Z. <Буренинъ В. П.> Журналистика. Русскiй вѣстникъ. 1868. Январь. Вѣстникъ Европы. 1868. Февраль. Дѣло. 1868. Январь. Литературная Библiотека. 1868. Январь. Женскiй Вѣстникъ. 1868. Январь // Санктъ-Петербургскiя Вѣдомости. 1868. № 53. 24 февраля. 




ЖУРНАЛИСТИКА.

Русскiй вѣстникъ. 1868. Январь. — Вѣстникъ Европы. 1868. Февраль. — Дѣло. 1868. Январь. — Литературная Библiотека. 1868. Январь. — Женскiй Вѣстникъ. 1868. Январь.

Счастливъ писатель, ставшiй любимцемъ публики. Каждая строка такого писателя цѣнится публикою такъ, какъ будто бы она состоитъ не изъ словъ, а изъ чистѣйшихъ брилiантовъ, каждый разсказецъ его, будь онъ даже въ двѣ съ половиною странички, привлекаетъ къ себѣ общее вниманiе, возбуждаетъ толки и сопровождается похвалами. Все это пришло мнѣ на мысль по прочтенiи новаго разсказа г. Тургенева въ январьской книжкѣ «Русскаго Вѣстника». Разсказъ этотъ называется «Исторiя лейтенанта Ергунова», занимаетъ около двухъ печатныхъ листовъ и содержитъ въ себѣ исторiю о томъ, какъ лейтенантъ былъ обобранъ мошенниками. Напиши писатель невѣдомый разсказъ на подобную тему, и ему не придавали бы никакого особеннаго значенiя; но подъ «Исторiей» стоитъ всѣмъ дорогое имя Ив. С. Тургенева, и эта коротенькая исторiя читается съ упоенiемъ и даже восторгами. Впрочемъ, только такой тонкiй художникъ, какъ г. Тургеневъ, могъ изъ столь пустенькаго сюжета сдѣлать такую артистически-изящную литературную вещицу.

«Идiотъ», романъ г. Достоевскаго, находящiйся въ разсматриваемой нами книжкѣ «Вѣстника», представляетъ совершенную противуположность разсказу г. Тургенева. Г. Тургеневъ избралъ самый обыденный, простой сюжетъ и наполняетъ свой разсказъ  подробностями дѣйствительности, описывая ее съ естественностью, умѣряемой теплымъ поэтическимъ чувствомъ. Г. Достоевскiй, напротивъ, сразу бросаетъ своего героя (и вмѣстѣ съ нимъ читателя) въ кругъ сложной интриги и дѣлаетъ какъ этого героя, такъ и окружающихъ его лицъ въ нѣкоторомъ родѣ аномалiями среди обыкновенныхъ людей. Герой г. Достоевскаго молодой человѣкъ, князь Мышкинъ, четыре года лечившiйся въ Швейцарiи отъ какой-то «нервной болѣзни въ родѣ падучей или виттовой пляски», возвращается въ Петербургъ въ началѣ романа. Князь Мышкинъ не только бѣденъ, но, что называется, совершенный голякъ; прiѣзжаетъ онъ въ сѣверную Пальмиру, никого въ оной не зная, не имѣя понятiя о жизни ея обитателей, съ маленькимъ узелочкомъ, заключающимъ все его достоянiе, и съ нѣкоторымъ остаткомъ идiотизма, неизгнаннаго леченiемъ за границей. Разумѣется, съ такими данными въ сѣверной Пальмирѣ играть какую-либо роль трудно; но авторъ «Идiота», бодрствуя надъ княземъ, въ самый же день его прiѣзда вдругъ создаетъ ему такое положенiе, что онъ, именно благодаря идiотизму, получаетъ влiянiе на всѣхъ дѣйствующихъ лицъ. Еще на желѣзной дорогѣ Мышкинъ знакомится съ купеческимъ сыномъ Парөеномъ Рогожинымъ, который пять недѣль назадъ «убѣгъ» отъ родителя въ Псковъ, а теперь возвращается по смерти этого родителя принять миллiонное наслѣдство. «Убѣгъ» Парөенъ отъ родителя потому, что, взявъ отъ него десять тысячь, самовольно на нихъ купилъ въ англiйскомъ магазинѣ «подвѣски» и вручилъ эти подвѣски нѣкоей Настасьѣ Филиповнѣ, которую онъ видѣлъ только разъ въ театрѣ и которая, не будучи камелiей (какъ впослѣдствiи оказывается), приняла, ни съ того, ни съ сего, врученныя ей незнакомымъ купеческимъ сынкомъ подвѣски. Познакомившись съ Рогожинымъ, Мышкинъ отправляется къ генералу Епанчину, жена котораго приходится ему, Мышкину, дальняя родственница, какъ говорится седьмая вода на киселѣ. Генералъ Епанчинъ, человѣкъ солидный, дѣловой, капиталистъ, живетъ роскошно, съ семействомъ. Мышкинъ является къ нему и еще въ передней генерала встрѣчаетъ нѣкоторыя препятствiя относительно доступа къ послѣднему: лакей, узрѣвъ мизерность посѣтителя, разумѣется, сомнѣвается въ возможности принятiя такого лица бариномъ. Но тутъ начинается помощь идiотизма — князь вступаетъ въ бесѣду съ лакеемъ и вдругъ, ни съ того, ни съ другаго принимается пространно ему проповѣдовать объ ужасѣ смертной казни. Лакей трогается тирадой князя, князь стяжаетъ его благосклонность, и его допускаютъ къ генералу. Тутъ князь обнаруживаетъ, во-первыхъ, простодушiе, во-вторыхъ, необыкновенный каллиграфическiй почеркъ. Простодушiе князя дѣлаетъ то, что генералъ Епанчинъ, не стѣсняясь присутствiемъ человѣка, который явился къ нему въ первый разъ, начинаетъ съ своимъ секретаремъ-протеже бесѣдовать о Настасьѣ Филиповнѣ, на которой желаетъ женить онаго секретаря и въ которую влюбленъ самъ. Мышкинъ ввязывается въ этотъ разговоръ, сообщаетъ о прiѣздѣ Парөена Рогожина и разомъ вторгается въ интимныя дѣла Епанчина и секретаря его. Почеркъ княза производитъ такое впечатлѣнiе на генерала, что онъ сейчасъ же ему полагаетъ тридцать рублей жалованья и даже квартиру прiискиваетъ. Затѣмъ, идiотическаго князя представляютъ генеральшѣ и тремъ ея дочерямъ-красавицамъ, и тутъ, князь вполнѣ развертывается: онъ опять еще пространнѣе, чѣмъ камердинеру, повторяетъ свои мысли о смертной казни и затѣмъ ровно на одиннадцати страницахъ безъ отдыха ведетъ сантиментально-жалостный разсказъ о какой-то несчастной швейцарской дѣвицѣ, которая была презираема соотечественниками за преступную любовь и съ горя умерла. Разсказъ этотъ дѣлаетъ то, что Мышкинъ вдругъ прiобрѣтаетъ довѣрiе семейства Епанчина, дотого прiобрѣтаетъ его, что становится сейчасъ же, непосредственно за разсказомъ, посредникомъ сердечныхъ отношенiй секретаря генерала и младшей генеральской дочери, — передаетъ письмо секретаря дѣвицѣ Епанчиной и словесный отвѣтъ сей послѣдней секретарю. Таковы суть происшествiя первой части «Идiота». Поистинѣ говоря, герой, едва выпрыгнувшiй изъ вагона и вдругъ совершающiй столько подвиговъ, чудесенъ, и потому разсказъ г. Достоевскаго имѣетъ характеръ нѣкоторой фантасмагорiи. Большаго покуда мы объ «Идiотѣ» ничего сказать не можемъ, ибо еще не прозрѣваемъ къ чему ведетъ свой разсказъ авторъ и что такое онъ желаетъ выразить въ своемъ романѣ. Прибавимъ только, что, несмотря на видимую неестественность событiй, несмотря на обычную манеру г. Достоевскаго заставлять всѣхъ своихъ героевъ говорить на одинъ ладъ и безпрестанно повторять однѣ и тѣ же слова, первая часть читается необыкновенно легко и въ нѣкоторыхъ эпизодахъ ея чувствуется та сила и живость болѣзненныхъ представленiй и образовъ, которою невольно затрогивается чувствительность нервныхъ читателей. 

Независимо отъ беллетристики, во всякомъ случаѣ интересной, первая книжка «Вѣстника» заключаетъ въ себѣ вообще достаточно хорошихъ статей. Таковы: «Русская политика на Востокѣ передъ крымской войной» г. Өеоктистова, «Государство и провинцiя» г. Градовскаго и «Нѣсколько замѣчанiй о законахъ движенiя народо-населенiя въ Россiи» г. Буняковскаго. Статистическiе выводы, зключающiеся въ статьѣ нашего уважаемаго академика, весьма любопытны. Мнѣнiе о томъ, что въ Россiи смертность чрезвычайно распространена, до-сихъ-поръ было мнѣнiемъ общепринятымъ. Нѣкоторые изъ иностранныхъ ученыхъ предполагаемый фактъ этой смертности ставили намъ даже въ укоръ и въ доказательство нашего варварства. Извѣстный французскiй статистикъ — говоритъ г. Буняковскiй — изобразилъ, голословно, исключительное положенiе Россiи относительно размѣровъ смертности, присовокупляетъ слѣдующiя соображенiя: «По нашему мнѣнiю, смертность преимущественно обусловливается степенью цивилизацiи страны, такъ-что, за весьма немногими изъятiями, зависящими отъ мѣстныхъ или какихъ либо особенныхъ обстоятельствъ, представилась бы воможность измѣрять нравственные и матерiальные успѣхи народа цифрой его смертности.  Такъ, мы видимъ, что Англiя стоитъ на вершинѣ, а Россiя на низшей ступени лестницы смертности въ Европѣ. По вычисленiямъ г. Буняковскаго, оказывается, что прежнiя статистическiя таблицы, подавшiя поводъ къ заключенiямъ объ огромной смертности въ нашемъ отечествѣ, несправедливы. По прежнимъ таблицамъ, вѣроятная жизнь новорожденнаго младенца мужескаго пола принималась у насъ отъ  3 до 4 лѣтъ, между тѣмъ какъ по новой таблицѣ она доходитъ до 24 лѣтъ для мужескаго и отъ 28 до 29 лѣтъ для женскаго пола. Среднюю жизнь, по прежнимъ таблицамъ, для новорожденнаго младенца мужескаго пола полагали въ 19, 21 годъ; по вычисленiямъ же г. Буняковскаго для средней жизни въ Россiи слѣдуетъ принять 31 годъ для мужескаго пола и 32 1/4 года для женскаго. Разумѣется, цифры прежнихъ таблицъ, столь значительно разнящiяся отъ новѣйшихъ отъ новѣйшихъ, вѣрныхъ вычисленiй , могли ввести въ заблужденiе относительно истинныхъ размѣровъ смертности въ нашемъ отечествѣ. Новѣйшiя цифры показываютъ, что Россiя въ этомъ отношенiи стоитъ почти наравнѣ съ странами, близкими къ к ней по климатическимъ условиiямъ, напр. съ Швецiей. Кромѣ исправленiя этой важной ошибки, новѣйшiе выводы открываютъ еще одинъ знаменательный фактъ: сличенiе вычисленныхъ для Россiи талицъ населенiя съ иностранными обноруживаетъ существованiе у насъ весьма замѣтнаго численнаго перевѣса молодаго поколѣнiя надъ старшими возрастами, сравнительно съ тѣмъ, что наблюдается въ ругихъ европейскихъ государствахъ и преимущественно во Францiи, которая въ этомъ отношенiи находится какъ бы въ исключительномъ положенiи. Францiя, въ ряду европейскихъ государствъ, по отношенiю къ рождаемости, занимаетъ послѣднее мѣсто. Англiя, Пруссiя, Австрiя и Саксонiя занимаютъ первыя мѣста. Между темъ сравнительное число взрослыхъ и стариковъ во Францiи болѣе чѣмъ въ другихъ государствахъ, а цифра ея молодаго полколѣнiя до 20-ти-лѣтняго возраста есть наименьшая изъ всѣхъ однородныхъ с нею. Нѣкоторые ученые (напримѣръ профессоръ Брока) видятъ въ такомъ фактѣ благопрiятную сторону. Значитъ, «Францiя располагаетъ наибольшимъ числомъ рукъ и для работы и для защиты страны. Дѣти въ смыслѣ соцiальной экономiи составляютъ, собственно говоря, только бремя для общества, потому что, потребляя они ничего не производятъ. Въ настоящее время они входятъ въ долги, которые, конечно, уплатятъ впослѣдствiи, если только останутся живы; если же умрутъ, не успѣвъ расплатиться своими трудами, то общество потеряетъ затраченный на нихъ капиталъ. Лишь бы, только, какъ во Францiи, число деѣтей не было ниже извѣстнаго предѣла, достаточнаго для подержанiя и приращенiя населенiя, а соцiальныя силы не перестанутъ быть обратно пропорциональными итогу дѣтей. Въ этомъ отношенiи Францiя стоитъ въ главѣ нацiй. Но другiе экономисты во имя началъ науки отвергаютъ со всею силой убѣжденiя такое воззрѣнiе на роль молодаго поколѣнiя и объясняютъ превозноимый возрастный составъ населенiя во Францiи гибельнымъ по своимъ послѣдствiямъ въ ней числа рожденiй съ начала нынѣшняго столѣтiя. Вообще крайняя медленность хода народоприращенiя во Францiи возбуждаетъ сильныя опасенiя насчетъ ея будущего. Сравнительно съ Пруссiей, напримѣръ во Францiи населенiе должно удвоиться болѣе чѣмъ въ тройное количество лѣтъ. По статистическому расчету, Францiя черезъ 50 лѣтъ можетъ  противупоставить только 47 миллiоновъ жителей 67-миллiонному населенiю прусской Германiи. Что касается до Россiи, то въ ней относительное число рожденiй превыаетъ однородныя цифры одиннадцати европейскихъ государствъ, а возрастное распредѣленiе жителей подходитъ ближе всего къ распредѣленiю населенiя Пруссiи, даже еще съ нѣкоторымъ перевѣсомъ по сторонѣ численности нашего молодаго поволѣнiя. Изъ 10-ти-тысячнаго населенiя обоего пола у насъ приходится: отъ рожденiя до 20-ти лѣтъ 4,814; въ Пруссiи — 4,740; отъ 20-ти до 60-ти лѣтъ у насъ 4,594; въ Пруссiи — 4, 683; отъ 60-ти и свыше у насъ 592; въ Пруссiи — 577. Такимъ образомъ возрастная группировка у насъ представляетъ наиболѣе ручательства за усиленiе населенiя сравнительно съ пятью государствами, именно: Францiей, Бельгiей, Голландiей, Великобританiей и Пруссiей.

Справедливость требуетъ, указавъ на достойныя статьи «Русскаго Вѣстника», упомянуть и о недостойныхъ. Къ числу таковыхъ мы относимъ разборъ новаго романа гр. Толстаго, сдѣланный г. Щебальскимъ. Въ такомъ почтенномъ органѣ, какъ «Русскiй  Вѣстникъ», слѣдовало бы избѣгать подобныхъ дѣтскихъ критическихъ упражненiй г. Щебальскiй всю свою «критику» наполнилъ выписками изъ разныхъ мѣстъ «Войны и мiра» и восклицанiями по поводу этихъ выписокъ. Недостактки же въ романѣ г. Толстаго онъ изобличаетъ такiе: «на 85-й страницѣ второй части  т. I у Императора Александра голубые глаза, а на 118-й — сѣрые». Ужасный недосмотръ со стороны автора, ужасный «художественный» промахъ! О «крохоборная» критика 




пятидесятыхъ годовъ, ты вновь возвращаешься къ намъ, въ наши прекрасные дни!

Февральская книга «Вѣстника Европы» начинается «Былиной» графа Толстаго. Былина эта написана очень хорошими стихами, и нѣкоторыя строфы въ ней чрезвычайно удачны. Приведемъ для примѣра слѣдующее пророчество Тугарина-Змѣевича о московскомъ царствѣ:

«И время придетъ,

Уступитъ нашъ ханъ христiанамъ.

И снова подымется русскiй народъ

И землю единый изъ васъ соберетъ – 

Но самъ же надъ ней станетъ ханомъ!

И въ теремѣ будетъ сидѣть онъ своемъ,

Подобенъ кумиiру средь храма,

И будетъ онъ спину намъ бить батожьемъ,

А вы ему стукать, да стукать челомъ – 

Ой срама, ой горькаго срама!

Жаль, что Тугаринъ, молвимъ, кстати, въ своемъ пророчествѣ по батожьевъ не говоритъ о томъ, что у насъ даже поэты явятся, которые будутъ проповѣдывать битье «палкою суковатою…» Въ «Былинѣ» за всѣмъ хорошимъ есть нѣкоторыя строки, неумѣстныя по грубости выраженiя. Напримѣръ, Алеша Поповичъ говоритъ: «ну, слушай поганая рожа». Положимъ Алеша такъ могъ выражаться, но подобное выраженiе тогда было-бы хорошо, еслибъ стихотворенiе гр. Толстаго имѣло форму и языкъ народной былины, или пѣсни. Будучи же поэтической балладой на манеръ пушкинскаго «Олега» (въ былинѣ и размѣръ тотъ же), подобная грубость поражаетъ непрiятно ухо.

О драмѣ гг. Островскаго и Г–ва: «Василиса Мелентьева», напечатанной въ февральской книжкѣ «Вѣсника Европы», читатели «Спб. Вѣд.» имѣютъ понятiе по статьѣ г. Незнакомца. Мы, съ своей стороны, не можемъ ничего прибавить къ мнѣнiю, высказанному г. Незнакомцемъ. Въ «театральномъ обозрѣнiи  той же книжки «Вѣстника», гдѣ помѣщена «Василиса», говорится пространно объ игрѣ актеровъ въ этой драмѣ. Авторъ обозрѣнiя, г. Р., недоволенъ александровскими артистами за то, что они совсѣмъ не поняли характеровъ и типовъ, созданныхъ въ «Василисѣ». Мы вообще не принадлежимъ къ поклонникамъ александринскихъ генiевъ и менѣе чѣмъ кто-либо другой беремъ оборонять иъ отъ укоровъ и упрековъ въ дурномъ исполненiи; но на этотъ разъ мы готовы заступиться за почтенныхъ артистовъ и признаемъ приговоръ о нихъ г. Р. слишкомъ строгимъ. Зато въ концѣ театральнаго обозрѣнiя «Вѣстника» помѣщено нѣсколько вѣрныхъ мыслей о необходимости реформы нашихъ театровъ. Мысли эти сводятся къ такому общему заключенiю: «важнѣйшее покровительство русскому драматическому искусству, это — потребность въ немъ массы публики, а лучшимъ руководителемъ его развитiя будетъ — театральная конкуренцiя».

Интересная по фактамъ и исторической разработкѣ ихъ статья г. Попова: «Послѣдняя судьба папской политики въ Россiи», продолжается въ настоящей книжкѣ «Вѣстника», къ удовольствiю всѣхъ любителей ерьознаго чтенiя. Продолжается также трудъ г. Костомарова: «Патрiархъ Фотiй» и любопытное изслѣдованiе г. Стасова «Происхожденiе русскихъ былинъ». На послѣднемъ мы позволимъ себѣ остановиться. Г. Стасовъ задался ученою задачей доказать, что наши былины считавшiяся до сихъ поръ ерлами нацiональнаго русскаго творчества, заимствованы не только въ основныхъ чертахъ, но даже и въ подробностяхъ съ Востока. Надо сказать правду, что свою оригинальную мысль почтенный ученый поддерживаетъ весьма остроумною параллелью между нѣкоторыми нашими былинами и ихъ, по мнѣнiю г. Стасова, прототипами. Результатомъ этой параллели выходитъ, что, напримѣръ, богатырь Добрыня, считавшiйся не только типомъ «русскаго удалаго наѣздника», «нашимъ Гекторомъ, нашимъ Милошемъ», но даже  лицомъ, положительно историческимъ — дядей княза Владимiра, этотъ самый богатырь оказывается не кѣмъ инымъ, какъ богомъ Кришною! Михаилъ Ивановичъ, въ которомъ отечественные изслѣдователи видятъ одного изъпредставителей «дружины земской» временъ Владимiра, русскаго «богатыря бродягу», оказывается извлеченнымъ изъ Магабараты брахманомъ Руру. Такiе же прототипы прiискиваетъ г. Стасовъ и для другихъ русскихъ богатырей — Ивана гостиннаго сына, Соловья Будамировича Ставра-боярина. Параллель г. Стасова мѣстами не оставляетъ сомнѣнiя въ заимствованiи былинъ изъ первоначальныхъ восточныхъ источниковъ, мѣстами нѣсколько натянута, вообще же говоря, съ доказательствами почтеннаго ученаго нельзя, кажется, не согласиться, нельзя не признать справедливость его остроумныхъ сравненiй. Но, съ другой стороны, сравненiя г. Стасова отнюдь не разрушаютъ всѣхъ выводовъ и предположенiй другихъ изслѣдователей  о значенiи народныхъ былинъ. Что занято изъ восточных источниковъ въ русскихъ былинахъ? Занята основная фабула разсказа, а отнюдь не характеры дѣйствующихъ героевъ, не подробности быта. Но былины именно съ этой стороны и важны, съ этой стороны и комментировались нашими учеными. Конечно, русскiе изслѣдователи старины (особенно славянофильской категорiи) пересаливали въ своихъ толкованiяхъ и часто легендарные образы готовы были признавать за историческiя лица. Г. Стасовъ своимъ изслѣдованiемъ, разбивая въ прахъ увлеченiя подобнаго народа, оказываетъ существенную услугу. 

Январьская книжка «Дѣла» составлена съ занимательностью заглавiй, но не статей, надъ которыми стоятъ эти заглавiя. Тутъ есть и «Что такое прогрессъ?» и «Старые романисты и новые Чичиковы», и въ «Лѣсу» — повѣсть. Кажется, что все это должны быть самыя живыя и задирающiя, такъ сказать, вниманiе и любопытство статьи. Но прочтенiе ихъ горестно разубѣждаетъ въ такомъ предположенiи. Одна изъ статей (по части прогресса) – компиляцiя, составленная съ претензiями на популярность и ясность изложенiя, къ сожалѣенiю плохо выполненными. Компиляцiя эта принадлежитъ г. Шелгунову, кокторый излагаетъ русскимъ читателямъ вкратцѣ идеи Спенсера, по поводу его «Опытовъ», появившихся вх переводѣ. Для кого дѣлаются подобныя изложенiя? Кто интересуется такимъ серьознымъ мыслителемъ, какъ Спенсеръ, тотъ, вѣроятно, потрудится уразумѣть его изданнаго перевода, а отнюдь не изъ пересказа г. Шулгунова, ибо Спенсеръ самъ свои идеиразумѣетъ и излагаетъ яснѣе,чѣмъ его компиляторъ, а кто не интересуется, тотъ и статейку г. Шелгунова оставитъ безъ вниманiя. Еслибъ еще г. Шелгуновъ какой-либо взглядъ сообщилъ собственный на значенiе Спенсера и его философiи въ ряду современныхъ мыслителей, тогда понятна бы была статья его. А то ничего подобнаго нѣтъ: мы узнаёмъ отъ компилятора, что Спенсеръ «мыслитель прогрессивный»,  и затѣмъ намъ «поаютъ» этого прогрессивнаго мыслителя съ обычной бойкостью присяжныхъ публицистовъ. «Дѣла», напоминающей отсчасти бойкость половыхъ въ московскихъ трактирахъ. Еще болѣе г. Шелгунова къ идеалу помянутой бойкости приближается г. Лунинъ въ статьѣ «Старые романисты и новые Чичиковы». Статья эта не есть что иное, какъ «критика» на «Дымъ» г. Тургенева. Въ этой критикѣ авторъ сообщаетъ свою оригинальную мысль. Сiя мысль слѣдующая: въ Литвиновѣ г. Тургеневъ изобразилъ современнаго Чичикова. Чичиковъ «хозяинъ и прiобрѣтатель»: Литвиновъ тоже «хозяинъ и прiобрѣтатель»; ergo — Литвиновъ есть Чичиковъ. Силлогизмъ достойный генiальнаго критика, но дающiй поводъ ко множеству другихъ, въ подобномъ родѣ, изъ которыхъ иныя, вѣроятно, даже самъ г. Лунинъ не одобритъ; напримеръ, что скажетъ г. Лунинъ, если я построю такой силлогизмъ: у коровы есть уши; у автора тоже есть уши; ergo — авторъ есть корова. Г. Лунинъ, вѣрно обидится несправедиво, ибо я умозаключаю соверешенно такъ же, как и онъ о героѣ г. Тургенева. Удивительные критики въ наши дни народились, читатель!

Но если критики въ «Дѣлѣ» удивительные, то беллетристы тоже есть не уступающiе критикамъ. Таковъ г. Бажинъ, авторъ повѣсти «Въ лѣсу». Г. Бажинъ пишетъ часто, пишетъ все повѣсти, и въ своихъ повѣстяхъ не людей выставляетъ, а именно современныхъ героевъ. Я до-сихъ-поръ  не могъ понять, о чемъ герои повѣстей г. Бажина хлопочутъ, изъ-за чего онибьются, чего имъ надобно? Помнится мнѣ одинъ герой (въ повѣсти «Добрыя намѣренiя») — здоровый молодой человѣкъ, съ хорошей растительностiю на бородѣ и съ приличнымъ мѣстишкомъ. Полюбила его дѣвица тоже недурная собой, съ стройной талiей и соотвѣтственными чувствами, и любовь свою герою обнаружила. Ну чего бы, кажется, еще герою? Сейчас бы предложенiе — и пользуйся всѣмъ, что въ жизни дорогой мило. Такъ нѣтъ вѣдь, герой г. Бажина не такъ это дѣло сообразилъ! Какъ только понялъ онъ, что дѣвица къ нему нѣчто питаетъ, такъ сейчасъ пошелъ на кладбище и тамъ затосковалъ, затосковалъ дотого, что авторъ на этой тоскѣ счелъ приличнымъ повѣсть закончить. Таковы герои г. Бажина: они ни съ того, ни съ другого, разные противуестественные поступки совергаютъ. Вотъ и Унадышевъ, герой повѣсти «Въ лесу», собачку свою задушилъ и объ этомъ публикѣ сообщаетъ. Ну зачѣмъ онъ задушил ее? Лучше бы добрымъ людямъ отдалъ. Нѣтъ вѣдь не захотѣлъ — задушилъ взялъ. «Надѣлъ ей на шею петлю», разсказываетъ онъ, «сталъ на ея шею ногой и изо всей силы затянулъ… Долго я такъ тянулъ. Потомъ усталъ — и оставилъ (слава Богу!). Лежитъ собачонка… Взялъ я спичку, зажегъ, къ ея глазу открытому поднесъ — глазъ не шевелится. Еще постоялъ я. Потомъ взять ее хотѣлъ выбросить. И только-что я нагнулся, — она какъ резиновый мячикъ, подскочила; сѣла и дико озирается кругомъ себя налитыми кровью глазами (господа: страсть-то какая!) Сначала я какъ будто обезпамятѣлъ. Потомъ дикая какая-то  лютость (а то бываетъ не дикая лютость), бѣшенство, смѣшанное съ ужасомъ, напало на меня… Бросился я къ ней… Ну, убилъ.. Убилъ и снесъ, выбросилъ… Это вотъ сцена». Истинно сцена! Благодарю.

Статьи, достойныя вниманiя въ январьской книжкѣ «Дѣла», слѣдующiе: «Историческiя условiя интеллектуальнаго развитiя въ Россiи», г. Щапова, и не дурная комплицiя «Положенiе женщины у дикихъ и мало-цивилизованныхъ народовъ». Не дурно также начало переводнаго романа «Друзья хуже враговъ». Романъ этотъ испанскiй и изобилуетъ, судя по первымъ главамъ, ужасами и грубою рисовкой ихъ; но онъ замѣчательный по своему «политическому» содержанiю (дѣйствiе романа проiсходитъ въ Буэносъ-Айресѣ во время диктаторства Розаса).

Вышли первыя книжки «Литературной Библiотеки»и «Женскаго Вѣстника». «Литературная Библiотека», очевидно, доживаетъ «послѣднiя дни», и намъ кажется, что на первой ея книжкѣ лежитъ какой-то мертвенный оттѣнокъ. Это — facies, hypocratica, свидетельствующая о томъ, что смерть уже за плечами у несчастнаго журнала. Въ жалкой первой книжкѣ перепечатано зачем-то изъ «Отечественныхъ записокъ» прошлаго года начало романа г. Стебницкаго. Г. Стебницкiй, впрочемъ, сдѣлалъ кой-какiя умолчанiя въ этомъ уже разъ прочитаннаго публикой, плодѣ своего творчества. Напримѣръ, онъ въ примечанiи  сообщаетъ публикѣ, что  онъ, Стебницкiй, «проспалъ свои дѣтскiе годы въ курскихъ и орловскихъ садахъ» и любилъ какой-то сортъ яблокъ, именовавшiйся яблоками «добраго крестьянина». Трогательное сообщенiе, котрое послужитъ «чертой» для будущаго  бiографа сочинителя «Некуда», «Овцебыка» и другихъ генiальныхъ произведенiй. Г. Стебницкiй, кстати сказать, вообще заботливъ о себѣ: на дняхъ онъ выпустилъ полное собранiе своихъ сочиненiй съ собственнымъ портретомъ…

Кромѣ произведенiя г. Стебницкаго, въ январьскомъ нумерѣ «Библiотеки» ничего путнаго нѣтъ, а одно только пустословiе и голословiе. Мы не станемъ симъ заниматься: Богъ съ нимъ, читатель, съ журналомъ г. Богушевича. Умирающему можно отпустить всякiе грѣхи.

Первый нумеръ «Женскаго Вѣстника» (сей журналъ ровно полтора года выходилъ и не могъ больше десяти книжекъ выпустить) производитъ  такое впечатлѣнiе, какъ-будто бы онъ составленъ приличными гимназистами, впрочемъ, не пятаго класса (въ которомъ, обыкновенно, возникаютъ гимназическiя изанiя), а седьмаго. Рецензенты и критики «Женскаго Вѣстника» прилично разбираютъ разные плоды отечественной литературы, строго требуя отъ авторовъ естественности и наблюдательности, и строго отмѣчая тѣ произведенiя и тѣхъ писателей, которые сими качествами не обладаютъ. Публицисты разсуждаютъ по поводу женскаго вопроса. Беллетристы… по части беллетристики въ «Женскомъ Вѣстникѣ» помѣщена недурная и извѣстная публикѣ комедiя покойнаго Фролова «Подруга жизни». Бумага «Вѣстника» нынѣшняго года много лучше прошлогодней: тогда была сѣрая, а нынѣ — белая и гласированная. 

О Февральскихъ книжкаъ «Дѣла» и «Отественныхъ Записокъ», вышедшихъ на дняхъ, мы дадимъ читателю отчетъ въ слѣдующiй разъ.

z.