Московскiя замѣтки. // Голосъ. 1873. № 182. 3 (15) iюля.
МОСКОВСКIЯ ЗАМѢТКИ.
−−−−−
Когда имѣешь, какъ, напримѣръ, я, много знакомыхъ, то неудивительно, что между ними встрѣчаются оригиналы. У меня ихъ много-таки есть въ запасѣ, и если я теперь остановлюсь на самомъ неоригинальномъ изъ моей колекцiи, то вовсе не за неимѣнiемъ оригинальныхъ, а просто потому, что онъ мнѣ болѣе на руку для той бесѣды, которую я намѣренъ сегодня повести съ читателями. Я не назову его по имени, потому что онъ совершенно основательно могъ бы спросить меня: «что въ имени тебѣ моемъ?»; скажу только, что это одинъ изъ типическихъ московскихъ старичковъ. Еслибъ я началъ писать бiографiю почтеннаго старичка, то мнѣ пришлось бы исписать много бумаги, потому что одинъ формулярный списокъ его былъ бы совершенно достаточенъ для наполненiя фёльетона всѣмъ, что касается прохожденiя имъ гражданской и военной службы, отъ портэпей-прапорщика до дѣйствительнаго статскаго совѣтника включительно, и всетаки, что сказалъ бы этотъ сухой перечень фактовъ, конечныхъ результатовъ, интересъ которыхъ состоитъ именно въ процесѣ ихъ полученiя? Разумѣется, ничего. Но я, можетъ быть, всетаки, не удержался бы представить хоть и сухой, но длинный конспектъ того содержанiя, которое почерпывалось впродолженiи длинныхъ, длинныхъ годовъ одной изъ человѣческихъ жизней, еслибъ мой герой, въ припадкѣ откровенности, не объявилъ мнѣ какъ-то, смѣясь своимъ всегда веселымъ смѣхомъ «хи-хи-хи»: нѣтъ, amice, жизнь пережить – не поле перейти: и я, ей-Богу, если порыться въ моемъ котлѣ, могъ бы отыскать нѣчто, и презанимательное нѣчто... Вотъ не знаю только, куда мнѣ было бы дѣвать это: въ «Архивъ» или въ «Старину»... Очевидно, онъ если не писалъ, то подумывалъ писать записки, потому что ихъ теперь пишутъ всѣ, даже тѣ, которымъ прежде объ этомъ и въ голову не приходило. Есть ли у него въ «котлѣ его жизни», дѣйствительно нѣчто интересное, явится ли оно въ свѣтъ когда-нибудь и увижу ли я это его «нѣчто» на страницахъ нынѣ существующихъ «Архива» и «Старины» - не знаю; но, во всякомъ случаѣ, надежда, хоть и отдаленная, познакомиться съ автобiографiей старичка en question избавляетъ меня отъ скучной операцiи выкладыванiя разныхъ жизненныхъ фактовъ, которые всѣ вертятся около «опредѣленъ», «произведенъ», «награжденъ», «переведенъ», и если разнообразятся, то только введенiемъ постороннихъ понятiй или о «выслугѣ», или о «наградѣ», въ послѣднемъ случаѣ непременно нетолько за усердную, но и за полезную службу.
Ему теперь семьдесятъ. Онъ «веритъ и любитъ», «любитъ и вѣритъ». Согрѣваемый этимъ чувствомъ, онъ «покровительствуетъ». Покровительство хотя всегда мотивируетъ, но любитъ, когда къ нему «обращаются», и, при своемъ возрастѣ, очень цѣнитъ мягкосердiе; упрямство же считаетъ самымъ большимъ порокомъ; при всякомъ поводѣ къ одушевленiю – одушевляется; память на факты изумительная...
Я вспомнилъ о почтенномъ старичкѣ не безъ причины. Тут съигралъ свою роль тотъ психическiй процесъ, въ силу котораго часто представленiе объ а можетъ вызвать представленiе о б, индивидуумѣ, совершенно противоположномъ первому и, повидимому, немогущемъ имѣть с нимъ ничего общаго. Дѣло въ томъ, что въ «Гражданинѣ» какой-то «вольнодумецъ», называющiй себя такъ потому, что «вѣритъ въ Бога, признаётъ отеческую власть, носитъ въ душѣ вѣру въ идеалы, не желаетъ, чтобъ женщины были министрами и т.д.», напалъ на одну изъ нашихъ московскихъ достопримѣчательностей – на «купеческихъ сынковъ». Воздавъ должную дань старому поколѣнiю, которое «и трудилось, и трудится въ потѣ лица, религiозно, много дѣлаетъ добрыхъ дѣлъ, честно, дѣльно» и обладаетъ «русскими живыми и святыми струнами», онъ начинаетъ бичевать «юное поколѣнiе московскаго купечества, передъ которымъ самые отчаянные нигилисты суть ангелы, если не небесные, то земные». Послѣднее сравненiе достаточно показываетъ степень волненiя, объявшаго наивнаго наблюдателя московскихъ нравовъ, и я не умѣю подобрать къ нему ничего подходящаго, кромѣ той пламенной дiатрибы, которая валтазаровскими словами загорѣлась на страницахъ «Гражданина», когда «Шнейдерша» заявила покушенiе поколебать все, что по самой природѣ дорого человѣку и гражданину. Для того, чтобъ желающiе могли узрѣть весь ужасъ положенiя, куда толкаютъ насъ эти «купечскiе сынки», эти демоны нашего вѣка, превосходящiе даже самихъ нигилистовъ, г. «вольнодумецъ» приглашаетъ наблюдателей въ московскiй «Шато-де-Флёръ», дѣйствующiй, какъ извѣстно, въ нашемъ Петровскомъ Паркѣ. Прочитавъ это приглашенiе, я, разумеется, пожелалъ увидѣть лицомъ къ лицу «демоновъ вѣка», «купеческихъ сынковъ» тожь, и въ первый же вечеръ поѣхалъ въ «Шато-де-Флёръ».
Кстати это былъ «bénéfice des artistes, victimes de l’incendie (объ этомъ «incendie» зри мои послѣднiя «замѣтки»), такъ что посѣщенiе могло имѣть даже характеръ филантропическiй. Нашему брату, москвичу, это очень наруку, потому что какъ бы тамъ «вольнодумецъ» не толковалъ, но если купеческiе сынки никакого добра никому не дѣлаютъ, то, вѣдь, и люди въ лѣтахъ тоже норовятъ, какъ бы за сдѣланное прiобрѣсти что-нибудь въ сугубомъ количествѣ; въ настоящемъ случаѣ, прiѣхвашiе гулять изъ состраданiя къ ближнему за свой филантропическiй подвигъ были награждены усиленнымъ канканомъ труппы m-me Billy, пожелавшей, на этотъ случай, увеличить собою обыкновенную труппу Беккера.
Итакъ, я очутился въ «Шато», а очутившись въ немъ, не могъ не встрѣтить моего «почтеннаго» старичка, который, въ моментъ моего появленiя, весьма усердно аплодировалъ Дорѣ Вейкопфъ, выдѣлывавшей съ спецiальною грацiей какое-то необыкновенно зажигательное па.
Dix minutes d’entracte, и мы уже бесѣдовали, потому что старичокъ не могъ не бесѣдовать о томъ, что его занимало въ данную минуту: это была, такъ сказать, дань возрасту.
На этотъ разъ мой старичокъ былъ, впрочемъ, нѣсколько не въ обыденномъ настроенiи: видимо, что онъ создалъ себѣ изъ каскаднаго вопроса un interet à part. Я такъ хорошо зналъ его, что ошибиться не могъ, и дѣйствительно, выяснивъ мнѣ очень обстоятельно, подробно и съ знанiемъ дѣла, свойственнымъ юному корнету, суть прелестей Доры Вейкопфъ и Лили Аллистонъ, онъ куда-то шаловливо исчезъ съ какою-то очаровательною дамой сомнительнаго достоинства, а черезъ нѣсколько минутъ я уже видѣлъ его въ обществѣ двухъ господъ, также изъ породы «ветхозавѣтныхъ», ведущаго самую оживленную бесѣду avec deux charmantes jeunes personnes, сопровождаемыхъ комильфотною дамой, лѣтъ среднихъ и физiономiи презентабельной.
Простой инстинктъ подсказалъ мнѣ, что я буду de trop въ этомъ секстетѣ, а потому я повернулъ въ сторону и пошолъ бродить по саду.
Въ тѣни зелени разговоръ... Женскiй голосъ, и рядомъ съ нимъ мужской гостинодворскаго акцента. У меня дрогнуло сердце. «Неужели онъ правъ?» подумалъ я, вспомнивъ о вольнодумцѣ. «Неужели это «демоны вѣка» шепчутся здѣсь въ кустахъ?» По тэмбру голосовъ слышно было, что они принадлежатъ если несовсѣмъ старому поколѣнiю, то, во всякомъ случаѣ, такому, которое изъ среды молодого давно вышло, а при знакомствѣ съ сочиненiями Островскаго, который, какъ утверждаютъ, передалъ языкъ своего излюбленнаго сословiя до крайности правдиво, даже мое неопытное ухо могло безошибочно опредѣлить, что это говорили не чиновники, не офицеры, а именно зловредный отпрыскъ московскаго купечества, тѣ «демоны вѣка», которые затьмили въ глазахъ «вольнодумца» даже «нигилистовъ», каковыхъ, по моему робкому разумѣнiю, ничто не могло затьмить въ глазахъ вольнодумствующихъ и невольнодумствующихъ «гражданъ».
Два молодыхъ купчика прошли мимо и, очевидно смекнувъ, что «должно быть, это тятеньки балуются», расхохотались.
- Нешто войти къ нимъ? покатываясь со смѣху, спросилъ одинъ.
- Ну ихъ! отвѣчалъ другой.
Я пошолъ дальше. Чья-то фигура, плотная, объемистая, прильнувъ головой къ густой листвѣ, отдѣлявшей бесѣдку отъ аллеи, смотрѣла въ глубину, и до того увлеклась зрѣлищемъ, что даже не замѣтила моего приближенiя.
Эта фигура напомнила мнѣ, точь въ точь, картинку, которую, въ дни моего дѣтства, никакъ не могъ обстоятельно объяснить моему неразвитому пониманiю мой учитель изъ семинаристовъ, почему-то, при каждой встрѣчѣ съ нею, перевертывавшiй страницу въ книгѣ и настоятельно утверждавшiй, будто бы мнѣ совершенно достаточно знать, что тутъ дѣло идетъ о «Сусаннѣ и о трехъ старцахъ, которые-де за грѣхъ праведнымъ судiею были наказаны». Именно вслѣдствiе моего непониманiя, эта картинка меня особенно интересовала, и я, какъ сейчасъ, вижу этихъ «трехъ старцевъ», разсматривающихъ «прекрасную Сусанну»: голова наблюдателя въ «Шато-де-Флёр» и вся нагнувшаяся впереъ фигура съ руками, раздвигавшими вѣтви акацiи, какъ живую возстановила въ моей памяти одну изъ старческихъ головъ, погружонныхъ въ разсматриванiе купающейся красавицы.
Мнѣ давно уже не нужно толмача – семинариста, и я теперь безъ него прекрасно понимаю то, что прежде мнѣ невозможно было втолковать даже съ помощью разсужденiй, построенныхъ по всѣмъ правиламъ реторическаго искусства... Долго ходилъ я по тѣнистымъ алеямъ сада, долго искалъ безчинствующихъ «демоновъ вѣка», но, увы! напрасно, потому что безчинствовали всѣ – и молодые, и старые, и опытомъ умудренные, и купцы, и «купчики», и даже господа. Народу въ «Шато-де-Флёръ» - пропасть, но въ этой пропасти далеко не преобладающимъ элементомъ являются тѣ демоническiя фигуры, въ образѣ «молодыхъ купчиковъ», отъискивать которыя пустился я сюда по указанiю «вольнодумствующаго» въ «Гражданинѣ» г. О... При самомъ тщательномъ наблюденiи, я узсмотрѣлъ, что на поприщѣ безобразiй фигюрируетъ съ совершенно одинаково распредѣленнымъ азартомъ вся пёстрая смѣсь одеждъ и лицъ, племенъ, нарѣчiй, состоянiй, населяющихъ Москву, и среди всѣхъ этихъ нѣмцовъ, чиновниковъ, жидовъ, землевладѣльцовъ, юристовъ-армянъ, студентовъ, купцовъ, далеко не исключительно молодыхъ, я не могъ увидѣть, какъ того хочетъ московскiй наблюдатель «Гражданина», одинъ только «цвѣтъ русской купеческой молодёжи».
- Прячется, должно быть, весь этотъ ядъ, подумалъ было я; да потомъ и разсудилъ, что ужъ если онъ прячется, такъ по этому одному нечего сводить лучи исключительно на нашихъ «московскихъ молоденькихъ купчиковъ» и усматривать въ нихъ какую-то «грозящую бѣду». Нѣтъ, г. вольнодумствующiй гражданинъ, я полагаю, надо захватывать шире и не въ «безобразiяхъ молодёжи», хоть бы и купеческой, видѣть задатки будущихъ сквернъ и золъ; cherchez ailleurs, monsieur, et vous en trouverez quelque chose peut-etre. Вообще, этотъ московскiй «вольнодумецъ» «Гражданина» - чрезвычайно наивный человѣкъ. Увидѣлъ онъ гдѣ-то у насъ на улицѣ «барыню, въ коляскѣ, съ толстымъ-претолстымъ кучеромъ» и почему-то подумалъ, что это непременно должна быть «губернаторша», а когда ему сказали, что это содержанка купца такого-то, то онъ почему-то подумалъ, что это непремѣнно долженъ быть купецъ «молоденькiй».
Тотъ фактъ, что въ нынѣшнемъ году только двое студентовъ изъ купцовъ оканчиваютъ курсъ, по мнѣнiю московскаго вольнодумнаго гражданина, говоритъ противъ «молодого поколѣнiя». Помоему, напротивъ, это свидѣтельствуетъ именно противъ старого, потому что пока сынъ купца превратится въ «молодого купчика», со всѣми зловредными качествами, сему званiю свойственными, онъ бываетъ просто мальчикъ, котораго можетъ повернуть, куда захочетъ, его батюшка. Въ университетъ, прежде всего, надо, понятно, поступить для того, чтобъ оттуда выдти, а чтобъ поступить, нужны прецеденты, которые не такъ легко осуществляются тѣми «симпатичными» существами, которыя для «вольнодумца» составляютъ особую группу «стараго поколѣнiя московскаго купечества»!
«Женятъ ихъ, по обычаю, рано», говоритъ «вольнодумецъ» опять же про тѣхъ же «купчиковъ», и женятъ сплошь и рядомъ по рецепту приснопамятнаго попа Сильвестра, прибавлю я. Опять едва ли виноваты и здѣсь «молодые». И эти факты, на которыхъ вольнодумный москвичъ основываетъ свои выводы, очевидно, не попадаютъ въ цѣль. А что многое выходитъ безобразно и не у однихъ «купчиковъ», легко видѣть хотя бы на томъ же самомъ фешенебельномъ московскомъ гуляньѣ у того же Беккера.
Я видѣлъ на этомъ гуляньѣ, повторяю, многое, чего, можетъ быть, мнѣ и не хотѣлось бы видѣть; но въ аплодисментахъ, сыпавшихся на «клодошей», исполнявшихъ канканную кадриль, мнѣ слышалась такая гармонiя, такое всесословное единодушiе, которыхъ, пожалуй, долго не встрѣтишь въ другомъ мѣстѣ и при другихъ обстоятельствахъ. Тутъ ужъ не одними «купчиками» пахнетъ! А эти «погибшiя, но милыя созданья», усыпанные брильянтами и закутанныя въ шолкъ, кружева и блонды – развѣ это не всесословные кумиры? развѣ на нихъ не летятъ десятки и сотни тысячъ изъ кармановъ нашей чистокровной jeunesse doree, юныхъ представителей нашей «бѣлой кости»? Спецiализировать-то, выходитъ, и не слѣдуетъ.
Кстати, сказать, литература, разработывающая вопросъ объ этихъ «погибшихъ» созданiяхъ, обогатилась, надняхъ, новымъ изданiемъ, явившимся на свѣтъ въ Москвѣ. Это сборникъ нѣсколькихъ статей по вопросу о проституцiи (passez moi le mot), сборникъ, изданный въ видахъ агитацiи въ пользу прiютовъ, за которыми усвоено названiе «прiютовъ св. Марiи Магдалины». Книжка называется «Проституцiя и ея жертвы». Мнѣ приходилось какъ-то знакомить читателей «Замѣтокъ» съ «учрежденiемъ св. Марiи Магдалины въ Москвѣ» - учрежденiемъ, которое существуетъ уже восьмой годъ, считая съ 26-го iюня 1866 года, когда въ него поступила первая призрѣваемая.
Я не стану повторять того, что было сказано мною, на основанiи отчота, бывшаго у меня тогда подъ рукою; но считаю нелишнимъ привести нѣсколько чрезвычайно интересныхъ данныхъ, какъ о возрастѣ призрѣваемыхъ въ нашемъ московскомъ учрежденiи, такъ и о положенiи проституцiи въ нѣкоторыхъ государствахъ Западной Европы.
По возрасту призрѣваемыхъ въ нашемъ учрежденiи, за время его существованiя, одна была 13 лѣтъ, двѣ – 14, одна – 15, четыре – 16, пять -17, три – 18, пять – 19, три – 20, одна – 21 и одна – 22.
Любопытна также лѣстница цифръ, приводимыхъ переведенною въ сборникѣ брошюрой «Les Madeleines repenties», цифръ, которыя указываютъ на тотъ возрастъ, когда обращенiю на путь истинный особенно благопрiятствуетъ степень развивающагося сознанiя, полному отравленiю котораго не мѣшаетъ ни крайняя молодость, ни относительная загрубѣлость натуры. За все время существованiя названнаго учрежденiя, то-есть, за 19 лѣтъ, наименьшее число призрѣваемыхъ приходилось на крайнюю молодость 14 лѣтъ и на зрѣлый возрастъ, опредѣляемый 29-ю и 30-ю годами; самое большее падало на возрастъ между 17-ю и 20-ю годами: семнадцатилѣтнихъ было 150, восьмнадцатилѣтнихъ 137, девятнадцатилѣтнихъ 105, двадцатилѣтнихъ 106, такъ что почти половина призрѣнныхъ въ учрежденiи «раскаявшихся Магдалинъ» падаетъ на этотъ возрастъ.
- Вашъ подвигъ так же труденъ, какъ желанiе обѣденной тарелкой вычерпать воду изъ корабля, въ которомъ оказалась течь, сказалъ авторъ брошюру начальницѣ учрежденiя.
- Довольно спасти и нѣсколькихъ, отвѣчала она.
Учрежденiе, какъ я сказалъ, существуетъ 19 лѣтъ, и съ открытiя убѣжища, принято было въ него 1,109 дѣвушекъ, изъ которыхъ шестерыхъ пришлось въ первый разъ крестить, 41 въ первый разъ исповѣдывать, 92 конфирмовать, 230 были примирены со своими семействами, 166 опредѣлены къ мѣстамъ, 75 вышли замужъ.
Въ Германiи, раньше другихъ государствъ, былъ возбужденъ вопросъ объ оказанiи помощи тѣмъ, которыя хотѣли бы возвратиться съ опасной дороги, на которой такъ часто и совершенно неожиданно приходится очутиться молодой дѣвушкѣ и идя по которой ей становится уже почти невозможно опредѣлить границы паденiя. Тамъ даже сложился особый «вопросъ» - «вопросъ св. Марiи Магдалины» (Die Magdalenen Frage), и въ послѣднiя 20 лѣтъ тамъ образовалось много прiютовъ, куда принимаются заблудшiя дѣвушки и женщины, гдѣ онѣ прiучаются къ труду и пристроиваются при содѣйствiи учрежденiя, съ которымъ сохраняютъ долго нравственную связь. Теперь есть такiя прiюты въ Гамбургѣ, Штетинѣ, Кёнигсбергѣ, Бреславлѣ, Дрезденѣ, и самый большой, существующiй съ 1841 года, въ Берлинѣ.
Мысль объ основанiи въ Берлинѣ прiюта св. Марiа Магдалины принадлежитъ нынѣшней императрицѣ германской, Августѣ. Прiютъ устроенъ тамъ по образцу гамбурскаго, и король прускiй, признавъ пользу этого учрежденiя велѣлъ выдать 12,000 талеровъ на покупку земли подъ помѣщенiе прiюта. Сначала въ прiютъ предположено было помѣщать только уроженокъ Берлина; но съ первыхъ же шаговъ, несостоятельность этого ограниченiя сказалась рѣзкою цифрой: изъ среды берлинокъ изъявило желанiе поступить только 35, а уроженокъ другихъ городовъ – 93.
Королева и принцессы королевской фамилiи, зная силу престижа своего вниманiя, не стѣсняются выражать его прiюту: посѣщаютъ его, присылаютъ туда по праздникамъ подарки...
Характерно, между прочимъ, отношенiе къ проституцiи въ Англiи. «Религiозный формализмъ великобританскаго правительства, его предвзятое и высокопарное отрицанiе распространенiя разврата, дали проституцiи полный просторъ развиться до послѣдняго времени, когда предубѣжденiе противъ дѣйствительности зла было побѣждено развитiемъ заразительныхъ болѣзней», такъ что всѣ мѣры для спасенiя и помощи жертвъ современнаго минотавра свелись къ мѣрамъ медицискимъ, противу contagious discases и, главное, in the Army Navy.
Между прочимъ, очень оригиналенъ въ Англiи способъ обращенiя проститутокъ на путь истинный. «Существуетъ обычай, вечеромъ, на улицахъ, вручать блуждающимъ женщинамъ письма, которыми ихъ приглашаютъ прибыть въ указанное мѣсто и откушать чаю въ кругу искреннихъ друзей». Тамъ, въ этомъ кругу, и говорятся спичи о возвращенiи на путь добродѣтели.
Впрочемъ, такъ какъ большинство за то, всетаки, что «сколько тарелкой ни черпай, а воды изъ корабля, давшаго течь, не вычерпаешь», то и выходитъ, что черпать и притворяться, что черпаешь – все равно. Вопросъ о томъ, должно ли это быть «все равно», или нѣтъ, подлежитъ уже частному разрѣшенiю и обусловливается личнымъ взглядомъ каждаго на значенiе индивидуальной жизни каждой отдѣльной общественной единицы.
Въ этомъ направленiи можно идти въ очень разныя стороны, и мнѣ одинъ разъ пришлось слышать, какъ вопросъ этотъ рѣшался путемъ чисто экономическимъ. «Недостаетъ предусмотрительности, а то какъ не найти возможности выйти изъ положенiя проститутки путемъ матерьяльныхъ сбереженiй!» Господинъ, высказывавшiй эту мысль, разсуждалъ очень серьёзно, причомъ у него лоснились его пухлыя щоки и роскошно вились красивыя котлетообразныя бакенбарды.
Продолжать дальше на эту тэму значило бы спуститься на общiй вопросъ, да еще и на вопросъ такого рода, о которомъ всѣ толковали, толкуютъ и будутъ толковать, а дотолкуются ли дочего-нибудь – неизвѣстно... Поэтому, ставлю точку и прошу извиненiя, что заговорилъ о предметѣ, который даже is shoking и для разсмотрѣнiя въ средѣ истинныхъ джентльменовъ совсѣмъ неудобенъ. Но что дѣлать: странствуешь, странствуешь въ сей земной юдоли, и натыкаешься на то, съ чѣмъ бы никогда не хотѣлъ встрѣчаться...
Нѣсколько словъ для интересующихся воздухоплавнiемъ, а имъ у насъ, благодаря г. Бюнелю, многiя интересуются.
Въ воскресенье, капитанъ Бюнель, aerostier militaire, какъ онъ себя называетъ, поднялся изъ Кремля, вдвоемъ съ капитаномъ нашего генеральнаго штаба, г. Стремиловымъ. Полетъ ихъ представлялъ очень много интереснаго.
Г. Бюнель поднялся въ три часа и скоро скрылся въ облакахъ, которыми сплошь было покрыто небо. Высшая точка, до которой на этотъ разъ поднялся «Жюль Фавръ», была 9,600 футовъ, что объясняется, вѣроятно, большимъ количествомъ паровъ въ атмосферѣ, причомъ аэростату пришлось прорѣзать, по направленiю вверхъ, слой облаковъ въ 1,800 футовъ.
Вотъ подробности этого полета, извлекаемыя мною изъ письма г. Бюнеля, присланнаго имъ въ «Московскiя Вѣдомости»: до высоты 350 футовъ шаръ мало отклонялся отъ своего восходящаго направленiя, а потомъ направился къ юговостоку и при слабомъ вѣтрѣ пошолъ, по предположенiю аэронавта, со скоростью 18 верстъ въ часъ.
Красота панорамы, съ высоты 1,500 футовъ, была поразительна. «Блестящiе куполы, золотые кресты пестрѣли тысячами на зеленомъ фонѣ, преобладающей краски московскихъ крышъ; а Москва рѣка, казавшаяся металлическою лентой, опоясывала часть города своими капризными излучинами».
Воздухоплаватели приближаются къ облакамъ, представляющимъ сплошную, непрозрачную массу. Скоро полупрозрачная пелена начала скрывать очертанiя города, и вотъ Москва совсѣмъ скрылась изъ виду. Кругомъ густой туманъ, и только снизу долетаетъ до воздушныхъ путниковъ шумъ городской жизни. Еще минута, и они вылетаютъ изъ слоя облаковъ.
«Солнце сiяетъ во всемъ блескѣ; подъ нами облака кажутся моремъ снѣга, отражающимъ, съ ослѣпительнымъ блескомъ, лучи дневного свѣта; вокругъ насъ – безпредѣльный горизонтъ, непрерывное молчанiе.
«На достигнутой нами высотѣ ощущается значительный жаръ. «Жюль Фавръ» вскорѣ освободился отъ влаги, покрывавшей его, газъ расширился и аэростатъ сталъ быстро подниматься еще въ болѣе возвышенныя атмосферы». Барометръ указалъ высоту въ 9,600 футовъ.
«Во все время путешествiя въ облакахъ, до насъ явственно доносился городской шумъ; вскорѣ онъ прекратился, и мы, стало быть, неслись надъ полемъ. Густой слой облаковъ скрывалъ землю, а надъ нами сiяло совершенно чистое безоблачное небо. Ни одного облачка не виднѣлось на чистой лазури...» Но вотъ, среди абсолютнаго молчанiя, вдругъ послышался шумъ... Они догодались, что снова летятъ надъ Москвою и, чтобъ удостовѣриться, заставили опуститься шаръ. Скоро опять шумъ замолкъ – они снова оставили городъ и летѣли надъ открытымъ полемъ.
«Мой спутникъ – пишетъ далѣе г.Бюнель – все время былъ въ неописанномъ восторгѣ; онъ не могъ достаточно насладиться чуднымъ зрѣлищемъ, и только уступая его желанiямъ, я продержалъ аэростатъ два часа въ надоблачномъ пространствѣ», но баласту было уже мало, и въ половинѣ шестого, г. Бюнель рѣшился спуститься. Скоро земля снова представилась ихъ взору, и подробности мѣстности обрисовались явственно: Они увидѣли подъ ногами много лѣса и еще болѣе просѣкъ, и, выбравъ одну изъ нихъ, спокойно спустились въ высокую траву.
Народу было въ Кремлѣ тьма-тьмущая. Разсужденiямъ, конечно, конца не было. Кстати сказать, по поводу этого полета мнѣ довелось узнать прекурьёзную исторiю о двухъ професорахъ здѣшняго университета, думавшихъ-было летѣть съ какими-то научными целями и неполетѣвшихъ единственно вслѣдствiе возникшей и до сихъ поръ неокончившейся между ними журнальной полемики: и тотъ и другой, разсчитывали встрѣтить своего соперника, и потому оба не полѣтели. Я не ручаюсь за достовѣрность сообщоннаго мнѣ факта; но, въ случаѣ его подлинности, остаётся только пожалѣть, что наши почтенные учоные не встрѣтились въ заоблачныхъ странахь и не покончили тамъ, въ высяхъ небесныхъ, тѣхъ дрязгь, которыя здѣсь, на землѣ, могутъ окончиться развѣ тогда, когда уже всѣмъ надоѣдятъ.
Впрочемъ, полетъ на «Жюлѣ Фаврѣ», какъ я знаю достовѣрно, стоить 200 рублей, что также можетъ послужить нѣкоторымъ препятствiемъ къ его совершенiю. Вообще, подъемъ шара - игрушка не изъ дешовыхъ: г. Бюнель исчисляеть расходы по этому предмету въ 1,200 руб. каждый разъ. Вообще, надо сказать, что полеть 24-го iюня былъ очень удаченъ, и на высотѣ 9,600 футовъ, г. Стремиловъ, въ первый разъ поднимавшiйся на аэростатѣ, не чувствовалъ сердцебiенiя. Впрочемъ, подъемъ въ Петербургѣ, 20-го мая, доходилъ до высоты 13,700 футовъ, такъ что и здѣсь преимущество осталось за Петербургом.
Такова ужь, видно, судьба наша, московская!
Впрочемъ, что еще скажетъ 1-е iюля: неужели же и туть до петербургской высоты не долетитъ «Жюль Фавръ»! Тогда ужь съ полною достовѣрностью можно будеть умозаключить, что какъ ни разсуждай, а если и стихiи препятствуютъ въ Москвѣ всякому подъятiю, такъ ужь тутъ ничего не подѣлаешь. Pour en finir съ Бюнелемъ, скажу, что надняхъ онъ уѣзжаетъ изъ Москвы къ вамъ, въ красносельскiй лагерь, гдѣ и будетъ совершать воздушныя экскурсiи «съ военными цѣлями».
Интересующимся нашими московскими городскими дѣлами могу сообщить, что у нашей думы наступило вакацiонное время. Засѣданiй до осени не будетъ. У меня подъ рукою «заявленiе исправляющего должность головы», которое доводить до свѣдѣнiя гг. гласныхъ какъ о положенiи, въ которомъ находятся различные части городского управленiя, подлежавшiя, согласно приговорамъ думы, переустройству, такъ и результатъ исполненiя возложенныхъ на управу порученiй.
По моему мнѣнiю, у насъ все обстоитъ благополучно, или, по крайней мѣрѣ,находится на той степени благополучiя, на которой, должно стоять, потому что, безъ сомнѣнiя, еслибъ была какая-нибудь возможность эту степень благополучiя повысить, то ее непремѣнно повысили бы.
Помоему, самое главное только въ томъ и состоитъ, чтобъ быть убѣждену въ этой истинѣ; тогда можно ждать, ждать и ждать, а меня все увѣряютъ, что намъ ждать придется долго даже того многаго, про что всѣ прокричали у насъ, какъ про «настоятельныя потребности городского благоустройства». Ждали много— подождемъ и еще много.
Г. Пороховщиковъ, какъ обѣщаетъ Москвѣ г. товарищъ головы, представить къ осени свой проектъ объ улучшенiи мостовыхъ, не прибѣгая къ переложенiю мостовой повинности изъ натуральной въ денежную, что хотя, можетъ быть, мостовыхъ и не улучшитъ, но поприкроетъ навремя вопросъ о канализацiи Москвы – вопросъ, начавшiй-было тоже подниматься изъ кучи пожеланiй, предположенiй и проектовъ, которые когда-нибудь и кѣмъ-нибудь выполнятся на пользу и удовольствiе москвичей; а до того времени, пока г. Пороховщиковъ этотъ проектъ представитъ, а дума его разсмотритъ и утвердитъ, мы будемъ продолжать радоваться нѣсколькимъ саженямъ асфальтовой мостовой, сдѣланной тѣмъ же г. Пороховщиковымъ передъ двумя своими домами - на Никольской и на Тверской, и провидѣть въ нихъ цѣлую будущность, въ которой странствiе по стогнамъ нашей столицы будетъ значительно упрощено и облегчено.
Всѣмъ этимъ, конечно, воспользуются только потомки наши; но развѣ это не въ состоянiи утѣшать?
Къ тому же времени представленъ будетъ и изготовленный уже докладъ о газовомъ освѣщенiи.
Рѣшительно слюнки текутъ: мостовыя, освѣщенiе, и все это «въ лучшемъ видѣ»! Положительно у насъ, въ Москвѣ, скоро очень хорошо будетъ; но всего скорѣе, я думаю, осуществится обширная сѣть городскихъ конножелѣзныхъ дорогъ, потому что вопросъ о концесiи съ графомъ Уваровымъ и комп., прiостановленный въ своемъ исполненiи по распоряженiю губернатора, вслѣдствiе нѣсколькихъ поданныхъ жалобъ, разрѣшонъ теперь окончательно: губернское присутствiе, разбиравшее эти жалобы, подъ предсѣдательствомъ генерал-губернатора, нашло ихъ незаслуживающими уваженiя; можно къ этому прибавить, что это собранiе губернскаго присутствiя состоялось въ первый разъ. Если хотите, это тоже интересная новость.
Но какъ бы то ни было, а московская дума, благодаренiе Вышнему, послѣ пятилѣтняго антракта, покончила, наконецъ, съ вопросомъ о городскихъ желѣзныхъ дорогахъ, и намъ теперь, вслѣдствiе этого, какъ говорится, хоть волкомъ выть, потому что жить безъ текущаго желѣзнодорожнаго вопроса намъ не въ мочь: мы привыкли, чтобъ у насъ за плечами былъ непремѣнно какой-нибудь разработываемый проектъ желѣзной дороги, чтобъ у насъ непремѣнно была какая-нибудь комисiя, въ портфёлѣ которой лежалъ бы по нѣсколько лѣтъ непремѣнно какой-нибудь «вопросъ». Въ виду этого, и «принимая во вниманiе», что московскiй городской желѣзнодорожный вопросъ поконченъ навсегда, я возбуждаю другой «подмосковный», и обращаюсь къ почтенному Д. А. Наумову, какъ къ представителю московскаго земства, прося его принять отъ меня въ даръ сырые матерьялы для разработки «проекта о подмосковной сѣти желѣзныхъ дорогъ». Предлагаемые матерьялы могутъ разростись, пожалуй, въ грандiозный и невыполнимый проектъ, если за разработку ихъ возьмутся фантазёры-экономисты; но эти же матерьялы могутъ навести серьёзнаго дѣятеля и на серьёзную мысль, и потому, оставляя шутки, начинаю говорить дѣло.
Я того мнѣнiя, что значительное, въ настоящее время, уменьшение цѣнности сооруженiя желѣзныхъ дорогъ даетъ право поставить на очередь вопросъ о томъ, насколько было бы выгодно устройство небольшихъ желѣзныхъ путей въ подмосковныхъ, густо населенныхъ мѣстностяхъ, понимая подъ ними прилегающую къ Москвѣ площадь съ радiусомъ до 200 верстъ. Я думаю, что особенно выгоднымъ можетъ представиться пространство между расходящимися отъ Москвы радiусами дорогъ смоленской, петербургской и ярославской, гдѣ много заводовъ, фабрикъ, разныхъ промышленыхъ заведенiй и лѣсныхъ пространствъ, изъ которыхъ послѣднiя туго эксплуатируются за неудобствомъ сбыта и провоза лѣса. Между смоленскою и петербургскою дорогами лѣсной матерьялъ хотя и сплавляется по Москвѣ рѣкѣ, но только въ весеннiй разливъ, а въ остальное время года удобныхъ сообщенiй тутъ нѣть, а между дорогами петербургскою и ярославскою остается пространство, еще большее, но по этому пространству нѣтъ къ Москвѣ ни шосейныхъ дорогъ, ни рѣкъ для сплава и никакихъ другихъ удобныхъ путей для провоза.
Чтобъ утилизировать производительныя силы этой мѣстности, сосѣднимъ съ Москвою земствамъ слѣдовало бы соединиться въ общемъ предпрiятiи и протянуть рельсовый путь отъ Троицко-Сергiевскаго Посада по направленiю къ Калязину и Угличу на Волгѣ, или же пройти лѣвѣе извѣстныхъ охотникамъ дичи «окаёмовскихъ болотъ» къ тому пункту, гдѣ Волга наиболѣе приближается къ Москвѣ и который лежит отъ Троицко-Сергiевскаго Посада въ 60-ти верстахъ, противъ города Кашина: здѣсь рельсы подошли бы къ пристнямъ на Волгѣ у села Кимры или у Городищъ, куда удобно сплавлять лѣсные матерьялы и другiе товары съ лѣвой стороны, а также и по самой Волгѣ это же есть, вмѣстѣ съ тѣмъ, и для пасажирскаго движенiя кратчайшiй путь кь Москвѣ по прямому направленiю. Въ 12-ти верстахъ отъ Троицкаго Посада лежитъ село Хомяково, гдѣ сходится много дорогъ; далѣе, еще на 12-ть верстъ – село Апарино, извѣстное по выдѣлкѣ недорогихъ суконъ и кузнечныхъ издѣлiй; около него, на большомъ пространствѣ занимаются этими же промыслами всѣ селенiя; сюда прiвозятся въ большомъ количествѣ шерсть, бумага и желѣзо, а обратно отсюда вывозятся выдѣланные матерьялы. Въ этой мѣстности большихъ горъ и рѣкъ нѣтъ. Ведя линiю по прямому направленiю, между селомъ Каменками съ лѣвой стороны и деревнями Гинутьево, Сырнево и Аламово съ правой, почти всѣ возвышенности останутся вправо; выемки и насыпи чрезъ небольшiе овраги и ручьи, впадающiе въ рѣку Велiю (которая будетъ тянуться параллельно линiи, въ близкомъ от нея разстоянiи съ лѣвой стороны) незначительны. На Велiи много мельницъ и сукноваленъ, значительная, по производству, <нрзб>-ская суконная фабрика; мѣстность, простирающаяся далѣе, также не гориста: тутъ, <нрзб> линiи, вблизи пути будетъ находитьмч извѣстный фарфоровый и фаянсовый заводъ Гарднера, а потомъ – стеклянные заводы на Вагрѣ, куда и откуда двигаются постоянно караваны сырыхъ и выдѣланныхъ матерьяловъ; еще далѣе лежитъ большое село Толдомъ.
Вотъ проектъ, сообщонный мнѣ, въ полное мое распоряженiе, однимъ спецiалистомъ, и если имъ не воспользуется многоуважаемое московское земство, то да не винятъ меня потомки современныхъ москвичей, я своевременно развернулъ передъ ихъ глазами картину подмосковной Калифорнiи. Я сдѣлалъ все, что отъ меня зависѣло, и если теперь золото не польется въ сундуки московскаго земства, то да падетъ вина въ этомъ преступленiи на главу <нрзб>-теля проекта, буде проектъ недостаточно вразумителенъ, или же на достопочтеннаго <нрзб>-ва, если онъ не обратитъ «должнаго вниманiя» на предложенiе, которое я ему дѣлаю. «Засимъ писавый, кланяюсь», какъ писывали встарину наши предки, заканчивая свои граматы.