Гамма. <Градовскiй Г. К.> Листокъ. Константинопольское низверженiе. Запоздавшая годовщина. На зачинающего Богъ. «Петропавловскъ» и «Соколъ». Опроверженiя въ видѣ сюрприза. Стихи Кюнера. Паки и паки г. Никитинъ. Лишнiй пятакъ // Голосъ. 1876. № 142. 23 мая.

ЛИСТОКЪ.

Константинопольское низверженiе. — Запоздавшая годовщина. На зачинающего Богъ. — «Петропавловскъ» и «Соколъ». — Опроверженiя въ видѣ сюрприза. — Стихи Кюнера. — Паки и паки г. Никитинъ. — Лишнiй пятакъ.

Хорошо быть султаномъ! Строй себѣ кiоски и мечети, любуйся лазурью БосфОра, пей чашу наслажденiй в гаремѣ, а кругомъ — толпа безмолвныхъ придворныхъ и слугъ, готовыхъ, по мановенiю брови, изрубить въ куски всякаго, дерзнувшаго нарушить царственный покой души мусульманскаго владыки! И отлично все устроено, чтобъ не нарушался покой этой почтенной души. Газеты пикнуть не смѣютъ, воскуряя безконечный ѳимiамъ необыкновеннымъ заслугамъ, доблестямъ и уму султана; дѣйствительное положенiе вещей въ странѣ тщательно скрывается и малѣйшая попытка пробить путь къ истинѣ преслѣдуется, какъ зловредное поползновенiе представить все «въ слишкомъ мрачныхъ краскахъ». А тутъ тебѣ разные Мухтары шлютъ телеграмы о необыкновенныхъ побѣдахъ и чрезвычайно прiятныхъ ночлегахъ въ Никшичѣ, и повсюду, куда не удостоитъ направиться высокiй взоръ, вездѣ видны только преданныя, почтительно улыбающiяся лица, цѣлое море беспредѣльно преданныхъ и улыбающихся лицъ! Никогда, ниоткуда ни малѣйшаго возраженiя, ни намёка на протестъ; вездѣ одинъ стереотипный ответъ: «все обстоитъ благополучно». Но есть всему предѣлы, и сегодняшнiй сынъ неба, тѣнь земли, братъ луны или солнца, обращается завтра въ никому ненужную, всѣми забытую ветошь стараго, заброшеннаго серали; а безпрѣдельно преданныя и почтительно улыбающiяся лица уже лосняться отъ восторга, привѣтствуя появленiе новаго свѣтила! 

Константинопольская революцiя составляетъ, поистинѣ, событiе дня в Петербургѣ: Абдуль-Азисъ и не подозрѣваетъ, что онъ является настоящимъ героемъ в нашей столицѣ, которая забыла теперь все, кромѣ «восточнаго вопроса». Повсюду только и разговоровъ, что о констонтинопольскомъ низверженiи. Только и слышится, слова: софты, Порта, Пера, Мурадъ, Иззединъ-эфенди, Игнатьевъ, Босфоръ и потомъ опять: Иззединъ-эфенди, Мурадъ, Пера, Порта, и снова софты.

— Вы знаете, Абдуль-Азисъ…

— Дà, задушили. Это нужно было предвидѣть…

— Чтò же предвидѣть. Вовсе не задушили…

— А согласитесь, коварный Альбiонъ ловко подстроилъ! Не даромъ же Англiя отказалась присоединиться къ берлинской декларацiи…

— Помилуйте, причомъ же тутъ Англiя? развѣ она записалась въ софты?

— Говорятъ, потребовали удаленiя Игнатьева.

— Ну, этого не посмѣютъ…

— А вотъ же посмѣли!

— Мурадъ образованъ поевропейки; конституцiя будетъ. Теперь нельзя сомнѣваться въ мирномъ улаженiи дѣла христiанъ…

— Мурадъ — орудiе мусульманскихъ фанатиковъ. Абдуль-Азиса свергли за то, что онъ былъ слишкомъ благосклоненъ къ христiанскимъ населенiямъ…

Такъ разсуждаютъ петербургскiе политиканы. Слушая этотъ хаосъ разнорѣчивыхъ мнѣнiй, менѣе глубокомысленные политики имѣютъ свои особыя заботы въ нынѣшнемъ фазисѣ «восточнаго вопроса». Имъ интересно, напримѣръ, знать, чтò станется съ многочисленными жонами бывшаго султана; правда ли, что Мурадъ обязанъ довольствоваться только тремя супругами, и куда дѣвались тѣ мильйоны, которые накоплялъ Абдуль-Азисъ въ то время, когда его армiя не получала жалованья, а народъ изнемогалъ отъ законныхъ и незаконныхъ поборовъ чиновничьей орды? Хотя бы въ ссуду ихъ роздалъ, или въ акцiонерное предпрiятiе пустилъ: наши компанейскiя правленiя съумѣли бы протереть глаза этимъ праздно лежащимъ мильйонамъ!..

И едва ли не болѣе правы тѣ, которые интересуются этою стороной константинопольскихъ событiй. Въ сущности, не все ли равно: Мурадъ, Азисъ или Иззединъ? Можетъ ли быть какой-нибудь компромисъ между мусульманскимъ государствомъ и самыми невзыскательными требованiями христiанскихъ населенiй? Нѣкоторые видятъ особенное указанiе въ томъ, что низверженiе Абдуль-Азиса случилось въ тотъ самый день, когда «четыреста одинъ годъ назадъ, 18-го мая 1475 года, свирѣпый султанъ Мохамедъ II-й штурмомъ взялъ Константинополь и вступилъ въ этотъ городъ, перешагнувъ черезъ трупъ послѣдняго византiйскаго императора Константина». Одни выводятъ изъ этого многознаменательнаго совпаденiя, что владычеству турокъ насталъ конецъ; другiе, наоборотъ, на томъ же мистическомъ основанiи, предугадываютъ, что, теперь настала минута возрожденiя «молодой Турцiи». Вотъ, именно, еслибъ годъ назадъ, когда ровно четыреста лѣтъ стукнуло — тогда другое дѣло; а теперь годъ перехватили въ пятое столѣтiе, значитъ «возрожденiе». Нисколько не удивляясь подобнымъ глубокомысленнымъ соображенiямъ, очень понятнымъ въ тѣ дни, когда вертятся столы и происходятъ всяческiя спиритическiя чудеса, слѣдуетъ, однако, замѣтить, что газета, которой принадлежитъ приведенная выписка, находится въ нѣкоторомъ противорѣчiи съ учебниками исторiи: она относитъ паденiе Константинополя подъ ударами «свирѣпаго султана Мухамеда II-го» не къ 1475, а къ 1453 году. Весь мистическiй разсчотъ запоздалъ, такимъ образомъ, на двадцать два года и, вмѣсто 401-й, оказывается 423-я годовщина. Къ ней ужь ровно ничего не подберешь!..

Какъ бы то ни было, несомнѣнно одно: никогда такъ не чуялась въ воздухѣ война, какъ теперь, когда всѣ старанiя приложены «къ прочной охранѣ европейскаго мира». Ужь такова, видно, судьба: какъ только начнутъ что-нибудь слишкомъ усердно «охранять» — смотришь, сильнѣе разгорятся искуственно сдерживаемыя страсти, перессорятся — и охраняемое рухнетъ скорѣе и сильнѣе, нежели безъ охраны! Все это, однако, не даетъ права относиться съ неуваженiемъ къ честнымъ и добрымъ стремленiямъ. Пусть смѣшны проповѣдники «вѣчнаго мира» и люди, твердо вѣрящiе, что настанетъ же когда-нибудь конецъ царству грубой силы, но, вѣдь, и апраксинцы поднимутъ на-смѣхъ того, кто попробуетъ убѣждать, что нужно торговать честно. Мы, русскiе, надѣемся, и это дѣлаетъ намъ честь, что настанетъ-таки время, когда «къ Стамбулу придетъ православная рать» и

Падетъ передъ нею невѣрныхъ ограда,

Ихъ силу навѣки она сокрушитъ,

И снова прибьетъ ко вратамъ Цареграда,

Какъ древле когда-то, побѣдный свой щитъ.

Отъ края Босфора до края Эвксина

Раздастся свободы призывъ громовой,

И вступитъ рать божья во градъ Константина,

И кончится плѣна позоръ вѣковой.

Но, всетаки, лучше, еслибъ дѣло обошлось безъ «рати», еслибъ, совершая историческое призванiе, мы могли быть болѣе разборчивыми на средства и не прибѣгали къ такой крайней мѣрѣ, какъ война. Правда, дорого обходится нынѣшнiй «европейскiй миръ»: двѣ трети средствъ Европы уходятъ только на то, чтобъ, запасаясь штыками, скорострѣлками и круповскими орудiями, понадежнѣе укрѣпить этотъ «миръ»; лучшiя экономическiя и значительная часть физическихъ и умственныхъ силъ расточается въ это мирное время вовсе не на мирныя цѣли; но всетаки страшно подумать объ ужасахъ войны — объ этихъ вдовахъ и сиротахъ, объ этихъ потокахъ крови и разоренiяхъ, объ этихъ возмутительныхъ сценахъ, когда люди, исповѣдывающiе заповѣдь «любви», рѣжутъ человѣческiя головы, какъ капусту, когда разнуздываются всѣ звѣрскiе инстинкты и самые человѣколюбивые обращаются въ дикарей.

Нетолько г. Достоевский, но и ранѣе его, многiе воспѣвали гимны войнѣ. Знаменитый парадоксистъ Прудонъ посвятилъ этому предмету цѣлую книгу; но и Прудонъ, въ концѣ-концовъ, въ томъ же сочиненiи, признаетъ, что «человѣчество не хочетъ войны». У насъ не даромъ говорятъ: «На зачинающаго Богъ». Хорошо, конечно, драться за великiя идеи; но не слѣдуетъ забывать, что идеи не распространяются кровью и желѣзомъ. За великiя идеи сражались и Наполеоны, дядя и племянникъ, но, кромѣ зла своей странѣ и другимъ ничего не принесли. Разборчивость въ средствахъ — великое дѣло, а изъ насилiя ничего не выйдетъ путнаго. Восхваляющiе войну не далеки отъ тѣхъ, чтò преклоняются предъ вразумительной силою розги. Война, такъ сказать, сѣчотъ народы за дурное поведенiе и плохiе успѣхи. Это совершенно вѣрно: оттого всегда случается, что побѣдители, въ концѣ-концовъ, проигрываютъ, а наказанные войной обыкновенно исправляются. Но не пора ли бросить эту педагогическую систему и прiучиться къ сознанiю, что исправляться и вести себя хорошо слѣдуетъ и не ожидая унизительныхъ наказанiй? Дорого онѣ обходятся и наказывающимъ и наказуемымъ.

Богъ съ ней, съ войной-то! У насъ, къ тому же все какъ-то настроено теперь болѣе оборонительно, нежели наступательно. Вотъ, напримѣръ, по поводу салоникскаго эпизода пришлось морскимъ державамъ развернуть свои морскiя силы. Мы уже давно, со временъ Петра, стоимъ въ числѣ морскихъ державъ, а Германiя не насчитываетъ и десяти лѣтъ своему юному флоту. Однако, германскiе броненосцы уже давно на пути въ Средиземное Море, а мы едва-едва смогли снарядить «Петропавловскъ» изъ нашей грозной балтiйской армады, да и то не безъ приключенiй. Знаменитый же «Крейсеръ», еще въ прошломъ году назначенный въ Тихiй Океанъ, до сихъ поръ благополучно снаряжается въ путь въ кронштадтскомъ портѣ. Опаздывать, впрочемъ, иногда полезно: еслибъ «Крейсеръ» поторопился осенью и ушолъ въ Тихiй Океанъ, нашему «Петропавловску» выпала бы довольно печальная участь: представлять въ единственномъ числѣ ту «эскадру», которую балтiйскiй флотъ въ состоянiи отдѣлить теперь по случаю салоникскихъ убiйствъ. Въ настоящее время, все же есть надежда, что «Крейсеръ» догонитъ «Петропавловскъ», если этотъ броненосецъ, чтò тоже вѣроятно, зайдетъ чиниться въ Англiю, гдѣ его осмотритъ и, конечно, похвалитъ г. Ридъ. Современемъ, эта грозная флотилiя проберется-таки въ Средиземное Море…

Каждый флотъ, конечно, имѣетъ свои порядки и свои преданiя. Если въ Кронштадтѣ не особенно торопятся и не могутъ выйти на рейдъ безъ приключенiй, то въ Николаевѣ достаточно было только 17-ти часовъ, чтобъ снарядить корветъ «Соколъ» въ Константинополь. Возрождающiйся черноморскiй флотъ остается, слава Богу, вѣрнымъ своей прежней славѣ. Этотъ-то «Соколъ», говорятъ, отравилъ послѣднiе часы царствованiя Абдуль-Азиса. Какъ слышно, бывшiй султанъ пришолъ въ бѣшенство, увидѣвъ, что подъ видомъ стацiонера, скромнаго разсыльнаго парохода, съ маленькими салютацiонными пушками, на лазуревыхъ водахъ Босфора появился русскiй корветъ съ такими орудiями, которыя съумѣютъ вразумить, при случаѣ, самыхъ рьяныхъ софтъ, напомнивъ имъ, что читать коранъ и подметать полъ въ мечетяхъ гораздо безопаснѣе, нежели управлять государствомъ. Странно только, что эфектъ появленiя «Сокола» въ Босфорѣ не могъ быть усиленъ тѣми грозными броненосцами Чорнаго Моря, которые такъ одобрены г. Ридомъ, какъ отличные «ходоки» и послѣднее слово кораблестроенiя. Или то, чтò 

изумляетъ просвѣщоннаго англiйскаго ex-строителя, не можетъ быть внушительно для необразованныхъ мусульманъ?

Вращаясь среди такихъ важныхъ вопросовъ, какъ быть или не быть войнѣ, чтò подѣлать съ софтами и не слѣдуетъ ли поэнергичнѣе поддержать возставшихъ славянъ, какъ-то не хочется возвращаться къ нашимъ будничнымъ, сѣренькимъ, микроскопическимъ событiямъ и интересамъ. Но какъ есть основанiе полагать, что мнѣнiй фёльетонистовъ никто не спрашиваетъ по политическимъ и другимъ важнымъ дѣламъ, то и приходится заняться менѣе важными; оно и прiятнѣе, по той же причинѣ, почему лучше быть первымъ въ деревнѣ, нежели послѣднимъ въ городѣ, и почему, вѣроятно, многiе такъ усердно и загоняютъ насъ въ деревню, въ глушь, въ Саратовъ. Оно, если хотите, дѣйствительно какъ-то лучше и почвеннѣе въ деревнѣ.  Одно уже хорошо — полицiи нѣтъ, значитъ гуляй душа и веселись, и если какой-нибудь сотскiй или волостной писарь, или тамъ градъ и недоимка, или даже морозъ среди мая, съ овражками и саранчой въ придачу, то противъ божьяго попущенья не пойдешь, а въ остальномъ все какъ-то посвободнѣе, поразмашистѣе. Вотъ этакъ посвободнѣе какъ-то и въ сферѣ маленькихъ и сѣренькихъ интересовъ и событiй. Тамъ, въ политикѣ, того и смотри, что попадешься въ бѣду; въ будничныхъ же дѣлахъ гораздо проще и смѣлѣе: ни набросковъ, ни недоимолвокъ не требуется, а если и встрѣтишься съ препятствiями, то развѣ съ какимъ-нибудь опроверженiемъ, которое иногда приходитъ въ видѣ совершеннѣйшаго сюрприза, совсѣмъ съ неожиданной стороны, какъ, напримѣръ, въ случаяхъ «опроверженiй» даже того, чтò говорилось о германской школѣ. Я помню, какъ, однажды, «Русскiй Мiръ» напустился на русское военное министерство за то, что автрiйскiй военный министръ дозволилъ  совершать обрядъ погребенiя надъ самоубiйцами; но чтобъ у насъ былъ какой-нибудь интересъ выставлять «въ надлежащемъ свѣтѣ» германскiя реальныя училища — это, поистинѣ, представляется сюрпризомъ огромнаго размѣра. Что касается лично меня, то, смѣю увѣрить, я искреннiй классикъ въ душѣ и даже очень радъ, если реальныя училища идутъ плохо нетолько гдѣ-нибудь въ Прусiи, но даже и на Сандвичевыхъ Островахъ. И я до сихъ поръ съ удовольствiемъ вспоминаю «стихи» сочиненiя г. Кюнера (зри его латинскую граматику), въ которыхъ попадаются истинно поэтическiя мѣста, намекающiя на божественные звуки эллинской рѣчи. Особенно памятно то краткое, но сильное мѣсто, гдѣ говорится, что исключенiй «только два лишь есть на os» и которое оканчивается слѣдующей чудною строфой: 

«Os же — кость и os — лицо

Къ среднему мы причисляемъ».

Еслибъ не было на свѣтѣ опроверженiй и разъясненiй, то иногда не о чемъ было бы и говорить. Какъ, напримѣръ, не быть благодарнымъ судьбѣ за такое, шитое бѣлыми нитками, опроверженiе, какъ присланное въ «Голосъ» здѣшнимъ тюремнымъ комитетомъ! Произведенiе это, на которое потраченъ двухнедѣльный трудъ цѣлой комисiи, сохраняетъ, однако, крупные слѣды логики тюремнаго литератора и практическаго тюрьмовѣда, г. Никитина. Не думаю, чтобъ сама комисiя сочинила, напримѣръ, что отстаивать хорошо оплачиваемыхъ учителей нельзя уже по той простой причинѣ, что ихъ нѣтъ въ тюремныхъ учрежденiяхъ. Это дѣйствительно черезчуръ ужь простая причина. Смѣю увѣрить тюремный комитетъ, что нетолько можно, но и должно отстаивать, для того именно, чтобъ въ тюремныхъ школахъ были хорошiе учителя, а не 16-тирублевые педагоги, которыхъ — хотя они и существуютъ — отстаивать не подобало бы. Это ужь совсѣмъ смахиваетъ на логику, съигравшую дурную шутку съ г. Никитинымъ и побудившую его печатно утверждать, что дрова вздорожали оттого, что въ газетахъ было указано, что не мѣшало бы и не морозить заключонныхъ. Но можетъ быть, чтобъ подобное недомыслiе составляло плодъ зрѣлыхъ и обдуманныхъ размышленiй цѣлой комисiи: она, видно,  положилась на литературныя способности своего сочлена, г. Никитина, и положилась совершенно напрасно. Не будь этого, она, вѣроятно, замѣтила бы и то, что опроверженiе, черезъ двѣ или три строки, само себя опровергаетъ, указывая, что и тюремному комитету знакомы учителя съ 1,200 рублей жалованья, такъ какъ могу увѣрить комитетъ, что сто рублей в мѣсяцъ составляетъ ровно 1,200 р. въ годъ. Если сомнѣваетесь, попробуйте заставить г. Никитина пробросить эту «задачу» на счотахъ г. Езерскаго или составить эту выкладку съ карандашикомъ въ рукахъ. Что касается того пункта опроверженiя, гдѣ дѣлается смета необыкновеннымъ заслугамъ и чрезвычайнымъ трудамъ г. Никитина на пользу тюремнаго дѣла, то я очень радъ, встрѣтивъ въ этой формальной выпискѣ прямое подтвержденiе моихъ словъ, высказанныхъ насчотъ г. Никитина еще въ прошломъ году. Теперь ужь не можетъ быть никакого сомнѣнiя, что онъ не былъ и не могъ быть изобличителемъ тѣхъ безобразiй, которыми отличаются петербургскiя тюрьмы, наравнѣ съ провинцiальными. Не могъ же г. Никитинъ возставать противъ дѣла рукъ своихъ! Такого самоотверженiя никто не вправѣ отъ него и требовать. Точно также весьма понятно, почему г. Никитинъ принялъ-было, въ прошломъ году, на себя обязанность печатно отстаивать безпорядки въ малолѣтнемъ отдѣленiи! гдѣ и холодно, и сыро было, гдѣ дурно кормили и держали заключонныхъ въ изодранномъ тряпьѣ. Опровероверженiе указываетъ, что именно г. Никитинъ былъ устроителемъ этого отделенiя. Теперь же, когда это отдѣленiе малолѣтныхъ выведено изъ тюрьмы, переведено въ коломенскую часть и получило болѣе приличную организацiю, г. Никитинъ не находится въ числѣ его защитниковъ. Все это очень ясно и г. Никитинъ гораздо логичнѣе поступаетъ, нежели пишетъ.

Мнѣ, впрочемъ, до всего этого нѣтъ особаго дѣла и если самъ комитетъ считаетъ нужнымъ возставать противъ приписываемыхъ ему улучшенiй, то тѣмъ хуже для него. Самъ я этихъ улучшенiй не видѣлъ и не сочинялъ, а говорилъ только о томъ, что было извѣстно изъ газетныхъ слуховъ. Но въ редакцiи получено другое «опроверженiе», которое уже прямо относится ко мнѣ. Это опроверженiе нетолько составилъ, но и подписалъ самъ г. Никитинъ. Оно прежде всего гласитъ, что г. Никитинъ не считаетъ возможнымъ опровергать меня по той причинѣ, что пришлось бы въ этомъ случаѣ «высказать непрiятныя истины». Г. Никитинъ, видите ли, такъ привыкъ скрывать «истины», что считаетъ ихъ вообще непрiятными и для другихъ. Но нѣтъ правила безъ исключенiя, и г. Никитинъ дѣлаетъ изъятiе для одной изъ своихъ важныхъ и «непрiятныхъ истинъ». Истина его на этотъ разъ заключается въ томъ, что г. Никитинъ «не состоитъ дѣлопроизводителемъ тюремнаго комитета», как я злокозненно называлъ его въ прошломъ фёльетонѣ. Съ полною готовностью возстановляю эту «непрiятную истину», тѣмъ болѣе непрiятную, что быть дѣлопроизводителемъ нетолько не унизительно, но даже и не безъ нѣкоторыхъ матерьяльныхъ выгодъ; я позволю себѣ, однакожь, замѣтить, что нарушенiе правды съ моей стороны было самое невинное. Чиновъ и званiй г. Никитина я въ точности не знаю и въ формуляръ его не заглядывалъ. Мнѣ сообщили только одно: что г. Никитинъ завѣдываетъ теперь дѣлами комитета или надзираетъ за дѣлопроизводствомъ, докладываетъ и проч. Какое же названiе присвоено на офицiальномъ языкѣ этого рода труду: именуется ли г. Никитинъ секретаремъ, столоначальникомъ, докладчикомъ, дѣлопроизводителемъ или директоромъ, вѣдающимъ дѣлопроизводство — для меня рѣшительно безразлично. Этотъ фактъ мнѣ интересенъ былъ только съ той стороны, чтобъ показать, что г. Никитинъ является однимъ изъ главныхъ дѣятелей нынѣшней тюрьмы и что этимъ объясняется, почему он печатно защищаетъ тюремные безпорядки и отчего составляются иныя опроверженiя. Такъ пусть же г. Никитинъ не играетъ словами и, не стѣсняясь, раскроитъ свои «непрiятныя истины». Скажите, г. Никитинъ, просто: играете ли вы какую нибудь роль въ дѣлопроизводствѣ здѣшняго тюремнаго комитета или не играете, получаете ли за это «разъѣздныя» и сколько именно, а если не получаете, то не одержимы ли вы желанiемъ ихъ восполучить? А ужь тамъ, называетесь ли вы дѣлопроизводителемъ, или чѣмъ-нибудь другимъ — это, право, ни для кого неинтересно. Называйтесь себѣ, кàкъ хотите! Мы можемъ вамъ сказать, как Хлестаковъ Добчинскому: «пусть называется». Вы понимаете? Если вы, такъ сказать, неоглашенный дѣлопроизводитель, то-есть играете на дѣлѣ, но не de jure эту роль, то мы васъ будемъ считать все равно, какъ и дѣлопроизводителя оглашеннаго.

Вотъ и правленiе царскосельской желѣзной дороги разъигрываетъ роль оглашеннаго благодѣтеля. Оно, видите — спохватилось, что лишнiй пятакъ, назначенный-было на билеты третьяго класса, слишкомъ обременителенъ для бѣднаго люда. А интересы бѣднаго люда такъ, вѣдь, близки сердцу правителей царскоселькой дороги! Это очень трудно было сообразить сразу, но теперь сообразили и лишнiй пятакъ уступленъ на бѣдныхъ. И какъ скоро, подумаешь, вознаграждается добродѣтель, даже не ожидая будущей жизни! Публика-было уже сноровилась ѣздить по варшавской желѣзной дорогѣ, такъ что царскосельской компанiи не пришлось бы получать нетолько надбавленнаго пятака, но и значительной доли прежней проѣздной платы. Теперь же нѣтъ причинъ предпочитать этотъ окольный путь, и прибыли царскосельской дороги обезпечены. Но мнѣ нравится, всетаки, принципъ, котораго придерживается правленiе царскосельской дороги; «вынужденное обстоятельствами» удовлетворить справедливымъ требованiямъ публики, оно не хочетъ сознаваться въ этомъ. Мы-де публикѣ не уступили и знать ее не хотимъ — это было бы нарушенiемъ всѣхъ преданiй первой русской дороги и установило бы дурной прецедентъ. Чего добраго, сообразили бы, что дорога создана для удобства публики, а не публика для выгодъ и удобствъ желѣзнодорожной компанiи. И разъиграли роль добродѣтелей бѣднаго класса! Дойная корова, этотъ бѣдный людъ кто только на немъ не выѣзжаетъ!

Гамма.