—ръ. <Ковнеръ А. Г.> Литературные и общественные курьезы. Злорадство «охранителей». Повѣствователи внѣ времени и логики. Новый безцензурный органъ обличенiя. Твердость характера нашихъ эскулаповъ. Г. Маркевичъ и его присяжные почитатели. Новое «позаимствованiе». Нѣсколько словъ фёльетонисту «Биржевыхъ Вѣдомостей» // Голосъ. 1873. № 121. 3 мая.




ЛИТЕРАТУРНЫЕ И ОБЩЕСТВЕННЫЕ КУРЬЕЗЫ.

Злорадство «охранителей». — Повѣствователи внѣ времени и логики. — Новый безцензурный органъ обличенiя. — Твердость характера нашихъ эскулаповъ. — Г. Маркевичъ и его присяжные почитатели. — Новое «позаимствованiе». — Нѣсколько словъ фёльетонисту «Биржевыхъ Вѣдомостей».

Въ послѣднее время, мы до того излюбили всякiе «курьёзы», и литературные, и общественные, что не довольствуемся уже своими мѣстными явленiями, но набрасываемся даже на факты, совершающiеся въ далекихъ провинцiяхъ, если только эти факты даютъ намъ поводъ высказать свои «курьёзные» взгляды и не менѣе курьёзныя мысли. Въ Харьковѣ, напримѣръ, разсматривается дѣло о г. Пальмѣ, а въ Петербургѣ оно вызываетъ рядъ курьёзовъ болѣе чѣмъ сомнительнаго достоинства. Какъ и слѣдовало, впрочемъ, ожидать, печальный процесъ о растратѣ г. Пальмомъ непринадлежащихъ ему 14,000 рублей произвелъ нето злорадство, нето прiятный зудъ среди извѣстной литературной клики, которая считаетъ себя представительницей такъ-называемой охранительной партiи. И дѣйствительно, какой благодарный матерьялъ для индивидуумовъ этой клики! «Прогресивный» писатель, помѣщающiй свои произведенiя въ солидномъ и распространенномъ журналѣ рядомъ съ произведенiями гг. Костомарова, Сѣченова и друг.; человѣкъ, имѣющiй претензiи сказать обществу «свое» разумное слово, оказывается — о, ужасъ! — слабымъ, безъ твердыхъ принциповъ! Это ли еще не радостное для охранителей событiе? Не доказываетъ ли подобное «грустное» явленiе среди «либеральныхъ» писателей, что весь ихъ либерализмъ не имѣетъ никакого внутренняго содержанiя и «всѣ» они благородны лишь на словахъ, но безчестны въ поступкахъ, что либерализмъ ихъ тѣсно граничитъ съ нигилизмомъ и комунизмомъ?.. Нечего и говорить, что поступокъ г. Пальма ставится въ вину не одному ему, но и его защитнику, оказавшемуся, къ счастью для клики, товарищемъ по перу съ г. Пальмомъ и всѣми вообще сотрудниками «Вѣстника Европы». Представители клики не пропускаютъ удобнаго случая наговорить нѣсколько «жалкихъ» и избитыхъ словъ о несостоятельности «литературнаго искупленiя», объ «искусныхъ» адвокатскихъ прiемахъ, о произвольномъ опредѣленiи совѣсти, о безнравственности — и пошли, и пошли!

Погодите злорадствовать-то! Какъ ни некрасивъ поступокъ г. Пальма самъ по себѣ, но онъ его дѣйствительно «искупилъ», и общественная совѣсть, обвинивъ г. Пальма, признала его заслуживающимъ «полнаго снисхожденiя». Онъ теперь «несчастный» въ прямомъ и въ принятомъ народомъ смыслѣ слова. Вы же нетолько не признаёте этого «полнаго снисхожденiя», дарованнаго г. Пальму общественною совѣстью, но еще злорадствуете, что съ человѣкомъ противнаго вамъ лагеря случилась «бѣда»; вы переносите ваше злорадство и на «несчастнаго», и на его защитника, который, по обязанности, долженъ защищать преступленiя поважнѣе растраты чужихъ денегъ, и на литературную среду, куда случайно попалъ умственный трудъ г. Пальма и которая, разумѣется, ничего общаго не можетъ имѣть съ некрасивымъ его поступкомъ. Кто же оказывается курьёзнѣе: «несчастный» ли человѣкъ, который, по легкомыслiю или по слабости, совершилъ преступленiе и, сознавъ всю его тяжесть, старался искупить его и употребилъ весь запасъ своего ума, знанiя и таланта, чтобъ создать хорошiй литературный трудъ; защитникъ ли, который по обязанности и по убѣжденiю старался облегчить тяжолую участь, ожидавшую страдальца? редакцiя ли, которая усмотрѣла въ предсталенномъ ей литературномъ произведенiи годный матерьялъ для своего журнала и напечатала его, не справляясь, находится ли авторъ подъ судомъ или нѣтъ, или же клика «охранителей», которая набросилась на этотъ исключительный и печальный фактъ и обобщила его, чтобъ выставить въ невыгодномъ свѣтѣ ненавистный ей лагерь?.. Вѣдь вы нетолько виноваты, но и не заслуживаете ни «полнаго», ни неполнаго снисхожденiя. Отъ представителей слова мы вправѣ требовать особаго пуризма нравовъ, абсолютной честности, искренности и твердыхъ принциповъ — кто хочетъ поучать, тотъ долженъ быть примѣромъ для поучаемыхъ; но какъ самыя поученiя, такъ и требованiя отъ поучающаго касаются писателя, какъ писателя, а не какъ человѣка. Одно съ другимъ, конечно, имѣетъ тѣсную связь; но могутъ быть и исключенiя, и бросать камнемъ въ редакцiю, которая помѣстила хорошую статью, написанную дурнымъ человѣкомъ, по меньшей мѣрѣ, курьёзно. О г-же Пальмѣ никто не свидѣтельствовалъ и на судѣ, чтобъ онъ былъ дурнымъ человѣкомъ. На чомъ же вы строите ваше обвиненiе даже защитника г. Пальма? И, посмотрите, какое еще обвиненiе и какъ выраженное! Сколько самомнѣнiя, какая напущенная самоувѣренность, какое докторальное недомыслiе у этихъ охранителей! Что ни сужденiе — законъ, что ни слово — начальническое предписанiе. Наши охранители не разсуждаютъ, а приказываютъ; они не излагаютъ мнѣнiя, а предрѣшаютъ. Написалъ г. Пыпинъ очеркъ, въ которомъ доказывается, что Гоголь вовсе не измѣнилъ въ «Перепискѣ» своимъ прежнимъ убѣжденiямъ, что собственно никакого особеннаго «перелома» не было между юною дѣятельностью Гоголя и его послѣдующими тенденцiями. Г. Пыпинъ подтверждаетъ это многими цитатами изъ сочиненiй Гоголя. Мнѣнiя г. Пыпина ни для кого, конечно, не обязательны; каждый воленъ согласиться или не согласиться съ ними, и для меня, напримѣръ, его доводы нисколько неубѣдительны; но «Русскiй Мiръ» увидѣлъ въ критическомъ очеркѣ г. Пыпина святотатство, «потрясенiе основъ» и, съ пѣною у рта, восклицаетъ:

«Замѣчательна безпредѣльная терпимость нашего общественнаго мнѣнiя, равнодушно переносящаго всю пошлость торжествующаго журнализма!» «У насъ подобные писаки (рѣчь идетъ о г. Пыпинѣ) нетолько не считаются невѣждами, но еще заявляютъ претензiи руководить мнѣнiемъ и вкусами читателей»…

Что же это, если не курьёзъ? И зачѣмъ, въ самомъ дѣлѣ, г. Пыпинъ заявляетъ такiя претензiи? Развѣ онъ не знаетъ, что общественнымъ мнѣнiемъ должны у насъ руководить фёльетонисты «Русскаго Мiра»? И отчего это такъ терпѣливо наше общественное мнѣнiе, что охотно читаетъ статьи г. Пыпина? Чего, наконецъ, смотрятъ власти? Полицiя поглощаетъ въ Петербургѣ треть городскихъ доходовъ, а не можетъ запретить даже читать статьи г. Пыпина и сдѣлать обязательнымъ чтенiе статей «Русскаго Мiра»! Это ни на что непохоже.

И, вѣдь, весь-то сыръ-боръ загорѣлся единственно отъ непослѣдовательности храбрыхъ сотрудниковъ «Русскаго Мiра», а г. Пыпинъ тутъ не при чомъ; напротивъ, онъ долженъ былъ надѣяться, что его статья будетъ сочувственно принята всѣми охранительными органами. Въ самомъ дѣлѣ, изъ всей литературной дѣятельности Гоголя, «Переписка», очевидно, болѣе всего уважается «Русскимъ Мiромъ». Ни въ комъ Гоголь не могъ найти такихъ ревностныхъ послѣдователей своего «новаго ученiя», какъ въ «Домашней Бесѣдѣ», «Гражданинѣ» и «Русскомъ Мiрѣ»; гг. Аскоченскiй, князь Мещерскiй и полковникъ Комаровъ какъ нельзя больше соотвѣтствуютъ идеалу «Переписки». Они проповѣдуютъ въ своихъ органахъ послѣднiя идеи Гоголя, высказанныя имъ въ «Перепискѣ» и въ «Завѣщанiи». Г. Пыпинъ старался доказать въ своемъ очеркѣ, что и въ первые годы своей дѣятельности Гоголь носилъ въ себѣ сильный зародышъ идей «Переписки», и если «Ревизоръ» и первый томъ «Мертвыхъ душъ» вносили въ общество новыя стремленiя и требованiя, то это свершилось помимо воли самого Гоголя. Слѣдовательно, г. Пыпинъ, отстраняя отъ Гоголя его юношескiя погрѣшности и доказывая, какъ въ немъ всегда преобладала идея «Переписки», не «развѣнчалъ» Гоголя, какъ увѣряетъ «Русскiй Мiръ», а напротивъ, поставилъ его, съ точки зрѣнiя этой газетки, на высокiй пьедесталъ. «Русскiй Мiръ» долженъ быть весьма благодарнымъ г. Пыпину за его «характеристику» Гоголя, а между тѣмъ, устами своего фёльетониста, онъ называетъ его «писакой», «невѣждой» и обращается еще къ общественному мнѣнiю съ жалобой. Вотъ это ужь, дѣйствительно, чорная неблагодарность! Вмѣсто того, чтобъ встрѣтить статью г. Пыпина о Гоголѣ съ восторгомъ, видя, какъ Гоголь никогда не отступалъ отъ идей «Переписки», которыя такъ дороги такъ сказать патрiотическому сердцу покойной «Вѣсти» и незаконнаго сына его — «Русскаго Мiра» послѣднiй едва не призываетъ кару божiю на г. Пыпина… Вотъ что значитъ быть непослѣдовательнымъ! Одно изъ двухъ: или идеи «Переписки» несостоятельны, тогда нужно бросить и «Русскiй Мiръ», и «Домашнюю Бесѣду», и «Гражданина», которые только и питаются этими идеями; или же идеи «Переписки» драгоцѣнны — тогда г. Пыпинъ отслужилъ всѣмъ тремъ добрую службу…

Впрочемъ, непослѣдовательность мыслей царствуетъ не въ однихъ органахъ непризванныхъ «охранителей». Такъ-называемая прогресивная печать иногда еще не послѣдовательнѣе «Русскаго Мiра». Дѣтскiй журналъ «Дѣло», наполняющiй свои страницы дѣтскимъ лепетомъ гг. Омулевскихъ, Бажиныхъ, Каразиныхъ, Засодимскихъ, Свiяжскихъ, стоитъ, какъ извѣстно, внѣ законовъ времени и логики. Да и какая можетъ быть логика у дѣтей? Возьмите любую повѣсть «Дѣла» — вы увидите, что конецъ не вяжется въ ней съ началомъ. Начало повѣсти имѣетъ еще какую-нибудь литературную обработку; видно, что «большiе» поработали нѣсколько надъ нею и сдѣлали повѣсть годною для «наиболѣе выдающагося русскаго журнала». Но скоро «большому», должно быть, надоѣдаетъ переработывать дѣтскiй лепетъ; онъ бросаетъ его на произволъ типографiи, и — дѣтская повѣсть оказывается безъ конца, или съ такимъ концомъ, который не имѣетъ связи съ началомъ. Въ послѣднихъ книжкахъ «Дѣла» печатался не то романъ, не то повѣсть, вѣрнѣе же дѣтскiй бредъ подъ названiемъ «Съ того свѣта». Герой, ведущiй свои записки, начинаетъ ихъ съ признанiя, что онъ живетъ гдѣ-то въ пятомъ этажѣ, въ сосѣдствѣ съ каким-то непрактикующимъ врачомъ, который въ одно, конечно, прекрасное майское утро напоминаетъ герою «Съ того свѣта», что какъ разъ «годъ тому назадъ» онъ хоронилъ свою дорогую Олю. Герой отправляется на кладбище знакомить по этому случаю читателя съ своею печальною повѣстью, подробно описываетъ свою любовь къ умершей Олѣ, въ отрывочныхъ очеркахъ рисуетъ какихъ-то постороннихъ людей и благополучно доплываетъ до конца, состоящаго въ томъ, что Оля «вдругъ» заболѣла, умерла на его рукахъ, а онъ самъ, герой повѣсти, застрѣлился черезъ три мѣсяца по смерти незабвенной подруги жизни, о чомъ приводится офицiальное свидѣтельство изъ «Вѣдомостей Санктпетербургской Городской Полицiи». Оказывается, такимъ образомъ, что, застрѣлившись «черезъ три мѣсяца» послѣ естественной смерти героини, герой можетъ жить еще гдѣ-нибудь на чердакѣ, вести знакомство съ непрактикующимъ врачомъ и вмѣстѣ съ послѣднимъ плакать на могилѣ подруги жизни «въ день годины» преждевременной смерти героини… Не ясно ли, что романисты и повѣствователи «наиболѣе выдающагося русскаго журнала» стоятъ внѣ законовъ времени и здраваго смысла, что дѣтскiй лепетъ сотрудниковъ «Дѣла», ничѣмъ не отличается отъ безсвязныхъ, отрывочныхъ разсказовъ настоящихъ дѣтей, которыя безсознательно смѣшиваютъ прошлогоднее съ настоящимъ, вчерашнее съ сегодняшнимъ? Ну, что жь, г. Благосвѣтлову это и на руку: спросъ на дѣтскую литературу теперь громадный; отчего же не воспользоваться настроенiемъ минуты? Никто, конечно, не станетъ винить за это г. Благосвѣтлова и я менѣе всѣхъ — я упомянулъ о нелѣпой вовсе повѣсти не въ видѣ обличенiя, а привелъ ее въ примѣръ литературнаго курьёза. Теперь журналистика перестала уже обличать: она занялась благодушествомъ, а для обличенiя нашолся новый, довольно оригинальный, впрочемъ, органъ — надгробные камни. Дебютъ ихъ въ новой роли я долженъ назвать вполнѣ удачнымъ; первое же ихъ обличенiе представило образчикъ общественнаго курьёза и посвящено все тому же нигилизму, о которомъ порядочные люди перестали уже и думать! Мы привыкли считать запоздалыми гонителями нигилизма сотрудниковъ гг. Каткова и Леонтьева, отца Аскоченскаго и ихъ спутниковъ: князя Мещерскаго и полковника Комарова; но, вотъ, славѣ этихъ «дѣятелей» стали завидовать даже безсловесные камни и набросились, въ свою очередь, на давно прогнанный, и Богъ-вѣсть куда скрывшiйся, нигилизмъ. Отецъ Прасковьи Гончаровой и Александры Лавровой, кончившихъ свою жизнь самоубiйствомъ, заказалъ на ихъ могилы надгробный памятникъ въ видѣ плиты, на которой, кромѣ обычныхъ указанiй имени и лѣтъ погребенныхъ, помѣщена еще особая надпись, начинающаяся такъ:

«Двѣ жертвы

Безобразной школы нигилизма,

Самъ отецъ

Въ невѣденiи своемъ передалъ ихъ

Этой школѣ».

«Русскiе отцы и матери, не призадумаетесь ли вы надъ этою надписью!» восклицаетъ кореспондентъ «Московскихъ Вѣдомостей», передавшiй, какъ очевидецъ, эту оригинальную эпитафiю въ «Московскихъ Вѣдомостяхъ». Призадуматься можно надъ всѣмъ:  одинъ мой прiятель какъ увидитъ индюка, такъ и призадумается — отчего же не призадуматься «русскимъ отцамъ и матерямъ» и надъ этою надписью, какъ надъ признакомъ времени? Несчастiе отца, двѣ дочери котораго покончили жизнь самоубiйствомъ, единственное въ своемъ родѣ; но нигилизмъ — эта галиматья, придуманная разными праздношатающимися и уже давно брошенная — столько же виноватъ въ немъ, сколько жители небесной имперiи виноваты въ непостоянствѣ петербургской погоды. Нигилизмъ тутъ ни при чомъ. Дуэли и самоубiйства совершаются въ громадныхъ размѣрахъ и въ тѣхъ странахъ, гдѣ не знаютъ даже о существованiи того общественнаго курьёза, который у насъ прозвали нигилизмомъ; совершались самоубiйства и тогда, когда о нигилизмѣ не было даже помину, и, надо полагать, что къ подобному роду «самопомощи» будутъ прибѣгать и впредь тѣ безумцы или сумасшедшiе, кому жизнь надоѣла, даже послѣ окончательнаго изгнанiя нигилизма изъ предѣловъ всѣхъ губернiй. Правда, самъ отецъ говоритъ, что «въ невѣдѣнiи своемъ онъ передалъ своихъ дочерей школѣ нигилизма»; но Богъ же его знаетъ, что онъ называетъ нигилизмомъ: нигилизмъ, какъ нигилизмъ, отрицаетъ и дуэль, и самоубiйство; истый нигилистъ долженъ смѣяться надъ дуэлью, какъ надъ послѣднимъ обломкомъ средневѣкового рыцарства; нигилистъ, пожалуй, такъ поколотитъ кого-нибудь, если его самого не побьютъ, а драться на дуэли не пойдетъ, да и на самоубiйство не посягнетъ, а скорѣе стащитъ что-нибудь, чтобъ жить было повеселѣе. Можетъ быть, почтенный отецъ знаетъ за собою какую-нибудь вину, которая привела его дочерей къ преждевременной смерти — это его дѣло; но сваливать все на глупый нигилизмъ и обличать его на надгробныхъ камняхъ, по меньшей мѣрѣ, курьёзно…

Впрочемъ, я ничего не имѣю противъ обличенiя того или другого порока помощью надгробныхъ надписей — это нетолько остроумно и оригинально, но представляетъ совершенно новый способъ избѣгать цензурныхъ порядковъ, да, сверхъ того, и въ законахъ о печати нѣтъ ни одной статьи, подъ которую можно было бы подвести то или другое слово изъ надгробной надписи. Можетъ быть, подобныя обличенiя окажутся болѣе сильными, чѣмъ газетныя обличенiя, которыя потеряли въ послѣднее время всякое значенiе. Всѣмъ извѣстна безспечность нашихъ 




эскулаповъ, необращающихъ никакого вниманiя на больныхъ, если они не принадлежатъ къ классу денежной аристократiи. Знаетъ эскулапъ, что каждый его визитъ будетъ оплаченъ щедрою рукой, онъ не полѣнится посѣщать больного хоть двадцать разъ въ ночь; если же больной не обладаетъ капиталомъ, онъ можетъ спокойно или не спокойно, это ужь его дѣло, отправиться ad patres, не дожидаясь, или, вѣрнѣе, не дождавшись помощи врача. Печальная исторiя съ художникомъ Нечаевымъ, два раза покусившимся на самоубiйство, всѣмъ извѣстна. Извѣстно также спокойствiе духа врача, не потрудившагося встать съ постели, чтобъ полюбопытствовать и осмотрѣть несчастнаго, въ припадкѣ душевной болѣзни занявшагося анатомированiемъ собственнаго тѣла. Всѣ газеты перепечатали извѣстiе о «великодушномъ» поступкѣ эскулапа и отдали должную дань его твердому характеру. Вы думаете, можетъ быть, что эти газетныя обличенiя произвели какое-нибудь дѣйствiе? Ни малѣйшаго! Подобная же исторiя произошла опять надняхъ. Въ семействѣ заболѣлъ ребёнокъ; родители въ отчаянiи бросились за докторомъ, звонили у 12 эскулаповъ, и ни одинъ не согласился ѣхать къ умирающему ребёнку, но всѣ, по крайней мѣрѣ, прямо и откровенно отказались, кто подъ предлогомъ отсутствiя изъ дому, кто «по болѣзни», и не задержали посланнаго. Одинъ же изъ нихъ заставилъ себя ждать битый часъ въ прiемной, говорилъ-было, что одѣвается, но потомъ раздумалъ и послалъ сказать, что ѣхать не можетъ, такъ какъ у него самого голова сильно заболѣла, и посланный долженъ былъ отправиться ни съ чѣмъ… Пока этотъ посланный бѣгалъ по врачамъ, пока врачи соблаговолили отказать — ребёнокъ умеръ. Рыскавшiй по врачамъ родственникъ умершаго ребёнка передалъ этотъ «грустный» фактъ гласности, думая, по своей наивности, что общественное мнѣнiе у насъ что-нибудь да значитъ и что врачи обращаютъ на него какое-нибудь вниманiе. Смѣю его увѣрить, что онъ горько ошибается. Другое дѣло, еслибъ онъ посовѣтовалъ отцу ребёнка поставить малюткѣ надгробный памятникъ съ надписью:

«Печальная жертва

Безобразной школы медицины.

Самъ отецъ

Въ невѣденiи своемъ надѣялся

На эту школу» и т. д.

Можетъ быть, подобное обличенiе болѣе подѣйствовало бы на нашихъ эскулаповъ, не очень чуткихъ къ газетнымъ обличенiямъ.

Одни только «охранители» чрезвычайно чутки къ гласности и къ обличенiю. Стоитъ помянуть о какомъ-нибудь «охранитилѣ» съ невыгодной для него стороны, «охранитель» выходитъ изъ себя и не успокоивается, пока всѣ единомышленныя съ нимъ газеты не прокричатъ про его оскорбленную невинность. Но въ своемъ желанiи оправдаться щепетильные охранители хватаютъ нерѣдко черезъ край. Они не удовлетворяются только оправданiемъ себя, но стараются, кстати или не кстати, обвинить другихъ и, разумѣется, попадаютъ въ просакъ. Творецъ прiобрѣвшей печальную извѣстность «Марины изъ Алаго-Рога», г. Маркевичъ сильно разобидѣлся обличенiями обозрѣвателя журналистики въ «Санктпетербургскихъ Вѣдомостяхъ», утверждавшаго, что «современная быль» «Марина» имѣетъ несомнѣнное сходство съ повѣстью г. Сомова «Эпиграфъ вмѣсто заглавiя», напечатанной въ какомъ-то альманахѣ тридцатыхъ годовъ. Г. Маркевичъ обрушился въ «Русскомъ Мiрѣ» цѣлымъ фёльетономъ противъ дерзновеннаго критика, но, оправдывая себя, г. Маркевичъ настойчиво обвиняетъ меня, говоря, будто я называю его «современную быль» «воровскою, украденною» у Сомова. Пока г. Маркевичъ одинъ приписывалъ мнѣ небывалое обвиненiе, я молчалъ. Ну, думалось мнѣ, человѣкъ въ раздражонномъ состоянiи; мысли у него путаются — нечего съ него и взыскивать за то, что онъ приписываетъ мнѣ въ кавычкахъ даже слова, которыхъ я никогда не говорилъ. Но вотъ, вслѣдъ за г. Маркевичемъ, меня стали упрекать въ недобросовѣстномъ обвиненiи автора «Марины» и «Русскiй Мiръ», и «Московскiя Вѣдомости», и «Гражданинъ». Княжескiй органъ изволилъ такъ выразиться по этому поводу: 

«Фёльетонистъ «Голоса» прямо говоритъ, что г. Маркевичъ, просто-на-просто, выкралъ у г. Сомова цѣлыя страницы — и конецъ».

Считаю, ради курьёза, нужнымъ объяснить, что какъ г. Маркевичъ, такъ и почитатели его великаго таланта курьёзно ошибаются. Я никогда не обвинялъ автора «Марины» ни въ простомъ, ни даже въ литературномъ воровствѣ. Во всемъ моемъ фёльетонѣ ни одного раза слово «воровство» не примѣнено къ г. Маркевичу и нѣтъ ни малѣйшаго намёка на сходство «Марины» съ «Эпиграфомъ» Сомова. Я говорилъ только, что «г. Маркевичъ занятъ тенденцiознымъ переливанiемъ изъ пустого въ порожнее»; отъ этого, разумѣется, я и теперь не отказываюсь; но гдѣ же г. Маркевичъ и его присяжные хвалители могли отъискать въ моемъ фёльетонѣ несказанныя мною слова? Они въ претензiи на «Санктпетербургскiя Вѣдомости», цитирующiя «въ ковычкахъ» слова, никогда несказанныя авторомъ цитаты, и въ то же время сами поступаютъ также точно въ отношенiи ко мнѣ. Не курьёзъ ли это?

Но если г. Маркевичъ и консорты имѣютъ веселую привычку приписывать другимъ въ кавычкахъ свои собственныя измышленiя, то «Биржевыя Вѣдомости» держатся еще болѣе веселой привычки: перепечатывать изъ другихъ газетъ, безъ ковычекъ, извѣстiя и замѣтки, даже не упоминая источника. Сколько разъ «Голосъ» ни просилъ «Биржевыя Вѣдомости» избавить его отъ любезнаго ихъ вниманiя и не перепечатывать изъ него цѣликомъ разныхъ свѣдѣнiй и замѣтокъ, но г. Трубниковъ находитъ, что чужая литературная собственность можетъ замѣнить ему свою, и продолжаетъ перепечатывать изъ «Голоса» все, что ни попадется ему подъ руку. Такъ, въ воскресномъ нумерѣ «Голоса» (№ 117-й, 29-го апрѣля) было взято изъ «Волжско-Камской газеты» коротенькое извѣстiе будто «исправляющiй должность судебнаго следователя 1-го участка, Казанскаго Уѣда неизвѣстно куда отлучился еще 20-го марта и по настоящее время не розысканъ». Къ этому извѣстiю редакцiя «Голоса» прибавила отъ себя слѣдующее:

«Газета ничѣмъ не мотивируетъ этого исчезновенiя и неизвѣстно, является ли оно послѣдствiемъ какихъ-нибудь упущенiй по службѣ, объяняется ли болѣзненнымъ состоянiемъ исчезнувшаго, или, быть можетъ, скрываетъ въ себѣ слѣды преступленiя».

«Биржевыя Вѣдомости», перепечатывая въ другой день, 30-го апрѣля, это извѣстiе, не упомянули, что оно взято ими изъ «Голоса» и добавляютъ, будто отъ себя, слово въ слово все то, что редакцiя «Голоса» считала нужнымъ прибавить къ приведенному извѣстiю. Приглашаю г. Экса, знатока уголовнаго права, объяснить г. Трубникову точное названiе подобнаго позаимствованiя, и указать своему патрону не помню какую статью, предусматривающую такой захватъ чужой собственности.

Впрочемъ, съ присяжнымъ фёльетонистомъ «Биржевыхъ Вѣдомостей» у меня особые <нрзб>.

Въ послѣднемъ фёльетонѣ, говоря о разныхъ «курьёзахъ», встрѣчаемыхъ чуть не на каждой страницѣ «Биржевыхъ Вѣдомостей» я коснулся слегка и г. Экса, вопервыхъ, по поводу его противорѣчiя съ компиляторомъ «передовыхъ» статей прiютившей его газеты; вовторыхъ, по поводу его глумленiй надъ народными чтенiями. Незная кто этотъ г. Эксъ — Эксъ литераторъ, Эксъ професоръ или Эксъ сотрудникъ «Голоса» — посмотрѣлъ на г. Экса, какъ на иксъ, на величину для меня совершенно неизвѣстную и неинтересную, которая можетъ занимать меня, какъ собирателя курьёзовъ, нестолько своей наивностью, сколько содержанiемъ своихъ полоумныхъ фёльетоновъ. Нашолъ я въ нихъ «курьёзное» противорѣчiе — и немедленно обратилъ на него вниманiе читателей; встрѣтилъ я въ нихъ неприличныя глумленiя надъ народными чтенiями, пользу которыхъ можетъ отрицать развѣ слѣпой — я обратилъ и на это вниманiе читателей «Голоса». Но вотъ, въ послѣднемъ своемъ фёльетонѣ, г. Эксъ, по поводу, въ сущности, невинныхъ моихъ замѣтокъ, обрушилъ на меня цѣлый потокъ ругательствъ, которыхъ, признаюсь, я не ожидалъ даже и отъ г. Экса, непризнающаго никакихъ литературныхъ приличiй. За что же онъ сердится и откуда такая злость?

«Въ «Голосѣ» съ нѣкоторыхъ поръ сталъ подвизаться г. —ръ, который еженедѣльно пишетъ фёльетоны о литературныхъ и общественныхъ курьёзахъ» — рапортуетъ г. Эксъ. «Съ нѣкоторыхъ поръ» — выраженiе довольно неточное, и если редакцiя «Биржевыхъ Вѣдомостей» такъ интересуется подобными свѣдѣнiями, я готовъ ей служить въ этомъ отношенiи: не съ нѣкоторыхъ поръ, а съ очень недавняго времени — съ № 117-го за прошлый 1872 годъ, когда былъ напечатанъ мой первый фёльетонъ; совѣтую прочесть — очень хорошiй фёльетонъ! Для васъ лично, г. Эксъ, будетъ даже полезно прочесть его и со вниманiемъ: быть можетъ, онъ отучить васъ отъ некрасивой привычки говорить неправду. Кому же, какъ не вамъ, впрочемъ, и знать, что за «ложное показанiе», какъ и за «лжесвидѣтельство», никого и нигдѣ не похвалятъ? Не могу и я похвалить васъ за слѣдующее ваше «ложное показанiе»:

«Голосъ» неоднократно заявлялъ, что нашей газеты онъ не читаетъ и на нападенiя наши не отвѣчаетъ: вслѣдствiе этого, онъ зорко слѣдитъ за всѣмъ, что въ нашей газетѣ пишется, и огрызается всякiй разъ, когда его наша газета задѣнетъ».

Ничего подобнаго «Голосъ» никогда не заявлялъ. Всякая редакцiя обязана читать и самыя плохiя газеты, хотя бы ужь для того, чтобъ видѣть, какъ не слѣдуетъ издавать газету и чего не должно писать. Съ этою цѣлью въ редакцiи «Голоса» читаются даже и такiя газеты, какъ «Биржевыя Вѣдомости». «Голосъ» неоднократно заявлялъ, что онъ не хочетъ имѣть дѣла съ «Биржевыми Вѣдомостями» — это, г. Эксъ, другая статья, и этого «Голосъ» строго держался и держится. Даже, съ моей точки зрѣнiя, редакцiя «Голоса» придерживалась этого правила слишкомъ уже строго и хотѣла, чтобъ названiе «Биржевыхъ Вѣдомостей», никогда нигдѣ въ «Голосѣ» невстрѣчаемое, такъ какъ изъ этой газеты ничего онъ не заимствуетъ и на пустозвонныя статьи ея не обращаетъ вниманiя — чтобъ это названiе не упоминалось даже въ «Курьёзахъ». Вотъ почему въ перыхъ моихъ восьми фёльетонахъ я ни одного раза не упоминулъ объ органѣ г. Трубникова, который могъ бы служить для меня «курьёзнымъ» матерьяломъ для наполненiя семи фёльетоновъ въ недѣлю… Но въ послѣднее время я, признаюсь, сталъ злоупотреблять расположенiемъ къ моимъ курьёзамъ редакцiи «Голоса» и время отъ времени, между другими курьёзами, сталъ касаться «привилегированныхъ» «Биржевыхъ Вѣдомостей». Теперь я приношу въ этомъ публичное покаянiе, убѣдившись, что о «Биржевыхъ Вѣдомостяхъ» дѣйствительно нельзя говорить, не «окунувшись въ грязь», какъ изящно выражается г. Эксъ, и далъ себѣ слово говорить объ органѣ г. Трубникова и о его «людяхъ» какъ можно рѣже, какiе бы чудовищные курьёзы они ни доставили мнѣ…

Моей «неопытности» г. Эксъ далъ хорошiй урокъ и, забывъ приличiя, «ихъ же не прейдеши», въ горячности, наговорилъ столько курьёзовъ и заинтересовалъ меня, какъ субъектъ, въ головѣ котораго царитъ невообразимый сумбуръ.

Благодаря наведеннымъ мною въ редакцiи «Голоса» справкамъ, г. Эксъ пересталъ быть для меня иксомъ и явился во образѣ нѣкоего г. Чебышева-Дмитрiева. Фёльетонистъ по професiи, криминалистъ по обязанности, г. Чебышевъ-Дмитрiевъ двойной эксъ: онъ, г. Эксъ, какъ фёльетонистъ газеты г. Трубникова, и, сверхъ того, экс-сотрудникъ «Голоса».

Когда я узналъ эти и нѣкоторыя другiя подробности, для меня все стало ясно, какъ день: я понялъ, почему г. Эксъ не можетъ написать ни одного фёльетона безъ того, чтобъ не разбранить «Голосъ», неумолимо отвергшiй свѣжiя еще предложенiя услугъ г. Чебышева-Дмитрiева. Теперь понятно, почему народныя чтенiя въ соляномъ городкѣ не нравятся г. Эксу: на этихъ чтенiяхъ знакомятъ слушателей даже съ гигiеной и не читаютъ имъ никакого права, ни даже уголовнаго; теперь для меня ясно, почему г. Эксъ такой мастеръ браниться: не лѣзть же, въ самомъ дѣлѣ, давнишнему журнальному ратоборцу въ карманъ за каждымъ браннымъ словомъ! Казалось бы, что можетъ быть проще формулы: г. Эксъ — г. Чебышеву-Дмитрiеву, и какъ эта формула сразу все объяснила! Даже послѣднiй фёльетонъ г. Чебышева-Дмитрiева, воздавшiй мнѣ такую «сугубую» брань, становится во многомъ понятнѣе. Такъ, г. Чебышевъ-Дмитрiевъ переводитъ дантовское: «guarda e passa», выраженiемъ: «плюнь и пройди мимо». Съ перваго взгляда этотъ переводъ можетъ показаться нестолько уже «вольнымъ», сколько неприличнымъ, но теперь, оказывается, что въ этомъ переводѣ кроется свой, хотя и довольно некрасивый смыслъ: какъ сотрудникъ «Биржевыхъ Вѣдомостей», г. Чебышевъ-Дмитрiевъ любитъ «плевки» не менѣе другого сотрудника (бывшаго, быть можетъ, и настоящаго) той же газеты, не такъ давно понесшаго наказанiе за «забыванiе» какой-то мѣщанки, въ свою очередь отплатившей ему тѣмъ же. Г. Чебышеву-Дмитрiеву иначе и нельзя относиться къ плевкамъ, онъ искренно желаетъ быть солидаренъ съ сотрудниками «Биржевыхъ Вѣдомостей». Что дѣлать! такой ужь у него, видно, вкусъ; а о вкусахъ спорить трудно, и если г. Чебышеву-Дмитрiеву нравятся плевки, значитъ, съ этимъ уже ничего не подѣлаешь, тѣмъ болѣе, что «плевки» являются связующимъ звѣномъ для сотрудниковъ «Биржевыхъ Вѣдомостей», похваляющихся «единствомъ и сходствомъ взглядовъ и убѣжденiй»:

«Смѣю васъ увѣрить, г-нъ —ръ (обращается ко мнѣ г. Чебышевъ-Дмитрiевъ), что около «Биржевыхъ Вѣдомостей» группируются люди, которыхъ связываетъ единство взглядовъ и сходство убѣжденiй».

Да, вамъ, г. Чебышевъ-Дмитрiевъ, дѣйствительно нужна большая смѣлость, чтобъ рѣшиться публично увѣрять меня въ этомъ, и, за исключенiемъ «единства взглядовъ» на «плевки», я не вѣрю вамъ, имѣя на то свои основанiя. Одинъ уже тотъ фактъ, что «около» «Биржевыхъ Вѣдомостей» находится самъ г. Чебышевъ-Дмитрiевъ, бывшiй сотрудникъ «Голоса», употреблявшiй еще такъ недавно всѣ старанiя, чтобъ попасть опять въ число его сотрудниковъ (на что у меня есть несомнѣнныя доказательства) — одинъ этотъ фактъ доказываетъ, какъ мало вѣры можно дать словамъ его. Если неразборчивому Эксу малого этого факта, онъ, вѣроятно, потрудится вспомнить предложенiя своихъ услугъ «Русскому Мiру», въ свое время такъ безпоспорно разоблачонныя, что редакцiя «Голоса», жалѣя г. Чебышева-Дмитрiева, напечатала <нрзб> оправдательное письмо, недурно обрисовавъ его. Это ли г. Эксъ называетъ единствомъ взглядовъ и сходствомъ убѣжденiй? Что «людей» «Биржевыхъ Вѣдомостей»  связываетъ единство взглядовъ — я понимаю въ томъ смыслѣ, что взгляды ихъ единичны въ своемъ родѣ, но насчетъ «сходства ихъ убѣжденiй» г. Чебышевъ-Дмитрiевъ шутитъ… Что-то трудненько отъискать  нетолько сходныхъ, но и несходныхъ убѣжденiй въ газетѣ г. Трубникова.  Пусть-ко укажетъ мнѣ г. Чебышевъ-Дмитрiевъ, какiя  убѣжденiя «Биржевыхъ Вѣдомостей» и въ чомъ они состоятъ. Любопытно будетъ…

Въ послѣднемъ фёльетонѣ я указалъ на одно «курьёзное» сходство: въ передовой статьѣ «Биржевыхъ Вѣдомостей» съ радостью приводится мнѣнiе иностранныхъ газетъ о <нрзб>номъ значенiи посѣщенiя Петербурга германскимъ императоромъ, а въ фёльетонѣ того же нумера 




г. Чебышевъ-Дмитрiевъ развязно говоритъ, что газеты все это «съ вѣтра брешутъ». Это ли еще не «единство взглядовъ и сходство убѣжденiй»? Правда, г. Чебышевъ-Дмитрiевъ совершенно умалчиваетъ объ этомъ «сходствѣ», точно такъ же, какъ обходитъ краснорѣчивымъ молчанiемъ и всѣ другiе «курьёзы» «Биржевыхъ Вѣдомостей», на которые я обратилъ вниманiе; но сущность дѣла отъ этого нисколько не измѣняется. Теперь я вправѣ думать, что г. Чебышевъ-Дмитрiевъ не имѣетъ даже сходства съ самимъ собой. Признать «единство взглядовъ и сходство убѣжденiй» людей «Биржевыхъ Вѣдомостей» и, въ то же время, такъ грубо противорѣчить имъ — можетъ только человѣкъ, потерявшiй всякое «сходство» съ самимъ собой… Вотъ, для примѣра, только одно изъ несомнѣнныхъ доказательствъ несходства г. Чебышева-Дмитрiева съ самимъ собой:

«Фёльетонистъ начинаетъ съ того — говоритъ онъ — будто я пишу обо всемъ, что мнѣ ни прикажетъ г. Трубниковъ! Какой непозволительно истасканный прiемъ!»

Между тѣмъ, нѣсколько строкъ ниже, этимъ же «непозволительно истасканнымъ прiемомъ» г. Чебышевъ-Дмитрiевъ начинаетъ свою брань противъ меня!

«Въ своемъ фёльетонѣ я задѣлъ «Голосъ» — говоритъ онъ — и вслѣдствiе того зналъ, что Андрей Александровичъ прикажетъ кому-нибудь изъ своихъ молодцовъ выругать меня хорошенько».

Мало того, что г. Чебышевъ-Дмитрiевъ противорѣчитъ самому себѣ, показывая свое полное «несходство» съ самимъ собой: онъ грѣшитъ противъ истины. Нѣтъ почти ни одного фёльетона, въ которомъ  экс-сотрудникъ «Голоса» не задѣлъ бы этой газеты — однако, ни одинъ изъ сотрудниковъ «Голоса», и я въ томъ числѣ, не обращалъ на него, до сихъ поръ, никакого вниманiя. Сколько помнится, о «Биржевыхъ Вѣдомостяхъ» и о г. Эксѣ я говорилъ въ своихъ «курьёзахъ» всего только три раза, и то вскользь, какъ о всякомъ другомъ «курьёзѣ» и, сознаюсь, противъ желанiя редакцiи.

Не лишонъ курьёзности и слѣдующiй прiемъ г. Чебышева-Дмитрiева, подобно негоднымъ «плевкамъ» намекающiй на какое-то сходство взглядовъ уже всѣхъ сотрудниковъ съ редакторомъ газеты:

«Изъ того, что «Голосъ» негодуетъ на центральный поземельный банкъ, я же не вывожу, что ему захотѣлось сорвать съ этого банка взятку, а сорвать не удалось».

Какъ трудно догадаться, почему это г. Чебышеву-Дмитрiеву вспомнился вдругъ центральный банкъ! Такъ какъ онъ работалъ когда-то въ «Голосѣ», то ему, конечно, хорошо извѣстно, насколько подобный выводъ былъ бы нелѣпъ по существу и лишонъ смысла по логикѣ; но на фразу можно отвѣчать только фразой, и я мой отвѣтъ выражу въ слѣдующей: «Изъ того, что «Биржевыя Вѣдомости» такъ распинались за центральный поземельный банкъ и за г. Розенталя, я же не вывожу, что г. Трубникову хотѣлось сорвать съ этого банка взятку и умалчиваю о томъ, удалось или не удалось сорвать», представляя читателямъ рѣшить этотъ вопросъ на основанiи хвалебныхъ гимновъ, воспѣвавшихся «Биржевыми Вѣдомостями» въ честь центральнаго банка русскаго поземельнаго кредита. Tu l’a voulu, Georges Dandin, tu l’a voulu!

Мнѣ остается только извиниться предъ читателями, что  я такъ долго остановился на фёльетонѣ «Биржевыхъ Вѣдомостей», или, говоря словами г. Чебышева-Дмитрiева, «засѣлъ въ грязь». Да, много тамъ грязи, и, изъ уваженiя къ читателямъ не слѣдовало бы трогать ни «Биржевыхъ Вѣдомостей», ни плавающаго въ нихъ  г. Чебышева-Дмитрiева. Но да простятъ мнѣ читатели на этотъ разъ! Впредь буду осторожнѣе и не коснусь этой грязи…

—ръ.