Адмирари Нилъ. <Панютинъ Л. К.> Листокъ. Толки по поводу Чайзльгёрсткаго событiя. Впечатлѣнiе, произведенное имъ на наше общество. Чѣмъ мила была намъ вторая имперiя. Наши подражатели. Наши бонапартисты и бисмаркисты. Безснѣжье и распутица. Длиннохвостыя. Похвальное слово // Голосъ. 1873. № 6. 6 января.

ЛИСТОКЪ.

Толки по поводу Чайзльгёрсткаго событiя. – Впечатлѣнiе, произведенное имъ на наше общество. – Чѣмъ мила была намъ вторая имперiя. – Наши подражатели. – Наши бонапартисты и бисмаркисты. – Безснѣжье и распутица. – Длиннохвостыя. – Похвальное слово.

Мнѣ довольно трудно въ настоящую минуту исполнить удовлетворительно обязанность хроникера петербургской жизни; но снисходительный къ моимъ писанiямъ читатель, надѣюсь, проститъ мнѣ разные пропуски, такъ какъ я, по случаю траура по Наполеонѣ III, считалъ неприличнымъ являться на празднества, описанiями которыхъ по необходимости приходится наполнять теперь фельетоны, за отсутствiемъ другихъ проявленiй общественности въ эту развеселую пору.

Многимъ, быть можетъ, покажется страннымъ ношенiе мною траура по покойномъ экс-императорѣ французовъ. Но, въ сущности, къ этому обязываетъ меня простое чувство приличiя. Наполеонъ III, худъ или хорошъ былъ онъ, прежде всего былъ человѣкомъ, влiявшимъ на дѣла не одной Францiи, а всего цивилизованнаго мiра, къ которому, безспорно, принадлежитъ наше отечество, быстрые успѣхи котораго на пути прогреса, заслуживаютъ справедливое удивленiе вселенной.

Не знаю, причислятъ ли наши присяжные историки Наполеона III къ числу благодѣтелей Россiи, но, во всякомъ случаѣ, они признаютъ за нимъ главную роль въ крымской войнѣ, имѣвшей такiя благодѣтельныя послѣдствiя для Россiи. Я лично считаю Наполеона III такимъ же благодѣтелемъ Россiи, какимъ былъ Карлъ XII, одержавшiй побѣду при Нарвѣ. Надѣюсь, никто не станетъ оспаривать благодѣтельныхъ послѣдствiй нарвскаго пораженiя; еще мнѣе подвержены сомнѣнiю благодѣтельныя послѣдствiя паденiя Севостополя. Недаромъ же говорятъ, что севастопольскiя ядра были для насъ семенами просвѣщенiя. Когда разсѣялся пушечный дымъ крымскихъ баталiй, мы получили возможность узрѣть нашу печальную дѣйствительность во всей ея наготѣ и стали заботиться объ улучшенiяхъ. Положимъ, роль Наполеона III въ дѣлѣ нашего самопознанiя была чисто отрицательная, какъ роль песьихъ мухъ и тьмы египетской во времена фараоновъ; но если справедливо, что древо познается по плодамъ его, то мы, вкушая въ настоящую минуту сладкiе плоды прогреса, выросшiе на севастопольской нивѣ, не можемъ, не помянуть покойника.

Конечно, не мнѣ, скромному хроникёру, оцѣнивать политическое значенiе режима, изобрѣтеннаго Наполеономъ III. Быть можетъ, развѣнчанный императоръ былъ далеко не такъ мудръ, какъ считали его наши восторженные почитатели; но, во всякомъ случаѣ, человѣкъ, слывшiй двадцать лѣтъ носителемъ правительственной мудрости, не могъ быть такимъ простакомъ, какимъ начали считать его послѣ Седана. Кто знаетъ, быть можетъ, самъ великiй Бисмаркъ, которому куритъ теперь ѳимiамъ вся Европа, будетъ когда-нибудь также низведенъ съ пьедестала, созданнаго «желѣзомъ и кровью»? Я, по крайней мѣрѣ, считаю Бисмарка не болѣе, какъ ученикомъ Наполеона III, и твердо убѣжденъ, что не надѣнь принцъ Лудовикъ Наполеонъ императорской короны, майору Бисмарку никогда бы не носить на каскѣ лавроваго вѣнка. Говорятъ, Бисмаркъ, получилъ телеграму о кончинѣ экс-императора, первый разъ въ жизни горько расплакался, и немудрено: онъ обязанъ покойнику нетолько славой, но и богатымъ помѣстьемъ Варзиномъ, въ садахъ котораго онъ размышляетъ о новыхъ благодѣтельныхъ для человѣчества мѣропрiятiяхъ.

Извѣстно, что у насъ въ послѣднее время совершенно вышли изъ моды политическiе разговоры; даже наша быстро прогресирующаяся журналистика съузила политическiй отдѣлъ до послѣдней возможности. Въ такую глухую пору заставить наше общество говорить о политикѣ могло только мiровое событiе, и подвигъ этотъ совершила именно кончина Наполеона III-го. Не смѣшны ли послѣ этого увѣренiя анти-бонапартистскихъ газетъ, что Наполеонъ, будто бы, умеръ политическою и нравственною смертью уже послѣ седанской битвы, и что, поэтому, физическая его смерть не имѣетъ большого значенiя? Дядюшка Наполеона III-го тоже былъ низвергнутъ съ высоты величiя; но это не помѣшало Беранже утверждать, что

On parlera de sa gloire.

Sous la chaume bien longtemps.

Положимъ, племянникъ не стяжалъ такой славы на полѣ битвъ, какъ дядя, но развѣ «sous la chaume» подъ соломенною кровлей понимаютъ эти тонкости? Французскому крестьянину приходской попъ постоянно твердитъ, что покойный императоръ былъ постояннымъ защитникомъ непогрѣшимаго папы; отъ благосостоянiя котораго зависитъ счастье всей вселенной; крестьянинъ знаетъ, что императрица Евгенiя, подобно испанской королевѣ Изабеллѣ, удостоилась получить изъ Рима освящонную розу за добродѣтель, и, по всей вѣроятности, подъ соломенною крышей льются теперь слезы, какъ по покойникѣ, такъ и по его неутѣшной вдовицѣ. Напрасно агитаторы нашоптываютъ французскому крестьянину, что нынѣшними бѣдствiями онъ обязанъ именно оплакиваемому имъ покойнику: крестьянинъ твердо увѣренъ, что императора предали подкупленные Бисмаркомъ генералы, и горесть крестьянина по безвозвратной утратѣ дѣлается отъ этого еще сильнѣе.

Вообще, я того мнѣнiя, что желающiе оставить по себѣ хорошую память въ народѣ должны не благодѣтельствовать ему, а дѣлать сколько возможно болѣе зла. Мы имѣемъ самыя достовѣрныя свидѣтельства, какъ горько рыдала вся Москва о кончинѣ Iоанна Грознаго, тогда какъ плакавшихъ о кончинѣ Петра-Великаго едва ли было не менѣе, чѣмъ радовавшихся этой дѣйствительно великой утратѣ. Я едва ли ошибусь, сказавъ,  что въ нашемъ обществѣ смерть Наполеона III вызвала единодушное сожалѣнiе даже въ его непримиримыхъ врагахъ, и это совершенно естественно. Русскiй человѣкъ, по натурѣ своей, не злопамятенъ. Бѣдствiя крымской войны уже почти изгладились изъ памяти народной, да, притомъ, истиннымъ виновникомъ этой ненужной войны далеко не всѣ считаютъ Наполеона III. По окончанiи же крымской войны, онъ ничего особенно-дурного Россiи не сдѣлалъ, а можетъ быть, сдѣлалъ бы и много хорошаго, еслибъ мы пошли по дорогѣ, проложенной Кавурами и Бисмарками. Мы же, въ одно и то же время, и преклонялись предъ Наполеономъ, и выказывали ему явное недовѣрiе, черезъ что онъ относился къ Россiи нѣсколько свысока и, вмѣстѣ съ тѣмъ, досадовалъ на нее.

Теперь все это уже достоянiе исторiи, и мы лишь инстинктивно сознаемъ, что Наполеонъ III палъ въ борьбѣ не за одни личные свои интересы, но, вмѣстѣ съ тѣмъ, за интересы Францiи и цѣлой Европы. Безъ сомнѣнiя, ему прежде всего хотѣлось утвердиться на престолѣ, но несомнѣнно также, что въ случаѣ успѣха, онъ помѣшалъ бы событiю, порождающему теперь справедливыя опасенiя во всей Европѣ. Не эти соображенiя, конечно, внушаютъ нашему обществу сожалѣнiе о чайзльгёрстскомъ событiи. Задумываться надъ смысломъ политическихъ событiй мы не привыкли. Наполеонъ III милъ его русскимъ поклонникамъ тѣмъ, что сдѣлалъ изъ Парижа настоящую Капую Европы, гдѣ наша праздная молодежь можетъ захлебываться всѣми наслажденiями, покупаемыми за деньги. Еще большею популярностью пользовалась у нашихъ дамъ императрица Евгенiя, такъ долго бывшая царицей моды. Кринолинъ, коньки, пудра, шлейфы и шиньйонъ навѣки вписали ея имя въ лѣтописи нашего моднаго свѣта. Нѣтъ уже блистательнаго Наполеона III, а его до сихъ поръ прекрасная супруга облеклась въ трауръ вдовицы; но преданiя этой четы еще долго будутъ жить въ нашихъ гостиныхъ. Правда, высшiй нашъ beau-monde возмущался плебейскимъ режимомъ, царствовавшимъ при тюильрискомъ дворѣ, но и онъ, хотя съ ворчанiемъ, покорно слѣдовалъ за общимъ теченiемъ. Безумная роскошь женскихъ костюмовъ временъ второй имперiи пришлась какъ нельзя болѣе по вкусу нашимъ барынямъ. Напрасно люди со вкусомъ вопiяли противъ безобразiя кринолина – наши красавицы съ увлеченiемъ превратились въ надутые пузыри; еще съ большимъ восторгомъ принятъ былъ шиньйонъ, возвратившiй роскошныя косы юности даже плѣшивымъ старухамъ. Словомъ, трудно найти въ исторiи моды столь безобразно роскошныя эпохи, какъ времена первой и второй наполеоновскихъ имперiй. Дѣло дошло до того, что намъ теперь непрiятно смотрѣть на изображенiя даже милыхъ сердцу, снятыя лѣтъ пятнадцать назадъ. Можетъ ли что быть ужаснѣе этого. А еслибъ можно было увѣковѣчить для потомства нравственную физiономiю поколѣнiя, выросшаго подъ влiянiемъ наполеоновскаго режима, хороши, нечего сказать, показались бы мы нашимъ потомкамъ! Нынѣшнiе французы, быть можетъ, болѣе насъ деморализованы этимъ режимомъ, но мы несомнѣнно смѣшнѣе ихъ тѣмъ уже, что ломали свою натуру безъ всякой необходимости. Наполеонъ III, никогда несидѣвшiй прочно на своемъ престолѣ, принужденъ быль поневолѣ отвлекать своихъ подданныхъ отъ мысли объ отнятой у нихъ свободѣ какими-нибудь суррогатами. Онъ поощрялъ мотовство своихъ креатуръ, изъ опасенiя, чтобъ эти пьявки, насосавшись, не отпали отъ второй имперiи. Онъ поощрялъ биржевую игру и давалъ субсидiю разнымъ вертепамъ за тѣмъ, чтобъ отвлечь враговъ своей династiи отъ заговоровъ; онъ пугалъ трусливыхъ буржуа «краснымъ призракомъ», чтобъ они не переставали видѣть въ немъ спасителя Францiи отъ революцiонной гидры. (Говорятъ даже, что большая часть заговоровъ въ его царствованiе была устроиваема его собственными агентами). За все это Наполеона III неумытный судъ исторiи,  конечно, подвергнетъ отвѣтственности, потому что естественнымъ послѣдствiемъ наполеоновскихъ мѣропрiятiй была деморализацiя народа, доведшая до седанскаго погрома. Но почему нѣкоторые изъ нашихъ политикановъ такъ сочувствовали наполеоновскимъ фокусамъ? – этотъ вопросъ еще долго будетъ приводить въ недоумѣнiе историковъ. Всѣмъ извѣстно, что положенiе Россiи не имѣло ничего общаго съ положенiемъ наполеоновской Францiи, а между тѣмъ, у насъ не безъ труда удерживали рьяныхъ поклонниковъ Наполеона III отъ разныхъ позаимствованiй. Будущiй историкъ не безъ удивленiя откопаетъ въ нашихъ архивахъ кучу отвергнутыхъ проектовъ, скопированныхъ съ французскихъ образцовъ. Что же могло способствовать зачатiю этихъ выкидышей, какъ не безсмысленное ослѣпленiе мишурнымъ блескомъ второй имперiи?

Еще труднѣе объяснить себѣ частныя позаимствованiя въ томъ же родѣ, пустившiя, къ несчастью, весьма глубокiе корни въ нашемъ обществѣ. Мы выбивались изъ силъ, чтобъ сдѣлать изъ Петербурга «уголокъ Парижа», и, подобно парижанамъ, очертя голову, бросались въ самыя безумныя спекуляцiи. Наша родовая знать съ такимъ же рвенiемъ принялась проматывать наслѣдiе предковъ, какъ созданная Наполеономъ III аристокраiя негласныя субсидiи, полученныя ею за разныя неблаговидныя услуги. Мы завели свои «Шато де-Фдеры», «Альказары» и «Эльдорадо», своихъ Понсон-де-Террайлей, своихъ кропателей каскадныхъ оперетокъ, и завели бы еще многое по подобiю наполеоновской Францiи, еслибъ наше апатическое обезьянство не сдѣлало насъ неспособными даже для удачнаго подражанiя. Нечего и говорить, что подражанiе вышло еще грязнѣе грязноватаго образца; но это не помѣшало скандальному успѣху нашихъ жалкихъ подражанiй. Во Францiи эту эпоху считаютъ эпохой упадка вкуса; у насъ она была лишь апогеемъ безвкусiя. Смѣшно было бы за все это взваливать вину на Наполеона III. Самъ онъ не могъ создать изъ ничего, а только по разнымъ причинамъ, которыхъ у насъ не существовало вовсе, старался, давя все для него опасное, не мѣшать тому, что не внушало ему опасенiй; оттого дерево Францiи пошло рости въ сукъ и вышло дѣйствительно безобразнымъ; но, всетаки, еще вопросъ, не случилось ли бы того же самаго и безъ Наполеона. Несомнѣнно одно: французскiе нравы нынѣшней республики почти ничѣмъ не отличаются отъ нравовъ второй имперiи. Низвергшiе имперiю, республиканцы не отказываются, однакожь, отъ измышленныхъ ею орудiй и тѣмъ самымъ лишаютъ себя права кидать въ него камнемъ осужденiя.

Паденiе второй имперiи не произвело и въ нашемъ обществѣ никакого измѣненiя къ лучшему. Напротивъ, мы какъ будто еще усерднѣе принялись шествовать по прежней дорожкѣ, съ тою разницей, что прежнiе почитатели Наполеона III, послѣ Седана мгновенно превратились въ почитателей Бисмарка. Но въ этомъ отношенiи они не встрѣтили сочувствiя въ обществѣ. Францiя, деморализованная, ограбленная пользуется, по прежнему, такимъ сочувствiемъ, какимъ никогда не будетъ пользоваться побѣдоносная Прусiя, и это-то отсутствiе общественной поддержки значительно охлаждаетъ рвенiе нашихъ бисмаркистовъ. Переставить паруса по вѣтру имъ ничего не стоило; но при безвѣтрiи они едва ли далеко уплывутъ. Наглядное изображенiе борьбы французскаго и прускаго влiянiй мнѣ удалось видѣть на одномъ маскарадѣ съ лотереею-алегри. У колесъ стояла между двухъ французскихъ актрисъ одна нѣмецкая, далеко превосходившая ихъ свѣжестью и миловидностью. Гостившiе въ то время въ Петербургѣ прускiе военные, въ видѣ маленькой диверсiи, обступили колесо своей землячки, и ихъ иностранные мундиры, конечно, служили немалою приманкой для публики; но эта военная стратагема не помѣшала бойкимъ француженкамъ опередить распродажей билетовъ ихъ прускую соперницу, и эта лотерейная побѣда, вѣроятно, усладила имъ горесть пораженiя при Седанѣ.

Въ настоящую минуту толки о смерти Наполеона начинаютъ затихать; вмѣстѣ съ праздничнымъ шумомъ, Петербургъ въ эту зиму озабоченъ другою неожиданностью, влiянiе которой въ тысяу разъ сильнѣе смерти иностранныхъ вѣнценосцевъ, находящихся не у дѣлъ. Петербургъ серьёзно озабоченъ непогодой и бездорожьемъ, преслѣдующими его съ самаго начала зимы, если можно назвать зимой нѣчто рѣшительно небывалое. Слыханое ли дѣло, чтобъ до января въ Петербургѣ не было снѣга? Внезапныя оттепели, правда, явленiе, хорошо намъ знакомое, но прежде разстаявшiй снѣгъ быстро замѣнялся новымъ; теперь же, то и дѣло сыплетъ снѣгъ и льетъ дождь, 

а въ результатѣ оказывается одна грязь невылазная. Говорить о такой погодѣ нетолько можно, но даже должно, потому что послѣдствiя ея весьма серьёзны. Вновь построенные дома, быстро наполнявшiеся жильцами, обратились теперь въ нѣчто совершенно непохожее на жилыя строенiя. Войдешь въ квартиру прiятеля, а кажется вошолъ въ передбанникъ или въ теплицу тропическихъ растенiй. Хозяйскiя дрова истребляются безпощадно жильцами новыхъ домовъ, но сырость, вытягиваемая внутреннею топкой, съ избыткомъ вознаграждается внѣшнею сыростью; отъ этого стѣны нѣкоторыхъ новыхъ домовъ снаружи и внутри покрылись самыми фантастическими узорами, и горе жильцамъ, имѣвшимъ неосторожность потратиться на дорогiя обои: придется весной замѣнить ихъ новыми и всю зиму любоваться стѣнными пятнами. Даже лампы и свѣчи горятъ необыкновенно тускло въ этой банной атмосферѣ; а каково-то легкимъ людей, обитающихъ въ этихъ парникахъ! Особенно гибельно дѣйствуетъ эта хроническая сырость на несчастныхъ дѣтей, изъ которыхъ многимъ въ этомъ году не пришлось веселиться на ёлкахъ. Погода же виной и тому, что на общественныя увеселенiя теперь собирается гораздо менѣе публики, чѣмъ въ прежнiе годы, и я не помню зимы, когда бы извозчичьи кареты обходились такъ дорого нанимателямъ: на второй день рождества, напримѣръ, невозможно было достать самой жалкой колесницы дешевле 15 р. за вечеръ, а въ 8 часовъ вечера нельзя было нанять кареты ни за какую цѣну. Ѣхать же въ дождь на дрожкахъ дамѣ, одѣтой по праздничному, весьма неудобно. Жалко и смѣшно было смотрѣть на несчастныхъ дамъ, прiѣзжавшихъ въ клубы и театры на дрожкахъ. Отъ эфектнаго появленiя онѣ должны были отказаться заранѣе. Дорогiя шубки и шляпки онѣ благоразумно оставляли дома, замѣнивъ ихъ старыми кофтами и платочками. Всего болѣе хлопотъ бѣднымъ дамамъ причиняли юпки, которыя приходилось, въ ущербъ стыдливости, заворачивать вверхъ и прикалывать иголками вокруг талiи, что придавало дамамъ несвойственный имъ видъ рѣпы или редиски.

Еслибъ не боязнь показаться нелюбезнымъ въ отношенiи прекраснаго пола, я готовъ бы видѣть въ нынѣшнемъ дамскомъ костюмѣ одно изъ доказательствъ женской несообразительности. Не досадно ли, въ самомъ дѣлѣ, на красивѣйшемъ въ мiрѣ существѣ видѣть цѣлую груду тряпья, нетолько скрывающаго изящныя очертанiя женскаго стана, но еще препятствующаго свободѣ движенiй? Не успѣли мы порадоваться появленiю короткихъ платьевъ, какъ вдругъ у дамъ выросли хвосты длиннѣе прежняго. Ради чего же эти безобразныя мётлы? Говорятъ, въ длинномъ платьѣ женщина кажется выше и величественнѣе. Допустимъ, что это дѣйствительно такъ. Но, вопервыхъ, казаться выше могутъ желать только малорослыя, тогда какъ хвосты навѣшиваютъ всѣ безъ разбора. Вовторыхъ, величественность совершенно ненужна молодой и красивой женщинѣ, передъ которою и безъ того будутъ преклоняться любители прекраснаго.  Притомъ, это искусственное величiе исчезаетъ мгновенно, когда хвостатой дамѣ приходится ходить туда и сюда. При поворотахъ нѣкоторыя заворачиваютъ хвостъ по желанному направленiю движенiемъ ноги; но этотъ манёвръ многiя находятъ неприличнымъ. А каково положенiе хвостатыхъ дамъ въ толпѣ? То и дѣло слышится трескъ разрываемыхъ юпокъ и извиненiй наступившихъ на платье. Для чего же женщины налагаютъ на себя это несносное бремя? – на это сами онѣ ничего другого не могутъ отвѣтить, кромѣ того, что «теперь такъ носятъ». А, кажется, тутъ ломать голову нечего: примѣръ мужчинъ на лицо. Вѣдь придумали же мы себѣ платье, хоть и несовсѣмъ красивое, зато удобное. Разукрасьте его разными лентами и кружевами – съ небольшими измѣненiями, изъ него выйдетъ великолѣпный дамскiй костюмъ. А что женщина въ мужскомъ костюмѣ красива, это знаютъ хорошо сами жещины.

Курьёзнѣе всего, что главную цѣль одежды женщина отодвинула на второй планъ. Нынѣшнiй дамскiй костюмъ и невполнѣ согрѣваетъ, и невполнѣ прикрываетъ тѣло; теперь главное его назначенiе – привлекать на себя вниманiе другихъ, а какъ большинство мужчинъ совершенные невѣжды въ этомъ дѣлѣ, то въ результатѣ оказывается безплодное состязанiе въ франтовствѣ между самими женщинами. Каждая изъ нихъ какъ бы хочетъ сказать своимъ туалетомъ другимъ конкуренткамъ: «Посмотрите: мужчины на меня потратили больше, чѣмъ на васъ; значитъ я красивѣе». Совершенно женская логика!

Обѣднѣнiе высшихъ классовъ значительно видоизмѣнило и способъ женскаго франтовства. Прежде ни одна щеголиха, претендующая на хорошiй тонъ, ни за что не рѣшилась бы надѣть фальшивые брильянты; теперь это дѣло весьма обыкновенное и даже, о, боги! съ каждымъ годомъ все болѣе и болѣе распространяется у насъ плебейскiй обычай брать на прокатъ бальныя платья!

Вообще, наемность сильно развивается въ наше время: надняхъ, одна барыня заплатила своей прiятельницѣ тысячу рублей за то только, чтобъ одинъ разъ принять въ ея квартирѣ нѣкую важную особу. Теперь все нанимаютъ и все отдаютъ въ наемъ; скоро, кажется, мы кончимъ тѣмъ, что право собственности отождествимъ съ долгосрочнымъ наймомъ. Многiе очень довольны такимъ порядкомъ вещей, такъ какъ при немъ число владѣльцовъ, хотя и временныхъ, будетъ гораздо болѣе, чѣмъ число владѣемыхъ ими имуществъ; но эта кочовка собственниковъ нечужда нѣкотораго неудобства, такъ какъ она лишаетъ общество своего рода устойчивости, необходимой для неуклоннаго стремленiя къ извѣстнымъ цѣлямъ. Обращаю вниманiе князя Мещерскаго, ратующаго въ «Гражданинѣ», на это новое зло, съ полною увѣренностью, что доблестный воитель поразитъ и сiе чудовище, разверзающее пасть, чтобъ насъ поглотити. Кому, какъ не князю Мещерскому, знать всю шаткость и легкомыслiе нашего общества? Кого неблагодарные сограждане поили оцтомъ и жолчью такъ упорно, какъ этого спасителя отечества? Кому приходилось выслушивать столько свистковъ и гомерическаго хохота, какъ этому первому сюжету журнала «Гражданинъ»? Но да не падаетъ духомъ сей мужественный публицистъ! За глумленiе современниковъ заплатитъ ему благодарное потомство. Каждый публицистъ заранѣе обрекаетъ себя на растерзанiе противниковъ, а противниками, хотя и весьма добродушными, князя-гражданина оказались всѣ сограждане съ здравымъ разсудкомъ. Не смѣю предсказывать князю полную побѣду надъ этою несметною ратью, но питаю полную увѣренность, что онъ выйдетъ изъ этой борьбы неуязвимымъ, потому противники его наносятъ ему удары не острiемъ, а плашмя, зная хорошо, что мечъ его прiобрѣтенъ имъ въ игрушечной лавкѣ. Лавровъ въ такомъ поединкѣ, конечно, прiобрѣсть невозможно, за то зрѣлище даже игрушечнаго Горацiя Коклеса не лишено извѣстнаго эфекта. Чѣмъ бы ни кончилась комическая кампанiя «Гражданина» противъ театра-Буффъ и другихъ гибельныхъ для Россiи иноземныхъ измышленiй, во всякомъ случаѣ, за княземъ останется репутацiя неустрашимости, и еслибъ во время славной борьбы за грошовую мораль постигла князя Мещерскаго славная смерть (да продлитъ Господь дни его!), я первый, если позволитъ полицiя, готовъ буду произнесть надъ прахомъ русскаго Коклеса похвальное слово примѣрно въ слѣдующемъ родѣ: «Любезные сограждане! Уронимъ слезу гражданина надъ прахомъ того, кто при жизни наполнялъ прахомъ созданный имъ «Гражданинъ»; того, который не зная русской граматы, сдѣлался русскимъ публицистомъ, для спасенiя нашего любезнаго отечества; того, который, имѣя полную возможность ѣсть съ веселiемъ сердца хлѣбъ праздности, осудилъ себя на журнальное труженичество, горшее изъ всѣхъ – примѣръ, достойный перейти въ потомство! Теперь, увы! охладѣлая десница его уже не поставитъ точки къ реформамъ, потому что злая смерть поставила точку, къ собственному его существованiю. Одно остается утѣшенiе намъ, точащимъ слёзы надъ сею безвременною могилой: когда мать сыра земля приметъ въ свои нѣдра персть сiю, духъ, нѣкогда ее животворившiй, не покинетъ страны, ради спасенiя которой оплакиваемый нами покойникъ претерпѣлъ толикiя глумленiя отъ своихъ легкомысленныхъ согражданъ. Миръ праху твоему, осмѣянный боецъ!»

Сознаюсь, это похвальное слово нѣсколько преждевременно; но такъ какъ мертвые нетолько срама, но и слуха не имутъ, то я взялъ на себя смѣлость сказать нѣчто прiятное человѣку, который при жизни едва ли услышитъ отъ своихъ согражданъ что-нибудь, кромѣ хохота и глумленiя. Доброе намѣренiе да послужитъ мнѣ оправданiемъ.

Нилъ Адмирари.