Новыя книги. Роберъ-дэль-Оуэнъ. Спорная область между двумя мiрами. Наблюденiя и изысканiя въ области медiумическихъ явленiй. Съ рисунками. Съ англiйскаго К. Полянскiй. Спб. 1881 // Отечественныя Записки. 1881. № 12. С. 177-181.

177

НОВЫЯ КНИГИ.

_________

Роберъ-дэль-Оуэнъ. Спорная область между двумя мiрами. Наблюденiя и изысканiя въ области медiумическихъ явленiй. Съ рисунками. Съ англiйскаго К. Полянскiй. Спб. 1881.

Блаженъ кто вѣруетъ, тепло тому на свѣтѣ! Въ самомъ дѣлѣ тепло: еще Мармеладовъ Достоевскаго находилъ, что «непремѣнно нужно, чтобы каждому человѣку можно было куда-нибудь идти», а для слѣпо-вѣрующаго всегда найдется путь, по которому онъ и пойдетъ съ легкимъ сердцемъ и безмятежнымъ умомъ. А все-таки этому «блаженству» далеко не всегда можно позавидовать. Титулярный совѣтникъ Поприщинъ твердо вѣрилъ въ свое королевское достоинство, наслаждался своею властью, но

178

едва ли найдется такой честолюбивый человѣкъ, который бы пожелалъ быть на его мѣстѣ. Въ сферѣ вѣрованiй работа критическаго разума безполезна и излишня, точно такъ же, какъ въ сферѣ точныхъ идей скептической мысли долженъ быть открытъ самый широкiй просторъ. Смѣшивать эти «два ремесла» —  значитъ, ни больше ни меньше, какъ свидѣтельствовать объ отсутствiи надлежащаго равновѣсiя въ своемъ психическомъ мiрѣ.

Вотъ пунктъ, относительно котораго современные спириты или «спиритуалисты» никакъ не могутъ согласиться съ своими противниками. Еще Карпентеръ замѣтилъ, что вѣра въ спиритическiя явленiя заключается «въ страстномъ желанiи человѣческаго сердца (эмоцiональной природы человѣка) получить какiя-нибудь завѣренiя относительно продолженiя существованiя нашихъ усопшихъ друзей, а слѣдовательно, и нашего собственнаго будущаго существованiя». Ничего не можетъ быть справедливѣе этого замѣчанiя. Основа спиритическихъ, какъ и всякихъ другихъ вѣрованiй, основа чисто психологическая, субъективная. Не потому люди вѣрятъ, что они видѣли, слышали, осязали, а, наоборотъ, потому они видѣли и слышали, что вѣрили. Спириты обыкновенно не хотятъ произнать этой простой истины, и они, если хотите, естественно: кому же охота признать себя психически нездоровымъ человѣкомъ? Въ силу этого, мы обыкновенно слышимъ отъ спиритовъ увѣренiя въ ихъ добросовѣстности, въ ихъ искренности, въ тщательности ихъ наблюденiй — какъ будто, за рѣдкими исключенiями, въ этомъ можетъ быть какое-нибудь сомнѣнiе! Но вѣдь дѣло не въ томъ, а въ томъ, что, приступая къ спиритическимъ опытамъ, человѣкъ уже дѣйствуетъ подъ влiянiемъ того «страстнаго желанiя», о которомъ говоритъ Карпентеръ, и разумѣется, видитъ то, что ему хочется видѣть. Господа спириты это объясненiе рѣшительно отрицаютъ. Они защищаютъ объективную реальность спиритическихъ явленiй, они подыскиваютъ своимъ видѣнiямъ научное оправданiе, они усматриваютъ въ спиритизмѣ «расширенiе области человѣческаго знанiя». Это — уже совсѣмъ другое дѣло. Пока спиритизмъ остается въ границахъ простого вѣрованiя — съ нимъ можно еще примириться. Но разъ его хотятъ сдѣлать обязательнымъ для нашего ума — онъ теряетъ свою относительную безобидность и становится активнымъ орудiемъ (пассивнымъ онъ всегда былъ) всяческаго мракобѣсiя. Какъ бы господа спириты ни открещивались отъ этого вывода, онъ остается неприкосновеннымъ. Нетолько слiянiя, но и простого компромисса между спиритизмомъ и наукою быть не можетъ. 

Если вѣрить г. Полянскому, Робертъ-дэль-Оуэнъ занялъ въ этомъ основномъ вопросѣ довольно нейтральную и осторожную позицiю. Въ подлинникѣ, книга  Оуэна распадается на двѣ части — теоретическую, переводъ которой не могъ появиться въ силу нашихъ цензурныхъ условiй, и фактическую, переводъ которой вышелъ теперь на русскомъ языкѣ. По свидѣтельству г. Полянскаго, въ первой, «теоретической» части труда Оуэна 

179

говорится «о характерѣ новѣйшаго спиритуалистическаго движенiя (спиритизма), о его значенiи въ исторiи развитiя религiозной идеи и объ отношенiи къ существующимъ церковнымъ ученiямъ». Вотъ это-то мы и называемъ благоразумною осторожностью Оуэна: онъ говоритъ объ отношенiяхъ вѣрованiй къ вѣрованiямъ. Къ сожалѣнiю, свидѣтельство переводчика никакъ нельзя принять. Даже фактическую часть своей книги Оуэнъ прямо начинаетъ съ нападокъ на науку и ея представителей, настаиваетъ на ихъ некомпетентности въ дѣлѣ познаванiя спиритическихъ явленiй. Онъ говоритъ: «Фаредэй, какъ физикъ, Гершель, какъ астрономъ, Либихъ, какъ химикъ, изучали законы, выраженiя которыхъ, ожидаемыя или искуственно подготовляемыя, въ каждый данный моментъ, на любомъ предметѣ опыта поддаются строгому контролю. Но если они упустятъ изъ виду, какой совсѣмъ отличный, какой измѣнчивый матерiалъ представляетъ живая природа, и къ изслѣдованiю органической жизни приступятъ съ тѣмъ же чисто матерiалистическимъ, неуклоннымъ масштабомъ, какой привыкли прилагать въ области физическихъ явленiй, то рискуютъ тутъ совершенно сбиться съ пути и отступить безъ результатовъ… Мы слышимъ отъ нихъ только предразсудки. Вѣдь предразсудокъ, по самой этимологiи слова, есть мнѣнiе, которое мы составляемъ себѣ заранѣе, прежде чѣмъ познакомиться съ дѣломъ: слѣдовательно, предразсудкомъ можемъ мы назвать и сужденiе ученаго, какъ бы оно ни было истинно, если онъ не провѣрилъ его противъ мнѣнiй противоположныхъ, какъ бы они ни были лживы» (3).

Языкъ, какъ видите, очень мало скромный, языкъ побѣдителя! У спиритовъ, впрочѣмъ, это дѣло обыкновенное. Всѣми силами поддѣлываясь къ наукѣ, всѣми правдами и неправдами добиваясь ея санкцiи, они принимаютъ комически-высокомѣрный тонъ, какъ только удостовѣряются, что наука дружить съ ними не намѣрена. Фарадэй, Гершель, Либихъ — ученые, конечно, почтенные, но ихъ авторитетъ не распространяется на область явленiй органической жизни. Они компетентны въ физикѣ, но относительно «живой природы» надо слушаться спиритовъ. Насколько эта спиритическая смѣлость прилична — пусть судитъ читатель. А затѣмъ не лишена достоинствъ и логика спиритовъ. Они заявляютъ, что ученому для провѣрки его теорiй, необходимо разсмотрѣть всѣ несогласныя cъ этой теорiей мнѣнiя. Спиритамъ такой удивительный методъ былъ бы конечно на руку, но какъ далеко подвинулась бы съ нимъ наука! Мы, напримѣръ, знаемъ, что земля свободно виситъ въ пространствѣ, и полагаемъ, что для прочности этого убѣжденiя совершенно достаточно если оно вполнѣ согласуется съ фактами. Нѣтъ, говорятъ спириты, существуетъ еще теорiя трехъ китовъ, которую вы и должны провѣрить и притомъ, провѣрить опытнымъ путемъ, эмпирически. На вашей сторонѣ — продолжаютъ они — только одна категорiя фактовъ; разсмотрите и другую, которая 

180

къ тому же и не находится въ противорѣчiи съ вашимъ ученiемъ: земля находится въ пространствѣ, но въ то же время, можетъ быть, стоитъ и на китахъ, которые тоже «свободно висятъ въ пространствѣ». Вотъ истинная логика спиритизма. Дедуктивное сужденiе, имѣющее столь огромную научную цѣнность, они отрицаютъ въ принципѣ, что и понятно: такое сужденiе, съ высоты положительной науки, есть въ тоже время и осужденiе для спиритизма. Если я вѣрю Ньютону, я не повѣрю Юму и даже, во имя этой самой вѣры моей, не послѣдую приглашенiю Оуэна «собственными глазами» посмотрѣть, какъ Юмъ держится на воздухѣ на десяти-саженной высотѣ (265). Другое дѣло, если Юмъ разошлетъ такiя, напримѣръ, пояснительныя афиши къ своимъ представленiямъ: «Чревовѣщанiе! Невозможность въ дѣйствiи! Обезглавленiе головы».

Что касается собственно «фактовъ», добытыхъ Оуэномъ, о нихъ можно сказать только то, что, во-первыхъ, всѣ они очень однообразны, во-вторыхъ, до послѣдней степени курьёзны и даже смѣхотворны. Оуэнъ заботливо группируетъ и сортируетъ ихъ, такъ что читатель то погружается въ чтенiе «спиритуальныхъ писемъ» (приложены факсимиле), то прислушивается къ спиритуальнымъ стукамъ, «то испытываетъ спиритуальныя прикосновенiя» и т. д. Авторъ сошелся съ духами чуть не на «ты», заставлялъ ихъ продѣлывать всякiя штуки и получалъ отъ нихъ множество любопытнѣйшихъ свѣдѣнiй. Такъ, духъ одной молодой женщины, явившейся къ мужу «оттуда» съ цвѣтами, свидѣтельствуетъ: «нашъ мiръ совершенное подобiе вашего. У насъ есть все (все?) что и у васъ — сады и большое обилiе духовныхъ цвѣтовъ» (227). Любопытное, но довольно, однакожь, непрiятное, извѣстiе, если въ самомъ дѣлѣ тамъ («гдѣ тамъ? не знаемъ!») «есть все, что и у насъ» и тотъ мiръ — «совершенное подобiе нашего»… Другой духъ принесъ съ собой на сеансъ свѣточъ: «цилиндръ точно изъ горнаго хрусталя, или вообще изъ такого же твердаго, совершенно прозрачнаго матерьяла и наполненъ, казалось, какою-то свѣтящеюся жидкостью» (244). Присутствовавшiе на сеансѣ брали этотъ свѣточъ въ руки, но тѣмъ не менѣе, «стуками было заявлено, что это — свѣточъ, употребляемый дѣйствующими духами для освѣщенiя ихъ эфемерныхъ созданiй и самъ — такое же эфемерное явленiе, какъ всѣ другiя» (245). Эфемерность изъ горнаго хрусталя! Затѣмъ берегитесь, читатель, совершать при жизни какiя-нибудь преступленiя: «преступныя духи едва ли не всего чаще являются гостями на землѣ». Мало того: берегитесь жить мелкими интересами, потому что «тоже (т. е. временныя отлучки на землѣ) можетъ-быть и съ духомъ, жившимъ чисто мiрскою жизнью, который хотя и не запятналъ себя преступленiемъ, но полагалъ обыкновенно въ пустякахъ всѣ свои жизненныя цѣли, который, живя на землѣ, никогда не помышлялъ о томъ, что лежитъ за ея предѣломъ. Такого духа, много лѣтъ спустя, еще могутъ привлекать сюда

181

тѣ мелочные интересы, въ которыхъ протекла его праздная земная жизнь» (148). Охъ, не на чей другой, а на нашъ съ вами, читатель, счетъ ведетъ Оуэенъ эти рѣчи! Мы ли не живемъ мiрскою жизнью, наши ли интересы не пустячны — вотъ  и придется нашему «духу» перiодически посѣщать землю, хотя бы, напримѣръ, затѣмъ, чтобъ при эфемерномъ свѣточѣ, эфемернымъ перомъ паки и паки писать эфемерные рецензiи. И такое вѣрованiе Оуэнъ считаетъ утѣшительнымъ!

Дальше все въ томъ же родѣ. Вся книга наполнена невозможными, наивно ребяческими сказками, не уступающими заправскимъ сказкамъ въ неправдаподобности, но далеко уступающими имъ въ занимательности. Доказательствъ, кромѣ «ей-ей, самъ видѣлъ», «честное слово, самъ слышалъ», да завѣренiй, что всѣ присутствовашiе не могли быть обманщиками — ровно никакихъ нѣтъ, разумѣется. Мѣстами, впрочемъ, Оуэнъ практикуетъ иной прiемъ убѣжденiя читателя. Разскажетъ какую-нибудь небылицу насчетъ «духовъ», объяснитъ ее по своему и спрашиваетъ: «или мое объясненiе кажется вамъ произвольнымъ? Вотъ, однако, другой такой же случай посѣщенiя»… и пр. (180). Разскажетъ онъ и этотъ «другой случай» и заявляетъ: «не думаю, чтобы въ настоящемъ случаѣ я могъ еще представить, какое-нибудь свидѣтельство о самоличности сильнѣе сейчасъ переданныхъ. Но у меня есть запасъ другихъ подобныхъ свидѣтельствъ, и нѣкоторыя изъ нихъ я позволю себѣ привести, ради вящшаго убѣжденiя читателя» (183) и затѣмъ слѣдуетъ разгруженiе «запаса». Вотъ какъ просто! Иксъ опредѣляется игрекомъ, а игрекъ — иксомъ. По мнѣнiю Оуэна, разсказать одну небылицу будетъ неправдоподобно, а разсказать сто небылиц — будетъ во сто разъ правдоподобнѣе.