А. С. <Скабичевскiй А. М.> Общество и литература // Искра. 1873. № 3. 11 февраля. С. 3-4.

3

ОБЩЕСТВО И ЛИТЕРАТУРА¹.

До сихъ поръ многіе наивно думаютъ, что литература какая-то посторонняя сила, независимая отъ общественнаго настроенія; находясь гдѣ-то въ облакахъ, литераторы выдумываютъ различныя диковинныя вещи, такъ называемыя новыя слова и неожиданно ниспускаютъ ихъ на головы читателей. Этотъ предразсудокъ до сихъ поръ мѣшалъ изслѣдовать, какъ слѣдуетъ, одинъ весьма важный и любопытный вопросъ: именно законы зависимости развитія литературы отъ общественнаго спроса. Обыкновенно полагается, что тѣ или другія направленія литературы и школы являются сами собою въ силу чисто-логическаго развитія мысли подъ вліяніемъ различныхъ впечатлѣній. Но никто до сихъ поръ не позаботился обратить вниманіе на третій весьма важный факторъ въ развитіи литературы — экономическій. Въ каждый данный историческій моментъ существуетъ обыкновенно нѣсколько направленій литературы, одни въ большемъ или меньшемъ развитіи, другія въ зародышѣ. Эти направленія ведутъ между собою борьбу за право сущетвованія и борьба эта совершается не на одной логической почвѣ, а и на экономической, т. е. побѣда и успехъ какого либо направленія зависитъ не только отъ большей или меньшей истинности его, а и отъ спроса со стороны публики. Направленіе, къ которому обращается наибольшій спросъ со стороны публики, естественно лучше всѣхъ другихъ оплачивается, поэтому привлекаетъ къ себѣ большее количество литературныхъ силъ, а потому и быстрѣе развивается, вытѣсняя всѣ другія. Настроеніе же общества, отъ котораго зависитъ спросъ, не всегда бываетъ на сторону истины и свѣта, этимъ и обусловливаются весьма часто такія явленія въ исторіи литературы, что самыя естественныя жизненныя и благотворныя направленія вдругъ смѣняются Богъ знаетъ какими ложными, гнилыми и тлетворными. На основаніи этого закона только ложный классицизмъ и могъ смѣнить то реальное, живое направленіе западно-европейскихъ литературъ, которое произвело такое великое явленіе въ XIV вѣкѣ — какъ Шекспиръ.

Въ настоящее время общество наше, какъ мы сказали выше, предается сладкому покою. Каждое излишнее напряженіе мысли и воли для него тягостно и противно. Сообразно этому своему настроенію, оно ищетъ въ литературѣ такихъ и продуктовъ для своего чтенія, которыя, не тревожа и не тяготя мысль излишнимъ напряженіемъ, доставляли бы читателямъ пріятное развлеченіе и усыпляли бы ихъ на сонъ грядущій. Естественно, что литература, подъ вліяніемъ такого спроса, и направляется именно въ сторону успокоительно-усыпительную… Изъ массы періодическихъ изданій, газетъ и журналовъ, издающихся въ Москвѣ и Петербургѣ, насчитаете ли вы болѣе трехъ, которые хоть изрѣдка давали бы такой матеріалъ для чтенія, который возбуждалъ бы мысль, двигалъ бы ее и не давалъ ей успокоиваться? Кромѣ двухъ-трехъ органовъ, повторяю я, да «Московскихъ вѣдомостей», исполняющихъ особенную, спеціальную роль стражей общественнаго покоя…что представляла собою въ послѣдніе годы вся остальная журнальная литература — «Вѣстникъ Европы», «Русскій Вѣстникъ», «Знаніе», «Заря», «Всемірный трудъ», «Бесѣда»? Это больше ничего, какъ сборники, иногда вполнѣ ученыхъ, а чаще всего полу-ученыхъ, полу-диллетантскихъ разсужденій о различныхъ, правда, весьма серьезныхъ, но тѣмъ не менѣе частныхъ и спеціальныхъ научныхъ вопросахъ,

4

историческихъ статей, вродѣ изслѣдованія о томъ, кто были Кій, Щекъ и Хоривъ, или разсужденій о греческихъ камушкахъ, которыми древніе греки гадали, считали, играли, мемуаровъ, начиная съ записокъ жандармскихъ штабъ-офицеровъ и кончая воспоминаніями петербургскихъ старожиловъ, историко-литературныхъ ислѣдованiй о происхожденiи былинъ и о южно-русскихъ пѣсняхъ, внутреннихъ хроникъ, наполненныхъ земскими преніями о провалившихся мостахъ и гатяхъ и пр. и пр. А газеты наполняются длинными передовыми статьями о вредѣ пьянства и пользѣ свеклосахарной промышленности, о коварствѣ остъ-зейскихъ нѣмцевъ и о доблести россіянъ въ юго-западномъ краѣ, длинными корреспонденціями о градо и мордобитіяхъ, уголовными процессами съ витіеватыми рѣчами доморощенныхъ нашихъ Демосфеновъ, сплетнями по поводу мелкихъ скандаловъ литературнаго и уличнаго мировъ, музыкальными хрониками Кюи о преуспѣяніи такого рода музыки, при посредствѣ которой можно было бы весь родъ человѣческій лишить чувства слуха и докучными объявленіями Кача. Все это нарочно какъ будто приспособляется къ тому, чтобы прочесть журнальную статью или газетный №, и закрыть глаза въ тоскливой скукѣ мертваго однообразія… А искусство, беллетристика? О, беллетристика еще болѣе и скорѣе подчиняется закону спроса. Подумайте, какіе романы нынѣ наиболѣе пишутся и наиболѣе читаются? Такіе, цѣль которыхъ занимать и развлекать, въ которыхъ была бы интересная интрига, основанная на какомъ-нибудь уголовномъ процессѣ, были бы на сценѣ адвокаты и мировые посредники и непремѣнно встрѣчалась бы хоть одна такая сцена, въ которой герой неслышными шагами крался бы въ спальню героини, а она ждала бы его, замирая въ страстномъ волненіи. Даже романы съ охранительными цѣлями, и помѣщаемые въ «Русскомъ Вѣстникѣ» гг. Лѣскова, Достоевскаго и пр., и тѣ пишутся нынѣ нестолько, повидимому, для того, чтобы выставлять на позорище злокозенныхъ нигилистовъ, сколько съ цѣлію доставлять читателямъ развлеченіе чтеніемъ всевозможной уголовщины. Однимъ словомъ, прошелъ вѣкъ беллетристики художественной, беллетристики тендеціозной и наступаетъ эпоха беллетристики скабрезно-рокамбольной… «Петербургскія Вѣдомости» недавно совершенно справедливо посмѣялись, въ виду развитія рокамбольной беллетристики, надъ тѣми критиками, которые воображали, что различные очерки изъ народнаго быта, появлявшіяся въ такомъ обиліи въ 60-ые годы Н. и Гл. Успенскихъ, В. Слѣнцова, Рѣшетникова, Левитова и пр. представляютъ свѣтлые задатки обновленія беллетристики, путемъ пересадки ее съ почвы исключительнаго нравоописанія одного образованнаго меньшинства на всенародную почву изображенія различныхъ слоевъ общества въ ихъ взаимныхъ отношеніяхъ… Смѣйтесь, гг. рецензенты, осыпайте самыми ѣдкими насмѣшками и тѣшьтесь вдоволь надъ наивными мечтателями, которые вывели чисто дедуктивнымъ путемъ ту смѣшную утопію, что будто бы беллетристика, имѣющая дѣло со всѣмъ народомъ, въ различныхъ его слояхъ, должна быть и богаче, и плодотворнѣе, и серьезнѣе беллетристики, вѣчно копающейся въ нѣжныхъ сердцахъ великосвѣтскихъ селадоновъ, и которые вообразили, что литература такъ-таки непремѣнно и пойдетъ по пути, по ихъ мнѣнію единственно живому и свѣтлому. Они забыли, эти несчастные донъ-кихоты, что литература подчиняется не однимъ логическимъ выводамъ, а вмѣстѣ съ тѣмъ и законамъ спроса… Они не приняли въ соображеніе, что кромѣ того, что для развитія ихъ всенародной литературы необходимъ совершенно иной складъ жизни, при которомъ наблюдательные взоры писателей устремлялись бы во всѣ слои русской жизни, нужно еще, чтобы и читатели имѣли потребность въ такой литературѣ… А имѣютъ ли они нужду въ ней? На что имъ зрѣлище мужиковъ, солдатъ, купцовъ, — зрѣлище, вмѣсто ожидаемаго развлеченія и успокоенія — приводящее въ уныніе и тяжелое раздумье? Невольно припоминаются при этомъ знаменитыя слова Бѣлинскаго, сказанныя имъ потому же самому поводу: представьте себѣ человѣка обезпеченнаго, можетъ быть, богатаго; онъ сейчасъ пообѣдалъ сладко, со вкусомъ (поваръ у него прекрасный), усѣлся въ спокойныхъ вольтеровскихъ креслахъ, съ чашкой кофе, передъ пылающимъ каминомъ, тепло и хорошо ему, чувство благосостоянія дѣлаетъ его веселымъ, и вотъ беретъ онъ книгу, лѣниво переворачиваетъ ея листы — и брови его надвигаются на глаза, улыбка исчезаетъ съ румяныхъ губъ, онъ взволнованъ, встревоженъ, раздосадованъ… И есть отъ чего! Книга говоритъ ему, что не всѣ на свѣтѣ живутъ такъ хорошо, что есть углы, гдѣ подъ лохмотьями дрожитъ отъ холоду цѣлое семейство, что есть на свѣтѣ люди, рожденьемъ, судьбою обреченные на нищету, что послѣдняя копейка идетъ на зелено-вино не всегда отъ праздности и лѣни, но и отъ отчаянья. И нашему счастливцу неловко, какъ будто совѣстно своего комфорта. А все виновата скверная книга: онъ взялъ ее для своего удовольствія, а вычиталъ тоску и скуку. Прочь ее! «Книга должна приіятно рзвлекать; я и безъ того знаю, что въ жизни много тяжелаго и мрачнаго, и если читаю, такъ для того, чтобы забыть это!» восклицаетъ онъ. Такъ, милый, добрый сибаритъ, для твоего спокойствія и книги должны лгать, и бѣдный забывать свое горе, голодный свой голодъ, стоны страданья должны долетать до тебя музыкальными звуками, чтобы не испортился твой аппетитъ, не нарушился твой сонъ!.. Боже мой, что за прогресъ представляетъ наша литература, если подобныя слова, сказанныя 25 лѣтъ тому назадъ, и теперь еще сохраняютъ самую живую современность, какъ будто сказаны они только еще вчера…

(Окончанiе въ слѣд. №)

¹ См. «Искру» № 2.