Адмирари Нилъ. <Панютинъ Л. К.> Листокъ. Прiятельская бесѣда. – Народъ русскiй спивается съ круга. – Атестатъ, выданный Петру Великому. – Охотники, покровительстующiе дичи. – Хивинскiя вѣсти. – Моложскiй юродивый и петербургскiй чародѣй. – Два печальника о русскомъ народѣ. // Голос. 1873. № 159. 10 (22) iюня.
ЛИСТОКЪ.
За однимъ изъ столиковъ «Семейного Сада» сидѣли двое прiятелей. Человѣкъ принесъ имъ двѣ рюмки коньяку.
- Пить иль не пить? – вотъ въ чомъ вопросъ! воскликнулъ одинъ изъ прiятелей, поднявъ рюмку.
- Пить – умереть, не пить – умереть; такъ лучше пить, отвѣчалъ другой прiятель.
- Гм... Пить! а читалъ ли ты въ «Дневникѣ писателя» «мечты-грёзы» Достоевскаго?
- Отъ питья къ грёзамъ переходъ довольно естественный. Что-жъ тамъ написано?
- Тамъ сообщаютъ страшное извѣстiе, что, будто бы, «народъ закутилъ и запилъ – сначала съ радости, а потомъ по привычкѣ».
- Новость несовсѣмъ новая; всѣ иностранцы посѣщавшiе, двѣсти-триста лѣтъ назадъ, столь, милую сердцу нашихъ литературныхъ старовѣровъ «Московiю», въ одинъ голосъ говорятъ объ ужасающемъ пьянствѣ въ этой странѣ. Послѣ каждого праздника московскiя улицы бывали усѣяны трупами опившихся; теперь же умершiе отъ пьянства – явленiе довольно рѣдкое. Значитъ, теперь хоть и больше пьютъ, да меньше пьянствуютъ; выпьемъ же, Ваня, ничто же сумняшеся.
- Боюсь пить, другъ любезный! Эти безпристаныя сѣтованiя газетъ на усиленiе пьянства въ Россiи, признаюсь, меня нѣсколько поколебали...
- Тебя поколебали стаканы вина, выпитые тобою за обѣдомъ; но коньякъ обладаетъ осажающимъ свойствомъ.
- Полно, пить ли? Читалъ ты брошюру доктора медицины Лещинскаго «О влiянiи пьянства на общественное здоровье, нравственность, дѣятельныя силы и мѣрахъ къ ограниченiю его?»
- Не читалъ и читать не стану. Я и безъ доктора знаю, что влiянiе пьянства на что бы то ни было довольно скверно; мѣры же къ ограниченiю пьянства я могу предложить самыя дѣйствительныя. Ограничить пьянство можно только посредствомъ ограниченiя выпивки. Поэтому, я предлагаю издать законъ, строго ограничивающiй количество напитковъ, дозволенныхъ въ теченiи сутокъ одному лицу, и, патрiотизма ради, хочу самъ себя принесть въ жертву отечеству. Не слеѣдуя примѣру одного господина, который, получивъ за изобрѣтенiе подводной лодки большую награду, ни за что не согласился плыть на ней, я великодушно предлагаю свою особу для испытанiя надъ нею опьяняющей силы разныхъ напитковъ. Пусть меня ежедневно поятъ и водкой, и коньякомъ, и всевозможными винами, и пусть записываютъ тщательно, послѣ которой рюмки я охмѣлеваю. Собою жертвую безвозмездно и только расходы на матерьялы для опытовъ пусть приметъ на себя государство.
- Проектъ твой я нахожу превосходнымъ и готовъ, вмѣстѣ съ тобою, подвергнуться опытамъ. Вѣроятно, найдутся и другiе желающiе. Но, для большей вѣрности испытанiя, слѣдовало бы, мнѣ кажется, основать цѣлое общество испытателей пьянства съ цѣлью его искорененiя. Пьянство, дѣйствительно, страшная язва. Въ одномъ Петербургѣ заболѣваетъ отъ него ежегодно около двухъ съ половиною тысячъ человѣкъ. Это ужасно!... Человѣкъ! еще двѣ рюмки!
- Ты выражаешься несовсѣмъ точно: зло не въ самомъ пьянствѣ, а въ его послѣдствiяхъ. Еслибъ пьянство не приносило ничего, кромѣ страданiй, вѣрь мнѣ, никто бы не пьянствовалъ. Если же у насъ такое множество пьяницъ, такъ это потому, что вино веселитъ сердце человѣческое. Послѣдствiя этого увеселенiя дѣйствительно печальны, и о нихъ-то слѣдуетъ подумать. Къ сожалѣнiю, наши доктора упускаютъ это изъ вида; зато объ этомъ самъ народъ непрестанно заботится и его вѣковой опытъ уже начинаетъ приносить утѣшительные результаты. Народъ изобрѣлъ весьма дѣйствительныя опохмѣляющiе средства. На основанiи мудраго правила: similia similibus curantur, пьяница, проснувшись съ тяжолою головой, прежде всего выпиваетъ рюмку-другую водки, закусывая кислымъ и солёнымъ. Квашеная капуста, соленые огурцы, квасъ, разсолъ, рѣдька – вотъ простыя средства, противодѣйствующiя дурнымъ послѣдствiямъ пьянства; а между тѣмъ, ни въ одной аптекѣ не найдешь этихъ медикаментовъ! А отчего? Оттого, что наша наука чуждается народнаго опыта. Она все еще у насъ экзотическое растенiе, непустившее корня въ русской почвѣ. Мы пишемъ трактаты о сатирахъ Персiя и философiи Плотина, а оставляемъ безъ вниманiя жизненный вопросъ объ опохмѣляющемъ дѣйствiи кислой капусты, и насъ же еще обвиняютъ въ излишнемъ увлеченiи утилитаризмомъ!
- Непостижимо! Я полагаю: еще по рюмочкѣ?
- Одобряю! А между тѣмъ, нельзя же, сложа руки, смотрѣть, какъ гибнетъ народъ отъ ужасающаго пьянства.
- Признаюсь, вчера, я напился до безчувствiя, чтобъ какъ-нибудь заглушить въ себѣ скорбь, навѣянную на меня воплями г. Достоевскаго о всероссiйскомъ пьянствѣ. Послушай только, что онъ пишетъ въ своихъ грёзахъ: «Матери – говоритъ онъ – пьютъ, дѣти пьютъ, церкви пустѣютъ, отцы разбойничаютъ; бронзовую руку у Ивана Сусанина отпилили и въ кабакъ снесли, а въ кабакѣ приняли. Спросите, говоритъ, одну медицину, какое можетъ родиться поколѣнiе отъ такихъ пьяницъ?» Я послѣдовалъ совѣту и развернулъ брошюру Лещинскаго: «У пьяныхъ родителей – прочолъ я въ ней – 2/3 потомства погибаетъ въ зародышевомъ состоянiи» (къ сожалѣнiю, авторъ не объяснилъ самый способъ наблюденiя надъ потомствомъ въ зародышѣ). Во всякомъ случаѣ, замѣчено, что въ этомъ потомствѣ «встрѣчается ранняя смерть отъ конвульсiй, глупость или слабоумiе (это, впрочемъ, простительно зародышамъ), малая развитость черепа, а въ позднѣйшемъ возрастѣ страсть къ пьянству, сумасшествiе и преступленiе». Картинка, видишь самъ, ну особенно привлекательная. Всего ужаснѣе показалось мнѣ воровство мѣдной руки у Ивана Сусанина; меня нѣсколько утѣшаетъ лишь то, что у ловкихъ воровъ, во всей вѣроятности, трезвые родители: иначе воры родились бы такими глупцами, которымъ не пришло бы въ голову пропить руку главнаго дѣйствующаго лица въ оперѣ «Жизнь за Царя». Меня особенно безпокоитъ участь потомства тѣхъ, кому грезится на яву гибель русскаго народа не отъ чего другого, какъ именно отъ пьянства. До сихъ поръ оно, правда, нисколько не мѣшало русскому народу совершать великiя дела; этотъ пьяница-народъ даже спасъ Россiю въ ту тяжкую годину, когда его трезвые руководители цаловали крестъ тушинскому вору; но тогда народъ говорилъ: «пьянъ да уменъ – два угодья въ немъ», а теперь поди ты!
- На это я тебѣ, Петя, вотъ что скажу... но сначала ты отвѣть мнѣ: какого ты мнѣнiя о Петрѣ I-мъ?
- Великiй государь! вотъ тебѣ и весь отвѣтъ.
- Такъ ты, значитъ, въ этомъ не сомнѣваешься – спасибо. Но еслибъ въ этомъ даже и было сомнѣнiе, то оно должно бы исчезнуть послѣ того, какъ заслуги Петра I удостоились отъ нашего яхт-клуба прекраснаго аттестата, за подписью: гг. Познанскаго, Соколова, Леонидова, Трусова и Сперанскаго, которыхъ имена будутъ вырѣзаны на памятникѣ Петра-Великаго, воздвигнутомъ членами яхт-клуба.
- Это съ какой стати? Что общаго между этими моряками прѣсной воды и создателемъ русскаго флота?
- А то, что они собрали нѣсколько рублей на сооруженiе колонки съ бюстомъ Петра-Великаго.
- Только-то! И ни одному изъ нихъ не пришло въ голову, что они выставляютъ свои именя на всеобщее посмѣянiе?
- Нѣтъ, г. Соколовъ сначала-было посовѣстился выставить свое имя рядомъ съ именемъ Петра-Великаго; но потомъ и его, кажется, уговорили.
- Ну, а скажите откровенно, натощак или послѣ обѣда было принято членами клуба это мудрое решѣнiе?
- Конечно, послѣ многочисленныхъ здравицъ въ честь великаго юбиляра.
- При этомъ пили, конечно, не воду?
- О, нетъ, судя по стихотворенiю, прочитанному на этомъ обѣдѣ, для членовъ яхт-клуба прѣсная вода, по которой они плаваютъ, такъ же противна, какъ морская вода настоящимъ морякамъ: застольный поэтъ яхт-клуба изобразилъ его членовъ вовсе не членами общества трезвости.
- Тогда укѣковѣченiе ихъ именъ на памятникѣ Пера-Великаго имѣетъ нѣкоторое основанiе. Петръ тоже не былъ врагомъ вина. Правда, онъ сдѣлалъ для Россiи больше многихъ трезвыхъ; но, кто знаетъ? можетъ быть, и члены яхт-клуба совершатъ нѣчто великое...
- Легко можетъ случиться! Начали они совершенно попетровски – сооруженiемъ ботика, и тоже назвали его своимъ «дѣдушкой», а теперь уже они владѣютъ флотомъ, внушающимъ справедливыя опасенiя швейцарскимъ адмираламъ, по мненiю извѣстнаго генерала Бума, и артилерiя ихъ съ каждымъ годомъ дѣлается все грознѣе. Дѣйствительно, залпъ ея по поводу торжества въ честь Петра-Великаго былъ весьма громокъ, а еслибъ всѣ эти страшныя орудiя разрушенiя не выказали большой неохоты къ стрѣлянiю, залпъ, просто оглушилъ бы насъ. Судя по такому началу, можно надѣяться, что нашъ яхт-клубъ, современемъ, избавитъ казну отъ значительныхъ расховдовъ по морскому вѣдомству. Говорятъ, клубъ этотъ уже хлопочетъ о прiобрѣтенiи двѣнадцатидюймоваго орудiя, посланнаго на вѣнскую выставку. Этимъ чудовищемъ онъ предполагаетъ вооружить своего дѣдушку, который будетъ защищать женскую купальню отъ непрiятельскаго нападенiя.
- Э, да эти господа, видно, шутить не любятъ!
- А ты какъ думалъ? Недаромъ же многiя изъ нихъ служили, говорятъ волонтерами въ швейцарскомъ флотѣ.
- В такомъ случаѣ. я полагаю, намъ бы не помѣшало выпить за процвѣтанiе надежды Россiи, нашего славнаго яхт-клуба.
- Умныя рѣчи прiятно и слушать. Человѣкъ, шампанскаго!
Вообще, нельзя не замѣтить, что мы все болѣе и болѣе начинаемъ убѣждаться въ пользѣ кооперацiи. Новыя общества на паяхъ и на акцiяхъ растутъ какъ грибы, и полезность ихъ доказывается самымъ ихъ процвѣтанiемъ. Въ числѣ такихъ обществъ предполагается учредить «общество охоты и покровительства животнымъ». Для профана можетъ показаться страннымъ, какимъ образомъ можно покровительствовать животнымъ охотою на нихъ; но если хорошенько вникнуть въ дѣло, то нельзя не признать, что общество это учреждается на вполнѣ рацiональныхъ основанiяхъ, совершенно противоположныхъ тѣмъ, которыми руководстуются индiйцы. Тѣ, какъ извѣстно, доводятъ свою любовь къ безсловеснымъ дотого, что кормятъ своимъ тѣломъ разныхъ насѣкомыхъ (нашъ народъ дѣлаетъ то же, хотя и по другимъ побужденiямъ). Новое же общество не придаетъ особеннаго значенiя смерти животнаго. Убить его разрѣшается каждому, но мучить – ни подъ какимъ предлогомъ. Новѣйшiе криминалисты держатся другой системы относительно преступниковъ. По ихъ мнѣнiю, лишать жизни убiйцу, подъ ножемъ котораго лишились жизни многiе невинные, слишкомъ жестоко, а держать его всю жизнь въ одиночномъ заключенiи, доводящемъ человѣка до одурѣнiя – вполнѣ гуманно; на чьей сторонѣ правда – разобрать трудно. Во всякомъ случаѣ, охотникъ, покровительствующiй дичи, явленiе отрадное, дѣлающее честь нашему человѣколюбивому вѣку. Въ это общество, вѣроятно, поступятъ всѣ охотники, выстрѣлы которыхъ не причиняли никакого вреда пернатымъ обитателямъ нашихъ водъ и суши.
Нельзя также не видѣть знаменiя времени и въ томъ, что, вопреки мнѣнiю военныхъ авторитетовъ, сраженiя сдѣлались теперь несомнѣнно менѣе кровопролитны. Всѣмъ еще памятны ужасы франко-германской войны 1870 года. Подъ однимъ Мецомъ легло нѣсколько десятковъ тысячъ французов и нѣмцовъ. Теперь же изъ хивинскихъ владѣнiй мы получаемъ самыя утѣшительныя извѣстiя. По офiциальнымъ извѣстiямъ, «бой» подъ Ходжейли съ непрiятелемъ въ числѣ 6,000 человѣкъ, при 6-ти орудiяхъ, окончившiйся полнымъ пораженiемъ хивинцовъ, стоилъ намъ всего двухъ раненыхъ, а въ «жаркомх дѣлѣ» при занятiи укрѣпленнаго города Мангыта мы потеряли убитыми и ранеными всего 15 человѣкъ. Судя по частнымъ письмамъ изъ отрядовъ, наши войска опасаются одного, чтобъ Хива не сдалась безъ боя. Признаюсь, я искренно желаю, чтобъ эти «опасенiя» оправдались, потому что потерю и одного человѣка считаю невознаградимою. Но, если смотрѣть на дѣло съ точки зрѣнiя участвующихъ въ походѣ, занятiе Хивы безъ выстрѣла – было бы, дѣйствительно, достойнымъ сожалѣнiя. При этомъ, правда, всѣ остались бы живы и невридимы, зато не было бы никакой возможности совершить какой-нибудь подвигъ и удостоиться за него приличной награды.
Впрочемъ, наши войска уже и безъ того совершили блистательный подвигъ, пройдя безводную степь въ тропическую жару, и если «состоянiе духа и здоровья войскъ отличное», то прежде всего потому, что самыя войска хороши. Бой съ природою стоитъ такихъ же наградъ, какъ и бой съ непрiятелемъ, а при оцѣнкѣ военныхъ заслугъ необходимо также принимать въ соображенiе и добытые трофеи. Хорошо было нѣмцамъ воевать во Францiи: они, кромѣ безчисленнаго количества пушекъ и военныхъ припасовъ, завоёвывали себѣ прекрасныя сигары и даже часы, тогда какъ, по извѣстiямъ «Русскаго Инвалида», наши войска, занявъ хивинскую крѣпость Джана, гарнизонъ и жители которой бѣжали изъ нея, оставивъ въ ней все свое имущество, нашли тамъ всего «четыре курицы и горшокъ съ лукомъ». Такъ какъ самая Хива гораздо больше крѣпости Джана, то можно допустить, что и добыча наша будетъ тамъ гораздо значительнѣе. Но, еслибъ мы нашли тамъ даже сорокъ куръ и десять горшковъ съ лукомъ, то и тогда эти трофеи были бы довольно скудны. Въ знаменитой арджарской битвѣ въ коканскихъ владѣнiяхъ мы, всетаки, взяли въ плѣнъ 10,000 барановъ курдючной породы; въ Хивѣ же, повидимому, и на это нельзя разсчитывать; зато взятiемъ Хивы мы уничтожимъ главный разбойничiй притонъ, мѣшающiй распространенiю нашей цивилизацiи въ Средней Азiи. Такимъ образомъ, моральныя выгоды вознаградятъ насъ за скупость матерьяльныхъ выгодъ этого завоеванiя.
По всей вѣроятности, завоеванiе Хивы – уже совершившiйся фактъ; по крайне мѣрѣ, мнѣ снилось недавно, что я совершалъ туда торжественный въѣздъ на огромномъ верблюдѣ. Проснувшись, я тотчасъ отправился къ колдуну, живущему въ Знаменской Улицѣ, рядомъ съ павловскимъ институтомъ. Къ сожалѣнiю, я не засталъ его дома: онъ повезъ въ баню какую-то женщину лечить ее чарами отъ безплодiя. Удивительно, что наша журналистика до сихъ поръ ни слова не упомянула объ этомъ замѣчательномъ чародѣѣ, слава о которомъ гремитъ отъ Петербургской Стороны до Малой Коломны и отъ Чекушъ до Екатерингофа.
Чародѣй этотъ, судя по разсказамъ, человѣкъ еще молодой, но уже извѣдавшiй самыя сокровенныя глубины бѣлой и чорной магiи. Даромъ пророчества онъ, говорятъ, превосходитъ моложскаго юродиваго Iону, жизнеописанiе котораго печатается въ «Домашней Бесѣдѣ»; мудростью же затемнилъ московскаго Ивана Яковлевича Корейшу. Относительно его частной жизни ничего положительнаго неизвѣстно. Одни утверждаютъ, что образцомъ онъ взялъ себѣ монаха троицко-сергiевской лавры о. Нила, въ постели котораго был найдена дѣвицею Огурцовою нѣкая крестьянская дѣвицы Прасковья Лекарева; другiе же отрицаютъ въ немъ всякую заботливость о душеспасительном житiи на томъ основанiи, что онъ рѣдко бываетъ въ трезвомъ видѣ.
Какъ бы то ни было, всѣ признаютъ за знаменскимъ чародѣемъ великое искусство въ гаданiи. Онъ не прибѣгаетъ ни къ картамъ, ни къ кофейной гущѣ, а смотря по платѣ, даетъ или бумажку съ кабалистическими письменами, или какiе-то корешки, обладающiе магическими свойствами. Отъ женскаго безплодiя онъ лечитъ въ банѣ однимъ дуновенiемъ.
Нельзя не признать, что появленiе въ Петербургѣ человѣка, находящагося въ непосредственномъ общенiи съ мiромъ духовъ, какъ нельзя болѣе кстати въ настоящую минуту, когда борьба спиритуалистовъ съ матерьялистами въ полномъ разгарѣ, хотя нельзя не признать, что несостоятельность метрьялизма уже совершенно доказана нетолько нѣкоторыми изъ нашихъ професоровъ, но даже въ «Домашней Бесѣдѣ», прекрасною статьею неизвѣстнаго автора: «Мои воспоминанiя о юродивомъ Iонѣ». Въ этой статьѣ неизвѣстный разсказываетъ, какъ юродивый, поднеся его матушкѣ рюмку водки, привелъ ее въ восторженное состоянiе, которое прошло тогда лишь, когда блаженный Iона, оставшись съ ней наединѣ, произвелъ какiе-то таинственныя манипуляцiи. Но то, что дѣлалось когда-то въ Мологѣ, многiя, небывшiе свидѣтелями подвиговъ юродиваго Iоны, могутъ признать, болѣе или менѣе, сомнительнымъ, тогда какъ петербургскiй чародѣй у всѣхъ подъ рукой, и каждый можетъ за какiе-нибудь три рубля прiобрѣсть у него три корешка, въ магическомъ дѣйствiи которыхъ легко убѣдиться.
Леченiе женскаго безплодiя дуновенiемъ завставитъ призадуматься самыхъ знаменитыхъ нашихъ акушеровъ, несостоятельность которыхъ въ этомъ отношенiи всѣмъ хорошо извѣстна. Плодотворное дуновенiе чародѣя доказываетъ полное ничтожество средствъ, основанныхъ на безплодномъ изученiи человѣческаго организма и физiологiи, преподаванiемъ которыхъ заняты столько учоныхъ. Гдѣ безсильна матерiя, тамъ духъ творитъ чудеса, совершенно необъяснимые научнымъ способомъ; но убѣдитъ ли невѣрующихъ даже такое проявленiе силы духа? Откровенно говоря, я въ этомъ сильно сомневаюсь... Еслибъ и мертвые воскресли, мои сограждане и тогда бы не повѣрили бы. Я хорошо ихъ знаю, и потому не надѣюсь на ихъ исправленiе. Стоитъ только посмотрѣть, съ какою жадностью они уписываютъ издѣлiя французской кузни, чтобъ сразу признать ихъ безнадежными.
Посмотрите на этихъ двухъ обжоръ, которые, засѣвъ въ ресторанѣ, ведутъ quasi-учоную бесѣду о насыщенiи чрева.
- Я полагаю, князь, что по случаю жаркого времени, недурно бы заказать ботвинье.
- Ахъ, mon cher! развѣ ты не знаешь, что французъ-поваръ не имѣетъ о немъ никакого понятiя? Такiя вещи можно ѣсть только дома.
- Въ такомъ случаѣ закажемъ бискъ, теперь самая пора раковъ.
- Пожалуй, а не лучше ли à la tortue съ petits pâtés и rissoles.
- Пусть потвоему; а чего бы изъ легюмовъ?
- Haricots verts надоѣли; спаржи теперь уже не найти молодой; вотъ развѣ трюфели въ салфеткѣ.
- Можно, если не хочешь цвѣтной капусты.
- Нѣтъ, спасибо; ну, а изъ рыбнаго я думаю стерлядку въ бѣломъ винѣ, потому что solo непремѣнно попадутъ несвѣжую.
- Согласенъ; на жаркое же пусть дадутъ цыплятъ – говядина какъ-то не ѣстся въ такую жару.
- Ну, ты какъ хочешь, а я закажу себѣ что-нибудь посущественнѣе.
- А пташекъ, всетаки, надо?
- Непремѣнно; надо же что-нибудь жевать баловства ради.
- Сладкаго я не ѣмъ, такъ мнѣ пусть подадутъ сыру; тебѣ же совѣтую croûtes à l'ananas – очень недурно здѣсь дѣлаютъ.
Потомъ пошли долгiя пренiя о винахъ и о порядкѣ ихъ подаванья. Бѣдный французъ даже усталъ, ожидая окончанiя этого кулинарнаго диспута.
Въ ожиданiи супа, разговоръ идетъ вяло. Вспоминаются разные обѣды, раздаются вздохи объ упадкѣ англiйскаго клуба и жалобы на медленность прислуги. Но вотъ принесли супъ, и обжоры завѣсились салфетками. Первое блюдо съѣдено въ молчанiи. Налили: одинъ мадеры, другой хересу. Начинается смакованье.
- Странное дѣло! восклицаетъ князь: теперь только у графа Думберга и найдешь хорошую мадеру. Къ Елисѣеву же хоть не заглядывай...
- Да; настоящая мадера добраго стараго времени уже становится миѳомъ, какъ классическое фалернское.
- Всему свое время. Въ моемъ московскомъ погребѣ дворецкiй открылъ нѣсколько бутылокъ напитка, который и не зналъ, какъ и назвать. Принесъ онъ мнѣ его на показъ. Смотрю, бутылки обросли мохомъ, а пробки сгнили. Налилъ и пробую со страхомъ. На вкусъ сладко. Выпилъ рюмку, и такая, знаешь ли, теплота разлилась по всему тѣлу, что просто утроба моя возъиграла; я тотчасъ призналъ въ этомъ напиткѣ старинный мёдъ. Навожу справки, какъ онъ могъ попасть въ мой погребъ. Оказывается, что мѣсто, гдѣ выстроенъ мой домъ, принадлежало нѣкогда боярину Стрѣшневу, и что погребъ послѣ московскаго пожара более полувѣка оставался неочищеннымъ отъ мусора. Тогда мнѣ стало совершенно ясно появленiе въ моемъ погребѣ этого допотопнаго напитка; секретъ же приготовленiя его, увы! на вѣки потерянъ, и вотъ мы, хвастающiеся быстрыми успѣхами и на пути прогресса, принуждены платить 12 рублей за какую-то бурду, называемую мадерой! Что тамъ ни говори, а въ старину было много хорошаго, недоступнаго нынѣшнему поколѣнiю. Помню, отецъ мой, князь Иванъ, немало гордился тѣмъ, что у насъ почти ничего не было покупного. Изъ подмосковной мы получали яйца, масло и всякую дрянь. Изъ полтавской деревни везли намъ наливки, изъ помѣстья на южномъ берегу Крыма свое шампанское, и не думай, чтобъ это была какая-нибудь пакость – нѣтъ братъ, поставятъ бывало рядомъ вдову-клико и наше самодѣльное – ни за что не отличишь. Теперь, кажись бы и сообщенiя легче, а и въ голову никому не придетъ выписывать что-нибудь изъ деревни, когда все можно найти подъ рукою.
- Все можно найти. Найти-то найдешь, да только какое! Приноситъ мнѣ на дняхъ мой поваръ на показъ индѣйку, яко бы кормленную; посмотрѣлъ – совсѣмъ синяя, бросилъ ее ему въ рыло и велѣлъ купить говядины. А прежде староста или тамъ управляющiй какой высылалъ что было лучшаго, и дѣйствительно, въ старину предки наши ѣдали едва ли не лучше нашего. Этихъ проклятыхъ соусовъ, правда, тогда не знали, зато провизiя была не въ примѣръ лучше... Послѣ кофе, я полагаю, по рюмочкѣ какого-нибудь ликерца недурно бы?..
- Нѣтъ, не могу... мы, знаешь ли... говорилъ князь, уже несвободно ворочая языкомъ: мы должны подавать народу примѣръ воздержанности... C’est à dire: preacher d’example… Недаромъ же пишутъ, что и матери пьянстуютъ... Церкви пустѣютъ. Я всегда говорилъ, что la religion... Впрочемъ, ликёру, пожалуй недурно.. Это освѣжаетъ... Виною всему невѣжество... Просвѣтите народъ и онъ перестанетъ пьянствовать... Я, знаешь ли, всегда былъ либераломъ... даже на замѣчанiи состою...
- Странная у тебя, князь, привычка: чуть выпилъ лишнюю рюмку, сейчасъ начинаешь либеральничать. Но, помилуй, кому нуженъ нашъ либерализмъ? Какiя гражданскiя подвиги мы можемъ совершить? Обстоятельства сдѣлали насъ такими, какъ мы теперь, и никакiя волшебники насъ не передѣлаютъ. Согласись мы... можно сказать... паразиты... даромъ небо коптимъ... а все же... однако, здѣсь чертовски душно... Но я вполнѣ согласенъ съ тобою, что пьянство... Окъ! Да, мадера, дѣйствительна нехороша... Выпьемъ поэт-шандонъ... Окъ! только похолоднѣе... Это насъ освѣжитъ... Нѣвежество – настоящая причина пьянства... Гибнетъ народъ... согласенъ... Я говорю тебѣ, князь..
Но громкое храпѣнье сiятельнаго либерала неопровержимо свидѣтельствовало, что скорбь о судьбахъ русскаго народа, погибающаго отъ пьянства, сломила его крѣпкую натуру. Товарищъ князя тоже изнемогъ подъ бременемъ гражданской скорби, и только поздно вечеромъ они очнулись отъ томившаго ихъ кошмара.
Нилъ Адмирари.