Ш. Н. <Шелгуновъ Н. Н.> Внутреннее обозрѣнiе // Дѣло. 1878. № 1. С. 123-147.
<123>
ВНУТРЕННЕЕ ОБОЗРѢНIЕ.
Уроки прошлаго года. — Князь Мещерскiй и капитанъ Масловъ, какъ воспитатели сербовъ и болгаръ въ гражданскихъ чувствахъ. — Не напоминаютъ-ли эти гражданскiя чувства времена Скалозубовъ и шпицрутеновъ? — Воспитатели гражданскихъ чувствъ не умѣли распорядиться даже тѣмъ, чтобы простая булка не продавалась по цѣнѣ страсбургскаго пирога. — Наши банки и зачѣмъ ихъ такъ много? — Исчезнувшая деревня. — Дробленiе крестьянскихъ земель. — Отчего менониты ушли въ Америку? — Чѣмъ занимаются Гаусманы нашихъ городовъ. — Годъ утратъ. — Собирательная посредственность.
Въ журналистикѣ существуетъ обычай заключать каждый годъ обзоромъ того, что сдѣлано втеченiи года. Конечно, было-бы хорошо, если-бы и публика и общественное мнѣнiе подводили въ концѣ года балансъ своему умственному и гражданскому росту, съ тѣмъ, чтобы съ новаго года не повторять старыхъ ошибокъ и заблужденiй, чтобы освѣщать старыми опытами новый путь. Но увы этотъ обычай не существуетъ, да едва-ли и возможенъ. Общество зрѣетъ и ростетъ не по календарю Гоппе и Гатцуга. Иногда народъ спитъ цѣлые вѣка, а общество десятки лѣтъ, и если они спятъ крѣпко, то ихъ не разбудитъ не только календарь Гоппе, но и лиссабонское землетрясенiе. Для пробужденiя народа нужны великiе нравственные и соцiальные стимулы, которые-бы глубоко задѣвали всю его бытовую жизнь и его насущные интересы…
И прошедшiй январь начался итогами; мы еще были полны своимъ сербскимъ увлеченiемъ и — зачѣмъ скрывать правду — очень бахвалили своими чувствами. Теперь уже можно сказать, что все русское общество было гораздо ниже обстоятельствъ, которыя заставили его дѣйствовать; даже интеллигентные представители нашего общества, даже русскiе вожаки сербскаго движенiя, и тѣ едва-ли знали, что они дѣлаютъ; самъ Черняевъ, окруженный ореоломъ и неоспоримо оказавшiй пользу сербамъ, стоялъ только тогда на высотѣ своей задачи, когда не думалъ и дѣйствовалъ по
124
какому-то вдохновенiю. Не въ этомъ-ли заключается все наше русское злополучiе? Когда мы дѣйствуемъ стихiйно, мы — сила. Мы сломимъ и Наполеона I, и пассивно можемъ выдержать всякую бурю, всякое землетрясенiе, всякую напасть. Но чуть мы сталнемъ проникаться «идеями», чуть хотимъ подумать головой, какъ является безъисходная путаница. Такъ, Черняевъ, пока формировалъ полки да создавалъ сербскую армiю, пока служилъ обстоятельствамъ, дѣло шло хорошо. Но вотъ онъ желаетъ сдѣлаться душою и главою движенiя, овладѣть обстоятельствами, и тогда его озаряетъ злополучная мысль провозгласить Милана королемъ. Той-же идеей проникается и «Новое Время», изображавшее собою шестую державу, — и является позорное фiаско, которое и до сихъ поръ вспомнить стыдно.
Другой русскiй интеллигентъ, тоже представитель и вожакъ, тоже руководитель и воспитатель, является въ Сербiю, чтобы внести въ нее политическое сознанiе, и бесѣдуетъ съ княземъ Миланомъ на эту тему. Онъ предостерегаетъ, что малѣйшая ложная сдержанность относительно нашего правительства можетъ сильно повредить интересамъ Сербiи. Онъ, въ разговорахъ съ государственными людьми Сербiи, разъясняетъ имъ, что они начали не съ того конца. «Вамъ давно уже, проповѣдуетъ русскiй интеллигентъ, — гораздо нужнѣе русскiй языкъ, русскiя школы, русскiя книги, русское общество, какъ средство къ тому, чтобы дѣйствительно сдѣлать изъ Сербiи сильное зерно южно-славянской народности, а между тѣмъ вы искали образованiя, для усиленiя своей народности, у нѣмцевъ и даже парижанъ, и послѣ долгой школы онѣмеченiя и обезличенiя себя, какъ славянской народности, при недовѣрiи къ Россiи, обратившемся въ систему, вы вдругъ являетесь съ требованiемъ русской помощи, чтобы спасти… кого и что? Сербскую интеллигенцiю, нелюбящую и незнающую Россiи; сербскiй народъ, котораго учители и вожди держали въ полномъ разъобщенiи съ русскою церковью и русскимъ народомъ». Кто-же этотъ пришлецъ, говорящiй съ Сербiей, какъ власть имущiй? Кто-же этотъ апостолъ политической и гражданской идеи? Посолъ-ли это великой державы, явившiйся съ своимъ ультиматумомъ и говорящiй надменнымъ языкомъ, потому что за нимъ стоитъ милiонная армiя? Ничего не бывало; это говоритъ князь Мещерскiй, минiатюрный редакторъ минiатюрнаго «Гражданина». И этотъ минiатюрный человѣкъ, поучающiй насъ гражданскимъ чувствамъ, думаетъ, что истинное гражданство въ томъ, чтобы люди ѣли людей, народы поглощали народы и большiя государства проглатывали маленькiя. Ну, а вы, князь Мещерскiй, какъ-бы вы отнеслись къ тому, кто-бы васъ захотѣлъ проглотить? По какому-же праву являетесь вы въ Сербiю
125
и объявляете ея князю и сановникамъ, что имъ слѣдуетъ забыть свой родной языкъ и заговорить по-русски, что имъ слѣдуетъ завести у себя русскiя школы, русскiя книги и усвоить обычаи русскаго общества? И его сiятельство еще изумляется, что сербы насъ не любятъ. Но какъ-же г. Мещерскiй, воспитывающiй насъ въ гражданскихъ чувствахъ, не понялъ того, что если изъ Россiи являются такiе проповѣдники и учителя, какъ онъ, то это лучшее средство, чтобы не одна Сербiя и южные славяне боялись насъ, но чтобы боялась насъ и не довѣряла намъ и вся Европа. Князь Мещерскiй не одинъ и не для него одного пропалъ даромъ опытъ 1876 года, ибо то-же самое мы повторили и въ 1877 году. Шовинизмъ не ослабѣлъ, а усилился, и нужны были «обстоятельства», внѣшняя сила, внѣшняя неудача, чтобы ослабить нашу заносчивость и научить князя Мещерскаго, — имя ему легiонъ, — уважать другихъ людей и другiе народы. Но прочно-ли и это? При первомъ случаѣ не подниметъ-ли нашъ легiонъ опять свою голову и устами «Гражданина» и «Новаго Времени», этихъ главныхъ представителей русскаго суемыслiя и гражданскаго халуйства, станетъ снова проповѣдывать чувства и мысли, какихъ ни одинъ порядочный органъ, ни одинъ порядочный человѣкъ, у котораго есть хоть тѣнь политическаго чутья и такта, проповѣдывать не станетъ. Униженiе кажется имъ достоинствомъ, а ребяческое хвастовство — силой. Да, урокъ 1876 года пропалъ даромъ и повторился въ 1877 году. Календарь Гоппе не помогъ и, видно, для политическаго здравомыслiя нуженъ другой календарь.
Другой урокъ для опыта и для итога представился намъ въ тѣхъ порядкахъ, которые мы перенесли съ собою за Дунай. Тотъ тонъ, которымъ въ прошедшемъ году говорилъ князь Мещерскiй съ сановниками Сербiи и съ княземъ Миланомъ, въ нынѣшнемъ году нашелъ себѣ еще болѣе энергическаго представителя въ капитанѣ Масловѣ, воспитывавшемъ болгаръ въ гражданскихъ чувствахъ и въ началахъ политической равноправности и въ представительныхъ учрежденiяхъ. Въ Габровѣ, гдѣ капитанъ Масловъ давалъ свои уроки, по какимъ-то причинамъ многiе изъ депутатовъ на выборы не явились. Тогда капитанъ Масловъ, проникнувшись, подобно князю Мещерскому, вдохновенiемъ, которое дается сознанiемъ своего превосходства и правомъ повелѣвать, обратился къ собравшимся съ такою рѣчью: «Время беззаконiя для васъ прошло. Вамъ даютъ права. Вамъ остатся только пользоваться ими. Прежде васъ наказывали за то, что вы осмѣливались подавть свои голоса. Передайте отсутствующимъ нашимъ товарищамъ, что я буду строго наказывать тѣхъ, кто будетъ избѣгать подачи своего голоса.
126
Передайте имъ, что на первый разъ я наказываю неявившихся депутатовъ арестомъ при полицiи. Впредь-же буду дѣлать болѣе строгiя взысканiя». Затѣмъ г. Масловъ арестовалъ болгарина, который неодобрительно отозвался о выбранныхъ членахъ административнаго совѣта, и, конечно, остался въ полномъ убѣжденiи, что преподалъ болгарамъ урокъ гражданскаго долга и свободы. Недоумѣнiе капитана Маслова, конечно, было-бы велико, если-бы онъ услышалъ отъ просвѣщенныхъ имъ болгаръ, что на ихъ взглядъ онъ не больше, какъ такой-же бимъ-баши, который могъ-бы къ нимъ явиться и изъ армiи Сулеймана. Бимъ-баши наказываетъ болгаръ за то, что они осмѣливаются подавать голоса, а капитанъ Масловъ за то, что не осмѣливаются подавать голоса. Бимъ-баши наказалъ-бы того, кто неодобрительно отозвался-бы о послѣдствiяхъ его распоряженiй, и капитанъ Масловъ наказываетъ за то-же самое. Но вѣдь бимъ-баши турокъ, онъ азiятъ. Капитанъ Масловъ явился, чтобы смѣнить Азiю Европой, и поступаетъ такъ-же, какъ всякiй турецкiй заптiй.
Явившись внезапно въ чужой странѣ, г. Маслову и князю Мещерскому оказалось необходимымъ вмѣстѣ съ потребностями, которыя они съ собою внесли, создать и удовлетворенiе ихъ. И вотъ наши представители переносятъ въ сырой, непочатый край всю свою гражданскую цивилизацiю, всѣ свои навыки, свои привычки, свои колонизаторскiя способности и свое искусство устроить жизнь красиво, удобно, дешево. Мы, такъ-сказать, раздѣлились на двѣ половины. Одинъ князь Мещерскiй и одинъ капитанъ Масловъ остались дома, какъ-бы въ партерѣ, а другой князь Мещерскiй и другой капитанъ Масловъ стали на подмосткахъ на сценѣ, на Балканскомъ хребтѣ. Капитанъ Масловъ и князь Мещерскiй cъ ихъ легiономъ знаютъ, какъ европейцы, что въ дикой странѣ должна быть почта, и устраиваютъ въ Болгарiи почтовыя учрежденiя, о которыхъ кореспондентъ «Новаго Времени» пишетъ изъ Журжева, что «чѣмъ дальше, тѣмъ хуже». «Письма валяются на столахъ и подъ столами, на кроватяхъ и подъ кроватями, въ переднихъ, на ящикахъ, въ ящикахъ и подъ ящиками. На промежуточныхъ станцiяхъ тюки писемъ покоятся цѣлыми недѣлями, про газеты и говорить нечего». Несмотря на все это, почтовыхъ чиновниковъ все-таки упрекнуть нельзя въ бездѣятельности: бѣдняки работаютъ съ утра до ночи, суеты изумительно много, но нѣтъ никакой распорядительности и организацiи, и виноватыхъ нѣтъ. Да и кого винить? Напримѣръ, въ Бухарестѣ русская почтовая контора лежитъ внѣ города. Почтовая контора изъ Журжева переводится въ Фратешти, на разстоянiи полутора верстъ отъ желѣзной дороги, а поѣздъ останавливается всего на пять минутъ. Пока вы пойдете
127
за письмомъ пѣшкомъ въ деревню, поѣздъ уйдетъ и вамъ цѣлый день приходится ждать обратно поѣзда изъ Журжева. Тутъ точно не найдешь ни начала, ни конца и никого лично виноватыхъ; тутъ, такъ-сказать, нѣтъ идеи, нѣтъ организацiи, а чистая стихiйность и царящiй надъ всѣми хаосъ.
Когда князь Мещерскiй и капитанъ Масловъ, устроивъ свой гражданскiй порядокъ, позаботились о томъ, чтобы людямъ, которые проливали свою кровь, доставить все необходимое, то устроили такой порядокъ, что офицеры терпѣли, терпѣли, да, наконецъ, прибѣгнули къ гласности. «Мы, пишетъ одинъ офицеръ южной дѣйствующей армiи, — постоянно нуждаемся въ самыхъ необходимыхъ предметахъ жизни. Часто мы остаемся безъ сахару, чаю, соли, хлѣба, и когда, наконецъ, счастье улыбнется и наткнетъ насъ на маркитанта какого-либо корпуса, дивизiи или собственнаго полка, — мы вынуждены покупать у него всѣ продукты за баснословныя цѣны». И, дѣйствительно, баснословныя, если фунтъ сахару стоитъ 1 р. 70 к., бутылка пива 1 р. 50 к., а бѣлый хлѣбъ 50 к. Воззванiя князя Черкаскаго и начальника штаба 12-го корпуса, явившiяся тоже въ печати, обобщили то, что писалъ о нуждахъ какой-то неизвѣстный офицеръ. Начальникъ штаба и князь Черкаскiй оба взываютъ и плачутся, оба просятъ присылать все, что только можно прислать, даже нитки и иголки, потому что князь Мещерскiй и его легiонъ неспособны ничего ни устроить, ни организовать, ни доставить, и, показывая изъ-подъ полы кулакъ, въ тоже время сыпятъ самыми отборными и красивыми фразами. И вотъ поднимается г. Новосельскiй, за нимъ съ маркитантскою частью отправляется Львовъ, потомъ харьковское земство берется печь сухари. Но отъ всѣхъ этихъ добрыхъ намѣренiй не получается никакихъ результатовъ, а напротивъ, и о Новосельскомъ, и о Львовѣ разсказываютъ такiя-же чудеса, какъ и о жидахъ-маркитантахъ. Такимъ образомъ, гражданскiе мотивы и чувства, въ которыхъ князь Мещерскiй просвѣщалъ Россiю, не приносятъ никакихъ патрiотическихъ плодовъ, а между тѣмъ они только и били на патрiотическiй эфектъ. Только онъ одинъ и былъ причиной, что Коганъ, Горвицъ и К° потерпѣли такое пораженiе отъ г. Суворина, который прощалъ Новосельскому и Львову все, потому что они русскiе, и не могъ простить Когану, Горвицу и К° ничего, потому что они евреи. Проповѣдуя высшiя начала самоуправленiя, князь Мещерскiй и его легiонъ не могутъ сдѣлать такой простой вещи, чтобы бутылка пива не продавалась по цѣнѣ шампанскаго, а простая трехкопеечная булка по цѣнѣ страсбургскаго пирога.
Это вопросы чисто-экономическiе, существенные, жизненные и житейскiе. Но легiонъ, во главѣ котораго стоятъ такiе воспитатели,
128
какъ князь Мещерскiй да капитанъ Масловъ, существеннымъ вопросамъ не придаетъ никакого значенiя. Эти вопросы ниже призванiя такихъ воспитателей, какъ минiатюрные творецъ Гражданина и Китанъ, насаждающiй среди болгаръ гражданскiя чувства. Они только идеальничаютъ и мечтаютъ, ихъ патрiотизмъ всегда имѣетъ наибольшую долю хлестаковщины, выражающейся въ разныхъ видахъ шовинизма, заносчивости и нацiональнаго высокомѣрiя. Не говоря про Турцiю, но даже и Европа въ ихъ глазахъ — «плевое дѣло»; никакiе опыты, неудачи и фiаско не научаютъ ихъ скромности и они остаются все при томъ-же убѣжденiи, что сами они сто-футовые люди, а Россiя — высшая человѣческая сила, которую нельзя мѣрить человѣческимъ аршиномъ. А между тѣмъ эта плевая Европа видитъ насъ насквозь и даже предсказываетъ намъ наше будущее; мы-же мудрые сто-футовые люди не имѣемъ никакого понятiя даже о своемъ настоящемъ.
Въ сущности всѣ наши вопросы сводятся къ нашему экономическому недомыслiю и къ неумѣнью пользоваться нашими ошибками и пережитыми опытами. Напримѣръ, двадцать лѣтъ мы практикуемъ свое банковое дѣло по-новому, по-европейски, но и до сихъ поръ не наступилъ еще для него новый годъ и не подвели мы итога тому, что въ эти двадцать лѣтъ мы напутали. А, между тѣмъ, та самая Европа, передъ которой мы высокомѣрничаемъ и которой во всемъ подражаемъ, впередъ видѣла, какъ пойдетъ у насъ банковое дѣло и что изъ него выйдетъ. Она видѣла, что въ странѣ, неимѣющей ни общественной, ни политической жизни, банки сведутся на простую, домашнюю спекуляцiю. Я приведу пророчество одного англичанина, который нажилъ въ Россiи 100,000 т. ф. стерл. и понимаетъ экономическую Россiю, какъ едва-ли понимаетъ ее самый умный и самый передовой изъ легiона князя Мещерскаго и Маслова.
Пророкъ-англичанинъ говорилъ, что наши капиталисты, эта квинтъ-эсенцiя нашей экономической мудрости, смотрѣли на учреждаемые банки, какъ на источникъ чудесъ. Они думали, что какъ Моисей извлекъ воду въ пустынѣ, такъ и банки забьютъ ключомъ живой воды изъ мертвыхъ русскихъ пустынь и сдѣлаютъ Россiю богатой. По-нашему, по-европейски и по-англiйски, говорилъ пророкъ-англичанинъ, — банкъ вовсе не Моисеевъ жезлъ; банкъ — огромный, прочный, несгораемый и нетонущiй сундукъ, застрахованная кладовая, куда каждый можетъ сложить свои деньги, чтобы онѣ не сгорѣли, не пропали, чтобы никто ихъ не укралъ. Когда въ Англiи явились банки, то сейчасъ-же уменьшилось карманное воровство и грабежи со взломами. Еще услуга банковъ въ томъ, что они берутъ деньги на текущiе счеты. Это значитъ что
129
банкъ беретъ на себя комисiю дѣлать по вашимъ деньгамъ всякiя уплаты, получать проценты по купонамъ и т. д. Когда банки взяли на себя такую роль, оказалось не нужнымъ имѣть при себѣ деньги и тратить время на разныя личныя расплаты. При этомъ явилась и еще выгода: до существованiя банковъ счеты между частными лицами запутывались, являлись недоразумѣнiя, даже споры, которые приходилось разрѣшать судебнымъ порядкомъ. Теперь, когда банкъ явился посредникомъ, подобныя недорозумѣнiя, иногда намѣренныя и умышленныя, совершенно прекратились, потому-что банкъ, какъ посредникъ, вмѣстѣ съ тѣмъ и самый достовѣрный свидѣтель, что та или другая уплата совершена. Услуга банковъ имѣетъ еще и гарантирующее значенiе: въ комисiяхъ по закупкѣ или продажѣ фондовъ, въ переводѣ суммъ, что до банковъ дѣлали разные аферисты и биржевые зайцы, полагаться на которыхъ было слишкомъ рискованно, банки избавляютъ отъ надувательствъ разныхъ любителей чужихъ денегъ. Но самая главная услуга банковъ для промышленности и торговли въ томъ, что если вы, имѣя товаръ, не видите разсчета сбыть его немедленно, потому-ли что ожидаете лучшихъ цѣнъ или по какимъ-либо другимъ соображенiямъ, то банкъ беретъ ваши товары или бумаги подъ залогъ и даетъ вамъ за нихъ авансы. Вы можете заложить въ банкъ и вѣрные векселя, можете заложить даже и не самые товары, а варранты на товары, и получите деньги, которыя и пускаете въ оборотъ.
Все это, повидимому, хотѣли дѣлать и наши банки, и мы желали класть деньги на текущiй счетъ и мы завели заклады товаровъ, и мы хотѣли производить учетъ векселей, переводы денегъ; но изъ всего этого получилось совсѣмъ не то, о чемъ мы мечтали. Англичанинъ-пророкъ думаетъ, что неудачи наши произошли отъ того, что мы слишкомъ легкомысленны: затѣямъ-ли мы войну, мы сейчасъ-же хотимъ взять Константинополь; затѣемъ-ли какое нибудь коммерческое предпрiятiе, мы хотимъ немедленно сорвать на немъ сотни тысячъ и, набивъ карманъ какъ можно скорѣе и туже, бросаемъ его. Вездѣ и во всемъ руководитъ нами не разсчетъ, не соображенiе, не логика, не знанiе, а какая-то фатальная сила и удача рулетнаго игрока. И мы, дѣйствительно, игроки и банкометы во всемъ: удалось — хорошо; сорвалось — ничего; нынче миллiонеръ, а завтра — червонный валетъ, и никто этому не подивится, никого это не устыдитъ. Даже въ такой скромной и, повидимому, самой разсчитанной и неподдающейся азарту игрова сферѣ, какъ сельское хозяйство, и тутъ все предоставлено случаю и какой-то тупой алчности. Тѣми же прiемами отличаются и наши банки. Это игорные дома попреимуществу. Далѣе, англичанинъ указываетъ еще на одну причину нашихъ банковыхъ неудачъ, которая
130
заключается не въ нацiональныхъ особенностяхъ нашего характера, а исключительно въ недостаткѣ интелектуальнаго развитiя. Англичанинъ говоритъ, что мы русскiе, еще слишкомъ любимъ матерiяльныя удовольствiя и что ни одинъ народъ въ Европѣ: ни французы, ни нѣмцы, ни англичане, которые тоже не прочь успокоить матерiю, не обладаютъ такою способностью, какъ мы, погружаться въ матерiю до того, чтобы забыть вполнѣ умственные интересы и интелектуальныя наслажденiя. У иностранцевъ, гдѣ эти интересы стоятъ на первомъ планѣ, гдѣ культурная жизнь выше, гдѣ литературное образованiе не составляетъ исключенiя, существуетъ цѣлая масса интересовъ, намъ вовсе неизвѣстныхъ и доставляющихъ уму западнаго человѣка такую пищу, какой мы лишены. Значитъ для процвѣтанiя нашихъ дѣлъ и нашихъ банковъ не достаетъ у насъ главнаго элемента — лучшихъ нравовъ, лучшихъ обычаевъ, лучшей общественной жизни и лучшихъ интересовъ. Пока все это не явится, банки будутъ служить у насъ не для удовлетворенiя дѣйствительныхъ экономическихъ надобностей, не для того, чтобы давать намъ средства для солидныхъ предпрiятiй, а для того, чтобы поощрять легкую наживу да дѣлать возможнымъ легкое прiобрѣтенiе денегъ подъ вздорныя обезпеченiя для цѣлей вовсе не экономическихъ. Мы очень хорошо помнимъ то время, когда помѣщики закладывали свои имѣнiя, а деньги, добытыя легко, тратили на поѣздки заграницу, на шампанское да на француженокъ. Въ близкое къ намъ время, когда особеннымъ великодушiемъ отличались банки, петербургскiе и московскiе, дешевый кредитъ принесъ выгоду только Борелю и Дюссо. Главную свою цѣль банки позабыли и, вмѣсто того, чтобы сдѣлаться комисiонерами общества и источникомъ средствъ для солидныхъ предпрiятiй, они стали источникомъ порчи нравовъ и явились первыми поощрителями личныхъ прихотей, разнузданности, биржевой игры и спекуляцiи. Англичанинъ вѣрно предсказывалъ, что учредители и директоры банковъ, увлекшись желанiемъ скорой наживы, явятся только подстрекателями денежной жадности, и въ концѣ-концовъ своей погоней за акцiонерами приведутъ Россiю путемъ ажiотажа къ банкротствамъ. Петербургскiй фельетонистъ, хорошо знакомый съ дѣлами петербургскихъ банковъ, разсказываетъ вотъ что о продѣлкахъ учредителей первыхъ банковъ. Положимъ, что какой-нибудь N въ государственномъ банкѣ имѣлъ кредита на 25 тыс. руб.: «Идите къ намъ, кричатъ этому учредители общества взаимнаго кредита, — мы вамъ откроемъ такой-же кредитъ!» N вноситъ десять процентовъ, т. е. 2,500 руб., и получаетъ кредитъ въ 25 тысячъ рублей, что съ кредитомъ въ государственномъ банкѣ составляетъ уже 50 тысячъ. Затѣмъ открывается частный комерческiй банкъ, и опять
131
обращается къ тому-же N: «Сколько вы имѣете кредита?» — «Пятьдесятъ тысячъ!» — «Идите къ намъ, мы вамъ откроемъ такой-же кредитъ». И вотъ у N въ трехъ учрежденiяхъ уже сто тысячъ кредита; а банки открываются еще и еще, и по мѣрѣ того, какъ они ростутъ, кредитъ N расширяется болѣе и болѣе. Такимъ образомъ N, имѣя какихъ-нибудь 15 тысячъ въ карманѣ, начинаетъ дѣлать обороты на милiоны: онъ играетъ на биржѣ, пьетъ шампанское, обѣдаетъ у Демута, ѣздитъ на тройкахъ къ Дороту и вполнѣ наслаждается жизнью. А банки все ростутъ и множатся. На каждой улицѣ большого и маленькаго города являются вывѣски, предлагающiя безденежнымъ людямъ ссуды подъ залогъ. И начинается поголовное закладыванiе: закладывается хлѣбъ, земля, цѣлыя имѣнiя, лѣса, воды; закладываются серебряныя ложки, шубы, шубки — каждый кредитуется, чѣмъ можетъ. Наступаетъ счастливое время общаго довѣрiя и золотой дождь, въ видѣ бумажныхъ денегъ, потоками льется на Россiю. Урокъ этотъ пропалъ даромъ. Биржевая игра теперь нѣсколько прiутихла, но осмотрительнѣе стали развѣ тѣ бѣдняки, которые закладывали шубки да ложки. Банки не измѣнили своей системы: принципъ ихъ тотъ-же, начало то-же, слѣдовательно и послѣдствiя тѣже. Вмѣсто того, чтобы сдерживать спекуляцiю, они продолжаютъ ее до сихъ поръ, и, воображая себя созидателями богатствъ, они въ сущности только заставили Россiю истреблять свои лѣса, истощать воды, строить безполезныя зданiя, и, въ концѣ-концовъ, сдѣлали жизнь невыносимой по дороговизнѣ.
Въ защиту банковъ можно сказать, что они не виноваты въ томъ, что въ Россiи нѣтъ дорогъ, что фабричныя производства ея слабы, что нѣтъ въ ней искусныхъ рабочихъ, нѣтъ знающихъ заводчиковъ, и что поэтому не могутъ-же они отвѣчать за то, что были не въ состоянiи создать солидныя предпрiятiя. Но это не такъ: банки виноваты тѣмъ, что они изъ банковаго дѣла сдѣлали спекуляцiю, что они хлопотали о собственной наживѣ и что они играли довѣрiемъ публики и злоупотребляли имъ. Конечно, нарвались и сами банки; потому что ихъ было слишкомъ много больше, чѣмъ сколько нужно для серьезныхъ дѣлъ, и вотъ спекуляторы и кулаки ввели въ практику дутые векселя, которые пошли въ убытокъ банкамъ.
Мы слишкомъ бѣдны, чтобы нуждаться въ такой массѣ банковъ, какая явилась, и слишкомъ не развиты, не изобрѣтательны и не предприiмчивы, чтобы придумывать что-нибудь дѣйствительно дѣльное. Англичанинъ, мнѣнiе котораго я приводилъ, нажилъ въ нѣсколько лѣтъ 700,000 рублей. Знаете, почему? Да только потому, что не умѣли мы ни тогда, ни теперь входить въ
132
непосредственныя сношенiя съ людьми, съ которыми мы торгуемъ. Всѣ эти 700,000, англичанинъ получилъ за комисiонерство, иначе сказать, за то, что явился посредникомъ между русскими купцами и англичанами, которымъ они не умѣли сбывать прямо своихъ товаровъ.
Комисiонерство и до сихъ поръ является однимъ изъ прибыльнѣйшихъ занятiй. Укажу на одинъ примѣръ, на общества транспортированiя клади, пускай это будетъ «Волга», «Надежда», «Комета», «Дружина», все равно. Вы приходите въ «Комету» или «Дружину» и говорите, что вамъ нужно отправить 50 тысячъ груза въ Казань; вамъ говорятъ: «хорошо, отправимъ». Вы спрашиваете: «сколько это будетъ стоить?» вамъ отвѣчаютъ: столько-то. Затѣмъ вы вносите часть денегъ или всѣ, что нужно по разсчету, и комисiонная контора, не приложивъ ни одной своей копейки, на ваши-же деньги и отправляетъ вашъ товаръ. Въ Англiи да и въ другихъ странахъ Европы комисiонная система практикуется въ самыхъ широкихъ размѣрахъ. Тамъ даже банки — комисiонныя учрежденiя. Ротшильды, Беринги, Мендельсоны и вообще всѣ такъ-называемые банкиры въ сущности — купцы. Разница только въ предметѣ посредничества, а не въ его сущности. Европейскiе банкиры ведутъ свои комисiи въ большихъ размѣрахъ, напримѣръ, при устройствѣ государственныхъ займовъ, при продажѣ и покупкѣ металовъ. Прочность банка въ солидности его комисiонныхъ дѣлъ. Но если банкъ станетъ заниматься спекуляцiей, то, во-первыхъ, онъ подвергаетъ риску ввѣренные ему капиталы, а во-вторыхъ, рискуетъ и самъ лопнуть. Во всѣхъ оборотахъ съ капиталами, ему ввѣренными, банкъ исполняетъ комисiонныя услуги между тѣми, кто ввѣряетъ ему свои капиталы, не зная, что съ ними дѣлать, и тѣми, кто желаетъ получить капиталъ, зная, что съ нимъ дѣлать. Подобные капиталы, ввѣренные банку, какъ депозиты, въ заграничныхъ банкахъ всегда превышаютъ основной акцiонерный капиталъ. Въ Англiи есть банки, гдѣ депозиты превышаютъ основной капиталъ въ двадцать разъ. Если банкъ умѣетъ солидно пользоваться депозитами и не пускается ни въ спекуляцiю, ни въ заманиванiе, не рискуетъ своими деньгами для поддержанiя мертворожденныхъ предпрiятiй и не играетъ курсами, то ввѣренные банку капиталы служатъ главнымъ источникомъ его доходовъ. Процентъ, получаемый банкомъ, ведущимъ чужiе дѣла и разсчеты по депозитамъ, составляетъ комисiю за его трудъ. Вотъ теорiя банковъ и ихъ заграничная практика.
Но это-ли дѣлали наши банки за послѣднiя двадцать лѣтъ? И этимъ-ли они занимались въ прошедшемъ году? Первая пора, когда учредители вели себя, какъ какiе-нибудь гостинодворцы, таща за фалды вкладчиковъ и акцiонеровъ, въ прошломъ году уже не
133
повторялась. Опытъ этотъ, кажется, нами окончательно прiобрѣтенъ. Но сдѣлались-ли наши банки банками въ европейскомъ смыслѣ? Нѣтъ, — они остались по-прежнему игорными домами; они и до сихъ поръ не могутъ понять, что банкъ есть слѣдствiе промышленнаго развитiя страны и ея богатства, а не причина ея обогащенiя; банкъ не сказочная фея, которая изъ ничего создаетъ сокровища; онъ посредникъ, а не творецъ. Когда ему есть между кѣмъ посредствовать, онъ устроитъ хорошо и свои дѣла, и дѣла тѣхъ, чьи комисiи исполняетъ; если-же этихъ лицъ нѣтъ, то и банку нечего дѣлать. Но есть-ли эти лица въ Россiи? Разумѣется, есть! Какъ-бы ни было мало накопленiе у насъ капиталовъ, но оно все-таки существуетъ, и вопросъ заключается не въ этомъ. Вопросъ въ томъ, много-ли такихъ лицъ, которыя желали-бы ввѣрить свои накопленiя, и чтобы масса этихъ накопленiй была такъ велика, чтобы дать занятiе тому громадному числу банковъ, которое у насъ разплодилось. У насъ нѣтъ ни одного города, гдѣ-бы не было банковъ. Есть города, въ которыхъ ихъ по два, а въ столицахъ цѣлые десятки. Если-же посмотрѣть на наличность этихъ банковъ, то оказывается, что повсюду складочный капиталъ больше тѣхъ депозитовъ, которые составляютъ главную силу европейскихъ банковъ. Возьмемъ, наприм., «Волжско-камскiй» банкъ. По отчету за 1876 г. складочный капиталъ банка составлялъ 8,319,250 рублей, а текущiе счеты только 6,638,442 рубля. То-же самое или почти то-же повторяется и во всѣхъ остальныхъ банкахъ. Ясно, что у насъ слишкомъ мало людей состоятельныхъ, которые хотѣли-бы ввѣрить свои капиталы банкамъ, и потому эти незначительные взносы, раздѣлившись между большимъ числомъ банковъ, составили для каждаго совершенно ничтожную сумму, которая за комисiи даетъ банку ничтожный процентъ. Значитъ, прежде всего у насъ банковъ гораздо больше, чѣмъ ихъ нужно. Изъ этого обстоятельства сама собою вытекала необходимость заманивать вкладчиковъ и акцiонеровъ, чѣмъ такъ усердно и занимались наши банки вначалѣ. Учрежденiе банковъ было тогда спекуляцiей, но спекуляцiей денежныхъ тузовъ, несообразившихъ, найдутъ-ли они въ Россiи достаточно средствъ, чтобы сложить банковое дѣло на европейскiй ладъ. Теперь уже совершенно ясно, что мелкихъ капиталовъ и денежныхъ людей въ Россiи слишкомъ мало и потому банки въ такихъ широкихъ размѣрахъ, какiе у насъ завелись, чистая роскошь, превышающая наши потребности. Прямымъ слѣдствiемъ этого должно-бы быть сокращенiе числа банковъ, сокращенiе такого рода, при которомъ остались-бы одни лишь солидные банки, получившiе возможность прiобрѣсти значительную массу депозитовъ. Если это совершится, если депозиты будутъ
134
превышать разъ въ десять, въ двадцать основные капиталы банковъ, то дивиденды банковъ тоже увеличатся въ десять и двадцать разъ и банковое дѣло станетъ у насъ выгоднымъ дѣломъ, а не будетъ плестись такъ, какъ оно плетется теперь.
Значитъ, сущность вопроса прежде всего въ томъ, что у насъ мало лицъ, которыя-бы нуждались въ банкахъ, какъ въ комисiонерахъ и кассирахъ. Рядомъ съ этимъ является препятствiемъ, даже и для правильнаго развитiя банковаго дѣла, наша пространственность. Предположите денежнаго человѣка гдѣ-нибудь въ Нарымѣ, въ Стерлитамакѣ или въ деревенской глуши бѣлозерскаго уѣзда. Изъ этихъ захолустiй скачи хоть тысячу лѣтъ, такъ никуда не доскачешь. Какимъ образомъ денежные люди могутъ входить въ частыя сношенiя съ банками и помѣщать въ нихъ деньги? Про деревни и говорить нечего. Понятно, на-сколько англiйскiй обычай у насъ еще привиться не можетъ. Тамъ каждый, у кого скопилось 50-100 рублей, несетъ ихъ въ банкъ, потому что до банка ему ничего не стоитъ доѣхать. У насъ-же и до уѣзднаго города иногда не доберешься ни за какiя деньги. Понятно, что у насъ и не могъ воспитаться обычай ввѣрять накопленiя банковымъ учрежденiямъ. Банки замѣняются для такихъ мѣстъ кубышками. Но отсутствiе всякихъ путей сообщенiя и непроѣздность, мѣшая учрежденiю банковъ, въ то-же время и вызываетъ ихъ. Съ одной стороны, разстоянiе, отдѣляющее наши губернскiе города отъ столичныхъ, должно вызывать учрежденiе губернскихъ банковъ; съ другой — разстоянiе губернскихъ городовъ отъ деревень или уѣздныхъ городовъ, лежащихъ иногда отъ губернскаго города за тысячу верстъ, мѣшаетъ и губернскимъ банкамъ прiобрѣтать достаточную массу депозитовъ. Такимъ образомъ, выходитъ какой-то заколдованный кругъ, въ которомъ не найдешь ни начала, ни конца. Банковъ много, если смотрѣть на сумму ввѣренныхъ имъ депозитовъ, но ихъ опять мало, потому что они не въ состоянiи привлечь всѣ деньги, могущiя быть депозитами. Изъ этого волшебнаго круга нѣтъ пока никакого выхода. Вся вина въ пространственности и въ невозможности существованiя тѣхъ усиленныхъ сношенiй, которыя, по словамъ Керри, составляютъ душу прогреса и основу соцiально-экономическаго развитiя.
Другая услуга, которую банки оказываютъ въ Европѣ, заключается въ томъ, что они даютъ ссуды подъ товары. У насъ банки даютъ ссуды подъ бумаги. Отчего-же это могло случиться? Конечно, только отъ того, что у насъ или мало товаровъ, или банки отстраняются отъ выдачи ссудъ подъ товары. Нужно думать, что у насъ дѣйствуютъ обѣ эти причины да къ нимъ присоединяется пространственность съ ея бездорожицей. Во-первыхъ, есть масса
135
случаевъ, когда никакого товара никуда не провезешь: во-вторыхъ: ни въ одномъ городѣ, даже ведущемъ обширную торговлю, вы не найдете помѣщенiй для склада товаровъ; въ-третьихъ, у насъ совсѣмъ не существуетъ такой промышленной серьезности, при которой-бы понималось, что возможность полнаго довѣрiя и добросовѣстность — первое условiе всякихъ промышленныхъ и торговыхъ сношенiй. Въ нынѣшнемъ году, напримѣръ, харьковскiй банкъ, чтобы поддержать южныхъ землевладѣльцевъ, вздумалъ устроить ссуды подъ залогъ хлѣба, но изъ этого, конечно, ничего не вышло. Предположите, что вы живете въ какихъ-нибудь Сумахъ. Есть тамъ что-нибудь вродѣ англiйскихъ доковъ, куда можно сложить свои товары? Нѣтъ! Можно-ли, слѣдовательно, вамъ сложить свой товаръ на храненiе и, получивъ удостовѣренiе, что товаръ сложенъ, препроводить его въ банкъ и получить деньги? Нѣтъ. Предположимъ, что въ вашихъ Сумахъ склады для товаровъ есть; можетъ-ли банкъ быть увѣренъ, что въ выданномъ вамъ удостовѣренiи значится тотъ товаръ, который лежитъ въ складѣ? Тоже нѣтъ. Въ томъ-же Харьковѣ, да, пожалуй, и не въ одномъ Харьковѣ, случалось, что закладывали канареечное сѣмя и макъ въ тысячахъ пудовъ, а оказывалось, что ни маку, ни канареечнаго сѣмени никогда не было. Въ нашей заграничной хлѣбной торговлѣ до сихъ поръ случается, что муку подмѣшиваютъ известкой. Во Францiи, напримѣръ, всякiй подлогъ или такъ-называемое «злоупотребленiе довѣрiемъ» считается чрезвычайно важнымъ преступленiемъ и наказывается строго. У насъ нѣтъ ничего подобнаго. Оскорбляйте чье хотите довѣрiе и на-сколько вамъ это угодно, лгите, обвѣшивайте и обмѣривайте — и все сойдетъ съ рукъ; въ большинствѣ случаевъ вы встрѣтите даже одобренiе и похвалу за ловкое надувательство. И зачѣмъ говорить только о нашемъ промышленномъ и комерческомъ сословiи? Даже наша интелигенцiя не владѣетъ еще тѣми нравственными понятiями, чтобы можно было сказать, что чувство довѣрiя понятно Россiи и въ ней существуетъ. Значитъ и сам Богъ велѣлъ, чтобы въ настоящее время въ Россiи не могло сложиться такое взаимное отношенiе, при которомъ могли-бы существовать банки для ссудъ подъ варранты, и чтобы эти ссуды оказывали нашей промышленности дѣйствительныя услуги. Ничего нѣтъ мудренаго, что во всѣхъ сношенiяхъ банковъ должно было явиться извѣстнаго рода легкомыслiе и вмѣсто серьезныхъ дѣлъ завелись спекуляцiя, кулачество, выманиванiе ссудъ подъ дутые векселя да заклады никогда несуществовавшихъ товаровъ. Тутъ нравственное неразвитiе шло рядомъ съ пространственностью и бездорожицей да съ недостаткомъ капиталовъ мелкихъ накопленiй и ограниченностью
136
самихъ производительныхъ средствъ Россiи. Выдѣлять каждую частность тутъ не приходится. Все это неразрывныя отдѣльныя звенья общей цѣпи, которую можно назвать недостаткомъ нашего общаго умственнаго, нравственнаго и экономическаго развитiя.
Наши банки растратили свои силы на поддержку кулаковъ, спекуляторовъ, людей, занимающихся дутыми дѣлами или тратящихъ легко нажитыя деньги въ непристойныхъ мѣстахъ. А между тѣмъ, какъ ни слаба солидность нашихъ экономическихъ предпрiятiй, но есть у насъ одно солидное дѣло, лежащее въ основѣ всѣхъ остальныхъ, но которое до сихъ поръ играетъ роль дѣвки-чернавки, невышедшей еще изъ затрапезнаго халата. Въ «Голосѣ», напримѣръ, было извѣстiе изъ Нижегородской губернiи, которое, какъ и многiя очень серьезные извѣстiя, прошло незамѣченнымъ. Въ горбатовскомъ уѣздномъ по крестьянскимъ дѣламъ присутствiи разсматривалось дѣло объ изсчезновенiи цѣлой деревни поручика Василiя Петровича Шереметева-Степанькова. Повѣренный Шереметева требовалъ взысканiя оборочной недоимки съ крестьянъ деревни Степанькова. Исправникъ выѣхалъ на мѣсто и деревни не нашелъ. По дознанiю оказалось, что крестьяне разошлись неизвѣстно куда, а на томъ мѣстѣ, гдѣ была деревня, образовался пустырь и крестьяне сосѣднихъ деревень съ трудомъ нашли его, чтобы указать исправнику. Крестьяне Степанькова разошлись потому, что по прежнимъ претензiямъ помѣщика былъ проданъ ихъ скотъ и все остальное имущество. Кореспондентъ говоритъ, что это вторая деревня, изсчезнувшая у Шереметева, и что такая-же участь ожидаетъ и всѣ остальныя его села, которыхъ у него въ горбатовскомъ уѣздѣ много, потому что крестьяне этимъ землевладѣльцемъ поставлены въ самое дурное положенiе относительно надѣла; повинности вездѣ увеличены и, по настойчивому требованiю помѣщика, описано у крестьянъ почти все ихъ имущество.
Факты этого рода, конечно, факты крайнiе, но самая возможность ихъ существованiя указываетъ на присутствiе какихъ-то печальныхъ коренныхъ причинъ въ земледѣльческомъ быту нашего крестьянина. Наши банки знали только спекуляторовъ и капиталистовъ и знакомство это кончилось имъ не на радость и не на радость Россiи. Наша рѣчь не о мужикѣ собственно; мы беремъ только экономическiя явленiя, факторы, изъ которыхъ они слагаются, а затѣмъ уже само собою явится заключенiе, правильны или неправильны были комбинацiи, создавшiя извѣстное явленiе.
Въ 1877 году московское земство издало первый томъ работъ своего статистическаго отдѣленiя. Въ этомъ томѣ есть слѣдующiя свѣденiя о переходѣ земель по сословiямъ. Въ 1865 году наибольшее число землевладѣльцевъ были дворяне. Къ 1877 году тѣ же
137
дворяне остались владѣльцами наибольшаго пространства земель, но въ комбинацiяхъ дворянскаго землевладѣнiя къ остальному землевладѣнiю совершилась большая перемѣна. Число дворянскихъ имѣнiй уменьшилось почти въ два раза: въ 1865 году ихъ было 66,3% общаго числа землевладѣльцевъ, а въ 1875 — 35%. Земли у дворянъ было въ 1865 году — 90,3%, а въ 1875 — 70,7%. У купцовъ за это-же время увеличилось пространство земель въ три раза. Число владѣльцевъ изъ купцовъ увеличилось съ 24,6% до 30,6%, а земли у нихъ съ 9,3% до 27,7%. Но самое большое приращенiе въ процентахъ оказывается у крестьянъ. Такъ число землевладѣльцевъ-крестьянъ въ 1865 году было 2,2%, а въ 1875 году 22,4%. Земли-же у нихъ съ 0,19% прибавилось до 0,7%. Цифры, повидимому, благопрiятныя. Число собственниковъ, дѣйствительно полезныхъ для земледѣлiя, повидимому, увеличивается, земля переходитъ въ руки тѣхъ, кто самъ ее обработываетъ. Цифры эти были-бы, конечно, утѣшительны, если-бы рядомъ съ ними не стояли другiя. Эти новыя цифры говорятъ, что въ московскомъ районѣ землевладѣнiе мельчаетъ, какъ у дворянъ, такъ и у крестьянъ. Въ 1865 году на одно дворянское имѣнiе приходилось 304 десятины, а въ 1875 году только 204 дес. У крестьянъ въ 1865 году среднее хозяйство составляло 11,5% дес., а въ 1875 году только 3,2 дес., т. е. среднее крестьянское имѣнiе уменьшилось почти въ четыре раза. Причина этого заключается въ томъ, что появились собственники-крестьяне; ихъ до 1865 года не было. Теперь-же крестьяне стали выкупать свои надѣлы или свои усадьбы и былое крестьянское хозяйство начало дробиться. До выкуповъ крестьянское хозяйство было такого размѣра, что могло содержать семейство въ 5-6 душъ. Теперешнее-же крестьянское хозяйство едва прокормитъ двухъ человѣкъ изъ семьи, остальные-же должны искать себѣ работы на сторонѣ.
Фактъ измельчанiя землевладѣнiя весьма важный фактъ. Для насъ это явленiе новое, но въ Европѣ оно давно извѣстно и практически, и теоретически. Припомнимъ, что до революцiи французское землевладѣнiе составляло крупную дворянскую собственность, т. е. Францiя имѣла или богатыхъ представителей землевладѣнiя, или бѣдняковъ. Экономическая заслуга французской революцiи по отношенiю къ землевладѣнiю заключается въ томъ, что она раздробила земельную собственность и создала мелкаго землевладѣльца, котораго до того времени во Францiи не существовало. Въ этомъ причина, что, несмотря на всѣ ужасы французской революцiи, повидимому, такъ истреблявшей людей, Францiя не только вынесла десятилѣтнiй тероръ, но и все царствованiе Наполеона I. Оставайся Францiя по отношенiю къ землевладѣнiю такою-же, какъ до
138
революцiи, у нея не достало-бы силъ на двадцати-пяти-лѣтнюю борьбу съ Европой. Три четверти успѣховъ Наполеона были-бы невозможны и сама исторiя первой четверти столѣтiя была-бы иною, если-бы во Францiи не явился крестьянинъ-собственникъ.
Въ Англiи мы видимъ совершенно обратный примѣръ, тотъ самый, прототипомъ котораго служитъ римская latifundia. Latifundia или крупное землевладѣнiе, при которомъ вся земельная собственность сосредоточивалась въ рукахъ немногихъ, а у массы не было ни клочка земли, привела къ тому, что огромныя площади земель лежали пустынями, а затѣмъ знаменитая Кампнья, нѣкогда одна изъ самыхъ плодороднѣйшихъ и обработанныхъ мѣстностей, обратилась въ болота и въ источникъ губительной маларiи. Въ Англiи и въ нѣкоторыхъ мѣстностяхъ Германiи, напр., въ Мекленбургѣ, сосредоточенiе земли въ рукахъ немногихъ владѣльцевъ привело къ тому, что лошадямъ и овцамъ живется тамъ лучше, чѣмъ людямъ. Крупные землевладѣльцы, не имѣя возможности обработывать сами свои земли, находили болѣе выгоднымъ превращать ихъ въ выгоны и сѣнокосы. Было время, когда англiйскiе землевладѣльцы этимъ средствомъ возвышали цѣну на хлѣбъ, и чтобы ввести въ Англiи хлѣбные законы, т. е. предоставить народу право пользоваться дешевымъ хлѣбомъ, ввозимымъ изъ-за границы, требовалась цѣлая 30-ти-лѣтняя борьба и вся энергiя Кобдена.
Римская latifundia, въ нѣсколько измѣненномъ и не въ такомъ ужасномъ видѣ повторившаяся въ Англiи, и китайская раздробленность земель, гдѣ на долю семьи приходится иногда не больше 10-ти квадр. саж., составляютъ крайности крупнаго и мелкаго землевладѣнiя. Первое начальное раздробленiе крупной собственности всегда дѣйствуетъ благотворно на страну, а затѣмъ дальнѣйшее измельчанiе ведетъ уже къ обѣдненiю. Во Францiи теперь уже кончилось плодотворное влiянiе раздѣленiя земельной собственности и началось ея измельчанiе. У насъ комбинацiи дробленiя земли только еще начинаются. То, что совершается на нашихъ глазахъ, не больше, какъ вступленiе къ тому будущему, которое еще нельзя предвидѣть. Ясно пока лишь одно, что наше землевладѣнiе находится въ моментѣ реакцiи и комбинацiя перехода земель и дробленiе земельной собственности есть только неизбѣжное послѣдствiе тѣхъ невыгодныхъ условiй, въ которыхъ наше землевладѣнiе до сихъ поръ находилось и которыя привели, наконецъ, къ истощенiю крестьянское хозяйство. Будутъ-ли приняты обществомъ какiя-нибудь мѣры, чтобы помочь крестьянину-землевладѣльцу, съумѣетъ-ли земство взять на себя руководство дѣломъ и овладѣетъ-ли оно движенiемъ, — это такiе вопросы, отъ которыхъ больше всего зависитъ исходъ этой экономической фазы. Въ
139
настоящее время можно сказать только одно, что наши банки существуютъ только для городскихъ капиталистовъ и исключительно для денежныхъ людей. Что-же касается землевладѣнiя, земледѣлiя и сельско-хозяйственнаго кредита, то настоящая пора его еще не наступила и нѣтъ у насъ ни одной губернiи, гдѣ-бы земство сдѣлало хоть какiя-нибудь попытки даже по собиранiю свѣденiй о землевладѣнiи. Единственная попытка въ этомъ родѣ была сдѣлана московскимъ земствомъ, но эта попытка пока чисто-теоретическая; что-же касается помощи земскаго кредита, то онъ еще нигдѣ не явился до сихъ поръ навстрѣчу той нуждѣ, которая ждетъ его и не можетъ дождаться.
На-сколько земледѣльческая Россiя нуждается именно въ этой помощи, выяснилось на слѣдующемъ фактѣ, о которомъ 1877 годъ далъ возможность судить правильно. Извѣстно, что нѣмецкiе колонисты, поселившiеся у насъ въ прошломъ столѣтiи, были обставлены самымъ выгоднымъ образомъ. Имъ отводили большiя площади чуть-ли не лучшихъ земель и давали массу льготъ, которыми не пользовались русскiе крестьяне. У колонистовъ было самоуправленiе, которое неизвѣстно русскимъ; вся жизнь колонистовъ обставилась такъ и экономически, и юридически, что они представляли какъ-бы государство въ государствѣ. Въ то время, какъ русскiй крестьянинъ нуждался во всемъ и искалъ заработка на сторонѣ, колонисты, владѣя землею на правѣ надѣла, не только не нуждались сами въ постороннихъ заработкахъ и не ходили на сторону, а, напротивъ, сами нанимали массу русскихъ рабочихъ. Средства колонистовъ были такъ велики, что они нерѣдко покупали цѣлыя имѣнiя. Такъ гольбштатская волость купила 125,000 десятинъ. Другая нѣмецкая волость купила имѣнiе графа Коскуля и переселила туда двѣсти безземельныхъ семействъ. Благосостоянiе и порядчность колонистовъ вошли въ поговорку. Овцеводство крымскихъ колонистовъ развилось въ такой степени, что стада ихъ считались десятками тысячъ. И странная вещь, эти не только обезпеченные, но даже богатые люди почувствовали внезапно жажду переселенiя, зашевелились и стали уѣзжать въ Америку. Причину переселенiя объясняли воинскою повинностью. Если-бы это было такъ, то двинулись-бы въ Америку всѣ менониты: по религiознымъ убѣжденiямъ имъ всѣмъ нельзя служить въ военной службѣ. Почему-же переселились не всѣ, а часть, и часть меньшая, а большая осталась? Напримѣръ, изъ двухъ менонитскихъ волостей таврической губернiи, въ которыхъ считалось 4,268 душъ обоего пола, выселилось 792 семейства. Какъ пишетъ «Одесскiй Вѣстникъ», переселенцы распредѣлялись по своему хозяйственному положенiю слѣдующимъ образомъ: почти половина или 342
140
семейства были безземельныя; у 155 семействъ имѣлся четвертной надѣлъ; у 55 былъ надѣлъ половинный; у 193 — полный надѣлъ. Такимъ образомъ, оказывается, что переселенцы принадлежали къ различнымъ слоямъ достаточности и наибольшую часть ихъ составляли или безземельные, или имѣвшiе мало земли. Этого заключенiя совершенно достаточно, чтобы не приписывать причины переселенiя религiознымъ убѣжденiямъ. Въ былые года безземельные колонисты получали надѣлъ или отъ правительства, или-же для нихъ покупалась земля у частныхъ владѣльцевъ, на которую ихъ и выселяли. Поэтому едва-ли нужно придумывать какiя-нибудь хитроумныя причины для того, чтобы объяснить переселенiе малоземельныхъ колонистовъ. Имъ просто пришлось жутко и они отправляются въ Америку. Но почему-же переселяются богатые; имъ, кажется, жилось хорошо? И причины переселенiя ихъ тоже чисто-экономическiя. Если-бы новороссiйскiя земли давали такую-же выгоду, какъ прежде, если-бы богатымъ жилось хорошо, они въ Америку-бы не поѣхали. Но дѣло именно въ томъ, что, во-первыхъ, Америка даетъ землю даромъ, во-вторыхъ, эксплуатацiя американскихъ земель гораздо выгоднѣе эксплуатацiи земель новороссiйскихъ и, наконецъ, хотя въ Америкѣ менонитамъ придется тоже отбывать военную повинность, но не въ той формѣ и не въ томъ размѣрѣ, какъ въ Россiи. Америка не держитъ большой армiи, войны ведетъ раза два въ столѣтiе, слѣдовательно, воинская повинность въ минуты опасности отечества не можетъ быть велика. Переселенiе богатыхъ представляетъ имъ даже выгоду въ денежномъ отношенiи. Собственныя свои земли они продали, а надѣлъ передали колонистамъ оставшимся. Въ одной волости переселившiеся колонисты продали свои земли за 457,000 рублей, такъ-что по разсчету на каждую семью пришлось по тысячѣ рублей. Съ такими деньгами, получая при этомъ въ Америкѣ землю даромъ, можно, конечно, хорошо устроиться.
Вопросъ о переселенiи менонитовъ важенъ не по отношенiю къ нимъ собственно, а потому, что выясняетъ наши русскiя условiя и теперешнее ихъ влiянiе на крестьянскiй бытъ. Колонистамъ есть выходъ, разсчетъ котораго заключается въ лучшемъ будущемъ; ничего этого нѣтъ для русскаго крестьянина. Куда, напримѣръ, дѣлись крестьяне Шереметьева, слѣда населенiя которыхъ не нашли даже старожилы? Ужь, конечно, они разбрелись какъ нищiе, какъ батраки, безъ содѣйствiя, безъ помощи, безъ денегъ; богатый колонистъ, продавшiй въ Россiи свою собственность, является въ Америкѣ Крезомъ сравнительно съ тѣмъ жалкимъ оборванцемъ, который одиноко побрелъ куда-то отъ великодушнаго помѣщика, продавшаго его послѣднюю корову. Какъ не позавидовать
141
нѣмцамъ-колонистамъ, которые богатѣли вовсе не потому, что обладали особой генiальностью, необыкновенной порядочностью и недостижимой для русскаго культурой? Если-бы русскимъ крестьянамъ были предоставлены тѣ-же самыя льготы и ихъ внутренне самоуправленiе спасало-бы ихъ такъ-же отъ внѣшнихъ помѣхъ къ благосостоянiю, то они жили-бы, конечно, лучше, чѣмъ живутъ теперь. Мы вспомнили одинъ уже теперь забытый фактъ: лѣтъ двадцать тому назадъ гдѣ-то на Алтаѣ была открыта община, о которой русскiя власти ничего не знали. Община эта жила въ горахъ и посѣщала сосѣднiя селенiя только изрѣдка для торговыхъ сношенiй. Народонаселенiе общины оказалось русскимъ, хотя ни въ комъ ничего не было русскаго. По виду это были скорѣе черногорцы; нравы и обычаи явились у нихъ военные, мужчины носили постоянно оружiе, потому что «каменьщики», какъ прозвали общину, были окружены съ китайской границы племенами не особенно дружескими. Но вотъ существованiе общины становится извѣстнымъ мѣстнымъ властямъ и съ тѣхъ поръ благосостоянiе общины пошло быстро падать, явились русскiе порядки, явилось многое, чего не знали раньше каменьщики, и все пошло иначе. Оставленные въ покоѣ, каменьщики, конечно, и до сихъ поръ благоденствовали-бы.
Этотъ фактъ мы приводимъ къ тому, чтобы повторить давно извѣстную мысль, на-сколько вмѣшательство дѣйствуетъ неблагопрiятно на экономическое благополучiе. А невмѣшательство? У насъ и вмѣшательство, и невмѣшательство худо. Если является вмѣшательство, оно создаетъ какого-нибудь Аракчеева, съ его деревнями, выстроенными по ранжиру, съ перенумерованными полями и съ работами по барабану. Если практикуется невмѣшательство, то оно переходитъ въ то «laissez passer, laissez faire», которое кончается эксплуатацiей слабаго сильнымъ. Середины никакой мы еще не выработали и не знаютъ ея ни наше земство, пекущееся о мужикѣ, ни наши муниципальныя управленiя, пекущiяся о мѣщанинѣ.
⎯
Наши большiя города, какъ Одесса, Москва, Петербургъ, всѣ хотятъ походить на Парижъ. Какъ существуетъ мода на женскiе наряды, такъ и въ управленiи нашихъ городовъ явилось кокетство разными зданiями. Наши муниципальныя власти проявляютъ повсюду необыкновенную энергiю. Конечно, думскiя собранiя не посѣщаются членами, но за то каждый городъ такъ и спѣшитъ обогнать своего сосѣда грандiозными проектами. Одинъ желаетъ устроить у себя огромную сѣть водостоковъ, другой — замощенiе
142
всѣхъ своихъ улицъ гранитомъ, третiй предпринимаетъ канализацiю предмѣстiй, четвертый строитъ грандiозныя торговыя помѣщенiя и рынки и т. д. Муниципальные выборы отличаются необыкновеннымъ оживленiемъ и представляютъ картину борьбы, пожалуй, неуступающей президентскимъ выборамъ Америки. При этомъ, конечно, никто не справляется съ существующими законами и каждый хлопочетъ только о томъ, чтобы захватить въ свои руки побольше власти. Даже строго-чиновничiй Петербургъ и тотъ кандидатами въ гласные заноситъ лицъ, неимѣющихъ на то никакого права, и даже женщинъ. Что-же касается самыхъ выборовъ, то вотъ какiе совершались курьезы въ петербургской думѣ. 3-го марта всѣхъ избирателей въ собранiи явилось 204 человѣка, кандидатовъ-же они предложили 658. Разсказываютъ, что одинъ избиратель набралъ цѣлую шапку избирательныхъ шаровъ у прiятеля, желая, конечно, всыпать ихъ всѣ въ пользу своего кандидата. Другого избирателя изловили подъ избирательными столами, когда онъ подползалъ неизвѣстно съ какой цѣлью къ своему ящику. Про Одессу разсказываютъ, что тамъ практикуется особенная система создавать себѣ избирателей. Со всякаго торговаго или промысловаго свидѣтельства взыскивается въ пользу городу извѣстный процентъ, и тотъ, кто уплатилъ въ пользу городскихъ доходовъ одинъ рубль, имѣетъ избирательныя права. Если кому-нибудь угодно имѣть на своей сторонѣ 100, 200, 300 голосовъ, онъ покупаетъ столько-же промысловыхъ свидѣтельствъ и раздаетъ ихъ своимъ избирателямъ. Подобныя вещи практикуются почти повсюду; вездѣ избирательная борьба отличается подкупами, подходами, интригами и чуть не зуботычинами.
Изъ-за чего-же всѣ эти интриги и борьба? Люди знающiе утверждаютъ, что какъ по всемъ, такъ и тутъ на первомъ планѣ личный интересъ. Одинъ кореспондентъ, напр., разсказываетъ, что дѣльцы города N хлопочутъ исключительно о томъ, чтобы полакомиться общественнымъ пирогомъ. Въ городѣ производятся большiя, капитальныя работы. Ему предстоитъ реализацiя 4-хъ-милiоннаго займа, разрѣшеннаго правительствомъ, и потому попасть въ гласные равносильно открытiю золотыхъ розсыпей; даже о петербургской думѣ петербургскiя газеты разсказываютъ, что хотя гласные и не получаютъ жалованья, но доходы получать могутъ, и что личная ловкость и неразборчивость средствъ сильно практикуется въ петербургской думѣ. А еще такъ недавно подобная практика считалась невозможной; теперь-же оказывается, что по мѣрѣ того, какъ города наши украшаются, возводятъ у себя мосты, устраиваютъ водопроводы, газопроводы, сильнѣе и сильнѣе развивается спекуляцiя и каждый, кто имѣетъ возможность, норовитъ поживиться
143
или на счетъ ближняго, или на счетъ общественнаго сундука. Напримѣръ, въ одномъ губернскомъ городѣ существовалъ банкъ и имъ пользовалась и распоряжалась почти исключительно купеческая партiя. Наступаютъ городскiе выборы, въ число кандидатовъ является независимый домовладѣлецъ, довольно популярный въ городѣ, но непринадлежащiй къ купечеству. За нѣсколько дней до выборовъ къ кандидату является депутацiя отъ купцовъ и спрашиваетъ, какъ онъ намѣренъ поступать относительно банка и переучета векселей. Кандидатъ отвѣтилъ, что старые порядки ужь отжили свое время. На это купцы отвѣтили либеральному кандидату, что если-бы онъ обѣщалъ вести все по-старому, то «на выборахъ дѣло вѣрнѣе-бы вышло». Конечно, кандидатъ выбранъ не былъ.
Что удивительнаго, что подобныя муниципальныя управленiя ведутъ повсюду хозяйство городовъ такъ, что города только бѣднеютъ и банкротятся? У насъ нѣтъ почти ни одного города, гдѣ-бы въ городскомъ бюджетѣ не оказывалось дефицита. При этомъ главные капиталы идутъ на сооруженiя и нерѣдко такихъ зданiй, которыя потомъ стоятъ пустыми. Напр., Кiеву принадлежали пустопорожнiя земли и хутора. Городъ отъ продажи ихъ выручилъ до 250,000. Вмѣсто того, чтобы употребить этотъ капиталъ производительно, кiевляне задумали строить великолѣпное зданiе думы. Палаццо по проекту долженъ былъ приносить доходы, потому что нижнiй этажъ его назначался подъ лавки; но увы! на дѣлѣ оказалось, что большинство магазиновъ стоятъ пустыми и палаццо, на который потрачено 300,000 р., не приноситъ дохода. Любопытно, что подобный порядокъ является немедленно, какъ только въ городѣ организуется городовое положенiе на новыхъ началахъ. Каждый городишко желаетъ сдѣлаться Парижемъ, а его городской голова считаетъ себя Гаусманомъ. Вездѣ стремятся къ благообразiю, къ европейскому лоску, забывая о томъ, что этотъ лоскъ явился въ европейскихъ городахъ уже послѣ удовлетворенiя всѣхъ существенныхъ потребностей, а между тѣмъ у насъ ни въ одномъ городѣ нѣтъ ни порядочнаго освѣщенiя, ни мостовыхъ, нѣтъ даже пожарныхъ, которые могли-бы справиться съ самымъ маленькимъ пожаромъ. Парижъ заразилъ Петербургъ, Петербургъ заразилъ провинцiю и манiя къ строительству стала теперь какой-то язвой и болѣзнiю. Городъ шлепается въ грязи, расшибаетъ себѣ лбы отъ темноты, но непремѣнно старается соорудить у себя какое-нибудь грандiозное палаццо для засѣданiй своихъ муниципаловъ. «Ужь чего, напр., Фатежъ, курской губернiи, говоритъ кореспондентъ, которымъ я теперь пользуюсь: — пять тысячъ жителей и весь бюджетъ его 9,000 р. У него оставалась прекрасная роща подъ
144
городомъ — единственное отрадное лѣтнее убѣжище для горожанъ, у которыхъ нѣтъ даже стакана чистой воды. Рощу срубили, лѣсъ продали и на вырученныя деньги давай строить домъ, тоже съ помѣщенiемъ для лавокъ въ нижнемъ этажѣ и, въ видѣ варiацiи, съ номерами для прiѣзжающихъ въ верхнемъ. Деньги убиты, а домъ, еще недостроенный, уже разваливается. То трещины въ стѣнѣ, то своды разойдутся». «А воды все нѣтъ, какъ нѣтъ, хотя добыть ее и легче и болѣе по силамъ городскимъ воротиламъ, чѣмъ построить безполезный Hôtel de Ville». И этотъ порядокъ повсюду и вездѣ. Вездѣ расходы превышаютъ доходы, вездѣ страсть къ какой-то монументальности и къ украшенiю, вездѣ спекуляцiя прокладываетъ себѣ дорогу и повсюду «дѣльцы», искушенные въ стяжанiи и въ пѣнкоснимательствѣ, являются воротилами и втягиваютъ думы въ рискованныя предпрiятiя. Городскiя управленiя повсюду запутываются, гласные не имѣютъ ни привычки, ни способности выражать публично свои мнѣнiя, и потому «дѣльцы», отличающiеся и талантомъ говоренья, и всякой ловкостью, легко пробиваютъ себѣ дорогу въ городскiя думы и тамъ являются хозяевами. Есть губернскiе города, гдѣ навозныя кучи лежатъ по цѣлымъ годамъ въ городской чертѣ неубранными, и рядомъ съ ними воздвигается палаццо.
Понятно, что при такомъ стремленiи къ наружной красотѣ все остальное не удостоивается вниманiя и только одна спекуляцiя находитъ себѣ поддержку и пищу. Хоть-бы Одесса, ужь на что европейскiй городъ, а хозяйство ведется такъ, что хоть святыхъ вонъ выноси. Недоимокъ такая масса, что болѣе 2½ тыс. домовладѣльцевъ не явились на выборы и вслѣдствiе неуплаты недоимки лишены права на нихъ участвовать. Въ то-же время городъ дѣлаетъ 4-хъ-милiонный заемъ и начинаетъ экономничать на сокращенiи бюджета. Какое-же это сокращенiе? А вотъ какое. Прежде на пособiе студентамъ городъ отпускалъ 3,000 р., а на 1877 г. асигновалъ 1,500 р. Экономiя! И чего тутъ удивляться, если все валится у насъ изъ рукъ, второе занимаетъ мѣсто перваго, лучшiе люди побьются-побьются, да махнутъ, наконецъ, рукой и отойдутъ; развѣ для нихъ есть мѣсто, развѣ они на базарѣ нашей житейской сцены имѣютъ какой-нибудь значенiе? Учащаяся молодежь гибнетъ съ голоду, повсюдныя жалобы, что нѣтъ людей, а городъ, дѣлающiй 4-хъ-милiонный заемъ и устраивающiй грандiозные вiадуки и другiе вздоры, утягиваетъ полторы тысячи у своихъ бѣдныхъ студентовъ. Вотъ вамъ и Европа на азiятской подкладкѣ!
Да, годъ былъ тяжелый, только бывали-ли у насъ года легкiе? Особенно тяжелъ былъ годъ въ денежномъ отношенiи. Золотая пошлина, займы внутреннiе и внѣшнiе, война, страшный упадокъ
145
курса, сборъ на Красный Крестъ, выпускъ бумажныхъ денегъ, повсюдная дороговизна и, наконецъ, 100,000 погибшаго народа. Все это можно перевести на деньги, если этимъ способомъ люди убѣждаются сильнѣе. Впрочемъ, природа ведетъ свой счетъ и въ ея экономiи за годами сбереженiй слѣдуютъ годы большихъ расходовъ. 1877 годъ именно и вышелъ годомъ такихъ расходовъ. На обыкновенную публику дѣйствуютъ больше непосредственные факты, потому что они ближе и понятнѣе и чувствуются желудкомъ. Поэтому мы обратимъ вниманiе на то, что война, золотая пошлина и упадокъ курса подняли цѣны на все почти вдвое и сократили наши сношенiя съ Европой. Печальная сторона этого явленiя въ томъ, что въ Россiи разъ поднявшiяся цѣны обыкновенно не падаютъ. Съ одной стороны, это служитъ опроверженiемъ, будто-бы цѣна устанавливается спросомъ и предложенiемъ, а съ другой — подтверждаетъ мысль Стюарта Миля, что въ установленiи цѣнъ очень часто играетъ роль обычай. А у насъ обычай такой, чтобы взять больше денегъ; и нѣкоторые ихъ точно возьмутъ, но они ихъ возьмутъ изъ чужихъ и большею частью голодныхъ желудковъ. Тутъ повторится извѣстный законъ переложенiя, законъ, по которому каждый свою денежную и другую тягость сваливаетъ на чужiя плечи. Это сваливанiе находитъ въ настоящее время удобный для себя моментъ и начало уже обнаруживаться послѣдствiями для Россiи невыгодными. Давно уже чувствуется у насъ постоянно усиливающееся обѣдненiе; обѣдненiе это до сихъ поръ сказывалось на сельскомъ населенiи и въ немъ представляло не только единичные, но и огульные факты. За обѣдненiемъ сельскаго населенiя должно наступить обѣдненiе всего народа, почувствуютъ тяготу жизни тѣ, кто до сихъ поръ ее не чувствовалъ, — масса средняго населенiя и жители городовъ. Обѣдненiе Россiи въ нынѣшнемъ году довольно рѣзко выразилось сокращенiемъ заграничнаго ввоза, и зловѣщiй признакъ его въ томъ, что сократился ввозъ на предметы первыхъ потребностей. Мы не скорбимъ, что люди, заботящiеся только объ удовольствiяхъ, платятъ теперь въ клубахъ за бутылку шампанскаго по 6-ти рублей, пусть платятъ, если у нихъ есть на это деньги и пусть не пьютъ шампанскаго, если у нихъ нѣтъ денегъ. Но другое дѣло, если должны сократить свои потребности люди на чаѣ, на сахарѣ, на говядинѣ, т. е. на такихъ предметахъ, отказъ въ которыхъ указываетъ на упадокъ возможности удовлетворять необходимостямъ жизни. Увеличенiемъ потребленiя чая, сахара опредѣляется возвышенiе экономическаго уровня, а уменьшенiемъ — упадокъ. Это именно и случилось въ 1877 году. Въ 1876 году къ намъ было привезено чая 360,000 п., а нынче только 100,000. Сахару въ 1875 году было
146
привезено 1,037,00 пудовъ, а въ 1877 году, по 1-е августа, только 150,000 п. Мы не придали-бы особенной важности сокращенiю потребности въ чаѣ и сахарѣ, если-бы дѣло ограничилось только этимъ. Но оказывается, что даже соли ввезено къ намъ въ прошломъ году втрое меньше, чѣмъ прежде. Сельдь, составлявшая почти главную пищу нашего сѣвера и сѣверо-востока, привезена тоже почти на половину меньше. И это въ милiонахъ пудовъ! Даже листового табаку привезено въ три раза меньше. Въ 1876 году его было доставлено до 153,000, а нынче 58,000 п. Привезено меньше и деревяннаго масла, и керосина, и бумажныхъ издѣлiй, уменьшился ввозъ метала, и даже такихъ предметовъ какъ хлопокъ, необложенный пошлиной, ввезено гораздо меньше. Ужь, конечно, этому помѣшала не одна мудрая золотая пошлина, а очевидное сокращенiе внутренняго производства и внутренней потребности.
Передовые народы отличаются отъ непередовыхъ только тѣмъ, что у первыхъ мыслящаго мозга больше, у вторыхъ меньше. Какъ мы относимся къ нашимъ мыслящимъ людямъ и къ печати, читатель увидитъ изъ слѣдующаго факта. Въ прошломъ году судилась «злая мачиха» Екатерина Прокофьева Корнилова. Ее судили два раза; въ первый разъ эта злая мачиха, «извергъ рода человѣческаго», представъ передъ судомъ «судей по совѣсти» и «просвѣщенныхъ», была обвинена, но затѣмъ, благодаря протесту Достоевскаго, дѣло ея разсматривалось во второй разъ. И вотъ «злая мачиха» снова является на судъ присяжныхъ. На этотъ разъ судьи по совѣсти, можетъ быть и менѣе «просвѣщенные», чѣмъ первые, видятъ въ Корниловой не изверга, а больную. Товарищъ прокурора, обвинявшiй Корнилову второй разъ, усиливался уговорить присяжныхъ «не вѣрить психiатрамъ, которые уже по своей професiи склонны видѣть вездѣ съумасшедшихъ». Но еще удивительнѣе было заключительное слово предсѣдателя. Онъ приглашалъ присяжныхъ воздерживаться отъ всякаго влiянiя на нихъ «доводовъ знаменитаго писателя». Мало-ли что такъ-себѣ, на вѣтеръ, «можетъ взболтнуть знаменитый писатель». Другое дѣло, сказалъ предсѣдатель, «если-бы писателя посадили на скамью присяжныхъ: тогда онъ, можетъ быть, сказалъ-бы совсѣмъ другое!» Эти стрѣлы были направлены противъ Достоевскаго, который сидѣлъ въ публикѣ. Если такимъ образомъ цѣнитъ значенiе мысли одинъ изъ представителей истины и правды, — правды, для возстановленiя которой онъ призванъ, то что-же говорить о той «легкомысленной» части публики, для которой и мысли и люди мысли и трудъ мысли, и ея результаты и не видны, и не ясны, и не понятны? Поэтому мы нисколько не удивляемся, что жатва, которую совершилъ 1876 и 1877 годъ между людьми, имѣвшими у
147
насъ общественное значенiе, осталась совершенно незамѣченной. Умерло въ это время 26 человѣкъ. Публикѣ болѣе извѣстны имена: Авдѣева, Демерта, Дьяченко, Левитова, Самарина, Щапова. Но, какъ-бы не довольствуясь всей этой жатвой, 1877 годъ скосилъ и Некрасова.
Теперь время «собирательной посредственности» и царство мамоны; знаменiемъ его въ 1877 году было дѣло о червонныхъ валетахъ. Въ одной кореспонденцiи мы читаемъ, что дѣло это вовсе не такъ грандiозно и органически-цѣльно, и ожиданiя общества будто-бы не оправдались. Думали, что судебное слѣдствiе откроетъ одну большую, замкнутую и тѣсно сплоченную шайку, но оказалось, что гора родила мышь. Да, шайки не оказалось дѣйствительно, но гора не родила мышь, если считать горою Россiю. Дѣло червонныхъ валетовъ именно и показало, какiе элементы гнѣздятся въ нашемъ обществѣ и какъ они могутъ дѣйствовать дружно даже безъ всякой сплоченности. Въ томъ и все горе русскаго общества, что нынче общее дѣло только у плутовъ и лишь на хорошее не найдешь себѣ товарищей. Жажда наслажденiй и принципъ «веселаго житья» — вотъ руководящая сила нашей современной жизни. Англичанинъ, о которомъ мы уже говорили, совершенно правъ, когда говоритъ, что и иностранцы тоже не гнушаются матерiяльныхъ удовольствiй, но у нихъ есть еще и высшiя наслажденiя. У насъ-же, кромѣ физическихъ матерiяльныхъ удовольствiй, другихъ не существуетъ. Интересовъ мысли нѣтъ, общественныхъ интересовъ нѣтъ; нажива — единственная сила, управляющая нами; а затѣмъ мысль направлена на то, чтобы растратить и убить свои силы на дѣятельности безполезной. Ну когда-же уму думать о серьезномъ, общественномъ, человѣческомъ, когда онъ весь погруженъ въ самые мелкiе интересы? Психологи утверждаютъ, что будто-бы думать умно или глупо одинаково трудно. Нѣтъ, должно быть глупо думать гораздо легче.
Н. Ш.