Полонскiй Я. П. Прозаическiе цвѣты поэтическихъ сѣменъ. Сочиненія Д. Писарева. I, Ш и V части // Отечественныя Записки. 1867. № 4. Т. 171. С. 714-749.

<714>

ПРО3АИЧЕСКІЕ ЦВѢТЫ ПОЭТИЧЕСКИХЪ СѢМЕНЪ.

Сочиненія Д. Писарева. I, Ш и V части.

«Честь и слава тѣмъ, кто возражая противъ истины, предохраняетъ ее отъ усыпленья.»

Бокль.

I.

Поклонники г. Писарева возмутительной дерзостью назовутъ статью мою, но такимъ поклонникамъ я скажу: вы слѣпые поклонники и не понимаете вашего учителя! Вы именно тѣ «безкорыстные клакеры», о которыхъ съ такимъ негодованіемъ пишетъ г. Писаревъ (ч. I, стр. 5). Для васъ онъ идолъ, для меня онъ только даровитый писатель, который во сто разъ умнѣе всѣхъ своихъ безкорыстныхъ поклонниковъ.

Потерять ваше уваженіе для меня ничего не стоитъ; но я вовсе не желаю, прикинувшись существомъ безгласнымъ или пришибленнымъ, потерять уваженіе учителя. 

«Лучше ошибаться», пишетъ онъ, «но ошибаться по собственному убѣжденію, нежели повторять истину только потому, что ее твердитъ большинство».

Если вся эта статья ошибка, — знайте, что я ошибаюсь по собственному убѣжденію.

«Обожающее лицо — пишетъ г. Писаревъ — теряетъ свою самостоятельность, обожаемое ставится въ обидное положеніе китайскаго идола» (стр. 112). Я не хочу ни потерять своей независимости, ни г. Писарева превратить въ китайскаго идола.

<...>

745

<...>

IX.

Коль красное, коль великолѣпное позорище представляетъ собою наше литературное поле.

О, поле, поле! кто тебя

Усѣялъ мертвыми костями!

Г. Антоновичъ повалилъ Тургенева; г. Писаревъ за него заступился; г. Антоновичъ за это начинаетъ валить г. Писарева; г. Писаревъ поднимаетъ длань свою и кричитъ: Посмотримъ! Г. Щедринъ повалилъ поэта Ѳ. Берта и всю редакцію покойной «Эпохи»; г. Писаревъ повалилъ г. Щедрина, г. Минаевъ повалилъ всѣхъ нашихъ поэтовъ, начиная съ Аполлона Майкова и кончая Михаиломъ Бурбоновымъ. Надъ Майковымъ уже пропѣта панихида, а я, вашъ покорный слуга, удостоенъ чести стать на одной доскѣ съ Александромъ Качемъ (еще слава-богу, что съ Качемъ, а не съ обличительнымъ поэтомъ). Г. Зайцевъ повалилъ Лермонтова (это то же самое, какъ еслибъ какой-нибудь мышонокъ, понюхавши сапогъ г. Зайцева, вслѣдъ за тѣмъ повалилъ самаго г. Зайцева). Когда Чернышевскiй оспаривалъ Милля, г. Соколовъ, не найдя достойнаго ратоборца на полѣ россійской учености, сцѣпился съ 

746

Миллемъ и повалилъ его (говорятъ, будто бы Милль еще объ этомъ не знаетъ); г. Писареву давно уже надоѣло валять микроскопическихъ поэтовъ, и онъ, не найдя никого изъ современниковъ достойнымъ состязаться съ нимъ, повалилъ покойнаго Пушкина; но, попирая мертвый ликъ его, поскользнулся. Только что г. Минаевъ замѣтилъ, что дѣло зашло ужь слишкомъ далеко и что г. Писаревъ поскользнулся — просіялъ: вотъ, думаетъ, счастливый случай! ужь не удастся-ли мнѣ какъ-нибудь повалить г. Писарева! И по поводу критическихъ статей его о Пушкинѣ написалъ своего собственнаго «Евгенія Онѣгина», именно такого «Онѣгина», какимъ казалось ему и слѣдуетъ быть по рецепту г. Писарева; молодецъ г. Минаевъ! Затѣмъ, Выборгскій Пустынникъ подаетъ сигналъ къ тому, чтобъ повалить поэта Некрасова, и въ «С.-Петербургскихъ Вѣдомостяхъ» на его сатиру пишетъ пародію.

Ну, не великолѣпное ли позорище!

И смотритъ озадаченная, какъ-бы огорошенная всѣмъ этимъ публика — смотритъ годъ, другой, третій, десять лѣтъ смотритъ на это представленіе, и, наконецъ, начинаетъ приходить въ себя. «Поѣдемъ лучше къ Излеру», говоритъ одинъ. — «Поѣдемъ лучше въ Тиволи, или нѣтъ, засядемъ-ка лучше въ преферансъ играть», говоритъ другой. — «Быкъ ревётъ, корова ревётъ, а кто кого дерётъ, самъ чортъ не разберетъ», говоритъ третій. «То ли дѣло наша танцовщица! съ какимъ художественнымъ произведеніемъ, съ какими стихами — чортъ ихъ возьми! — возможно сравнить эту художественную ножку! эти страстныя позы, эту легкость! эту грацію!» восклицаетъ четвертый. — «Лучше я пропью 20 рублей, чѣмъ подпишусь на журналъ или книгу куплю — чортъ ихъ возьми, этихъ литераторовъ! — хотятъ, чтобъ уважали ихъ, а сами ни себя, ни другъ-друга уважать не умѣютъ», думаетъ пятый; и, такъ разсуждая, расходится большинство публики, только-что заинтересовавшейся нашими умственными продуктами, и уменьшается число подписчиковъ, и книгопродавцы жалуются на плохія времена, и посмѣивается и потираетъ руки тотъ, кто смотрѣлъ когда-то на литературу, какъ на такую нравственную силу, которую сломить нѣтъ никакой человѣческой возможности. Но на мѣсто побитыхъ стали ли новые могучіе таланты, новые дѣятели? — Увы! — нетолько грустно, но и забавно; ни одинъ побитый не считаетъ себя побитымъ, и пока никто еще не заслоняетъ ихъ.

Ѳ. Достоевскій является съ лучшимъ своимъ романомъ, и несмотря на возгласъ, что въ лицѣ Раскольникова онъ будто бы обижаетъ молодое поколѣніе — торжествуетъ. Г. Тургеневъ печатаетъ новый романъ, г. Писемскій пишетъ драму, 

747

г. Майковъ пишетъ поэму — и все идетъ попрежнему; иные, скрываясь за кулисами, утираютъ потъ, перевязываютъ раны и готовятся къ новому выходу на сцену, и, быть можетъ, журналисты заготовляютъ уже точно такое же представленіе. Девизъ этого представленія: Каждый противъ всѣхъ, и всѣ противъ каждаго.

Какой-то острякъ сравнивалъ современную намъ литературу съ удѣльнымъ періодомъ нашей исторіи, когда наши великіе князья то и дѣло воевали другъ съ другомъ, недовольные своими удѣлами. Вражда ихъ увѣнчалась, вопервыхъ, татарскимъ погромомъ и двухсотлѣтнимъ игомъ; вовторыхъ, торжествомъ Москвы и снятіемъ вечевыхъ колоколовъ; но замѣню лучше это историческое сравненiе болѣе современнымъ, взятымъ изъ природы, которой законы понимаются легче законовъ историческихъ.

Завалите камнями, запрудите всѣ ручьи, всѣ ключи и источники, впадающіе въ рѣку, и вы увидите, обмѣлѣетъ эта рѣка, сядутъ на мель, остановятся барки и пароходы, и промышленное значеніе рѣки превратится въ одно воспоминаніе объ этомъ значеніи. Такъ, заваливайте камнями каждый притокъ, каждый маленькій ключъ изъ-подъ земли выбивающейся поэзіи, и пусть мѣлѣетъ родная намъ литература!

Кто думаетъ, что одни переводы съ иностраныхъ языковъ увеличиваютъ сумму знаній въ народѣ, тотъ въ такомъ только случаѣ не ошибается, если при этомъ продолжаетъ думать: да, увеличиваютъ сумму знаній, когда переводы эти нетолько будутъ прочтены, но и усвоены, нетолько усвоены и провѣрены, но и послужатъ матеріаломъ для работъ самостоятельныхъ. На русское просвѣщеніе можетъ имѣть подталкивающее вліяніе только русская, самостоятельная литература.

Вы не вѣрите, но для меня это давно, къ сожалѣнію, ясно. Перечтите сто французскихъ книгъ и столько же англійскихъ, вы сдѣлаетесь умнѣе только развѣ для самаго себя или для заѣзжаго иностранца, да и то въ такомъ только случаѣ, если природа одарила васъ недюжинными способностями. Прочтите одну изъ самостоятельно умныхъ и дѣльныхъ книгъ, написанныхъ русскими, и вы почувствуете, что не на однихъ васъ она произвела вліяніе, а разомъ на многихъ, почувствуете, что силы какъ будто прибыло, что есть новая мысль, новое имя, вамъ родное и близкое. Сто разъ читали вы ту же самую мысль у иностранныхъ писателей и все казалось вамъ, что это хорошо и примѣнимо тамъ гдѣ-то далеко отъ насъ, и что всѣ эти мысли идутъ, но еще не дошли до насъ, что наше общество еще не доросло до нихъ, и на этомъ какъ-бы и успокоитесь. Иначе отнесетесь вы къ литературному или ученому явленію, возникшему около васъ: оно или потревожитъ васъ, или 

748

обрадуетъ, или заронитъ въ васъ сѣмя такой мысли, которая черезъ пять, десять, пятнадцать лѣтъ созрѣетъ въ васъ и, быть можетъ, преобразуетъ васъ. Такъ, одна переводная литература едва-ли достаточна для нашего развитія: вѣдь все, что переводится, было бы прочтено и пофранцузски, и поанглійски, и понѣмецки тѣми, кто искренно интересуется всѣмъ, что дѣлается на Западѣ, и кто знакомъ съ языками; а кто у насъ незнакомъ съ какимъ нибудь языкомъ? Въ Россіи съ давнихъ поръ ежегодно распродается до трехъ мильйоновъ иностранныхъ книгъ; а слышно ли вамъ ихъ вліяніе? Оно есть, но такъ мелко и поверхностно, что вы его едва замѣчаете: двѣнадцать книжекъ какого нибудь русскаго журнала, если только у него есть какое нибудь прогресивное направленіе, по вліянію своему едва-ли не перевѣсятъ всѣ эти три мильйона экземпляровъ этихъ иностранныхъ сочиненій. Переводы, конечно, для народа сильнѣе подлинниковъ; но ни къ какому переводу публика не обратится такъ, какъ къ труду самостоятельному или оригинальному, и это понятно: толпа цѣнитъ въ десять разъ больше даже заблужденія своихъ доморощенныхъ авторовъ, чѣмъ истины, взятыя на прокатъ или заимствованныя и собственнымъ мозгомъ непереработанныя. Быть можетъ, я ошибаюсь, но я такъ думаю. Дорожа всякимъ движеніемъ впередъ, дорожу я всякимъ искреннимъ трудомъ всякаго русскаго писателя, и вступая въ споръ съ г. Писаревымъ, не камнями желаю завалить потокъ его ума, а только не допустить той мутной тины, которую несетъ онъ, засоряя и безъ того не слишкомъ-то глубокое русло нашей литературы. Пусть однѣ только чистыя и свѣтлыя струи текутъ широко и свободно, придавая силы общему теченію. Если г. Писареву суждено развиваться и идти впередъ, что весьма возможно при его рѣдкихъ способностяхъ, онъ самъ современемъ назоветъ теперешніе труды свои пробой пера или упражненіями горячей, но еще неустановившейся мысли. Если онъ не захочетъ пролагать иныхъ путей въ историческихъ изслѣдованіяхъ, если не захочетъ сдѣлаться натуралистомъ и работать такъ же, какъ работаютъ за границей люди, ему хорошо извѣстные, если захочетъ остаться русскимъ критикомъ, пусть не истощаетъ понапрасну силъ своихъ на борьбу, въ сущности пустую и безплодную, на борьбу, подстрекаемую личными отношеніями или страстностью своего самолюбія. Онъ долженъ знать напередъ, что безъ любви къ поэзіи, безъ любви къ искуству, онъ не узнаетъ искуства, что пренебрегая насущными силами, онъ только самаго себя обезсилитъ, но не создастъ ничего новаго. Новое тогда только прочно, когда все отжившее стало для него рѣшенной задачей; но нельзя вѣрно рѣшить никакой задачи, спутавши всѣ цифры или 

749

позабывши всѣ прежде пройденныя формулы. Фразы, какъ бы ни были новы и громки, исчезаютъ безъ слѣда, если не вытекаютъ изъ стройнаго и цѣльнаго міросозерцанія; такого міросозерцанія нельзя построить изъ отрывочныхъ, отвсюду нахватанныхъ свѣдѣній. Великій трудъ предстоитъ нашему будущему критику, если только захочетъ онъ, какъ ученый, приложить реальный взглядъ къ явленіямъ нашей литературы, тѣсно связанной съ физіологическими и психологическими отправленіями всего нашего общества. Отъ такого критика ничто не укроется, каждая сила подъ рукой его будетъ направлена имъ въ ту сторону, гдѣ встрѣтившись съ новой силой, какъ потокъ съ потокомъ, она сольется съ ней, для того, чтобъ искать новаго потока, и такимъ образомъ съ каждымъ годомъ расширять предѣлъ своего теченія. Дѣло критика не ссорить, а мирить всѣхъ, кто стремится къ правдѣ и совѣту, какимъ бы путемъ онъ ни стремился къ нимъ, строить широкія подмостки для сильнаго и смѣлаго работника, но и не выдергивать ихъ съ бездушнымъ смѣхомъ изъ-подъ ногъ малосильнаго, и отъ него почеловѣчески принимать все, что онъ въ силахъ и что можетъ въ данную минуту принести на общую постройку всѣмъ равно-дорогаго зданія.

Литературная партія смѣшна, если она похожа на семейный, замкнутый кружокъ, или на щепетильную редакцію, и отталкиваетъ всѣхъ, кто не всѣмъ существомъ своимъ, съ руками и ногами, можетъ принадлежать ей. Нетерпимость такой партіи непремѣнно разобщитъ ее съ свободно мыслящимъ обществомъ, которое почувствуетъ своего рода деспотизмъ въ этой нетерпимости. Критикъ такого маленькаго кружка — маленькій критикъ, незамѣчающій своей малости, потому что великъ, и даже очень великъ, для той маленькой партіи, которая овладѣла имъ. Узенькіе, одностороннiе взгляды, хотя бы они и величали себя реальными — похожи на щель въ стѣнѣ, а не на широкія ворота, въ которыя идетъ всякій, кто знаетъ и не боится хозяина.

Я. П. Полонскiй.

 Редакція помѣщаетъ предлагаемую статью изъ уваженія къ желанію ея автора объясниться съ своимъ критикомъ. Что же касается собственныхъ отношеній журнала къ тому же критику, то они должны быть хорошо извѣстны читателямъ изъ прежнихъ статей «Отеч. Записокъ». Ред.

 Слово «мирить» я употребилъ здѣсь не въ обыденномъ смыслѣ; — мирить значитъ и сравнивать, сопоставлять, изъ двухъ-трехъ явленій въ литературѣ дѣлать выводъ, отъ котораго выигрываютъ какъ сами произведенія, такъ и истина — или мысль самого критика; — примѣръ: прекрасная статья г. Писарева «Погибшіе и погибающіе».