<Ковнеръ А. Г.> Литературные и общественные курьезы. Можно ли научить правильно мыслить? Петербургскій старожилъ — живой миѳъ. «Разочарованный» военный и сочувствіе къ нему женщинъ. Мировой судья, читающій на лбу подсудимыхъ. Когда перестанутъ бить больныхъ. Окулистъ, «царапавшій» глаза. Новое акціонерное общество «карманной выгрузки». Берне изъ Бердичева въ «наиболѣе выдающемся русскомъ журналѣ». // Голосъ. 1873. № 32. 1 февраля.

ЛИТЕРАТУРНЫЕ И ОБЩЕСТВЕННЫЕ КУРЬЕЗЫ.

Можно ли научить правильно мыслить? — Петербургскій старожилъ — живой миѳъ. — «Разочарованный» военный и сочувствіе къ нему женщинъ. — Мировой судья, читающій на лбу подсудимыхъ. — Когда перестанутъ бить больныхъ. — Окулистъ, «царапавшій» глаза. — Новое акціонерное общество «карманной выгрузки». — Берне изъ Бердичева въ «наиболѣе выдающемся русскомъ журналѣ».

«Ошибаются тѣ — говоритъ глубокомысленный философъ «Недѣли» — кто думаетъ, что человѣка можно научить мыслить правильно». Какая яркая, великая мысль! Признаюсь, изреченіе философа «Недѣли», съ перваго взгляда, казалось мнѣ страшнымъ абсурдомъ: я, по наивности и неопытности, полагалъ-было, что человѣка, у котораго мозговыя клѣточки въ нормальномъ состояніи, можно «научить мыслить правильно»; что если кто-нибудь изъ потомковъ нашего четверорукаго прародителя «мыслитъ правильно», то этому научили его долголѣтній опытъ, личное наблюденіе, а иногда и добрые люди. Я полагалъ-было, что если человѣкъ съ неповрежденнымъ мозгомъ думаетъ, что земля стоитъ на трехъ китахъ; что локомотивъ двигаетъ нечистая сила; что реальное образованіе вредно; что князь Мещерскій серьёзный публицистъ; что больныхъ слѣдуетъ бить; что «Русскій Міръ» имѣетъ свои собственныя убѣжденія и т. д. и т. д. — такого человѣка можно было бы убѣдить въ противномъ, т. е. «научить мыслить правильно». Ему можно было бы наглядно доказать, что нѣтъ такихъ большихъ китовъ, на которыхъ могла бы покоиться земля; что на желѣзныхъ дорогахъ дѣйствуетъ паръ, а не нечистая сила, потому что она никогда не уложила бы въ гробъ столько человѣческихъ жизней, сколько убиваютъ наши желѣзныя дороги; что общее реальное образованіе все больше и больше распространяется въ Европѣ и, кромѣ пользы, ничего не приноситъ; что князь Мещерскій, чѣмъ больше пишетъ, тѣмъ больше смѣшитъ; что больные умираютъ, когда ихъ бьютъ; что «Русскій Міръ» высказываетъ только то, что ему прикажутъ его меценаты — но, по глубокомъ обсужденіи философскаго изреченія «Недѣли», вижу, что оно вполнѣ справедливо. Человѣка, дѣйствительно, нельзя «научить» мыслить правильно, хотя бы всѣ его умственныя способности были въ надлежащемъ порядкѣ, если только его собственный интересъ связанъ съ неправильнымъ мышленіемъ… Неправильное мышленіе возводится въ такомъ случаѣ въ принципъ, въ святыню, а правильное — осмѣевается, преслѣдуется. Но еслибъ правильное мышленіе приносило столько выгодъ, сколько неправильное, то жрецы неправильнаго немедленно научились бы мыслить и правильно, и логично, и даже честно… Не могу только согласиться съ другимъ афоризмомъ упомянутаго философа «Недѣли», который увѣряетъ, что «человѣкъ не потому мыслитъ, что существуетъ; нѣтъ, онъ существуетъ, потому что мыслитъ». Ради самого неба! неужели князь Мещерскій не существуетъ? неужели не существуетъ г. Достоевскій? неужели не существуетъ «Заря», «Вѣсть» и вся ихъ плеяда? неужели не существуетъ «Русскій Міръ»? неужели, наконецъ, не существуетъ 99% всего человѣчества, которое и не знаетъ, чтò значитъ «мыслить», не говоря уже «правильно мыслить»?... Нѣтъ, помилосердуйте! Все это существуетъ и существовать будетъ. Одного только я не понимаю: отрицать очевидное можно только изъ личныхъ выгодъ, но какую же выгоду могъ имѣть авторъ афоризма; увѣряя, что всѣ наши «охранители» и «алармисты» вовсе не существуютъ?..

Если всѣ тѣ, которые не мыслятъ, вовсе не существуютъ, то первымъ живымъ миѳомъ окажется г. Бурнашевъ, который нетолько не мыслитъ о томъ, чтò пишетъ, но и не желаетъ, чтобъ его «научили мыслить правильно». Сколько ни указывали этому «петербургскому старожилу», что его «Воспоминанія» полны всевозможныхъ несообразностей, сколько ни совѣтуютъ ему чтобъ онъ пересталъ лгать и путать, г. Бурнашевъ продолжаетъ свое дѣлать, болтаетъ безъ умолку, перепутываетъ событія, разсказываетъ то, чего не было и быть не могло, благо языкъ безъ костей, и существуетъ еще единственная газета, дающая ему мѣсто на своихъ страницахъ. Въ послѣдней своей статьѣ: «Петербургская женщина-литераторъ сороковыхъ годовъ (фан-Димъ)», г. Бурнашевъ увѣряетъ, напримѣръ, что,

«До 1848 года, полученіе права на изданіе неполитическаго журнала было очень незатруднительное дѣло — стòило представить въ цензурный комитетъ свидѣтельство за подписью трехъ-четырехъ лицъ, болѣе или менѣе высоко поставленныхъ въ чиновно-административной сферѣ, и тогда дозволеніе отъ министра народнаго просвѣщенія не заставляло себя ждать».

Между тѣмъ, всѣмъ извѣстно, что въ 30-хъ и 40-хъ годахъ, право на изданіе самаго ничтожнаго литературнаго журнала предоставлялось не иначе, какъ съ высочайшаго разрѣшенія, чтò, разумѣется, не очень легко доставалось; съ 1837 года даже вовсе отказываемо было въ дозволеніи издавать новые журналы, и только съ большими затрудненіями, при сильной протекціи, дозволено было возобновить два-три изъ давно прекратившихся журналовъ. Въ той же статьѣ, черезъ нѣсколько строкъ, г. Бурнашевъ говоритъ:

«Г. Краевскій давалъ ходъ «Литературной Газетѣ», перешедшей изъ неумѣлыхъ рукъ О. М. Сомова къ Плюшару, затѣявшему изданіе ея съ великолѣпными илюстраціями и при содѣйствіи многихъ современныхъ литераторовъ».

Тутъ чтò ни слово, то вздоръ. Г. Краевскій никогда не давалъ хода «Литературной Газетѣ» г. Сомова и никогда она не переходила къ Плюшару. Дѣло въ томъ, что при «Русскомъ Инвалидѣ» издавались, въ концѣ тридцатыхъ годовъ, Воейковымъ «Литературныя Прибавленія къ Инвалиду», неимѣвшія въ то время никакого успѣха. Эти-то «Литературныя Прибавленія» перешли, въ 1837 году, отъ Воейкова къ Плюшару, редакторомъ же ихъ былъ утвержденъ г. Краевскій, который и редижировалъ ихъ въ 1837, 1838 и 1839 годахъ. Но въ срединѣ 1839 года Воейковъ умеръ, и «Литературныя Прибавленія» перешли совсѣмъ къ г. Краевскому, который съ этого времени сдѣлался ихъ и редакторомъ и издателемъ. Съ другой стороны, по смерти Воейкова, редакторомъ «Русскаго Инвалида» сдѣлался Пезаровіусъ, который основалъ его въ 1813 году и редижировалъ до двадцатыхъ годовъ. Пезаровіусъ не хотѣлъ имѣть при «Русскомъ Инвалидѣ» никакихъ «Литературныхъ Прибавленій», и тогда-то г. Краевскій исходатайствовалъ позволеніе переименовать «Прибавленія» въ «Литературную Газету», въ которой илюстраціи появились уже въ концѣ сороковыхъ годовъ, когда изданіе ея принялъ на себя книгопродавецъ Ивановъ. «Литературная же Газета», издававшаяся Дельвигомъ и Сомовымъ, въ концѣ 20-хъ годовъ, никогда не переходила къ Плюшару, а прекратилась со смертью Дельвига въ 1831 году. Г. Бурнашевъ перепуталъ, такимъ образомъ, «Литературную Газету» Дельвига и Сомова съ «Литературными Прибавленіями къ Инвалиду», превратившимися, въ 40-хъ годахъ, въ «Литературную Газету» г. Краевскаго… Вотъ какъ хорошо знаетъ г. Бурнашевъ литературныя дѣла того времени, о которомъ пишетъ свои миѳологическія сказанія, и вотъ чтò значитъ писать «Воспоминанія», надѣясь только на пословицу: «не любо — не слушай» и пр. Характеристично при этомъ то обстоятельство, что сколько ни обличаютъ г. Бурнашева, сколько ни доказываютъ ему всѣ нелѣпости его «Воспоминаній», онъ и глазомъ не моргаетъ, а бойко и развязно, «съ ловкостью почти военнаго человѣка», продолжаетъ лгать и путать… Храбрый человѣкъ, г. Бурнашевъ!

Храбростью г. Бурнашева отличается также бывшій его другъ и пріятель, нынѣшній неумолимый его гонитель, «Русскій Міръ», который открыто заявляетъ, что его военныя статьи читаются даже женщинами «съ напряжоннымъ вниманіемъ». Этотъ доводъ, впрочемъ, нисколько не убеждаетъ меня въ глубокомысліи этихъ статей. Кто не знаетъ, что наши женщины, вопреки мнѣнію «Гражданина» — народъ въ высшей степени воинственный. Русскія женщины, какъ извѣстно, влюбляются, бòльшею частью, въ военныхъ, чтò засвидѣтельствовано даже Боклемъ… Какого же авторитета еще нужно? Передъ Боклемъ стушовывается и Фамусовъ, утверждавшій, что русскія женщины «къ военнымъ людямъ такъ и льнутъ»! Военные, особенно же разочарованные, пользуются у женщинъ величайшимъ успѣхомъ. А что «Русскій Міръ» принадлежитъ къ «разочарованнымъ военнымъ», кажется, не подлежитъ ни малѣйшему сомнѣнію. Это сквозитъ изъ каждой строки его «военныхъ» статей… Никто не хвалитъ «Русскаго Міра», такъ онъ самъ себя хвалитъ — просто и мило! Письмо, напечатанное въ «Русскомъ Мірѣ» съ похвалами «Русскому же Міру», не болѣе, какъ военная хитрость. Къ сожалѣнію, воинственная редакція, составленная изъ «разочарованныхъ» военныхъ, слишкомъ уже злоупотребляетъ этою хитростью. Въ своемъ небываломъ еще въ нашей журналистикѣ самохвальствѣ, воинствующая редакція думаетъ, что вся русская литература составила коалицію противъ романистовъ «Русскаго Міра» и что единственная цѣль, единственная мисія русской печати — униженіе «Русскаго Міра» и его сотрудниковъ. Она не хочетъ понять, что если наши газеты слишкомъ много занимаются восхваляемыми имъ романистами, то, вопервыхъ, потому, что всѣ эти писатели имѣютъ свой характерный запахъ, котораго порядочный человѣкъ не можетъ переносить равнодушно; вовторыхъ, потому, что всѣ эти господа превозносятся «Русскимъ Міромъ» же и «Гражданиномъ» до невозможно смѣшныхъ высотъ и признаются «спасителями» отечественнаго порядка, благоденствія, искуства и генія… Никто объ этихъ господахъ не говорилъ — о нихъ упоминалось очень мало, вскользь, пока они подвизались въ «Русскомъ Вѣстникѣ», «Зарѣ» и другихъ журналахъ, которые стыдились, однако, расхваливать ихъ. Частыя насмѣшки стали сыпаться на нихъ съ тѣхъ поръ, какъ журналы и газеты, ихъ пріютившіе, задались цѣлью отзываться о нихъ, какъ о россійскихъ геніяхъ, соединяющихъ въ себѣ и Пушкина, и Гоголя, и Минина, и Пожарскаго… Не зависть къ великимъ талантамъ и подвигамъ этихъ романистовъ говоритъ въ насмѣшкахъ нашей печати, а чистосердечная веселость. Зависть можетъ быть только къ тому, чтò признаешь завиднымъ; великихъ же талантовъ и подвиговъ вышеупомянутыхъ господъ никто, или, по крайней мѣрѣ, большинство русскихъ журналовъ и газетъ не признаетъ; почему же не посмѣяться надъ тѣмъ, что дѣствительно смѣшно?

Почему, напримѣръ, не посмѣяться надъ игривыми выходками нѣкоторыхъ нашихъ мировыхъ судей? Въ столицѣ есть мировые судьи, которые считаютъ лишнимъ пускаться въ долгія разбирательства по поводу того или другого дѣла, а вычитываютъ на лбу подсудимыхъ тò, чтò имъ хочется прочесть. «Вѣдь ужь на лбу написано, что мазурикъ, а еще запирается», говорилъ, улыбаясь, мировой судья одному подсудимому, обвинявшемуся въ кражѣ. Къ несчастью для подсудимаго, въ камерѣ мирового судьи не оказалось зеркала, и онъ долженъ былъ повѣрить судьѣ на слово… Обвинилъ ли судья подсудимаго или нѣтъ — не знаю, да это меня и не интересуетъ: для меня интересна только эта новая теорія доказательства, которая чрезвычайно проста и удобна, и мировой судья, выдумавшій ее, заслуживаетъ, по моему мнѣнію, всеобщую признательность. Къ чему, въ самомъ дѣлѣ, вникать въ сущность разбираемаго дѣла? къ чему тратить время по пустому и пускаться въ долгія разбирательства, когда можно прочесть все на лбу подсудимаго и судить, какъ «по писанному»? Не упростится ли, такимъ образомъ, процесуальная сторона суда и не выиграемъ ли мы, съ примѣненіемъ новой теоріи къ практикѣ, много времени, которое намъ такъ нужно на то, чтобъ послушать Силли, прокатиться къ Дороту или 

составить «пульку»? Правда, новая теорія доказательства виновности подсудимаго можетъ иногда ошибиться; на иныхъ лбахъ ровно ничего не написано; на другихъ написано столько любопытнаго, что не прочтешь въ десятки лѣтъ — но какая же теорія можетъ похвастаться непогрѣшимостью? Дѣло не въ томъ, чтò дѣйствительно написано на лбахъ, а въ томъ, чтò желаешь видѣть на лбу у другого… Желанія же бываютъ разныя, и я увѣренъ, что мировой судья всегда будетъ руководствоваться своими собственными желаніями, а не чужими. Главное, теорія найдена, и время, которымъ мы такъ дорожимъ, не пропадетъ даромъ…

Что мы дорожимъ временемъ, доказывается большимъ числомъ безвременно погибающихъ. Такихъ немало особенно съ тѣхъ поръ, какъ вошло въ моду стрѣляться, вѣшаться, топиться и вообще гибнуть безвременно. За одинъ январь, въ Петербургѣ, было болѣе 10-ти самоубійствъ. Многіе видятъ въ этомъ какіе-то зловѣщіе симптомы; князь Мещерскій написалъ даже по поводу этого передовую статью, въ которой свалилъ всю вину на развращонную петербургскую печать. Я же склоненъ думать, что главная причина самоубійствъ лежитъ въ гибельной праздности, которой начальство не знаетъ, чѣмъ наполнить. Стрѣляется гимназистъ — значитъ у него было лишнее время, которое осталось еще и послѣ изученія супиновъ и герундіумовъ; стрѣляется полковникъ на лѣстницѣ — значитъ не читалъ «военныхъ» статей «Русскаго Міра»: читай онъ верстовыя «военныя» статьи «Русскаго Міра», которыя даже женщины читаютъ «съ напряжоннымъ вниманіемъ», несчастному полковнику никогда и въ голову не пришло бы кончить съ своею жизнью; лишаетъ себя жизни гостинодворскій приказчикъ — значитъ хозяинъ не задавалъ ему достаточной работы по магазину и позволилъ зѣвать на всѣ четыре стороны; бросается бѣднякъ въ рѣку — значитъ ему надоѣло стоять праздно съ утра до ночи на никольскомъ рынкѣ, при двадцати-градусномъ морозѣ, выжидая работы. Словомъ, если вы вникните въ условія, окружающія каждаго самоубійцу, вы убѣдитесь, что, главнымъ образомъ, виновата гибельная праздность, которой не предвидѣло начальство, чтобъ наполнить ее чѣмъ-нибудь «возвышеннымъ». Правда, начальство, предусмотрѣвшее самоубійство, обыкновенно оправдывается тѣмъ, что самоубійцы страдаютъ ипохондріей; но чтò собственно такое ипохондрія? Не значитъ ли это въ переводѣ: гибельная праздность, незнаніе, чтò дѣлать съ собою и съ своимъ временемъ, не находить никакихъ идеаловъ въ жизни и не понимать условій настоящаго savoir vivre?.. Укажите хоть на одинъ примѣръ, чтобъ какой-нибудь «бонвиванъ» пустилъ себѣ пулю въ лобъ! Герои savoir vivre знаютъ, кàкъ проводить съ пользою время, кàкъ разнообразить его, кàкъ извлечь изъ всего окружающаго лакомые для себя куски; они никогда не страдаютъ ипохондріей и не думаютъ покончить съ своею жизнью. Имъ, напротивъ, жизнь кажется слишкомъ короткою, они стараются отнимать ее у своего ближняго, съ цѣлью продлить свою… Эта своеобразная операція имъ, бòльшею частью, удается, и они не чувствуютъ при этомъ никакого отвращенія, точно хирургъ или какой-нибудь monsieur de Paris, надѣвающій фракъ и бѣлыя перчатки при совершеніи обряда гиліотированія… Операція продленія своей жизни насчотъ жизни ближняго совершается многими такъ изящно, съ такимъ соблюденіемъ собственнаго достоинства, что чувство удивленія искуству оператора преобладаетъ у васъ надъ всякимъ другимъ чувствомъ.

Впрочемъ, бываютъ случаи, что и неизящное сокращеніе жизни своего ближняго также легко сходитъ с рукъ операторамъ. Всѣмъ, вѣроятно, еще памятно уголовное дѣло, возбужденное прошлымъ лѣтомъ противъ Служителей обуховской больницы, которые били больныхъ и были причиной ихъ преждевременной смерти. Послѣ этого процеса, послѣ обильной грязи, всплывшей наружу изъ-подъ тёмныхъ внутреннихъ порядковъ этой «образцовой» больницы, можно было, кажется, ожидать, что служители больше не будутъ бить больныхъ. Ожиданія, однако, не сбылись. Недавно опять случилось въ той же больницѣ, что несчастный больной былъ связанъ въ рубашкѣ и битъ служителемъ. Послѣдній, по свидѣтельству остальныхъ больныхъ, свалилъ на полъ опаснаго больного, долго боролся съ нимъ и колотилъ его мощными кулаками. Больной скончался въ тотъ же день, не возбудивъ никакихъ подозрѣній. Но дѣло дошло какъ-то до начальства; началось слѣдствіе, доказавшее, что больною умеръ своею собственной смертью, что никакихъ знаковъ насилія на тѣлѣ покойника не оказалось. Показаній свидѣтелей, однако, никто не опровергалъ, и фактъ остался фактомъ, хотя на тѣлѣ покойника не открыли никакихъ вещественныхъ доказательствъ въ видѣ синяковъ, переломленныхъ костей и т. д. Пожалуй, найдутся и такіе, которыхъ смущаетъ даже возможность, чтобъ служитель осмѣлился поднять руку на больного — всякіе вѣдь бываютъ! Я, съ своей стороны, думаю, что ни въ одномъ государствѣ гнилого Запада ничто подобное немыслимо.

Думаю также, что въ гниломъ Западѣ врядъ ли возможенъ процесъ, начатый г. Бобровымъ противъ окулиста Б. Господинъ Б. долго мучилъ г. Боброва дома, долго «царапалъ» его глаза въ больницѣ и такъ поусердствовалъ, что тотъ ослѣпъ окончательно; но что съ него возьметъ пострадавшій? Ровно ничего. Въ нашъ вѣкъ нравственныя обязательства не признаются, а въ настоящемъ случаѣ «il n’y avait rien d’écrit!» Хотя эксперты, съ одной стороны, признали, что операція сдѣлана «противно правиламъ науки», но, съ другой стороны, они отказались высказаться опредѣленно: зависитъ ли ослѣпленіе отъ неудачной операціи. Вотъ вамъ и эксперты! Между тѣмъ, одинъ изъ экспертовъ былъ професоръ, знаменитость и спеціалистъ по глазнымъ болѣзнямъ; чего же мы можемъ ожидать отъ неспеціалистовъ? Кàкъ бы то ни было, но, благодаря ловкости г. Б. и довѣрчивости г. Боброва, однимъ зрячимъ меньше на Руси — фактъ, крайне прискорбный въ настоящее время, когда зрячихъ у насъ становиться все меньше и меньше и когда слѣпыхъ и безъ того такъ много…

Благодаря нашей слѣпотѣ, въ послѣднее время завелись у насъ болѣе чѣмъ странные воры. Дамы, одѣтыя въ бархатъ и шолкъ, вкрадываются въ чужой домъ и, пользуясь отсутствіемъ хозяина и прислуги, воруютъ бронзовые подсвѣчники, а десятилѣтніе мальчики составляютъ организованное воровское общество подъ фирмой «карманная выгрузка», выбираютъ предсѣдателей, дѣлятся паями, словомъ — ни дать, ни взять, акціонерное общество!.. Où allons nous, grands dieux, où allons nous! воскликнулъ бы французъ патетически. Кàкъ, наши эфирныя созданія, наши нѣжные цвѣтки, наши «вѣнцы природы», одѣтые въ шолкъ и бархатъ, воруютъ «подсвѣчники», а наши невинныя дѣти, на которыхъ мы возлагаемъ всю надежду будущаго, упражняются въ составленіи воровскихъ обществъ!.. «Вотъ они, плоды нашего женскаго вопроса и нашего безшабашнаго нигилизма!» воскликнетъ доблестный кн. Мещерскій въ своемъ скорбномъ «Гражданинѣ». «Вотъ до чего доводитъ неумѣстное снисхожденіе суда присяжныхъ!» болѣзненно воскликнетъ г. Достоевскій. Но я, какъ хотите, никакихъ ужасовъ не вижу въ этихъ фактахъ. Если дамы, одѣтыя въ шолкъ и бархатъ, соблазняются бронзовыми подсвѣчниками, то этимъ самымъ онѣ доказываютъ, что онѣ не эфирныя созданія и не принадлежатъ къ кругу благоухающихъ женщинъ, обаяніе которыхъ такъ сладко князю Мещерскому — стало быть, женскій вопросъ тутъ не причомъ. Если дѣти затѣваютъ акціонерное общество «карманная выгрузка», то это доказываетъ только, что промышленый духъ охватилъ всѣ слои и всѣ возрасты нашего общества, а нигилизмъ тутъ, опять-таки, не причомъ. Даже самъ князь Мещерскій надѣемся, не осмѣлится обзывать всѣ наши акціонерныя компаніи разсадниками нигилизма, между тѣмъ, какъ многія изъ нихъ имѣютъ гораздо бòльшее право на названіе «общества карманной выгрузки», чѣмъ на громкое имя фирмы, подъ которою они выростаютъ, какъ грибы. Иныя наши акціонерныя компаніи такъ чисто и такъ тонко совершаютъ операцію «выгрузки кармановъ» довѣрчивой публики, что ни къ какому суду ихъ не притянешь; мальчишеская же компанія «выгрузка кармановъ», всетаки, очутилась на скамьѣ подсудимыхъ и подверглась закономъ опредѣленному наказанію. Слѣдовательно, опасаться за будущность нашего отечества еще преждевременно, а упрекать присяжныхъ въ чрезмѣрной снисходительности также никто не имѣетъ права, и гг. Достоевскій и Мещерскій могутъ совершенно спокойно продолжать свою «полезную» дѣятельность, будучи увѣрены, что найдутъ защиту своей дѣятельности въ какомъ-нибудь русскомъ журналѣ французскаго пошиба, гдѣ будетъ доказано, какъ дважды-два — пять, что только баши-бузуки русской литературы могутъ нападать на г. Достоевскаго, очутившагося въ лагерѣ князя Мещерскаго. У насъ все, вѣдь, возможно!

Въ одномъ изъ прежнихъ фёльетоновъ, я какъ-то коснулся «благосвѣтловскаго» òргана печати и показалъ всю шаткость его убѣжденій, выписавъ два отзыва журнала «Дѣло» объ одномъ и томъ же предметѣ, противорѣчащіе другъ другу. Въ одномъ отзывѣ о евреяхъ сказано, что они «отреклись от всякаго участія въ движеніи челевѣческаго прогреса», «съ идіотскимъ упорствомъ гніютъ (значитъ, теперь) въ своей мрачной сферѣ, коснѣютъ въ невѣжествѣ и мертвой апатіи ко всему живому и современному», а въ другомъ — о тѣхъ же евреяхъ говорится, что у нихъ есть «великая идея, которая сохранила этотъ народъ до сихъ поръ, что у нихъ было много великихъ людей, составляющихъ и теперь славу и гордость всѣхъ высшихъ цивилизованныхъ народовъ» и т. д. Слѣдовательно, они не отреклись отъ «всякаго движенія человѣческаго прогреса»… Я объяснилъ это противоречіе «юркостью» литературныхъ Чичиковыхъ, и, конечно, только трехлѣтній ребёнокъ не увидитъ въ этихъ отзывахъ противорѣчія. Г. Благосвѣтловъ обидѣлся и напустилъ на меня одного изъ своихъ молодчиковъ «Берне изъ Бердичева», который разразился площадными ругательствами, дѣйствительно бедичевскаго издѣлія, хотя они состряпаны въ Малой Мѣщанской, и такими комплиментами «Дѣлу», какъ одному изъ «наиболѣе выдающихся русскихъ журналовъ», отъ которыхъ покраснѣлъ бы Берне… Я, изволите видѣть, «нечистоплотный сидѣлецъ, неблаговоспитанный школьникъ, неизвѣстный парень, трусливый лакей, <нрзб. – Ред .> муха», и даже моя подпись (– ръ), по словамъ благосвѣтловскаго молодца напоминаетъ «безсильное собачье ворчанье». Ну, чтò же! въ Бердичевѣ, дѣйствительно, ругаться умѣютъ — вотъ все, чтò можно вывести изъ этой брани: а противорѣчіе-то остается вѣдь, противоречіемъ. Чорное съ бѣлымъ даже бранью не примирить. «Неблаговоспитанный школьникъ» и «<нрзб. – Ред > муха» болѣе уважаетъ своихъ читателей, чѣмъ «наиболѣе выдающійся русскій журналъ» и по этому ругаться не будетъ, а отмѣтивъ этотъ новый курьезъ «Дѣла», посмѣется надъ бездѣльными выходками, дѣйствительно достойными Бердичева. Кто же не знаетъ, чтò такое Бердичевъ?..

–ръ