Заѣзжiй. Листокъ. Современное неудобообитаемость европейскихъ столицъ. Петербургъ, подражающій Западу въ этомъ отношеніи. Исчезновеніе городской санитарной комисіи. Нѣчто объ общественномъ порядкѣ. Прелести сообщенія съ провинціею. Весеннiй сезонъ. Пихлеровская исторія. Неприкосновенность нѣмецкой національности и газеты «St.- Petersburger Zeitung». Наши игорные дома. Неудавшаяся попытка обособленія россійскихъ артистическихъ силъ. Причины этой неудачи. Литература и публицистика // Голосъ. 1871. № 80. 21 марта.
ЛИСТОКЪ.
Современное неудобообитаемость европейскихъ столицъ. — Петербургъ, подражающій Западу въ этомъ отношеніи. — Исчезновеніе городской санитарной комисіи. — Нѣчто объ общественномъ порядкѣ. — Прелести сообщенія съ провинціею. — Весеннiй сезонъ. — Пихлеровская исторія. — Неприкосновенность нѣмецкой національности и газеты «St.- Petersburger Zeitung». — Наши игорные дома. — Неудавшаяся попытка обособленія россійскихъ артистическихъ силъ. — Причины этой неудачи. — Литература и публицистика.
Весна нынѣшняго года начинается при совершенно орининальной обстановкѣ. Отличительная черта ея — полнѣйшая неудобообитаемость всѣхъ европейскихъ столицъ, и мнѣ извѣстно нѣсколько господъ, которые въ настоящую минуту не на шутку ставятъ себѣ вопросъ, куда имъ направить путь и гдѣ найти пріютъ.
Про Парижъ, этотъ магнитъ завзятыхъ «столичниковъ», въ настоящую минуту и помышлять нѣчего. Въ современномъ «Вавилонѣ» идетъ теперь такая кутерьма, при которой нѐчего и думать о наслажденіяхъ жизнью. Городъ, въ которомъ бросаютъ въ воду полицейскихъ сержантовъ, разстрѣливаютъ генераловъ и не генераловъ, и провозглашаютъ «новую эру пролетариата» съ акомпаниментомъ барикадъ и прочихъ bagatelles de la porte всякой уважающей себя французской революціи, может быть, конечно, городомъ и живописнымъ и интереснымъ, но ужъ никакъ не привлечотъ къ себѣ аматё<1 нрзб. – Ред.> бойкой и веселой столичной жизни. Ужинъ <1нрзб. – Ред.> теряетъ всякую прелесть, когда онъ сопровождается перспективою наткнуться при выходѣ изъ ресторана на какой-нибудь патруль приверженицовъ гражданина Асси и невыгорѣвшей парижской комуны, а о театрахъ и думать нечего, потому что если они и открыты, то, вмѣсто каскадовъ Офенбаха и Греви, угощали публику неудобоваримыми словоизверженiями литераторовъ-соціалистовъ.
Въ Берлинѣ тоже житье въ настоящее время, говорятъ, не особенно веселое. Правда, тамъ теперь и германскій императоръ, и германскій парламентъ, и германскій энтузіазмъ, но все это если и привлекательно для нѣмца, то для всякаго неимѣющаго счастія принадлежать къ германской великой націи, особенной заманчивости не представляетъ. Берлинъ и всегда имѣлъ репутацію города очень скучнаго, несмотря на свои безчисленные театры, театрики и кафе<1 нрзб. – Ред.>, а теперь когда на всѣхъ этихъ увеселительныхъ подмосткахъ прославляется слава и величiе Германіи на всѣ лады и тоны — онъ положительно сталъ невыносимъ. Въ самомъ дѣлѣ: сегодня «гурра Германія», завтра «гохъ фатерландъ» и т. д. до безконечности — набьетъ оскомину хоть кому, да, къ тому же, и полиція берлинская не оставляетъ своимъ вниманіемъ иностранцовъ, резидирующихъ въ ввѣреномъ ея попеченію городѣ; а такое вниманіе, когда оно расточается въ излишествѣ, врядъ ли можетъ быть отнесено къ удобствамъ столичной жизни.
Въ Вѣнѣ, положимъ, ничего особеннаго не происходитъ, и тамошняя жизнь идетъ привычнымъ путемъ, но до вѣнской жизни любители чистокровныхъ столичныхъ удовольствій не большіе охотники; да и опять же это такой городъ, въ которомъ если въ данную минуту ничего особенно неудобнаго и не случается, то всегда можетъ случиться по малости трогательнаго согласія австрійскихъ народовъ, возведеннаго въ «перлъ созданія» саксонскимъ «очарователемъ Бейстомъ», несъумѣвшимъ въ пору догадаться, что та стѣна, къ которой онъ собирался припереть славянъ, можетъ отъ этой манипуляціи расшататься и грозитъ ежеминутно паденіемъ.
Про Флоренцію, Римъ и Мадридъ и толковать нѐчего: Флоренція перестаетъ быть столицею, Римъ еще не сдѣлался ею, а Мадридъ, насчотъ спокойнаго пользованія благами цивилизованной жизни, не уступитъ совресменному Парижу, такъ какъ тамъ если и не бросаютъ въ воду полицейскихъ сержантовъ, то съ большимъ комфортомъ подстрѣливаютъ маршаловъ и министровъ.
Остается Брюссель. Но, вопервыхъ, въ Брюселѣ, отъ наплыва французовъ, въ настоящее время свирѣпствуетъ эпидемія чудовищной дороговизны, а вовторыхъ, какъ вспомнишь, что проживающій въ бельгійской столицѣ князь Орловъ счолъ нужнымъ пожертвовать тысячу франковъ на дезинфекцію седанскаго поля, то невольно возьметъ раздумье насчотъ близкой санитарной будущности этого города, который, къ слову сказать, и отъ своего доморощеннаго гнѣзда зараженія, грязной рѣчонки Сены, не успѣлъ еще порядкомъ отдѣлаться.
— Ты забываешь Лондонъ, замѣтилъ я одному пріятелю, предававшемуся при мнѣ вышеприведенному исчисленію современныхъ неудобствъ западно-европейскихъ центровъ.
— Лондонъ! Избави Боже! Вѣдь тамъ съ Лудовикомъ Бонапартомъ теперь рискуешь лицомъ къ лицу встрѣтиться, отвѣчалъ мнѣ пріятель, и я вынужденъ былъ согласиться, что перспектива подобной встрѣчи съ главнымъ виновникомъ нынѣшняго положенія Западной Европы — вовсе непривлекательна.
Изъ числа настоящихъ «заправскихъ» столицъ, одинъ только Петербургъ обѣщалъ до послѣдняго времени сохранить характеръ полной удобообитаемости; но ныньче и эта надежда начинаетъ исчезать. Холерная эпидемія, вспыхнувшая съ такою силою въ началѣ весны, грозитъ прогнать и изъ невской Пальмиры охотниковъ до беззаботной столичной жизни.
Сама по себѣ холера, положимъ, и не испугала бы этихъ господъ, но надобно же было такъ случиться, что нескромность журналистики вывела на свѣжую воду различныя «отягчающія обстоятельства» этой непріятной случайности.
Ну, зачѣмъ, спрашиваю я, нужно было оповѣщать публику о такомъ неожиданномъ для нея репримандѣ, какъ исчезновеніе городской санитарной комисіи? Люди вѣрили въ существованіе этого полезнаго учрежденія, оказавшаго такія несомнѣнныя заслуги въ минувшую эпидемію, и вдругъ оказывается, что эта комисія — тю-тю, улетучилась, нѣтъ ея! Многіе даже рты разинули отъ этого несообразнаго извѣстія. Сколько бы мы ни были привычны къ закрытію разныхъ учрежденій, повидимому, ничего, кромѣ пользы, неприносящихъ, но, всетаки, не сразу уложилась въ головѣ у многихъ мысль, что санитарный надзоръ, столь успѣшно дѣйствовавшій четыре года назадъ, вдругъ оказался ненужнымъ, что организація, принесшая такую несомнѣнную пользу, уничтожена.
Какъ? Почему? Въ силу какихъ побужденій? Таковы вопросы, которые приходится слышать со всѣхъ сторонъ, когда рѣчь зайдетъ объ исчезновеніи городской санитарной комисіи; но отвѣта ни откуда не является, потому что вѣдь нельзя же считать отвѣтомъ извѣщеніе, что городская санитарная комисія можетъ возродиться изъ ничего только тогда, когда въ Петербургѣ будетъ введено новое городское положеніе. Это еще будущее и, можетъ быть, даже не совсѣмъ близкое; а теперь-то кàкъ же?
Иные толкуютъ, что частный починъ долженъ замѣнить несуществующія мѣропріятія; но, спрашивается, много ли у насъ средствъ къ возбужденію частнаго почина?
Одними журнальными заявленіями да воззваніями, какъ показано на опытѣ, въ этомъ дѣлѣ каши не сваришь. Журнальная агитація подобныхъ вопросовъ хороша только, какъ первый шагъ, за которымъ должны слѣдовать другіе, ведущіе прямо къ цѣли; но именно тутъ-то и встрѣчаются на каждомъ шагу препятствія и затрудненія.
Возьмите, напримѣръ, занимающій весьма и весьма многихъ вопросъ о снабженіи бѣдныхъ классовъ здоровою пищею. Дѣло это — нетерпящее отлагательства, а между тѣмъ, гдѣ средства устроить его немедленно на широкихъ основаніяхъ? Правда, общество насущнаго хлѣба уже взяло на себя починъ подобнаго снабженія: но, при всей своей готовности расширить его сколько возможно, ему врядъ ли удастся одному удовлетворить и десятую долю той потребности, которая вызвана въ этомъ отношеніи эпидеміею. Средства общества ограничены: оно не можетъ устроить раздачу дешовой пищи во всѣхъ пунктахъ города. Для того, чтобъ цѣль была достигнута, необходимо было бы, чтобъ къ обществу насущнаго хлѣба примкнули временныя спеціальныя асоціаціи, охватывающія, какъ сѣтью, весь городъ: а попробуйте затѣять такія асоціаціи! Пока онѣ составятся, пока получатся надлежащее разрѣшеніе — употребленіе простымъ народомъ дурныхъ и несвѣжихъ продуктовъ сдѣлаетъ уже свое разрушительное дѣло. Вѣдь даже общество насущнаго хлѣба оказалось вынужденнымъ начать раздачу дешовой пищи только съ пасхи, потому, вѣроятно, что пища эта скромная.
Общій выводъ изъ всего этого весьма неутѣшителенъ. Оказывается, что и Петребургъ слѣдуетъ примѣру прочихъ европейскихъ столицъ, что и онъ становится неудобообитаемъ, а между тѣмъ, бѣжать изъ него въ настоящую минуту рѣшительно некуда. Въ Москвѣ ничуть не отраднѣе. По отзывамъ тамошнихъ журналовъ, наша первопрестольная столица съ похвальнымъ усердіемъ соревнуетъ Петербургу и съ особеннымъ усердіемъ заводитъ у себя искуственные фокусы зараженія совершенно оригинальнымъ способомъ убиранія грязи, которая съ улицъ сваливается на дворы и оттуда опять въ жидкомъ состояніи вытекаетъ на улицы. О мало-мальски правильно-организованномъ вывозѣ нечистотъ за городъ въ Москвѣ не имѣютъ и понятія, а дезинфекція считается тамъ чуть ли не изобрѣтеніемъ враговъ спокойствія и порядка, такъ что мѣстной журналистикѣ нужна даже нѣкоторая доза гражданской смѣлости, чтобъ требовать различныхъ санитарныхъ мѣръ.
Можно, конечно, уѣхать куда-нибудь въ провинцію; но въ настоящую минуту и это представляется удобнымъ. Мы ухитрились настроить такихъ желѣзныхъ дорогъ, по которымъ путешествіе предпринимается весьма многими съ серьёзнымъ опасенiемъ за цѣлость своихъ боковъ и даже жизни.
Наши желѣзнодорожные мосты строются, правда, по чертежамъ, составленнымъ на основаніи послѣднихъ выводовъ инженерной науки; но какъ-то случается, что основанія каменыхъ устоевъ этихъ мостовъ подмываются водою; вода же размываетъ съ необыкновенною легкостью земляныя насыпи, несмотря на то, что, даже по отзыву иностранныхъ спеціалистовъ, только египетскіе феллахи могутъ соперничать въ чистотѣ и прочности работы съ русскими землекопами. Движеніе по русскимъ желѣзнымъ дорогамъ тоже отличается необыкновенною фантастичностью. Хотя метели и снѣжные заносы у насъ дѣло совершенно обыкновенное и на старыхъ дорогахъ никогда не останавливали движенія болѣе, чѣмъ на часъ или на два, на новыхъ дорогахъ эти же метели прекращаютъ движеніе на нѣсколько сутокъ, и желѣзнодорожныя станціи обращаются въ «башни голода», на которыхъ пасажиры чуть-чуть не поѣдаютъ другъ друга.
Ввѣрять себя такимъ дорогамъ, чтобъ погрузиться въ скуку провинціальной жизни, съ ея неуклюжими курьёзами и узкостью мѣстныхъ интересовъ — рѣшится не всякій, и вотъ, поневолѣ приходится оставаться въ Петербургѣ даже тѣмъ, кого не удерживаютъ въ немъ никакія неотложныя дѣла и серьёзные интересы...
Я искренно сожалѣю тѣхъ, кто обречонъ на искусъ нашей столичной жизни въ теченіи наступающей весны. Сезонъ не обѣщаетъ ничего особенно пріятнаго и интереснаго. Ранняя пасха оставляетъ между окончаніемъ свѣтлой недѣли и эпохой выселенія на дачи длинный промежутокъ, въ теченіи котораго столичная жизнь принимаетъ всегда какой-то неопредѣленный характеръ. Это нѣчто среднее, непохожее ни на зиму, ни на весну. Съѣздъ въ театры происходитъ при дневномъ свѣтѣ долгихъ весеннихъ вечеровъ, на балахъ и раутахъ ранній разсвѣтъ портитъ въ самомъ разгарѣ праздника эфектъ яркаго освѣщенія залъ и гостиныхъ; клубы прекращаютъ свою дѣятельность, и на лицахъ у всѣхъ какъ будто бы написано: «да скоро ли же все это кончится!»
Въ нынѣшнемъ году, по всей вѣроятности, повторится обычная исторія, если только не случится какихъ-нибудь особенныхъ событій, которыя сосредоточатъ на себѣ интересъ публики и вызовутъ болѣе или менѣе оживленные толки.
Въ настоящую минуту эти толки вращаются, по преимуществу, на событіяхъ, имѣющихъ уголовный характеръ. Не говоря уже о таинственной исторіи мильйоннаго наслѣдства, разъясненіе которой ожидается всѣми съ величайшимъ нетерпѣніемъ, мы имѣемъ по этой части другое, менѣе грандіозное, но чрезвычайно интересное дѣло. Читатели уже знаютъ о покражѣ книгъ въ публичной библіотекѣ, совершавшейся систематически въ теченіи нѣсколькихъ лѣтъ учонымъ баварцомъ Пихлеромъ, столь ловко съумѣвшимъ подобраться къ нашему книгохранилищу при помощи какихъ-то услугъ, оказанныхъ имъ въ вопросѣ о нашихъ отношеніяхъ къ Риму. Эта исторія сильно интересуетъ публику и, притомъ, по множеству самыхъ разнородныхъ причинъ.
Прежде всего рождается, конечно, вопросъ: какимъ образомъ могъ Пихлеръ столь долго заниматься своимъ пріятнымъ ремесломъ совершенно безнаказанно, не возбуждая ни въ комъ подозрѣнія? Неужели же его репутація нѣмца и учонаго до того отуманила глаза библіотечныхъ аргусовъ, что они не съумѣли догадаться объ истинѣ? Хотя нѣкоторые и пытаются объяснять именно этимъ способомъ долгую безнаказанность подвиговъ Пихлера, но такому объясненію довольно трудно повѣрить. Если совершавшіяся имъ похищенія обнаруживались постоянно и своевременно, какъ это должно быть въ каждомъ благоустроенномъ книгохранилищѣ, то наблюденія, приведшія къ уликѣ похитителя, вѣроятно, начались бы гораздо ранѣе. Если этого не случилось, то значитъ пропажа книгъ своевременно не замѣчалась, а обнаруживалась гораздо позднѣе. Но если это предположеніе справедливо, то, спрашивается: въ какомъ же положеніи находился библіотечный надзоръ, и въ чомъ состояли мѣры противъ похищенія книгъ?
Лица, близко знакомыя съ устройствомъ и организаціей публичной библіотеки, увѣряютъ, будто бы главный соблазнъ заключается въ томъ, что книги эти въ отдѣленіяхъ помѣщаются на простыхъ полкахъ, незащищонныхъ ни витринами, ни проволочными сѣтками. Это ужь совсѣмъ странно. Положимъ, что публика въ отдѣленія допускается только въ извѣстные дни для осмотра и подъ спеціальнымъ надзоромъ особаго чиновника; но вѣдь не противъ этой публики, а именно противъ лицъ, имѣющихъ свободный доступъ въ отдѣленіе, слѣдуетъ принимать должныя предосторожности. Еслибъ полки съ книгами были защищены витринами и сѣтками, Пихлеру и подобнымъ ему господамъ нельзя было бы такъ легко вынимать соблазняющія ихъ изданія уже и потому, что доступъ въ каждый шкафъ обусловливался бы взятіемъ ключа отъ того библіотекаря, которому поручонъ спеціальный надзоръ за отдѣленіемъ и, слѣдовательно, подозрѣніе тотчасъ же пало бы но лицо, чаще всего спрашивавшее ключь того шкафа, изъ котораго похищены книги.
Надо полагать, что теперь, послѣ горькаго опыта, въ библіотекѣ будутъ приняты надлежащія предосторожности; но досадно, что
всегда подобныя мѣропріятiя являются результатомъ горькаго опыта, а не принимаются своевременно, а priori. Неужели же въ русскихъ людяхъ положительно нѣтъ никакой предусмотрительности и мы дѣйствительно крѣпки только заднимъ умомъ?
Впрочемъ, въ публичной библіотекѣ подобную непредусмотрительность трудно даже объяснить и свойствами русскаго ума. Извѣстно, что она представляла нѣчто въ родѣ нѣмецкаго царства, въ которомъ русскій элементъ составлялъ довольно слабое меньшинство. Спрашивается, почему же библіотечные нѣмцы не съумѣли отличиться прирожденными ихъ національности качествами предусмотрительности и акуратности?
Въ пихлеровской исторіи есть и другая сторона, довольно забавная: учоному баварцу, кромѣ уголовнаго процеса въ русскомъ судѣ, грозитъ еще и другая, совершенно оригинальная опасность. Онъ рискуетъ очутиться человѣкомъ безъ всякой національности, такъ какъ «Петербургская Нѣмецкая Газета» рѣшительно отказывается признать его за нѣмца. Она сомнѣвается въ томъ, что Пихлеръ нѣмецъ, хотя и признаетъ, что онъ носитъ нѣмецкую фамилію и родомъ изъ Германіи. Присяжная защитница нѣмецкаго фатерланда въ Россіи, она даже сердится на то, что «Голосъ», въ первомъ извѣстіи о покражѣ, не называя Пихлера по имени, сказалъ, что онъ нѣмецкій учоный. Фраза, выражащая сомнѣніе въ національности Пихлера — чрезвычайно любопытна и способна привести въ недоумѣніе каждаго, привыкшаго называть вещи своимъ именемъ. Вотъ она во всей ея истинно германской загадочности и туманности:
«Мы слышали, что упомянутый человѣкъ (т. е. Пихлеръ), находящійся здѣсь въ неопредѣленномъ служебномъ положеніи и назначенный почотнымъ библіотекаремъ императорской библіотеки, едва ли могъ еще считаться нѣмцомъ, хотя онъ былъ родомъ изъ Германіи и носилъ нѣмецкое имя».
На первый взглядъ, эта фраза совершенно непонятна. Если человѣкъ родился въ Германіи и носитъ нѣмецкое имя, то онъ, очевидно, не можетъ не быть признанъ за нѣмца; но если пораздумать надъ мудренымъ изрѣченіемъ то, пожалуй, и можно догадаться, на что оно мѣтитъ. Намёкъ, очевидно, имѣетъ цѣлью возбудить предположеніе, что Пихлеръ еврей родомъ, потому что, кромѣ нѣмцовъ, только евреи, родившіеся въ Германіи, носятъ нѣмецкія имена. Если эта догадка справедлива, и если предки Пихлера, дѣйствительно, еврейскаго происхожденія — фраза «St.-Petersburger Zeitung» получаетъ граматическій смыслъ, но и только. Логически она, всетаки, нелѣпа, потому что германскіе евреи уже давно считаются нѣмцами по національности, и никому не приходило въ голову оспоривать у нихъ этого характера. Сколько лучшихъ людей, которыми гордится Германія, евреи родомъ, и чтò бы сказали нѣмцы, еслибъ кто-нибудь вздумалъ оспоривать нѣмецкую національность Мендельсоновъ, Гейне, Мейербера и цѣлой плеяды поэтовъ, учоныхъ, художниковъ и артистовъ еврейскаго происхожденія, прославившихъ Германію! Если всѣ они, родившись въ Германіи и нося нѣмецкія имена, признавались за нѣмцовъ, то, слѣдовательно, и въ нѣмецкой національности отказать Пихлеру нельзя даже и въ томъ случаѣ, если онъ дѣйствительно еврей по проісхожденію.
Но забавнѣе всего въ выходкѣ «Петербургской Нѣмецкой Газеты» то, что она, высказывая свои сомнѣнія насчотъ національности Пихлера, пренаивно претендуетъ на заявленіе «Голоса» относительно того, что похитителемъ оказался нѣмецъ. По этому поводу нѣмецкая газета, принадлежащая академіи наукъ, только-что не обвиняетъ насъ въ возбужденіи вражды между національностями. Это ужь черезчуръ комично! Трудно даже понять, отчего за послѣднее время развилась въ здѣшнихъ нѣмцахъ такая болѣзненная щекотливость. Я совершенно понимаю то непріятное чувство, которое должно овладѣвать членомъ иностранной колоніи, когда оказывается, что одинъ изъ ея соотчичей совершилъ скверное дѣло въ городѣ, гдѣ эта колонія поселилась. Въ подобныхъ случаяхъ самолюбіе, конечно, страдаетъ; но кому же, кромѣ нынѣшняго нѣмца, придетъ въ голову обижаться простымъ фактомъ констатированія національности лица, совершившаго это дѣло? Вотъ недавно въ Берлинѣ судились двое русскихъ — убійцы и воры. Развѣ кто-нибудь изъ берлинскихъ русскихъ счолъ возможнымъ протестовать противъ многократныхъ заявленій берлинскихъ газетъ о русской національности этихъ субъектовъ? А между тѣмъ, при разбирательствѣ ихъ процеса произошло нѣчто такое, что, пожалуй, и могло бы вызвать на кое-какія размышленія. Одинъ изъ тѣхъ хваленыхъ берлинскихъ судей, на полную безстрастность и безпристрастіе которыхъ полагался, какъ на каменную гору, еще во времена Фридриха-Великаго, владѣлецъ мельницы Сан-Суси, нашолъ почему-то возможнымъ измѣнить традиціонный обычай, по которому въ берлинскихъ судахъ, какъ, впрочемъ, и въ судахъ всей Европы, къ подсудимому обращаются, говоря ему «вы». Для русскихъ подсудимыхъ оказалось достаточнымъ употребленіе слова «ты».
Но это — мимоходомъ. Въ сущности, даже дѣло вовсе и не въ томъ, что Алоизій Пихлеръ — нѣмецъ по происхожденію. Гораздо важнѣе, что онъ принадлежитъ къ классу германскихъ учоныхъ, и что именно этому званію онъ обязанъ былъ довѣріемъ, которое оказывалось ему въ нашей публичной библіотекѣ. Пихлера не рѣшались подозрѣвать именно потому, что онъ считался однимъ изъ свѣтилъ германской богословской науки, и онъ, съ своей стороны, прятался очень искусно за свою учоную репутацію, даже имѣлъ безстыдство подтрунивать надъ недоумѣніемъ библіотекарей по поводу замѣчаемыхъ ими пропажъ, нагло замѣчая, что «такія вещи только въ Россіи и могутъ случаться!»
Вотъ это-то чисто-германское высокомѣріе учонаго вора и составляетъ главную причину, по которой многіе совершенно правы, видя въ національности Пихлера какъ бы отягчающее обстоятельство. Полагаю, что и редакторъ здѣшней нѣмецкой газеты хорошо это понимаетъ и потому именно такъ забавно сердится на заявленіе «Голоса».
Смѣю думать, что весьма многіе изъ недавнихъ тріумфаторовъ, возвратившихся изъ Франціи съ порядочными колекціями разныхъ бездѣлокъ, вывезенныхъ ими «на память» посѣщенія французскихъ загородныхъ виллъ и зàмковъ, прочтутъ сердитую выходку петербургской нѣмецкой газеты не безъ внутренней усмѣшки надъ наивностью ея редактора, столь доблестно отстаивающаго въ Россіи голубиную непорочность германскаго племени.
Не говорю уже, что такая германская щекотливость и запальчивость особенно странны и неумѣстны въ изданіи, составляющемъ собственность русскаго учонаго учрежденія, и украшенномъ россійскимъ государственнымъ гербомъ. Это сдѣлалось предметомъ уже страшно избитымъ, и напоминанія объ особенномъ положеніи газеты «St.-Petersburger Zeitung» уже давно оказались совершенно недѣйствующими на арендатора этого изданія. Мы сжились съ подобною аномаліей, какъ и со множествомъ другихъ аномалій нашей мудрено-сложившейся общественной жизни.
Къ подобнымъ аномаліямъ можно, между прочимъ, смѣло отнести огромное количество игорныхъ вертеповъ, которые процвѣтаютъ въ нашей столицѣ, несмотря на положительное запрещеніе закономъ всякихъ азартныхъ игръ. О здѣшнихъ игорныхъ домахъ самаго разнообразнаго свойства знаютъ рѣшительно всѣ, близко знакомые съ петербургскою жизнію, а между тѣмъ, офицiально эти притоны вполнѣ игнорируются, и содержатели ихъ совершенно спокойно отправляютъ свое гнусное ремесло. Еслибъ тайная карточная игра избирала своими жертвами только такія лица, которыя и въ различныхъ нашихъ клубахъ ухитряются проигрывать громадныя суммы въ «дозволенныя игры» — съ этимъ, пожалуй, еще можно было бы помириться; но на дѣлѣ оказывается совершенно другое. Группа большихъ клубныхъ игроковъ весьма рѣдко посѣщаетъ тайные игорные дома, а туда попадаютъ именно тѣ, которые не рѣшаются играть въ «большую» публично. Еще надняхъ произошло въ Петербургѣ одно самоубійство, причиною котораго, по слухамъ, былъ значительный проигрышъ въ одномъ изъ тѣхъ вертеповъ, о которыхъ я завелъ рѣчь именно потому, что вспомнилъ объ этомъ обстоятельствѣ. Неужели такъ-таки и невозможно, если не вполнѣ искоренить, то хотя ослабить зло? Мнѣ кажется, что это вовсе не такъ трудно. Двѣ-три полицейскія экспедиціи, ловко подготовленныя и сполненныя, да опубликованіе результатовъ этихъ экспедицій съ именами лицъ, уличонныхъ въ запрещонной закономъ игрѣ, наведутъ такую панику на содержателей тайныхъ игорныхъ домовъ, что многіе изъ нихъ навѣрно закроются, а въ другіе перестанутъ допускаться люди, завѣдомо проигрывающіе или свое послѣднее достояніе, или, чтò еще хуже, чужія, ввѣренныя имъ деньги. Я говорю это на основаніи весьма внушительныхъ данныхъ, такъ какъ мнѣ извѣстно изъ достовѣрныхъ источниковъ, что простое газетное заявленіе о тайной организаціи и взаимной связи здѣшнихъ игорныхъ домовъ произвело, около трехъ лѣтъ назадъ, весьма серьёзный переполохъ между содержателями этихъ вертеповъ. Они не на шутку опасались, что заявленіе не останется безъ послѣдствій; но… но съ тѣхъ поръ эти господа успѣли совершенно успокоиться и продолжаютъ невозбранно, почти открыто, свое разбойничье ремесло, нимало не заботясь объ участи, которая постигаетъ обираемыхъ ими простаковъ. Долго ли будетъ процвѣтать ихъ благоденственное и мирное житіе — не знаю, но, съ своей стороны, отъ души желаю имъ, какъ можно поскорѣе сломить себѣ голову.
Довольно съ насъ и того, что даже въ клубахъ страсть къ карточной игрѣ вызываетъ иногда прискорбныя и унизительныя сцены въ родѣ той, о которой было разсказано надняхъ въ газетахъ. Въ здѣшнемъ сельско-хозяйственномъ клубѣ надняхъ происходило, говорятъ, совѣщаніе членовъ объ исключеніи изъ своей среды нѣкоего джентльмена, проигравшаго на слово до 7,000 р. и неуплатившаго своего долга. У джентльмена нашолся горячій защитникъ, возставшій противъ его исключенія и предложившій даже уплатить за него деньги, которыя немедленно и были выложены на столъ. Несмотря на такую великодушную защиту, несостоятельный должникъ былъ прокаченъ «на вороныхъ» и исключонъ изъ членовъ клуба: но во время балотировки случился другой казусъ: деньги, положенныя на столъ защитникомъ исключоннаго, вдругъ исчезли. Поднялась тревога, которая, однакожь, успокоилась, когда стало извѣстно, что деньги унесъ самъ владѣлецъ, великодушіе котораго, должно быть, успѣло остыть во время преній.
Эта исторія, конечно, только забавна; но сколько драмъ другого характера имѣютъ своею завязкою безсонныя ночи, проводимыя за карточными столами нашихъ клубовъ, главный доходъ которыхъ, какъ увѣряютъ, состоитъ именно изъ громадныхъ штрафовъ, охотно выплачиваемыхъ любителями за продолженіе игры послѣ часа, офиціально постановленнаго уставомъ для ея прекращенія…
Кстати о клубахъ. Въ нѣкоторыхъ петербургскихъ кружкàхъ много толковали за послѣдніе дни о какой-то попыткѣ учредить внѣ здѣшняго клуба художниковъ нѣчто въ родѣ артистическаго кружкà, въ которомъ бы могли сходиться литераторы, художники, музыканты. Попытка, кажется, не привела ни къ чему, хотя и была первоначально задумана въ довольно внушительномъ видѣ и обставлена двумя-тремя громкими именами нашей артистической интелигенціи. Иныхъ эта неудача огорчила и удивила; мы же находимъ, что она была неизбѣжна. Если лица участвовавшія въ этой затѣѣ ощущали такое непреодолимое влеченіе къ общительности, имъ не слѣдовало бы стремиться къ учрежденію новаго кружкà и надо было попытаться внести уже на готовую почву предположенныя ими нововведенія. Клубъ художниковъ представляетъ въ этомъ случаѣ совершенно готовый матеріалъ, и въ этомъ собраніи весьма нетрудно было бы устроить въ определѣнные дни предложенныя артистическія бесѣды. Но въ томъ-то и бѣда, что клубъ художниковъ считается почему-то нашими «псевдо-генералами отъ изящныхъ искуствъ» учрежденіемъ плебейскимъ, недостойнымъ высокой чести вмѣщать въ своихъ стѣнахъ ихъ высокія особы. Въ сущности, дѣло, кажется, сводится просто на то, что въ этомъ клубѣ упомянутымъ господамъ не удается играть роли главнокомандующихъ. Вотъ они и обособляются. Какъ можно устроивать артистическія бесѣды въ тѣхъ самыхъ залахъ, гдѣ поютъ, играютъ и декламируютъ разные непосвящонные профаны! Эхъ, господа! Да кто же виноватъ, что главный контингентъ для артистическихъ вечеровъ клуба художниковъ составляютъ лица, весьма мало прикосновенныя къ міру изящныхъ искуствъ? Еслибъ вы почаще посѣщали это собраніе, да не корчили презрительныхъ минъ, когда вамъ осмѣливаются предлагать принять участіе въ одномъ изъ праздниковъ клуба, вы непремѣнно пріобрѣли бы тамъ <1 нрзб. – Ред.>нiе, подобающее вашему артистическому <1 нрзб. – Ред.>. Такъ нѣтъ, вамъ нужна обособленность, вы даже серьёзно разсуждаете о такихъ вещахъ какъ, напримѣръ, «слѣдуетъ или неслѣдуетъ признать литераторами журналистовъ»… Въ наше время это ужь совсѣмъ нелѣпо, такъ какъ вся сила печатнаго слова, все его влiянiе на общество зависитъ именно отъ публистической, а не отъ эстетической дѣятельности литераторовъ. Да и потомъ, если ужь говорить <1 нрзб. – Ред.> правду, много ли у насъ наберется художниковъ по всѣмъ отраслямъ изящныхъ искуствъ, которые не обусловливали бы своей дѣятельности извѣстными задачами, разсказываемыми публицистикою съ бòльшею <1 нрзб. – Ред.> и опредѣлительностью? Пусть назовутъ мнѣ хоть одно русское художественное произведенiе послѣдняго времени, совершенно свободное отъ всякой задней публицистической мысли <1 нрзб. – Ред.> чего вертится художественный замыселъ авторовъ нашихъ новѣйшихъ романовъ и повѣстей, <1 нрзб. – Ред.>кими мыслями руководятся наши художники, архитекторы и даже музыканты въ современной погонѣ за самобытностью творчества. Если поглядѣть поближе, то окажется, что <1 нрзб. – Ред.> только романы гг. Тургенева, графа Толстаго, Гончарова, Достоевскаго и т. д., но и картины г. Гэ и даже статуя Ивана Грознаго Антокольскаго, въ сущности, не болѣе, какъ замаскированныя передовыя статьи.
Я вовсе не сѣтую на такое свойство современнаго русскаго художественнаго творчества, что вполнѣ законно и естественно. Въ эпохи сознательной общественной работы искуство не можетъ оставаться чуждымъ задачъ общественной жизни. Рѣчь идетъ только о томъ, что въ подобныя эпохи художестенная интелигенцiя имѣетъ никакого права групироваться <1 нрзб. – Ред.> но и раздѣлять общество на посвящонныхъ и непосвящонныхъ. Если представители <1 нрзб. – Ред.> интелигенціи чувствуютъ потребность <1 нрзб. – Ред.> своими взглядами и мыслями — имъ никакъ не слѣдуетъ придумывать для своихъ бесѣдъ никакихъ-то отдѣльныхъ кружкòвъ, доступъ въ которые невозможенъ для непосвящонныхъ. Это аристократничанье надо бросить, потому что иначе всякій въ правѣ будетъ заподозрить аристократствующихъ представителей артистической интелигенціи въ поползновеніяхъ къ <1 нрзб. – Ред.>тому аристократическому генеральству.
Заѣзжiй.