Веселый сочинитель. <Дмитриевъ И. И.> Замѣтки окончательно взбѣшеннаго господина // Искра. 1866. № 29 (Ц. р. 30 iюля). С. 383-387.

383

ЗАМѢТКИ ОКОНЧАТЕЛЬНО ВЗБѢШЕННАГО ГОСПОДИНА.

 Ничего больше не надо печатать. Книгъ ужь довольно написано, больше не надо.

Гоголь.

Нѣтъ, вѣдь это какъ хотите, господа, никакого человѣческаго терпѣнiя не хватитъ!..

Я беру въ руки перо.

Вы, говорите: «гони идею въ дверь, она влетитъ въ окно». Посмотримъ. Да я берусь такъ выгнать въ дверь наши глупыя идеи, что онѣ и не вздумаютъ влетать въ окна...

Вы, можетъ быть, думаете, что я для этого къ философiи прибѣгну, къ метафизикѣ, начну перетряхивать умозрѣнiя Юркевича? Успокойтесь: я вовсе не философъ, я просто надворный совѣтникъ, а Юркевича не считаю за генiя. Къ чему толковать о небытiи въ бытiи, о тождествѣ въ контродикцiяхъ, когда кругомъ все тебя бѣситъ, все тебя  сердитъ, выводитъ  изъ себя?

Да, все бѣситъ. По улицѣ пойдешь, — ковыряютъ мостовыя. Въ газеты заглянешь, — публицисты занимаются чисткою отхожихъ мѣстъ. Въ окружной судъ зайдешь, — наткнешься, на Гильдемейстера и Илью Арсеньева...

Въ театрѣ — безнравственность: дѣвушки въ лосинныхъ панталонахъ, Марковецiй во фракѣ, драмы съ гражданскими недугами, Лейкинъ съ «Несудьбою», Александровъ съ «Орфеемъ», Губошлепъ, капельдинеры, разные Михны...

Даже художество, это чистое, святое искусство, этоть плодъ возвышеннаго вдохновенiя, этотъ результатъ таинственныхъ и безсознательныхъ наитiй, обезображено дрянными тенденцiями. Живописцы превратились въ обличителей, а художественныя, академическiя выставки — въ «Намъ Пишутъ» Стопановскаго.

Да, надо очистить эту душную атмосферу, надо изобрѣсти, такъ сказать, нравственную Ждановскую жидкость...

Я того мнѣнiя, что дураки не должны существовать на свѣтѣ, а между тѣмъ дураковъ много, — это фактъ. Спросите даже у  Ѳедора Достоевскаго: много ли дураковъ на свѣтѣ? Онъ вамъ отвѣтитъ: много.

То есть дураки могутъ существовать; но не должны они говорить глупости, не должны они съ своими глупостями выползать на «всенародныя очи». А между тѣмъ они такъ и лезутъ на видныя мѣста, взбираются на подмостки, вползаютъ на кафедры, въ передовыя статьи «Голоса»... А чѣмъ же виноватъ бѣдный редакторъ «Голоса?» Вѣдь онъ не всевѣдящiй духъ, вѣдь онъ не можетъ же отличить, что вотъ это умно, а вотъ это глупо. За то какъ онъ старается...

Вчера иду по улицѣ и что же вижу? Двое господъ, прилично одѣтыхъ, по крайней мѣрѣ на столько прилично одѣтыхъ, что они могутъ имѣть входъ въ нижнее отдѣленiе вагона конно-желѣзной дороги и въ журнальную комнату публичной библiотеки, двое подобныхъ господъ, среди бѣлаго дня, вцѣпились другъ другу въ волоса и таскаютъ другъ друга съ величайшимъ усердiемъ...

Ну нелѣпость очевидная: доставлять другому, хотя бы даже и врагу, ровно столько непрiятностей, сколько получаешь отъ него самъ. Такъ вѣдь нѣтъ, вмѣсто того, чтобы подраться гдѣ нибудь у себя дома, или даже въ главной конторѣ «Голоса», выползли на показъ, на улицу.

Не также ли точно и вы, публицисты «Голоса» и «Вѣсти», язвите другъ друга печатно, да еще въ передовыхъ статьяхъ, вмѣсто того, чтобы перебраниваться въ рукописяхъ, или, по крайней мѣрѣ, въ корректурныхъ листахъ? Такъ вѣдь нѣтъ, такъ вотъ и лѣзутъ на всенародныя очи...

Но не это меня бѣситъ: журнальныя нелѣпости для насъ дѣло привычное, а съ нѣкоторыми экземплярами литературныхъ бездарностей я готовъ даже примириться, такъ какъ въ рукахъ опытныхъ людей бездарности эти могутъ приносить даже нѣкоторую пользу. Можно напр. подобную бездарность заставить цѣлые года копаться въ публичной библiотекѣ, чтобы въ концѣ концовъ  получить отъ нее статейку въ родѣ «Журналистика при царѣ Горохѣ» и т. п.

Меня бѣсятъ не личности, а идеи; мои враги не журналисты, не купцы, не офицеры и «разныхъ чиновъ охочiе люди», а мысли, тенденцiи и мудрствованiя, которыя преслѣдуютъ васъ всюду, которыя вы слышите на каждомъ шагу, на каждомъ перекресткѣ, даже въ торговыхъ баняхъ Тулякова...

Именно въ баняхъ. Bъ прошлую субботу сижу я въ передбанникѣ и съ ужасомъ слышу, какъ двое господь, — одинъ закрытый простынею, а другой не закрытый, — самымъ ожесточеннымъ образомъ спорятъ... объ эмансипацiи женщинъ. Я просто остолбенѣлъ.

Одинъ, въ простынѣ, доказываетъ, что женщинамъ должны быть даны всѣ тѣ права, какiя даны мужчинамъ, что женщинъ нужно награждать всѣми тѣми чинами, какими награждаютъ мужчинъ, что если мужчинъ посылаютъ собирать статистическiя свѣдѣнiя, то и женщинъ нужно посылать собирать статистическiя свѣдѣнiя и проч.

Подтверждалъ свои мысли господинъ въ простынѣ главнымъ образомъ тѣми, повидимому, справедливыми основанiями, что женщинъ наказываютъ также точно, какъ и мужчинъ; поэтому (sic!) и награждать ихъ должно также точно, какъ и мужчинъ.

— Вѣдь если женщина произведетъ кражу свыше 30-ти рублей, — говорила простыня, — такъ вѣдь ее лишатъ нѣкоторыхъ правъ состоянiя и сошлютъ въ Сибирь на поселенiе? Вѣдь если женщина совершитъ убiйство, такъ ее лишатъ всѣхъ правъ состоянiя и сошлютъ въ каторжную работу?..

Взаключенiе простыня указала, что у насъ есть такiя просвѣщенныя мѣста, гдѣ мужчинъ и женщинъ награждаютъ равномѣрно, именно въ театрѣ, гдѣ Озеровъ, играющiй молодыхъ повѣсъ, получаетъ столько же разовыхъ, сколько и Прокофьева, играющая молодыхъ субретокъ.

Господинъ безъ простыни рѣшительно не соглашался съ простынею, усомнился даже, что Озеровъ съ Прокофьевой получаютъ по ровну разовыхъ. Онъ утверждалъ, что если дѣвушка вышла замужъ, что если мужъ у нее не пьяница, или, если и пьетъ, но пьяный не дерется, то это уже для женщины и есть высшая награда.

Онъ утверждалъ дальше, что посылать женщинъ собирать статистическiя данныя нельзя; что награждать женщинъ равномѣрно съ мужчинами, потому что ихъ наказываютъ равномѣрно съ мужчинами, несправедливо; потому что наказываются собственно не мужчины, и не женщины, а наказываются — какъ онъ выразился — «отвлеченныя функцiи, юридическiя единицы» .

384

— Награждать женщинъ такими же наградами, — сказалъ господинъ безъ простыни, — какими награждаютъ мужчинъ — просто нелѣпость. Мужчинъ напр. награждаютъ шпагами; положимъ, что и женщину наградятъ шпагою, — куда она ее дѣнетъ? На носъ что ли себѣ повѣситъ?..

Я дальше не могъ терпѣть и выбѣжалъ изъ передбанника, какъ угорѣлый, забывши въ попыхахъ столичное мыло и набрюшникъ отъ холеры...

Эмансипацiя женщинъ!.. безъ простыни... въ передбанникѣ! — вотъ черти, повторялъ я всю дорогу.

Нѣтъ, вѣдь это никакихъ человѣческихъ силъ не хватитъ!..

Эмансипацiя женщинъ — вотъ анафемы!.. Ну, пусть бы объ эмансипацiи женщинъ толковали женщины, — это я еще понимаю, эмансипацiя выгодна женщинамъ. А то мужчины толкуютъ, мужчины кричатъ, забывая, что при этой эмансипацiи, всѣмъ намъ придется щеголять въ нештопанныхъ носкахъ, носить рубахи безъ пуговицъ, платки безъ мѣтокъ и проч. и проч.

Пусть бы женщины говорили, а то женщины молчатъ. Такъ развѣ иногда какая нибудь брякнетъ сдуру: дайте намъ эмансипацiю! — думая, что это значитъ: позвольте намъ нашихъ  мужей за вихры таскать... И дайте вы имъ эмансипацiю — сейчасъ же начнутъ таскать. Это вѣрно.

Что эмансипацiя положительнѣйшимъ образомъ портитъ женщинъ — это несомнѣнно. Вотъ факты.

Нанялъ я кухарку. Баба оказалась чудеснѣйшая.

— Дай, — думаю — я ее эмансипирую; ибо она своимъ послушанiемъ заслужила эмансипацiю.

Началъ ей говорить: «вы». Сдѣлалась воровкой.

Прогналъ.

Нанялъ другую кухарку. Баба оказалась чудеснѣйшая. Силой обладала невѣроятной. У себя въ деревнѣ она кузнецомъ была.

— Дай, — думаю — я ее эмансипирую; ибо она за свою невѣроятную силу заслуживаете эмансипацiи.

Говорю ей, послѣ обѣда:

— Ты, Акулина, когда свои дѣла кончаешь, можешь дѣлать что хочешь. Ты свободна.

Въ тотъ же вечеръ она привела въ кухню четырехъ пьяныхъ солдатъ изъ пѣшей пожарной команды.

385

Прогналъ.

Мало вамъ этихъ примѣровъ? Слушайте.

Я — надворный совѣтникъ. Я живу, служу, хожу въ департаментъ, словомъ, исполняю всѣ обязанности свой, какъ гражданина, и какъ гражданинъ пользуюсь всѣми правами.

Недавно я женился на купчихѣ, дѣвицѣ Екатеринѣ. Не думайте, чтобы меня плѣнило приданое: третья часть дома на Разъѣзжей улицѣ, десять тысячъ, пуховики, лисьи шубы и проч. Нѣтъ, я женился потому, что въ Екатеринѣ увидѣлъ дѣвицу съ правилами. Отецъ часто при мнѣ, выпивши, внушалъ ей эти правила:

— Слушай, Катерина, я вотъ при немъ скажу: первое дѣло, угождай мужу, потому тебѣ, одно слово, что мужъ, что смерть... Понимаешь это? Ежели да мнѣ мужъ на тебя пожалуется, да я тебя самъ при моей старости на конюшнѣ отдеру и благословенiя моего лишу...

Женился я — и что можетъ быть лучше, безоблачнѣе, благоуханнѣе этой семейной жизни?

Утромъ встаю, надѣваю халатъ, иду въ столовую. На столѣ самоваръ, вычищенный порошкомъ отъ Кача, сухари, крендельки, пышки, сливки. Жена, натурально, въ капотѣ. Подхожу къ ней, цѣлую ее руку, она цѣлуетъ мою, цѣлую ее въ щеку, она цѣлуетъ меня въ щеку, — ну, можетъ ли быть что нибудь лучше этого?... 

Пьемъ чай. Она разсказываетъ мнѣ, какой она сонъ видѣла, я разсказываю ей, какой я сонъ видѣлъ. Стараемся разгадать значенiе сновъ: мое непониманiе дополняется пониманiемъ жены, незнанiе жены дополняется моею опытностiю.

Жена вдругъ спрашиваете меня:

— Петръ Кузьмичъ, не хотите ли вы сегодня къ обѣду скушать пирогъ съ грибами?

Я отвѣчаю: приготовь, душенька.

Или, если это бываетъ въ мясоѣдъ, то спрашиваетъ:

— Петръ Кузьмичъ, не сжарить ли вамъ сегодня къ обѣду фрикасе съ телячьими мозгами?

— Сжарь, мамочка!

Ну что можетъ быть завиднѣе такого супружескаго счастья?

Потомъ я отправляюсь на службу, а жена отправляется въ кухню. Я служу, жена жаритъ фрикасе съ мозгами. Я возвращаюсь со службы, жена возвращается изъ кухни. Обѣдаемъ. Я хвалю своихъ начальниковъ, жена тоже хвалить нашихъ начальниковъ и кухарку.

386

Послѣ обѣда сонъ. Жена будитъ меня поцѣлуемъ и подаетъ мнѣ варенье. Садимся въ коляску и ѣдемъ прокатиться на пуантъ .

На пуантѣ я выхожу изъ коляски, подхожу къ экипажамъ содержанокъ моихъ начальниковъ, любезничаю съ ними, цѣлую кончики ихъ пальцевъ, онѣ смѣются... Жена моя тоже улыбается, она не ревнуетъ, ибо знаетъ, что все это дѣлается для общаго нашего благополучiя, что чрезъ это мы кушаемъ и пироги съ грибами и фрикасе съ мозгами...

Съ пуанта прямо проѣзжаемъ въ благородное собранiе, или купеческiй клубъ (это я на обѣдѣ въ купеческомъ клубѣ «кукареку» закричалъ). Садимся съ женою за карты: если я проигрываю — жена выигрываетъ, если жена проигрываетъ — я  выигрываю, если я играю — жена тасуетъ, если жена мнѣ киваетъ — я козыряю, я киваю — жена козыряетъ...

Ну однимъ словомъ, невозможно описать всѣ тѣ прелести, все то тихое и мирное житiе, какое ожидаетъ человѣка, женившагося на дѣвушкѣ съ правилами, на дѣвушкѣ, понимающей, что для нее «все единственно, что мужъ, что смерть…»

Совершенно противоположное представляютъ браки на дѣвушкахъ безъ правилъ, a cъ образованiемъ.

Одинъ изъ моихъ сослуживцевъ, достойнѣйшiй и благонамѣреннѣйшiй чиновникъ, мѣтящiй въ превосходительные, женился, неосторожно на дѣвицѣ образованной, перебывавшей въ семи панciонахъ. На публичныхъ лекцiяхъ химiи профессора Петрушевскаго въ прикащичьемъ клубѣ, она всегда сидѣла въ первомъ ряду и съ полнѣйшимъ самоотвержденiемъ нюхала всѣ тѣ трескучiе газы, какiе подносилъ ей для нюханья ночтеннѣйшiй профессоръ...

— Что, Лизанька, воняетъ? — спрашивали ее подруги.

— Развѣ наука можетъ вонять? — отвѣчала гордо Лизанька.

Такъ вотъ на этой то Лизанькѣ женился, достойнѣйшiй изъ чиновниковъ. Сначала, мѣсяца два между ними царствовало согласiе.  Разъ утромъ она вошла къ мужу встревоженная.

— Я пришла переговорить съ тобою, милый попка: такъ жить нельзя, дай мнѣ женскаго труда...

— Изволь, мамочка, вонъ тамъ въ комодѣ носки заштопай, пришей пуговички къ рубахамъ, сдѣлай соусъ изъ моркови по гамбургски.

Лиза ничего не сказала, она фыркнула и легла отъ скуки спать. Чтобы примириться съ женою, мужъ, возвращаясь изъ должности, купилъ ей за два года «Модный Магазинъ» и «Наставленiя опытнаго повара» Н. В. Г—ля.

— Что это ты принесъ? — спросила жена.

— А вотъ, душанчикъ, не сердись только: притащилъ тебѣ цѣлую груду женскаго труда...

Лиза взглянула и ахнула.

— Какъ, развѣ это женскiй трудъ? Сколько разъ я тебѣ говорила, чтобъ ты не смѣлъ покупать книги: тебѣ только позволь, такъ ты купишь предисловiе Пятковскаго къ бiографiи Барклая-де-Толли...

— Ну, Пятковскаго я не куплю...

— Купишь, непремѣнно купишь, презрѣнный чиновникъ!

— Да что же такое женскiй трудъ? скажи мнѣ...

— Дуракъ ты, — вотъ тебѣ и женскiй трудъ...

Съ этой минуты семейная жизнь для бѣднаго мужа стала просто невыносимой: вмѣсто утѣхъ, радостей и веселыхъ шутокъ, онъ только и слышалъ: дай мнѣ женскаго труда! дай мнѣ женскаго труда! Напрасно онъ обращался за совѣтами къ сослуживцамъ никто не могъ помочь ему: одинъ только архиварiусъ угрюмо совѣтовалъ отправить жену куда нибудь на богомолье...

На дняхъ, прочитавши объявленiе о «Женскомъ Вѣстникѣ», мужъ съ радостiю отправился въ контору, въ полной надеждѣ, что тамъ наконецъ ему дадутъ искомый имъ женскiй трудъ. Приходитъ.

— Здравствуйте. Могу я у васъ получить женскiй трудъ?

— Можете, сколько вамъ угодно, потому «мы практически намѣрены указывать женщинамъ тѣ отрасли труда... ясно, что необходимъ органъ... правительство наше съ своей стороны... »

— Такъ вотъ дайте мнѣ немного женскаго труда для жены.

— Извольте: мы намѣрены дать женщинамъ всѣ права, мы имъ дадимъ всѣ права — будьте покойны... Вы какъ намѣрены взносить деньги: по третямъ, съ разсрочкою чрезъ казначея?

— Нѣтъ, зачѣмъ же тутъ казначей, я сразу.

— Ну такъ пожалуйте 12 р. 50 к., а я вамъ выдамъ билетъ.

Мужъ отдалъ деньги.

— А какже трудъ?

— Трудъ мы вамъ пришлемъ на домъ, это не безпокойтесь, у насъ по этой части строго...

И вотъ бѣдный мужъ сидитъ и ждетъ посылки. По временамъ только его беретъ раздумье: не лучше ли ему было бы по совѣту apxивapiyca отправить жену на богомолье?..

И неужели же приведенные мною примѣры, примѣры супружескаго счастiя безъ эмансипацiи женщины и семейныхъ драмъ при эмансипацiи, неужели эти примѣры недостаточно сильны для того, чтобы вы, pyccкiе мущины, прокляли на вѣки вѣковъ всякую женскую эмансипацiю?

Я бросаю тонъ человѣка взбѣшеннаго и беру тонъ умоляющiй. Поймите вы, мужчины, что женская эмансипацiя — эта наша общая погибель, что она въ концѣ концовъ погубитъ насъ, мущинъ, отравитъ намъ наше существованiе. Пойдите вы, что отъ женской эмансипацiи останемся въ чистѣйшемъ проигрышѣ мы, мужчины. Взгляните безпристрастно на самихъ себя и вы убѣдитесь, что мы сами то пригодны только для купеческихъ дочерей Екатеринъ, «воспитанныхъ въ правилахъ» и вѣрящихъ, что для нихъ «все единственно, что мужъ, что смерть...» Въ глазахъ такихъ только дѣвицъ мы можемъ быть и идеалами, и «придметами», и интересными женихами, и достойными мужьями. Только въ глазахъ воспитанныхъ барышень, перебывавшихъ въ семи пансiонахъ и перенюхавшихъ всѣ трескучiе газы профессора Петрушевскаго, мы можемъ, пожалуй, порисоваться и людьми просвѣщенными, и либеральными, и занимающимися дѣйствительнымъ дѣломъ. Да и такая даже барышня можетъ окончательно разрушить нашъ благодушный покой, если потребуетъ отъ насъ для себя труда и если неудовлетворится, въ качествѣ труда, предлагаемыми нами предисловiями Пятковскаго.

А вѣдь и въ самомъ дѣлѣ Русь не клиномъ сошлась. Что-же если ваши толки объ эмансипацiи пробудятъ въ какой нибудь честной и энергичной женщинѣ потребность труда и если она не въ силахъ будетъ удовлетвориться кухнею, въ качествѣ труда и трескучими газами, въ качествѣ науки? Что вы предложите ей тогда?.. И не значитъ ли это ставить предъ умирающимъ отъ голода великолѣпныя кушанья для того только, чтобы еще сильнѣе дать ему почувствовать муки голоднаго желудка?..

387

И къ чему это искусственное возбужденiе вопросовъ, когда и безъ вопросовъ то едва концы съ концами сводишь? Къ чему эти новые экземпляры Хемницеровскихъ метафизиковъ, въ болѣе современной выправкѣ; къ чему эти безконечные вapiaнты на тему «веревка — вepвie простое?»... Повѣрьте, мужчины, что теперь не время, что придетъ время для вопросовъ — займемся и вопросами. Подождемъ. Зачѣмъ искусственными мѣрами возбуждать дерево цвѣсти, когда первый же морозъ можетъ сразу уничтожить эти хилые цвѣтки?

Видите ли, мужчины, я говорю съ вами разными тонами и все свое краснорѣчiе въ ходъ пускаю. Сначала я хотѣлъ васъ запугать, да вижу, что этимъ ничего не подѣлаешь. Я унижаюсь до мольбы: бросьте вы, мужчины, ваши толки объ эмансипацiи. Страшное безпокойство мучитъ меня, какъ семьянина, боюсь я за свое семейное благополучiе, боюсь я, что ваши толки дойдутъ до ушей моей жены, забудетъ она свои «правила» и перестанетъ вѣрить, что «для нее все единственно, что мужъ, что смерть...» А что если она еще потребуетъ у меня для себя труда? Вѣдь откровенно говоря, я до сихъ поръ ничего не выдумалъ, кромѣ штопанья носковъ и, пожалуй, нюханья трескучихъ газовъ...

А вы, мужчины, выдумали?..

Веселый сочинитель.

 Ужь не спорили ли это въ передбанникѣ  два нашихъ знаменитыхъ юриста, — А. Лохвицкiй и Борисъ Чичеринъ? Или, можетъ быть, это были Скарятинъ съ Юматовымъ, — Скарятинъ — въ простынѣ, Юматовъ — безъ простыни? Или это просто были два прапорщика?.. Ред.