Послѣдняя страничка // Гражданинъ. 1876. № 28-29. 15 августа. С. 781.

781

Нѣчто о лордѣ Биконсфильдѣ.

Въ газетѣ «Gaulois» напечатано:

«Въ силу обычая, каждый новый англійскій лордъ обязанъ избрать себѣ приличный девизъ, для представленія въ «геральдическую академію». Лордъ Биконсфильдъ (Дизраэли), произведенный въ это званіе, представилъ уже «академіи» избранный имъ девизъ, который гласитъ: Forti nihil difficile. Нельзя было избрать болѣе выразительнаго и болѣе вѣрнаго девиза, заключаетъ бывшій органъ Наполеона III...

Понашему, приличнѣе было бы этому іерусалимскому дворянину, а нынѣ англійскому лорду, послать оной «академіи» такой девизъ: «британскій флотъ въ Безикской бухтѣ и болгарскія реформы». Право, этотъ девизъ обезсмертитъ нетолько разныхъ сыновъ Израиля, попавшихъ въ лорды, но в всю Англію.

* * *

А вотъ и біографическія черты новоиспеченнаго лорда-графа, столь мастерски нарисованныя Ѳ. М. Достоевскимъ въ его «Дневникѣ»:

И вотъ, виконтъ Биконсфильдъ, урожденный израиль (né d'Israeli), въ рѣчи своей на одномъ банкетѣ, вдругъ открываетъ Европѣ одну чрезвычайную тайну: всѣ эти русскіе, съ Черняевымъ во главѣ, бросившіеся въ Турцію спасать славянъ, – все это лишь русскіе соціалисты, коммунисты и коммунары, – однимъ словомъ, все, что было разрушительныхъ элементовъ въ Россіи и которыми, будто-бы, начинена Россія. «Мнѣ-то вы можете повѣрить, вѣдь я Биконсфильдъ, премьеръ, какъ называютъ меня въ русскихъ газетахъ, для приданья статьямъ ихъ важности; я первый министръ, у меня секретные документы, стало быть, знаю лучше, чѣмъ вы, я очень многое знаю» – вотъ что просвѣчиваетъ въ каждой фразѣ этого Биконсфидьда. Я увѣренъ, что онъ самъ себѣ выдумалъ и сочинилъ эту альбомную фамилію, напоминающую нашихъ Ленскихъ и Греминыхъ, когда выпрашивалъ себѣ дворянство у королевы; вѣдь онъ романистъ. Кстати, когда я, нѣсколько строкъ выше, писалъ о таинственной piccola bestia (ядовитый паукъ), мнѣ вдругъ подумалось: ну что, если читатель вообразитъ, что я хочу въ этой аллегоріи изобразить виконта Биконсфилъда? Но увѣряю, что нѣтъ: piccola bestia – это только идея, а не лицо, да и слишкомъ много было-бы чести господину Биконсфильду, хотя надо признаться, что на piccola bestia онъ очень похожъ. Провозгласивъ въ своей рѣчи, что Сербія, объявивъ войну Турціи, сдѣлала поступокъ безчестный, и плюнувъ, такимъ образомъ, почти прямо въ лицо всему русскому движенію, всему русскому одушевленію, жертвамъ, желаніямъ, мольбамъ, которыя не могли-же быть ему неизвѣстны – этотъ израиль, этотъ новый въ Англіи судья чести, продолжаетъ такъ (я передаю не буквально):

«Россія, конечно, рада была сбыть всѣ эти разрушительные свои элементы въ Сербію, хотя упустила изъ вида, что они тамъ сплотятся, сростутся, сговорятся, получатъ организацію, доростутъ до силы. Эту новую, грозящую силу надо замѣтить Европѣ», напираетъ Биконсфильдъ, грозя англійскимъ фермерамъ будущимъ соціализмомъ Россіи и Востока. «Замѣтятъ и въ Россіи эту мою инсинуаціонную фразу о соціализмѣ» – тутъ-же думаетъ онъ, конечно, про себя, – «надо и Россію пугнуть».

Паукъ, паукъ, piccola bestia; дѣйствительно, ужасно похожъ; дѣйствительно, маленькая мохнатая bestia! И, вѣдь, какъ шибко бѣгаетъ! Вѣдь это избіеніе болгаръ – вѣдь это онъ допустилъ, куда – самъ и сочинилъ; вѣдь онъ романистъ и это его chef-d'oeuvre. А вѣдь ему семьдесятъ лѣтъ, вѣдь скоро въ землю – и самъ это знаетъ. И вѣдь какъ обрадовался, должно быть, своему виконтству; непремѣнно всю жизнь мечталъ о немъ, когда еще романы писалъ. Во что эти люди вѣруютъ, какъ они засыпаютъ ночью, какіе имъ сны снятся, что дѣлаютъ они наединѣ со своею душою? О, души ихъ навѣрно полны изящнаго!... Сами они кушаютъ ежедневно такіе прелестные обѣды, въ обществѣ такихъ тонкихъ и остроумныхъ собесѣдниковъ; по вечерамъ ихъ ласкаютъ въ самомъ изящнѣйшемъ и въ самомъ высокомъ обществѣ такія прелестныя леди, – о, жизнь ихъ такъ благообразна, пищевареніе ихъ удивительное, сны легки, какъ у младенцевъ. Недавно я читалъ, что баши-бузуки распяли на крестахъ двухъ священниковъ, – и тѣ померли черезъ сутки, въ мукахъ, превосходящихъ всякое воображеніе. Биконсфильдъ хоть и отрицалъ вначалѣ, въ парламентѣ, всякія муки, даже самыя маленькія, но ужь, конечно, про себя все это знаетъ, даже и объ этихъ двухъ крестахъ, – «вѣдь, у него документы». Безо всякаго сомнѣнія, онъ отгоняетъ отъ себя эти пустыя, дрянныя и даже грязныя, неприличныя картины; но эти два черные, скорченные на крестахъ трупа, могутъ, вѣдь, вдругъ вскочить въ голову, въ самое неожиданное время, ну, напримѣръ, когда Биконсфильдъ, въ своей богатой спальнѣ, готовится отойти ко сну, съ ясной улыбкой припоминая только что проведенный блестящій вечеръ, балъ, и всѣ эти прелестныя, остроумныя вещи, которыя онъ сказалъ тому-то или той-то.

Что-же, подумаетъ Биконсфильдъ, эти черные труппы на этихъ крестахъ... гм... оно, конечно... А впрочемъ, «государство не частное лицо; ему нельзя, изъ чувствительности, жертвовать своими интересами, тѣмъ болѣе, что въ политическихъ дѣлахъ самое великодушіе никогда не бываетъ безкорыстное». «Удивительно, какія прекрасныя бываютъ изреченія, думаетъ Биконсфильдъ, – освѣжающія даже, и, главное, такъ складно. Въ самомъ дѣлѣ, вѣдь государство... А я лучше, однако-же, лягу... Гм. Ну, и что-же такое эти два священника? Попа? Поихнему – это попы, les popes. Вольно-же было подвертываться; ну, спрятались-бы тамъ куда-нибудь... подъ диванъ... Mais, avec votre permission, messieurs les deux crucifiés (съ вашего позволенія, оба господа распятые) вы мнѣ нестерпимо надоѣли съ вашимъ глупымъ приключеніемъ et je vous souhaite la bonne nuit à tous les deux» (и я вамъ обоимъ желаю покойной ночи).

И Биконсфильдъ засыпаетъ, сладко, нѣжно. Ему все снится, что онъ виконтъ, а крутомъ него розы и ландыши, и прелестнѣйшія леди. Вотъ онъ говоритъ прелестнѣйшую рѣчь, – какія bonmots! всѣ апплодируютъ, вотъ онъ только что раздавилъ коалицію...