L'homme qui rit. Невинныя замѣтки. Сближенiе петербургскихъ пессимистовъ съ провинцiальными оптимистами. Мечты о славномъ будущемъ. Общественный раздоръ, возбуждаемый катковскими органами. Фамильное происхожденiе двухъ новыхъ романовъ «Русскаго Вѣстника» и новый прiемъ, съ которыми нужно читать ихъ. Набѣги и «сарынь на кичку!» «Московскихъ Вѣдомостей».Опыты преслѣдованiя Шекспира за нигилизмъ, а А. Фета за пасквиль. Наши Маниловы и ихъ гоньба за «свѣтлыми явленiями». Примирительное слово современнаго оптимиста. Статистика Японiи и выводы одного московскаго чудака. Нѣчто о «незнакомцахъ» русской печати. Мы открываемъ новую Америку!.. Возведенiе въ культъ древнихъ обычаевъ московскими публицистами и адвокатами. Отрывокъ изъ русской «Илiады». Кто лучше: наши драматурги или артисты петербургскаго театра? // Дѣло. 1871. № 11. С. 54-75.
<54>
НЕВИННЫЯ ЗАМѢТКИ.
—
Сближенiе петербургскихъ пессимистовъ съ провинцiальными оптимистами. – Мечты о славномъ будущемъ. — Общественный раздоръ, возбуждаемый катковскими органами. — Фамильное происхожденiе двухъ новыхъ романовъ «Русскаго Вѣстника» и новый прiемъ, съ которыми нужно читать ихъ. — Набѣги и «сарынь на кичку!» «Московскихъ Вѣдомостей». — Опыты преслѣдованiя Шекспира за нигилизмъ, а А. Фета за пасквиль. — Наши Маниловы и ихъ гоньба за «свѣтлыми явленiями». — Примирительное слово современнаго оптимиста. — Статистика Японiи и выводы одного московскаго чудака. — Нѣчто о «незнакомцахъ» русской печати. — Мы открываемъ новую Америку!.. — Возведенiе въ культъ древнихъ обычаевъ московскими публицистами и адвокатами. — Отрывокъ изъ русской «Илiады». — Кто лучше: наши драматурги или артисты петербургскаго театра?
I.
«Что дѣлается въ Петербургѣ»? Мы помнимъ то не очень далекое прошлое, когда этотъ вопросъ сильно занималъ нашихъ провинцiаловъ, ловившихъ съ первическимъ любопытствомъ всякое извѣстiе съ невскаго берега и въ книжкѣ вновь полученнаго журнала прежде всего разрѣзывавшихъ «очерки петербургской жизни» Новаго поэта. Громадныя сугробныя пространства, раздѣлявшiя невскую столицу отъ дальнихъ губернiй Россiи, и отсутствiе быстрыхъ сообщенiй сильно помогали тому обаянiю, съ которымъ обитатели разныхъ «медвѣжьихъ угловъ» смотрѣли изъ своего прекрасного далека на «сѣвернаго колосса», поднимавшагося гдѣ-то въ туманѣ, подъ финскимъ небосклономъ.
Времена перемѣнились. При помощи желѣзныхъ рельсовъ между Петербургомъ и провинцiями разстоянiе значительно сократилось или, выражаясь языкомъ одного ученаго изданiя, въ средѣ главныхъ русскихъ городовъ совершилось «неподвижное движенiе».
55
Свистъ локомотива сталъ раздаваться въ такихъ захолустьяхъ, куда прежду воронъ костей не заносилъ, и откуда, въ свою очередь, провинцiальные нетопыри, какъ устрицы, прилипшiя къ раковинѣ, не рисковали удаляться дальше пригородной деревни или уѣздной ярмарки.
Петербургъ сталъ доступенъ и его таинственная прелесть исчезла. Провинцiалы смекнул, что отъ какого-нибудь малороссiйскаго хутора или уральскаго хребта до гостинницы Демута – рукой подать: стоитъ только сѣсть на пароходъ, или въ вагонъ или черезъ недѣлю они могутъ гулять по Невскому проспекту, получать прямо съ типографскаго станка академическую газету въ видѣ сырыхъ скатертей и услаждать свой слухъ вчерашними сплетнями шумной столицы. Толпы провинцiальныхъ гостей ринулись къ намъ на побывку, не смотря на опасности скороспѣлыхъ дорогъ, и иллюзiя пропала.
Даже тѣ провинцiальеые лежебоки, которые не покидаютъ своихъ логовищъ для увеселительно-опасныхъ прогулокъ въ Петербургъ, даже они, при помощи различныхъ газетныхъ вѣщуновъ и репортеровъ, очень скоро узнают обо всемъ, что творится у насъ подъ ревнивой эгидой невскаго тумана. Гдѣ-нибудь въ Ростовѣ или въ Красном Яру мирные граждане чрезвычайно быстро посвящаются во всѣ мелочи петербургской жизни, толкуютъ о насморкѣ Патти, о предсмертной икотѣ кашпиревской «Зари», о затрапезномъ ораторствѣ Теодора Ливанова въ Москвѣ, даже о новыхъ сапогахъ, въ которыхъ являлся г. Нильскiй на сценѣ послѣдняго бенефиса.
Итакъ, если Петербургъ не приблизился къ Европѣ, за то онъ сталъ гораздо ближе къ своимъ родственнымъ провинцiальнымъ городамъ, что должно радовать всѣхъ охотниковъ до всевозможныхъ сближенiй и братанiй. Во всякомъ случаѣ, новое «передвиженiе народовъ» въ минiатюрѣ изъ провинцiй на Неву и обратно – то въ близкомъ будущемъ, мы должны ждать нѣкотораго обновленiя. Крайности сходятся, и мы заранѣе предвкушаемъ сладость того плода, который долженъ возродиться отъ любовной связи петербургскаго пессимизма съ провинцiальнымъ оптимизмомъ.
Повидимому, между этими двумя началами идетъ еще пока упорная борьба и будущiе друзья смотрятъ врагами, но это только повидимому, но это только временное и случайное недоразумѣнiе. Хорошо-ли это, дурно-ли, но, проникаясь духомъ времен, мы должны прозрѣть, что близко то время, когда тощая фараоновская корона проглотитъ жирную, русскiе оптимисты возьмутъ
56
верхъ надъ своими противниками и начнется во всей матушкѣ-Россiи веселiе и ликованiе. Приближается, говоримъ мы, это время, эта мѣщански-усладительная драма, которой прологъ уже разыгрывается передъ нашими глазами. Если это истина не веселая, то все-же за нею есть преимущество истины, а намъ… «тьмы низкихъ истинъ намъ дороже лжи, возвышающей обманъ».
II.
Но не станемъ заглядывать въ будущее и посмотримъ на настоящее. Въ настоящее время намъ не трудно замѣтить, какъ по настроенiю общества, такъ и по характеру текущей (вспять?) журналистики, что борьба двухъ началъ «отрицательнаго» и «примирительнаго» поддерживается какъ-то искуственно, идетъ вяло и обѣ стороны не прочь отъ мировой сдѣлки, лишь-бы сохранить при этомъ нѣкоторую «осанку благородства». Ликующiе примирители, сильные если не качествомъ, то количествомъ, берутъ верхъ, потому-что оптимизмъ приходится больше не по вкусу большинству русскаго общества. Если оно и заявляетъ иногда свой скептицизмъ, то самаго невиннаго, безвреднаго свойства въ видѣ безобиднаго зубоскальства и хихиканья гамена, строющаго изъ-за угла свои комическiя гримасы. Нашъ общественный скептицизмъ напоминаетъ недозрѣлаго и балованнаго барчука, который, притворяясь взрослымъ, чуть не плача, приправляетъ свой обѣдъ кайенскимъ перцемъ, корчитъ из себя отпѣтаго атеиста и въ то-же время боится остаться въ темной комнатѣ, гдѣ ему чудятся привидѣнiя или замогильная тѣнь его покойной бабушки.
Мирное настроенiе русскаго общества очень хорошо извѣстно представителямъ русской печати, но у нихъ есть свой разсчетъ держать это общество въ нѣкоторомъ страхѣ, дразнить его разными пугалами и постоянно чѣмъ-нибудь возбуждать его нервное вниманiе и недовѣрiе. Такiе журналисты поняли очень хорошо, что прекрати они свое подускиванье и печатную травлю явныхъ и тайныхъ враговъ общественнаго спокойствiя, то ихъ органамъ пришлось-бы очень плохо. У г. Каткова, напр., въ разспоряженiи цѣлыхъ три изданiя и не застращивай, не возбуждай онъ своихъ читателей ежедневно, еженедѣльно и ежемѣсячно «Московскими Вѣдомостями», «Современной Лѣтописью», «Русскимъ Вѣстникомъ», то этого трехглаваго журнальнаго чудовища постигла-бы участь какой-нибудь томимой безподписностью «Дѣятельности» или «Зари». И вотъ три органа М. Н. Каткова, какъ тройственный
57
алкоранъ высшей мудрости, стали постоянно являться передъ публикой, то въ видѣ растрепанной немезиды, то громовержца изъ сорной кучи.
Разумѣется, всякая ложь, преднамѣренно выдаваемая за несокрушимую истину, должна возмущать насъ; но при всемъ этомъ мы должны отдать полную справедливость катковскому трiумвирату въ томъ, что его фальшь всегда разыгрывается съ художественною стройностью и послѣдовательностью, что его разношерстный оркестръ, управляемый опытнымъ капельмейстеромъ, отличается самою артистическою цѣлостью и согласiемъ. Даже самые беллетристы, воспитанные по программѣ «Русскаго Вѣстника», свое свободное творчество отдали въ полнѣйшее распоряженiе ловкаго московскаго пристанодержателя и въ запуски пишутъ, словно для конкурса, на заданныя темы многотомные романы и всякiя повѣсти.
Кто-бы могъ нѣсколько лѣтъ тому назадъ искать какой-нибудь родственной свзяи между произведенiями автора «Мертваго дома» и издѣлiями творца романа «Некуда!»? Трудно было не только заподозривать ихъ въ солидарности, но болѣе чѣмъ невѣроятно было-бы встрѣтить ихъ имена на страницахъ одного и того-же журнала. Но тѣ времена прошли: наступили дни вавилонскаго смѣшенiя принциповъ, людей, понятiй, цинической откровенности и открытаго ренегатства въ ту или другую сторону. Наѣздники, являвшiеся нѣкогда подъ прикрытiемъ пседовнимовъ Никитъ Безкрыловъ, Стебницкихъ, П. Нескажусь и Незнакомцевъ, перестали стѣсняться и сбросили свои псевдонимныя маски. Для чего стѣсняться? Передъ кѣмъ? Что за китайскiя церемонiи?
И, дѣйствителньо, всѣ перестали церемониться. Люди, привыкающiе ко всему на свѣтѣ, привыкли мало-по-малу и къ литературной кадрили «Русскаго Вѣстника», - кадрили, состоящей изъ гг. Клюшникова и Писемскаго, Достоевскаго и Лѣскова. Два послѣднiе романиста до такой степени окатковились, что въ новѣйшихъ своихъ романахъ «Бѣсы» и «На ножахъ» слились въ какой-то единый типъ, въ гомункула, родившагося въ знаменитой чернильницѣ редактора «Московскихъ Вѣдомостей»… Каждый изъ этихъ романистовъ, сбросивъ шкурку своей индивидуальности, «озлобленный на новый вѣкъ и нравы», и отъ обскурантной злобы зеленѣя на подобiе обертки «Русскаго Вѣстника», обзавелся охотничьей трещоткой для запугиванья краснаго звѣря, т. е. публики, разными красными призраками. Такая облава въ беллетристической формѣ, такая художественная травля двухъ романистовъ заслуживаютъ нѣкотораго вниманiя.
58
III.
Несомнѣнно, что «Бѣсы» и «На ножахъ» прочитаны многими читателями, но также несомнѣнно, что большинству читателей неизвѣстенъ прiемъ или ключъ къ этому назидательному чтенiю. «Каждую книгу надо умѣть читать», говоритъ Паскаль, и эта, чрезвычайно простая истина не всѣмъ легко дается, какъ кажется по первому взгляду. Одного автора нужно читать черезъ строчку, другого между строкъ, третьяго, какъ, напримѣръ, г. Фета, удобнѣе читать снизу вверхъ и т. д. Прiемы различны и разнообразны.
Съ особымъ ключомъ нужно подходить и къ новому роману г. Лѣскова-Достоевскаго-Стебницкаго. Мы говоримъ къ роману, потому что въ сущности «Бѣсы» и «На ножахъ» есть одно цѣльное произведенiе, хоть и писанное разными автоами, но авторами сросшимися и слившимися нераздѣльно въ оркестрѣ г. Каткова. Рецептъ для поглощенiя этого романа слѣдующiй. Такъ-какъ «Бѣсы – на ножахъ» есть ничто иное, какъ иллюстрацiя къ передовымъ статьямъ «Московскихъ Вѣдомостей», переданнымъ въ формъ дiалоговъ и приправленнымъ нервно-болѣзненнымъ анализомъ Ф. Достоевскаго и видоковскою пронзинтельностью автора «Некуда», то ихъ нужно принимать въ себя, какъ лекарство, черезъ часъ по ложкѣ, поперемѣнно то того, то другого, то третьяго. Итакъ, читатель, проглоти сперва столбецъ «Московскихъ Вѣдомостей», закуси его главой изъ «Бѣсовъ» и сгрызи въ заключенiе нѣсколько страницъ «На ножахъ». Совершая постепенно такую умственную трапезу, твой умъ просвѣтлѣетъ и двуликiй воспитанникъ журнальнаго катковскаго ликея г. Лѣсковъ-Достоевскiй-Стебницкiй явится передъ твоими внутренними очами въ своемъ настоящемъ свѣтѣ.
«Бойся и оглядывайся»! кричитъ читателямъ каждая страница романа «Бѣсы – на ножахъ», и его герои, какъ воспроизведенiе живыхъ современныхъ типовъ, выступаютъ передъ робкими зрителями въ качествѣ ехидныхъ злодѣевъ, умопотрясателей и изверговъ «новой идеи», порожденныхъ будто-бы сокрушительнымъ духомъ времени.
Герои «Бѣсовъ» и «На ножахъ», если вѣрить въ ихъ художественную правду, если вѣрить, что они живьемъ взяты изъ русской жизни, дѣйствительно, могутъ запутать воображенiе замосковскихъ подписчиковъ «Русскаго Вѣстника». Они,
59
пожалуй, готовы думать, что авторы съ натуры «свои портреты пишутъ» и невольно содрагаются. Посмотрите, въ самомъ дѣлѣ, что за герои у г. Достоевскаго-Лѣскова! Одинъ возводитъ самоубiйство въ принципъ, другой («новый человѣкъ», замѣтьте!) съ апломбомъ воруетъ деньги, третiй отравляетъ богатаго наслѣдника, четвертый состоитъ въ одно и то-же время въ амплуа радикальнаго писателя, ростовщика, поджигателя и шпiона… Что за ужасъ, идущiе crescendo; къ счастiю для читателей, эти ужасы отличаются такимъ пересоломъ, такимъ уродованiемъ дѣйствительности, что подъ конецъ становятся смѣшны по своей карикатурности. Усердствуя въ исполненiи катковской программы, изображая какихъ-то невозможныхъ монстровъ, художники, по заказу сшивающiе свои романы, достигаютъ совсѣмъ не той цѣли, которой они добивались.
- Усердiе вещь хорошая, думаетъ читатель, но только въ извѣстныхъ границахъ. Не совсѣмъ-то практично,
За тѣмъ, чтобы смѣшить народъ,
Усердно жертвовать затылкомъ.
а, у такихъ дѣятелей, какъ г. Стебницкiй-Достоевскiй, усердiе все превозмогаетъ, даже… здравый смыслъ.
IV.
Черезчуръ усердные исполнители катковской «системы запугиванья» уронили ея кредитъ до того, что даже самые мнительные люди перестали ей вѣрить, сомнительно покачивая головой и думая: «Нѣтъ, тутъ чтот-то не ладно! Пересаливаете очень, други любезные»! Но авторъ этой «системы устрашенiя» еще не кладетъ оружiя. Назадъ отступать невозможно, корабли сожжены и волей-неволей приходится играть на той-же самой дудочкѣ. Дудочка поэтому и продолжаетъ дѣйствовать съ храбростью отчаянiя, которому нѣтъ выхода. «Московскiя Вѣдомости», не такъ давно разгромившiя петербургскихъ адвокатовъ, заподозривъ ихъ чуть-чуть не въ государственномъ преступленiи, снова принялись за совего постояннаго врага – за реальное образованiе.
Загляните въ № 220 этого изданiя, гдѣ опять раздаются стоны и скрежетъ зубовный въ виду того самуму растлѣвающаго реальнаго образованiя, который будто-бы носится надъ нашими русскими степями. Читайте и вы узнаете, что имъ «портится и
60
одуряется наша молодежь», что «слабоумiе и нигилизмъ, это оригинальное порожденiе нашего образованiя, продолжаютъ царствовать и усиливаться въ нашихъ интелигентныхъ сферахъ, овладѣвая дѣлами и мнѣнiями страны», что «беззащитная (?) Россiя предана дѣйствiю всякаго обмана и софизма» и, наконецъ, вы узнаете, какъ вредны для насъ «училища въ томъ смыслѣ реальныя, чтобъ изъ нихъ выходили реальные бездѣльники (сильно сказано!) для пополненiя нашихъ университетовъ». Затѣмъ, «Московскiя Вѣдомости», впадая въ тонъ апокалипсиса и для большаго внушенiя прибѣгая къ темнымъ иносказанiямъ, устрашаютъ насъ какимъ-то «плутомъ верхомъ на дуракѣ», а «плутъ и дуракъ», по мнѣнiю этой газеты, имѣютъ серьезное значенiе, какъ орудiе въ рукахъ умныхъ людей, издалека подготовляющихъ нужныя имъ событiя..»
Московская Пифiя сильно разсчитываетъ на полунеясность своихъ намековъ и темныхъ предостереженiй. Пусть, дескать, каждый толкуетъ по своему, а наше дѣло только предупредить, что «беззащитной Россiи грозитъ – плутъ, сидящiй верхомъ на дуракѣ».
Какъ все это ни странно, но успокоимся, однако, успокоимъ самого г. Каткова и откроемъ поголовную обязательную подписку на латинскiе лексиконы г. Леонтьева. Беззащитна-ли Россiя, когда ее охраняютъ три органа Михаила Никифоровича, которые опаснѣй для враговъ отечества миллiона штыковъ, «стальною щетиною сверкающихъ»? Страшны-ли Россiи «плутъ, сидящiй верхомъ на дуракѣ», когда г. Катковъ такъ крѣпко сидитъ на своемъ конькѣ, такъ неуклонно оберегаетъ насъ отъ «бездѣльниковъ реализма» и отъ всякой заморской скверны? Успокоимся и станемъ мирно наслаждаться жизнью подъ своею смоковницей.
V.
Но М. Н. Катковъ не дремлетъ и не даетъ намъ времени передохнуть и успокоиться. Еще изъ нашего запуганнаго воображенiя не успѣлъ улетучиться образъ «плута, сидящаго на дуракѣ», какъ «Современная Лѣтопись», другой органъ г. Каткова, бомбардируетъ насъ другимъ предостереженiемъ, указывая на петербургскую сцену, гдѣ была недавно поставлена новая пьеса г. Штеллера «Приданое современной дѣвушки».
Если, по извѣстному выраженiю, «за каждое слово можно отдать подъ судъ», то и во всякой невинной пьесѣ, даже въ водевилѣ П. С. Федорова (вѣдь, кажется, что человѣкъ
61
благонадежный!) можно отыскать какую-нибудь злокачественность. Въ Москвѣ, въ началѣ нынѣшняго сезона, освистали-же одну изъ драмъ Шекспира за ея несовременность (?!). Можно идти и дальше: можно заочно подвергнуть Шекспира судебному преслѣдованiю и привлечь тѣнь англiйскаго драматурга на скамью подсудимыхъ. Разверните для пробы хоть его «Гамлета» и вы увидите, что, съ точки зрѣнiя московскихъ бранд-мейстеровъ русской печати, это есть произведенiе вредное и безнравственное. Если хватитъ смѣлости (а развѣ ея у насъ мало?), то эту мысль можно развивать и доказывать очень серьезно. Мы даже удивляемся, какъ этого до сихъ поръ не случилось, какъ до сихъ поръ никто не заподозрилъ Шекспира въ самомъ лютомъ нигилизмѣ при созданiи хоть того-же самаго «Гамлета». Хотите, мы сами станемъ вамъ доказыать, что Гамлетъ тотъ-же Базаровъ въ плащѣ датскаго принца, тотъ-же Раскольниковъ въ бархатномъ беретѣ. Гамлетъ, какъ принцъ, оскорбляетъ слухъ своими демагогическими выходками, фамильярностью съ придворными и странствующими комедiантами; какъ сынъ, возмущаетъ своими грубостями, расточаемыми передъ королевой-матерью; какъ молодой человѣкъ, поражаетъ въ отношенiи Офелiи своимъ нигилизмомъ и двусмысленными намеками (вспомните сцену въ придворномъ театрѣ). Гамлетъ оскорбляетъ власть въ лицѣ своего короля-дяди, котораго онъ въ глаза называетъ «мамашей», а за глаза клеймитъ позорными именами шута и убiйцы. Мы можемъ привести цѣлые столбцы выписокъ изъ монологовъ и рѣчей датскаго принца, въ которыхъ «базаровщины» больше, чѣмъ у самого Базарова, и отдадимъ Шекспира на жертву г. Каткову, который самъ перевелъ нѣкогда «Ромео и Юлiю», а потом, вѣроятно, только по забывчивости и оплошности не привлекъ автора этой трагедiи за нигилизмъ къ «сужу русскаго общественнаго мнѣнiя…»
Впрочемъ, привлечь къ отвѣтственности Шекспира не совсѣмъ-таки удобно, хоть ужь потому, что онъ не состоитъ на русской службѣ, и если-бы даже нашъ московскiй Юмъ и ухитрился вызвать изъ Валгаллы его призракъ, то еще, пожалуй, англiйскiй посланникъ въ обиду вломится, а тамъ… однимъ словомъ, дѣло неподходящее. Гораздо легче справиться съ своимъ, россiйскимъ драматургомъ, и, будь онъ хоть невиннѣе агнца, навязать ему такiя мысли, которыя и во снѣ ему даже не снились. Такимъ-то драматическимъ агнцемъ и явился для г. Каткова авторъ комедiи «Приданое современной дѣвушки».
Прежде всего нужно замѣтить, что г. Штеллеръ драматургъ начинающiй и, какъ многiе думаютъ, «подающiй надежды». Что
62
будетъ дальше, намъ неизвѣстно, но его новая (по счету вторая) пьеса имѣетъ достоинство «скучно-благонамѣреннаго» произведенiя, написаннаго по готовому рецепту. Какъ по замыслу, такъ и по исполненiю, она столько невинно-дидактична, отличается такимъ кадетскимъ мiросозерцанiемъ. что къ ней можно относиться съ тѣмъ снисхожденiемъ, съ какимъ приступаютъ къ «сочиненiю на заданную тему», написанному юнкеромъ къ выпускному экзамену. Вся суть комедiи въ томъ, что русской дѣвушкѣ стоитъ только открыть модный магазинъ и тогда для нея вполнѣ обезпечены свобода, покой, счастiе и честность, что открытiе такого магазина спасаетъ ее отъ всѣхъ случайностей и темныхъ сторонъ дѣйствительности. Словомъ, та-же простая исторiя, какъ въ крыловской баснѣ: какъ мартышка, почти потерявъ зрѣнiе, была увѣрена,
Что это зло еще не такъ большой руки:
Лишь стоитъ завести очки,
такъ, оказывается, что и судьба русской женщины зависитъ отъ открытiя моднаго магазина.
Что можетъ быть благодушнѣе и безвреднѣе такой фабулы комедiи съ аркадскими нравами? Но не такъ думаетъ «Современная Лѣтопись», эта сводная сестра «Московскихъ Вѣдомостей», которая изъ «замысловъ какихъ-то непонятныхъ» (для многихъ, впрочемъ, они понятны) съ остервенѣнiемъ набросилась на комедiю г. Штеллера и не только пожаловалась на него обществу, но даже ближайшему начальству г. Штеллера поставила на видъ «вредное направленiе» молодого драматурга, который пишетъ комедiи съ тенденцiей и… носитъ мундиръ!!...
Если-бы подобныя жалобы, причитанiя и обвиненiя были искренны и наивны, какъ всякая манiя, то разбирать ихъ причину нужно-бы опытнымъ психiатрамъ, но выходки и поддразниванье катковскихъ органовъ слишкомъ предвзяты и намѣренно-вымучены, чтобы ихъ заподозрить въ наивности. Тутъ «нѣчто» другое. До чего дойдетъ это «нѣчто», мы угадывать не рѣшаемся, но думаемъ вотъ что: когда ужь безхитростная, благодушная пьеса г. Штеллера смущаетъ сонъ и явь издателя трехъ московскихъ журналовъ, то ему не трудно будетъ придти къ обвиненiю А. Фета и въ томъ, что послѣднiй въ своей знаменитой бѣлогорячешной мелодiи: «Шопотъ, робкое дыханiе» иносказательно осмѣялъ, хоть и заднимъ числомъ, катковскiй классическiй лицей и одного изъ учредителей его, т. е. самого М. Н. Каткова. Доказая всевозможныя нелѣпости, и дѣлая невозможными натяжки, не трудно и въ послѣднемъ случаѣ обвинить въ пасквилѣ нашего
63
безпредметно-щебетавшаго лирика. Попробуемъ, ради курьеза, впасть въ тонъ «Московскихъ Вѣдомостей» и разберемъ извѣстное всѣмъ стихотворенiе, подражая манерѣ катковскихъ слѣдователей:
Шопотъ, робкое дыханье,
Трели соловья…
т. е. педагогическiя трели Михаила Никифоровича передъ перепуганными, затаившими дыханiе лицеистами.
Серебро и колыханье
Соннаго ручья.
Т. е. высокая денежная плата за ученье въ лицеѣ и волненье соннаго ручья (метафора) или дремлющей Россiи, отдающей своихъ сыновъ подъ ферулу г. Каткова.
Свѣтъ ночной, ночныя тѣни,
Тѣни безъ конца,
или мракъ нигилизма. разливающiйся по стогнамъ и градамъ нашего обширнаго отечества и т. д.
И заря, заря…
т. е. «Заря» г. Кашпирева, разумѣется, которая погребается вмѣсте съ своимъ фискальствомъ. Въ цѣломъ-же изъ всего этого выходитъ – пасквиль. Выводъ неотразимый, неправда ли?
Какъ ни безсмысленно подобное обвиненiе, но всѣмъ поклонникамъ «Московскихъ Вѣдомостей», оно должно показаться убѣдительнымъ по своей аргументацiи, иначе гдѣ-же ихъ послѣдовательность?
VI.
Но мрачный московскiй публицистъ очень скоро можетъ нагнать на насъ унынiе. Мрачные люди, кто-бы они ни были, тѣ-ли, которые мутятъ водой, или тѣ, которые ловятъ въ ней рыбу – производятъ одинаковое тяжелое впечатлѣнiе. Оставимъ-же въ покоѣ этихъ безпокойныхъ дѣятелей, а это намъ сдѣлать болѣе чѣмъ удобно въ эпоху повальнаго оптимизма, стремящагося во всемъ и вездѣ отыскивать «свѣтлыя явленiя» и отрадныя стороны жизни. Будущiй историкъ рѣшитъ, на сколько правы оптимисты нашего времени; мы-же, ихъ современники, отдаемъ имъ полное преимущество въ сравненiи съ разными мрачными гробокопателями и зловѣщими филинами, какъ въ печати, такъ и въ самой дѣйствительности.
64
Современныя наши русскiе оптимисты дѣйствуютъ на нашу душу, какъ умиротворители, успокоиваютъ, забавляютъ насъ, и ихъ розовые очки все-же лучше багровыхъ стеколъ, сквозь которыя смотрятъ на мiръ Божiй граждане катковскаго пошиба. Чаще и чаще встрѣчаясь съ распространившимся типомъ нашихъ «примирителей», вы невольно начинаете поддавться ихъ благодушiю, ихъ идиллически-свѣтлому взгляду на всѣ мимобѣгущiя явленiя и «бѣсъ отрицанiя, бѣсъ сомнѣнiя» не такъ уже часто тревожитъ вашу безпокойную, пытливую мысль и нервы. Подчасъ, можетъ быть, крайне-смѣшными кажутся вамъ эти вѣчно ликующiе «примирители», это Маниловы науки, искуствъ и общественной дѣятельности, но съ ними все-же легче живется, чѣмъ съ Собакевичами «Московскихъ Вѣдомостей» и петербургскихъ канцелярiй. Маниловы позднѣйшихъ дней, по своему благодушiю, такъ ужъ воспитали свои мозги, что даже въ самыхъ темныхъ сторонахъ жизни ухитряются, послѣ долгаго скобленiя, откапывать свѣтлые штрихи, отрадные факты, приводящiе къ успокоительнымъ и умиляющимъ выводамъ. Просто даже завидно смотрѣть на этихъ людей, которые отъ всего приходятъ въ восторгъ, вѣчно счастливы за себя и за другихъ –
Всегда довольные собой,
Своимъ обѣдомъ и женой.
Откуда-же взялось у людей такое довольство всѣмъ окружающимъ, такая способность окрашивать даже мрачное въ свѣтлыя, яркiя краски? Одинъ изъ героевъ новаго романа г. Достоевскаго очень смѣло, хоть и весьма курьезно, рѣшаетъ этот вопросъ слѣдующимъ образомъ. «Человѣкъ несчастливъ, говоритъ онъ, - потому-что не знаетъ, что онъ счастливъ; только потому. Это все, все! Кто узнаетъ, тотъ сейчасъ станетъ счастливъ, сiю минуту. Всѣмъ тѣмъ хорошо, кто знаетъ, что все хорошо. Если-бъ они знали, что имъ хорошо, то имъ было-бы хорошо, но пока они не знаютъ, что имъ хорошо, то имъ будетъ нехорошо. Вотъ вся мысль, вся, больше никакой… («Бѣсы», стр. 101).
Наши оптимисты-Маниловы придерживаются, кажется, этой самой мысли: «всѣмъ тѣмъ хорошо, кто знаетъ, что все хорошо». Они разъ задались рѣшенiемъ, что въ свѣтѣ «все обстоитъ благополучно», а всякая ложь, усвоенная людьми, какъ правда, такъ и останется для нихъ, до поры, до времени, неопровержимой истиной.
Тотъ-же герой въ «Бѣсахъ» г. Достоевскаго восклицаетъ: «Видите, паукъ ползетъ по стѣнѣ, я смотрю и благодаренъ ему за
65
то, что онъ ползетъ». Не то-же-ли самое дѣлаютъ наши «примирители»? Они всѣмъ довольны, что-бы вкругъ ихъ ни дѣлалось, а съ такимъ неизсякаемымъ источникомъ благодарности очень легко и прiятно живется на свѣтѣ. Для опыта, попробуйте, хоть искуственно, задаться той мыслью, что «всѣмъ хорошо, кто знаетъ, что все хорошо» и прикладывайте эту мысль къ явленiям текущей дѣйствительности. Попривыкнувъ къ подобнымъ умственнымъ экспериментамъ, пожалуй, очень скоро придешь къ тому, что станешь съ чувствомъ глубочайшей признательности благодарить паука за то, что онъ ползаетъ передъ нами на стѣнѣ.
Русскiй человѣкъ, способный доводить до крайности, какъ свой мрачный, хищный взглядъ на жизнь, такъ и благодушное «примиренiе», въ послѣднемъ случаѣ умѣетъ приходить къ самымъ изумительнымъ парадоксамъ.
Мы знаемъ одного такого типичнаго оптимиста, который вѣчно чѣмъ-нибудь восхищается, вѣчно празднуетъ какое-нибудь «свѣтлое явленiе» и у него въ году не менѣе трехсотъ шестидесяти пяти праздниковъ. Всякiй слухъ, каждая новость и газетное извѣстiе даютъ ему обильную пищу для праздничныхъ разглагольствованiй. Онъ понялъ, что «все хорошо», а потому и нѣтъ конца торжеству его.
Этого маленькаго человѣка, съ маленькимъ брюшкомъ, съ маленькими, веселыми глазками, съ пошловатымъ выраженiемъ маленькаго личика мы рекомендуемъ вниманiю нашихъ читателей, потому-что онъ въ лицѣ своемъ до нѣкоторой степени совмѣстилъ всѣ наши «инстинкты примиренiя» и тотъ духъ всепоглощающаго оптимизма, который эпидемически разливается въ воздухѣ нашей эпохи.
Миссiя Манилова начала семидесятыхъ годовъ не легкая, хоть онъ и принялъ ее добровольно. Онъ создалъ для себя службу, должность «розыскателя свѣтлыхъ явленiй» и трудится въ потѣ лица своего, никѣмъ непрошенный, никому собственно ненужный и часто всѣмъ надоѣдающiй. Ничего въ сущности не дѣлая, онъ дѣятеленъ до истощенiя силъ. Онъ за всѣмъ слѣдитъ, все знаетъ и все читаетъ; онъ, какъ водолазъ моря житейскаго, спускается въ самую глубину его для отысканiя жемчужинъ россiйскаго прогресса и носится потомъ съ ними, какъ съ милыми дѣтищами. Онъ свято вѣритъ въ Ормузда, т. е. въ доброе начало и вѣчный припѣвъ: все къ лучшему!
Если-бы кто вздумалъ, зная его слабую сторону, ради потѣхи, скептически отнестись къ жемчужинамъ современнаго прогресса,
66
то прекраснодушный оптимистъ забросаетъ его восторженными дифирамбами въ честь «свѣтлыхъ явленiй», дѣлая самыя комическiя сближенiя, сближая самые несближаемые факты.
— Чего вамъ еще нужно? кричитъ маленькiй «примиритель», безпрестанно махая руками, какъ крыльями вѣтряной мельницы. Мы быстро прогрессируемся во всемъ; мы становимся самобытны въ наукѣ, въ искуствѣ, въ нашихъ предпрiятiяхъ; даже въ нашихъ уголовныхъ преступленiяхъ: иной преступникъ просто генiй, только зловредный генiй, направленный въ дурную сторону. Мы имѣемъ Каткова и фуфайки изъ сосновой шерсти, земскую самодѣятельность и химика Шишко, образчики асфальтовой мостовой и драматическую труппу. Мы строимъ быстро, какъ американцы, свои желѣзныя дороги и по американски ломаемъ на нихъ свои черепа и ребра. Мы всѣ – Европа въ лицахъ: наши нравы – французскiе, булочники – нѣмецкiе, пѣвцы – итальянскiе, роскошь, табакъ и цивилизацiя – турецкiе, фарфоръ и стойкость въ убѣжденiяхъ – китайскiе. Развѣ мало вамъ этого? Вы жалуетесь на дороговизну дровъ и квартиръ, не замѣчая, что въ этой дороговизнѣ есть признакъ благосостоянiя: дикари, живущiе въ землянкахъ и юртахъ, имѣютъ самые дешевые прiюты, а имъ вы не позавидуете. Притомъ-же, дороговизна во всей Европѣ, а ужь про Америку я не говорю: тамъ и «время – деньги». Читайте, вотъ что пишутъ о квартирахъ изъ Берлина (онъ вытаскиваетъ изъ кармановъ цѣлую кипу всякихъ газетъ), читайте далѣе, что дѣлается въ Магдебургѣ. «Въ Магдебургѣ, извѣщаютъ изъ Саксонiи – собралась 11-го октября народная сходка изъ трехъ тысячъ человѣкъ по поводу нынѣшней дороговизны на квартиры. На сходкѣ этой рѣшено просить магистратъ принять мѣры къ устраненiю такого неудобства». Видите, вездѣ одно и то-же…» И все это говоритъ онъ съ развязностiю новѣйшаго Хлестакова, ни надъ чѣмъ не задумываясь, ничѣмъ не смущаясь. Обладая способностiю Чичикова пристроиться къ каждому вопросу съ чужого голоса, онъ обладаетъ несомнѣнными сокровищами образованiя капитана Копейкина. Но по Сенькѣ – шапка! И либеральный Подхалюзинъ идетъ за дѣйствительнаго либерала.
VII.
Не веселѣе-ли намъ всѣмъ будетъ жить на бѣломъ свѣтѣ, если мы станемъ смотрѣть на него сквозь успокоительную призму маленькаго человѣчка, о которомъ сейчасъ говорили? Какъ кого, а
67
насъ подчасъ тоже разбираетъ смертная охота проникнуться его умиленiемъ и телячьимъ восторгомъ. Не лучше-ли, подчасъ –
Въ лѣсъ заходить – такъ волковъ не бояться,
Въ стадѣ овечьемъ овцою казаться?..
Есть-же люди, которые по нѣкоторымъ статистическимъ даннымъ смѣло превозносятъ богатство и культуру такой страны, какъ Японiя. Данныя эти, впрочемъ, настолько любопытны, что на нихъ указать не мѣшаетъ. Дѣло въ томъ, что изъ статистики Японiи видно, что по послѣдней народной переписи въ Японiи 34,785,321 жителей, изъ которыхъ 1,872,599 посвятили себя литературнымъ занятiямъ и военной службѣ. Цифра изумительная по своей неожиданности. Даже предположивъ (чего на самомъ дѣлѣ нѣтъ), что въ Японiи миллiонъ, даже полтора миллiона посвящаютъ себя военной службѣ, все-таки у японцевъ остается еще триста семьдесятъ тысячъ литераторовъ.
Хотя не только для всей Россiи, но даже для одного Петербурга мы не имѣемъ подобной точной статистики, но все-таки должны сознаться, что въ послѣднемъ случаѣ мы далеко отстали отъ японцевъ. Отъ временъ Смирдина до временъ Кожанчикова мы не успѣли собрать и «ста русскихъ литераторовъ», а одинъ извѣстный московскiй чудакъ даже совершенно отрицаетъ существованiе петербургскихъ писателей. По мнѣнiю этого чудака. въ Петербургѣ всего только 47 тысячъ жителей, 60 тысячъ актеровъ, триста тысячъ присяжныхъ кокотокъ и 300-же тысячъ адвокатовъ. Литератора, значитъ, нѣтъ ни одного. Это, разумѣется, напраслина и никто серьезно не вѣритъ чудаку изъ Москвы, этой литературной Мекки, куда сотрудники угасающей «Зари», есть слухи, ходятъ на поклоненiе катковской типографiи.
По своей численности жрецы петербургской литературы, разумѣется, не могутъ конкурировать съ трехсотъ-тысячной армiей японскихъ «сочинителей», но съ московскими они еще потягаются. Теперешнiй петербургскiй «сочинитель» имѣетъ то неоспоримое достоинство, что онъ мастеръ на всѣ руки. Онъ въ одно и то-же время поспѣваетъ писать корреспонденцiи изъ Вѣны, Ричмонда, Сиднея и Абукира (и все это сидя гдѣ-нибудь въ Дегтярной улицѣ), читаетъ публичныя лекцiи «о хорошихъ манерахъ», выпускать романъ за романомъ и, наконецъ, ставить на сцену либеральный водевиль, реакцiонную драму и ретроградную комедiю. Одинъ нашъ петербургскiй Незнакомецъ (честь ему и слава!) заткнетъ за поясъ нѣсколько дюжинъ московско-японскихъ дѣятелей. Этотъ реставрированный Магницкiй и Менцель вкупѣ, этотъ Рошфоръ на
68
выворотъ, поразитъ всякаго японца своею многосторонностью. Въ сплетняхъ онъ посоперничаетъ съ цѣлою Москвою, въ обскурантизмѣ осилитъ Вик. Аскоченскаго; какъ статистикъ, побѣдитъ Корба, какъ статистъ и фельетонный клоунъ, пересiяетъ всѣхъ дѣятелей театра-буффъ, хотя самыя буффонады преслѣдуетъ во имя нравственности (бѣдная нравственность!) съ лютымъ ожесточенiемъ. Незнакомецъ, наконецъ, бросая перчатку г. Гоппе, принимается за изданiе календаря, на рекламѣ о которомъ выставляетъ свое имя, вѣроятно, предполагая, что это имя возбуждаетъ къ себѣ особенное довѣрiе. Послѣ календарей его ожидаетъ еще болѣе полезная дѣятельность – сочинителя сонниковъ, оракуловъ и т. п.
И развѣ мало у насъ этихъ «незнакомцевъ»? «Незнакомецъ» - имя собирательное, цѣлой стаѣ нашихъ маленькихъ Коцебу принадлежащее, но стаѣ «лавровъ нѣмца Коцебу» не стоющей. Наши «незнакомцы», «соображаясь съ обстоятельствами» и съ общественнымъ настроенiемъ, готовы принимать на себя оттѣнки всѣхъ партiй и отъ поклоненiя фригiйскому колпаку, не стѣсняясь, переходятъ къ обожанiю прусского тесака. Вчера, занимаясь травлей нигилистовъ, они завтра, если перемѣнится вѣтеръ, готовы упрекатьъ первыхъ въ отсталости и умѣренности, и все это изъ-за спекулятивныхъ соображенiй лавочниковъ, имѣющихъ единую цѣль – повыгоднѣе сбыть свой гнилой товаръ, залежавшiйся въ лавкѣ. Понятно, что всѣ эти «людишки – пишущая тварь» о славѣ не помышляетъ: лишь-бы только ихъ не очень разславили. Про нихъ не даромъ-же кто-то сказалъ:
Что слава? Яркая заплата
Одеждъ, изорванныхъ въ клочки:
Ихъ соблазняетъ только плата
И пятачки, и пятачки…
Поэтому для нашихъ «незнакомцевъ» - «гдѣ пятачки, тамъ и родина», а такъ-какъ пятачковъ намъ не занимать-стать, то и плодятся, какъ мухи, эти машинные строчмейстеры, при чемъ, почти нѣтъ сомнѣнiя, что въ скоромъ времени мы и Японiю, вѣроятно, перещеголяемъ. Не даромъ-же, въ самомъ дѣлѣ – ужь видно судьбамъ такъ угодно! – мы начинаемъ сближаться съ этою страною, и можемъ теперь быстро перекликаться съ нашими «японскими братьями». Только надняхъ появилось извѣстiе, что въ Петербургъ пришла изъ Нангасаки первая телеграмма по кабелю, уложенному черезъ Японское море и далѣе отъ Владивостока по телеграфнымъ линiямъ, пробѣжавъ разстоянiе болѣе 11,000 верстъ въ десять часовъ. Мы-ли не преуспѣваемъ?
69
VIII.
Да, мы преуспѣваемъ и заводимъ связи не съ одними только «японскими братьями». У насъ есть публицисты, которые печатно называютъ себя «confrere-рами» знаменитаго Гамбеты, у насъ есть г. Михно, который, какъ было заявлено въ газетахъ, переписывается съ Викторомъ Гюго: мы, русскiе, къ стыду нашему, мало или даже совсѣмъ не знаемъ о литературныхъ заслугахъ г. Михно, а вотъ авторъ «Châtiments» знаетъ его и по невѣденiю русскаго языка считаетъ его за извѣстнаго нашего писателя. Наконецъ, Бисмаркъ, самъ Бисмаркъ входитъ въ письменное соглашенiе съ редакцiей нашего дѣтскаго журнала «Нива» и на просьбу этой редакцiи о высылкѣ его портрета и автографа на русскомъ языкѣ (!!), отвѣчаетъ самымъ любезнымъ письмомъ и благодаритъ «за ласковое слово» (именно такъ и сказано въ письмѣ его). «Искренно и горячо сочувствую, пишетъ германскiй канцлеръ, задачѣ вашего далеко распространеннаго (??) журнала и высылаю вамъ свой портретъ и автографъ на русском языкѣ»…
И такъ, мы-ли не преуспѣваемъ? Если мы не открыли Америки, то только потому, что она уже открыта (развѣ насъ можно винить за это?) и намъ осталось только побрататься съ нашими «заатлантическими друзьями». Мы не открыли Америки, но можемъ удивить мiръ еще другимъ не менѣе славнымъ открытiемъ. Нѣмцы уже завидуютъ нашему будущему торжеству, но все таки не скрываютъ его и въ аугсбургской газетѣ «Allgemeine-Zeutung» толкуютъ, что въ настоящее время въ Малой Азiи идутъ очень длительныя раскопски въ мѣстности знаменитой Трои и что эти раскопки производятся частнымъ человѣкомъ и именно (ликуйте, братiя) однимъ петербургскимъ купцомъ… Троя, воспѣтая Гомеромъ и отыскиваемая русскимъ купцомъ первой гильдiи, который столь производительно тратитъ свои миллiоны, добытые долгимъ трудомъ и испытанiями! Что за грандiозная тема для патрiотическихъ поэтовъ въ родѣ Татаринова, Аполлона Майкова и Ефима Дроздова!.. Фамилiя этого разыскателя Трои нѣмецкая – Шлиманъ, но онъ – успокойтесь! – оказывается, по словамъ самихъ-же нѣмцевъ, совершенно русскимъ. Имя никого не должно смущать, потому-что зналъ-же Печоринъ одного нѣмца съ фамилiей Иванова…
70
Страсть къ откапыванiю древностей у насъ сказывается во многомъ. Мы пугаемся только новизны и всякаго быстраго обновленiя, мы симпатизируемъ больше мертвымъ (не исключая и мертвыхъ языковъ), чѣмъ живымъ и страсть къ древностямъ наша слабость, т. е. виноватъ: наша сила. Разумѣется, массы не поймутъ этой силы, не оцѣнятъ археологическихъ наклонностей избраннаго меньшинства: массѣ нужны дешевыя квартиры, а не останки героической Трои, но можно-ли обращать вниманiе на грубые запросы невѣжественной массы?.. Народу нѣтъ дѣла до серегъ, которыя носила прекрасная супруга Менелая, до остатка мѣдной бляхи съ обуви, прикрывавшей нѣкогда роковую пяту Ахиллеса. Народу это не нужно:
Печной горшокъ ему дороже,
Онъ пищу въ немъ себѣ варитъ.
Такъ его-ли удивятъ древности, которыя снова призываются къ жизни и поднимаются изъ праха?
Межъ тѣмъ, какъ петербургскiй купецъ въ Малой Азiи роетъ яму для отысканiя полу-мифическихъ обломковъ, или для погребенiя несбывшихся надеждъ своихъ, въ Москвѣ, которая сама есть ничто иное, какъ окаменѣвшее преданiе, тоже идутъ раскопки, только въ другомъ родѣ. Въ Москвѣ откапываютъ не обломки наполеоновскаго пожарища, но древнiе покрытые ржавчиной и тлѣнiемъ предразсудки и отжившiе обычаи, стараясь ихъ, какъ старую, подклеенную посуду, вновь ввести въ домашнее употребленiе. Отысканiемъ такой нравственной утвари усердно занимались два извѣстные дѣятеля, «академикъ и герой» В. Безобразовъ и славянофилъ Ю. Самаринъ. Явившись передъ лицемъ московскаго земскаго собранiя, они оба, съ свойственнымъ имъ краснорѣчiемъ отстаивали «мудрый обычай предковъ», просто напросто называемый «тѣлеснымъ наказанiемъ». Ю. Самаринъ, во имя уважаемой имъ «народности», сильно и упорно стоялъ за розги, хоть и оговаривался весьма странно, «что они безнравственны только въ «извѣстномъ смыслѣ» (въ какомъ? объ этомъ онъ умолчалъ), что онъ «не поддерживаетъ тѣлесное наказанiе, какъ наказанiе» (?), т. е. считаетъ его, нужно думать, за особую милость въ отношенiи меньшого брата.
В. Безобразовъ, отстаивая ту-же самую «милость», не прибѣгалъ къ самаринскому вилянью, но болѣе прямо и глубокомысленно развивалъ свою мысль объ уваженiи къ тѣлесному наказанiю, какъ
71
къ продукту древней жизни, какъ къ народному обычаю, посягать, дескать, на который мы не имѣемъ никакого уважительнаго права. Выходитъ, словомъ, что «обычай деспотъ межъ людей» и его, т. е. обычая, нельзя подвергать не только измѣненiю или уничтоженiю, но нельзя даже относиться къ нему критически. Прiемъ такой защиты столь ловокъ и убѣдителенъ, что нужно удивляться, какъ это наши адвокаты не воспользуются имъ для своихъ защитительныхъ рѣчей, оправдывая «обычаемъ» всякое дѣло, всякое мошенничество. Прячась за «обычай», можно отстаивать не одно тѣлесное наказанiе, а казнокрадство, ломанiе женамъ скулъ и реберъ, невѣжество, безграмотность и т. д. Впрочемъ, московскiе адвокаты до нѣкоторой степени уже воспользовались ловкимъ аргументовъ В. Безобразова и въ свою очередь тоже отличились на славу. Ихъ тоже обуяла похвальная любовь къ «народности» и къ древнимъ «обычаямъ», а такъ-какъ эти «обычаи» издревле не признавали еврея за человѣка, то адвокаты создали изъ этого древняго соображенiя цѣлый «современный вопросъ», требуюшiй серьезнаго и всесторонняго обсужденiя.
Обсужденiе это состоялось и оно столько характерно, что въ хроникѣ общественнаго движенiя должно занять очень видное мѣсто, какъ лучшее и наглядное доказательство живучести старыхъ обычаевъ, предъ которыми почтительно склоняются даже московскiе адвокаты, а вѣдь адвокаты тоже «по обычаю», считаются людьми «передовыми». Дѣло происходило такъ. Передъ выборами членовъ совѣта московскихъ присяжныхъ повѣренныхъ, происходили сперва частныя ихъ собранiя, гдѣ сбиралось до 25-ти человѣкъ. Одно изъ такихъ засѣданiй происходило въ квартирѣ адвоката г. Плевако, который…
- Нѣтъ, господа, событiе это такого легендарно-эпическаго свойства, что его нужно передавать не новѣйшей холодной прозой, а древнимъ греческимъ гекзаметромъ на манеръ Илiады, что мы и попробуемъ сдѣлать, призвавъ на помощь всѣхъ музъ и даже самого лучезарнаго Аполлона. И, такъ собравшись съ духомъ, мы начинаемъ:
Нѣкогда, - вѣкъ девятнадцатый шелъ ужь въ то время къ исходу, -
Въ дальней, холодной странѣ азiатской богатый былъ городъ,
Славный, какъ Троя сама и, какъ Троя, пропавшiй безслѣдно.
Съ географическихъ картъ онъ исчезъ въ наше время
И отъ него намъ осталось лишь нѣсколько смутныхъ прѣданiй,
Колоколъ съ выбитымъ краемъ, обломокъ громадной царь-пушки,
Да нѣсколько книгъ: писалъ ихъ Михайло Петровичъ Погодинъ,
72
Сей Гостомыслъ и великiй ученый Дѣвичьяго поля.
Мало сказанiй о прошломъ московскаго гордаго царства
Внукамъ осталось въ наслѣдство отъ дѣдовъ, но двѣ-три легенды
Все-же еще сохранилось случайно въ народѣ…
О, музы!
Помощи вашей я жду для созданья старинной былины
И осѣнивши чело троекратнымъ крестомъ, начинаю.
Ночь надъ стѣнами Кремля опустила ревнивый свой пологъ,
Городъ безмолвный, гдѣ спать всѣ ложатся почти съ пѣтухами,
Сладко заснулъ на перинахъ и въ окнахъ огней не замѣтно;
Только лишь въ домѣ одномъ пробивался свѣтъ яркiй сквозь стекла,
Гдѣ въ терему на великiй совѣтъ собрались адвокаты.
Тихо сперва, какъ журчащiй источникъ, ихъ шло засѣданье:
Эмеритальную кассу открыть порѣшили всѣ дружно
Съ библiотекой изъ книгъ юридическихъ… Мирно бесѣда
Словно по маслу текла, но затишье бываетъ предъ бурей.
Буря случилас дѣйствительно. Кто-тоъ изъ тѣхъ адвокатовъ, -
Подняъ въ собраньи вопросъ соцiальный: «Возможно-ли, нѣтъ-ли
Въ нашу среду принимать, россiяне, различныхъ евреевъ?
Жидъ – человѣкъ-ли, скажите»?.. Какъ искра, попавшая въ порохъ,
Дѣлаетъ взрывъ, такъ весь сеймъ москвичей закипѣлъ, разгорѣлся
И голоса въ перебивку по залѣ пошли раздаваться:
- «Мы не допустимъ евреевъ»! – «Съ жидомъ славянинъ не сойдется!..»
- «Эти евреи лишь «тянутъ другъ друга» и можно, пожалуй,
Намъ опасаться, что всѣхъ насъ жиды постепенно подавятъ».
- «Что вы? стыдитесь»! воскликнулъ какой-то наивный мечтатель,
Непостигавшiй волненья бывалыхъ московскихъ юристовъ.
«Насъ почти цѣлая сотня, и будемъ мы всѣ хороши-же,
Если пяти, иль шести адвокатовъ-евреевъ вдругъ струсимъ»…
Столь неразумное слово гвалтъ вызвало страшный: - «Не надо,
Прочь ихъ, евреевъ! Молчите! Садитесь!..» И тутъ-же единый
Членъ изъ совѣта воспрянулъ: - «Друзья, не забудьте о томъ вы,
Что у французовъ и нѣмцевъ нѣтъ вовсе жидовъ-адвокатовъ!»
- «Какъ? А Кремье?» вставилъ слово не кстати все тотъ-же мечтатель,
Но адвокатъ былъ находчивъ и очень резонно отвѣтилъ:
73
- «Сколько, я знаю, Кремье перекрещенецъ, нужно замѣтить,
А потому предъ жидами имѣетъ огромные шансы…»
Сильнымъ такимъ аргументомъ поконченъ былъ споръ… Приступили
Къ баллотировкѣ вопроса и двадцать четыре юриста
Дружно рѣшили: «присяжнымъ повѣреннымъ» жидъ быть не можетъ!»
И изъ двухъ дюжинъ защитниковъ этихъ гуманныхъ лишь трое,
Только лишь трое нашли (Городецкiй, Щелканъ и Ласковскiй,
Ихъ имена на Руси перейдутъ, вѣроятно, въ потомство),
Что невозможно никакъ согласиться съ рѣшеньемъ подобнымъ;
Но семеро будутъ-ли ждать одного?.. Такъ кончилось вѣче
Изгнаньемъ «жидовъ»… Вотъ вамъ старина и сказанье. Довольны-ль?
Москва, крѣпкая въ обычаяхъ, во всякомъ случаѣ, должна быть довольна, видя, что даже ея адвокаты возводятъ въ перлъ созданiя вѣковые предразсудки и совершаютъ подвиги, похожiя на древнiя легенды.
X.
Въ заключенiе намъ хочется сказать нѣсколько словъ о петербургскомъ театрѣ.
Пожалуйста, не бойтесь фельетонныхъ «общихъ мѣстъ» съ жалобами на бедность и безталантность нашей драматической труппы, что давно крайне всѣмъ наскучило. Читатели, какъ и театральные зрители, давно очень хорошо знаютъ составъ и силы нашей труппы и ихъ, право, пора избавить отъ «общихъ мѣстъ» театральныхъ рецензентовъ, существующихъ на счетъ бездарности драматическихъ артистовъ. Впрочемъ, наши бѣдные актеры, можетъ быть, не преслѣдовались-бы съ такимъ упорнымъ ожесточенiемъ присяжными театральными хроникерами, если-бы не одно довольно странное совпаденiе обстоятельствъ. Случилось какъ-то такъ, что большая часть этихъ сценическихъ рецензентовъ принадлежитъ къ скорбному разряду драматурговъ и поставщиковъ александринскаго театра. По первому взгляду и по оцѣнкѣ, какъ тѣкъ, кто пишетъ для сцены, такъ и тѣхъ, кто исполняетъ ихъ произведенiя, нужно-бы предполагать, что авторы души должны нечаять въ нашихъ актерахъ: солидарность бездарности соединяетъ, кажется, ихъ неразрывными узами, ибо минусъ на минусъ даетъ плюсъ. На дѣлѣ совершается, однако, иначе, потому-что люди, - ужь таково ихъ свойство, - любятъ свою собственную
74
безталантность сваливать или на другихъ людей, или на какiя-нибудь обстоятельства и случайности. Современные наши драматурги весь неуспѣхъ своихъ собственныхъ пьетъ всегда объясняютъ «плохою игрою» актеровъ, во всемъ винятъ ихъ, а сами изъ воды сухими выходятъ, выдавая себя даже за жертвъ артистической неумѣлости… Нѣтъ никакого сомнѣнiя, что отъ игры актеровъ до нѣкоторой степени зависитъ сценическiй успѣхъ пьесы, но также нѣтъ никакого сомнѣнiя, что петербургскiе актеры и драматурги стоятъ другъ за друга и должны-бы по настоящему жить душа в душу. Почти всѣ драматическiе поставщики петербургской сцены не имѣютъ права жаловаться на своихъ исполнителей, потому-что они сами въ драматической литературѣ ни хуже, ни лучше. Скажемъ даже болѣе: даровитые артисты въ родѣ Самойлова 1 или Васильева 2 должны скорѣе шокировать плеяду всѣхъ этихъ Дьяченокъ и В. Александровыхъ, потому-что первые совершенно затираютъ, подавляютъ ихъ собою и изображаютъ часто на сценѣ типы, которые и не снились самимъ авторамъ. Въ послѣднемъ случаѣ, право, даровитый актеръ обиднѣе самаго неумѣлаго. Къ тому-же плохой актеръ станетъ играть все, чѣмъ вы его ни надѣлите, а даровитый еще, пожалуй, закапризничаетъ и упрется: таланты вѣдь разборчивы. Если-бы, напр., случилось такое чудо, что на всю труппу Александринскаго театра сошли огненные языки генiальности, то что-бы тогда стали дѣлать всѣ эти авторы «Гувернера», «Паутины», «Ребенка», «На хлѣбахъ изъ милости» и т. д.? Вѣдь чего добраго, послѣднимъ пришлось-бы закрывать свою лавочку, потому-что хорошая и даровитая труппа едва-ли-бы рѣшилась пробавляться теперешнимъ репертуаромъ.
Благодарите-же, гг. драматурги, судьбу, благоволящую къ намъ и создавшую актеровъ по образу вашему и подобiю: вы достойны другъ друга и не должны ссориться.
Намъ случилось быть на представленiи одной новой бенефисной комедiи. Поднялся занавѣсъ и сцена, изображавшая трактиръ, оказалась пустою. Сперва это показалось намъ очень остроумнымъ, какъ дѣйствiе безъ дѣйствующихъ лицъ, но къ сожалѣнiю, лица скоро явились. Вошли два актера во фракахъ и бѣлыхъ галстукахъ (понимать надо, что они изображали лакеевъ) и стали разговаривать. Разговаривали долго. Потомъ явился г. Бурдинъ въ качествѣ откупщика (по комедiи время недавнее и вдругъ – откупщикъ!!) и г. Нильскiй въ качествѣ бѣднаго, но благороднаго героя. Стали разговаривать и разговаривали тоже долго. Зритель терпѣливъ и все ожидаетъ не разговоровъ однихъ, а начала комедiи. Вотъ, думаетъ, эти двое сейчас уйдутъ и настоящее
75
дѣйствiе начнется. Но актеры продолжаютъ разговаривтаь, наконецъ расходятся и вдругъ… занавѣсъ опускается.
— Какъ? что это такое? волнуются зрители. Ужь не случилось-ли чего на сценѣ? Не пожаръ-ли? Не жмутъ-ли г. Нильскому ногъ новые сапоги и онъ упалъ въ обморокъ? Зачѣмъ опустили занавѣсъ?
Но занавѣсъ опустили по той простой причинѣ, что дѣйствiе кончилось. Да-съ, кончилось, въ сущности не начинаясь. Двое побесѣдовали въ трактирѣ – вотъ вамъ и первый актъ комедiи. Достоинство перваго акта избавляетъ насъ отъ необходимости говорить объ остальныхъ четырехъ дѣйствiяхъ. Скажемъ только, что есть извѣстiе, что анонимный авторъ этой «говорильни въ пяти словотолченiяхъ» остался недоволенъ игрою артистовъ.
Но довольны-ли артисты авторомъ? Вотъ въ чемъ вопросъ! Жаль, что актеры не пишутъ рецензiй о тѣхъ произведенiяхъ, которыя они обязаны играть «по службѣ»: хочешь, не хочешь, а играй.
L’ homme qui rit.
Что эта «легенда» не вымыселъ и не только по общему характеру, но даже во всѣхъ мелкихъ деталяхъ вѣрна дѣйствительности, недовѣрчивые читатели могутъ убѣдиться, заглянувъ въ «Русскiя Вѣдомости» № 212.