Открытiе памятника А. С. Пушкину // Историческая библiотека. 1880. № 8—9. Августъ и сентябрь. С. 1-16.
<1>
Открытie памятника А. С. Пушкину.
Открытiе памятника нашему знаменитому поэту принадлежитъ къ числу событiй, имѣющихъ историческое значенiе, событiй, на которыхъ останавливается особенное вниманiе историка, умѣющаго отрывать подъ внѣшними формами истинный смыслъ и выраженiе народнаго духа. Поэтому-то каждая, повидимому, незначительная подробность такого событiя должна быть записана, должна служить впослѣдствiи достоянiемъ исторiи.
Первая мысль о сооруженiи памятника Александру Сергѣевичу возникла въ средѣ его лицейскихъ товарищей1, которыми предполагалось поставить памятникъ въ Царскомъ Селѣ въ лицейскомъ саду. Впослѣдствiи, именно въ 1860 г., по случаю пятидесятилѣтняго юбилея, мысль эта стала осущевляться и наконецъ въ ноябрѣ того же года, по иницiативѣ директора лицея Н. И. Миллера, испрошено было Высочайшее разрѣшенiе на открытiе подписки по всей Импеpiи. Жертвователей оказалось довольно, и въ нѣсколько лѣтъ собралась значительная сумма въ 13359 рублей. Въ мартѣ 1871 года послѣдовало Высочайшее повелѣнiе о назначенiи мѣста для памятника въ Москвѣ, родинѣ поэта, какъ такого мѣста, гдѣ «монументъ получитъ нацiональное значенiе», а вслѣдъ затѣмъ особо организованный для устройства
2
памятника Колитетъ, по соглашенiю съ Думой, выбралъ для постановки и мѣстность въ концѣ Тверскаго бульвара.
Въ слѣдующемъ году Комитетъ назначилъ для представленiя скульптурныхъ моделей какъ пьедестала, такъ и самой статуи, восмимѣсячный конкурсъ, на который и было доставлено, кажется, проэктовъ пятнадцать. Затѣмъ, выбравъ изъ этихъ представленныхъ моделей проэктъ художника Опекушина, комитетъ приступилъ къ исполненiю работъ, которыя и продолжались вплоть до настоящаго года.
Наконецъ работы кончены: памятникъ отлитъ, пьедесталъ ограненъ. Оставалось только назначить время открытiя, котораго всѣ ожидали въ день рожденiя поэта 26 мая, но неизвѣстно вслѣдствiе какихъ причинъ открытiе это отложилось до 6 iюня.
Съ утра въ пятницу, 6 iюня, въ Москвѣ проявилось особенное движенiе. Погода въ тотъ день стояла довольно холодная, вѣтряная, небо покрыто облаками, по временамъ падали капли дождя, но, не смотря на то, народныя толпы массами потянулись къ концу Тверскаго бульвара на площадь Страстнаго монастыря.
Въ 10 часовъ 30 минутъ въ главный храмъ Страстнаго монастыря вошелъ преосвященный Макарiй, митрополитъ Московскiй и Коломенскiй, и тотчасъ же приступилъ къ совершенiю заупокойной литургiи, въ сослуженiи двухъ епископовъ и множества духовенства. Въ срединѣ обѣдни пpiехалъ его высочество принцъ Ольденбургскiй, а въ концѣ г. министръ народнаго просвѣщенiя; кромѣ нихъ въ церкви были депутаты, высокопоставленныя лица и на почетномъ мѣстѣ семья Пушкина. За литургiей слѣдовала торжественная панихида, по окончанiи которой было произнесено слово митрополитомъ Макарiемъ.
При послѣднихъ звукахъ хора «и сотвори ему вѣчную память» началъ говорить импровизацiей свою рѣчь высоко даровитый митрополитъ, и его слово, полное силы мысли и чувства, произвело на всѣхъ слушателей глубокое впечатлѣнiе. Опредѣливъ въ нѣсколькихъ чертахъ значенiе поэзiи Пушкина, создавшаго русскую рѣчь и передавшаго въ
3
прелестныхъ, художественныхъ формахъ рускiя народныя преданья и повѣрья, преосвященный закончилъ: «мы открываемъ памятникъ величайшему генiю, величайшему дѣятелю русской мысли и слова.... Не время ли теперь именно, взывая о вѣчной памяти отшедшему въ вѣчность помолиться и о томъ, чтобъ зрѣла на Руси здоровая мысль, чтобъ развивалось и крѣпло русское слово, русская наука, поэзiя, литература, чтобъ больше и больше нарождалось въ Pocciи великихъ дѣятелей не на почвѣ литературы только, но на всѣхъ поприщахъ проявленiя человѣческаго духа, чтобъ не оскудѣвала она, родная, людьми, созидающими ея славу своими заботами въ чистой области знанiя, поэзiи, искусства».
Въ 12 часовъ по полудни кончилось церковное торжество, и присутствующiе, почти всѣ съ обнаженными головами, направились на площадь къ памятнику. Народъ между тѣмъ ожидалъ на площади, кругомъ которой протянутые канаты отдѣляли мѣста для избранныхъ отъ простаго, сѣраго люда; народныя массы заливали всѣ прилегающiя улицы, ворота, крыши.
Когда процессiя двинулась изъ церкви, музыка, помѣщавшаяся на эстрадѣ въ глубинѣ площади, заиграла сначала «Коль славенъ Богъ», потомъ коронацiонный маршъ изъ «Пророка», а присутствующiе, постепенно, по мѣрѣ приближенiя къ памятнику, еще покрытому пеленою, стали занимать назначенныя для нихъ мѣста. Кругомъ памятника помѣстились депутаты — представители съ развѣвающимися знаменами — всѣхъ знаменъ было до тридцати. Прямо противъ памятника развѣвалось знамя Москвы; съ правой стороны занимали мѣста представители журналовъ и газетъ, императорскихъ театровъ, консерваторiи проч.; съ лѣвой стороны представители петербургской думы, литературнаго фонда, общества любителей россiйской словесности, университета и проч. Въ этой же лѣвой сторонѣ устроено было особое возвышенiе, обтянутое краснымъ сукномъ, предназначенное для его высочества принца Ольденбургскаго, московскаго генералъ-губернатора, министра народнаго просвѣщенiя,
4
гг. статсъ‑секретарей, семьи Пушкина и другихъ почетныхъ лицъ.
По занятiи высокопоставленными лицами своихъ мѣстъ, музыка заиграла народный гимнъ, по исполненiи котораго на возвышенiе вошелъ московскiй городской голова для прiемa памятника въ вѣдѣнiе московскаго городскаго управленiя. Обрядъ передачи заключался въ томъ, что статсъ‑секретарь Корниловъ, президентъ комитета для устройства памятника, произнеся предварительно небольшую рѣчь, вынулъ изъ футляра книгу въ зеленомъ бархатномъ переплетѣ съ надписью золотыми буквами: «Актъ передачи памятника Пушкина въ вѣдѣнiе московскаго городскаго управленiя», передалъ ее головѣ, который при этомъ отвѣчалъ тоже небольшою рѣчью. Обѣ эти рѣчи, однакожъ, равно какъ и содержанiе акта, не были слышны за говоромъ толпы.
Вдругъ все смолкло, замерло.... генералъ‑губернаторъ, махнувъ платкомъ, подалъ знакъ: покрывало съ памятника спало, и передъ глазами толпы явился нашъ незабвенный поэтъ. Затишье, продолжавшееся минуту, разразилось громовымъ, тысячегласнымъ, неумолкаемымъ ура! Началось коронованiе. Первый вѣнокъ, бѣлый съ бѣлыми лентами, сложенъ былъ сыномъ покойнаго Александра Сергѣевича, а затѣмъ поочередно подходили депутаты, складывая на пьедесталъ нескончаемые ряды лавровыхъ вѣнковъ, украшенныхъ живыми цвѣтами, перевитыхъ разноцвѣтными лентами съ вышитыми серебреными и золотыми надписями. Народными массами овладѣло страстное возбужденiе, они двинулись впередъ, канаты порвались, и всѣ смѣшались. Величавое зрѣлище представляла тогда эта бронзовая фигура, тонувшая въ цвѣтахъ и гирляндахъ, задумчиво наклоненная съ высоты на толпившiйся у ея подножiя народъ и эти движущiяся волны, увѣнчивающiя своего духовнаго представителя.
Коронованiе продолжалось болѣе получаса, въ продолженiи котораго интеллигентная публика стала разъѣзжаться. Замѣчательно, что когда Иванъ Сергѣевичъ Тургеневъ проходилъ по площади къ коляскѣ, его встретилъ взрывъ аплодисментовъ. Иванъ Сергѣевичъ смутился и поторопился уѣхать.
5
За этимъ первымъ актомъ открытiя послѣдовалъ рядъ другихъ празднествъ. Въ два часа пополудни того же дня происходило торжественное собранiе въ университетѣ, подъ предсѣдательствомъ г. министра народнаго просвѣщенiя. Въ собранiи присутствовали: принцъ Ольденбургскiй, московскiй генералъ‑губернаторъ, депутаты и всѣ прибывшiя въ Москву почетныя лица. Актъ открылся рѣчью ректора университета Н. С. Тихонравова, объявившаго объ избранiи совѣтомъ университета въ день открытiя памятника въ почетные члены: академика, статсъ‑секретаря Я. К. Грота, прiобрѣвшаго извѣстность трудами по исторiи русской литературы XVIII и XIX вѣковъ, П. А. Анненкова за изданiе сочиненiй Пушкина и бiографическихъ свѣдѣнiй, а равно и за труды по исторiи литературнаго движенiя въ Россiи, И. С. Тургенева, какъ знаменитаго писателя‑художника. Шумныя рукоплесканiя, неумолкавшiя съ появленiя ректора, въ особенности усилились при имени Ивана Сергѣевича Тургенева. Подобная почесть смутила нашего даровитаго, но скромнаго писателя, и онъ поспѣшилъ уклониться, опустившись въ свое кресло. Аплодисменты, дѣйствительно, замолкли, но они возобновились съ новой силой, когда къ нему подошли съ любезными поздравленiями принцъ Ольденбургскiй, министръ народнаго просвѣщенiя, генералъ‑губернаторъ и другiя почетныя лица.
Отдавъ почесть живущему, г. ректоръ потомъ напомнилъ посѣтителямъ присутствiе въ средѣ ихъ Пушкинской семьи и, низко поклонившись, въ лицѣ потомковъ почтилъ такимъ образомъ память великаго человѣка.
Затѣмъ Н. С. Тихонравовъ перешолъ къ изложенiю своей рѣчи, въ которой обстоятельно раскрылъ истинное значенiе творчества Пушкина. Упомянувъ о борьбѣ у насъ классицизма и романтизма, о мимолетномъ влiянiи на Пушкина французской литературы, произведенiй Державина и поэзiи Байрона, почтенный ректоръ доказалъ осязательно самобытность генiя Пушкина. По мнѣнiю оратора шелъ онъ (Пушкинъ) «дорогою свободной, куда влекъ его свободный умъ», выбирая для своихъ произведенiй сюжеты изъ русской жизни, съ полнымъ
6
пониманiемъ русскаго духа и русской нацiональности. Благодаря такому направленiю и художнической чуткости, Пушкинъ первый оцѣнилъ, по справедливости, Гоголя, выступившаго тогда съ «Вечерами на хуторѣ близь Диканьки».
Вторая рѣчь высказана была профессоромъ Ключевскимъ о значенiи произведенiй Пушкина въ историческомъ отношенiи. По мнѣнiю профессора, Пушкинскiе типы XVIII и XIX столѣтiй отчетливо рисуютъ характеръ эпохи, служа тѣмъ самымъ весьма важнымъ дополненiемъ къ мемуарамъ и актамъ историческимъ. «Пушкинъ не мемуаристъ и не исторiографъ, но въ поэтѣ‑художникѣ соединилось и то и другое». Слова г. Ключевскаго были покрыты громкими рукоплесканiями.
Третья и послѣдняя рѣчь университетскаго акта, посвященнаго исключительно памяти поэта, сказана была профессоромъ Стороженко объ отношенiи Пушкина къ иностранной словесности.
Актъ продолжался слишкомъ два часа и кончился прочтенiемъ привѣтственныхъ телеграмъ отъ различныхъ учрежденiй и лицъ; между ними встрѣчена была особенно сочувственно телеграма чешскихъ художниковъ изъ Праги, въ которой говорилось: «честь и слава тому народу, который незабываетъ великихъ сыновъ своихъ».
Прямо почти съ университетскаго акта гости, за исключенiемъ принца Ольденбургскаго и генералъ‑губернатора, собрались на парадный обѣдъ, данный городской Думой. Оставляя въ сторонѣ роскошную обстановку, обѣдъ останется памятнымъ навсегда высказанными на немъ рѣчами. Говорили Иванъ Сергѣевичъ Аксаковъ и Михаилъ Никифоровичъ Катковъ, и оба съ тѣми присущими имъ краснорѣчiемъ и задушевностью, которыми такъ отличаются они и которыя такъ всѣмъ извѣстны. Первымъ говорилъ почтенный славянофилъ Иванъ Сергѣевичъ: «Слухъ обо мнѣ пройдетъ по всей Руси великой, сказалъ Пушкинъ незадолго до смерти, въ справедливомъ сознанiи совершеннаго имъ подвига. И со всей Руси великой, ото всѣхъ концовъ ея, съ верховныхъ высотъ власти и со всѣхъ общественныхъ ступеней, стеклись сюда вы, послы и
7
представители всенароднаго мнѣнiя, чтобы передъ лицомъ всего мipa, всею Рoccieю поклониться великому воистину русскому поэту. Не мѣсто и не время пускаться здѣсь въ разсужденiя о правахъ Пушкина на такое высокое наименованiе. Да и нѣтъ въ томъ надобности. Настоящимъ торжествомъ, принявшимъ такiе неожиданные, небывалые размѣры, превысившiе всѣ первоначальныя программы, воочiю, всевластно объявилось дѣйствительное, доселѣ можетъ быть многимъ сокрытое значенiе Пушкина для русской земли. Длиненъ, мучителенъ русскому народу былъ переходъ отъ эпическаго творчества къ высшимъ формамъ искусства. Долга была ночь отрицанiя, лжи, умственнаго и духовнаго рабства.... Будто днемъ озарило Pocciю поэзiей Пушкина и оправдалась наша народность, по крайней мѣрѣ хоть въ сферѣ искусства. На немъ печать высшихъ даровъ нашего народнаго духа. Настоящее торжество — это побѣдное торжество, впервые, въ лицѣ Пушкина, расторгшаго свой плѣнъ и воспарившаго смѣлымъ свободнымь полетомъ народнаго поэтическаго генiя. Настоящее торжество — это радостный благовѣстъ нашего мужающаго, наконецъ, самосознанiя» и т. д .
Эта блестящая рѣчь покрыта была шумными рукоплесканiями.
Совершенно другимъ оттѣнкомъ отличалась рѣчь Михаила Никифоровича. «Если на полѣ битвы, говорилъ онъ, и смертельные враги, стоя въ одномъ ряду противъ общаго непрiятеля, чувствуютъ за одно, мыслятъ согласно и дѣйствуютъ дружно, то неужели не должно имѣть такую же силу дѣло мирнаго торжества, неужели общiй непрiятель можетъ лучше единить и дружить людей, чѣмъ предметъ ихъ общей любви, ихъ общаго чествованiя? На праздникѣ Пушкина, передъ его памятникомъ, собрались лица разныхъ мненiй, быть можетъ, несогласныхъ, быть можетъ непрiязненныхъ. Вѣрно, однако, то, что всѣ собрались добровольно и, стало быть, съ искреннимъ желанiемъ почтить дорогую всѣмъ память. Я говорю подъ сѣнiю памятника Пушкина, и потому надѣюсь, что мое искреннее слово будетъ принято дружелюбно всѣми безъ исключенiя. Кто бы мы ни были и
8
откуда бы мы ни пришли, и какъ бы мы ни разнились во всемъ прочемъ, но въ этотъ день, на этомъ торжествѣ мы всѣ, надѣюсь, единомышленики и союзники. Кто знаетъ, быть можетъ это минутное сближенiе послужитъ залогомъ болѣе прочнаго сближенiя въ будущемъ и поведетъ къ замиренiю, по крайней мѣрѣ къ смягченiю вражды между враждующими. Буду еще смѣлѣе. На русской почвѣ люди столь же искренно желающiе добра, какъ искренно мы всѣ сошлись на праздникѣ Пушкина, могутъ сталкиваться и враждовать между собою въ общемъ дѣлѣ только по недоразумѣнiю. Къ сожалѣнiю, недоразумѣнiя составляютъ силу очень серьезную, которая не легко уступаетъ. Сила эта питается всѣми человѣческими слабостями. И есть одна слабость, которая всѣхъ болѣе плодитъ недоразумѣнiя и отравляетъ отношенiя людей. Всякiй любитъ хорошее и всякому прiятно чувствовать хорошее въ себѣ. Это очень естественно, но тутъ кроется опасность. Мы невольно прiучаемся хорошее любить въ себѣ, а дурное ненавидѣть въ другихъ. Благодатный миръ водворился бы на землѣ, еслибы люди прiучились, напротивъ, хорошее любить болѣе въ другихъ, а дурное ненавидѣть въ себѣ.
Не будемъ предаваться мечтамъ и утопiямъ, будемъ только надѣяться, что сила свѣта возьметъ свое, что сила недоразумѣнiй, раздѣляющихъ людей, будетъ ослабѣвать, и что все шире и шире будетъ становиться область, въ которой люди разныхъ мнѣнiй могутъ сходиться мирно и дружно. На пиршествѣ, которое Москва даетъ своимъ гостямъ, собравшимся чествовать Пушкина, слѣдуетъ дать слово самому виновнику торжества и т. д.
На слѣдующiй день, въ субботу 7‑го iюня, память поэта чествовалась торжественнымъ собранiемъ Общества любителей россiйской словесности въ 12 часовъ пополудни въ залѣ дворянскаго собранiя. Обстановка вполнѣ соотвѣтствовала назначенiю. На особой эстрадѣ величаво возвышался бюстъ Пушкина, весь увитый лаврами и окруженный вѣнками. Внизу у подножiя эстрады, за особымъ столомъ, засѣдали, подъ предсѣдательствомъ С. А. Юрьева, члены общества:
9
И. С. Тургеневъ, Ф. М. Достоевскiй, Писемскiй, Полонскiй и мн. друг. — всо даровитые ветераны русской словесности, но... никого изъ молодежи! По обыкновенiю сущность засѣданiя состояла изъ рѣчей. Первое слово сказано было предсѣдателемъ о народности поэзiи Пушкина. Затѣмъ говорилъ французскiй депутатъ Луи Лежэ2, извѣстный ученый, мягкой симпатичной наружности, небольшаго роста, смуглый. Въ простой, безъискуственной рѣчи, на русскомъ языкѣ, онъ высказалъ о томъ, съ какимъ высокимъ уваженiемъ относится Францiя къ памяти Пушкина, какъ благодарна она переводчику за передачу на французскiй языкъ безсмертныхъ произведенiй поэта, поставившихъ его рядомъ съ Байрономъ и Гете и наконецъ закончилъ искреннею благодарностью за теплый, братскiй пpieмъ, встрѣченный имъ въ Pocciи. Нечего и говорить, съ какимъ сочувствiемъ отозвалась публика и какими горячими привѣтствiями она отвѣчала на эту рѣчь. Послѣ Луи Лежэ произнесъ нѣсколько словъ Иванъ Сергѣевичъ Тургеневъ о дѣятельности поэта, а въ заключенiи Писемскiй прочелъ нѣсколько отрывковъ изъ «Капитанской дочки».
На другой день, въ воскресенье, состоялось второе собранiе любителей россiйской словесности, на которомъ сказана была Федоромъ Михайловичемъ Достоевскимъ та знаменитая рѣчь, о которой возбудилось столько горячихъ толковъ. Объ ней говорилось задолго прежде, какъ о чемъ-то необыкновенномъ, всѣ ожидали ее съ живымъ, тревожнымъ нетерпѣнiемъ, но успѣхъ далеко превзошелъ всѣ ожиданiя и всѣ надежды. Приводимъ изъ нея извлеченiе: «Черезъ цѣлое
10
столѣтie послѣ Петровской эпохи явился поэтъ, который генiальными своими произведенiями освѣтилъ дорогу русскому народу. Перiоды поэтической дѣятельности Пушкина не имѣютъ твердыхъ опредѣленныхъ границъ. Онъ всегда почерпалъ свои идеалы въ родной землѣ и напрасно говорятъ о подражанiи его Андре Шенье, Байрону и друг., Пушкинъ всегда обладалъ глубиною самосознанiя и глубиною познанiя своего народа и его духовныхъ качествъ, а потому и могъ пророчествовать о будущихъ его судьбахъ. Вся суть русскаго сердца и русской души вылилась въ типахъ, созданныхъ Пушкинымъ. Капитальные типы эти — Алеко, Евгенiй Онѣгинъ (въ существѣ тотъ же Алеко) и Татьяна. Алеко — типъ исторiческаго мiроваго страдальца, не умѣющаго и не могущаго примкнуть ни къ какому строю общественной жизни, потому что ему нуженъ строй идеальный; Алеко бѣжитъ къ цыганамъ, туда, гдѣ нѣтъ законовъ. Эти мiровые мученики въ тоже время необходимо являются и скитальцами. Типъ этотъ безпрерывно сохраняется въ исторiи нашего народа; эти скитальцы и теперь продолжаютъ свое скитальничество, и если теперь, въ погонѣ за идеаломъ, не пойдутъ къ цыганамъ, то ударятся въ соцiализмъ, потому что русскому скитальцу для успокоенiя нужно всемiрное счастiе, меньшимъ онъ не помирится. Эти лица оттѣняютъ общiй слой нашей интеллигенцiи, представители которой служатъ казнѣ, служатъ на желѣзныхъ дорогахъ, читаютъ даже иногда лекцiи, но у нихъ никогда не явится стремленiя бѣжать къ цыганамъ... Но всѣмъ намъ великiй поэтъ указываетъ спасительную дорогу смиреннаго общенiя съ народомъ. Алеко былъ искреннимъ, хотя и фантастичнымъ страдальцемъ. Онъ былъ единицею массы, воспитанной въ закрытыхъ стѣнахъ русскихъ институтовъ и раздѣленной на 14 классовъ; онъ тоже, вѣроятно, обладалъ крѣпостными, и онъ убѣжалъ, убѣжалъ туда, гдѣ его встрѣчаетъ, по выраженiю одного поэта, дикая женщина.... Но Алеко не могъ ассимилироваться и съ этой первобытной средой. Онъ не годился не только для всемiрной гармонiи, но даже для цыганъ; они его прогоняютъ, онъ отвѣчаетъ убiйствомъ, и — вотъ мораль
11
нашего поэта, рѣшающая нашъ русскiй вѣковой, преклятый вопросъ: смирись, гордый человѣкъ! Евгенiй Онѣгинъ — тотъ же типъ, съ его отличительными чертами. Онъ является изъ Петербурга и непремѣнно изъ Петербурга; онъ также не можетъ никуда примкнуть, также сознаетъ невозможность какой бы то ни было работы на родной почвѣ. Почему? можетъ быть также изъ хандры по мiровому идеалу. Слѣдующiй типъ, положительный — типъ Татьяны. Такого образца художественной красоты мы не встрѣчаемъ ни у одного изъ нашихъ крупныхъ талантовъ; развѣ только онъ повторился въ образѣ Лизы «Дворянскаго Гнѣзда»... Онѣгинъ, встрѣтивъ Татьяну, эту чистую, непорочную дѣвушку, не съумѣлъ распознать ея внутренней красоты и призналъ ее нравственнымъ эмбрiономъ, а такимъ эмбрiономъ былъ онъ самъ. Я удивляюсь, почему Пушкинъ не сдѣлалъ Татьяну даже героиней поэмы и не далъ поэмѣ имени этой дѣвушки!.. Тлетворное влiянiе свѣтской жизни не тронуло Татьяну. Она отвѣчаетъ Онѣгину, пришедшему къ ней съ любовью: «я другому отдана и буду вѣкъ ему вѣрна»... Можетъ быть скажутъ, что у Татьяны не хватило смѣлости порвать связывавшiя ее путы и отдаться личному счастью? Нѣтъ, русская женщина смѣла и не одинъ разъ доказала это. Нѣтъ! Татьяна, какъ русская женщина, сознаетъ, что она не можетъ построить свое счастье на несчастiи другаго. Да и какое русское сердце не откажется отъ своего личнаго счастья, если для него необходимо замучить хоть одно человѣческое существо? Какой русскiй согласится быть архитекторомъ подобнаго зданiя? Мнѣ скажутъ, что Татьяна, поступая такимъ образомъ, разбиваетъ сердце Онѣгина. Но развѣ Татьяна не разглядѣла, что Онѣгинъ любитъ не ее, а свою фантазiю, что онъ — листъ, несомый вихремъ! И будь она свободна, она уже не пошла бы за него, предвидя разочарованiе, предвидя несчастiе... Есть у поэта и еще русскiй типъ — типъ монаха-лѣтописца. Сколько бы можно сказать о немъ!..
Стало быть есть въ русскомъ народѣ духъ, есть жизненная сила, есть вѣра, а если есть вѣра, есть и надежда... И ни одинъ русскiй писатель не уяснилъ намъ такъ сущности
12
русской натуры, какъ Пушкинъ. Правда, есть одно-два исключенiя, но и эти исключенiя, въ большинствѣ случаевъ являясь господами, старались поднять народъ до себя... но всѣмъ, что въ нихъ есть хорошаго, они обязаны Пушкину. Не было бы Пушкина и не было бы послѣдующихъ талантовъ, не было бы вѣры въ русскую самостоятельность. Онъ первый далъ намъ прозрѣть наше значенiе въ семьѣ европейскихъ народовъ. Онъ самъ былъ отзывчивъ и уяснилъ, что всемiрная отзывчивость есть отличительная черта нашего народа; явленiе такого поэта не есть ли явленiе пророческое? Онъ раскрылъ намъ русское сердце, онъ показалъ намъ, что оно не удержимо стремится къ всемiрности и всечеловѣчности. Производившее столько волненiй раздѣленiе русскаго общества на славянофиловъ и западниковъ есть только одно великое недоразумѣнiе. Россiя любитъ человѣка. Она постоянно служила Европѣ можетъ быть больше, чѣмъ себѣ самой. Остается еще задача — указать исходъ европейской тоскѣ не мечемъ, не экономическими правилами, не наукою, — а любовью русскаго сердца. Пусть наша земля — нищая, но ее изъ конца въ конецъ «Христосъ исходилъ, благословляя». И если бы Пушкинъ былъ живъ, мы стояли-бы ближе къ рѣшенiю нашей задачи, онъ уяснилъ бы суть русскаго народа въ Европѣ и помирилъ бы насъ съ нею...»
Публика пришла въ какое то восторженное, опъянѣлое состоянiе: хлопали въ ладоши, стучали, топали, махали шляпами, оратору поднесли лавровый вѣнокъ и наконецъ, когда Федоръ Михайловичъ поднялся съ мѣста, члены Общества, по почину Ивана Сергѣевича Тургенева, его разцѣловали.
Послѣ такого пpieмa дѣлалось опаснымъ другимъ продолжать рѣчи. И. С. Аксаковъ, которому слѣдовало бы по очереди говорить, отказался, высказавъ прямо, что послѣ предшественника толковать болѣе не о чемъ, и только по усиленнымъ просьбамъ предсѣдателя и Тургенева согласился прочитать нѣсколько выдержекъ изъ приготовленной было имъ рѣчи. Конечно эти выдержки, равно какъ и послѣдующiя рѣчи гг. Анненкова, Калачова и Бартенева, не могли не показаться блѣдными и сухими.
13
Заключительнымъ актомъ произнеслась рѣчь г. Потѣхинымъ о значенiи совершающагося торжества, какъ права гражданства за русской литературой, какъ нашего аттестата зрѣлости. «Но Пушкинъ сдѣлалъ еще не все; его дѣло продолжалъ Гоголь и потому необходимо, предложилъ г. Потѣхинъ, теперь же, открывъ памятникъ А. С. Пушкину, начать сборъ на памятникъ Гоголю. Онъ долженъ быть поставленъ въ Москвѣ на Никитскомъ бульварѣ, и Москва современемъ станетъ пантеономъ русской мысли».
На предложенiе отозвались сочувственно, открылась подписка и въ тотъ же день собрано было до 4 тысячъ рублей. Въ числѣ первыхъ подписавшихся было имя Ивана Сергѣеича Тургенева.
Общество любителей россiйской словесности неудовольствовалось только своими засѣданiями, оно устроило еще два музыкально-вокально-литературныхъ вечера, въ которыхъ музыкальнымъ отдѣленiемъ, подъ управленiемъ Н. Г. Рубинштейна, были исполнены увертюры «Руслана и Людьмилы» Глинки и «Русалки» Даргомыжскаго, вокальную часть исполнили Мельниковъ, Каменская и Климентова, литературную же, самую интересную, часть составляли чтенiя г. Тургенева, прочитавшаго «Опять на родинѣ», «3иму» и отрывки изъ «Цыганъ», г. Достоевскаго, прочитавшаго «Пророка» Пушкина и гг. Григоровича, Писемскаго, Анненкова, Плещеева, Чаева и друг. Г. Полонскiй прочиталъ слѣдующiя стихи:
Пушкинъ, это возбужденье
Русской музы — воплощенье
Нашихъ думъ и нашихъ чувствъ,
Это незапечатлѣнный
Вдохновенный ключъ — священный
Въ свѣтлой области искусствъ.
Это старой няни сказка,
Это молодость и ласка,
Огонекъ въ степной глуши;
Это слезы умиленья,
Это спутники стремленья
Вѣчно страждущей души.
14
Свой повсюду, какъ избранникъ,
Свой, какъ братъ и какъ изгнанникъ,
Пушкинъ чуткою душой
Слышитъ друга отзывъ дальнiй,
Пѣсню Грузiи печальной.
Бредъ цыганки кочевой...
Пушкинъ — это эхо славы,
Отъ Кавказа до Варшавы,
Отъ Невы до всѣхъ морей,
Это сѣятель пустынный,
Другъ свободы, неповинный,
Въ лжи и злобѣ пошлыхъ дней.
Это генiй, все любившiй,
Все въ самомъ себѣ вмѣстившiй
Сѣверъ, западъ и востокъ;
Это тотъ ничтожный мipa,
Что когда бряцала лира,
Жегъ сердца намъ, какъ пророкъ.
Это врагъ гордыни праздной,
Въ жертву сплетни неотвязной
Свѣтомъ преданный, возжей
Словно тернiемъ повитый
Оскорбленный и убитый
Святотатственной рукой.
Поэтическiй мессiя
На Руси онъ, какъ Россiя
Всеобъемлющъ и великъ.
Hынѣ мы поэта славимъ
И на пьедесталѣ ставимъ
Прославляющiй насъ ликъ.
Музыкально-вокально-литературныя вечера оканчивались апоѳеозами. Къ подножiю бюста Пушкина, возвышающемуся по срединѣ сцены, складывали присутствующiе вѣнки; самое же чело Пушкина увѣнчали вѣнками: на первомъ вечерѣ Тургеневъ, а на второмъ Достоевскiй. По исполненiи этого, всѣ участвующiе длинною вереницей стали позади бюста, при звукахъ хора: «Я памятникъ себѣ воздвигъ нерукотворный....»
Остается сказать еще нѣсколько словъ о самомъ памятникѣ и объ устроенномъ въ двухъ комнатахъ дворянскаго собранiя пушкинскомъ музеѣ.
15
Bъ статуѣ монумента Пушкинъ стоитъ прямо съ нѣсколько наклоненной курчавой головой, выставивъ немного впередъ лѣвую ногу; правая рука заложена за жилетъ, а лѣвая держитъ за спиной шляпу; сверхъ сюртука надѣтъ широкiй плащъ. Черты лица переданы вѣрно съ имѣющимися лучшими портретами и съ маской, снятой послѣ кончины поэта. Бронзовая отливка статуи произведена очень удачно, точно также и всѣхъ украшенiй пьедестала. Самый пьедесталъ состоитъ изъ сердобольскаго темносѣраго и темнокраснаго гранита. Кругомъ памятника вымощенъ тротуаръ съ четырьмя ступенями къ памятнику. На передней сторонѣ постамента имѣется лаконическая надпись «Пушкину», на правой сторонѣ:
«И долго буду тѣмъ народу я любезенъ,
Что чувства добрыя я лирой пробуждалъ.»
Съ лѣвой:
Слухъ обо мнѣ пройдетъ по всей Руси великой
И назоветъ меня всякъ сущiй въ ней языкъ.
Съ задней стороны: Сооруженъ 1880 года.
Что же касается до стоимости памятника, то она выражается въ слѣдующихъ цифрахъ: Скульптору Опекушину 22 тыс. р., за отливку 15,745 р., за пьедесталъ 27 тыс. р., архитектору 5,500 руб., за дополнительную работу фундамента 3,400 р. Слѣдовательно всего израсходовано 83,645 р.
Одновременно съ открытiемъ памятника устроился въ двухъ комнатахъ московскаго дворянскаго собранiя Пушкинскiй музей. У насъ это первая попытка такого рода къ охраненiю памяти великихъ людей отъ тлѣнiя, тогда какъ на западѣ давно уже сознана необходимость подобныхъ музеевъ. Тамъ, напримѣръ, видимъ и домикъ Шекспира со всей тщательно сберегаемой обстановкой до мельчайшихъ подробностей, и помѣщенiе Шиллера, и проставленный замокъ Вольтера.
Въ Пушкинскомъ музеѣ хранятся слѣдующiе предметы: въ первой комнатѣ: гравюры проэктовъ памятника, переводы творенiй Пушкина на французскiй, нѣмецкiй, итальянскiй и
16
славянскiй языки, сочиненiя поэта, изданныя при его жизни, виды мѣстностей, имѣющихъ отношенiе къ поэту, села Михайловскаго, села Захарова, флигеля на Нѣмецкой улице въ Москвѣ, видъ могилы въ Святогорскомъ монастырѣ; въ этой же комнатѣ хранятся ящикъ съ изображенiемъ Пушкина въ гробу, его гипсовая маска, большая коллекцiя портретовъ поэта и рисунковъ къ его творенiямъ. Во второй комнатѣ: портреты лицъ, близкихъ поэту, князя Вяземскаго, Жуковскаго, Языкова, Соллогуба, Камовскаго, Даля, Чаадаева, Плетнева, Шаховскаго, Гоголя, канцлера Горчакова, Баратынскаго, предка Пушкина Абрама Ганнибала и два портрета жены Пушкина. Здѣсь же виситъ картина, нарисованная художникомъ Чернецовымъ по приказанiю покойнаго императора Николая Павловича, изображающая Крылова, Пушкина, Гнѣдича и Жуковскаго вмѣстѣ; въ особомъ стеклянномъ шкафчикѣ вещи, принадлежащiя поэту, его кошелекъ, перстни, масонскiе знаки и т. п.
1 Авторъ лично слышалъ объ этомъ отъ одного изъ сотоварищей поэта Петра Ивановича Булгакова, умершаго въ Петербургѣ два года назадъ.
2 Луи Лежэ, безспорно, принадлежитъ къ самымъ виднымъ даровитымъ ученымъ послѣдняго времени. Занимая кафедру восточныхъ языковъ въ Парижской спецiальной школѣ, онъ въ особенности занимается славянской исторiей, основательно знаетъ славянскiй языкъ, изучаетъ внутреннiй бытъ славянскихъ народовъ и довольно хорошо говоритъ по русски. Извѣстны его сочиненiя: Славянскiе этюды и о Славянскомъ мiрѣ, а въ особенности: Histoire de l'Autriche-Hongrie depuis les origines jusqu' à l'année 1878. Знанiе славянскихъ языковъ и довольно xopoшiй русскiй выговоръ онъ прiобрѣлъ во время нерѣдкихъ своихъ путешествiй по Pocciи и вообще по славянскимъ землямъ.