Провинцiальное обозрѣнiе // Голосъ. 1873. № 69. 9 марта.

ПРОВИНIАЛЬНОЕ ОБОЗРѢНIЕ.

Что выгоднѣе и удобнѣе: вѣрить самозванцу или не вѣрить, если этотъ самозванецъ называетъ себя какимъ бы то ни было начальстовомъ или вообще чѣмъ-нибудь экстраординарнымъ? Вѣришь – рискуешь быть одураченнымъ; не вѣришь — рискуешь подъ отвѣтственность попасть, а попавъ подъ нее, уже трудно разсчитать, какой исходъ можетъ имѣть неосторожный рискъ. Я всегда былъ того мнѣнiя, что гораздо лучше перевѣрить, нежели не довѣрить, перепочтить, нежели не допочтить, перекланяться, нежели не докланяться. Вопервыхъ, «ласковый теленокъ двухъ матокъ сосётъ»; вовторыхъ, «покорную голову мечъ не сѣчотъ»; втретьихъ, «отъ лишняго поклона голова не отвалится», а вчетвертымъ, я видѣлъ столько «недоразумѣнiй», происшедшихъ отъ недостаточнаго проникновенiя тѣмъ мнѣнiемъ, котораго держусь я, что пришолъ къ убѣжденiю, что дѣйствовать согласно усвоенной мною системѣ неизмѣримо практичнѣе. Что, въ случаѣ промаха, назовутъ дуракомъ — на это обращать особеннаго вниманiя никогда не слѣдуетъ, потому что могутъ встрѣчаться случаи, гдѣ оказанное недовѣрiе и проиcшедшее отъ него непочтенiе можетъ прибавить къ имени и прозванiю личности такiя опредѣленiя, отъ которыхъ избави, Господи, всякаго! Иванъ Петровъ — дуракъ, Иван Петровъ — бунтовшикъ. Кажется, тотъ же Иванъ Петровъ, а какiя неизмѣримо различныя представленiя возбуждаются въ первомъ и второмъ случаѣ! Представленiя различныя, слѣдовательно, различныя и послѣдствiя.

Доказательство на лицо, если нужно еще доказывать такiя азбучныя истины.

Напечатана, въ № 7-мъ «Гражданина», замѣтка, начинающаяся словами: «Намъ пишутъ изъ одной подмосковной губернiи», гдѣ разсказывается объ охотѣ, кончившейся «недоразумѣнiемъ», именно вслѣдствiе того, что одинъ старичишко-мужичокъ схватилъ лошадь одного охотившагося мирового судьи, который, желая освободить своего коня, счолъ необходимымъ назваться губернаторомъ. Старичишко, услыхавъ его, бросилъ «губернаторскую» лошадь и схватилъ другую. Сидѣвшiй на ней охотникъ тоже назвался губернаторомъ; но этому мужичонко уже не повѣрилъ, на томъ прямо мужичьемъ резонѣ, что «много-де васъ, самозванцовъ, здѣсь, а губернаторъ одинъ». Резонъ можетъ, пожалуй, считаться и уважительнымъ; но послѣдствiя оказались для приведшаго его столь печальными, что не приводить его было бы несравненно здравомысленнѣе.

Въ «Современныхъ Извѣстiяхъ» озаглавлено повѣствованiе о сей удивительной и хотя печальной, но, безъ сомнѣнiя, весьма поучительной исторiи, такъ: «подробности объ охотѣ на звѣря, кончившейся смертью человѣка». Да, смертью человѣка, но да не подумаетъ кто-нибудь, что смерть эта послѣдовала непосредственно отъ охоты, что человѣка этого «выслѣживали», «гоняли», «травили» и «затравили». Нѣтъ, это немыслимое дѣло: онъ просто «не повѣрилъ», и тѣмъ обстоятельно доказалъ, что вѣрить слѣдуетъ, особенно тому, кто называетъ себя начальствомъ и, ничего не отвергая, ничего не предлагая, просто требуетъ послушанiя. Кореспондентъ «Гражданина» заканчиваетъ свою «замѣтку» такъ: «Толкуютъ объ этомъ дѣлѣ немало у насъ въ захолустьѣ; но какой у насъ народъ глупый и тёмный — вы, г. редакторъ, живя въ столицѣ, не можете себѣ и представить. Представьте, о чомъ у насъ скорбятъ и вздыхаютъ и чему удивляются! Скорбятъ у насъ совсѣмъ не о бѣдномъ старикѣ; удивляются совсѣмъ не нашему доброму наѣзднику, который, проводя время посреди баловъ, картъ, попоекъ и развлеченiй, самъ не вѣдаетъ, что творитъ. И не очень слышно, чтобъ негодовали на усердствующихъ къ удовольствiю его подначальныхъ людей. Нѣтъ, совсѣмъ не то: у насъ больше скорбятъ объ участи товарища прокурора. Увѣряютъ, что будто не сдобровать ему за то, что не уважаетъ власти».

И немудрено, потому что многiе негодуютъ на возникшее преслѣдованiе, возбужденное этимъ, вѣроятно, неопытнымъ прокуроромъ; иные, будто бы поѣхали жаловаться высшему начальству на неуваженiе къ власти и требовать ея поддержки.

Кореспондентъ думаетъ, что «г. редакторъ, живя въ столицѣ», никакъ себѣ не можетъ представить нѣкоторыхъ сторонъ этой исторiи; а я такъ, напротивъ, по многимъ даннымъ, вполнѣ убѣжденъ, что этотъ «г. редакторъ, живя въ столицѣ», все это очень хорошо себѣ представляетъ и, вѣроятно, ничему тутъ не удивляется, потому что и удивляться тутъ ровно нечему, и только наивность, свойственная многимъ кореспондентамъ, позволяетъ видѣть во всемъ этомъ что-то неимовѣрно важное, такое важное, что по поводу его можно въ сообщенiи употреблять восклицательные знаки. Тутъ просто можно обходиться «точкой», не безпокоя никакихъ экстраординарныхъ знаковъ.

Устроена была въ Пронскомъ Уѣздѣ, въ первыхъ числахъ ноября прошлаго года, псовая охота. Устроили ее какiе-то гг. Кроминъ да Обезьяниновъ. Пригласили они предсѣдателя земской управы Бурцева и рѣшились безпокоить г. губернатора, покорнѣйше прося его почтить ихъ потѣху своимъ присутствiемъ. Губернаторъ, въ качествѣ любителя охоты, рѣшился почтить. Позавтракали, и послѣ завтрака отправились забавляться. Было это около села Тарасова. Равняясь полями, они захватили выгонъ, гдѣ паслось крестьянское стало. Захотѣли ли, за неимѣнiемъ звѣря потѣшиться охотники и показали овецъ собакамъ, или собаки, вслѣдствiе плохого воспитанiя, самопроизвольно бросились на овецъ — мѣстные сказанiя расходятся; но результатомъ было то, что одна овца была собаками успѣшно затравлена. Старикъ пастухъ бросился защищать свое стадо и поднялъ крикъ, на который сбѣжались крестьяне, по случаю праздничнаго дня коротавшiе свои досуги на улицѣ. Крикъ и шумъ, понятно, съ прибытiемъ хозяевъ стада усилились и у доѣзжачаго была отобрана лошадь, въ обезпеченiе денежнаго вознагражденiя за овцу. Когда на гамъ собакъ и шумъ людей прискакали сами хозяева охоты, они-было думали остановить происшествiе объявленiемъ своего общественнаго положенiя и указанiемъ, «кто» среди ихъ находится, хотя, повидимому, нечего было тутъ кого-нибудь «останавливать», а просто слѣдовало заплатить за причиненные потѣхой убытки, да и воротиться домой обѣдать, если дѣло было послѣ завтрака. Но охотники старались «остановить происшествiе объясненiемъ своей общественной важности и указанiемъ, кто среди нихъ». Крестьяне, по своему крестьянскому понятiю, не хотѣли вѣрить, чтобъ въ охотѣ могли участвовать такiя лица, и требовали немедленнаго вознагражденiя за овцу. Энергичнѣе всѣхъ дѣйствовалъ въ этомъ нежелательномъ напраленiи пастухъ-старикъ Михаилъ Дмитрiевъ, который и высказалъ, что много-де васъ здѣсь самозванцевъ, а въ губернiи одинъ губернаторъ. Это, конечно, весьма оскорбило «принципъ», за что грубiянъ и былъ жестко избитъ ногайками. Но чѣмъ-нибудь кончать надо было. Позвали старосту, старшину, но ничто не помогло: крестьяне «упорствовали», и, къ прискорбiю, «принципъ» былъ побѣжденъ на этотъ разъ грубымъ состязанiемъ съ отсутствiемъ принциповъ: за овцу пришлось заплатить то, что требовали, именно шесть рублей.

Дѣло вышло вопiющее и взывало къ «внушенiю», чтобъ, въ случаѣ могущаго повториться происшествiя — на охотѣ чего не бываетъ! — «другимъ не повадно было такъ дѣлать».

Прежде всего, старшина былъ немедленно уволенъ господиномъ губернаторомъ, а на крестьянъ, старика-пастуха и трехъ другихъ, была подана просьба охотникомъ, у котораго была задержана лошадь, возвращонная только по уплатѣ шести рублей за удавленную овцу. Крестьянъ обвиняли въ оскорбленiи, самоуправствѣ, и судья приговорилъ, за всѣ ихъ продерзости, посадить ихъ подъ арестъ на три мѣсяца. Свидѣтелями были устроитель охоты г. Обезьяниновъ и предсѣдатель земской управы г. Бурцевъ, причомъ, старичинѣ-пастуху, какъ главному супротивнику, мѣстомъ содержанiя указано пронское полицейское управленiе. Мужики заявили судьѣ, что «мы-де твоимъ, батюшка, судомъ недовольны». Но мужичьи рѣчи слушать, когда дѣло идетъ о поддержанiи «принципа», признано было неудобнымъ, и потому, не дожидаясь апеляцiоннаго срока, приговоръ приведенъ былъ въ исполненiе. При этомъ, со старикомъ Михаиломъ Дмитрiевымъ случилось нѣчто такое, что я уже не берусь разсказывать самъ, а прибѣгаю къ подлинному тексту кореспонденцiи.

«Михаилъ Дмитрiевъ заточонъ былъ при полицейскомъ управленiи въ углу общей арестантской комнаты, въ каморкѣ, огороженной тесомъ, имѣющей видъ шкафа, въ ширину 2 ½, а в длину 3 ½ аршина; прибавивъ къ этому окно въ 1 ½ квадратныя четверти. Когда предложили засѣсть туда старику-пастуху, онъ объявилъ свое болѣзненное состоянiе и что не можетъ выносить такого помѣщенiя. И неудивтельно: старикъ привыкъ, по самому званiю своему, быть все на свѣжемъ воздухѣ да на просторѣ. Но, помимо того, медицинскимъ свидѣтельствомъ найдены у него, дѣйствительно, хроническiй катаръ и порокъ сердца. Но, однако, его посадили. Сидѣлъ себѣ этотъ семдесятилѣтнiй старикъ въ этомъ неприглядномъ помѣщенiи и нетолько сидѣлъ, но, по старымъ своимъ лѣтамъ и по слабости, не улучшалъ, а ухудшалъ свое положенiе. Такъ прошло до 20-го декабря. А прошли ужь слухи тогда, что арестованные содержатся въ весьма дурномъ помѣщенiи. 20-го декабря осматриваетъ помѣщенiе арестантовъ товарищъ прокурора г. Тимоѳеевъ. Осматривалъ онъ острогъ, зашолъ въ полицейское управленiе. Въ это время, изъ тёмнаго чулана послышался стонъ; товарищъ прокурора пригласилъ отпереть и его глазамъ представился старикъ, изнуренный, съ блуждающими глазами, едва сознающiй свое положенiе. Товарищъ прокурора предлагаетъ помѣстить его въ общую арестантскую комнату; другiе говорятъ, предложилъ перевести его въ городскую больницу. Но, все равно, полицейское управленiе не выполнило этого. Да неизвѣстно, чѣмъ бы измѣнился конецъ, еслибъ оно его и выполнило. Дѣло въ томъ, что 26-го декабря, утромъ, оказался Михаилъ Дмитрiевъ въ этой каморкѣ, гдѣ онъ былъ посаженъ, уже мертвымъ, ненуждавшимся ни въ больницѣ, ни въ лучшемъ арестантскомъ помѣщенiи. Умеръ онъ такъ-себѣ и умеръ безъ подготовки по христiанскому обряду. Судьбѣ заблагоразсудилось именно такимъ путемъ, а не другимъ сократить ему срокъ его заключенiя ранѣе того, который назначенъ былъ ему судьей и ожиданъ его обвинителями»…

Пошли «затрудненiя», «недоумѣнiя» и, пожалуй, даже смятенiя. Товарищъ прокурора доноситъ прокурору и министру. Прокуроръ подаетъ въ отставку, находя свое положенiе «неудобнымъ» и по отношенiю къ губернатору, которому онъ приходился сродни, и по отношенiю къ общественному мнѣнiю, которое въ «наше время, когда …» то же что-нибудь да значитъ…

«Такова была въ нашемъ уѣздѣ псовая охота, и такъ-то умеръ у насъ старикъ-крестьянинъ, пастухъ Михаилъ Дмитрiевъ», заканчиваетъ свое повѣствованiе корреспондентъ.

«Надѣемся, что ничего подобнаго случится не можетъ въ столицѣ» — уязвляли мою наклонность къ провинцiи, и уязвляли съ намѣренiемъ нетолько уязвить, но и опровергнуть мое убѣжденiе, что провинцiя недалеко отстала отъ столицъ. — «Надѣемся, что такой охоты не можетъ быть ни в Москвѣ, ни въ Петербургѣ, а случиться она можетъ только въ вашей прекрасной провинцiи». Я, сначала, дѣйствительно, уязвлялся, но потомъ, поразсудивъ хорошенько, возражаю теперь такъ:

— Не знаю, можетъ ли, разсуждая теоретически, что-нибудь подобное въ столицахъ случаться; но вѣдь въ Москвѣ и Петербургѣ нѣтъ даже и возможности охотиться; нѣтъ мѣстныхъ условiй для потѣхи этого рода, а потому, понятно, и рѣчи не можетъ быть, что можетъ случиться на охотѣ, устроенной въ предѣлахъ столичной черты. Я только полагаю одно: что у насъ гораздо лучше вѣрить, чѣмъ не вѣрить, уступать, нежели не уступать, и вообще надлежитъ дѣлать все, что слѣдуетъ, на основанiи тѣхъ самыхъ афоризмовъ, которые приведены были мною вначалѣ.

Возражать на это трудно и даже «неудобно», а потому мнѣ и не возражаютъ.

Нетолько «блаженъ, кто вѣруетъ», но блаженъ кто и вѣритъ, потому что изъ этого дурныхъ послѣдствiй никогда не можетъ выйти. Но вѣрить слѣдуетъ только въ томъ случаѣ, когда изъ словъ увѣряющаго увѣряемый усмотритъ, что сумма имѣющагося у него вслѣдствiе увѣрованiя можетъ увеличиться: тутъ можно, дѣйствительно, попасть на дорогу опасныхъ увлеченiй. Но кромѣ этого, слѣдуетъ вѣрить безусловно всему. Повѣрь только Михаилъ Дмитрiевъ — ничего бы изъ того, что произошло въ Пронскомъ Уѣздѣ, не произошло: и ему не пришлось бы дойти путемъ непрiятностей до конца, нежелательнаго для всѣхъ живущихъ; да и начальство было бы избавлено отъ необходимости «затрудняться». А то на-ко поди, что натворилъ старичина…

Конечно, по внушонному провидѣнiемъ инстинкту, народъ «вѣритъ», и такая исторiя, какъ случившаяся въ Пронскомъ Уѣздѣ — есть только печальное исключенiе. Въ неизмѣримомъ же большинствѣ, онъ вѣритъ безусловно, съ добродушiемъ, достойнымъ всякаго одобренiя. Вещественно онъ проигрываетъ отъ этого, какъ говорятъ, невѣжества, неумѣнья отличить бѣлое отъ чорнаго; но нравственно онъ остается въ несомнѣнномъ выигрышѣ.

«Замѣчательно, что ограбленные не ищутъ своихъ вещей и не заявляютъ о грабежѣ; они даже боятся борьбы съ такою силой, какую представляетъ откупъ» — удивляется кореспондентъ одной изъ петербургскихъ газетъ, разсказывая случай ограбленiя рыбопромышлениковъ по рѣкѣ Курѣ, въ Бакинской Губернiи.

Дѣло въ томъ, что хотя Бакинская Губернiя не принадлежитъ къ числу такъ-называемыхъ дореформенныхъ, какъ когда-то была окрещена Пермская Губернiя; но и въ ней, по увѣренiю корреспондента, по временамъ случаются факты дореформеннаго характера. Недавно, напримѣръ, произошолъ тамъ такой случай. Приказчикъ одной ватаги посылаетъ трехъ своихъ объѣздчиковъ отобрать у прибрежныхъ жителей по рѣкѣ Курѣ сѣти и лодки, на томъ основанiи, что они ловомъ рыбы наносятъ ущербъ откупу. Хоть въ контрактѣ казны съ откупщикомъ было точно указано, что прибрежные жители имѣли полное право ловить такъ-называемую частиковую рыбу и за препятствованiе имъ даже назначался съ него штрафъ, но агенты откупа, какъ оказывается, знаютъ только то, что обеспечиваетъ ихъ права; до прочаго же имъ дѣла нѣтъ. Усилили посланные свой отрядъ пятью казаками изъ числа состоящихъ при мѣстномъ уѣздномъ управленiи для «военныхъ цѣлей», и отправились. Двѣ сѣти отняли, тулупъ отняли – и все кончилось благополучно, потому что крестьяне «боятся борьбы съ такою силой, какою представляется откупъ въ ихъ глазахъ»…

А что могло быть, еслибъ этого уваженiя не существовало:

Вѣдь были жь схватки боевыя,

Да, говорятъ, еще какiя!

И всегда, оттого, что гордыня брала верхъ надъ смиренiемъ и не было того уваженiя и довѣрiя, съ которымъ слѣдуетъ принимать всякiй разъ постановку минуса передъ величиною, представляющею сумму правъ, и плюса предъ изображающею сумму обязанностей.

Я всегда радуюсь всякому проявленiю терпѣнiя, довѣрiя, гдѣ, какъ и кѣмъ бы оно ни заявлялось. Крестьяне заявляютъ — радуюсь; чиновники — радуюсь; купцы — тоже радуюсь, потому что это даетъ надежду, въ будущемъ, на устраненiе множества недоразумѣнiй и на установку единственно нормальныхъ отношенiй патрiархальнаго свойства.

Напримѣръ, какъ это отзывается патрiархальнымъ букетомъ! Въ одномъ изъ учрежденiй города Казани есть общество служащихъ, число

членовъ котораго колеблется между 23-25 человѣками; лѣтъ десять уже, какъ введенъ порядокъ въ этомъ обществѣ, чтобъ, при полученiи жалованья, вычитать 2% съ рубля на библiотеку и на выписку журналовъ и газетъ. Сумма сбора приэтомъ доходитъ ежегодно до 170 слишкомъ рублей. Когда дѣло это начало формироваться, завѣдывающiй учрежденiемъ не вносилъ двухпроцентной лепты въ общую сокровищницу (да и теперь едва ли вноситъ), и любители литературы и новостей выписывали для себя впродолженiи двухъ лѣтъ журналы и газеты. Однажды «завѣдывающiй» спросилъ разсыльнаго: «гдѣ же газета?» Тотъ ему отвѣчалъ, что снесъ въ библiотеку. — «Помилуйте! помилуйте! (поговорку «завѣдывающаго») зачѣмъ въ библiотеку? Какъ же можно въ библiотеку? Кто я? Я завѣдываю, я управляю — прежде всего, слѣдовательно, ко мнѣ!» И понесли съ тѣхъ поръ газеты и журналы «къ нему», а служащiе начали ужъ читать ихъ тогда, когда весь интересъ ихъ, съ теченiемъ времени, ослаблялся, а нерѣдко и совсѣмъ выдыхался. Терпѣли молчаливо годъ служащiе подъ начальствомъ завѣдывающаго-патрiарха и стали выписывать перiодическiя изданiя каждый для себя. Доложено было объ этомъ, и начальникъ учрежденiя немедленно предложилъ бросить нелѣпый сепаратизмъ и возсоединиться. Опять соединились, и опять почти не видятъ газетъ, которыя приходятъ къ завѣдывающему и лежатъ тамъ безъ движенiя. Жаждущiе сознаютъ неудобства, но пикнуть не смѣютъ, молчатъ и терпѣливо ждутъ, когда изданiя, достаточно належавшись у завѣдывающаго, попадутъ, наконецъ, къ нимъ, что обыкновенно случается не иначе, какъ въ концѣ года.

Очевидный минусъ приставляется къ суммѣ правъ и плюсъ къ суммѣ обязанностей; но зато столкновенiй быть уже никогда не можетъ, потому что видно, что служащимъ внушены самыя здравыя понятiя о томъ, чѣмъ слѣдуетъ довольствоваться и чего слѣдуетъ не желать.

Вообще на то, чтобъ довѣрiе изсякало и смиренiе не процвѣтало у насъ, на Руси — жаловаться нельзя, и кореспонленцiи приносятъ такъ много свѣдѣнiй о разныхъ самоуправствахъ и самозванствахъ, выгодная практика которыхъ можетъ единственно производиться среди населенiя, нелишоннаго этихъ симпатичныхъ чувствъ, что сомнѣваться въ этомъ не имѣется ни малѣйшихъ поводовъ; правда, изъ этого выходятъ иногда несовсѣмъ утѣшительныя послѣдствiя, но, во всякомъ случаѣ, есть всѣ данныя предполагать, что безъ нихъ послѣдствiя были бы еще хуже.

И, сверхъ того, съ мiру по ниткѣ — нищему рубаха: отчего же и не поэксплуатировать, какъ говорятъ теперь, то, что довѣрчиво, смиренно и наивно? Многiе знаютъ это и часто очень удачно обдѣлываютъ свои дѣлишки въ разныхъ сферахъ и въ разныхъ размѣрахъ. Лекаря и лекарки самозванные, священники и монахи самозванные, чиновники ревизующiе, повѣряющiе, собирающiе и тоже самозванные — кишмя-кишатъ среди тьмы невѣжества, забитости, и рѣдкiй нумеръ газетъ не приноситъ съ собою какого-нибудь изъ этого рода общественныхъ курьёзовъ.

Просто даже смѣшно. Ну, гдѣ-нибудь въ деревнѣ, въ какомъ-нибудь захолустномъ городишкѣ, въ глуши непроходимой — а то въ такомъ городѣ, какъ Одеса, возможно, напримѣръ, что самозванецъ, являвшiйся то въ священнической одеждѣ, то въ монашеской, съ головой, покрытой бѣлымъ покрываломъ, какъ у схимниковъ, до того укрѣпился въ сознанiи законности и естественности своей професiи, что однажды явился въ соборъ, во время торжественнаго богослуженiя, и занялъ мѣсто впереди, гдѣ обыкновенно помѣщается весь генералитетъ. Конечно, самъ великiй въ хвастунахъ, Иванъ Александровичъ Хлестаковъ, не рѣшился бы выкинуть такой смѣлой штуки, даже въ высшей степени своего увлеченiя. Послѣ обѣдни, молитвенника взяли въ часть и потребовали видъ: оказалось, что онъ одескiй мѣщанинъ Тимоѳей Морозовъ и ни священникомъ, ни монахомъ никогда не былъ, а, просто, добрые люди вѣрили рясѣ поваднѣе, чѣмъ кафтану — вотъ онъ и облюбовалъ себѣ это одѣянiе. Дѣло о немъ разбиралось въ одескомъ окружномъ судѣ. Подсудимый рѣшительно отрицалъ выманиванiе милостыни. Народъ, говорилъ онъ, давалъ мнѣ доброхотныя пожертвованiя и я не отказывался. Мнѣ, изъ уваженiя къ моей старости, цаловали руки, и я, въ отвѣтъ, клалъ свою руку на голову, а не благославлялъ. Относительно своей одежды онъ тоже показалъ, что ее дарили ему въ видѣ милостыни. На вопросъ, не помнитъ ли онъ, кто именно дарилъ ему священническiя рясы, подсудимый отвѣчалъ, что не знаетъ: «стою я въ церкви, молюсь Богу, а около меня кладутъ вещи». Морозовъ занимался этимъ ремесломъ три года, и, конечно, не безъ выгоды, потому что при обыскѣ, по взятiи его послѣ парадной обѣдни въ часть, у него оказалось денегъ 600 рублей бумажками и 300 рублей мелкимъ серебромъ. Судъ приговорилъ Морозова къ заключенiю въ рабочiй домъ на 1 годъ и 8 мѣсяцовъ, и онъ ни о чомъ не хлопоталъ такъ въ своихъ заключительныхъ словахъ, какъ о «соблюденiи» ему его денегъ.

Вообще, довѣрчивость не оскудѣваетъ, и мы, сплошь да рядомъ, читаемъ свѣдѣнiя о самыхъ различныхъ надувательствахъ. Между прочимъ, рѣзко бросается въ глаза, что «чортъ» играетъ тутъ важную роль. Не вѣрь простой человѣкъ такъ сильно въ чорта, и значительное число поводовъ къ практикѣ знахарей уничтожилось бы. Но простой человѣкъ крѣпко вѣритъ въ него, и разсказъ о томъ, какъ старуха ставила свѣчку спецiально чорту, фигюрировавшему на изображенiи какого-то искушенiя, въ томъ разсчотѣ; что неизвѣстно-де, куда послѣ смерти попадешь, не подаетъ ни малѣйшаго повода къ сомнѣнiю въ его подлинности. Недавно мнѣ пришлось читать въ газетахъ, что, если не ошибаюсь, въ Тобольской Губернiи, въ одномъ раскольничьемъ селенiи, четверо парней до того испугались чорта, что сошли съ ума. Въ этомъ вѣрованiи сходится все, что тёмно и невѣжественно. Въ Одесѣ даже еврейку одурачила какая-то цыганка, увѣривъ ее, что у нея «чортово мученье», отъ котораго ей много горя будетъ. Повѣрила злосчастная Ривка, и начала колдунья свое исцѣленье. Объявила она довѣрчивой еврейкѣ, что ту одежду, которую носила она когда-нибудь, уже носить нельзя, потому что мученье опять возвратится; взяла съ нея нѣсколько денегъ, дала ей какой-то пузырекъ, и начала Ривка таскать изъ дому и передавать цыганкѣ все, что можно было утащить. Хорошо, что во время замѣтили исчезновенiе разныхъ вещей изъ дому, и дѣло кончилось тѣмъ, что цыганка-кудесница попала къ мировому, а оттуда на 4 мѣсяца въ тюрьму.

Много разныхъ «лихихъ болѣстей» у простого человѣка, и кидается онъ съ ними туда и сюда, отыскивая исцѣленiе. Нормальнаго выхода, при помощи духовныхъ и тѣлесныхъ врачей, не имѣется, и бросается онъ куда попало, принося каждый разъ удивительный запасъ довѣрчивости и терпѣнiя. А попалъ разъ на тропу къ какому-нибудь знахарю или знахаркѣ — и самъ по этой тропѣ будетъ вѣкъ таскаться, и другихъ будетъ клятвенно увѣрять, что лучше того человѣка на свѣтѣ нѣтъ. Спасся человѣкъ — репутацiя врачующаго или врачующей возростаетъ; не вылечился — «Богу такъ угодно», «его святая воля»: этою дилемой объясняется та крѣпкая довѣрчивость, которая не колеблется самыми, казалось бы, убѣдительными фактами. Въ Звенигородскомъ Уѣздѣ, московской Губернiи, завелась знахарка. Крестьянка Павловской Волости, Акулина Аѳансьева, вздумала отъ какой-то «хвори» исцѣлиться. Сейчасъ же нашлись добрые люди, которые, прославляя силу цѣлебныхъ снадобiй крестьянки той же волости, прозывающейся Гущихой, посовѣтовали отправиться къ ней. Аѳанасьева пошла, заплатила рубль за мазь и питье какое-то, напилась микстуры, намазалась данною мазью и скоро отошла отъ мiра сего, распростившись съ нимъ страшными мученiями. Никто не узналъ объ этомъ; тѣло бѣдной жертвы похоронили, а Гущиха опять пошла практиковать. «Неоднократно — говоритъ кореспонедентъ — случались и прежде съ пацiентами этой знахарки непрiятныя послѣдствiя: у того во рту отъ ея лекарства нарывы пошли и зубы всѣ расшатались; у того вся кожа отъ ея мази съ рукъ сошла; у того ноги отнялись; у того еще что-нибудь «попритчилось» но народъ идётъ къ Гущихѣ и твердо вѣритъ въ ея колдовскую силу… А какъ ей не вѣрить, и кто научитъ вѣрить чему-нибудь иному?...»

Какое впечатлѣнiе, напримѣръ, можетъ произвѣсти разсказъ хоть о такомъ пасажѣ. Надняхъ, въ Казани, къ одному изъ мѣстныхъ адвокатовъ, является, съ кипой бумагъ, сельская попадья и проситъ принять веденiе дѣла о разводѣ ея съ мужемъ-священникомъ, за которымъ она замужемъ 15 лѣтъ. Поводомъ къ размолвкѣ послужила найденная попадьей записная книжка, въ которую отецъ iерей записывалъ на память свои грѣхи, въ числѣ которыхъ оказалось и нарушенiе седьмой заповѣди. Когда попадья стала требовать объясненiя по поводу этой книжки, то онъ, желая отъ нея отдѣлаться, сталъ увѣрять ее, что она говоритъ вздоръ и городитъ его потому, что въ ней сидитъ бѣсъ, противъ котораго одно средство — ладонъ. Вслѣдствiе такого заключенiя, супругъ и сталъ окуривать, по его мнѣнiю, одержимую бѣсомъ супругу ежедневно, съ аккуратностью самою неупустительною. Попадьѣ стало невыносимо и она принесла жалобу преосвященному, вслѣдствiе чего данъ былъ указъ изъ консисторiи, имѣвшiй назначенiемъ «внушить» священнику NN о прекращенiи его цѣлящей дѣятельности, такъ какъ жена такого «кура» выносить не можетъ.

Любопытно, какъ объяснялъ священникъ прихожанамъ свои операцiи по исцѣленiю жены? Вѣдь навѣрное: «бѣсомъ-то одержима и за грѣхи наши великiе то насъ посѣтило!..»

И это около Казани! А что дѣлается въ этомъ родѣ въ глуши, гдѣ царитъ и безъ того дичь и суевѣрiе, свойственная самымъ первобытнымъ временамъ человѣческой культуры!

У меня подъ рукой кореспонденцiя изъ Гуслицъ, этого гнѣзда раскольниковъ и отчасти фальшивыхъ монетчиковъ — гнѣзда, которое имѣетъ такую славную извѣстность. Кореспонденцiя интересна, рисуя отношенiя пасомыхъ къ пастырямъ и православнымъ и древлеправославнымъ.

«Наше духовенство — пишетъ кореспондентъ — вмѣсто того, чтобъ поучать паству пастырскимъ словомъ, старается исправлять ее посредствомъ судебной власти. Священника о. В., въ ильинскомъ погостѣ, пригласили въ сосѣднюю деревню для исповѣди и причащенiя св. тайнамъ одного больного. Несмотря на близкое разстоянiе, въ ¼ версты, о. В. отказался идти пѣшкомъ и требовалъ, чтобъ за нимъ прислали лошадь, которой, къ несчастью, родные больного не имѣли. Больной умеръ, не исполнивъ послѣдняго христiанскаго долга, и родственники возроптали на неумѣстную требовательность своего пастыря. Пастырь обидѣлся и свои отношенiя къ пасомымъ отдалъ на распоряженiе волостного суда, состоящаго — замѣчаетъ корреспондентъ — изъ судей-раскольниковъ. Судьи приговорили, по обвиненiю священника, оскорбившаго его словами, испросить прощенiе».

Откровенно говорю: очень бы желалъ присутствовать при этой картинѣ примиренiя!

Другое дѣло затѣяно съ «овцою» по поводу неумѣстнаго замѣчанiя. Ѣхалъ разсыльный въ село Запорье и, встрѣтившись съ тамошнимъ священникомъ, крикнулъ, какъ по обычаю кричатъ: «сторонись!» Но тотъ, памятуя достоинство свое, своротить не хотѣлъ, и когда разсыльный сталъ объѣзжать его шажкомъ, счолъ нужнымъ сдѣлать ему внушенiе. «Что ты орешь на меня, свинья этакая!» закричалъ онъ на него. — «Неприлично вамъ, батюшка, неприлично такъ бранится»… Оскорбленный священникъ принесъ жалобу въ запорскiй волостной судъ.

Само собой разумѣется, какъ все это дѣйствуетъ, и намъ долго еще придется читать и слышать, присутствуя въ судебныхъ засѣданiяхъ, о разныхъ отпадшихъ и впавшихъ, о совращенiи, обращенiи и проч. Суды тутъ мало помогутъ, какъ помогали мало и прежде: тутъ много нужно такого, чего не имѣетъ до сихъ поръ нашъ народъ, и никто не станетъ обвинять его въ невѣжествѣ, ибо нельзя заключать, «упорно» или «не упорно», потому что не противу чего ему упираться.

Напримѣръ, ужь никакъ не такiя мѣры могутъ подать поводъ къ обвиненiю въ упорствѣ.

Пишутъ изъ Самары: Въ православномъ приходѣ села Р., два родные брата, крестьяне, впали въ молоканство, и къ нимъ присоединилось еще десятка два душъ обоего пола. Прiѣхалъ мисiонеръ и, толкуя съ ними, успѣлъ убѣдить и возвратить едва ли не всѣхъ в православiе. За мисiонеромъ поступилъ въ приходъ молодой священникъ изъ дьяконовъ, которому прихожане съ прискорбiемъ сообщили, что «приходъ нашъ искони православный, а нынѣ сталъ впадать въ молоканскую душепагубу». «Выведу эту заразу», обѣщалъ священникъ православнымъ и принялся ревниво за дѣло: громилъ молоканство въ «словахъ», обращался къ содѣйствiю общества и, съ цѣлью мисiонерскою, посѣщалъ дома заблудишхъ. На молокане «упорствовали», и мѣстное волостное правленiе предложило услуги свои къ воспособленiю съ заблужденiемъ и невѣжествомъ. Вѣроятно, уставшiй священникъ, видя неуспѣхи своихъ мѣръ, рѣшился посмотрѣть, что сдѣлаетъ «мiръ православный» тамъ, гдѣ оказались безсильными имѣющiяся въ наличности у него духовныя силы. Мiръ, видѣ волостного начальства, началъ съ того, что высѣкъ одного молоканина-старика, а потомъ еще двухъ. Молоканство продолжало «упорствовать» и обогащалось новыми прозелитами, что, къ сожалѣнiю, вызывало православныхъ на еще болѣе крупныя мѣры. 8-го января, въ сельское волостное правленiе призваны были два молоканина для «увѣщанiй». Рядили, судили и, разсудивъ спросили подсудимыхъ: «довольны ли они рѣшенiемъ?» — «Недовольны…» — «Какъ ты можешь быть недоволенъ! Когда бы мы и одни тебя судили, и то не можешь, а теперь тутъ и священникъ вашъ!» закричалъ старшина. «Священства не признаю…» — «Не—признаёшь? Не знаешь развѣ, на что насъ и священниковъ царь поставляетъ?.. Солдаты! розогъ!..» Въ виду пьяныхъ солдатъ и огромныхъ пуковъ розогъ, одинъ изъ молоканъ заявилъ свое удовольствiе и поручилъ росписаться; другой «упорствовалъ». «Пори довольнаго, а недовольный пусть казнится!» разсудила власть, и грозное повелѣнiе стало приводиться въ исполненiе усердными руками двухъ пьяныхъ солдатъ-наймитовъ. Подъ розгами, молоканинъ началъ, наконецъ, креститься и клялся во вѣки пребыть православнымъ. «Довольно! Теперь недовольнаго клади!» воззвалъ волостной мисiонеръ. Недовольный хотѣлъ-было бѣжать изъ правленiя, но правосланые удержали его, 15-20 ударовъ, а молоканинъ закусилъ губы и молчитъ. «Заговорился этто  онъ!» замѣтили усердствующiе экзекуторы. «Заговорился? Рви рубаху и заговоръ не поможетъ!.. Ну… теперь принимайся — пори его нехристя!» прокричалъ старшина. Удары сыпались безъ счота съ двухъ рукъ, пока прутья обломались. «Оборачивай комлемъ!» кричалъ старшина, въ порывахъ просвѣтительнаго экстаза… Присутствовавшiе приговаривали: «молись иконамъ, почитай священника», а писарь, забравшись на самую верхушку блаженства, поощрялъ солдатъ: «эй, солдатики! эй, молодчики! поддай, поддай!..» Молоканинъ «упорствовалъ» не хотѣлъ ни молиться, ни креститься, несмотря на то, что полъ правленiя былъ залитъ кровью.

Любопытно, былъ ли здѣсь священникъ?

Картина такъ эфектна, что я оканчиваю ею, хотя и считаю себя виновнымъ передъ читателями. Я давно знаю мысль русскаго читателя: онъ не любитъ задумываться надъ тёмными сторонами народной жизни; а еслибъ всякiй читающiй задумывался надъ ними, можетъ быть, изъ этого что-нибудь и вышло бы. Эта же картина изъ такихъ, что, пожалуй, всякаго смутитъ…