М. Н. Журналистика и библіографія. Бѣсы, романъ Ѳ. Достоевскаго. Переворотъ въ наукѣ г. Страхова. Воспоминанія, гр. А. Д. Блудовой. Современная глушь, г. Назарьева. «Русскій Вѣстникъ». «Заря» № 1. «Вѣстникъ Европы» №№ 2 и 3 // Биржевыя Вѣдомости. 1872. № 83. 24 марта.




ЖУРНАЛИСТИКА И БИБЛIОГРАФIЯ.

__________

Бѣсы, романъ Ѳ. Достоевскаго. — Переворотъ въ наукѣ г. Страхова. — Воспоминанія, гр. А. Д. Блудовой. — Современная глушь, г. Назарьева. — «Русскій Вѣстникъ». — «Заря» № 1. — «Вѣстникъ Европы» №№ 2 и 3.

I.

Попытки изображенія типовъ нашего молодаго поколѣнія, его надеждъ и стремленій, до сихъ поръ весьма неудачныя, продолжаютъ привлекать къ себѣ усилія нашихъ беллетристовъ. На этомъ же скользкомъ поприщѣ выступаетъ передъ читателями «Русскаго Вѣстника» въ своемъ еще неоконченномъ романѣ «Бѣсы» и г. Достоевскій, первое произведеніе котораго («Бѣдные люди») привѣтствовалъ Бѣлинскій, полагавшій, что его талантъ принадлежитъ къ разряду тѣхъ, которые постигаются и признаются не вдругъ. Много, въ продолженіе его поприща, говорилъ онъ, явится талантовъ, которыхъ будутъ противупоставлять ему, но кончится тѣмъ, что о нихъ забудутъ именно въ то время, когда онъ достигнетъ апогея своей славы. Не знаемъ, дѣйствительно ли достигъ его талантъ этого апогея, но по части изображенія нашихъ отечественныхъ юношей онъ въ самомъ дѣлѣ превзошелъ, по крайней мѣрѣ, тѣхъ изъ своихъ конкурентовъ, которые подвизаются на этомъ пути въ «Русскомъ Вѣстникѣ» и въ другихъ журналахъ такого же характера и о которыхъ мы уже забыли.

Бѣдный Авксентій Ивановичъ Поприщинъ, — изобразившій себя испанскимъ королемъ и произведшій такой фуроръ во всемъ департаментѣ, когда вмѣсто того, чтобы на кончикѣ какой-то важной бумаги написать титулярный совѣтникъ такой-то, подмахнулъ на самомъ видномъ мѣстѣ: Фердинандъ VI, — тебѣ лили на голову холодную воду и тиранили до такой степени, что ты началъ утверждать, что у алжирскаго бея подъ самымъ носомъ шишка, хотя въ исторіи этихъ правителей ни о чемъ подобномъ не упоминается! Какъ бы ты былъ удивленъ, если бы, храбро выдержавъ леченіе холодною водою, дожилъ до нашего времени и былъ бы въ состояніи, въ часы свободнаго отъ размышленій объ испанской монархіи, читать романы г. Достоевскаго. Никогда въ часы самаго мрачнаго отчаянiя отъ козней твоихъ враговъ, ты не говорилъ ничего подобнаго тому, что разсказываетъ этотъ писатель о нашихъ отечественныхъ юношахъ. Ты указывалъ на одну повивальную бабку и на цирульника, жившаго въ Гороховой, какъ на людей желавшихъ во всемъ свѣтѣ ввести магометанство. Но это — очевидная нелѣпость, равно какъ и твое мнѣніе о пѣтухахъ, у которыхъ, какъ ты утверждалъ, есть у каждаго, не помню въ какомъ мѣстѣ, своя Испанія.

Всѣ эти нелѣпости легко объяснялись болѣзненнымъ состояніемъ твоего мозга, вслѣдствіе чего ты попалъ въ домъ умалишенныхъ, гдѣ и договорился до шишки алжирскаго бея,  а г. Достоевскій, человѣкъ несомнѣннаго литературнаго таланта и находящійся притомъ въ полной памяти, хочетъ  увѣрить насъ въ  дѣйствительности существованія типовъ, подобныхъ тѣмъ, которыхъ онъ рисуетъ  намъ въ своемъ романѣ «Бѣсы». И притомъ, не надо упускать изъ виду и того, что наше время сдѣлалось какъ-то наивно и легковѣрно по сравненію съ тѣмъ, въ которомъ жилъ, дѣйствовалъ и писалъ титулярный совѣтникъ Поприщинъ. Очень можетъ быть, что если бы судьбѣ угодно было продлить дни Поприщина до нашего времени, мы увидали бы его имя въ спискѣ сотрудниковъ «Русскаго Вѣстника», «Московскихъ Вѣдомостей», «Русскаго Міра», «Гражданина»; можетъ быть даже (впрочемъ, предположеніе это слишкомъ смѣло), что онъ предвосхитилъ бы у князя Мещерскаго знаменитую, проектированную этимъ остроумнымъ публицистомъ, «точку».

Да,  наше время легковѣрно и наивно; если бы теперь какому-нибудь Авксентію Ивановичу пришло въ голову про повивальную бабку и про цирульника изъ Гороховой, то нѣтъ сомнѣнія, что открытіе его дало бы матеріалъ для многихъ передовыхъ статей. Способны же мы вѣрить г. Достоевскому, что всѣ эти, невинныя въ сущности, но въ высшей степени неестественныя созданія его фантазіи, гг. Шигалевы, Верховенскіе существуютъ! Мы способны, пожалуй, даже почерпать изъ этихъ продуктовъ разстроеннаго воображенія кое-какія указанiя, проектировать кое-какiя мѣропріятія.

Сравните изображенное бѣднымъ Авксентіемъ Ивановичемъ товарищество для распространенія по всему міру магометанства, съ Шигалевщиной, открытіемъ г. Достоевскаго. Можетъ быть не всѣмъ изъ моихъ читателей знакомъ проектъ будущаго устройства человѣческаго общества, составленный Шигалевымъ, однимъ изъ героевъ романа г. Достоевскаго. Вотъ этотъ проектъ, какъ его излагаетъ другой, не менѣе эксцентричный герой:

«Одна десятая получаетъ свободу личности и безграничное право надъ девятью десятыми. Тѣ же должны потерятъ личность и обратиться въ родѣ какъ бы въ стадо и при безграничномъ повиновеніи достигнуть, рядомъ перерожденій, первобытной невинности, въ родѣ какъ бы первобытнаго рая, хотя, впрочемъ, и будутъ работать. Мѣра, предлагаемая авторомъ для отнятія у девяти десятыхъ человѣчества воли и передѣлка его въ стадо, посредствомъ перевоспитанія цѣлыхъ поколѣній, весьма замѣчательна, основана на естественныхъ данныхъ и очень логична».

Можно бы выписать, для ознакомленія съ открытіями г Достоевскаго, одну тираду Верховенскаго, гдѣ онъ опредѣляетъ «кто такое наши», но она такъ часто цитировалась, что, вѣроятно, уже всѣмъ извѣстна. Трудно рѣшить, что правдоподобнѣе — магометанство ли, о которомъ докладываетъ Авксентій Ивановичъ Поприщинъ, или Шигалевщина, и весь этотъ бредъ, весьма занимательно разсказываемый г. Достоевскимъ. Авторъ «Бѣсовъ» всегда отличался умѣньемъ рисовать характеры болѣзненные, эксцентричные. Стоитъ вспомнить, какого рода дѣйствіе производится на читателя нѣкоторыми страницами его романовъ «Преступленіе и Наказаніе», «Идіотъ» или его разсказа «Вѣчный мужъ», чтобы понять, какого рода впечатлѣніе долженъ оставить весь этотъ госпиталь его послѣдняго еще неоконченнаго произведенія, рекомендуемый (конечно, для желающихъ) за собраніе людей новаго времени.

Благомыслящіе люди, любящіе читать суздальскія каррикатуры на «Новыхъ людей» и на разрушительный духъ нашего времени, съ одинаковымъ удовольствіемъ прочтутъ, какъ романъ г. Достоевскаго, такъ и статью г. Н. Страхова «Переворотъ въ наукѣ» («Заря», № 1), написанную по поводу перевода Дарвиновой книги. Дарвинова теорія о происхожденіи видовъ, говоритъ онъ, ничего не объясняетъ (!); ея сила въ томъ, что она обращаетъ обыкновенныя явленія въ случайныя, дѣлаетъ ненужнымъ объясненіе изъ болѣе высокаго источника, что старая теорія постоянства видовъ не была разрушена постепенными изысканіями, новыми фактами, новыми открытіями, уяснившими ея несостоятельность; факты остались тѣ же, свѣдѣнія не расширились, но появилась новая вѣра, и старое ученіе должно было уступить ей мѣсто. Это, просто на просто, побѣда, одержанная матеріализмомъ; а матеріализмъ есть, конечно, слѣдствіе упадка высшихъ духовныхъ интересовъ, то есть пониженія ума. Старыя, фантастическія объясненія всѣхъ явленій, продолжаетъ авторъ, держались такъ долго потому, что давали полное объясненіе этихъ явленій. Въ старомъ объясненіи явленій, для людей было «чудесное сочетаніе оптимизма съ пессимизмомъ, и притомъ въ самой надлежащей мѣрѣ». Напримѣръ, человѣка убило громомъ; грозное божество постоянно видитъ человѣкъ и можетъ его убить. Но если убьетъ, то въ этомъ будетъ смыслъ, то это будетъ совершенно со строжайшею справедливостью. «Смыслъ явленію данъ полный — вотъ что важно». Теорія Дарвина основана на нѣкоторыхъ дѣйствительно органическихъ явленіяхъ, продолжаетъ авторъ, каковы: размноженіе, борьба за существованіе и смерть, но она, давая въ происхожденіи видовъ главную роль случайности, устраняя объясненіе его изъ болѣе высокаго источника, не обнимаетъ предмета во всемъ его объемѣ, не объясняетъ существенной его стороны.

Привѣтствуемъ замѣчательный, такъ блистательно доказанный г. Страховымъ фактъ пониженія ума человѣческаго, и рекомендуемъ Шигалеву обратить на него вниманіе. Такъ какъ отнынѣ фактъ этотъ не подлежитъ сомненію, то, опираясь на него, можно съ большею увѣренностью надѣяться въ скоромъ времени осуществить его проектъ приведенія девяти десятыхъ человѣчества въ первобытную невинность, въ родѣ какъ бы первобытнаго рая.

Въ той же книгѣ «Зари» монжо найдти и образчикъ примѣненія стараго способа объясненія явленій современнаго тому состоянію ума человѣческаго, когда еще въ немъ не было подмѣчено никакого пониженія. Мы говоримъ о «Воспоминаніяхъ» граф. А. Д. Блудовой. Авторъ разсказываетъ о разныхъ чудесныхъ событіяхъ изъ жизни своихъ предковъ, родственниковъ и знакомыхъ, начиная отъ временъ покрытыхъ, какъ выражался Кайдановъ, мракомъ неизвѣстности, отъ нѣкоего Ивещея, во св. крещеніи Iоны, Блудта, бывшаго воеводою въ Кіевѣ, въ 981 году, и умертвившаго великаго князя Ярополка и до времени пониженія ума человѣческаго, то есть до нашего. Въ сообщаемыхъ авторомъ ея семейныхъ преданіяхъ, мы видимъ такое объясненіе разныхъ чудесныхъ явленій, въ которыхъ несомнѣнно, выражаясь языкомъ г. Страхова, «чудесное сочетаніе оптимизма съ пессимизмомъ, и притомъ въ надлежащей мѣрѣ».

Впрочемъ, по поводу этихъ «Воспоминаній», спѣшимъ оговориться: мы вовсе не считаемъ безполезнымъ появленіе такого рода произведеній, болѣе или менѣе вѣрно знакомящихъ насъ съ тѣмъ, что интересовало поколѣніе, намъ предшествовавшее, или по крайней мѣрѣ, дающихъ намъ болѣе или менѣе вѣрное понятіе о взглядахъ и убѣжденіяхъ того класса или кружка, къ которому принадлежитъ авторъ. «Воспоминанія» граф. А. Д. Блудовой, весьма живо ею изложенныя, должны служить въ этомъ отношеніи интереснымъ матерiаломъ.

Изученіе народнаго быта такъ мало намъ знакомаго и такъ сильно насъ занимающаго, пріобрѣтаетъ все большій интересъ. Для провѣрки того, что намъ каждодневно поется тою частью нашей печати, которая утверждаетъ, что «реформы необходимы, но не менѣе того необходимы и знаки препинанія», — весьма важно появленіе въ нашей литературѣ изображеній этого быта въ простомъ, безъискусственномъ разсказѣ людей, находившихся въ близкомъ общеніи съ народомъ, имѣвшихъ возможность наблюдать его съ многихъ сторонъ. По этому, мы считаемъ нужнымъ обратить вниманіе нашихъ читателей на статьи г. Назарьева «Современная глушь» (изъ воспоминаній мироваго судьи), помѣщаемыя въ «Вѣстникѣ Европы». Прочитавъ ихъ, приходимъ къ полнѣйшему убѣжденію, что въ жизни нашего народа настоящая минута была бы избрана для постановки «знаковъ препинанія» весьма не своевременно.

Изъ нашего центра цивилизаціи, гдѣ ночью свѣтило, также какъ и днемъ, гдѣ дома растутъ все выше и выше, гдѣ изъ оконъ магазиновъ глядитъ множество хорошихъ книгъ, трактующихъ о европейскихъ вопросахъ или предназначенныхъ для воображаемыхъ народныхъ школъ, гдѣ люди хотятъ догнать и даже перегнать Европу, авторъ переноситъ насъ въ темную глушь; тамъ изъ 100 человѣкъ, являющихся на разбирательство къ мировому судьѣ не оказывается ни одного грамотнаго; тамъ есть землевладѣльцы, которые въ своемъ недовольствѣ на рѣшеніе дѣла не въ ихъ пользу, собираются перекочевать въ Персію, гдѣ нѣтъ и, по ихъ предположенію, никогда не должно быть мировыхъ судей; тамъ священники выдерживаютъ камеру судьи въ осадномъ положеніи, въ продолженіе цѣлаго часа, а женщина выноситъ такія страданія, которыя нельзя считать сносными даже и для нея, для этой «многострадальной матери всевыносящаго русскаго племени».

«При тѣхъ контрастахъ, которые представляетъ русская жизнь, мировыя учрежденія, выработанныя европейскою жизнью, должны были встрѣтить самую благодарную почву, — говоритъ авторъ, — въ нашихъ столицахъ, менѣе благодарную въ нашихъ городахъ, а въ нашей безбрежной глуши, они должны были явиться чѣмъ-то совершенно неожиданнымъ, большинству непонятнымъ, многимъ ненавистнымъ, а также неминуемо должны были на первомъ же шагу встрѣтить тьму особенностей, недоразумѣній и препятствій, немыслимыхъ ни въ городахъ, ни въ столицахъ нашихъ». Препятствія эти, заключаются въ невѣжествѣ тѣхъ, съ кѣмъ приходилось имѣть дѣло, а равно и въ невозможности незамѣтнаго перехода отъ старыхъ, въѣвшихся въ народную плоть и кровь, порядковъ къ новымъ. Авторъ даетъ намъ нѣсколько отдѣльныхъ очерковъ, знакомящихъ насъ съ темною массою народа.

— Что ты скажешь на счетъ мировыхъ судей? спрашиваетъ авторъ одного мужика.

— Это ты на счетъ чего? На счетъ новыхъ правовъ-то? Это, значитъ, отвѣчаетъ мужикъ, обращаяся къ стоящей кругомъ толпѣ, указъ былъ избрать что ни на есть смирнѣющихъ людей. Ничего, благодарятъ, а бабы такъ и вдвое.

Оказалось, что «съ новыми правами» бабы отъ рукъ отбились; возникъ бабій вопросъ. Ты ее дубкомъ, говоритъ мужикъ, а она на судбище зоветъ. «Я права, говоритъ, найду, за ударъ отвѣтишь, а меня, какъ ушей своихъ не увидишь».

И вотъ, въ надеждѣ, что она права свои найдетъ, отправляется она къ мировому. Во многихъ представлявшихся случаяхъ, эти избитыя, изувѣченыя женщины, съ разбитыми лицами, съ выдранными косами, въ полной увѣренности на успѣхъ, требуютъ отъ судьи ни больше, ни меньше, какъ развода!

Но смирнѣющій человѣкъ ничего подобнаго для нихъ сдѣлать не можетъ; защита 




этихъ несчастныхъ женщинъ — не въ новыхъ уставахъ и не во власти судьи.

— Не отъ сласти я пришла сюда, говоритъ Настасья Ширданова, а стало быть Богъ меня за грѣхи за великіе нашолъ. Вышла я за Дмитрія Ширданова въ январѣ и до Святой Пасхи жила въ согласіи, а тамъ и пошло: «Ты что сидишь?» — хлопъ; — «ты что на дорогѣ стоишь, отойди отъ грѣха» — хлопъ; сталъ приставать изъ всякаго пустаго дѣла! Ну, двѣ, три плюшки дастъ — я все терплю, тутъ удилами голову въ трехъ мѣстахъ прошибъ; а голову-то двѣ недѣли въ охабкѣ держала. Бросилась къ старшинѣ: «ваше степенство, отошлите меня къ большему начальству, мнѣ жить нельзя». Мужъ тоже на колѣни палъ: «ваше степенство! дайте мнѣ росписку, я ее обижать не стану, только примирите насъ». — «А если онъ меня обидитъ, гдѣ я буду просить?» — Проси меня и стариковъ. — «Не внялъ, бьетъ пуще прежняго. Явила священнику». — Узналъ, винца взялъ, пришли старики, сотникъ съ ними — краснехоньки, знамо — деревенскиій судъ; повалили меня это днемъ возлѣ чужаго дому; а недѣльку спустя, на самый Петровъ день, еще высѣкли; причастилась, исповѣдывалась и лежала я въ пустой избѣ недвижима; одна старушка пришла около меня посидѣла, а мужъ говоритъ: «проваливай, вѣдьма»» а самъ караулитъ, какъ солдатъ на часахъ, чтобы я не смѣла ходить въ волость. Забѣжалъ въ село старшина,  я въ ноги. «Ваше степенство, защитите!» Мужъ тоже земной поклонъ: «Ни впредь, ни послѣ не буду, — при всемъ собраніи икону снялъ — не стану, старички, ее обижать; — а старики — «ну-ка, мы поглядимъ, какъ онъ тебя билъ, — поглядѣли и говорятъ: «иди, мы будемъ пятьдесятъ человѣкъ свидѣтелей, что онъ такъ обижать не станетъ». А старшина говоритъ мужу: «Что? Получить свою жену?» — «Получилъ, ваше степенство!» — «Живи по чести, статуй ты безчувственный».

Но сутокъ черезъ полтора, безчувственный статуй опять за свое. И такъ, суждено Настасьѣ Ширдановой страдать и мучиться цѣлую жизнь. Не послѣдуемъ за нею, оставимъ ее бѣгать отъ мужа, искать защиты у суда, опять мириться съ мужемъ. Ея защита, говоритъ авторъ, не въ новыхъ уставахъ, а развѣ въ томъ хаосѣ, что существуетъ еще на Руси, въ томъ только, что «сотникъ попадается умный человѣкъ» и когда мужъ станетъ привязывать ее къ конскому хвосту, то помѣшаетъ ему въ этомъ звѣрскомъ дѣлѣ.

Большая часть семейныхъ ссоръ и раздоровъ въ крестьянскомъ быту, какъ и въ быту высшаго общества вызывается родителями или ближайшими родственниками.

Дѣло началось однажды со сковороды: молоденькая, худенькая бабенка разсказываетъ судьѣ, что она уронила сковороду, а матушка говоритъ сыну: бей ее за сковороду! Онъ плюхъ пять далъ — она говоритъ: мало! Онъ взялъ колодку, ударилъ жену раза два, матушка говоритъ: мало! «Да въ два кулака и принялись; рыло-то мнѣ все разбили. Вечеромъ матушка опять говоритъ: бей!»

«Приходятъ десятки крестьянскихъ жонъ, лишенныхъ образа и подобія человѣческаго, (говоритъ авторъ) ничего въ моей камерѣ не пріобрѣтая, кромѣ предложенія примириться и продолжать совмѣстное жительство. Было три, четыре случая не состоявшагося примиренія; жена требовала суда и въ ожиданіи его удалилась къ роднымъ, уповая на облегченіе своей участи. Въ случаяхъ, когда удавалось засадить супруга въ такъ-называемую кутузку — онъ выходилъ оттуда уже въ конецъ озлобленный противъ жены».

Противъ этой грубости нравовъ, противъ этого звѣрства единственное средство въ распространеніи образованія въ этой темной массѣ, въ поднятіи нравственнаго ея уровня, но при помощи существующихъ въ такой глуши школъ; ровно какъ и при помощи школъ воображаемыхъ, едва ли это возможно. Авторъ указываетъ, что на Волгѣ въ мѣстности, которую онъ описыветъ, даже въ населеніи татарскомъ, въ быту полудикомъ, не подходящемъ ни подъ какія условія европейской жизни, встрѣчается болѣе грамотныхъ людей, нежели въ нашемъ простомъ народѣ; женщина пользуется большими правами и несравненно болѣе ограждена отъ безчеловѣчнаго звѣрства и безсмысленнаго, незнающаго границъ деспотизма.

Духовенство, которое могло бы имѣть благотворное и нравственное вліяніе на народную массу, находится къ ней въ такомъ отношеніи, вслѣдствіе того приниженнаго, нищенствующаго положенія, въ которомъ само находится, не можетъ имѣть этого вліянія. Народъ впадаетъ въ сомнѣніе и, вздохнувъ свободнѣе съ тѣхъ поръ, какъ нѣтъ уже крѣпостнаго права, преслѣдованій и необузданнаго деспотизма, тщетно отыскиваетъ себѣ выхода изъ этого сомнѣнія. Крестьянинъ мало по малу отстаетъ отъ вѣры своихъ отцовъ и прадѣдовъ. Нѣтъ прихода, въ которомъ не проявилось бы стремленіе крестьянина избавиться отъ частыхъ поборовъ и найти болѣе широкій просторъ своимъ душевнымъ потребностямъ.

Въ главѣ о духовенствѣ есть чрезвычайно характерная сцена.

Разбирается дѣло по иску, предъявленному священникомъ на крестьянина Яковлева. Крестьянинъ снялъ у истца 3 десятины земли, но припахавъ 8 сажень, которыя тотъ проситъ обратить въ его пользованіе, а также взыскать съ крестьянина за самовольное завладѣніе.

Является крестьянинъ и предупреждаетъ судью, что истецъ пріѣхалъ выпивши, и въ такомъ видѣ способенъ на всякое буйство. Истецъ заявляетъ, что 8 сажень, излишне запаханныхъ крестьяниномъ, получилъ обратно, но требуетъ взыскать съ отвѣтчика еще въ его пользу какихъ-то 50 рублей. Показанія своего не подписалъ: подпишу, говоритъ, послѣ рѣшенія. Рѣшеніе ему объявлено не въ его пользу.

Подступивъ къ судьѣ какъ можно ближе, священникъ сказалъ: «извольте сейчасъ же перерѣшить дѣло, а мнѣ бы теперь нужна палка, да палку забылъ въ кабакѣ, а то бы я поучилъ Яковлева».

Судья грозитъ штрафомъ, а истецъ отвѣчаетъ: «Ну, оштафуй еще на 10 рублей, или мало такъ на 25, на 50, а если и этого мало на 100 рублей!» Затѣмъ онъ отправился въ канцелярію, откуда его напрасно старался выпроводить письмоводитель. Посыпался градъ непристойнѣйшихъ выраженій, и видя, что назадъ въ камеру ему возвратиться нельзя, священникъ поднялъ въ сѣняхъ возню, избилъ работника мироваго судьи и оторвалъ петлю отъ дверей.

Впрочемъ, всякій сколько нибудь мыслящій человѣкъ долженъ сознаться, что въ быту нашего сельскаго духовенства можно отыскать много высокаго и трогательнаго, можно напасть на личности, заслуживающія полнаго сочувствія и уваженія, но большинство этого класса людей, который, въ настоящемъ положеніи, среди этого невѣжества и безграмотности, одинъ и могъ бы благотворно вліять на темную массу народа, и содѣйствовать возвышенію нравственнаго ея уровня, не соотвѣтствуетъ своему призванію. Чувствуется настоятельная потребность для того, чтобы поднять значеніе духовенства и сдѣлать изъ него нравственную силу благотворно дѣйствующую на сельскую школу, на семью и на весь, полный суевѣрія и невѣжества, простонародный бытъ, измѣнить настоящую систему мѣстнаго духовнаго управленія, улучшить бытъ сельскаго духовенства.

Особую главу  посвящаетъ авторъ питейнымъ заведеніямъ. Оправившись отъ удара, нанесеннаго уничтоженіемъ откупа, этого государства въ государствѣ, откупщики обратились въ меценатовъ, а интимные ихъ помощники сдѣлали попытку къ водворенію въ прежнихъ, облюбленныхъ ими мѣстахъ, на которыхъ уже появилось множество питейныхъ заведеній, содержимыхъ разными бывшими дворовыми, отставными солдатами, и овладѣли ими; но вскорѣ выступила новая сила, не только вытѣснившая бывшихъ интимныхъ помощниковъ откупа, но и окончательно овладѣвшая ареною.  Сила эта была — винокуренные заводчики, быстро смекнувшіе, что заводы, хотя приносятъ солидный доходъ, но не обогатятъ; они съ изумительною быстротою обратились въ монополистовъ и съ помощію людей бывалыхъ, начавшихъ свою карьеру съ подносчика, захватили большое число питейныхъ заведеній въ свои руки, и передъ наблюдателемъ снова предсталъ обновленный кабакъ, во всемъ, для многихъ невѣдомыхъ, безобразій.

Питейный домъ имѣетъ въ крестьянскомъ быту великое значеніе; онъ, говоритъ авторъ, замѣняетъ въ нашихъ деревняхъ и селахъ несуществующую школу, такъ какъ черезъ него проходитъ все мѣстное населеніе, начиная отъ подростающихъ до старцевъ; въ немъ заканчивается всякое событіе, случившееся въ селеніи; большинство обывателей находится въ постоянномъ, неоплатномъ долгу у сидѣльца, вся торговля котораго идетъ или въ долгъ, или подъ закладъ вещей и сельскихъ продуктовъ. Все это дѣлаетъ изъ сидѣльца такую силу, что каждый считаетъ нужнымъ выслужиться передъ нимъ, а въ случаѣ надобности даже укрыть его своимъ грѣшнымъ тѣломъ. Поэтому, при условіяхъ столь благопріятныхъ, сидѣльцы питейныхъ заведеній безгранично эксплуатируютъ народъ, позволяютъ себѣ самые возмутительные поступки съ крестьяниномъ. Винокуренные заводчики, при помощи бывалыхъ людей, стремятся захватить въ свои руки какъ можно большее количество кабаковъ; отсюда — возвышеніе цѣнъ на питейныя заведенія и спаиваніе крестьянскихъ обществъ при составленіи приговоровъ. Хотя приговоры эти, по которымъ цѣлыя волости поступаютъ въ власть одного лица и незаконны, но, говоритъ авторъ, «на практикѣ — безграмотность, простота и податливость нашихъ крестьянъ на водку, неутомимая дѣятельность сидѣльцевъ, цѣлыя волости, цѣлыя сотни питейныхъ заведеній, посупившихъ въ исключительное пользованіе и болѣе или менѣе продолжительное распоряженіеодного лица, на основаніи приговоровъ, которыхъ никто изъ крестьянъ не только  разъяснить, но даже прочитать не въ состояніи, наконецъ, точно съ неба свалившіеся бочки испорченной воды, продаваемой подъ ихенемъ бѣло-сладкой водки, — все это, вмѣстѣ взятое, даетъ монополистамъ нашимъ не только выгодную поживу, но превращаетъ для нихъ, и только для нихъ,  нашу глухую сторону — при всемъ желаніи однихъ изъ обывателей, какъ можно скорѣе скрыть въ подполье свой лишній грошъ, чтобы не быть заподозрѣннымъ въ богатствѣ, при всей жесткой, какъ камень бѣдности, другихъ обывателей, — въ какое-то бездонное золотое дно, изъ котораго черпай сколько душа потребуетъ».

Въ главѣ объ уголовныхъ и гражданскихъ дѣлахъ, авторъ, указывая на кражу, какъ наиболѣе распространенный видъ преступленій, обращаетъ вниманіе на своеобразный взглядъ крестьянина на кражу. Придерживая своихъ завѣтныхъ понятій, въ одномъ случаѣ онъ едва не одобряетъ вора, въ другомъ же, не дожидаясь суда, самъ безчеловѣчно съ нимъ расправляется. Разумѣется, неясное, смутное понятіе о собственности, выработавшееся подъ вліяніемъ крѣпостнаго права, играетъ здѣсь важную роль, но главнѣйшая причина склнности къ воровству лежитъ въ крайнемъ невѣжествѣ народа.

Не мало встрѣчаетъ препятствій успѣшный ходъ пировыхъ учрежденій и въ мѣстной полиціи, настоящій составъ которой (по словамъ автора) представляетъ мало утѣшительнаго, хотя между чинами полиціи попадаются люди способные и честные; въ большинствѣ случаевъ полиція только тормозитъ дѣло. Энергія ея, выражающая кулачною расправою и ругательствами, идетъ въ разрѣзъ съ мировыми учрежденiями.

Начало дѣятельности мировыхъ судей, избранныхъ въ эту должность случайно, безъ всякой предварительной подготовки, сопровождалось частыми промахами, и, разумѣется вызывало гомерическій смѣхъ некоторыхъ органовъ нашей печати. Но большинство изъ новыхъ судей ведутъ свое дѣло добросовѣстно, хотя въ нихъ и замѣтно отсутствіе научной подготовки и единства. Одинъ беретъ на себя задачу оканчивать дѣла, во чтобы не стало миролюбивыми соглашеніями; другой, на перекоръ своимъ слабымъ юридическимъ понятiямъ, хочетъ стоять на почвѣ строгой законности и формальности; третій напираетъ на усиленныя наказанія и крупные штрафы; четвертый — крайне мягкосердеченъ, пятый — тенденціозенъ, спитъ и видитъ разрѣшить вопросъ, какъ бы искоренить существующiй и отыскать, гдѣ именно скрывается его корень. Но близко время, когда эти особенности выродятся и выработается болѣе однообразный типъ мироваго судьи.

Мировыя учрежденія въ этой глуши, которую описываетъ г. Назарьевъ, при нашей апатiи, дремотѣ и стремленіи обратиться назадъ къ старымъ порядкамъ, есть единственная сила, содѣйствующая  возрожденію и обновляющая наше общество. Они уже оказали услуги нашему обществу.  «Серьозное отношенiе судьи къ своему дѣлу, говоритъ авторъ, невольнымъ образомъ обязываетъ каждаго строже смотрѣть на свои обязанности: честность и человѣчность его также точно развиваютъ честность и если не человѣчность, то на первый разъ хоть осторожность во взаимныхъ отношеніяхъ между членами общества; святая правда, внесенная въ темную полную подавляющаго хаоса жизнь нашего захолустья, устраняетъ неурядицу, и на каждомъ шагу бьющую въ глаза ложь…»

Съ другою, неменѣе интересною статьею «Восточная политика Германіи и обрусѣнiе» помѣщенною въ «Вѣстникѣ Европы», мы познакомимъ нашихъ читателей въ слѣдующій разъ.

М. Н.