъ проявленiе, а не повергать ихъ въ апатiю, въ той мысли что чѣмъ менѣе жизни въ обществѣ, чѣмъ менѣе предоставляется дѣйствiя его кореннымъ силамъ, тѣмъ будто бы общество спокойнѣе, здровѣе и безопаснѣе. 

Общественное мнѣнiе, благодаря пробудившемуся патрiотическому чувству, стало внимательно, чутко, и обнаруживаетъ энергiю, какой прежде не было замѣтно въ немъ. Оно было оскорблено статьею, о которой мы упомянули. Со всѣхъ сторонъ стекались къ намъ заявленiя негодованiя, которое было возбуждено ею. Патриотiческое чувство, пробудившееся, съ такою силой, не могло допустить, чтобы не въ станѣ враговъ, а среди русскаго общества, раздался странный голосъ въ пользу притязанiй враждебныхъ Россiи. Оно никакъ не могло допустить, чтобы въ средѣ русскаго общества кто-нибудь бралъ на себя должность судьи между русскимъ и польскимъ дѣломъ, между православiемъ и католичествомъ, и подъ личиною судейскаго безпристрастiя произносилъ приговоръ въ пользу польской цивилизацiи и латинства; оно не могло старпѣть возмутительную мысль, будто бы Полякъ, во глубинѣ души своей, на столько чувствуетъ себя выше русскаго, что не можетъ стоять съ нимъ наравнѣ, а непремѣнно долженъ получить преобладанiе. Будь что-либо пожобное, или еще хуже того, написано Полякомъ, будь что-либо подобное написано тономъ полемическимъ, съ запаломъ страсти, общество скорѣе могло бы старпѣть. Оно могло бы отвѣчать презрѣнiемъ на подобную выходку; но оно было глубоко возмущено, слыша подобныя разсужденiя отъ человѣка, назвавшаго себя Русскимъ, и какъ бы ни сильно выразилось это негодованiе, оно было бы совершенно естественно и справедливо. Мы не будемъ излагать содержанiе вышеозначенной статьи, не будемъ возобновлять то тяжелое чувство, которое она возбудила, тѣмъ болѣе что и самый журналъ, въ которомъ она появилась, постигнутъ административною карой.

Что же однако выходитъ? Статья была писана совсѣемъ не съ тѣми намѣренiями, которыя въ ней оказались. Авторъ этой статьи — не переодѣтый Полякъ, а дѣйствительно Русскiй, — и Русскiй, который въ этой самой статьѣ хотелъ заявить свое патрiотическое чувство и послужить своему народу. Кто

401

повѣритъ этому? Не знаемъ, повѣритъ ли кто-нибудь, но мы не могли не повѣрить. Авторомъ статьи оказался литераторъ извѣстный намъ по своему образу мыслей, и, по нашему личному убѣжденiю, вовсе не способный къ каким-нибудь измѣнническимъ замысламъ. Авторъ этой статьи, г. Страховъ, извѣстенъ многими статьями философскаго и критическаго содержанiя и предпринатымъ имъ переводомъ сочиненiя нѣмецкаго профессора Куно Фишера объ исторiи новѣйшей философiи. Г. Страховъ былъ постояннымъ противникомъ того пошлаго матерiялизма, съ задорными ухватками, который распространился было въ нашей литературѣ. Дѣятельность его въ этомъ отношенiи была на столько успѣшна, что явственно отдѣлила его отъ грязныхъ кружковъ петербургской журналистики, которые относились къ нему съ ожесточенiемъ и злобою, что могло бы льстить его самолбiю, еслибы только чье-нибудь самолюбiе могло придавать значенiе людямъ этого сорта. Но, къ сожалѣнiю, статьи его всегда заключали въ себѣ что-то туманное и неопредѣленное и какъ-будто ничѣмъ не оканчивались. Въ нихъ чувствовалась мысль добрая по своему настроенiю, но воспитанная въ праздныхъ отвлеченностяхъ, въ безплодномъ схематизмѣ понятiй. Г. Страховъ, какъ сказано, занимается философiей и храбро причисляетъ себя къ послѣдователямъ гегелевской философiи, давно умершей, похороненной и всѣми забытой. Не печальное ли это явленiе? Люди занимаются сами не зная чѣм, сами не зная зачѣмъ. Богъ знаетъ, какимъ образомъ вдругъ возникаютъ  у насъ разныя направленiя, ученiя, школы, партiи. Какiя дѣйствительныя причины могли бы возбудить у насъ въ человѣкѣ потребность, не вымышленную, а серiозную, заниматься гегелевскою философiей, и что значатъ эти занятiя ничѣмъ не вызываемыя, ничѣмъ не поддерживаемыя, ни къ чему не клонящiйся, ни къ чему не ведущiя? Съ какими преданiями они связываются, къ чему они примыкаютъ, на чемъ стоятъ? И дѣйствительно ли развился у насъ такъ широко философскiй интересъ, что у насъ могутъ яляться спецiалисты по разнымъ нѣмецкимъ системамъ? Какой смыслъ представляетъ изъ себя русскiй человѣкъ, становящiйся послѣдователемъ системы, выхваченной изъ цѣлаго ряда нѣмецкихъ системъ, и отдѣльно не имѣющей никакого значенiя ни у себя дома, ни для посторонняго наблюдателя?

Съ гегелевскою философiей у г. Страхова соединилось еще

402

какое-то особаго рода славянофильство, состоящее въ исканiи какихъ-то началъ народныхъ, ни на что не похожихъ, нигдѣ не существующихъ, но долженствующихъ откуда-то прилетѣть, — въ исканiи какой-то почвы, — словомъ, въ повторенiи того что такъ словообильно говорится  у насъ вездѣ, гдѣ только возникаетъ рѣчь о матерiяхъ важныхъ. Что чувство несостоятельности нашего учено-литературнаго образованiя, эфемерности идей и напрвленiй въ нашей литературѣ, есть чувство весьмя естественное, — въ этомъ не можетъ быть сомнѣнiя. Но изъ этой печальной истины вовсе не слѣдуетъ, чтобы всѣ толки о несостоятельности и эфемерности нашей цивилизацiи, которые теперь пуще всего слышатся въ нашей литературѣ, заключали въ себѣ что-нибудь правдивое и дѣльное. Кто поручится, что и самое недовольство фальшью не есть въ иныхъ устахъ точно такая же фальшь? Кто поручится, что во всѣхъ этихъ фразахъ о своенародныхъ началахъ, о твердой почвѣ, о самобытности и о прочемъ тому подобномъ, высказывается не та же самая пустота мысли, противъ которой протестуютъ эти фразы? Дѣло не въ томъ что мы говоримъ, а въ томъ, какъ мы добрались до того что говоримъ, изъ какихъ источниковъ идутъ наши слова. Слова — символы, и противоположные символы могутъ легко прiурочиться къ одному и тому же. Одинъ и тотъ же духъ пустословiя можетъ высказываться въ совершенно различныхъ, даже противоположныхъ и взаимно отрицающихъ одна другую фразахъ.

Намъ давно хотѣлось поговорить объ этихъ такъ-называемыхъ народныхъ началахъ, объ этой трансцендентальной напряженности, съ какою толкуютъ у насъ о народныхъ началахъ. Чего хотятъ эти господа, какихъ народныхъ началъ они ищутъ, какая самостоятельность для нихъ требуется, какой это правды имъ захотѣлось?

Увы! Мы все болѣе и болѣе убѣждаемся, что всѣ эти модные у насъ теперь толки о народности, о коренныхъ началахъ, о почвѣ и т. п. не обрашаютъ мысль ни къ народности, ни къ кореннымъ началамъ, не приводятъ ее къ чему-нибудь дѣльному, а напротивъ еще пуще уносятъ ее въ туманъ и пустоту. Въ этомъ-то туманѣ и разыгрываются всѣ недоразумѣнiя нашихъ мыслителей и пророчествующихъ народолюбцевъ. Мы смѣемъ увѣрить этихъ господъ, что они возвратятся къ народу и станутъ на почвѣ, о

403

которой они такъ много толкуютъ, не прежде какъ переставъ толковать о ней и занявшись какимъ-нибудь болѣе серiознымъ дѣломъ. Не прежде эти мыслители обрѣтутъ то чего ищутъ, какъ прекративъ свои исканiя. Не прежде станутъ они дѣльными людьми, какъ переставъ пророчествовать и благовѣстительствовать. Не прежде станутъ они и русскими людьми, какъ переставъ отыскивать какой-то таинственный талисманъ, долженствующiй превратить ихъ въ русскихъ людей. Они наткнутся на искомую народность не прежде какъ переставъ отыскивать ее въ какихъ-то превыспреннихъ началахъ,  въ пустотѣ своей ничѣмъ незанятой и надутой мысли. Если эти господа дѣйствительно чувствуютъ потребность выйти изъ этой пустоты и очутиться посреди живой дѣйствительности, то сдѣлать это вовсе не такъ трудно какъ имъ кажется: для этого не требуется никакого напряженiя, никакого воздѣянiя очей и рукъ горѣ, не требуется никакихъ гримасъ, никакого пророчества, никакого благовѣстительства, — напротивъ, все это надобно бросить, все это и есть тотъ гашишъ, которымъ они себя дурманятъ; и когда они перестанутъ все это дѣлать, то они ео ipso очутятся посреди живой дѣйствительности, посреди народа, на твердой почвѣ. Когда столбнякъ пройдетъ, и человѣкъ очнется, и не зрячiе глаза его станутъ зрячими, и онъ осмотрится вокругъ, и увидитъ себя въ извѣстномъ мѣстѣ, среди извѣстныхъ обстоятельствъ, у какого-нибудь дѣла, забытаго имъ за важными матерiями, и онъ примется за дѣло и будетъ вести его съ толкомъ, на яву, а не во снѣ, то онъ несомнѣнно будетъ человѣкомъ дѣльнымъ, полезнымъ, а въ придачу получить и народность, и самостоятельность, и начала, и элементы, и почву. Что бы кто ни дѣлалъ, — большое или малое, все равно, — надобно лишь дѣлать толково, отчетливо, на яву, а не во снѣ. А главное, — не говорить ни одного слова, не отдавъ себѣ въ немъ яснаго отчета и не зная къ чему въ дѣйтвительности оно относится. Язва нашего времени, — язва, свирѣпствующая не у насъ однихъ, но повсюду, — есть страсть пророчествовать, поучать человѣчество и благодѣтельствовать ему. Никто не хочетъ ничего сказать спроста, всякiй топырщится и лѣзетъ изъ кожи; у всѣхъ вдохновенiе во взорѣ и волосы дыбомъ; всѣ созерцаютъ, пророчествуютъ, благовѣствуютъ или бичуютъ.

404

Народныя начала! Коренныя основы! А что такое эти начала? Что такое эти основы? Гдѣ ихъ взять? Что за звѣрь эти начала и эти основы? Представляется ли вамъ, господа, что-нибудь совершенно ясное при этихъ словахъ? Коль скоро вы, по совѣсти, должны сознаться, что при этихъ и пожобныхъ словахъ, въ головѣ вашей, не рождается столь же ясныхъ и опредѣленныхъ понятiй, какъ при имени хорошо извѣстнаго вамъ предмета, то бросьте эти слова, не употребляйте ихъ и заткните уши, когда васъ будутъ подчивать ими. Лучшiй способъ стать дѣльнымъ человѣкомъ, — не выходить изъ круга ясныхъ понятiй, какъ бы ни былъ онъ тѣсенъ. Задача умственнаго образовнiя въ томъ главнымъ образомъ и состоитъ, чтобы человѣкъ съ совершенною точностiю чувстоввалъ и зналъ что такое знать, что такое понимать, и не могъ смѣшивать съ дѣйствительною мыслiю всякое праздное возбужденiе ума, ту темную игру представленiй, которыя ничѣм не разнится отъ грезъ. Пусть лучше человѣкъ ошибочно понимаетъ вещи и судитъ односторонне; но пусть только онъ съ полною ясностiю представляетъ себѣ то что думаетъ и что говоритъ, и вотъ онъ уже будетъ стоять на почвѣ, а не висѣть на воздухѣ.

Что же такое народныя начала, по которымъ требуется перестроить нашу жизнь и переладить нашу цивилизацiю? Если это есть нѣчто не существующее, то, погнавшись за ними, мы тутъ-то какъ разъ и потеряемъ почву подъ ногами и повиснемъ на воздухѣ, потому что почва или ничего не означаетъ, или означаетъ что-либо существующее. Если же искомыя нами народныя начала — нѣчто дѣйствительно существующее, то мы иначе и найдти ихъ не можемъ, какъ отрезвивишись, раскрывъ глаза и обратившись къ тому что непосредственно  окружаетъ насъ, обратившись безъ всякихъ мудрованiй и и ухищренiй. Первымъ признакомъ нашего обращенiя на путь истины будетъ и теоретическое, и практическое уваженiе къ существующему. Если вы отправитесь въ глубь вѣковъ отыскивать ваши начала, то вы точно также сорветесь съ почвы и удалитесь отъ искомаго, какъ и въ томъ случаѣ, если устремите вашъ незрячiй взглядъ въ будущее; и тамъ и тутъ подвергнетесь вы одинаковому риску, и тамъ и тутъ потеряете вы голову. Хотите сохранить ее въ невредимости, — 

405

останьтесь гдѣ стоите, и займитесь прежде всего тѣмъ что у васъ подъ рукою.

Бѣда наша еще не въ томъ, что мы плохо учены, мало образованы, что цивилизацiя у насъ не широка и не богата: наша бѣда состоитъ только въ томъ, что мы, всякого рода умники, не признаемъ, не понимаемъ, наконецъ, просто не видимъ того что вокругъ насъ живетъ и движется. Оттого существующее вокругъ насъ темно, черно, лишено для насъ смысла, а мысли наши пусты, ни къ чему непригодны и бездѣльны. Оттого мы все и тянемся куда-то, чего-то все ищемъ; оттого мы и пророки, и благовѣстители, и въ то же время большая дрянь во всѣхъ отношенiяхъ.

Итакъ, мы не придаемъ болшого значенiя вошедшимъ у насъ теперь в о моду жалобамъ на нашу цивилизацiю. Жалоба жалобѣ рознь. Конечно, мы имѣем много основанiй жаловаться на условiя нашей общественной организацiи, имѣемъ много основанiй жаловаться на состоянiе нашихъ школъ и университетовъ, на положенiе нашей литературы, въ которой могутъ еще раждаться такiя произведенiя, какъ романъ г. Чернышевскаго. Нѣтъ сомнѣнiя, что ни въ какой литературѣ не появляется на свѣтъ, относительно, такъ много всякой мерзости. Нигдѣ общественное мнѣнiе не находится въ такихъ неблагопрiятныхъ условiяхъ какъ у насъ, и нигдѣ вслѣдствiе того общественное слово не подвергается такому злоупотребленiю. Нигдѣ такъ много не пророчествуютъ, не верхоглядствуютъ, не благовѣствуютъ какъ у насъ, нигдѣ такъ не празднословятъ, по крайней мѣрѣ нигдѣ все это не является въ такой отчаянной несоразмѣрности съ количествомъ дѣльной мысли, серiознаго труда и разумнаго слова. Нигдѣ, наконецъ, такъ много не толкуютъ о народныхъ началахъ, о почвѣ, о самотоятельности, о заимствованной цивилизацiи, которую слѣдуетъ бросить, о самобытной цивилизацiи, которую должно начать сызнова. Все это признаки дѣйствительно неутѣшительные. Но какова бы ни была наша цивилизацiя, какъ бы ни были грустны явленiя происходящiя въ нашей литературѣ, въ нашей soi-disant умственной жизни, цивилизацiя наша есть фактъ, отъ котораго мы не можемъ отпереться. Хороша или дурна наша цивилизацiя, — она есть фактъ, и этого факта уничтожить мы не можемъ, и уничтожая себя самихъ и всего насъ окружающаго. И не цивилизацiя наша дурна, а дурны мы сами

406

потому что мы ничѣмъ серiознымъ не занимаемся, а только пророчествуемъ. Напротивъ, наша цивилизацiя есть дѣло очень хорошее и совершенно необходимое; уничтожать ее отнюдь не слѣдуетъ, Боже сохрани! Мы въ правѣ желать лучшаго, мы можемъ желать большаго; но ничего не можемъ мы прiобрѣсти, ничего не можемъ сдѣлать иначе какъ на основанiи того что уже имѣемъ, никакого улучшенiя не можемъ мы достигунть иначе какъ на основанiи уже существующаго. Науки, у насъ не процвѣтаютъ, это правда; но мы не можемъ отказаться отъ того малого что мы еще имѣемъ въ нашей скудности; напротивъ, стараться мы должны не о томъ, чтобы все это бросить и обзаводиться сызнова, а чтобъ изъ малаго и плохаго вышелъ какой-нибудь прокъ, чтобъ оно прiумножилось и улучшилось.

Нѣтъ, мы должны дорожить нашею цивилизацiей, а не бросать ее, подъ тѣмъ предлогомъ, что мы ее заимствовали, а не выроботали изъ народныхъ началъ. Всѣ другъ у друга заимствуютъ, всѣдруг у друга учатся, и люди, и народы. Кто бы ни помогъ намъ выучиться, напримѣръ, математикѣ, — это все равно, лишь бы только мы хорошо выучились ей и умѣли употреблять ее въ дѣло. Дурно было бы не то, что мы у кого-нибудь учились ей, а дурно было бы то, еслибъ оказалось, что мы плохо учились, болѣе занимаясь квадратурой круга, или изыскивая способы какъ бы устроить торжественную встрѣчу параллельныхъ линiй.

Хлопоты о разныхъпревыспреннихъ предметахъ большею частiю свидѣтельствуютъ о праздности мысли, мѣшаютъ людямъ заняться чѣмъ-нибудь на пользу общества, на пользу народа, о которомъ мы такъ усердно толкуемъ, доискиваясь коренныхъ началъ его, съ цѣлiю создать изъ нихъ нѣчто небывалое и неслыханное. Мы говоримъ о народѣ, о его коренныхъ началахъ, и не замѣчаемъ того, что становимся игрушкой самой злой иронiи: чѣмъ болѣе мы толкуемъ о народѣ и о его началахъ, тѣмъ болѣе отходимъ отъ народа и отъ его началъ, и чѣм болѣепредаемся исканiямъ какой-то почвы, тѣмъ болѣе теряемъ всякую почву у себя подъ ногами.

Наша бѣда вовсе не въ свойствахъ нашей цивилизацiи, а в томъ, что у насъ постоянный разладъ словомъ и мыслiю, между мыслiю и дѣломъ. Не передѣлывать нашу цивилизацiю сызнова на какой-нибудь особенный

407

ладъ, а по возможности прекратить нашу обычную болтовню, освободить нашъ умъ отъ напыщенности фразъ, которыя завѣдаютъ ее, отрезвиться и быть проще и естественнѣе во всемъ, — вотъ ближайшая задача нашей цивилизацiи, и мы сдѣлаемъ безмѣрный шагъ впередъ, если намъ удастся рѣшить эту задачу удовлетворительнымъ образомъ.

До какихъ грустныхъ послѣдствiй доводитъ людей неестественность и вычурность мысли, примѣромъ тому можетъ служить статья г. Страхова. Мы получили отъ него письмо, въ которомъ онъ свидѣтельствуетъ о чистотѣ своихъ намѣренiй и о чувствѣ одушевлявшемъ его. Намѣренiя у него были хорошiя. И что же однако вышло? Съ его позволенiя мы воспользуемся нѣкоторыми мѣстами его письма, объясняющими его намѣренiя и въ то же время объясняющими, почему эти намѣренiя не могли  не извратиться въ своемъ выраженiи. «Мнѣ дорогъ мой патрiотизмъ, пишетъ онъ намъ, какъ дороги каждому чувства его души», и въ своей статьѣ, такъ оскорбившей, такъ возмутившей русское чувство, онъ имелъ наивную надежду послужить органомъ этому самому чувству! Онъ пишетъ намъ далѣе: «Я полагалъ, что не всякое патрiотическое чувство удовлетворится голословными похвалами и восклицанiями, что найдутся люди, которые потребуютъ прочихъ и глубокихъ основъ для своего патрiотическаго чувства, и потому старался глубже вникнуть въ вопросъ». Онъ старался глубже вникнуть въ вопросъ! Вотъ въ этомъ-то вся и бѣда. Вмѣсто того чтобы смѣшаться съ живыми людьми, вмѣсто того чтобы заодно съ ними мыслить, чувствовать и дѣйствовать, онъ пустился вникать глубже въ вопросъ. Онъ забылъ и посву, и народное чувство, и событiя, происходящiя теперь у всѣхъ передъ глазами, и погрузился въ метафизику «вопроса». Что же онъ вынесъ изъ этой глубины? Онъ говоритъ:

«Я старался показать, что осуждая Поляковъ, мы, если хотимъ дѣлать это основательно, должны простирать свое осужденiе гораздо дальше чѣмъ это обыкновенно дѣлается, должны простирать его на величайшiя ихъ святыни, на ихъ цивилизацiю, заимствованную отъ Запада, на ихъ католицизмъ, принятый отъ Рима.

Обратно я старался показать, что мы гордясь собою, мы Русскiе, если хотимъ дѣлать это основательно, должны простирать эту гордость глубже чѣмъ это обыкновенно дѣлается, т.–е. не останавливаться въ своемъ патрiотизмѣ на обширности и крѣпости государства, а обратить свое 

408

благовѣнiе на русскiя народныя начала, на тѣ глубокiя духовныя силы Русскаго народа, отъ которыхъ безъ сомнѣнiя зависитъ и его государственная сила.

Таковъ смыслъ моей статьи и другаго нѣтъ въ ней!

«Мы не можемъ», писалъ я въ заключенiе, «отказаться отъ вѣры въ свое будущее». «Въ цивилизацiи заемной и внѣшней мы уступаемъ Полякамъ, но мы желали бы вѣрить, что въ цивилизацiи народной, коренной, здоровой мы превосходимъ ихъ.» (стр. 161.)

«Глубоко вѣруя въ «элементы духовной жизни Русскаго народа», я смѣло говорилъ о польской цивилизацiи, о всѣхъ ея притязанiяхъ. Я не пугаясь смотрѣлъ въ глаза авторитету Европы, который теперь возсталъ на насъ…

«Мы выше Поляковъ», говоритъ г. Петерсонъ. Кто же говоритъ противное? Я я этому вѣрю, и я это чувствую. Я только жалѣлъ, что мы должны доказывать наше превосходство нашею кровiю, нашими побѣдами и пограмами, а иначе никто намъ не поверитъ. Еслибы въ Европѣ была твердая мысль о нашемъ превосходствѣ, еслибы хоть предчувствiе этого превосходства могло существовать въ Польшѣ, не было бы польскаго вопроса, и мы не шли бы и не посылали бы нашихъ дѣтей и братьевъ на битву противъ Поляковъ.

Европа давно уже отталкиваетъ насъ, давно уже смотритъ на насъ какъ на враговъ, какъ на чужихъ. Когда же мы наконецъ перестанемъ подольщаться къ ней и стараться увѣрить и себя и другихъ, что и мы Европейцы? Когда наконецъ мы перестанемъ обижаться, когда намъ скажутъ, что мы сами по себѣ, что мы не Европейцы, а просто Русскiе, что отъ Европы скорѣе всего намъ можно ожидать вражды, а не братства?

Если я погрѣшилъ, то, если возможно, погрѣшилъ избыткомъ патрiотизма. Пусть тѣ, кто негодуетъ на мою статью, вникнутъ хорошенько въ источникъ своего негодованiя, они убѣдятся, что оно происходитъ изъ затронутаго народнаго самолюбiя; а именно это самолюбiе заговорило во мнѣ и нашло въ моей статьѣ можетъ-быть слишкомъ рѣзкое выраженiе.

Есть самолюбiя, которыя удовлетворяются малымъ; ужели можно обвинить меня за то, что я пожелалъ для Россiи слишкомъ многаго, что я выразилъ нетерпѣливое ожиданiе нравственной побѣды Россiи надъ Европою?»

Не грустно ли это? Не грустно ли видѣть такую путаницу недоразумѣнiй? Человѣкъ хотѣлъ самымъ рѣзкимъ образомъ выразить свое народное самолюбiе, свой патрiотизмъ, и что же сдѣлалъ? Онъ оскорбилъ это самолюбiе, онъ возмутилъ это патрiотическое чувство. Онъ возбудилъ патрiотизмъ, но возбудилъ его совсѣмъ не въ томъ смыслѣ, въ какомъ желалъ: онъ вооружилъ противъ самого себя всю силу этого чувства. Кто же тутъ виноватъ? Народъ ли, общество ли, или

409

пророкъ, который взялся проникнуть въ глубину народнаго духа, и попалъ неожиданно въ лагерь враговъ своего народа?

Онъ «старался показать, что осуждая Поляковъ, мы, если хотимъ дѣлать это основательно, должны простирать свое осужденiе гораздо дальше чѣмъ обыкновенно это дѣлается, должны простирать его на величайшiя ихъ святыни, на ихъ цивилизацiю заимствованную отъ Запада, на ихъ католицизмъ принятый отъ Рима». Онъ не хотѣлъ удовольствоваться тѣмъ, что «обыкновенно дѣлается»; онъ желалъ совершить нѣчто необыкновенное; онъ хотѣлъ «основательно» осудить Поляковъ, и простереть свое осужденiе на величайшiя ихъ святыни. Но зачѣмъ же это? Боже мой! Зачѣмъ такое осужденiе? Зачѣмъ такая страшная анаѳема? Поляковъ осуждаютъ вовсе не за цивилизацiю ихъ, не за религiю ихъ. Никакой надобности и никакого права не имѣемъ мы осуждать ихъ за это. Поляковъ осуждаемъ мы за тѣ притязанiя ихъ, которыхъ удовлетворить мы не можемъ, и которыя должны встрѣтить съ нашей стороны самый несговорчивый, самый рѣшительный, самый энергическiй отпроъ во всѣхъ отношенiяхъ.

Возымѣвъ намѣренiе основательно осудить Поляковъ, авторъ Роковаго вопроса пожелалъ съ неменьшею основательностью возгордиться своею народностiю; онъ равномѣрно пожелалъ простереть эту гордость глубже чѣмъ это обыкновенно дѣлается, и обратить свое благоговѣнiе на русскiя начала, на глубокiя духовныя силы русскаго народа. Увѣряемъ г. Страхова, что еслибъ онъ удовольствовался тѣмъ «что обыкновенно дѣлается», еслибъ онъ не погружался въ глубину съ своею гордостiю и съ своимъ благоговѣнiемъ, то и народныя гордость его вѣрнѣе нашла бы себѣ удовлетворенiе, и благоговѣнiе его не превратилось бы въ кощунство и наругательство.

Во глубинѣ своего созерцанiя, г. Страховъ пришелъ къ той мысли, что яблокомъ раздора между Европой и Россiей служитъ польская цивилизацiя. Онъ увѣренъ что Европа видитъ въ польской цивилизацiи свое дорогое дѣтище, и отстаиваетъ ее отъ нашего варварства. Онъ вообразилъ себѣ, что вся эта суматоха, которая поднялась въ Европѣ по польскому дѣлу, произошла отъ того, что Европа видитъ въ Польшѣ цвѣтъ своей цивилизацiи, которому грозитъ опасность

410

со стороны Россiи. Въ пустотѣ называемой глубиною всякая мысль легко можетъ придти въ голову, и человѣкъ теряетъ побужденiе отдать себѣ отчетъ въ ней. Г. Страховъ очень спокойно, самъ не замѣчая того, принялъ точку зрѣнiя, которая какъ нельзя лучше соответствуетъ видамъ Поляковъ и даетъ смыслъ самымъ безумнымъ изъ ихъ притязанiй. Въ самомъ дѣлѣ, посудите, какой характеръ принимаетъ тяжба между Россiей и Польшей, когда вамъ говорятъ, что Польша есть передовой постъ европейской цивилизацiи, что в Польшѣ Европа видитъ и должна видѣть дѣло цивилизацiи, и что точно также долна смотрѣть на нее и сама Россiя? Если это такъ, то все русскре общество, все что есть въ Россiи мыслящаго и цивилизованнаго, должно умолкнуть и предоставить Полякамъ все чего они требуютъ, а сеья отдать на волю Божiю. Борьба между всемiрною цивилизацiей, которую будто бы представляетъ собою Польша, и варварством, которое будто бы остается на долю Россiи, есть борьба невозможная. Но русскiй мыслитель, какъ оказывается, не хотѣлъ этого сказать: онъ любитъ свое отечество и увѣренъ въ его будущности. Онъ не только любитъ свое отечество, но онъ любитъ его необыкновенно, и глубоко вникаетъ въ него своею любовью. Онъ не просто увѣренъ въ будущности Россiи, но увѣренъ въ чем-то такомъ что превыше всякаго разумѣнiя и ускользаетъ отъ всякой оцѣнки: онъ увѣренъ, что если теперь Европа напираетъ на насъ своею цивилизацiей, то Россiя въ послѣдствiи времени побѣдитъ эту цивилизацiю. Онъ имѣетъ въ резервѣ таинственныя народныя начала и не менѣе таинственную почву, и зритъ какъ въ будущемъ разовьется изъ нихъ новая великая цивилизацiя, которая преодолѣетъ врата адовы и низложитъ европейскую цивилизацiю. Онъ стало-быть видитъ борьбу не между цивилизацiей и безнадежнымъ варварствомъ, онъ видитъ борьбу между цивилизацiей настоящаго и цивилизацiей будущаго. Цивилизацiя настоящаго есть Европа съ своим дѣтищемъ Польшей, а цивилизацiя будущаго остается за Россiей. Но такъ какъ въ дѣйствительности существуетъ только настоящее, а будущее потому и будущее что его въ наличности не имѣется, то противными партiями оказывается съ одной стороны дѣйствительно существующая сила, а съ другой фантазiя пророка, которому стало даже совѣстно

411

развивать свою фантазiю въ отпоръ дѣйствительной силѣ, и онъ вынужденъ былъ довольствоваться только слабыми и стыдливыми намеками на таинственную глубину своихъ уединенныхъ созерцанiй, такъ что въ статьѣ его представились ясно только преимущества нашихъ враговъ, а наши исчезли въ туманѣ. Очень естественно, что статья г. Страхова должна была оскорбить и возмутить всѣхъ русскихъ людей, которые лишены дара пророческаго ясновидѣнiя и живутъ, какъ всѣ люди, въ обыкновенномъ, общемъ для всѣхъ мiрѣ. По здравому смыслу, по обыкновеннымъ условiямъ дѣйствительности, тонкiе пророческiе намеки должны были показаться очень грубымъ предательствомъ, которое въ самый разгаръ борьбыобъявляетъ дѣло враговъ своего отечества дѣломъ цивилизацiи. Никто не могъ понять и оценить того безмѣрнаго великодушiя, той щедрости метафизика-патрiота, который отдавая Полякамъ европейскую цивилизацiю вознаграждалъ за то свое отечество фантастическими видами на будущее. Грубая Россiя не могла оцѣнить этотъ щедрый даръ; мы почти увѣрены, что и никакая другая страна на свѣтѣ не оцѣнила бы этого дара и не промѣняла бы существующей цивилизацiи на благодать обѣщанную пророкомъ. Грубость здраваго смысла никогда не промѣняетъ существующаго на несуществующее, и всегда скажетъ: «не сули журавля въ небѣ, дай синицу въ руки». Но главное еще не въ томъ. Главное вотъ въ чемъ: можетъ ли здравый смыслъ допустить, что въ настоящемъ спорѣ между Россiей и Европой рѣчь идетъ о цивилизацiи? Много ли нужно сообразительности для того чтобы понять какое значенiе имѣютъ всѣ эти возгласы, которыми до сихъ поръ наполнялись европейскiе журналы? Кому не извѣстно, что тамъ гдѣ печать имѣетъ силу, она какъ и всякая цѣнная вещь, становится предметомъ купли, продажи и найма. Кому не извѣстно, что большая часть крикливыхъ органовъ общественнаго мнѣнiя въ Европѣ могутъ быть закупаемы и закупаются разными партiями и правительствами, что множество европейскихъ газетъ наняты польскою партiей, которая употребляла всѣ усилiя чтобы поднять свое дѣло въ Европѣ? Всѣ эти сдѣлки производятся въ европейскомъ журнальномъ мiрѣ совершенно открыто, и всѣмъ извѣстно какъ много та или другая партiя платитъ журналу, не только за адвокатство въ ея 

412

дѣлѣ, но и за всевоможныя извращенiя истины въ ея интересѣ. Тутъ есть разныя степени услугъ и вознагражденiй, точно также какъ бываютъ разныя степени купли и продажи въ судахъ и администрацiи: есть благорасположенiе и услужливость съ благовиднымъ ганорарiемъ, есть всякаго рода крючкотворсто болѣе или менѣе наглое6 съ столь же наглыми взятками. Если, въ разныхъ европейскихъ журналахъ, насъ топтали въ грязь и превозносили польскую цивилизацiю, то это дѣлалось вовсе не по убѣжденiю въ достоинствахъ этой послѣдней, а вслѣдствiе той же всемогущей причины, которая побуждала газеты принимать въ свои столбцы фальшивыя телеграммы, завѣдомо ложныя корреспонденцiи и завѣдомо несогласныя съ дѣломъ толкованiя. Мы можемъ смѣло увѣрить г. Страхова, что никто изъ мыслящихъ политическихъ людей въ Европѣ не обольщаетъ себя достоинствами польской цивилизацiи, и что если достоинства эти просто за взятку, или въ какихъ-нибудь политичекихъ видахъ, не имѣющихъ ничего общаго ни съ польскою цивилизацiей, ни съ Польшею вообще. Если въ британскихъ палатахъ было сказано кое-что лестное о польской нацiональности въ это послѣднее время, то въ тѣхъ же самыхъ палатахъ, въ другое время, вопросъ объ этой нацiональности возбуждалъ только смѣхъ; да и теперь иронiя чувствуется за каждымъ словомъ, которое произносится тамъ въ пользу Поляковъ, и тамъ просятъ только о томъ чтобы не длить понапрасну агонiю умирающей нацiональности.

Люди живущiе не въ облакахъ, люди не отыскивающiе почвы, а по закону тяготѣнiя естественно находящiеся на ней, очень хорошо знаютъ, что въ спорахъ между Россiей и Европой никогда не было рѣчи о цивилизацiи. Всѣ очень хорошо знаютъ, напримѣръ, что въ борьбѣ Россiи съ Наполеономъ дѣло шло вовсе не о цивилизацiи, что сама же Англiя была ея союзницею въ этой борьбѣ, и что побѣда Россiи возвратила Европѣ и свободу, и цивилизацiю. Наконецъ, всѣ очень хорошо знаютъ, что въ послѣднюю войну, когда тоже вся Европа была противъ насъ, и когда мы отбивались отъ нея на бастонiяхъ Севастополя, дѣло щло тоже не о цивилизацiи: дѣло шло, какъ извѣстно, о Турцiи, которую Европа отнюдь не признаетъ за свое дѣтище, вооружаясь на насъ за Турцiю, дѣйствовала изъ 

413

благовѣнiя къ святынѣ Корана, и что намъ предстояло, «осуждая Турокъ, дѣлать это основательно и простирать наше осужденiе глубже чѣмъ это обыкновенно дѣлается, простирать его на величайшiя ихъ святыни, на ихъ, цивилизацiю заимствованную отъ Запада, на ихъ католицизмъ принятый отъ Рима»? А между тѣмъ за Турцiю Европа вооружилась на насъ съ ожесточенiемъ, съ какимъ никогда не вооружится за Польшу, несмотря на то, что въ Польшѣ есть дѣйствительно нѣкоторая «цивилизацiя, заимствованная отъ Запада, и католицизмъ, принятый отъ Рима». Польша никогда не была и никогда не будетъ истиннымъ предметомъ споровъ между нами и Европой; Польша всегда была и всегда будетъ, пока длится ея агонiя, только орудiемъ, только средствомъ, только предлогомъ. Ни однимъ шиллингомъ не пожертвуетъ Англiя на польскую цивилизацiю и на польскiй католизицизмъ; Германiя же отдастъ послѣднiй пфенингъ, чтобы только не допустить возстановленiя Польши съ ея цивилизацiей, которая обратилась въ пословицу у Нѣмцевъ, называющихъ «польскимъ хозяйствомъ» (polnishe Wirtschaft) всякую неурядицу и безобразiе. Францiя видитъ въ Польшѣ также не цивилизацiю, а вассала, слугу и chair a canon.

Католизизмъ! Европа возстаетъ на насъ за католицизмъ, господстующiй въ Польшѣ! Католицизмъ — символъ европейской цивилизацiи! Католицизмъ, который съ каждымъ годомъ, съ каждымъ днемъ, теряетъ свое значенiе, свой авторитетъ въ Европѣ, католицизмъ, который недавно подвергался сокрушительнымъ ударамъ въ самой Италiи, былъ предметомъ всяческаго позора и терпѣлъ крайнее униженiе, католицизмъ, который, если не нынче, такъ завтра, долженъ будетъ отказаться отъ своего характеристическаго отличiя, отъ своего зловреднаго преимущества, отъ своей фальшивой основы, заключающихся въ свѣтской власти папы! Неужели за права папы, за святыню католицизма ополчилась на насъ и Англiя, — Англiя, гдѣ благочестивые люди видятъ въ папѣ ни болѣе, ни менѣе какъ антихриста, а всѣ вообще видятъ въ католицизмѣ самую зловредную язву, — въ Англiи, гдѣ католицизмъ есть предметъ такой ненависти и такого презрѣнiя, какихъ  нѣтъ у насъ и тѣни. Поистинѣ, надобно быть русскимъ благовѣстителемъ и пророкомъ, чтобы хоть на минуту остановиться на мысли о польской цивилизацiи и католицизмѣ какъ 

414

предметахъ спора между Россiей и Европой въ натоящее время. Смѣемъ увѣрить г. Страхова, что еслибъ европейскимъ государственнымъ людямъ, особенно англiйскимъ и германскимъ, пришлось хозяйничать въ Польшѣ при тѣхъ условiяхъ какъ хозяйничаемъ мы, такъ тамъ въ самомъ скоромъ времени не было бы и помина ни о польской нацiональности, ни о святынѣ католицизма. Европейская цивилизацiя расправилась бы тамъ съ этими святынями несравненно успѣшнѣе нашего варварства, такъ какъ она уже расправилась съ ними въ присоединенныхъ къ Германiи польскихъ земляхъ, гдѣ, какъ напримѣръ въ Восточной Пруссiи, народъ стыдится говорить по-польски, а католическая религiя находится въ презрѣнiи. Что касается до православной церкви, то она мало извѣстна въ Европѣ, но противъ нея нѣтъ всеобщаго предубѣжденiя. Всегда были просвѣщенные люди которые понимали ея значенiе и уважали ее, и если фантастическiе паписты считаютъ насъ раскольниками, то не-паписты, даже при нѣкоторыхъ догматическихъ разногласияхъ, готовы предпочесть ее католицизму. Давно ли г. Гладстонъ, одинъ изъ значительнѣйшихъ, религiознѣйшихъ и просвѣщеннѣйшихъ людей Англiи, нынѣшнiй канцлеръ казначейства, въ бытность свою на Iоническихъ осторовахъ, въ качествѣ верховнаго правителя, благоговѣйно принималъ благословенiе отъ православныхъ архiепископовъ и ходилъ на молитву въ греческiя церкви? А между тѣмъ можно съ увѣренностiю сказать, что г. Гладстонъ отнюдь не сталъ бы лобызать туфлю его святѣйшества папы. 

Равномѣрно и предразсудки касательно нашего варварства давно уже потеряли кредитъ въ Европѣ. Насъ не считаютъ варварами, но насъ мало уважаютъ, потому что мы сами не уважемъ себя. Насъ между прочимъ не уважаютъ за то, что мы слишкомъ выбиваемся изъ силъ чтобы походить не на себя, и еще до сихъ поръ наши интимныя мысли, наши дружескiя объясненiя и конфиденцiальныя сообщенiя творимъ на французскомъ языкѣ. Насъ не уважаютъ также за то, что мы все ищемъ какой-то почвы, что толкуемъ о какихъ-то началахъ, что мы все куда-то тянемся, и хотим быть Русскими не просто по-русски а по какой-нибудь нѣмецкой метафизикѣ. Насъ не уважаютъ за то же, за что не уважаютъ и соплеменниковъ нашихъ Поляковъ; но насъ все-таки болѣе уважаютъ чѣмъ ихъ, потому что люди проcвѣщенные и

415

опытные, несмотря на весь сумбуръ, которымъ щеголяютъ наши умники, несмотря на наши французскiе разговоры, несмотря на наше гримасничанье, все-таки чувствуютъ за нами здоровыя и крѣпкiя силы цивилизацiи, которой нужно только освободиться отъ недоразумѣнiй и ложныхъ ассоцiацiй, отвлекающихъ умы отъ настоящаго дѣла.

Европейская цивилизацiя не считаетъ насъ своими врагами. Напротивъ, европейская цивилизацiя ожидаетъ нашего содѣйствiя, и нѣтъ сомнѣнiя, что это содѣйствiе чѣмъ далѣе, тѣмъ будетъ значительнѣе, и благотворнѣе. Европа нуждается въ насъ; могущественная, крѣпкая, самостоятельная Россiя не замѣнима въ системѣ цѣлаго мiра. Ея значенiе возрастаетъ и будетъ обнаруживаться все сильнѣе, все могущественнѣе и глубже. По болтовнѣ журнальныхъ крикуновъ и салоннымъ разговорамъ, по возгласамъ разныхъ агитацiй, никакъ нельзя судить объ истинныхъ отношенiяхъ Европы къ Россiи. Если она сѣтуетъ на насъ, если она противъ насъ злобствуетъ, то истинныя причины къ тому заключаются не въ томъ, чтобъ она желала нашего уничтоженiя, а въ томъ, что мы сами недостаточно цѣнимъ себя и недостаточно дѣйствуемъ для удовлетворенiя тѣхъ всемiрныхъ потребностей, которыя ждутъ себѣ удовлетворенiя отъ Россiи.

Мы имѣемъ всѣ элементы великой, могущественной, столько же всемiрной, сколько и народной цивилизацiи. Но мы найдемъ эти элементы и воспользуемся ими только тогда, когда перестанемъ искать ихъ. Эти элементы не въ мечтахъ, не въ фантазiи; эти элементы обрѣтаются въ сущестущемъ. Они вокругъ насъ, они въ насъ; они въ томъ что мы презрительно отталкиваемъ отъ себя, ища чего-то лучшаго. То что для насъ теперь темно и мелко, и дурно, и презрительно, и ничтожно, — то самое дастъ намъ всѣ эти элементы, какъ только мы сумѣемъ взглянуть на себя самихъ и на все насъ окружающее съ должной точки зрѣнiя, какъ только мы сумѣемъ приравнять нашу мысль, наши понятiя къ окружающей насъ дѣйствительности, освѣтить ее и дать полный ходъ ея силамъ. Идеалы будущаго служатъ всегда отговоркою для праздной и лѣнивой мысли. Не въ призракахъ будущаго, а въ настоящемъ должны мы искать себѣ точки опоры, въ томъ что есть на лицо, въ томъ что теперь сущетсвуетъ. Мы должны цѣнить нашъ народъ и 

416

любить наше отечество въ ихъ настоящемъ, какъ бы повидимому оно ни мало соотвѣтствовало нашимъ недопеченымъ идеаламъ. Мы должны взять вещи такъ какъ онѣ есть и не передѣлывать ихъ въ фантазiи по нашимъ понятiямъ, а напротивъ, прежде всего постараться поставить нашу мысль такъ, чтобы мы могли видѣть ихъ должнымъ образомъ и разобрать то что въ нихъ есть существеннаго и случайнаго. Причину недовольства окружающимъ прежде всего должны мы, умники, пророки и благовѣстители, искать въ самихъ себѣ, и только тогда всѣ наши преобразованiя будутъ вполнѣ полезны, когда мы будемъ надлежащимъ образомъ преобразовывать самихъ себя, то-есть наши воззрѣнiя и понятiя.

Наши мыслители сочинили свою космологiю, и имѣютъ ее въ виду, когда толкуютъ о происходящемъ въ мiрѣ дѣйствительномъ: можно представить себѣ сколько происходитъ отсюда всякой нелѣпости! По ученiю этихъ мыслителей, существуютъ какiе-то два мiра, изъ которыхъ одинъ называется Европой, или Западомъ, а другой — Россiей, и эти два мiра не имѣютъ между собою ничего общаго и взаимно исключаютъ другъ друга. Можетъ-быть эта космологiя и очень хороша сама по-себе, можетъ-быть и въ самомъ-дѣлѣ было бы очень прiятно и желательно устроить два такiе мiра; но, къ сожалѣнiю, въ дѣйствительности ничего подобнаго не оказывается. Въ дѣйствительности, Россiя есть одна изъ самыхъ коренныхъ силъ Европы; въ числѣ пяти великихъ державъ она составляетъ Европу, въ тѣснѣйшемъ и собственномъ смыслѣ, и  только какъ великая европейская держава извѣстна она цѣлому мiру, только въ такомъ качествѣ имѣетъ она значенiе и силу. Точно также не оказывается никакой особенной западной цивилизацiи, которой должна противостоять особая исключительно русская цивилизацiя: въ дѣйствительности есть, вопервыхъ, одна всеобщая, всемiрная цивилизацiя, которая связываетъ всѣ народы, которая втягиваетъ, наконецъ, въ свою сферу и Китай, и Японию, и вовторыхъ, есть индивидуальныя цивилизацiи отдѣльныхъ историческихъ народовъ, — цивилизацiи, въ которыхъ выразился трудъ ихъ жизни и которыя составляютъ капиталъ каждого народа въ особенности. Европейскiе народы, находясь подъ условiемъ общей всѣмъ и обязательной для всѣхъ цивилизацiи, тѣмъ не менѣе глубоко

417

и существенно разнятся между собою. Стоитъ только взять для примера двѣ самыя крайнiя западныя страны чтобы видѣть какъ въ одно и то же время обязательна общая цивилизацiя, и какъ рѣзко обрисовывается индивидуальная цивилизацiя Англiи и Францiи во всемъ, начиная отъ религiозныхъ и политическихъ учрежденiй до мельчайшихъ подробностей быта. Россiя точно также подлежитъ условiямъ общей цивилизацiи, обязательнымъ и для государства русскаго, и для каждаго русскаго человѣка въ отдѣльности. Но въ то же время Русскiй народъ и Русское государство обладаютъ свойственными имъ условiями быта и развитiя. Вмѣстѣ съ европейскою, или лучше сказать всемiрною системой цивилизацiи, къ которой существенно принадлежитъ и Россiя, возможна и необходима особенная русская самостоятельная цивилизацiя. Но обѣ эти цивилизацiи не исключаютъ одна другую; напротивъ, онѣ живутъ одна въ другой, взаимно другъ друга усиливаютъ, и образуютъ неразрывное единство. Развивать свою собственную цивилизацiю  не значитъ отрицать или отбрасывать европуйскую цивилизацiю, воевать с нею и преодолѣвать ее. Напротивъ, развивая свою собственную цивилизацiю, мы глубже и дѣйствительнѣе будемъ удовлетворять требованiямъ цивилизацiи всемiрной.

Авторъ Роковаго Вопроса отважился явиться для оцѣнки горячихъ событий съ тою фантастическою космологiей, о которой мы сейчас говорили. Мiръ распадается на двѣ половины: Западъ и Россiя. Западъ блещетъ всѣми цвѣтами радуги и исполненъ всѣхъ благъ католицизма и цивилизацiи, а Россiя не только отсутствiе всего этого, но и нѣчто всему этому радикально противоположное. Но это же самое говорятъ и польскiе врали, честя насъ Монголами и Гуннами. Огромная разница оказывается только въ метафизикѣ: наши враги считаютъ насъ неспособными ни къ какой цивилизацiи; наши благовѣстители обѣщаютъ намъ напротивъ высочайшее, величайшее, глубочайшее развитiе, окрыляютъ насъ гордою мыслiю, что мы создадимъ новую всемiрную цивилизацiю а доселѣ сущестующую побѣдимъ, что доселѣ существовавшая цивилизацiя, къ которой, къ сожалѣнiю, всѣ привыкли и съ которою мы сами сжились, исчезнетъ какъ навожденiе духа тьмы, а мы водворимъ на землѣ Царствiе Божiе. Но

418

при такой громадной разницѣ въ метафизикѣ, воззрѣнiя нашихъ благовѣстителей и нашихъ поносителей совершенно сходятся въ фактѣ: Россiя и съ той, и съ другой точки зрѣнiя оказывается страною чуждою и враждебною цивилизацiи. Теперь спрашивается, съ какимъ чувствомъ русское общество должно слышать подобныя разсужденiя посреди событiй, напрягающихъ всѣ его силы? Со стороны врага подобныя разсужденiя совершенно естественны; но въ устахъ Русскаго они столь же естествено должны были возбудить всеобщее негодованiе. Въ устахъ Русскаго подобныя рѣчи зазвучали для всѣхъ измѣною и предательствомъ; а выходитъ между тѣмъ, что Русскiй хотѣлъ этими рѣчами утѣшить своихъ соотечественниковъ, возвысить ихъ духъ и оправдать ихъ дѣло предъ лицомъ всего мiра.

Скажите, что свидѣтельствуютъ подобныя явленiя? А они вовсе не рѣдкость  у насъ; мы только не замѣчаемъ ихъ, потому что не всегда обнаруживаются они въ такомъ поразительномъ видѣ, какъ статья Роковой Вопросъ. Такихъ роковыхъ вопросовъ могли бы мы набрать бездну изъ всего того что пишется и говорится у насъ.