Литературные вечера. Сборникъ беллетристическихъ произведенiй въ прозѣ и стихахъ, для публичныхъ чтенiй, въ двухъ частяхъ, составленный и изданный В. П. Бефани. Спб. 1873 г. // Дѣло. 1873. № 4. С. 397-400.

<397>

Литературные вечера. Сборникъ беллетристическихъ произведенiй въ прозѣ и стихахъ, для публичныхъ чтенiй, въ двухъ частяхъ, составленный и изданный В. П. Бефани. Спб. 1873 г.

У издателей, выступающихъ въ первый разъ на арену книжнаго барышничества, есть дурная привычка робѣть и обнаруживать свою робость жалкими предисловiями, въ которыхъ, для очищенiя совѣсти, обыкновенно, говорится объ общественной потребности, о посильной пользѣ, просвѣщенiи и прочихъ невещественныхъ сюжетахъ, долженствующихъ свидѣтельствовать о безкорыстiи издателя. Изъ словъ г. Бефани оказывается, что и его изданiе, глупѣе котораго, конечно, не изобрѣтутъ даже гг. Манухинъ и Плотниковъ, вызвано общественной потребностью и еще — чѣмъ-бы вы думали? — благотворительностью, какъ объясняетъ г. Бефани въ своемъ предисловiи. Но чѣмъ-же именно благотворитъ онъ? Говоря откровенно, мы не видимъ, въ чемъ заключается благотворительная цѣль г. Бефани, кромѣ 2 р. 50 к., которые онъ намѣренъ собрать съ публики за литературный залежавшiйся товаръ. Перепечатка старыхъ, всѣми прочитанныхъ, если невыученныхъ наизустъ статей всегда безсмысленна, для чего-бы онѣ ни предназначались, но иногда безсмыслiе это выкупется хорошимъ выборомъ статей, въ которомъ можетъ проглядывать одна общая идея, соотвѣтствующая личнымъ воззрѣнiямъ составителя. Но ничего похожаго нѣтъ въ сборникѣ г. Бефани. Кого только и чего только ни намѣстилъ онъ въ эту литературную окрошку, которую онъ состряпалъ изъ русскихъ беллетристовъ и поэтовъ! Тутъ и мертвые жрецы абсолютнаго искусства, гг. Гончаровъ, гр. Л. Толстой, И. Тургеневъ, и слюноточивый идеализмъ г. Марко-Вовчокъ, и гг. Глѣбъ и Николай Успенскiе, хихикающiе надъ простонародной рѣчью и занимающiеся травлей русскаго мужика, и шутовскiя сцены г. Горбунова, и А. Милюковъ, и даже самъ г. Бефани, съ его «комическимъ отрывкомъ». Къ перламъ глупости надо отнести сцены г. Горбунова и «комическiй отрывокъ» самого

398

г. Бефани, разумѣется, если не говорить о такомъ старомъ юношѣ, какъ г. А. Милюковъ. О сценахъ г. Горбунова намъ даже стыдно упоминать, не потому стыдно, чтобы въ нихъ было нѣчто исключительно безсмысленное, но потому, что въ нихъ нѣтъ этой исключительности. Г. Горбунова можно только считать крайнимъ и даже болѣе логическимъ представителемъ того невѣжественнаго и грубаго натурализма, за который г. Глѣбъ Успенскiй чуть-чуть не попалъ въ генiи.

Читатель можетъ судить объ этомъ натурализмѣ по слѣдующей небольшой выдержкѣ изъ сцены г. Горбунова: — Живемъ въ свое удовольствiе. — И. Поднести, что-ли? (Къ слугѣ). — В. Опосля этакаго разу какъ не выпить? — всѣ выпьемъ. Съ наступающимъ, дѣдушка! Дай Бог завсегда такъ. Яшенька, по рюмочкѣ. — Яша. Во что это вы пьете-то? — В. Въ свое удовольствiе (ударяетъ его по животу). Эхъ ты, милый! Садись на счастье. Ну-ка, обидчикъ, сдавай (играютъ въ карты). — И. (сдаетъ). Обидишь васъ! — В. Н-да!.. — И. Мы торговцы мелкiе! — В. Мелкiе! — И. Обидѣть насъ недолго. — И. Всякое дыханiе да хвалитъ Господа! — В. Вонъ оно что! — И. Немощи наши! — В. Немощи наши! и т. д. Сопоставивъ безпристрастно это воспроизведенiе дѣйствительности съ юмористическими очерками другихъ беллетристовъ-отмѣтчиковъ, напр., г. В. Слѣпцова («На желѣзной дорогѣ») или Н. Успенскаго («Работникъ»), вы поражены будете полнотою сходства. Удивительная вѣрность въ передачѣ подмѣченной или подслушанной обыденной дѣйствительности и ни тѣни своей мысли, своего анализа, своего душевнаго движенiя. Если человѣкъ, поставивъ себѣ задачей изучить французскiй языкъ, вызубритъ отъ первой до послѣдней страницы лексиконъ Макарова, то насъ заинтересуютъ, конечно, не знанiя этого человѣка, но его ослиное терпѣнiе. И именно терпѣнiю мы удивляемся въ гг. Слѣпцовѣ, Успенскихъ и Горбуновѣ, изучающихъ бытъ народа, какъ слова въ лексиконѣ, сцена за сценое, безъ участiя какихъ-бы то ни было умственныхъ способностей съ ихъ стороны, кромѣ памяти. Когда заходила рѣчь о значенiи этихъ писаталей въ современной беллетристикѣ, критика становилась въ тупикъ, и никто никогда не зналъ, обрѣтаются-ли какiя-либо думы въ душѣ этихъ молчальниковъ, хотя почему-то ихъ всегда относили къ категорiи либераловъ. Но вотъ теперь одинъ изъ нихъ, 

399

г. Глѣбъ Успенскiй, обнаружилъ этотъ либерализмъ, договорившись въ «Отеч. Запискахъ» до такого мракобѣсiя, о которомъ едва-ли снилось когда-нибудь гг. Стебницкому или Ключникову. Когда г. Успенскiй сидѣлъ себѣ спокойно въ своей крошечной скорлупѣ своего куринаго мiросозерцанiя и оттуда робко поглядывалъ на свѣтъ божiй, мы не замѣчали ни его теоретическихъ воззрѣнiй, ни степени его умственнаго развитiя, и относились къ нему, какъ къ подающему какiя-то надежды… Но вотъ онъ, поощряемый успѣхомъ общаго невѣжества, прiободрившагося и прiосанившагося въ наше время, вылѣзъ изъ своей скорлупы и заговорилъ о такихъ вещахъ, которыя не его ума дѣло. Онъ сообщаетъ намъ, что онъ не только не питаетъ никакихъ симпатiй къ Западу (да возрадуются приснопамятныя тѣни Хомякова и Кирѣевскаго), но находитъ, что наши житейскiе порядки и нравы не въ примѣръ лучше заграничныхъ. «У насъ лучше!» восклицаетъ онъ съ отроческимъ пафосомъ чуть не въ каждой строчкѣ своихъ «Записокъ». Прусскiй солдатъ, наивно поясняет г. Успенскiй, — пропоретъ брюхо врагу, не моргнувъ глазомъ, а русскiй воинъ зарѣжетъ какого-нибудь турку или француза съ глубокой увѣренностью, что его враги хорошiе и добрые люди. Развѣ у насъ не лучше? Да, лучше, но знаете-ли, г. Успенскiй, что было-бы лучше? Не совать вамъ носа туда, гдѣ васъ не спрашиваютъ..

Кромѣ прозы, въ «Сборникѣ» г. Бефани есть, къ сожалѣнiю, и поэзiя, о которой намъ остается сказать немного. Кромѣ двухъ-трехъ сносныхъ стиховъ, остальные или заучены почти всѣми наизустъ, или пошлы и безсодержательны до безобразiя. Подобно беллетристамъ, и поэты г. Бефани идутъ кто въ лѣсъ, кто по дрова. «Грѣшница» г. А. Толстого, облекшись въ «сквозныя ткани», какъ-будто собирается заткнуть за поясъ дѣвицу Гандонъ и отплясать бѣшеный канканъ:

Ея и серьги и запясться,

Звеня, къ восторгамъ сладострастья,

Къ утѣхамъ пламеннымъ зовутъ.

Каковъ стихъ! Найдется-ли такой эротическiй поэтъ, который возвысился-бы или, если хотите, снизошелъ-бы до такой вульгарной выразительности идеальнаго пѣснопѣнiя графа? Но если гр. Толстой категорически зоветъ читателя къ «пламеннымъ

400

утѣхамъ», то рѣшительно трудно понять, куда и зачѣмъ зоветъ его г. Майковъ, хотя и онъ, очевидно, зоветъ, зоветъ туда, гдѣ-бъ былъ

И безпорядокъ, и движенье,

Гдѣ-бъ походило все на бредъ – 

Ужь не въ «Гражданинъ»-ли, или не къ г.-ли Бефани въ его литературную окрошку!