Петербургское обозрѣнiе. // Гражданинъ. 1874. № 13-14. 8 апреля.

ПЕТЕРБУРГСКОЕ ОБОЗРѢНIЕ.

Пародiя на весну царствуетъ въ Петербургѣ въ продолженiе всей свѣтлой недѣли: то холодъ съ пылью, то холодъ съ грязью, то вѣтеръ съ дождемъ, то вѣтеръ со снѣгомъ.

На этотъ разъ Пасха показалась инымъ петербуржцамъ менѣе пасхальною и потому еще, что будто не было особенныхъ какихъ нибудь наградъ; забота о чужихъ наградахъ составляетъ для петербуржцевъ также своего рода жизненный интересъ. Назначенiй и перемѣщенiй также никакихъ не послѣдовало, слѣдовательно Пасха прошла, по выраженiю одного сытаго петербуржца, «какъ–то безцвѣтно».

Главнымъ событiемъ страстной недѣли было появленiе въ свѣтъ знаменитой «Складчины». Появленiе этого левiаѳана–книги произвело впечатлѣнiе. Во первыхъ, книга эта появилась, тогда какъ многiе предсказывали что она никогда не явится; во вторыхъ, на перекоръ лже и злопророкамъ она появилась именно съ тѣмъ характеромъ, какой хотѣли ей дать литераторы, то есть съ отсутствiемъ въ ней слѣда всякой тенденцiозности и мало–мальски чего нибудь похожаго на духъ какой либо партiи; в третьихъ, а это самое важное, по содержанiю своему «Складчина» далеко не есть то, что предвидѣли нѣкоторые скептики: сборникъ–де всего что у каждаго литератора было худшаго; напротивъ, въ составъ «Сборника Складчины» вошли отъ разныхъ авторовъ прелестныя вещи: такъ напримѣръ И. Гончаровъ, А. Майковъ, Н. Некрасовъ, А. Островскiй, И. Тургеневъ, графъ А. Толстой, М. Салтыковъ и нѣкоторые другiе дали прелестныя вещи.

Появленiе «Складчины» встрѣчено было петербургскою печатью, какъ слѣдовало ожидать, съ живѣйшимъ сочувствiемъ; нѣкоторые даже привѣтствовали въ этомъ фактѣ слiянiя въ одномъ благотворительно–патрiотическомъ дѣлѣ писателей разныхъ лагерей доказательство, что и въ будущемъ такое слiянiе возможно: Газета «Русскiй Мiръ» высказала по этому поводу мысль о томъ что возможно было–бы для какой нибудь благотворительной цѣли повторить такое предпрiятiе. Дѣло въ томъ, что дѣйствительно успѣхъ «Складчины», какъ предпрiятiя благополучно осуществившагося на такой почвѣ гдѣ не разъ попытки къ слiянiю оказывались неудачными (послѣдняя попытка былъ знаменитый проектъ литературно–художественнаго клуба), доказываетъ что есть извѣстныя цѣли и извѣстныя струны, которыя могутъ дѣйствовать къ сближенiю между собою всѣхъ литераторовъ, безъ различiя такъ называемыхъ партiй. А если это такъ, то мы, литераторы, можемъ себя поздравить съ тѣмъ что мы не такъ удалены отъ русской жизни, какъ это каждому изъ насъ, въ минуты розни и распрей, можетъ казаться.

Любопытна весьма исторiя «Складчины». Кто–то сказалъ изъ литераторовъ другому литератору: «а чтó бы всѣмъ русскимъ литераторамъ собраться и что нибудь сдѣлать въ пользу самарцевъ»? Едва этотъ кто–то эту фразу окончилъ, какъ тотъ кому слова эти были сказаны, поѣхалъ къ третьему литератору, и сообщилъ ему мысль: мысль горячо понравилась; третiй передалъ четвертому, четвертый пятому, и черезъ 3 дня было уже первое собранiе литераторовъ въ квартирѣ В. П. Гаевскаго, на которомъ положено было приступить къ дѣлу. На второмъ собранiи присутствовало уже 20 представителей литературы, и тутъ же къ нимъ присоединились представители 10 типографiй въ Петербургѣ, изъявившiе желанiе даромъ набрать и напечатать, каждому, отъ 4–5 листовъ. Это второе собранiе было характеристично, ибо положительно на немъ присутствовали представители всѣхъ оттѣнковъ нашихъ журнальныхъ и литературныхъ направленiй; и вчерашнiе враги были сегоднишними союзниками, и отлично другъ друга поняли въ каждой малѣйшей подробности предпринимаемаго дѣла. Все нецензурное въ строжайшемъ смыслѣ, все личное, все полемическое, тенденцiозное — единогласно было признано исключить изъ программы изданiя. Затѣмъ тотъ же духъ полнаго нейтралитета руководилъ выборами членовъ въ составъ редакцiоннаго комитета. Задача комитета была нелегка. Надо было каждаго просить дать что либо; обѣщавшему — напоминать; надо было всякую вещь подвергать двоякой критикѣ, — цензуры общей и цензуры «Складчины»; надо было статьи признавать годными и негодными; надо было въ три мѣсяца издать книгу во что бы то ни стало. Какъ бы то ни было, но дѣло начато было комитетомъ съ рвенiемъ, и съ рвенiемъ доведено до конца, благодаря авторамъ вкладчикамъ и благодаря типографiямъ, принявшимъ какъ разъ въ самую горячую пору передъ праздниками трудъ дароваго печатанiя своихъ четырехъ листовъ. Къ сожалѣнiю, всего количества листовъ нѣкоторыя изъ типографiй не успѣли отпечатать; выпустили на страстной до 2,000 экземпляровъ; черезъ 3 дня ни въ Петербургѣ ни въ Москвѣ не осталось ни одного экземпляра, и только 12 апрѣля поступитъ въ продажу новое количество экземпляров. Приблизительно расходовъ на изданiе 47 большихъ печатныхъ листовъ было сдѣлано до 4,500 рублей; всѣ эти деньги уже покрыты сборами по подпискѣ; а затѣмъ все вырученное отъ продажи идетъ прямо уже въ Самару, въ пользу голодающихъ.

Въ томъ же «Русскомъ Мiрѣ», нѣсколько дней спустя послѣ привѣтствiя «Складчинѣ», появилась пространная статья въ видѣ литературнаго разбора содержанiя «Складчины». Статейка эта странна тѣмъ что она взводитъ довольно прозрачныя обвиненiя на составителей «Складчины» въ томъ, что они будто бы неосновательно признаютъ это изданiе дѣломъ всѣхъ литературныхъ партiй. Между прочимъ авторъ статейки прямо указываетъ на отсутствiе въ Сборникѣ нѣкоторыхъ сотрудниковъ «Русскаго Вѣстника», и этимъ хочетъ доказать что въ сущности «Складчина» есть изданiе одной какой либо партiи? Признаемся, выходка не совсѣмъ добраго фельетониста «Русскаго Мiра», идущаго даже въ разладъ съ своею собственною газетою, насъ слегка озадачила: или это злонамѣренная мистификацiя, или это проявленiе странной наивности? На второмъ собранiи литераторовъ были и подписались участниками «Складчины», напримѣръ, гг. Маркевичъ и Лѣсковъ–Стебницкiй. Развѣ они не сотрудники «Русскаго Вѣстника»? Правда что они не дали своихъ вкладовъ въ «Складчину», но что–же изъ этого слѣдуетъ? Изъ этого слѣдуетъ, вѣроятно, только то, о чемъ они и писали уже въ редакцiонный комитетъ: что при всемъ желанiи принять участiе въ добромъ дѣлѣ, они не имѣютъ ничего готоваго, и къ сроку приготовить не успѣли. А затѣмъ мы удивляемся тому что фельетонистъ «Русскаго Мiра» такъ мало знакомъ съ «Русскимъ Вѣстникомъ», и не знаетъ что въ немъ печатали свои произведенiя А. Майковъ, кн. В. Мещерскiй, Я. Полонскiй, К. Побѣдоносцевъ, Ѳ. Достоевскiй, гр. А. Толстой, и что каждый изъ нихъ участвовалъ вкладомъ въ изданiи «Складчины». А что не всѣ сотрудники «Русскаго Вѣстника» участвовали въ «Складчинѣ», то, полагаемъ, виноваты не издатели «Складчины», а тѣ которые не хотѣли въ ней участвовать, по причинамъ имъ лично извѣстнымъ.

Кстати о самарцахъ. В Петербургѣ продолжаютъ ходить самые разнообразные толки о самарскомъ неурожаѣ. Какъ извѣстно, почти одновременно съ разными слухами о томъ что большаго голода въ Самарской губернiи нѣтъ, посланный, по Высочайшему повелѣнiю, для раздачи пособiй отъ Общества попеченiя о раненыхъ, граф Орловъ–Давыдовъ сообщилъ общему собранiю что онъ исполнилъ возложенное на него порученiе, и что пособiями ему ввѣренными обезпечены до 90,000 человѣкъ; но что за тѣмъ этихъ средствъ все–таки не вполнѣ достаточно, чтобы удовлетворить потребностямъ всего нуждающагося въ продовольствiи населенiя въ Самарской губернiи. Затѣмъ газета «Русскiй Мiръ», со словъ своего нарочно въ Самарскую губернiю отправленнаго корреспондента, извѣщаетъ, что все въ оной губернiи благополучно. Какъ согласить эти разнорѣчiя? Намъ кажется, что въ сущности согласить всѣ эти разнорѣчивые толки совсѣмъ не такъ мудрено: стоитъ только, какъ говорятъ французы — s’entendre sur la question, то есть объясниться. Вѣроятно слѣдователь «Русскаго Мiра» принадлежитъ къ числу многихъ петербуржцевъ–блаженныхъ кабинетныхъ людей, которые представляютъ себѣ голодъ въ видѣ сотенъ людей повально умирающихъ отъ него, точь въ точь какъ мухи послѣ еды истребительнаго противъ нихъ вещества; а такъ какъ этой картины онъ не видѣлъ, а видѣлъ что въ сущности люди живутъ какъ всѣ, мертвые на улицахъ не валяются, на улицахъ и на площадяхъ никто не кричитъ и не стонетъ, въ клубѣ о голодающихъ и не разговариваютъ–де, и вообще голодающихъ и не видно, то весьма естественно ему могло показаться, что, въ сущности, ужасовъ голода никакихъ и нѣтъ.

Дѣло въ томъ что ужасовъ свирѣпаго голода, истребляющаго цѣлыя деревни, никто въ Самарской губернiи и не подозрѣвалъ, а говорили только что въ трехъ уѣздахъ есть деревни, гдѣ крестьяне и даже духовенство крайне бѣдствуютъ отъ недостатка хлѣба, и отъ дорогихъ цѣнъ на хлѣбъ, и что положенiе этихъ крестьянъ потому безвыходно и тяжело, что они не имѣютъ ни денегъ для покупки хлѣба, ни заработковъ для прiобрѣтенiя денегъ. Въ 1868 году, въ мѣстностяхъ гдѣ былъ неурожай, въ Новгородской, Тверской, Смоленской и другихъ губернiяхъ, тоже были люди, которые говорили что голода нѣтъ, и что толки про голодъ преувеличены, а между тѣмъ это нисколько не мѣшало многимъ тысячамъ людей страдать отъ этого неурожая. Могутъ быть преувеличены размѣры бѣдствiя, могутъ быть краски на картинѣ наложены слишкомъ мрачныя, можетъ быть есть мѣстности гдѣ неурожай слабѣе, чѣмъ въ другихъ, и т. д., но изъ этого вовсе не слѣдуетъ чтобы среди жителей, пострадавшихъ отъ неурожая уѣздовъ, не нуждались бы многiе въ чрезвычайной и скорой помощи какъ для прокормленiя себя до лѣта, такъ и для сѣмянъ, ибо тотъ фактъ, что во многихъ мѣстахъ этихъ трехъ уѣздовъ Самарской губернiи недостаетъ хлѣба для обсѣменѣнiя полей — фактъ несомнѣнный. А потому помощь правительственная и общественная была и благодѣтельною и полезною.

Читатели помнятъ что въ послѣднемъ нашемъ обозрѣнiи мы подробно говорили о Верещагинской выставкѣ. Толпы народа продолжаютъ посѣщать эту выставку, но на выставкѣ этой недостаетъ трехъ картинъ, и почти трехъ лучшихъ картинъ. По этому поводу ходятъ по городу самые разнорѣчивые толки. Всего болѣе вѣроятiя заслуживаетъ разсказъ о томъ, что г. Верещагинъ снялъ эти картины, потому что вдругъ почувствовалъ будто онѣ недостаточно удались; другiе прибавляютъ, что онъ сжегъ эти картины собственноручно. Не менѣе разнорѣчивы толки о судьбѣ этой галлереи: одни говорятъ что картины куплены правительствомъ, другiе увѣряютъ что вся коллекцiя куплена московскими купцами Третьяковымъ и Боткинымъ за 90 тысячъ; послѣднiй слухъ вѣроятенъ.

Увы, менѣе удачна, и гораздо менѣе удачна выстака моделей памятника Пушкину въ академiи художествъ. Не везетъ этому дѣлу, точно будто судьбѣ хочется чтобы памятникомъ Пушкину осталось то, что онъ самъ называетъ «памятникомъ нерукотворнымъ» — преданiе о его генiѣ.

Въ прошломъ году, какъ извѣстно, въ домѣ опекунскаго совѣта выставлены были модели на памятникъ Пушкину, представленныя на конкурсъ 14–ю художниками. Результатъ этой выставки былъ тотъ что всѣ 14 моделей были признаны недостойными нашего великаго поэта, и что назначенъ былъ второй конкурсъ. Второй конкурсъ доставилъ 20 моделей, но эти 20 моделей оказываются хуже еще первыхъ 14 моделей. Бездарность и неспособность художниковъ вдохновиться Пушкинымъ такъ и бьютъ въ глаза. «Видно не время еще ставить Пушкину памятникъ», сказалъ кто–то глядя на эти уродливыя произведенiя бѣдной фантазiи; пожалуй, оно и такъ: вѣдь еще очень недавно «въ высшихъ сферахъ» нашей интеллигенцiи ходили мнѣнiя о томъ что Пушкинъ не генiй, и кто знаетъ, не оставили ли эти ходившiе нелѣпые толки слѣдъ въ воздухѣ, и не помѣшали ли они художникамъ, народу впечатлительному, боязливому и весьма еще мало самостоятельному, вдохновиться Пушкинымъ на столько чтобы возвыситься до него, а не его генiй опошлить до пониженiя къ нашему уровню?

А между тѣмъ что требуется отъ памятника Пушкину? Полагаемъ, прежде всего — простота. И вотъ отъ этой–то простоты господа художники, представившiе на конкурсъ свои модели до такой степени далеки, что нѣкоторые изъ нихъ не могли иначе пояснить свою сложную и искуственную мысль при выполненiи задачи какъ длинною объяснительною надписью подъ памятникомъ. Любимою позою Пушкина, когда онъ сидѣлъ или стоялъ, когда онъ говорилъ и когда онъ слушалъ, было складывать на груди руки. Не знаемъ почему, но намъ кажется, что тотъ художникъ, который съумѣлъ бы изобразить просто и живо Пушкина въ его любимой позѣ, стоящимъ или сидящимъ, тотъ бы сдѣлалъ лучшiй памятникъ Пушкину.

Чуть–ли не еженедѣльно къ печальной лѣтописи самоубiйствъ въ Петербургѣ приходится причислять по одному самоубiйству юношей. Но повидимому это ужасное знаменiе времени никого у насъ не поражаетъ. А между тѣмъ оно страшно, это знаменiе; на сколько въ немъ много ужаснаго, мы поняли увидѣвъ случайно одну сцену въ Москвѣ, на дебаркадерѣ Николаевской желѣзной дороги, гдѣ отецъ, старикъ, встрѣчалъ привезенное изъ Петербурга тѣло застрѣлившагося 19–ти лѣтняго сына. Что въ эту минуту читалось на лицѣ этого отца — не дай Богъ никому увидѣть, не только что испытать. Девятнадцатилѣтнiй этотъ юноша былъ камеръ–пажъ пажескаго корпуса. Онъ не разъ уже позволялъ себѣ въ пьяномъ видѣ безчинства въ стѣнахъ корпуса; послѣ одного изъ такихъ безчинствъ его должны были исключить; грустно прибавить что за безчинства исключено было уже нѣсколько юношей изъ этого корпуса въ минувшую зиму. Юноша прехладнокровно принялъ объявленное ему рѣшенiе и поселился на частной квартирѣ; тамъ онъ получилъ письмо отъ отца, изъ Москвы, въ которомъ, повидимому, послѣднiй рѣзко порицалъ поведенiе сына. Но въ этотъ день молодой человѣкъ продолжалъ быть и въ духѣ и хладнокровнымъ; сѣлъ подъ вечеръ чай пить, а лакея послалъ купить къ чаю булку. Когда лакей воротился юноша уже лежалъ мертвый, съ прострѣленнымъ сердцемъ. Почти вѣроятно что онъ просто разсердился на отца, и отъ досады покончилъ разсчетъ съ жизнью. Вотъ это–то малодушiе и есть самая страшная черта нынѣшняго поколѣнiя; оно–то и есть источникъ и причина столькихъ золъ.

Но довольно о грустномъ. Что вамъ сказать, читатели, новаго?

Говорятъ о назначенiяхъ въ высшемъ духовенствѣ: о томъ, будто, что московскiй митрополитъ удаляется по болѣзни на отдыхъ, и что на его мѣсто, по окончанiи ревизiи кiевской академiи, назначенъ будетъ архiепископъ литовскiй Макарiй, а на мѣсто Макарiя архiепископъ харьковскiй Нектарiй. Мы слышали также что въ нынѣшнемъ году, въ отличiе отъ прежнихъ лѣтъ, лагерь въ Красномъ Селѣ окончится къ 24–му iюля. Какъ слышно, отъѣздъ Государя, въ сопровожденiи Великаго Князя Алексiя Александровича, послѣдуетъ 19–го, 22–го Путешественники прибудутъ въ Штутгартъ, пробудутъ тамъ три дня, в теченiе которыхъ послѣдуетъ бракосочетанiе Великой Княжны Вѣры Константиновны; затѣмъ Государь поѣдетъ прямо въ Лондонъ, гдѣ пробудетъ около 10 дней, и оттуда изволитъ вернуться въ Германiю, въ Эмсъ, для лѣченiя водами. Англiя готовитъ восторженный прiемъ нашему Императору, не смотря на то что, говорятъ, Онъ будетъ ея гостемъ при соблюденiи по возможности условiй частнаго человѣка. Какъ слышно, наша Великая Княгиня наслаждается полнымъ счастьемъ въ своей новой жизни, и отъ внѣ, начиная съ Королевы, встрѣчаетъ самый необыкновенный радушный прiемъ. Королева, какъ говорятъ, вернулась къ прежней свѣтлой жизни съ прiѣзда своей русской Невѣстки, и нашла въ Ней все чего желала и надѣялась найти.